Оковы

Анжела Богатырева


- Скажи мне, о чем ты думаешь.
Он усмехнулся, задумчиво и устало посмотрел на нее через плечо.
- О свободе.
- И что надумал? – она встала с тихо скрипнувшей кровати, подошла к нему сзади, нежно и по-женски обняла, уткнулась носом в его вкусно пахнущую спину. Скоро, совсем скоро она скажет ему ЭТУ новость… Но не сейчас. – Что такое свобода, по-твоему?
- Свобода? – он пожал своими широкими плечами, заставив мышцы на спине соблазнительно взбугриться. И, секунду помолчав, негромко продолжил: – Это сбрасывание оков. Безразлично каких. Моральных, физических… Просто оковы всегда стесняют нас. – Он поднял руки и быстрым жестом занавесил шторы, сквозь которые робко пробивались ало-мармеладные прозрачные лучи восходящего солнца, щекоча лицо нежным взмахом крыльев утреннего ангела пробуждения. Она тихо улыбнулась и прижалась к нему еще крепче, торопливым поцелуем пролетев по его щеке.
- Я бы никогда не сбросила оковы, которые навесил на меня ты.
- А я навесил на тебя оковы? – он с кривой усмешкой на красивых губах развернулся в кольце тонких фарфоровых рук и взял ее аккуратный подбородок двумя пальцами. – Никогда бы не подумал.
- Конечно, навесил! – она по-кошачьи потерлась щечкой об его ладонь и заливисто засмеялась, вскидывая голову и демонстрируя ему тонкую лилейную шейку, на которой позвякивал медальон в форме сердца, подаренный им ей на день Святого Валентина. – Разве любовь – это не оковы?
- Любовь? Ах ты, моя дурочка! – он захохотал и, обняв ее худенькие, матово блестящие белые плечи с тонкими бьющимися жилами голубых светящихся вен, привлек к своей груди. Она поцеловала его в подбородок и умиротворенно вздохнула, лбом уткнувшись в его плечо…
Скоро.

Прошла неделя. В один из теплых летних вечеров он сидел на кухне и пил чай, а она что-то беззаботно щебетала, порхая по малометражному помещению между холодильником и мойкой, с ажиотажем описывала, что произошло за день на работе, и пыталась не думать о том, что «скоро» наступило и вот уже она должна сказать ему ЭТО.
 - Представляешь, а Райка ему такая и говорит… Эй, ты меня слушаешь? – она на секунду замерла перед его стулом и озабоченно вгляделась в красивое и родное лицо.
- Что? – он словно бы очнулся и встряхнул головой, сгоняя с себя остатки забытья. – Прости, ты что-то сказала?
- Да нет, уже ничего, - она обиженно надула губки и отвернулась от него, скрывшись в недрах холодильника. – Не важно!
- Ну, хватит тебе, дутик! – больше машинально, чем действительно выклянчивая прощения, бросил он. А потом, на мгновенье вновь удалившись в астрал, решительно поднялся на ноги. – Пойду куплю пива, - бросил он.
- Пива? Но, зайчонок, у нас же есть в морозилке целый литр для тебя! – она удивленно захлопала пышными ресницами, доверчиво хватая его за широкую ладонь.
- Оно не той марки! – он вырвал руку и решительно вышел в коридор. Натянул грязную после работы рубашку, всунул ноги в сандалии и застыл на пороге. А потом, плотно сжав зубы, достал из кармана джинсов темный конверт, бросил его на полочку для ключей и скользнул в светлую летнюю ночь, позабыв запереть дверь…

Она ждала его бесконечную, вечную ночь, целую ночь, до краев полную горечью утраты и до дна пустую без любви, беззвучно от переполнявшей ее боли рыдая в подушку и снова и снова перечитывая прощальные строки, его каким-то куриным, детским почерком написанные на жалком оборванном тетрадном листке: «Прости… я хочу быть свободным. Мне не нужны оковы. Я нашел другую, и она не требует от меня каких-либо обязательств. Нам просто хорошо вместе, но мы ничем друг другу не обязаны и в любой момент разбежимся по разным тротуарам шоссе жизни. Мне так нравиться, но это не для тебя. Я не достоин тебя. Хватит, прекрати же реветь! Наш брак был ошибкой, и не надо слез. Твой муж не должен быть мартовским котом, а я не создан для одной женщины. Прощай и не ищи меня. Подавай на развод, я все подпишу через нотариуса, а видеть тебя не могу. Демон и ангел не могут быть вместе, пойми это. И повторяю: не ищи меня. Это мое последнее слово. Ведь, в конце-то концов, зачем я тебе? Пусть нас не связывает ничего; детей у нас все равно нет, а штамп в паспорте – это лишняя, никому ненужная грязь. Прощай, глупенькая. Я, правда, любил тебя. Раньше».
Ночь за окном сочувственно качала головой, а сердце разрывалось на части.

Утром она сделала маленькую мерзкую женскую операцию, которая наконец расцепила оковы жизни ее и ее так и не родившегося малыша.
Это действительно случилось очень скоро.
Даже скорее, чем она думала.