Монах в миру
драма в 3-х действиях .
(Вторая редакция опубликована в журнале "Литературная страница. Новые имена" 2005 г, первая редакция была опубликована в книге Наташа Цветкова "Монах в миру")
Действие происходит в 20-е годы ХХ столетия
Действующие лица:
УХТОМСКИЙ Алексей Алексеевич 47 лет, профессор, физиолог
Владыко АНДРЕЙ, брат Ухтомского 50 лет, епископ
ПЛАТОНОВА Варвара Александровна 35 лет, прихожанка единоверческой церкви.
ИДА Исаковна Каплан, 21 год, студентка
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ, 30 лет, студент
ЕПИФАНЬЕВНА, 57 лет, уборщица
АЛЕКСАНДР, непонятый философ, 28 лет, студент
МОЛОХОВА Галина Ивановна
АМБАРЦУМЯН Ашот Егорович
ГОРШКОВ коллеги Ухтомского
ВОЛОШИНА Анна Борисовна
МЕНЬШОВ, 30 – 35 лет, сотрудник ГПУ
ШУРА, 20 лет, студентка, ученица Ухтомского
ТОНЯ, 20 лет, студентка, ученица Ухтомского
ПЕРВЫЙ КОНВОИР
ВТОРОЙ КОНВОИР
Группа студентов
ГОЛОС I
ГОЛОС II
ГОЛОС III
ГОЛОС IV
Группа красноармейцев
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Картина 1.
Г.Рыбинск, кабинет следователя. Посредине стол. В беспорядке разбросаны бумаги. Вдоль стен несколько плетёных стульев.
Двое солдат с винтовками вводят Ухтомского. Один из них толкает его прикладом в спину.
УХТОМСКИЙ. Почему Вы меня толкаете? Вы не имеете права обращаться со мной подобным образом! Куда Вы меня привели?
ПЕРВЫЙ КОНВОИР. Все, контра, песенка твоя спета.
УХТОМСКИЙ. Вы не имеете права! Я буду жаловаться!
ПЕРВЫЙ КОНВОИР. А на том свете будешь жаловаться!
УХТОМСКИЙ. Я из Петрограда, профессор университета, депутат губернского Петроградского Совета, Вы за это ответите!
Первый конвоир подталкивает его.
УХТОМСКИЙ. Не толкайте меня! Вандалы!
ПЕРВЫЙ КОНВОИР. Все буржуи, что сюда попадают, становятся профессорами и дупутатами (смеется). На том свете!
УХТОМСКИЙ. Вы компрометируете Вашу власть.
ВТОРОЙ КОНВОИР. Не беспокойтесь, господин хороший, мы люди подневольные, нам прикажут, мы исполним.
ПЕРВЫЙ КОНВОИР. Контры всякой развелось.
ВТОРОЙ КОНВОИР. Прикажут расстрелять – расстреляем, прикажут помиловать – помилуем.
УХТОМСКИЙ. Но Вы хотя бы разберитесь, Вы человек, и я человек.
ПЕРВЫЙ КОНВОИР. Ты контра. (второму конвоиру) Покарауль его, Дмитрич, пойду начальство позову, чего они с ним цацкаются. К стенке – и готов!
Уходит, в дверях сталкивается с Меньшовым.
МЕНЬШОВ. Ухтомский здесь?
ПЕРВЫЙ КОНВОИР. Тута, вот они.
МЕНЬШОВ. Нашли у него в вещмешке записку из Петросовета, надо разобраться. Может он и в самом деле депутат, как бы чего не вышло. Отвезите его в Ярославль. Будете конвоировать до Ярославля, там сдайте в ГПУ - и назад. Вот бумаги (протягивает первому конвоиру).
ПЕРВЫЙ КОНВОИР. Нянькаются со всякими! У него же морда буржуйская!
ВТОРОЙ КОНВОИР. Повезло Вам, господин хороший.
МЕНЬШОВ. Поезд через два часа (достает из сумки ломать хлеба, протягивает Ухтомскому). Беспокоятся о Вас из научного общества, передали для Вас (Ухтомский берет хлеб).
ПЕРВЫЙ КОНВОИР (толкает Ухтомского) Иди, иди, да не туды идешь, прямо иди!
Ухтомский закрывает лицо руками. Уходят.
Меньшов садится за стол, пишет.
Входит Валерий Иванович.
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ. Ну, что наш профессор?
Меньшов молчит.
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ. Говорят, ты его выпустил. Я не поверил! Физиономия у него непролетарская. Подозрительный!
МЕНЬШОВ То, что он не пролетарский, это факт, но он может быть нам полезен, надо уметь таких использовать.
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ. Чудной какой-то. Не монах, а все о Боге, да о Христе.
МЕНЬШОВ. Язык-то без костей.
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ. Бога хвалит, Советскую власть ругает. Так и говорил, недолго этой власти быть, потому как она богоотступная. Я на лекции эти его слова очень хорошо запомнил. Даже записал (показывает книжечку). Я ведь наукой интересуюсь. Пошел послушать его лекцию, что скажет ученый профессор из столицы, а он вместо науки все про Бога, да про Христа, да костерит власть нашу.
МЕНЬШОВ. Ладно, Валерий Иванович, разберемся. Тебе спасибо за бдительность.
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ. Опиум народу внушает.
МЕНЬШОВ. Мне кажется, опасности он для нас не представляет. Запретим вести религиозную пропаганду, приказным порядком, и он – наш. Ученый он хороший, таких надо беречь. Вчера, когда его арестовали, слышу, с охранником разговаривает, мы, говорит, с вами, все равно, что одно целое, все преграды между нами – искусственные, каждый человек – частица единого целого – человечества, вы – брат мой. Тот слушал его, слушал, потом выматерился, и дверь захлопнул. Философствования его отвлечены от жизни, без улыбки и слушать-то его нельзя. Эти рассуждения о материи, о Боге, о сотворении мира, к жизни никак не привязаны. Но Ленин сказал – ученых надо беречь. Будем беречь, но присматривать за ними будем бдительно.
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ. Как бы к делу от разговоров – то не перешли.
МЕНЬШОВ. Ты хотел учиться, Валерий Иванович (кладет деньги в книжечку, протягивает Валерию Ивановичу) – подъемные на первое время. Едешь в Питер. Как земляка, думаю, он тебя встретит с участием. А там знаешь, что делать.
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ (торопливо берет деньги). Я с радостью услужу для своих. Так ты его совсем выпустил? Подержал бы для острастки-то.
МЕНЬШОВ. Не хотел тебе говорить. Звонили из Ярославля, велели отпустить, да сам знаешь, в наше время чего стоят ошибки, пусть сами отпускают. Отправил в Ярославль. А последить за ним они мне и подсказали, он наш земляк, мы за него и ответ держать будем. Ну! В дорогу! (подходит к двери, провожает Валерия Ивановича)
Валерий Иванович уходит.
МЕНЬШОВ (один). Сволочей и среди нашего брата хватает.
Картина 2.
Петроград. Квартира Ухтомского. Он за письменным столом, разбирает бумаги. Входит Епифаньевна.
ЕПИФАНЬЕВНА. К Вам Варвара Александровна.
УХТОМСКИЙ (радостно). Проси! Проси!
ЕПИФАНЬЕВНА. Она внизу ждет. Просит помочь донести сумки, приехала на извозчике, извозчик веши наверх нести отказался, говорит, заплатили мало. Им, бандитам, сколько ни дай, все мало.
Ухтомский порывисто выходит из-за стола, скрывается за двеью, следом за ним выходит Епифаньевна.
За сценой: ПЛАТОНОВА. Едва добралась до Вас, кругом пикеты, насилу извозчика наняла.
УХТОМСКИЙ. Дорогая моя, как я рад Вас видеть!
Входит Платонова, за ней Ухтомский с двумя сумками, третью несет Епифаньевна. Ухтомский оставляет сумки у входа, целует Платоновой руки. Епифаньевна, переставив сумки за шкаф, выходит.
УХТОМСКИЙ. Сердечно рад! Пишу ей письмо в Вологду, а она тут как тут! Здесь! Невероятно! Друг мой бесценный!
Усаживает ее на диван, садится рядом. Берет ее руки в свои.
Рассказывайте, как доехали, что нового в Вологде, какое впечатление произвел на Вас Питер?!
ПЛАТОНОВА. Дайте мне опомниться! С вокзала и сразу к Вам (как бы спохватывается). Да я же Вам хлеба привезла, сыру, масла, слава Богу, в Вологде пока все это можно купить!(раскрывает сумки,кладет на стол свертки, кулечки) Масло подсолнечное, масло сливочное, хлеб, мясо. Моя племянница своим хозяйством обзавелась, в наше время это так необходимо!
УХТОМСКИЙ. (растроганно). Друг мой, Варварушка, не знаю, как Вас благодарить (пристально смотрит на нее, тихо) Ну как ты, Варя? Времена-то какие пришли.
ПЛАТОНОВА. Прогневили мы Господа. Вся Россия бедствует, наказаны мы за грехи наши. В Вологде троих священников расстреляли. Приехал Никифоров, говорит, Вы тоже были под арестом. Я все бросила – и к Вам, в Вы вот он, на свободе!
УХТОМСКИЙ. На свободе, Варварушка, на свободе, выбрался с божьей помощью (сидят на диване, взявшись за руки).
УХТОМСКИЙ. (Епифаньевне). Анна Епифаньевна! Пожалуйста, приготовьте нам чаю, нужно срочно отогреть эти милые пальчики. (Платоновой) Представь себе, Варварушка, меня чуть не расстреляли в Рыбинске.
Спасла записка из Петроградского Совета, где подтверждается, что я – депутат. Год назад первый этаж нашего Университета занимала красноармейская часть. Красноармейцы, чтоб обогреться, жгли все, что под руку попадало. Успел спасти университетскую библиотеку. Оценили эту мою деятельность для блага рождающейся советской науки, выдвинули депутатом в Петроградский Совет.
ПЛАТОНОВА. Вы спасли библиотеку, а библиотека спасла Вас!
УХТОМСКИЙ. Какие времена! Мой дом в Рыбинске хотели раскатать на дрова. Поехал в Рыбинск спасать свою библиотеку, которую местные власти экспроприировали, как буржуазное имущество. Арестовали! Не понравилась моя буржуйская физиономия! Жить сегодня в Питере намного безопаснее, чем в Рыбинске. Здесь я – профессор, принадлежу к организации – Университету, член коллектива. В Рыбинске – я частное лицо, буржуазный элемент. Да и паек университетский по сегодняшним временам – богатство. Почти все свои деньги по совету Андрея я вложил в облигации - и все потерял. Более слушать не буду его советов. Никогда! Он по миру пустит! (смотрит пристально на Платонову) Милый Вы мой человек! Как же давно я не видел эти глаза! Не целовал эти руки! Сколько мы с Вами не виделись? Полгода! (целует ее)
Платонова держит его лицо в своих руках.
ПЛАТОНОВА. Похудел, осунулся, морщины на лбу глубже стали.
УХТОМСКИЙ. Да ведь у нас голод! Если бы не университетский паек, и вовсе было бы мне плохо, деньги-то по совету Андрея все профукал. Пока комиссары науку берегут, на паек можно прожить. Но скоро будут менять преподавательский состав в Университете… удержусь ли ?… Но как же Вы доехали, ведь теперь на поезд билетов невозможно достать?
ПЛАТОНОВА. Бог помог. Не надо об этом, не будем вспоминать. Все самое тяжелое позади, главное, мы здесь! Рядом!
Входит Епифаньевна с самоваром. Ставит самовар на чайный столик.
ЕПИФАНЬЕВНА. Пожалуйста, Варвара Александровна, прошу к столу.
УХТОМСКИЙ. Садись с нами, Анна Епифаньевна.
ЕПИФАНЬЕВНА. Уж нет, я одна на кухоньке. И посуда моя там (уходит).
Варвара Александровна достает из сверточков хлеб, сыр, масло, хлопочет возле стола. Ухтомский издали наблюдает за ней. Открывает буфет, достает чайный сервиз.
УХТОМСКИЙ. А вот Ваша любимая чашечка. Каждое утро смотрела на меня и спрашивала про Вас, очень Вами интересовалась.
ПЛАТОНОВА. А ты все такой же, непонятный, когда шутишь? Когда серьезен?
УХТОМСКИЙ. Я серьезен всегда.
ПЛАТОНОВА. Ты говорил мне, что ты двойной, и нельзя тебе доверяться.
УХТОМСКИЙ. Обману.
ПЛАТОНОВА. Но как же я могу не доверяться твоему светлому гению? Любя светлое в тебе, надо понять и темное и победить его, вооружившись любовью.
УХТОМСКИЙ. Хорошо ли ты вооружилась? Дай-ка взгляну. Ботинки в глине, шарфик набок съехал (снимает с нее шарфик) И прическа набок, ай-ай-ай, негодно ты вооружилась, негодно (с нежностью гладит ее волосы) ПЛАТОНОВА. Хорошее в тебе – твоя молитва, жажда красоты духа. Ты представляешься мне иногда большущей птицей, с сильными крыльями, взмахнешь ими, и мощно и легко подымаешься в лучезарную высь, и паришь, паришь в лазури неба.
УХТОМСКИЙ. Но какие прекрасные глаза! Ты случайно не озерная фея? (Стоят, взявшись за руки).
ПЛАТОНОВА. Летишь так плавно, так красиво, но недолго! Что виною? Слабость ли крыльев, резкость ли воздуха? Спускается моя птица на землю, и невидимые руки расставили уже силки, и попала в них моя птица, спутаны ноги, и прыгает, прыгает она, а крылья повисли бессильно.
Птица моя странная! Славная моя птица! Прекрасная высоко над землей и страдающая на земле, и любит она свое страдание, и унесясь ввысь не может оставаться долго в горнем мире, спускается опять на землю, чтобы жить – страдать …
УХТОМСКИЙ ( прикладывает палец к ее губам). Знаешь, друг мой, меня избрали старостой единоверческой Никольской церкви. И еще, помнишь, я при тебе в прошлый раз начинал писать икону святого Алексея. Закончил на днях (приносит икону).
Платонова, положив руки на икону, пристально смотрит на него.
ПЛАТОНОВА. Сегодня, как никогда, нам следует быть вместе.
УХТОМСКИЙ. Дорогая Варвара Александровна! Я люблю Вас! Люблю Ваш ум, Вашу прекрасную душу, Вы мой самый дорогой собеседник! Женюсь я только на Вас… но не теперь! Кругом аресты, обыски, расстрелы! Сейчас не время привлекать к себе внимание, я должен быть незаметным. В университете пойдут разговоры, а впереди – новая комплектация кадров, сегодня нельзя никаким образом выделяться из среды. Кроме того, я староста церкви, там тоже пойдут разговоры, сплетни… не будем вводить людей во искушение согрешения языком…
ПЛАТОНОВА (задумчиво). Вы меня не любите…
УХТОМСКИЙ (порывисто). Для меня нет человека дороже Вас!
ПЛАТОНОВА. Я думала, мы вместе предстанем перед Христом в таинстве венчания …
УХТОМСКИЙ. Но разве мы не стоим с Вами перед Христом уже сейчас? Разве мы не едины с Вами во Христе? Вы и я.
ПЛАТОНОВА. Это только слова.
УХТОМСКИЙ. Думаю, Вас беспокоит, суетность, внешние условности, приличия … то, что считается в мнении общества благопристойной жизнью. Я всегда был против женитьбы, ибо чувствовал, что не могу этого сделать свободно. Относительно Вас я впервые почувствовал, что могу жениться свободно, и даже во имя моей свободы. Но почему Вы стали торопить меня? Как погонщик, недовольный своей лошадью, и тем, что она медлительна, Вы этак нежненько, легонько, ударили меня кнутиком, рассказали брату моему, владыке Андрею, о предстоящем браке. Он пришел ко мне с поздравлениями, стал читать наставления! Тонкая нежная Ваша душа не почувствовала, что за этой Вашей торопливостью скрывается призрак цепей, желание соблюсти условности, буржуазные моменты жизни.
ПЛАТОНОВА. Нет! Не условности соблюсти, а чтобы не нарушать заповедей Христовых!
УХТОМСКИЙ. Но разве мы с Вами нарушаем заповеди? Я никого не люблю кроме Вас. Без установок общества разве невозможно придерживаться заповедей в обыденной жизни?
ПЛАТОНОВА. Вы меня не понимаете, Вы очень изменились…
УХТОМСКИЙ. Просто Вы стали ко мне иначе относиться. Раньше Вы подходили ко мне с открытой душой, теперь Вы начинаете удивляться, что же Вас могло привлечь во мне, ведь так? Это не я, это Вы изменились.
ПЛАТОНОВА. Так это я виновата?
УХТОМСКИЙ. Дорогая моя, хорошая, простите меня! Чем сильнее я Вас люблю душой, тем более ненавижу свое тело. Мы с Вами поняли нашу ошибку, и Вы, и я, ведь так? Я хотел, я искренне хотел, чтобы Бог соединил нас. В каждой душе живет ангел, и с тем, кого любит твой ангел, ты не можешь грешить. И того, кого любит твой ангел, ты не можешь осквернить совокуплением!
Платонова с испугом и любовью смотрит на него.
УХТОМСКИЙ. Да! Вот он, хронотоп в своей страшной реальности! В котором предопределяются количественные связи истории и человеческого бытия…
ПЛАТОНОВА. Хронотоп? Это Ваша очередная философская обструкция?
УХТОМСКИЙ. Время и пространство объединяются в этом новом понятии, наши с вами пути соединились в пространственно-временном единстве…
ПЛАТОНОВА. Вам нравиться быть странным…
УХТОМСКИЙ. Странным для окружающей жизни я был всегда… всегда, но слышать это от Вас, моего самого близкого, доброго, искреннего друга… Зачем Вы стараетесь обидеть меня сегодня? Когда я был в Рыбинске, моя иконка Спасителя послала Вам привет.
ПЛАТОНОВА. Я стараюсь Вас обидеть? Вы уже научились переворачивать все с ног на голову. Я Вас обижаю? Не Вы ли лили слезы, стоя передо мной на коленях, уверяли меня в Вашей любви, и все это оказалось ложью! Вы мечтатель, философ, идеалист… и эгоист!
УХТОМСКИЙ. Нет! Нет! Не говорите так, ах, как не хорошо мы с Вами расстаемся. Я искренне люблю Вас!
Платонова идет к двери, останавливается на пороге.
ПЛАТОНОВА. Одна Ваша сторона не хочет запачкаться о действительность, другая очень хорошо к ней приспосабливается. Вы ангел, но и черт! В одном лице! (уходит)
Мгновение Ухтомский сидит неподвижно в задумчивости. Хлопает нижняя дверь дома. Взгляд его падает на оставленные сумки Вскакивает.
УХТОМСКИЙ. Варя! Куда же Вы! (подхватывает сумки, бежит следом за Платоновой) За сценой: Подождите, ну куда же Вы, сумочки забыли!
Возвращается назад с сумками (удивленно)
Ушла! Надо с Епифаньевной вернуть ей все это. Ах, как нехорошо получилось. Но когда-то это должно было произойти, но не так! Не так! Ах, как я виноват перед ней. Не могу, не могу влиться в окружающую жизнь. Люблю людей, но не люблю их склада жизни, не хочу, упорно не хочу жить так, как у них “принято”. Всю жизнь опрометью бегу от обстановки и “комфорта”, отвратительных идолов, к которым неизбежно пришел бы, прими я обычный обывательский уклад жизни. Радость – в Красоте. Жизнь есть требование от Бытия смысла и Красоты. Всегда со страхом смотрел на своих товарищей, когда они женились, и мне приходилось встречать на улице эти нежные пары со склоненными головками друг к другу. Мне приходилось, бывало, встретив такую пару, товарища с женою. убегать от них с чувством тревоги и страха как-нибудь так, чтобы они меня не заметили. И когда потом приходилось узнавать, что они несчастливы, а в одном случае дело кончилось убийством жены, я ловил в себе эти мысли – что так и следовало ожидать. Хорош человек, когда он в борении, и прежде всего в борении с самим собой… тогда он в творчестве!
Входит Епифаньевна.
ЕПИФАНЬЕВНА. К Вам Ваш братец. Пришел проститься, уезжает.
УХТОМСКИЙ (удивленно). Владыко Андрей? Где он? Да пусть же заходит! Я очень рад! Зови его! Епифаньевна, сумки нужно вернуть Платоновой.
Епифаньевна сочувственно смотрит на него, качает головой, уходит. Входит Андрей, мрачный, снимает пальто, на нем одежда епископа.
УХТОМСКИЙ. Так и ходишь в рясе. Поостерегся бы.
АНДРЕЙ. А мне нечего бояться. Со мной правда.
УХТОМСКИЙ. Береженого Бог бережет.
АНДРЕЙ. Что не спрашиваешь, зачем приехал?
УХТОМСКИЙ. Приехал – добро пожаловать, ты брат мой, мой дом – твой дом.
АНДРЕЙ. Ну уж.
УХТОМСКИЙ. Деньги я с твоей помощью все потерял, остался нищим, но я тебя не упрекаю, значит, на то воля Божья.
АНДРЕЙ. Я не мог предвидеть всего этого кошмара.
УХТОМСКИЙ. В следующий раз поостерегись с советами (делает ударение) – с настойчивыми советами.
АНДРЕЙ (примирительно). Поостерегусь. А приехал проститься, уезжаю в Сибирь. Как знать, когда увидимся?
УХТОМСКИЙ. Едешь Колчака встречать хлебом – солью?
АНДРЕЙ. Он последняя наша надежда.
УХТОМСКИЙ. Я уже ни на кого не надеюсь, токмо на самого себя. Их – не одолеть. То, что они схватили, удавятся, а не отдадут! Все положат на то, чтобы удержаться. Не езди. Проиграешь.
АНДРЕЙ. Поеду. Дам Александру Васильевичу свое епископское благословение.
УХТОМСКИЙ. Рискуешь. А потом как будешь жить с ними?
АНДРЕЙ. А ты все примеряешь, прикидываешь, рассчитываешь. Я поступаю так, как мне подсказывает сердце и долг честного человека.
УХТОМСКИЙ. Жизнь заставляет примеряться, и рад бы быть честным, да честность нынче не в моде.
АНДРЕЙ. А ты за модой не гонись, сегодня одна мода, завтра другая, а на честных людей никогда моды не было. Мертвые рыбы плывут по течению, живые против течения.
УХТОМСКИЙ. Хочешь сказать, что я умер для тебя.
АНДРЕЙ. Ты умер для меня, когда связался с наукой физиологией, и стал заниматься этим богопротивным занятием, ставить опыты на божьей твари и за это получать деньги. Ты! Мой любимый младший брат, с которым в детстве вместе хотели уйти в монастырь, ты – профессор физиологии! Это противно Христу – издеваться над животными, над божьим творением! ради формулировки каких-то нужных только вам, ученым, понятий.
УХТОМСКИЙ. Андрей, давай не будем переливать из пустого в порожнее. Мы давно перестали понимать друг друга, твоя нетерпимость не христианская. Да, я не такой, каким хотелось бы тебе видеть твоего брата, но ты меня и прими таким, каков я есть. Не надо насильно пытаться перекраивать меня по своим меркам.
АНДРЕЙ. В тебе внешнее богопочитание, Алексей. Что тебе удобно в вере, ты принимаешь, приспосабливаешь к себе, что не удобно – отбрасываешь. Часто надевал крест на шею, но не часто постился. Даже не так: постился крайне редко, и то по моему настоянию.
УХТОМСКИЙ. Спаситель сказал, главное не то, что входит в уста человека, а то, что исходит из уст его, ибо то, что исходит,- от сердца его исходит.
АНДРЕЙ. Вот, вот! Отговорки для плотоугодников! Слышать можешь все, что угодно, в разговоре с собеседником ты не можешь зажать ему рот, чтобы он молчал. Входят в тебя слова его, хочешь ты этого или нет. Но это не значит, что ты можешь есть все, что угодно, когда тебе вздумается. Из чего же, как не из сердца исходят грешные желания принять в уста скоромную пищу в пост? Как мы любим толковать библейские высказывания в угоду и для оправдания своего плотоугодия! Несоблюдение постов – первый шаг к внешнему богопочитанию! Пост – это великая сила в формировании души – в способности ее противостоять желаниям плоти, это трудная работа в деле ее роста, это едва ли не главный ее подвиг! Что такое распятие Христа? Это самораспятие плоти! Им он указал путь для воскресения духа в нас, грешных, заблудших плотоугодниках! Крест носишь, молитвы читаешь, а не постишься!
УХТОМСКИЙ. Оставь эту тему, Андрей, сейчас голод, и не хочешь поститься, а приходится, о чем ты? Что ты на меня нападаешь?
АНДРЕЙ. Я на тебя беспочвенно, без оснований, никогда не нападаю.
УХТОМСКИЙ. Мне не в чем перед тобой оправдываться! И не лезь в мою душу!
АНДРЕЙ. Не прелюбодействуй!
УХТОМСКИЙ. Я не прелюбодействую! Я люблю только одну женщину, только одну!
АНДРЕЙ. Почему не женишься? Варвара Александровна сейчас попалась навстречу, вся в слезах. От любви не плачут! Почему не женишься?
УХТОМСКИЙ. Времени не было подходящего.
АНДРЕЙ. Не стыдно лгать мне? Мне, может и не стыдно, но моему сану – грешно.
УХТОМСКИЙ. Почему женщины плачут в первую брачную ночь? Задумывался ты над этим? Потому что мы распинаем в них ангела!
АНДРЕЙ (насмешливо) Женись, может и воскреснет распятый ангел.
УХТОМСКИЙ. Я принял монашество.
АНДРЕЙ. Что? Ты? Монашество не принимают! Монахами живут! Не вижу, где здесь монах? Вот этот, в штанах, с профессорским портфелем?
УХТОМСКИЙ. Тайно рукоположен на днях. Перед тобой монах Алипий.
АНДРЕЙ. Ах, тайно! Монах Алипий! Он тайно принял монашество, чтобы явно в рай прописаться! Ну и иезуит ты, Алешка!
УХТОМСКИЙ. Так я и знал! Именно поэтому не хотел тебе ничего говорить, из-за твоего ехидства. В конце концов, терпеть это становится невозможно.
АНДРЕЙ. Жениться он не может, потому что монах, а монах потому, что не хочет жениться. Он тайно носит монашеский чин, но явно ухаживает за женщинами. Власти он ругает, потому что они богопротивны, но властям он служит. С тобой что-то не в порядке, брат мой (пауза). Она знает, что ты стал монахом?
УХТОМСКИЙ. Умоляю, никто не должен знать, даже Варвара!
АНДРЕЙ. Уж не от нее ли ты сбежал в монахи? Или ради душевного умиротворения? мол, властям служу, а все-таки Бог со мной, раз монашеский чин имею. Мол, я не ангел, но и не черт! Ты не черт, но ты у черта пятки чешешь, и при этом одной ногой в рай норовишь попасть. Непонятный ты человек, Алексей!
УХТОМСКИЙ. Если бы ты знал, как мне тяжело тебя слушать.
АНДРЕЙ. Тебя когда-нибудь разорвет надвое. Черт-то схватит за ногу, да закричит, мой он, мой! И никакое монашество тебя не спасет!
УХТОМСКИЙ. Ты всегда был недоволен мной, никогда не понимал меня, никогда! Ну не такой я, как тебе хочется, не такой!
АНДРЕЙ. Как я тебя любил мальчиком, как любил! Помнишь, вместе, долгими вечерами мечтали в монастырь уйти и молиться Богу, и служить ему. Но ты очень рано познал женщину – и погиб! Познал женщину – женись на ней, на первой же женщине, которую познал! Только тогда сохранишь чистоту, и другой женщины быть не должно! Страсти твои тебя погубили, одолели, стал ты, Алексей, рабом страстей. Ради науки животных мучишь. Да что такое наука? Антихристова пята. Нет добра, которое бы произрастало на зле. Ставить опыты на животных – это великое богопротивное зло. Мучить безгрешных тварей – за что?
УХТОМСКИЙ. Чтобы познать законы природы. Зная функции живого организма, мы сможем воздействовать на него, лечить болезни.
АНДРЕЙ. Не греши - и болезни уйдут. Болезни – от грехов наших, грехи на душу ложатся, а душа тело держит. Какова душа – таково тело. Человек должен быть здоров духовно. Сила и здоровье человека – в его чистой совести! Родители грешат – и дети больные, всю жизнь будут расплачиваться за грехи их, а коли они нагрешат, болезни в их детях усугубятся. Выродится человечество и захиреет, и не спасут его никакие лекарства, если – совести в людях не останется. Ты, Алексей, делаешь себе кирпич из своих проблем. Всеобщая любовь на земле – вот цель человеческой жизни. А не сиюминутный успех или неуспех в науке, или где-то там еще. Застила тебе твоя наука свет божий!
УХТОМСКИЙ. Возможно, ты прав, Андрей. Но я не могу жить твоей жизнью.
АНДРЕЙ. Такова твоя доминанта?
Ухтомский вопросительно смотрит на него. Андрей показывает глазами на стол.
АНДРЕЙ. Читал твои рукописи. Неделю назад был в Рыбинске. Зашел к тебе. Встретила Надежда Ивановна. Полдня потратил – труды твои читал. Ты говоришь о какой-то физиологии совести, но ведь это чистейший материализм. Так можно договориться, что и греха не существует, все поступки человека можно объяснить его физиологией. И оправдать. Тогда зачем человеку дан закон Божий? До чего ты дописался! Один у мира закон – Бог! Познаешь Бога – познаешь все законы! Наука людей и погубит. Сегодня одни законы откроет, завтра другие, и конца и края этим научным законам не будет. Науку твою никак познанием Бога не назовешь, скорее, орудием дьявола, дьявольской дубинкой, издевающейся над творением божьим. Соблазнил дьявол Еву и продолжает соблазнять род человеческий. И соблазн этот – наука! И пошел этот соблазн от католичества, когда западные монахи захотели превратить медь в золото, и вырастить человека в пробирке!
УХТОМСКИЙ. Наши разногласия с тобой, Андрей, велики, но они не должны переходить во вражду. Ты же провоцируешь меня на недобрые чувства (повышая голос) Рассуждаешь о том, чего не понимаешь! Не можешь понять! Прости меня, но мне тяжело с тобой, непереносимо! Ты прав, я грешен, нечист перед Богом, но от тебя вместо помощи всю жизнь слышу только упреки! Святой ты человек, Андрей, владыко, чудная, яркая, прямая как стрела, свеча перед иконой, ты сразу определил себе дорогу и пошел по ней. У меня другой путь, но ведет он туда же, к Богу!
Андрей, торопливо одевшись, выходит.
Ухтомский угрюмо смотрит ему вслед. Спохватывается, бежит следом за ним: “Я провожу тебя, Андрей, подожди!”
Входит Епифаньевна.
ЕПИФАНЬЕВНА. Брат-то какой у него сердитый, ай-ай, гроза! Отчитывает, как мальчика, поссорились. С Варварушкой поссорились, теперь с братом, ох, беда моя, беда (поднимает сумки, рассматривает содержимое). Хлопотала женщина, для него старалась, а он - отнеси назад, а самому есть нечего! Хлеб, вода, маргарин, да кусочек сахару в день – вот и вся еда, а тут богатства-то сколько!
Входит Ида.
ИДА. Здравствуйте. Алексей Алексеич дома?
ЕПИФАНЬЕВНА. Дома был все утро, скоро вернется.
Ида вытаскивает из узелка бутыль с молоком.
ИДА. Вот, я принесла Алексею Алексеичу, ко мне брат приехал из деревни, привез целых пятнадцать литров.
ЕПИФАНЬЕВНА. Да ты сама бы кушала, похудела-то как, в чем только душа держится, а у него паек профессорский, а впрочем, давай, молоко-то он любит, страсть как любит молоко! А я на кафедре полы намыла, дай, думаю навещу нашего Алексея Алексеича, тоже, небось, полы-то немыты, прихожу, а он рубашки свои стирает. Один живет, помочь некому, эта его экономка, или кто там она ему, Надежда, в Рыбинске, здесь он да кот Васька, так и живут вдвоем. Когда еще эта Надежда приедет. Вот и прихожу ему помочь иногда. Обрадовался, спасибо, говорит, Епифаньевна. В хозяйстве и за керосином сходить надо, и дров наколоть, и воду нагреть, и печку истопить, все сам делает. С утра приходил к нему один наш студент, Валерием Иванычем назвался. Принес один литр керосину, сел на стул и сидит в прихожей. Чего, думаю, он сидит, а прогнать совестно. А у Алексея Алексеича как раз гостья была. Едва выпроводила его, перегородки-то уж у нас больно тонки, все слышно. Я уж и так, и эдак, едва выпроводила. Не понравился он мне сильно.
ИДА. Валерий Иванович его земляк из Рыбинска, если он дружит с Алексеем Алексеичем, значит, хороший человек.
ЕПИФАНЬЕВНА. Наш Алексей Алексеич иногда как дитя, его и обмануть недолго. Всякий проходимец прикинется бедненьким, несчастненьким, он и пожалеет. А потом от таких и не избавишься. Многих я перевидала за свой век. Нет, не понравился мне этот молодой человек.
ИДА. Да он и не молодой. Ему лет тридцать.
ЕПИФАНЬЕВНА. Все ходит, высматривает, слушает. Брат-то у нашего - епископ! Только что здесь был.
ИДА. Епископ? У него брат епископ?
ЕПИФАНЬЕВНА. Большая птица, важная по старым временам. А по сегодняшним, так лучше бы ему воробьем быть. Всех крупных перестреляли, крупные-то они заметные. Охота, матушка, нынче на всякую крупную дичь. Меня в ГПУ вызывали, просили последить за нашим Алексеем Алексеичем. Я согласилась, чтобы кого другого не приставили. Не любят они его, заклюют!
ИДА. Алексей Алексеич сильный человек, его не заклюют.
ЕПИФАНЬЕВНА. Дал бы Бог пережить ему это время!
Входит Ухтомский.
УХТОМСКИЙ. Ида? Что Вы здесь делаете?
Епифаньевна показывает бутыль с молоком.
ЕПИФАНЬЕВНА. Вот что она принесла Вам. Кроме меня есть кому о Вас беспокоиться.
Ухтомский смотрит на Иду.
УХТОМСКИЙ. Право, напрасно, я сыт, кушайте сами.
ИДА. Алексей Алексеич, молоко это пустяк, занесла по дороге, брат огромный бидон привез из деревни. Нам его теперь деть некуда, захватила с собой немножко. Я принесла доклад Вам (протягивает папку). Это то, что я сделала за полгода, Вы просили подготовить сообщение еще до того, как Вы в Рыбинск уехали.
УХТОМСКИЙ. Ах, да! Помню! Ну, так что там у Вас? Показывайте (рассматривает графики, бросает беглый взгляд на Иду.
УХТОМСКИЙ. Да Вы присаживайтесь.
Ида садится на краешек кресла перед столом, смотрит на него, их взгляды встречаются. Ухтомский улыбается, встает из-за стола, подходит к Иде, протягивает ей обе руки (шепотом, оглядываясь на Епифаньевну): “Спасибо Вам за молоко!”
Занавес.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Картина 3.
Университет. Аудитория для занятий. За рабочими столами студенты. Входит Ухтомский, легко взбегает на кафедру.
УХТОМСКИЙ. После долгого отсутствия рад вас видеть всех живыми и здоровыми.
СТУДЕНТЫ. А мы Вас!
ГОЛОС I. Расскажите, что с Вами было.
ГОЛОС II. Говорят, Вы в тюрьме сидели.
УХТОМСКИЙ. Как я вижу, настроение у Вас не рабочее.
ГОЛОС III. А мы большие любители отвлеченных тем.
УХТОМСКИЙ. Посадили меня, старого воробья, в клетку с четырьмя углами, подержали для устрашения и выпустили на волю, почирикать.
ГОЛОС IV. А за что они Вас, Алексей Алексеевич?
УХТОМСКИЙ. Как представителя класса дворянства, хотели меня ликвидировать, это с одной стороны. С другой, я – физиолог, имею ученые труды, и с этой стороны ликвидировать меня все равно, что выбросить кошелек с деньгами. А материальными ценностями они не швыряются. Так что, дорогие мои, уцелел Ваш Алексей Алексеевич, потому что представляет собой определенную материальную ценность. Итак, будем совершенствовать нашу систему знаний? Сегодня поговорим о реципрокных функциях нервной системы.
ГОЛОС IV. Алексей Алексеевич, а что они от Вас хотят? Вас под чье-то поручительство выпустили?
УХТОМСКИЙ. Нет, меня просто освободили, извинившись за недоразумения. А хотят они от меня немногого – послушания, уважения, смирения. И только! (увлекаясь) Они хотят меня научить, как я должен думать, чувствовать, говорить, писать и даже одеваться. Предложили отвести меня к парикмахеру и бесплатно сбрить бороду.
ГОЛОС II (тихо.) Хамы.
ИДА.И Вы из чувства протеста стали носить крестьянскую косоворотку?
УХТОМСКИЙ. Да нет, просто мне нравится простая одежда.
ИДА. Потому что под ней удобно носить вериги?
УХТОМСКИЙ. Именно! Именно! (играя интонациями) Как Вы догадались, милая девушка, что здесь (показывает на грудь) у меня висят огромные железные штуки? Итак, первая функция реципрокного действия…
ГОЛОС III. А Вас там пытали? Не кресте распинали?
УХТОМСКИЙ (посерьезнев). А вот на данную тему шутки неуместны. Христос – имя святое, и крест его свят есть. Вы не ведаете, какую пошлость Вы сейчас сказали. Какими словами играете? Христос распял свою плоть для нас с вами, чтобы нам с вами указать путь к воскрешению души, к очищению ее от греховности. Безгрешный, пошел на жертву мучительную, чтобы нам с вами, грешникам, указать путь воскрешения жизни духа. Идем ли мы его путем? “Я есть Путь, Истина и Жизнь” – вот что он сказал! Что значит эти слова? Путь мой – путь сострадания, ведь ради вас пошел я на жертву мою, любя вас, жалея, жаждуя вашего спасения. Идите же моим путем, сострадайте ближнему своему, берите на себя его тяготы – и воскресните душою. "Возьми свой крест и следуй за мной". Вот что такое Путь его. А Истина? Да ведь и нет другой Истины, кроме Истины Божьей, и жизни другой нет кроме жизни с Христом, во имя Христа. Идите Моим Путем – и вы познаете истину и будете живы! – вот что Он сказал! Через святое крещение Он принес людям благодать Святого Духа.
ГОЛОС I. А наука? Научное познание истины?
УХТОМСКИЙ. Истина в науке относительна. По мере совершенствования методов познания, по мере развития их, знание законов функционирования материального мира углубляется, новые открываемые закономерности дополняют старые, открытые ранее, отрицая частные вчерашние законы и формулируя новые, мы все более приближаемся к познанию истины, возможно, процесс этот бесконечен.
АЛЕКСАНДР. А можно ли научную истину вообще назвать истиной? Скорее – это констатация каких-то частных законов функционирования материи, истина не может являться совокупностью всех этих законов, открываемых нами в процессе так называемого познания.
УХТОМСКИЙ. Почему так называемого?
АЛЕКСАНДР. Потому что слово познание не индифферентно. Что несет оно в себе, добро или зло, созидание или разрушение? Вот так это и следует называть, и формулировать относительно библейских категорий нравственности.
УХТОМСКИЙ. Необычная точка зрения, хм … Однако я Вас раньше здесь не видел.
АЛЕКСАНДР. Познание частных материальных законов развития – разрушительно, уже в силу того, что законы анализа противоречат законам синтеза, по которым сотворен мир, закон синтеза – един, и мы называем его Богом.
УХТОМСКИЙ (с удивлением). Кто Вы? Как Вас зовут?
АЛЕКСАНДР. Моя фамилия Трубников, Александр Трубников. Я перешел к вам из Московского университета, там учился на философском, юридическом, биологическом, так что можно сказать, я - вечный студент.
УХТОМСКИЙ. И ни один не закончили?
АЛЕКСАНДР. Окончил философский. Только в наше светлое сегодня с философией на хлеб не заработаешь, потому и поступил на биофак, специальности здесь вполне приземленные.
УХТОМСКИЙ. Приятно с Вами познакомиться, Александр. Кажется, я нашел в Вашем лице интересного собеседника, весьма отрадное явление, весьма отрадное. Но все-таки, друзья мои, давайте вернемся к теме сегодняшней лекции, иначе я не успею рассказать вам всего, что хотел, у нас впереди целая масса интересных вещей.
АЛЕКСАНДР. Простите, еще один вопрос, если уж Вы заговорили о Боге. Плоть и Дух, по вашему, несовместимы?
УХТОМСКИЙ. Господь упорядочивает материю. Слепые силы материи разрушительны. Господь из Небытия сотворил мир. Вспомните библейское: В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет, и стал свет. Далее цитирую Библию, стих 2: Да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды. И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под тверью, от воды, которая над твердью. И стало так. Проследите: процесс творения – это процесс упорядочивания материи. Миро – порядок есть упорядоченный мир.
АЛЕКСАНДР (живо). Упорядоченный мир сохраняется благодаря божественному присутствию в нем, значит, плоть материального мира неотделима от божественного духа, и следствием этого единства является Порядок! Но с другой стороны, где оно, божественное присутствие, если кругом война, несправедливость, вражда.
УХТОМСКИЙ. Если бы все мы поступали по законам Божиим, не было бы ни войн, ни несправедливости, ни вражды. Мы требуем к себе справедливости от других: от Бога, от окружающих нас людей – по отношению к себе! Но всегда ли спрашиваем себя, справедливы ли мы по отношению к ним? Богочеловек Христос сказал нам своим подвигом – будете жить вопреки заповедям божьим, значит, будете помогать разрушительной материальной стихии, и она разрушит вашу душу, в конце концов, вы духовно деградируете, не в первом, так в третьем, четвертом поколениях. Научитесь подавлять ваши страсти – взрастете духовно. Вспомните преображение Христа. Преображение значит преобразование. Преобразование чувственного в духовное, самосотворение. От нас зависит, какими мы станем, какими станут наши дети, и гвоздь нашей жизни – закон Божий, стержень, на котором мир стоит.
ГОЛОС I. А любовь к женщине? Отрицая страсти, Вы отрицаете любовь между мужчиной и женщиной?
УХТОМСКИЙ. Нет, что вы, любовь – светла. Но – любовь! Поймите, не вожделение, не желание самца и самки, подобно соитию домашних животных, физиологически обусловленного и необходимого, и только. Любовь – святое имя.
ГОЛОС I. Значит, когда мужчина идет в публичный дом, он грешит?
УХТОМСКИЙ. Без сомнения. Перед Христом, перед абсолютной истиной, перед абсолютной правдой он грешит, но относительно обыденной жизни, которая часто толкает на ложь, обман, он менее грешит со случайной женщиной, нежели ежедневно с нелюбимой женой, заставляя себя лгать. В основе закона размножения – инстинкт, физиологическая необходимость. У комара этот акт называется любовью. Но горе людям, если они уподобятся комарам, будут только физиологичны. Если человеческие особи противоположных полов станут относиться друг к другу только как к объектам телесного удовлетворения, мир рухнет. Придет потоп, или Вавилон, или Содом и Гоморра, или конец света. Почему святые умерщвляли свою плоть? чтобы человечество в конце концов не превратилось в совокупляющихся комаров!
ИДА. А почему Вы не ушли в монастырь?
УХТОМСКИЙ. Если бы я ушел в монастырь, я бы не встретился с такой очаровательной девушкой.
ГОЛОСА (дружно).О-о-о-о-о!
ГОЛОС II. А сколько Вам лет?
УХТОМСКИЙ (смотрит на часы). Однако была договоренность с вашей стороны, что последует один единственный вопрос, последний. Вам не кажется, что мы слишком долго беседуем на отвлеченные темы?
ГОЛОСА (дружно). Нет, нам не кажется!
УХТОМСКИЙ. Если у вас сегодня совершенно не рабочее настроение, то позвольте мне предложить Вам познакомиться с моей теорией двойника, подискутируем на эту тему. Правда, это скорее вопрос психологии, нежели физиологии. В чем же она заключается? Суть ее? Все мы видим в приближающихся к нам людям как бы себя в зеркале, видим наших двойников. Если внутренняя наша сущность подленькая, то и к окружающим мы относимся как к подлецам, ожидаем от них подлых мыслей и поступков, в тех или иных ситуациях. Человек добрый и от окружающих ожидает добра. Внутренняя его установка предполагает и соответствующие поступки с их стороны.
ГОЛОС I. А если я в соответствии со своей добротой буду ждать от него добра, а он двинет мне по шапке. Я протяну ему руку с кошельком, видя в нем своего добренького двойника, а он и кошелек схватит, и руку укусит?
УХТОМСКИЙ. У Вас, должно быть, отрицательный жизненный опыт, но не озлобляйтесь, друзья мои, не озлобляйтесь! если мы потеряем веру в человека, жизнь потеряет смысл... старайтесь прощать, не культивируйте в себе разрушительное начало, чтобы не разрушить самих себя, в конце концов!. Верьте в добро, сейте семена добра, и рано или поздно они взойдут…
Входит уборщица со звонком.
УХТОМСКИЙ. Прошу не расходиться, продолжим через пять минут.
Занавес.
Картина 4.
Рабочий кабинет Меньшова.. Меньшов за письменным столом, пишет. Входит Валерий Иванович.
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ. С повышением Вас, Борис Павлович! Вот и довелось нам с Вами в Питере свидеться. Теперь Вы большой начальник, в Петрограде служите, на повышение, значит, пошли. Разрешите поздравить.
МЕНЬШОВ. Не устал, Валерий Иванович, от столичной жизни?
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ. У меня до Вас интересные сведения об Ухтомском.
МЕНЬШОВ. Ну, как наш профессор? Хорошо себя ведет?
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ. Хитрый! Иезуит какой-то. Наружу он с нами, с докладами выступает по международному положению, говорит про внешних врагов молодого советского государства, о своей любви к простым людям, то есть, мол, понимайте, к нашей рабоче-крестьянской партии. Но агитацию на религиозные темы все-таки ведет. Несмотря на прямой запрет со стороны университетского начальства. Ректор с ним беседовал, мол, наше общее дело – наука, религия – это ваши личные убеждения. Вы имеете на них право, но студентам чтобы никаких таких бесед, а он, хоть и трусливый, а тут все равно по – своему гнет, Бог да Христос, Христос да Бог.
МЕНЬШОВ. Разговоры разговаривает?
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ. Вредные разговоры, не наши, антигосударственные разговоры.
МЕНЬШОВ. Так уж и антигосударственные?
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ. Чужой он, чужой. Почему Вы мне не верите, говорю Вам, вредный элемент!
МЕНЬШОВ. А учит-то он вас хорошо? Ну, там, объясняет, что к чему?
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ. Объясняет нормально, если все по науке только, если про Христа не говорит. Так если бы он был наш, он бы и объяснял по нашему, без всяких богов. А он то тут ввернет имя божье, то там, в общем, скрытая религиозная пропаганда. Умом чувствую – контра он!
МЕНЬШОВ. Умом ты не обижен, Валерий Иванович.
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ. Мне вознаграждение не следует?
МЕНЬШОВ. За что, Валерий Иванович?
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ. Как за что? Я на него столько времени трачу. Можно сказать, в ущерб образованию и личной жизни
МЕНЬШОВ. Можешь заниматься личной жизнью. Ущерб личной жизни партия не одобряет.
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ. Отстраняете, значит?
МЕНЬШОВ. Нет, почему же, продолжайте работать, хотя…
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ (выжидательно смотрит). Христосик он бородатый! Рабфак организовал, чтобы из университета не вылететь, быстро сообразил, как власти угодить. Практичный, расчетливый, хитрый. Голову с ним сломать можно. Весь тут, на ладони, а понять невозможно. вроде не от мира сего, вроде Христосик с бородой, а комиссары питерские с ним за руку здороваются, у церковников он тоже твой. Как будто в нем два близняшки Алексея, один властям угождает, а другой грехи его замаливает, молитвенник с собой носит. Наружный-то за пазуху кладет своего христосика, и идут они на партсобрание выступать, тот, за пазухой, негодует под рубашкой, да помалкивает. Приходят домой, тут уж христосик кладет своего нечистого братца за пазуху, идут в церковь грехи замаливать. Нечистый-то, под рубашкой лягается, но терпит, пока этот псалмы читает, благолепные книжки пересказывает.
МЕНЬШОВ. Недобрый вы человек, Валерий Иванович.
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ. Да уж какой есть, за пазухой никого не держу, весь наружу, хоть и поганенький.
Входит Епифаньевна. Увидев Валерия Ивановича, замирает на пороге.
МЕНЬШОВ. Проходите, проходите, Анна Епифаньевна. Ну, что скажете? А Вы можете идти, Валерий Иванович, я Вас больше не задерживаю.
Не сводя глаз с Епифаньевны, Валерий Иванович идет к порогу, спотыкается, падает, но быстро поднимается.
В замешательстве выходит.
ЕПИФАНЬЕВНА. Освободите меня, Борис Павлович! Мне сюда на старость лет и приходить-то стыдно. Наш, наш Алексей Алексеевич. Я старая, меня не обманешь. Мать прачкой всю жизнь у господ, отец рабочий, дед из крестьян. И сама я всю жизнь у господ в услужении, натерпелась. Меня не проведешь. Наш Алексей Алексеич, хоть и из господ, но человек он хороший, грех его обижать, простых людей любит. Друг-то его, Кузнецов, на крестьянке женился, так наш Алексей Алексеевич поздравил их, на свадьбе у них гулял. Я старая, зачем мне врать. Любит он теперешнюю власть, интеллигенцию ругает, буржуев ругает, погубили, говорит, Россию, а нешто не погубили, коли кровь народную всю выпили, эксплутаторские классы. Говорю Вам, хороший Алексей Алексеевич, никакой скплуатации, сам стирает, дрова колет, посуду моет, святой человек (закрывает рот ладошкой, испугавшись оговорки) свой человек! свой человек! Вот Вам мое последнее слово (с надеждой) Так как? Вы меня освобождаете?
МЕНЬШОВ (весело). Наш, говоришь? (Провожает ее до дверей, выходят вместе)
Занавес.
Картина 5. Александрия.
Скамейка на фоне берез. Ида в гамаке, рядом со скамейкой, в руках книга, читает. Неподалеку открытое окно. Появляется Шура и Тоня. Шура с сачком и ведерком.
ИДА. Девочки, вы не знаете, где Алексей Алексеевич?
ШУРА. Знаем, с ботаничками на лугу цветы собирает.
ТОНЯ. Воскресное увлечение ботаникой.
ШУРА. Скорее ботаничками.
ТОНЯ. И неправда. Ботаничек он за версту обходит. (Обе усаживаются на скамейку. Тоня смотрит обложку книги, которую держит в руках Ида)
ШУРА. Скорее ботанички его обходят. Чтобы общаться с Алексеем Алексеевичем, нервы нужны железные. Вчера ставили острый опыт с кошкой, я, стреляный воробей, чуть в обморок не упала.
ИДА. Кошка умерла на столе?
ШУРА. Умерла, не то слово. Кошка была без наркоза, чтобы она не кричала, он сделал ей трахеотомию, - надрезал горло. Кошка смотрела на меня, и в глазах ее был такой ужас и боль, что мне стало плохо. Я сжала кулаки и зубы и старалась не смотреть ни на кошку, ни на него, только запоминала автоматически все его пояснения. Вечером меня вырвало.
ИДА. Что же он вам пытался объяснить?
ШУРА. Наглядно показать те или другие сокращения мышц под воздействием слабого тока на отдельные участки коры головного мозга.
ИДА. Он делает опыты, в основном, на лягушках, и иногда, очень редко, на кошках, хотя почти все физиологи работают с собаками!
ШУРА. В твоих глазах он всегда прав, однако на опыте тебя не было, ты смылась в Питер.
ИДА. Я за реактивами ездила.
ШУРА. Твои реактивы называются вечер встречи с петроградскими поэтами! Попробуй-ка я прогулять опыт - раздавит и уничтожит, и из университета выгонит!
ТОНЯ. А по-моему, Ухтомский человек добрый. Помню, в Питере была у него дома, ужинали. На кухне позади его кресла стояла мышеловка. Попалась в нее мышка. Он поставил клетку на стол, и просовывает мышке между решетками кусочек хлеба. Она так изящно встает на задние лапки, берет передними хлеб и ест. Я спрашиваю, что же Вы с ней делать будете? А он так хитро улыбнулся, и говорит, а снесу вниз и отпущу. Как же так, говорю, ведь она к Вам снова прибежит. А он опять смеется. До меня ей высоко добираться, прибежит к кому-нибудь пониже. Неужели ты думаешь, что я этой клеткой всех мышей в городе переловлю?
ШУРА. Ради науки он таких мышек может тысячи извести. А вообще-то я ему многим обязана, хотя бы тем, что не голодаю. Он, за то что я лягушек ловлю, оформил меня на бесплатное питание, как технический персонал. Раньше я могла есть только один раз в сутки. Прямым образом голодала.
ТОНЯ. Алексей Алексеевич личность! Он замечательно рисует!
ШУРА. Рисует? Ну уж! Может, и порисовывает слегка...
ТОНЯ. Я видела его рисунки! Когда мы пили чай, он показывал мне. Это замечательно!
ШУРА. Ясно, чем вы с ним занимаетесь за чаями. Ловите мышей и запускаете к соседям. А в перерывах Ухтомский дает Тоньке уроки живописи!
ИДА (открыв книгу). “Милый друг, иль ты не видишь,
Что все видимое нами,-
Только отблеск, только тени
От незримого очами?
Милый друг, иль ты не слышишь,
Что житейский шум трескучий-
Только отклик искаженный
Торжествующих созвучий?..”
Появляется Ухтомский с букетом полевых цветов.
Застывает неподвижно, увидев девушек.
УХТОМСКИЙ. Три ангела, спустившиеся с неба (подает по ромашке каждой из девушек). Как жаль, что нет фотоаппарата. А что если я напишу сейчас акварелью летний пейзаж с тремя ангелами?
ШУРА. Уж нет, мне некогда, по мне лягушки соскучились.
ТОНЯ. А я, между прочим, купаться иду, пойдемте лучше купаться!
Обе поднимаются со скамьи.
ШУРА. Пусть Вам Ида позирует. Напишите летний пейзаж с одним ангелом (поет). О, баядера, ты чаруешь меня.
О, баядера, жазнь в тебе вся моя
Волшебной силой ты
Сковала все мечты
Я весь во власти твоей чудной красоты
О баядера! Весь я полон мечтой
О баядера, о тебе лишь одной
Затмила красотой
Ты месяц золотой
О баядера, весь я твой!
УХТОМСКИЙ. Шурочка! С вашим прекрасным голосом, может еще не поздно поступить в консерваторию?
ШУРА. Да что Вы, Алексей Алексеевич, кто же тогда будет лягушек для Вас ловить? У меня с ними контракт заключен на все лето. Если я уйду в консерваторию, придется Вам лягушкам неустойку платить.
Ухтомский заразительно смеется. Девушки убегают.
Через мгновение Шура возвращается.
ШУРА. Но, Боже мой, какая скука
Сидеть с лягушкой день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь.
Какое низкое коварство
Полуживую раздражать,
Ее в растворы погружать,
Вздыхать и думать про себя,
Когда же черт возьмет тебя!
Ухтомский, Ида смеются, Шура убегает.
Ухтомский кладет букет к ногам Иды.
УХТОМСКИЙ. Устелю путь Ваш розами, розами, розами… Роз не нашел, одни ромашки.
Ида берет из букета одну ромашку, отрывает лепестки
ИДА. Любит, не любит, любит, не любит.
УХТОМСКИЙ (берет ее руки в свои). Любит.
ИДА (отнимая руки). У меня такое чувство, что Вы как бы рассматриваете меня, оцениваете, взвешиваете, строите какие-то умозаключения относительно меня.
УХТОМСКИЙ. Единственное мое умозаключение – Вы прекрасны! Я не оцениваю Вас, дорогая Ида, я любуюсь Вами (снова берет ее руки в свои) Мне доставляет огромное наслаждение просто смотреть на Вас, держать Вас за руки, чувствовать запах Ваших волос, видеть рядом с собой Ваши прекрасные глаза, в них свет и радость. (целует ее ладони) Какое чудное мгновение! Я счастлив! Счастье так редко в нашей пасмурной петербургской жизни. Ваши волосы пахнут морем, таким же ласковым, теплым, желанным и прекрасным, как моя милая Ида.
ИДА (читает стихи). “Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои-
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне.
Безмолвно, как звезды в ночи, -
Любуйся ими и молчи
………………………………….
УХТОМСКИЙ. Лишь жить в себе самом умей –
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум,
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи,
Внимай их пенью – и молчи!…
В глубине сцены появляется Александр, резко останавливается. Не замечая его, Ухтомский целует Иду, прижимает ее руки к своей груди, увлекает за собой к открытому окну.
УХТОМСКИЙ. Умеешь прыгать в окно? (легко подтягивается на подоконник, протягивает руку Иде. Она, смеясь, бросает в него оборванной ромашкой, убегает) Мимо окна проходит Александр, делает вид, что не замечает Ухтомского. Ухтомский окликает его)
УХТОМСКИЙ. Куда же Вы так спешите, молодой человек? заходите, побеседуем!
После некоторого колебания Александр прыгает на подоконник, оба скрываются в глубине окна. Возвращается Ида, тихонько подходит к открытому окну, прислушивается к голосам.
ИДА. А мне можно к Вам? (взбирается на подоконник)
Ухтомский с радостным изумлением подхватывает ее на руки.
ИДА. Хотела пройти в дверь, а там заперто.
УХТОМСКИЙ. Все ушли купаться (ставит ее на пол, оба скрываются в глубине окна)
Слышны звуки скрипки.
Появляется Молохова с полотенцем через плечо, легкой дачной сумочкой. Подходит к открытому окну, стучит по стеклу распахнутой рамы.
МОЛОХОВА. Алексей Алексеевич! Как мне в дом попасть?
К проему окна подходит Ухтомский, в руках у него смычок и скрипка.
МОЛОХОВА. Все двери заперты, и ключа на месте нет.
УХТОМСКИЙ. Вы очень торопитесь приступить к работе?
МОЛОХОВА. Ну, что Вы! нет, конечно, сегодня воскресенье!
УХТОМСКИЙ. В прошлое воскресенье Вы работали.
МОЛОХОВА. Ну не могу же я работать каждое воскресенье! (с неуклюжим кокетством) Вы эксплуатируете рабочие кадры, Алексей Алексеевич (прислушиваясь) Мне здесь послышался голос Иды…
Появляется Епифаньевна.
УХТОМСКИЙ. А вот и Анна Епифаньевна!
ЕПИФАНЬЕВНА. Галина Ивановна, меня ждете? Виновата, проштрафилась, забыла ключ оставить от входной двери, пойдемте, я Вам открою.
Помедлив, Молохова идет вслед за Епифаньевной.
Из окна слышен смех, неразборчивая речь. Появляется Валерий Иванович с чемоданчиком, спотыкается о корень дерева, падает, чемоданчик раскрывается, из него выпрыгивает кот Васька, убегает.
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ. Смылся, кошачий глаз! (пинает ногой корень дерева) Не донес профессорского любимчика до университетского вивария. Если бы наш христосик вспорол живот своему любимчику! Все кошки серы, на морде у него не написано, что он кот Василий. Ненавижу этого бабника, с крестом под рубашкой. Явный контра, а всех комиссаров провел, пролетарским ученым прикидывается, рабфак организовал – угодил властям, всех надул, чучело бородатое, мне не верят, говорят, я клевещу на него. Из-за него ко мне стали плохо относится, он стал своим, я стал чужим. Каждое воскресенье наш христосик в церкви молится. Меньшов знает, комиссары знают, и все закрывают на это глаза, сколько я ни заостряй внимание на религиозном вопросе. Ничего, скоро все церкви закроют, всех попов к ногтю, вышел декрет о конфискации церковного имущества, доберемся и до нашего церковного старосты. Профессор университета - церковный староста! учит нашу молодежь! в дурном сне такое не приснится. Комиссары за ручку с ним здороваются, а мне едва кивают в ответ. Никто не видит его подлинную физиономию, никто, кроме меня!
Валерий Иванович замечает открытое окно, подходит, прислушивается. Слышны приглушенные голоса.
ИДА. Галина Ивановна в Вас влюблена.
УХТОМСКИЙ. Все женщины в меня влюблены, кроме Вас А жаль! ах, какая хорошенькая!
ИДА. Она не дала мне снимки для нашей с Вами совместной монографии. А я сообщение подготовила, хотите взглянуть?
УХТОМСКИЙ. Хочу, но завтра! Сегодня никаких дел. Вы оба с Александром не так часто балуете меня своим обществом, чтобы разговаривать о делах!
АЛЕКСАНДР. Вы веселый человек, Алексей Алексеевич.
УХТОМСКИЙ. А Вы думали, я старый ворчун на печке?
ИДА. Ему сегодня приснилось что-то очень интересное (смеется) Как Валерий Иванович за ним подсматривал. Что же Вам сегодня приснилось?
Слышны шаги, скрип открываемой двери.
ИДА. Не уходите, Александр, иначе Алексей Алексеевич тут же уснет, чтобы досмотреть свой прекрасный сон.
АЛЕКСАНДР. Разрешите откланяться (хлопнула дверь)
УХТОМСКИЙ. Ветреная, легкомысленная женщина!
ИДА. Вы хотели для меня сыграть на скрипке, сыграйте же! из Паганини!
Слышны звуки скрипки. Внезапно мелодия обрывается, в проеме окна появляется Ухтомский. Валерий Иванович торопливо отскакивает от окна.
УХТОМСКИЙ. Валерий Иванович? Что Вы здесь делаете?
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ (в замешательстве показывает раскрытый чемоданчик). Нес Вам кота Ваську, он убежал.
УХТОМСКИЙ. Зачем? Куда Вы его несли? Что Вы придумываете! Опять подслушиваете! Вы мне отвратительны! Неужели Вы полагаете, что я скажу что-то компрометирующее в Вашем присутствии?! Если не хотите, чтобы Вас выгнали из университета, оставьте меня в покое!
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ. В обмен на университетский диплом, оставлю.
УХТОМСКИЙ. Вон, негодяй!
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ. Это мы еще посмотрим, кто из нас негодяй! Контра переодетая!
Валерий Иванович уходит. В проеме окна рядом с Ухтомским появляется Ида.
УХТОМСКИЙ (задумчиво). А ведь из-за такого мерзавца меня могут лишить должности, могут выгнать из университета, могут пустить по миру! Сегодня они хозяева жизни. Кабинетные сволочи, устраивают всеобщее счастье!
Навязали форму общественных отношений и хотят переделать природные отношения людей друг к другу! Хотят переделать человека! Глупость! Утопия! Брат Андрей учил: всегда будь искренним! С ними? Поневоле обрастешь коростой подобно дереву, иначе расцарапают вкровь!
ИДА (гладит его руку). Успокойтесь. Что может Вам сделать какой-то Валерий Иванович? Он смешон в своей злобности.
УХТОМСКИЙ (внезапно страстно, порывисто целует Иду). Сокровище мое! Единственная моя радость! Отдохновение мое! Голубка ясноглазая.
Занавес.
Картина 6.
Вечер. Тлеет костер. Вокруг костра сидят Шура, Тоня, Ида, Ухтомский, Александр, Молохова. Александр перебирает струны гитары, напевает: "Тум-бала-тум-бала, тум балалайка..."
Все подхватывают: "Тумбалалайка, тумбалалайка...тумбалалайка, тумбалала". Шура своим ясным чистым голосом поет мелодию. Ида приглашает Ухтомского. Танцуют под еврейскую народную песню.
МОЛОХОВА (перебивает). Наши русские песни задушевнее. Александр, сыграйте что-нибудь наше, отечественное.
АЛЕКСАНДР. "Врагу не сдается наш гордый "Варяг"!.."
МОЛОХОВА. "Утро туманное" стихи молодого Тургенева, посвященные Татьяне Бакуниной, мой любимый русский романс. Александр, пожалуйста.
Ухтомский садится рядом с Идой.
ШУРА. Перебили такую хорошую мелодию, Галина Ивановна, я только распелась.
Александр наигрывает мелодию романса. Шура поет.
ТОНЯ. Как хорошо сегодня. Какие вы все милые, и как я вас всех люблю. Раскинула бы широко-широко руки и обняла бы вас всех в охапку. Хочу для всех людей сделать много-много хорошего.
УХТОМСКИЙ. А Вы, Ида? Чего бы Вам хотелось больше всего?
ИДА. Не знаю.
ШУРА. Ида - загадка. И не пытайтесь ее разгадать, Алексей Алексеевич. Она как стих: жить не торопится, но чувствовать - спешит.
ИДА. Мне хотелось бы сделать кого-то одного самым счастливым человеком на свете!
МОЛОХОВА. И кого же?
ШУРА. Конечно Вас, Галина Ивановна. При Вашей нищей ученой зарплате Ида такая ... волшебная, посмотрит - рублем подарит!
МОЛОХОВА. Вы, Шура, грубиянка. Ваш юмор меня не задевает.
ШУРА. Очень хорошо. Значит, останетесь незапятнанной.
МОЛОХОВА. У Вас, Шура, кошачий язычок, остренький и шершавенький.
ТОНЯ. И веселенький.
УХТОМСКИЙ. И длинненький.
АЛЕКСАНДР. И противненький.
МОЛОХОВА. И лукавенький.
ИДА. И толстенький.
ТОНЯ (перебирает) "И длинненький, и лукавенький, и толстенький, и противненький, и какой же еще ... ни одного прилагательного в голове не осталось, сдаюсь!"
ШУРА. Штраф! Тонька платит штраф! Она пляшет хорошо, пусть пляшет!
ТОНЯ. И спляшу! Барыню!
Александр наигрывает мелодию, Тоня пляшет, все аплодируют. Ухтомский переговаривается с Идой.
Ухтомский с Идой встают.
УХТОМСКИЙ. Мы с Идой предлагаем всем пойти купаться.
ТОНЯ. Я - за! Сейчас вода такая теплая, прелесть.
Ухтомский, Ида, Тоня уходят. Следом за ними поднимается Молохова.
МОЛОХОВА. Купаться я, конечно, не буду, посижу возле речки.
Остаются Шура, Александр.
АЛЕКСАНДР. Наш старик, кажется, не на шутку влюблен. Где у Иды голова? Он человек страстный. Играет с ним, как с мальчиком.
ШУРА. Ты думаешь, она играет? Ничего-то ты не понимаешь в женщинах. Она совсем голову потеряла!
АЛЕКСАНДР. О чем ты! Он ей отец! Не забывай о разнице в возрасте!
ШУРА. Любила же Мария Мазепу. А он был ей дедом по годам. Наш Алексей Алексеич гораздо моложе Мазепы!? Правда? Ты согласен?
АЛЕКСАНДР. Алексей Алексеич женщин не любит.
ШУРА (смеется). А ты откуда знаешь? У тебя, Александр, голова больше туловища. Думаешь, что все такие же как ты, рассудительные. Алексей Алексеич ... он жизнелюб! Он в свои 46 выглядит молодым человеком, а ты в свои 26 - стариком головастым, нет...головотяпистым... (стучит ему кулачком по затылку) Ум! Ум! Где ты? Отзовись!
АЛЕКСАНДР (берет ее за руки). Не достучишься. Чужих не пускаем.
ШУРА. Да я же дружески.
АЛЕКСАНДР. Ты Иду постучи по голове, дружески!
ШУРА. Понятно, ты к ней неравнодушен!
АЛЕКСАНДР. У вас, девчонок, весь мир крутится вокруг сердечных дел. Еще раз убеждаюсь, девчонка - это прежде всего самка, с орнаментом из сантиментов.
ШУРА. А у вас, мальчишек, вокруг чего мир крутится? Самец ты несчастный без орнамента.
АЛЕКСАНДР (смеется). Пойдем купаться! Шуренок-муренок!
ШУРА. Сашка-прибамбашка.
АЛЕКСАНДР. Промокашка!
ШУРА. Букашка!
АЛЕКСАНДР. Бумажка!
ШУРА. Рубашка!
АЛЕКСАНДР. Замарашка!
ШУРА. Дурашка (гладит его по голове).
АЛЕКСАНДР. Шура! Ты играешь с огнем!
ШУРА (нюхает воздух). Дымится. Пойдем же, запихну тебя в речку, горячую головешку, головушку (гладит его по голове, берет за руку).Уходят.
Вбегает Ида, за ней Ухтомский.
УХТОМСКИЙ. Подожди! Не убегай от меня.
ИДА. Я не убегаю, просто я очень быстро хожу.
УХТОМСКИЙ. Где же это видано, чтобы так ходили! Ты меня боишься?
ИДА (подходит к нему очень близко). И вовсе я Вас не боюсь...
УХТОМСКИЙ (взволнованно). Ты себя боишься... Ты говорила сегодня, что хотела бы сделать кого-то самым счастливым человеком на свете. Он...далеко?
ИДА. Нет... Он совсем близко... рядом...
УХТОМСКИЙ. Ида! Родная моя! (шепчет) Ты хочешь сделать меня самым счастливым человеком в Петербургской губернии?..
Ида смеется. Стоят, смотрят друг другу в глаза.
Занавес.
Картина 7.
Петербург. Лаборатория физиологии. Ида с Молоховой, в белых халатах, готовят препараты для опыта. Рядом штативы с пробирками. На другом столе клетка с кошкой, клетка с кроликом. В углу скелеты крупной рыбы, собаки, человека.
МОЛОХОВА. Как быстро закончилась Александрийская идиллия, снова вокруг нас хмурый Питер, Вы не жалеете, что так быстро пролетело лето?
ИДА. Все когда-нибудь кончается.
МОЛОХОВА. Для кого-то остались приятные воспоминания…
Пауза.
МОЛОХОВА. Вы знаете, Ида, что Алексей Алексеевич пишет иконы? И что он человек верующий?
ИДА. Знаю, я тоже пробовала, но у меня не получилось.
МОЛОХОВА. Почему же?
ИДА. Женшина дальше от Бога. Между ней и Богом стоит мужчина.
Молохова вопросительно смотрит на нее.
МОЛОХОВА. А вы откровенны! О мужчине это в вашем талмуде написано?..
ИДА. В пятикнижии Моисея. Сначала Бог сотворил мужчину, а из плоти его – женщину. Женщина более предрасположена ко греху.
МОЛОХОВА. У Вас несовременное ветхозаветное неуважение к женщине. Это у всего вашего еврейского народа так принято?
ИДА. Думаю, не только у моего народа.
МОЛОХОВА. А вы? И себя Вы относите к таким женщинам, которые… могут согрешить перед Богом ради мужчины?
ИДА. Я стараюсь не грешить, но не всегда получается…
МОЛОХОВА. Благодарю за искренность...
Пауза.
МОЛОХОВА (подходит к своей сумке, достает фотографии, протягивает Иде). Вот, возьмите. Вы просили эти снимки, тогда они не были готовы. Здесь Вы и Алексей Алексеевич. Отнесите ему.
Ида, взяв карточки, уходит.
Входит Ухтомский.
МОЛОХОВА. Не люблю евреев. Всех! Кроме Иды.
УХТОМСКИЙ. Славная девушка. А еврейскую тему давайте все-таки оставим. Странно, если христианство захочет быть без еврея Христа и его единокровников.
МОЛОХОВА (с усмешкой). Вы в нее влюблены? Не правда ли?
УХТОМСКИЙ. Она слишком молода для меня. Люблю ее отечески.
МОЛОХОВА. Алексей Алексеевич! Ну зачем Вы фальшивите! У Вас же на лице написано, что Вы счастливы! Вы расцветаете, стоит только ей к Вам приблизиться!
УХТОМСКИЙ (смущенно) Ну… Вы преувеличиваете… Вам так показалось.
МОЛОХОВА. Но я рада за Вас, я рада за Вас. Желаю Вам счастья! Только не вздумайте приглашать меня на свадьбу! (бросает пробирку, убегает)
УХТОМСКИЙ. Что с ней? Уж эти женщины! Загадочный народ!
Ухтомский уходит. В комнату заглядывает Ида, держит в руках фотографии.
ИДА. Сказали, в лабораторию пошел, странно, нигде нет, куда он делся? (уходит)
Возвращается Ухтомский, следом за ним входит Александр. Александр несет кота Ваську.
АЛЕКСАНДР. По-моему, это Ваш кот?
УХТОМСКИЙ (оглядывает кота). Васька! Что с ним? Как он к Вам попал?
АЛЕКСАНДР. Был подвешен на дереве возле пустыря. Я случайно проходил мимо, слышу, истошно кот кричит. Подхожу – Ваш Васька! Взял с собой.
УХТОМСКИЙ (открывает дверь соседней комнаты). Анна Епифаньевна! У нас есть чем покормить кота? (отдает ей Ваську) Покормите, пожалуйста! На подоконнике в баночке каша осталась от обеда. (Александру) Уверен, дело рук Валерия Ивановича! Сегодня с утра вертелся возле моего дома. Какой же я глупец! пожалел земляка, помог ему поступить в университет, устроил лаборантом, теперь не знаю, как от него избавиться. Ну как же может быть так подл человек!
АЛЕКСАНДР (с иронией). Сказывается его доминанта. Подлость по вашей теории физиологически обусловлена.
УХТОМСКИЙ (недобрым взглядом смотрит на Александра). Есть божьи заповеди!
АЛЕКСАНДР (с живостью). О каких заповедях может идти речь! Все решает физиология - по-Вашему,- а значит, и заповеди – порождение физиологии, определенным образом. Вы обеими ногами увязли в болоте материализма!
УХТОМСКИЙ. Мой принцип доминанты не подменяет божьих заповедей. А подлость – богопротивна!
АЛЕКСАНДР. Вы ищете истину - делаете опыты на животных, а на Вашем Ваське смогли бы? Нет! Не смогли бы! Жалко! Любите его. А этих (показывает на животных в клетках) Этих не жалко? А чем они виноватее Вашего Васьки? Потому что в Ваське Вы любите себя, свою привязанность к нему. А как же с божьими заповедями?
Пауза.
УХТОМСКИЙ. Я слушаю Вас.
АЛЕКСАНДР. Хотите, чтобы я залпом Вам все выложил?
УХТОМСКИЙ. Хочу.
АЛЕКСАНДР. Только не перебивайте, постарайтесь понять. Библия говорит, сотворил Господь человека по образу и подобию своему (до грехопадения его, человека, по образу и подобию Божию) Но разве сегодняшний человек, заметьте, после грехопадения, - образ и подобие Господа? Наш Валерий Иванович – образ и подобие? Вы - так считаете? думаете? Нет! Тогда кто же? Чей же он образ и подобие? Как деградировала человеческая душа в процессе ее деэволюции грехопадения, из поколения в поколение? как далеко назад вернулось творение в квинтэссенции его – человеческой душе от высших форм к низшим. Помните, сначала Господь сотворил небо и землю, потом тварей по мере их усложнения и наконец – высшая тварь – сложнейшая, свободнейшая – по образу и подобию – человек! Но он согрешил, и это стало отправной точкой к деэволюции его духа, вниз по лестнице сотворения всех тварей, его духовная структура стала деградировать от богоподобного человека до животного, птицы, пресмыкающегося, насекомого. В сегодняшней популяции людей - генотип всего природного мира. Энергетические структуры, составляющие живую душу птиц, животных, насекомых и т.д., присутствуют в той же мере в человеческой популяции согласно состоянию (степеням несвободы) души человека. К сожалению комаров - комариков в человеческой оболочке становится больше и больше, век от века, увязает человеческая душа в грехопадении, не соблюдает заповедей – деградирует! Закрепощается! спускается вниз по лестнице эволюции.
Входит Ида. Ставит на рабочий стол штатив с пробирками и клетку с кошкой. Незамеченная ими, неслышно садится на табурет возле порога. Ее не видно за стеллажами.
Как следствие деградации человеческих душ, на землю приходит всемирный потоп, или Содом и Гоморра, или конец света.
УХТОМСКИЙ. От Ваших философских обстркуций о людях-животных, птицах, людях – насекомых мы пришли к вполне разумной фразе: Содом и Гоморра, как следствие деградации человеческих душ. Вполне согласен с Вами, когда речь идет о человеческих душах.
АЛЕКСАНДР. А Вы подумайте, разве в сказках, в мифах, сложенных человеческим сознанием, злые силы не превращают людей в ягнят, волков, лебедей, пауков, деревья? Только там злые силы приходят извне, и наказание человеку за совершенную им несправедливость приходит извне, (шепотом) но разве эти злые силы не внутри нас? Не внутри нас самих происходит борьба добра и зла? Воистину царствие божие внутри нас! Но внутри нас и царство дьявола! И эгоизм – главный слуга его! Вот почему Христос назван Спасителем! (Увлекаясь) Он указал путь к воскресению души, к ее совершенствованию. Через самопожертвование вопреки эгоизму, через самораспятие плоти в постах, преодоление инстинктивных желаний, свойственных той низшей форме, в которой сегодня душа человеческая в нас пребывает. Человек – свободен! Человек – над инстинктом! Будьте человеком, станьте им по образу и подобию Божию. Человек – это божественно! Но – че-ло-век!
Ида встает, хочет что-то сказать, Ухтомский и Александр в упор смотрят друг на друга, не замечают ее, она возвращается за стеллажи.
Только мы распинаем в себе царство Бога и не сопротивляемся царству дьявола, потому что оно удовлетворяет наше «эго»: не запрещает идти к сиюминутной славе, перешагивая через ближнего своего, не запрещает прелюбодействовать, если зтого хочет наша плоть, не запрещает воровать, если воровство приумножает богатство, оправдывает убийство, если через него наше «эго» достигнет вожделенной цели, . И душа богоподобного человека, из поколения в поколение, растаптывая в себе царство Бога, перерождается в душонку насекомого.
УХТОМСКИЙ. Вы хотите сказать, что в нашем Валерии Ивановиче, например, душа упразднена до уровня комара?
АЛЕКСАНДР (смеется). Жужжит и жужжит возле Вас? и покусывает слегка? Его поступки обусловлены не физиологичностью, не доминантами, как утверждаете Вы, но низкой духовной энергетической организацией. Что такое душа? Божественная энергетическая сущность! В человеке – душа совершенна. Но в че-ло-ве-ке! Не знавшем грехопадения, в человеке из утраченного рая. Грехопадение лишило ее совершенства. Разве мы сегодня по образу и подобию Божию? Богочеловек – Христос. Что такое Богочеловек? Что означает это слово? Человек может сам сотворить себя – из низшей формы, к которой привела его
душу неправедная жизнь предшествующих поколений, он может сотворить свою душу, подняв ее на более высокую ступень эволюции, идя путем Христа. Вот почему Христос назван Спасителем! Вот почему отсчет времени от Рождества Христова! Человеку указан путь самовозрождения! Вне его пути впереди новые Содом и Гоморра, потопы! конец света! Что утверждает сегодняшняя христианская церковь? Христос своей жертвой искупил грехи наши, и потому все спасены, и всем грехи простятся, только нужно каяться. Но ведь это - духовное иждивенчество! Мы создаем разновидность духовного эгоизма, каемся, чтобы спасти себя, но жертвуем ли собой, чтобы спасти ближнего своего? Жертвуем ли чем-нибудь ради ближнего своего? покаяние – это только первый шаг для того, чтобы сделать второй – встать на путь Господа и служить ему, а не себе. Не себя спасать, но тех, кто нуждается в вас. Каждый должен идти его путем! каждый должен преобразовать свою душу, чтобы не превратилась она в наших потомках в дух саранчи, в дух уничтожения всего живого, в дух самоуничтожения! Не внешнюю обрядность соблюдать, говоря себе, я молюсь, уверовал, каюсь, значит, спасен, крест-то не под рубашкой носить, но врезать этот крест в плоть свою, в душу свою, чтобы пронзил ее насквозь, крест жертвенности, сострадания, любви к ближнему! Любви к братьям нашим меньшим, потому что от нашего участия зависит глубина их страдания. Крест наш есть крест единения со всем живым, они – наши ближние!
УХТОМСКИЙ. Они – это кто? Как Вы понимаете ближнего? Что такое, по-Вашему, ближний?
АЛЕКСАНДР. Это тот, кто нуждается в Вашей помощи. Не важно, кто: человек, птица, животное, все, кто просит от нас участия. Помните, в Евангелие, Христос говорит, Я к вам приходил, вы не пустили меня, алкал, вы не напоили меня, был голоден, вы не накормили меня. А они спрашивают в изумлении, Господи, Господи, когда же ты приходил к нам? Что он им ответил? Не знаю я вас, отойдите от меня! Вы ставите опыты на животных! А вдруг в каком-то из них несовершенная странствующая человеческая душа? Например, в этой кошке, что у Вас в клетке сидит? А вдруг в ней душа Вашей тети, которую Вы так любите?
УХТОМСКИЙ. Не кощунствуйте, молодой человек!
АЛЕКСАНДР. Тот, кто обижает братьев наших меньших – тот Меня обижает! – это сказал Христос, богочеловек – и он – не кощунствовал! Богочеловек! – Бог, объемлющий весь мир, его душа в каждой из этих тварей, она пронзает все его творение, как наша душа пронзает наше человеческое тело, обитает в нем. Чем мы лучше братьев наших меньших, какое право имеем их мучить? Откуда мы знаем, что они не знают Господа? В Библии сказано – “и лев возблагодарит Господа” почитайте пророка Исайю! Они, которые так любят свободу, не знают Господа? Они, которые предпочитают умереть, чем жить в сытой клетке, не знают Господа? Чувство свободы в каждой из этих тварей есть знание Господа нашего! Вы ставите опыты! Во имя науки, говорите Вы! Перестаньте! Наука нужна нам для удовлетворения собственного тщеславия, разве нет? Загляните-ка поглубже в себя, разве нет этого маленького эгоистического удовлетворения? Я – защитил кандидатскую диссертацию, я – защитил докторскую, я – получил кафедру! От того, что делая диссертации, мы узнаем, куда летят птицы, закольцевав их, они не перестанут летать в родные места. От того, что мы разложим деятельность организма на функции, дав им соответствующие названия, он не перестает функционировать в строго определенном порядке. Только своим вмешательством мы ускорим гибель окольцованных птиц (нужны ли им наши кольца, которые вызывают в конце концов воспаление в местах соприкосновения с ними и разрушение тканей?) или лекарственным вмешательством нарушим порядок функционирования организма как единой целостной системы? Истинно - только познание Бога, Истиной владела Мария Египетская, которая ходила по воде!
Мы стрижем “чулок” на части, на каждую часть составляем научный закон, и называем это познанием относительной истины, потому что каждый новый “расстриг” раскрывает новый закон. В конце концов, от чулка ничего не останется! От единого целого чулка! Законов – масса. А чулка – нет! Остались одни части, он расстрижен. Природа – будет уничтожена! Вот что такое научное познание. Ножки Ваши останутся голенькими! Истинно - только познание Бога, единого, неделимого. Научитесь ходить по воде – и вы узнаете истину!
УХТОМСКИЙ. Ваша точка зрения любопытна. Но я, как ученый, не могу с ней согласиться. Думаю, Вы заблуждаетесь. Однако Вы интересный собеседник. Вы смотрите на общепринятые вещи по-своему. Вы имеете свой взгляд. Это похвально. У Вас свежий взгляд на мир. Вам нельзя отказать в самобытности. Но я не понимаю, что же Вы здесь делаете, на биологическом факультете, на кафедре физиологии? С такими-то убеждениями? Вы категорически отрицательно относитесь к научному знанию, я не говорю уж об отношении ко мне, Вам я кажусь, должно быть, тупым узколобым узурпатором.
АЛЕКСАНДР. А мне некуда деться, Алексей Алексеевич. Кругом развал, все порушено, все устои, хотя, может быть, и спорные, но устои. Они хотят построить новый мир, но пока кроме разрушения у них ничего не получается. И уверен - так ничего и не получится. А у меня – мать, сестра, их кормить надо. В каком сегодняшнем общественном институте я нужен? Куда мне деться? Приходится плыть по течению. Биология – это перспективно сегодня. Приходится быть практиком.
УХТОМСКИЙ. Грешите против совести?
АЛЕКСАНДР. Ради матери и сестры.
УХТОМСКИЙ. Горе от ума. Но Вы могли бы эмигрировать. Там найдут применение Вашему уму. Создадите новую философскую школу. Из какого Вы сословия?
АЛЕКСАНДР. Мой отец – школьный учитель. Мать из дворян. Отец умер. Денег у нас нет. Мне – 28 лет, по образованию – философ. Сами знаете, какая нынче философия. Мать говорит, иди учиться к Ухтомскому, он – князь, нашего сословия, человек умный, поймет тебя. Пришел к Вам, потому что мать посоветовала. Попробую заняться микробиологией. Но с Вами мне трудно работать.
УХТОМСКИЙ. Защищаться у меня будете?
АЛЕКСАНДР. Защищаться думаю у Вас, но в дальнейшем работать - по микробиологии. С животными мне трудно, думал – привыкну – не получается.
УХТОМСКИЙ. Н-да… Ну что ж, вы мне сказали много интересного, отметать или принимать с ходу не буду, надо подумать. Очень Вы интересный собеседник, очень интересный… Сегодня… хочу поставить опыт, давно меня мучает одна идея… по-моему, она открывает большие возможности (подходит к клетке с кошкой) Хотя после Вашей патетической защиты братьев наших меньших к зверям и приближаться-то страшно (с улыбкой смотрит на Александра) А вдруг в них чьи-то несовершенные человеческие души?! Не обижайтесь, не обижайтесь,прошу Вас. (Надевает белый халат. Открывает дверь соседней комнаты) Епифаньевна, помогите мне пожалуйста! (замечает Иду)
Александр, поздоровавшись с Идой, выходит. Входит Епифаньевна. В руках у нее телеграмма, протягивает Ухтомскому.
ЕПИФАНЬЕВНА. Вот, только что принесли.
УХТОМСКИЙ (держа в руках телеграмму). Ида! Рад Вас видеть! А что же так скромно, в уголочке?
ИДА. Вы просили меня придти сегодня в два часа ассистировать Вам опыт. Я все подготовила (показывает на штативы с пробирками). Принесла животных из вивария. И пришла ровно в два часа.
УХТОМСКИЙ (с любовью оглядывая ее). Спасибо, спасибо! (читает телеграмму. Мгновенно помрачнев, откладывает ее в сторону) Андрея арестовали. (пауза) Этого и следовало ожидать. Не послушал меня. Ида, Вы можете идти. Работать сегодня не смогу (снимает халат). Принесите мне, пожалуйста, вчерашние данные.
ИДА. Хорошо.
Ида уходит. Епифаньевна льет ему на руки над раковиной. Ухтомский вытирает руки полотенцем.
ЕПИФАНЬЕВНА. За что же они его, брата Вашего?
УХТОМСКИЙ. За глупость!… Не надо об этом…
ЕПИФАНЬЕВНА. Не будете сегодня зверей мучить?
УХТОМСКИЙ. И ты заодно с Александром! Для науки это надо, для людей. Эти жертвы не напрасны, наше знание пойдет во благо людей!
ЕПИФАНЬЕВНА. Да полноте, какое же благо из мучений.
УХТОМСКИЙ. А разве из мучений Христа не выросло спасение человечества?
ЕПИФАНЬЕВНА. Так разве он приказал других мучить? Он сам мучился ради людей. А люди зверей мучают ради себя. Это не Христос ими управляет, а дьявол. Скажу прямо, тяжело мне с Вами работать, из последних сил терплю.
УХТОМСКИЙ. Лекарства, которыми люди лечатся, и ты, кстати, тоже, сначала на животных пробовали. Для здоровья людей страдают они.
ЕПИФАНЬЕВНА. Проживу, сколько Богом отпущено. Не надо ради меня никого мучить. Сколько Бог даст – столько проживу. А лекарства и Божьи есть – те, что в поле растут. Мне других, не божьих – не надо, добро из зла - не вырастет. За все приходит расплата, все мы в книге Жизни прописаны, кто что делает, тот по деланному и получит.
УХТОМСКИЙ. Что ж, на том свете, со всех спросится…
ЕПИФАНЬЕВНА. Здесь! при нас все будет! все прописано! или язву заморскую Бог напустит за наши грехи, или иную какую болезнь, со всех спросится, и лекарства не помогут никакие!
УХТОМСКИЙ. Что же не уходишь на другую работу? Ухаживать за животными тебе тяжело, ушла бы, где полегче… Я не прогоняю, нет, нет!
ЕПИФАНЬЕВНА. А кто же их пожалеет в последний их час? Коли я уйду, кто на мое место придет? Душегуб Валерий Иванович?
УХТОМСКИЙ. Святая ты женщина, Епифаньевна (наклоняясь к ней и понижая голос). А я не могу остановиться, будто черт за веревочку держит. И жалко их, и чувствую, что грешу, а остановиться не могу. Как по намыленной дороге ботинки скользят, и вперед, вперед, только вперед, и … вниз! (пауза).
ЕПИФАНЬЕВНА. И тебя мне жалко, батюшка Алексей Алексеевич. Наверх скользкие дороги не ведут. Ты человек добрый, но бес тебя обманывает. Душа-то твоя к Богу поближе хочет быть, а бес на твоем пути стоит и не пускает. Вот и маешься, и мучаешься. Вроде все хорошо, и Богу молишься, а совесть не на месте.
УХТОМСКИЙ. Пожалела меня (целует ее в лоб, прижимает к груди ее голову) Нет у меня другого пути. Нет! Теперь нет! Уже нет! Власти не пустят. Я крепко запряжен в эту телегу. И не вырваться!
ЕПИФАНЬЕВНА. Мученик ты, Алексей, батюшка. Кланяюсь я тебе как мученику. Бог тебя простит!
С шумом входит толпа красноармейцев. Впереди Валерий Иванович.
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ. А вот и я, господин профессор (делает ударение на слове господин) Думали, из лаборатории уволили и избавились от меня? Ан нет! Вот он - я. Вот и предписание на мой счет. В лаборатории - восстановить в должности. А вот и на Ваш счет предписание…
УХТОМСКИЙ (перебивает). Таракана в одну щель прогонишь, он в другую приползет.
Валерий Иванович делает вид, что не слышит, открывает портфель, достает бумагу.
ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ. Предписание на Ваш счет следующее, господин профессор (читает бумагу). В связи с декретом Советского правительства об экспроприации церковных ценностей в пользу государства и исчезновении оных из Никольской единоверческой церкви постановляю произвести обыск у старосты указанной церкви Ухтомского Алексея Алексеевича на наличие в его рабочих помещениях, а также дома, указанных ценностей с последующем задержанием профессора Ухтомского. Подпись Меньшов. Ознакомьтесь со списком пропавших ценностей и признавайтесь, где Вы их спрятали. (протягивает список)
Ухтомский мрачно молчит. Входит Ида с бумагами и фотографиями в руках.
ИДА. Алексей Алексеевич! (в удивлении останавливается, оглядывает всех присутствующих)
Занавес.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Картина 8.
Квартира Ухтомского. Ухтомский за письменным столом, читает. Из соседней комнаты выходит Ида. Ухтомский встает ей навстречу, обнимает ее.
ИДА. Я должна идти. Мама уехала в деревню, брат один.
УХТОМСКИЙ. Ступай, мое солнышко.
ИДА. Пока Вас держали у следователя, я места себе не находила!
УХТОМСКИЙ. Это было недоразумение. Никакой церковной утвари у меня, конечно, нет, и я в самом деле не знаю, куда батюшка ее пристроил. Очевидно, он решил избавить меня от груза такого знания. Все ценности сохранены, и это дает мне успокоение. Но где они сохранены, я не знаю, и это дает мне двойное успокоение. Пока все кончилось благополучно. Думаю, эти кошмары с арестами больше не повторятся.
ИДА. Вам удалось найти с ними общий язык?
УХТОМСКИЙ. Я воспитал в себе внешнего человека, который научился общаться с ними, но мой внутренний человек остался для них неведомым.
ИДА. Не понимаю…
УХТОМСКИЙ. Что ж поделаешь, приходится как-то уживаться с сегодняшней властью, приспосабливаться, а как иначе? Даже Валерия Ивановича согласился взять назад. Но думаю, ненадолго - сам уйдет. Теперь он им не нужен. А на лаборантской зарплате он долго не протянет - после ГПУшных денег мало покажется.
ИДА. Вы пошли с ними на компромисс?
УХТОМСКИЙ. Я разработал новое направление - физиологию труда. Моя теория вполне вписывается в их идеологию. Думаю, что теперь они оставят меня в покое. Как им кажется, душу мою они - поработили.
ИДА. А они ее не поработили ?
УХТОМСКИЙ. Солнышко мое, давай не будем говорить об этом.
ИДА. Ваш внешний человек может срастись с внутренним… Сначала один компромисс, потом другой, третий… И Вы потеряете Вашего внутреннего человека…
УХТОМСКИЙ. Нет! Этого никогда не произойдет. Не думай так и никогда не говори так!
ИДА. Вы уверены?..
УХТОМСКИЙ. Ты сомневаешься во мне?
ИДА. Алексей Алексеевич, Вы любили кого-нибудь…до меня?
УХТОМСКИЙ (помедлив). Да… любил одну женщину, очень любил, так любил, что физическая близость с ней казалось невозможной, святотатственной.
ИДА. Вы ни на ком не женились… поэтому?
УХТОМСКИЙ. Возможно…
ИДА. И любите ее до сих пор?
УХТОМСКИЙ. Мы расстались. Она не поняла меня…
ИДА. (грустно). Я знаю, Вы ее любите, а меня зовете солнышком… но это только слова… Вашего внешнего человека. Помните, Вы говорили, что встречаться со случайной женщиной менее грешно, чем жить с нелюбимой женой. Я для Вас случайная женщина.., ведь так?..
Ухтомский в изумлении смотрит на нее. Молчит. Ида медленно выходит.
УХТОМСКИЙ. Ида! Ида Исаковна! Подождите! Вы меня не поняли!(подбегает к двери, но возвращается) Ушла. Я люблю ее, милую, славную, добрую. Если бы не мой монашеский чин, я бы женился на ней, не раздумывая. С Варей все было иначе. Всегда стоял барьер, нельзя! грех! Или мое духовное естество слилось с моим низменным, животным? (рассмеявшись). По Александру я стал собакой! или котом! или крокодилом! Но есть ли мне оправдание перед Господом, что я люблю женщину? И не испытываю при этом угрызений совести? Вот что непонятно! Во мне нет угрызений совести! Надо исповедоваться! Грешен я перед Господом, грешен!
(Достает из шкафа монашескую рясу.) Вступить с ней в брак, значит, нарушить единение с моими братьями по Христу. Окончательно! Бесповоротно! Но это невозможно! Христос или любимая женщина? О чем я? Что я такое без Христа? И что я могу дать для нее без Христа? Красота и правда могут быть только в достижении общего Мы во Христовой красоте. Я должен привести ее ко Христу! Господи! Помоги мне преодолеть свою страсть!
(Надевает монашескую рясу, поверх нее крест, на голову клобук. Протирает иконы, прикладывается к ним, зажигает лампадку. Молится)
Господи! Да исполнится воля твоя, прости мне мои прегрешения, помилуй нас, грешных. Приди, приди, Господи, в непутевый наш дом, освяти его дыханием Твоим, присутствием Твоим подними Россию из пропасти нечестия. Велико милосердие Твое, велико долготерпение Твое, спаси нас. Боже, Христос наш, да святится имя Твое. Руководи моею волею, научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить. Аминь.
Верую во Единого Бога – Отца, Вседержителя …
Звенит дверной колокольчик. Ухтомский тяжело поднимается с колен идет к двери,но возвращается, поспешно снимает крест, прячет. Входит Молохова.
МОЛОХОВА. Извините, Алексей Алексеевич, что побеспокоила Вас, не могла удержаться, чтобы сразу, тотчас же не сообщить Вам радостную весть. Теперь – Вы наш заведующий! Вам дали кафедру Введенского! Все-таки оттяпали Вы себе кафедру!
УХТОМСКИЙ (смотрит на нее негодующе). Так решил ученый Совет! Я тут ни при чем!
МОЛОХОВА (с усмешкой). Так уж и ни при чем?! (замечает его монашеское одеяние, оглядывает) А что это у Вас на голове?
УХТОМСКИЙ (Снимает клобук с головы, смущенно) Голова мерзнет. Домашняя шапка, от холода. (Прячет клобук в шкаф). С дамой не положено разговаривать в головном уборе.
МОЛОХОВА (показывая на рясу). А это?
УХТОМСКИЙ (раздражаясь). А это мой домашний халат! Да-с! И ничего нового Вы мне не сообщали, решение было принято еще вчера, я в курсе.
Стараясь выпроводить ее, подходит к двери, останавливается возле дверей.
МОЛОХОВА. Теперь лекций по физиологии у Вас стало на четыре часа меньше. Эти часы отдали мне.
УХТОМСКИЙ. Поздравляю Вас!
МОЛОХОВА. За что Вы сердитесь на меня? Вот Вам билеты в Мариинку на “Лебединое”. Всего на университет бесплатно дали только восемь штук. Знали бы Вы, чего мне стоило выпросить для Вас целых два билета!
УХТОМСКИЙ. Могли бы ограничиться полуторами.
МОЛОХОВА (улыбается, протягивает ему билет). Половинку я оставляю себе.
УХТОМСКИЙ(возвращает ей билет). По половинке не пустят. Я схожу в другой раз.
МОЛОХОВА. Другого раза не будет! У Вас сегодня сколько пар?
УХТОМСКИЙ. Галина Ивановна! Если Вы оттяпали мои часы, то наверное, расписание выучили наизусть! и знаете, что у меня сегодня свободный день, в силу чего я не в Университете, а дома! Отдыхаю!
Молохова делает вид, что не замечает его раздражительности.
МОЛОХОВА. Как же Вы живете в наше нелегкое время один – одинешенек?
УХТОМСКИЙ. Я не один, со мной заслуженный мой собеседник кот Василий.
МОЛОХОВА. Не знаю, какой из вас двоих собеседников приятнее. Я шла к Вам с чистым сердцем, хотела пригласить обедать голодного одинокого профессора, или кот Василий у Вас и за кухарку?
УХТОМСКИЙ. Нет, знаете, женские способности у него отсутствуют по причине мужеского полу. Очень Вам благодарен за приглашение, в другой раз непременно воспользуюсь Вашей добротой. Сегодня я обедал в университетской столовой, проедал свой паек.
Молохова неуклюже ищет тему для разговора.
МОЛОХОВА. У Вас хорошая посещаемость лекций. Как Вам удается привлекать студентов? К сожалению, сегодняшний студент бежит с лекций, где излагается наука. Они ищут интересного рассказа, занимательности.
УХТОМСКИЙ. Вы хотите сказать, что Вы излагаете науку, и потому они бегут от Вас, а я плету байки и потому они ко мне ходят?
МОЛОХОВА (холодно). Вы сегодня весь в колючках. Я не вовремя, извините!
УХТОМСКИЙ (внезапно переменившись). Я Вас обидел? Простите, не хотел! Присаживайтесь! Я знаю эту особенность сегодняшнего студента и потому стараюсь разбавлять “науку” популярным изложением какой-то интересной темы, иногда научной, иногда жизненной. Времени на изложение основного материала остается меньше, но почему-то при таком подходе они лучше усваивают предмет. В наше время учебников мало, что дадим на лекции, то и останется в их головушках.
МОЛОХОВА. Вы великий конформист.
УХТОМСКИЙ. А Вы?
МОЛОХОВА (машет руками). Ну, будет! будет! не станем ссориться! Вы хотели придти ко мне пообедать?
Пауза
МОЛОХОВА. Только что сказали, что в другой раз! (пишет что-то на клочке бумаги, протягивает Ухтомскому) Вот мой адрес. Приходите завтра.
УХТОМСКИЙ. Благодарю. Если смогу, непременно Вас навещу, спасибо, что зашли ко мне. Не смею задерживать.
Молохова уходит.
УХТОМСКИЙ (один). Нельзя, чтобы она стала моим врагом. Придется как-нибудь сходить к ней отобедать.
Снимает рясу, целует ее, прячет в шкаф. Достает из буфета кастрюльку с молоком, наливает себе в стакан и коту Ваське в блюдечко, ставит блюдечко с молоком у порога. Режет хлеб, достает картошку. Встав перед столом, крестится, читает предобеденную молитву. "Очи все на Тебя, Господи, уповают, и Ты даешь им пищу, отверзаешь щедрую руку Твою и насыщаешь нас земными Твоими благами. Аминь." Садится за стол, пьет молоко, закусывает хлебом. Дверной звоночек. Входит Александр.
УХТОМСКИЙ (радостно). Александр! Милости просим! Еще один собеседник! Нас уже трое! (Александр оглядывается по сторонам) Вы – я - и кот Василий. Молоко есть, хлеб, картошка в мундире и где-то у меня завалялся роскошный селедочный хвост. Скоро согреется самовар (достает сахарницу), не стесняйтесь, присаживайтесь!
Александр раздевается, потирая руки, садится к столу.
АЛЕКСАНДР. Вы рискуете, Алексей Алексеевич, сейчас я у Вас все смету.
УХТОМСКИЙ. Что-нибудь да оставите (достает селедку, режет на кусочки) Как движется течение Вашей философской мысли? Все вперед и вперед? вверх и выше?
АЛЕКСАНДР. Философская мысль застывает от холода в квартире.
УХТОМСКИЙ. У Вас дров нет? Я Вам могу уступить немного. Завтра пришлите дворника с санями, мне на днях привезли от Университета, даже лишку, скоро зима кончается, а хранить их негде, в сарайке воруют, возьмите уж лучше Вы, все своему человеку достанется.
АЛЕКСАНДР. Не знаю, как Вас благодарить, Алексей Алексеевич.
УХТОМСКИЙ. Никаких благодарностей. Расскажите лучше, что новенького надумала Ваша умненькая головушка?
АЛЕКСАНДР. Я в прошлый раз не закончил Вам мою теорию о восходящих и нисходящих родах.
УХТОМСКИЙ. Ну-ка, ну-ка, а это что же такое?
Александр колеблется
АЛЕКСАНДР. Мне будет очень больно, если Вы будете иронизировать надо мной.
УХТОМСКИЙ. Нет! Что Вы! Я иногда согласен с Вами! Человеком не рождаются, человеком становятся! Да! И про путь Христов трудно не согласиться. Только не могу принять переселение души, бывшей в человеке, в какое-то животное, и тем более, в насекомое. Впрочем, каждый имеет право на свою точку зрения, главное, что Ваша мысль не дремлет, Вы ищете истину, и как знать, а вдруг Вы более близки к ней, нежели я, старый грешник. Так что там у Вас о восходящих и нисходящих?
АЛЕКСАНДР. Представьте себе, что человек в любви своей к Господу старался следовать заповедям его, по мере сил своих. Что будет с его душой после смерти?
УХТОМСКИЙ. Как православный христианин полагаю - в рай попадет до страшного суда, однако католики утверждают - в чистилище дожидается своей участи.
АЛЕКСАНДР. А что такое чистилище? Что это за зал ожидания такой?
УХТОМСКИЙ. Откуда мне знать? Я там не был.
АЛЕКСАНДР. Вы думаете?
УХТОМСКИЙ. Вы хотите сказать, что я там был?!
АЛЕКСАНДР. Были! Чистилище – это и есть пребывание души в форме какого-то животного. Побывав в раю, в своей прежней обители, после смерти человеческой телесной оболочки, но будучи отторгнутой им в силу своего несовершенства(только подобное сливается с подобным), она находит пристанище в другой материальной форме(птицы, рыбы, животного, насекомого, человека). В любой из них (кроме человека) она не может развиваться или деградировать, однако страдает от голода, холода, как Господь распорядится, по грехам ее в предшествующей человеческой жизни. Это – зал ожидания. Энергетическая ее структура полностью соответствует материальной форме – ее носителю. Как бы жидкость полностью наполняет сосуд, в который она попала. Подобное – стремится к подобному.
УХТОМСКИЙ. Ну, допустим, подобное стремится к подобному.
АЛЕКСАНДР. Теперь представьте, что душа до воплощения ее в человеке пребывала в форме галки, например. Воплотившись в человеке, попав в этот обширный зал и развившись, если жизнь человеческая прожита по законам Господа, душа галки уже поднялась на одну или несколько ступеней эволюции. После смерти своего носителя – человеческого тела – она устремляется к той материальной форме, до уровня которой она развилась в своем носителе – человеке. Человек – это сосуд для развития и совершенствования энергетических духовных структур – душ. Теперь представьте, что в новом человеке, живущем по заповедям Господним, она продолжила свое развитие. Вот это – и будет восходящий род. В конце концов, на почве праведности, та или иная ветвь его родит гения человеческого духа. Пушкин, Толстой, Чайковский, Бетховен -–они заключают в себе труд души многих поколений своего, восходящего рода. Что такое нисходящий род? Вы сами экстраполируете мою мысль. Преступники венчают его, а душа пребывает в самых низших формах на ступенях эволюции. Конец таких родов – Ад, Небытие. Но и для них открыт путь Христов. Каждой душе дан шанс усовершенствоваться, сделать свою работу для Господа. Вот почему Христос назван Спасителем! Живите по Христу, и после отшествия от Вас Вашей телесной оболочки Вы предстанете перед Господом более совершенным. Подниметесь вверх по ступеням эволюции. Христос – это путь возвращения человеческого духа к первоначальному его облику - образу и подобию Божию!
Ухтомский слушает с большим интересом.
А теперь представьте дальше. Все люди живут в свое удовольствие, забыли о Господе, о его заповедях, хотя, быть может, внешнее благообразие соблюдают. Что происходит с родами? Все они становятся нисходящими. Человечество скудеет на таланты, не говоря уже о гениях. Праведники – соль земли. Если не будет праведников, кто сделает ее соленой? Это я цитирую Евангелие. Что впереди ждет такое человечество? Новый Содом и Гоморра, мировой потоп! Энергетическое пространство заселят души тараканов, саранчи! Вот это и есть - конец света! Всеобщее истребление! Как Вы из своего дома изгоняете тараканов, так и Бог изгонит переполнившие его творение низшие формы.
УХТОМСКИЙ. Что ж, Вы неплохо развиваете свою мысль. Передо мной единая религия будущего человечества, единая для всех стран и народов, надо полагать, приняв ее, человечество начнет исправляться.
АЛЕКСАНДР. Опять Вы иронизируете. Но мое глубокое убеждение – новый век – это век единения всех со всеми. Помните, у Толстого, необходимо уничтожить вражду между людьми, между людьми и животными, между животными и растениями. А библейское! У пророка Осии: “И станет так: убить вола, все равно, что убить человека. Убить агнца, все равно что убить пса”. Любовь отрицает взаимопожирание!
УХТОМСКИЙ. И все станут вегетарианцами (поспешно). Нет, нет! Я не иронизирую. В Вашей философии возможно, есть зерна истины. Я не хочу быть нетерпимым. Но по-моему, в вас много рассудочности и мало веры.
АЛЕКСАНДР. Во мне мало веры?! Подобные обвинения испокон веков предъявлялись всем, чьи взгляды расходились с общепринятыми догмами. Вы не забыли, как церковь преследовала тех, кто отрицал, что земля плоская? Галилея заставили отречься, а учение Коперника после его смерти объявили ложным. Но оба эти человека были глубоко верующими людьми, хотя их понятия о мире не совпадали с признанными официальной церковью. В конце концов они-то оказались правы. Мы создаем понятия, спорим из-за них, но насколько соответствуют они истине? Кто знает?
УХТОМСКИЙ. А что такое рай по Вашей теории?
АЛЕКСАНДР. Весь мир есть единое энергетическое живое поле. Когда душа усовершенствуется, достигнет первоначального, данного ей при творении образа и подобия Божьего, она сольется с Господом, вольется в единое царство Гармонии и Красоты, станет частью и целым Гармонии и Красоты. Наверное, это и есть рай.
УХТОМСКИЙ. Наверное! Вы все-таки сомневаетесь! Это похвально. Самоуверенный ум рано или поздно может стать самоуверенной глупостью. А самовар-то вскипел! Давайте-ка пить чай!
Разливает чай.
Это замечательно, что у нас с Вами образуется некое единство. Мы разные, мы несогласные во многом, но мы считаемся каждый с мнением и позицией другого. Человеческая терпимость – все-таки большое достижение нашей цивилизации. При всех наших разногласиях люди не хватаются за шпаги и не протыкают друг другу животы.
АЛЕКСАНДР. И не жгут друг друга на кострах.
УХТОМСКИЙ. МЫ - это главное в общении, почувствовать себя частью МЫ, некоего единства человечества, как такового – вот что важно! Воссоединение, а не разъединение – и это Божье!
АЛЕКСАНДР. Предложили бы Вы монаху-католику воссоединиться с колдуном, которого он приговорил к костру, он бы счел вас помешанным.
УХТОМСКИЙ Люди – разные, глубинно разные, человечество дифференцировано относительно системы нравственных ценностей Добро – Зло.
АЛЕКСАНДР. Так может ли быть единство человечества как такового? Уж если католики не могут объединиться с православными…
УХТОМСКИЙ. В православии не было инквизиции. Разъединение христианства началось с индивидуализма западных мистиков. С тех пор, как западный монах вместо внутреннего подвига воли и духа предпочел заниматься изготовлением человека в пробирке и золота из свинца, началась рационалистическая волна в европейской мысли. По древне - христианской мысли, развитой у отцов церкви, правда мысли обусловлена в человеческой душе общей правильностью ее нравственно-волевого состояния. Заблуждения же, которые всегда есть в человеческой душе – последствия страстных влечений и скрытого срамнейшего рабства”. Это я цитирую Ионна Карнафского. Ну, что, созвучно Вам? Рабство плоти, только ни о каких формах восходящих или нисходящих душ, странствий в рыбах, птицах, животных, у святых отцов нет.
АЛЕКСАНДР. А разве я отрицаю святых отцов? Христианство – это одна из граней Истины. Истина – многогранна. Христианство – самая яркая, основополагающая, существенная ее грань.
УХТОМСКИЙ. С Вашим резко отрицательным отношением к науке я также не могу согласиться. Наука не есть абсолютное зло. Но наука не может быть плодотворной, пока внутренняя горница человека не вычищена. Рационализм, чистый рационализм - односторонен. Эту идею усвоила философия Карлейля, Джемса, Соловьева. Человек должен развиваться весь, целиком - вот известный принцип, данный когда-то Лихтенбергом, и усиленно повторяемый Джемсом. Но в Джемсе, Соловьеве, все же очень много аристократизма ума, Поняв, что для возделывания истины не достаточно академической учености, они все же большей частью своего ума остались в академической атмосфере. Святые отцы ясно сказали – надо начинать все с начала, с переделки самого себя. Истина открывается не всякому, но лишь очистившемуся от страстей. Истина доступна тому, кто поработал и потрудился над сердцем своим. Истина открывается деятельному духу, насколько он очищает сердце, а затем ум.
АЛЕКСАНДР. Понятно! Ваша религиозность в одной упряжке с Вашим рационализмом! В церкви Вы надеетесь очистить душу и ум, чтобы им открылись научные истины, знание, полагая, что только очистившейся душе доступно истинное научное знание, ведь так? только очистившаяся душа может пойти верным путем? Но Вы повторяете путь католических монахов, которых Вы так не любите, путь рационалистического познания истины. Нет ее в науке, нет! Не совокупляйте слово Истина с наукой. В науке есть только совокупность частных закономерностей, которые мы познаем, деля единую живую материю на отдельные познаваемые наукой части. Сумма таких частей не есть целое! Помните, Гете сказал: разберите меня на куски, и от меня ничего не останется!
УХТОМСКИЙ. Здесь мы с Вами неукоснительно расходимся (трогает голову).
АЛЕКСАНДР. Вы не здоровы?
УХТОМСКИЙ. Нет, нет, все в порядке. Не спал всю ночь, готовил сообщение для завтрашнего выступления на ученом севете кафедры..
Александр ребячески стукает себя по затылку.
АЛЕКСАНДР. Бестолковый я, некстати Вам сегодня надоедаю! Простите, но больше мне не с кем общаться. У меня никого нет кроме Вас!
УХТОМСКИЙ. А Шура? Что-то я замечаю, в последнее время она ни на шаг от Вас.
АЛЕКСАНДР. Шура славная. Но Вы же знаете, Алексей Алексеевич, женщин интересует исключительно женский круг вопросов.
УХТОМСКИЙ. О! Я ожидал услышать, что она не понимает Вас потому, что... кто она, по-вашему,... как явление природы?
АЛЕКСАНДР. Шура - птица, красивая звонкая птица, светловолосый жаворонок.
УХТОМСКИЙ (смеется). Не понимает Вас, потому что она жаворонок? А люди-то есть вокруг нас?
АЛЕКСАНДР. Человек - это большая редкость, Алексей Алексеич. Человек по образу и подобию Божию... исключительная редкость!
УХТОМСКИЙ. Себя-то Вы к кому относите?
АЛЕКСАНДР. Грешных наклонностей во мне много. Я чувствую себя закрепощенным в неспособности выражать свои мысли, не вызывая иронии с Вашей стороны.
УХТОМСКИЙ. Ясно, передо мной закоренелый грешник! А мысли свои Вы выражаете как раз удовлетворительно!
АЛЕКСАНДР. Судя по моей неуклюжести и неприспособленности к практической деятельности, наверное во мне душа какого-нибудь мишки-ленивца, который пытается жить по заповедям, данным человеку. Но до человека мне расти и расти, до образа и подобия Божия - жизни не хватит.
Ухтомский встает, обнимает его за плечи.
УХТОМСКИЙ. Чудное Вы явление природы, чудное! Всегда рад Вас видеть! Всегда! Заходите ко мне, и почаще! А сейчас завалюсь-ка я спать, чтобы завтра мои оппоненты не набросились на меня и не заклевали (смеется) как вороны другого неуклюжего ворона. В следующий раз расскажите мне о Вашей семье. Интересно, кто же породил такое явление природы? Ленивца-философа с грешными наклонностями?
Александр уходит. Ухтомский ложится на диван, укрывается пледом с головой. Через некоторое время звенит будильник. Не глядя на него, нащупывает рукой кнопку звонка, отворачивается лицом к стене.
Занавес.
Картина 9
Ученый совет кафедры физиологии. Ухтомский на месте председателя, раскладывает на столе бумаги.
УХТОМСКИЙ. Уважаемые коллеги! Сегодня мы в первый раз собрались в отсутствие нашего бывшего руководителя, основателя кафедры, глубоко почитаемого всеми нами Евгения Николаевича Введенского. Почтим его память минутой молчания. (Все встают).
УХТОМСКИЙ (выдержав паузу). Прошу садиться. Я собрал вас сегодня, чтобы рассказать о моем труде, плодах моих долгих размышлений над механизмами поведения живого организма, результатах многочисленных экспериментов, благодаря которым я пришел к тем выводам, которыми хочу сегодня с вами поделиться. Речь пойдет о принципе, который я сформулировал, как принцип доминантного поведения.
Господа! Хочу принести вам свои извинения, я не успел подготовить таблицы соответствующего размера, чтобы их можно было прикрепить к доске и предложить вашему рассмотрению, но, пожалуйста, Галина Ивановна, передайте текст доклада. Там есть все материалы, в том числе и мои схемы (передает листы бумаги присутствующим через Молохову). Доклад напечатан в трех экземплярах, так что просмотр материалов не займет у вас много времени).
Пауза. (Присутствующие листают текст.)
АМБАРЦУМЯН. Но ведь совершенно аналогичные опыты, которые Вы здесь описываете, проводил Николай Евгеньевич Введенский. Возможно, если бы не его болезнь, он также мог бы подписаться под учением о доминанте?
МОЛОХОВА. Николай Евгеньевич не сумел обобщить результаты своих исследований, а значит, у истоков принципа о доминанте стоит один автор, Алексей Алексеевич!.
АМБАРЦУМЯН. Алексей Алексеевич, позвольте Вам задать вопрос, когда Вы пришли к тем выводам, которые излагаете в своей статье?
УХТОМСКИЙ. Разве это имеете какое-то значение?
АМБАРЦУМЯН. А если идея о доминантном поведении принадлежит Введенскому, и он просто не успел изложить ее нам ввиду своей болезни?
УХТОМСКИЙ. Вы хотите сказать, что я позаимствовал его идею, поскольку я его ученик и не способен к самостоятельному мышлению?
АМБАРЦУМЯН. Его опыты были проделаны значительно раньше Ваших, и…
УХТОМСКИЙ ( не дает ему договорить) Даже более, Вы прямым образом заявляете мне, что я воспользовался его болезнью и присвоил себе его открытие! Так?
МОЛОХОВА. Это уж слишком! Ничего нет удивительного в том, что Николай Евгеньевич не успел придти к тем фундаментальным выводам, которые сделал Алексей Алексеевич. Как подчеркивает в докладе Алексей Алексеевич, подобное явление наблюдали в своих опытах и Павлов, и Джеймс, и многие другие исследователи. Но никто из них не сумел обобщить их результаты и придти к тем исключительно важным для дальнейшего развития физиологии заключениям, к каким пришел наш сегодняшний руководитель кафедры Алексей Алексеевич. Если бы Введенский пришел к такому важному открытию, как доминантное поведение организма, поверьте, он ползком бы сюда добрался, чтобы поделиться с нами. Наблюдали-то многие, а обобщить результаты опытов сумел один Алексей Алексеевич. (Пауза). Я даже и намека о каких-либо суждениях по этому поводу со стороны Николая Евгеньевича Введенского никогда не слышала, хотя работала с ним всю свою жизнь.
АМБАРЦУМЯН. Возможно, он не успел их сделать.
МОЛОХОВА. Это ваше « возможно» никак не лишает Алексея Алексеевича авторских прав на открытие его принципа.
ВОЛОШИНА. То, что выводы первым сделал Ухтомский, это бесспорно. Еще месяца три назад я слышала от одного из студентов, что Алексей Алексеевич рассказывает им какую-то свою теорию о доминанте. Но странно, что сначала он делится своим открытием со студентами, и только потом со своими коллегами.
ГОРШКОВ (с присущей ему медлительностью). В конце концов, это право автора, кому, когда и как излагать.
УХТОМСКИЙ. ( все это время слушает реплики присутствующих, переводя взгляд с одного на другого) У меня такое впечатление, что вы меня похоронили вслед за Евгением Николаевичем, в связи с чем решили обсуждать меня в моем присутствии, (обращаясь к Амбарцумяну). Уважаемый Ашот Егорович, на ваш вопрос, почему я не изложил мои выводы значительно раньше, отвечаю: да потому только, что не мог необходимо четко и адекватно их сформулировать, чтобы за несовершенство моего изложения мои уважаемые коллеги не заклевали меня, как проштрафившуюся ворону, а они бы это сделали с еще большим ожесточением, нежели делает это сегодня господин Амбарцумян. К совершенству формы изложения придти далеко не просто. На это нужно время. Или я опять что-то скрываю?
ГОРШКОВ. Товарищи, давайте не будем ссориться! Все наши открытия, независимо от того, кто автор, приумножают славу советской науки. Авторство Алексея Алексеевича в его теории о доминанте бесспорно. Возможно, если бы не болезнь, покойный профессор Введенский также пришел бы к аналогичным выводам. Но разве это не означает, что принцип доминанты – истинен. Если результаты опытов, проведенных несколькими исследователями, независимо друг от друга приводят к одному и тому же выводу, это только укрепляет его значимость.
МОЛОХОВА. То есть значимость теории Алексея Алексеевича о доминантном поведении. Я уверена, у нее большое будущее. Это открытие не уступает открытию Павлова о рефлексах. Да, да! Товарищи! Чует мое сердце, мы являемся свидетелями открытия мирового значения!
ГОРШКОВ (потирая руки) Это надо отметить, Алексей Алексеевич?
УХТОМСКИЙ. Не соперничество, но сотрудничество должно стать нашим девизом . Не вражда – но дружба и взаимопонимание, помощь, должны сопровождать нас во всех наших начинаниях. Мы делаем одно общее дело, и от того, как успешно мы будем работать, зависит наша с вами дальнейшая жизнь.
ГОРШКОВ. А все-таки такое событие надо отметить…
В комнату заглядывает Епифаньевна, вызывает Ухтомского, что-то говорит ему за дверью.
УХТОМСКИЙ (приоткрыв дверь). Извините, я должен на минуту отлучиться. (Уходит).
АМБАРЦУМЯН. А все-таки перешагнул через Введенского наш Алексей Алексеевич, мог бы поделиться с ним своим открытием.
МОЛОХОВА. Научными открытиями не делятся. Это не горбушка хлеба.
ГОРШКОВ. Почему он должен отдавать кому-то результаты своих исследований, даже если этот кто-то такой достойный человек, как Введенский, его учитель. По-моему, это именно тот случай, когда ученик превзошел своего учителя. Вы работаете денно и нощно, нарабатываете свою теорию, и в результате она может быть преподнесена в научных кругах, как теория вашего учителя. Потому что у Введенского - мировой авторитет, а Ухтомский – только его ученик. У Алексея Алексеевича сработала реакция самозащиты. Вот так. Он молчал, прятал своего выношенного ребенка, чтобы его не отняли. Автором оказался бы Введенский, тем более, что и опыты-то у них аналогичные. А Ухтомский был бы только исполнителем.
АМБАРЦУМЯН. Не надо, не надо, Георгий Аркадьевич, делать такие выводы. Введенский был порядочным человеком и порядочным ученым.
ВОЛОШИНА (задумчиво). Жизнь, в конце концов, это борьба эгоизмов. А в борьбе за существование, согласно старику Дарвину, выживает наиболее эгоистическая порода.
МОЛОХОВА. Мы живем в социалистическом государстве, и девизом нашим должно стать сотрудничество, а не борьба. Вот так-то!
ГОРШКОВ. И тем не менее он дальновидно поступал, умалчивая свое открытие столько времени.
ВОЛОШИНА. Ленин сказал, жизнь – это борьба, а кто сказал, что она исчезнет при социализме? Исчезнет понятие классовой борьбы, потому что исчезнут классы, но настанет ли когда-нибудь время, когда исчезнет борьба между Добром и Злом, потому что исчезнет Зло?
МОЛОХОВА. Да ну Вас, Анна Борисовна, с вашими философствованиями, придумываете какое-то добро, зло. Алексей Алексеевич – наш заведующий, я уважаю его за его ум, глубокие знания, а сформулированная им теория доминантного поведения, я уверена, будет иметь мировое значение, еще раз повторю, мириовое!
Ухтомский входит в комнату, взволнован.
УХТОМСКИЙ. Господа! В виварии пожар! Замкнулась электропроводка. Срочно всем тушить!
Все выходят. Ухтомский собирает в портфель бумаги, разбросанные на столе. Входит Ида.
.
УХТОМСКИЙ. Ида! Как давно я Вас не видел! Вы избегаете меня. Я зову – Вы не приходите. Прошу придти на кафедру – Вы уклоняетесь.
ИДА (холодно). Вы велели принести данные моей дипломной работы. Вот, я принесла (протягивает ему тетрадь. Он задерживает ее руки в своих).
УХТОМСКИЙ. Я велел! Разве могу я Вам что-нибудь велеть?! Ида! Радость и печаль моя!
ИДА (отстраняется). Алексей Алексеевич! Не трогайте меня больше! Забудьте меня! Вы - блестящий преподаватель, для всего нашего курса Вы – непререкаемый авторитет, талантливый ученый…я любила в Вас мечтателя, философа, ученого с душой поэта, с крылатой душой. Вы были моим идеалом! И я ошиблась. Вы – умный, практичный, расчетливый человек. Вы говорите о Боге, о Христе, но живете по уму, хотя и мучаетесь по совести, но живете все-таки по уму! Возможно, это правильно. В наши дни, наверное. Но любовь ушла.
УХТОМСКИЙ. Милая моя Ида! Сокровище мое! В тебе говорит максимализм юности. Твои глаза заслонили бытовые мелочи, но оставим это! Я так давно тебя не видел! Дай мне налюбоваться тобой! Помнишь, наше прекрасное лето в Александрии, помнишь наше благословенное лето? (Делает к ней шаг)
ИДА (отходит в сторону). Не оттого идеал померк при сближении, что он засорился бытовыми мелочами. Нельзя говорить о Христе и распинать животных. Нельзя строить свою карьеру на их мучениях!
УХТОМСКИЙ ( с неудовольствием). Александр! Это его слова! Теперь он – твой идеал?
ИДА. По-вашему, я даже мнения своего не могу иметь. Вот Вы и выразили свое отношение ко мне.
УХТОМСКИЙ. Значит, милое мое солнышко разлюбило меня за то, что я работаю с животными? (Обнимает ее).
ИДА. Нет… возможно…впрочем, это не важно… Я ухожу от Вас, буду работать с растениями или … по микробиологии….(Делает шаг в сторону)
УХТОМСКИЙ. Я полагал, наше Мы, которое между нами установилось, прочное, на всю жизнь.
ИДА. Оно не может быть прочным, на всю жизнь, при Вашем отношении ко мне как к случайной женщине.
УХТОМСКИЙ. Ты заблуждаешься, ты многого не знаешь, (тихо, после паузы)... любимая моя! И почему ты решила, что Александр прав? Наукой я занимаюсь с юности…
ИДА (перебивает его). Александр говорит, что именно занятия наукой надорвали в Вас духовную жилу, связующую Вас с Богом. Вы молитесь о своем спасении, спасаетесь молитвой, а неподалеку от Вас от ужаса и боли погибает замученная Вами тварь. Кому Вы молитесь? Богу? А служите Моммоне! (плачет) Ухтомский, достает из ее нагрудного кармана платок, вытирает ей слезы.
ИДА. Не трогайте меня! Не мучьте!
Пауза. Ухтомский роняет платок.
ИДА. Помните, по телефону Вы говорили кому-то о Вашем брате Андрее, Вы сказали, не посылайте ему ничего, он все раздаст!
УХТОМСКИЙ. Но он действительно все раздаст!
ИДА. Ваш брат - не говорит, а живет как христианин…
Пауза.
ИДА. Помните, сказали мне, что воспитали в себе внешнего человека, который идет на компромисс с властями, чтобы в Вас мог сохраниться внутренний человек, для них неведомый?
Пауза.
УХТОМСКИЙ. Я слушаю, слушаю.
ИДА. Вы были со мной откровенны, рассказывали о Рыбинске, что у Вас там дом, и как вы, чтобы не разместили в Вашем доме беженцов, прописали в нем своего племянника. Это Ваш внешний человек заботится о Вашем благополучии, а внутренний рассуждает о жизни по Христу?
УХТОМСКИЙ (холодно). Я боялся за мою библиотеку, книги - самое ценное, что у меня есть. Их могли растащить, сжечь, истребить, все, что угодно!
ИДА. Ваши поступки противоречат Вашим рассуждениям.
УХТОМСКИЙ. Ты всех, даже бандитов, видишь в розовом свете, только не меня! Меня ты видишь в черном.
ИДА. Помните, когда Вы приехали после ареста, я приносила Вам молоко?
УХТОМСКИЙ (сухо). Спасибо, спасибо, помню. (С усмешкой). Разве я забыл расплатиться? Сколько я остался должен? (Достает кошелек).
ИДА Я обманула Вас тогда. Я отдала Вам все молоко, что у меня было. (Тихо) Себе ничего не оставила.
УХТОМСКИЙ (роняет кошелек, берет ее за руки) Прости меня!
ИДА. А Ваше учение о доминанте. Вы сами говорили, что эта мысль созрела у Вас давно, а обнародовали Вы ее, выступили с докладом на научном обществе только после смерти Введенского. Из его опытов также вытекало это понятие. Порадовали бы больного старика, но Вы деликатно молчали. Вы - один - хотели быть автором, побоялись, что у Вас отнимут пальму первенства. Вы хотите жить по Христу, но получается у Вас - по самым обычным земным законам борьбы за славу, власть, положение в обществе (задергивает шторой операционный стол). Никогда не приду сюда. Никогда! (идет к двери, останавливается на пороге).
«Все одно – живое дыхание. Кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх, а дух животных сходит ли вниз, в землю? Все одно – живое дыхание!» Библия. Экклесиаст.
УХТОМСКИЙ. Может, Вы и правы, оба. И стану я после смерти каким-нибудь черным грачом с белым клювом, придет охотник и застрелит меня, и никто не будет знать, что застрелили раба Божия (почти шепотом) монаха А - ли - пия! (отворачивается к окну)
Ида (удивленно): "Монаха Алипия?" делает движение подойти к нему, колеблется , медленно идет к двери.
УХТОМСКИЙ. Ида! Не уходите! Я делаю Вам предложение…руки и сердца. Любимая моя…
ИДА (замирает неподвижно). Забудьте меня. Это было минутное увлечение. Мы с Вами оба ошиблись. Вы – во мне, а я - в Вас. Говоря Вашим языком, у нас разные доминанты. (Решительно выходит).
Ухтомский закрывает лицо руками.
УХТОМСКИЙ. Ушла... Не воротится! (Глядя вверх). Отнимаешь Ты у меня единственное отдохновение души моей. В ревности Своей отстраняешь ее от меня!
В кабинет бодрым шагом заходит Молохова.
МОЛОХОВА. Алексей Алексеевич! Разрешите доложить. Пожар потушен. Помещение проветривается. Какие будут дельнейшие указания?
УХТОМСКИЙ. Пожар? Не понимаю…
Молохова удивленно молчит.
УХТОМСКИЙ (спохватившись). Ах, да! В виварии! Ну и как, потушили?
МОЛОХОВА. Что с вами, Алексей Алексеевич?
УХТОМСКИЙ. Галина Ивановна, пригласите сюда Епифаеньевну.
Молохова молча уходит.
УХТОМСКИЙ (поднимает с пола платок Иды, целует его. Глядя вверх.) Почему Ты отстраняешь ее от меня? Молчишь? Но я не ропщу, подчиняюсь Тебе. Зовешь меня? Иду, иду, иду! (Решительным жестом бросает платок в урну. Уходит.)
Входит Епифаньевна.
ЕПИФАНЬЕВНА. Алексей Алексеевич, вы где? Вы звали меня? (Заглядывает за занавески, за стеллажи). Куда он делся? Зачем звал? Столько работы, весь пол водой залили! (Стоит в недоумении посреди сцены.)
Занавес.
Картина 10.
Петербург. Квартира Ухтомского. Перед иконами зажжены лампады. Ухтомский в монашеской рясе, с веригами.
УХТОМСКИЙ. Прости меня за мои заблуждения. Никто более не встанет между мною и Тобой, Господь, Бог мой. Прости меня за страсть плоти моей. Наверное, Ты прав, седина в голову, бес в ребро. Научи меня путям Твоим. Дай силы идти к Тебе, и не сойти со стези моей. Все для Тебя, Святой Боже мой! Ты любовь моя, мое призвание, суть жизни моей. Помоги мне стоять пред Тобою в этом грешном мире неправды и зла, сохрани душу мою, дай приблизиться к Великой Светлой Истине Твоей. Господь, Бог Всемогущий, Владыко мира, напои меня светом Истины Твоей. Прости мою душу грешную за слабость неустояния ее на путях Твоих. Укрепи меня силою Духа Твоего. Призри раба Божия Алипия в слабостях его, не отвергни от лица Твоего, Великий Боже, Отец Вседержитель (падает на колени). Благоговею и безмолвствую перед святою Твоею волею и непостижимыми для меня Твоими судьбами. Приношу себя в жертву Тебе. Предаюсь Тебе. Нет у меня иного желания кроме желания - исполнить волю Твою. Да приблизится молитва моя к Тебе. (в восторге) Аминь!
Занавес.
Примечание для читателей .
В 1904 году А.А.Ухтомский столкнулся с необычным явлением. На одной из лекций профессора Введенского, где он был ассистентом, демонстрировался обычный опыт: электрическим раздражением определенного участка коры головного мозга должно было вызываться соответствующее движение задней конечности собаки, что свидетельствует о простой рефлекторной связи афферентных входов и эфферентных выходов в нервной системе. Но на этот раз опыт оказался неудачным. Электрическое раздражение участка коры головного мозга не вызвало положенных двигательных реакций, а пошло как бы на подкрепление другого рефлекторного акта - мочеиспускания, в данный момент ставшего главным, господствующим для организма. И только по его разрешении организм возвратился к своей обычной деятельности. Тогда это явление расценили как случайную ошибку опыта. Позднее, проведя ряд аналогичных исследований, А.А.Ухтомский вновь столкнулся с вышеописанным явлением. Он доложил о своих наблюдениях Введенскому, но тот не обратил на них внимания, поскольку в то время был занят решением других вопросов. Его невнимание к этой теме Ухтомского не удивило - в экспериментальных физиологических исследованиях давно было отмечено свойство возбужденного очага привлекать на себя слабые посторонние импульсы и усиливать по их поводу свое возбуждение. На это обращали внимание не только физиологи, но и врачи-клиницисты и психологи. Введенским это явление было отмечено еще в 1881 году, однако объяснений дано не было. Намеки на принцип доминанты были найдены Ухтомским в работах философа и ученого Иммануила Канта, американского психолога Уильяма Джемса, английского психолога и врача Фрейда.
Анализируя данные своих опытов, опытов Введенского, Павлова, опытов физиологов других стран, он пришел к следующему выводу: только уравновешенная, находящаяся в покое нервная система реагирует на раздражение постоянным образом, но как только равновесие в ней нарушено возникшим достаточно стойким возбуждением, реакции на прежние раздражения меняются: данный возбужденный нервный центр притягивает к себе все посторонние раздражения, способствуя тем самым своему усилению и укреплению. Это явление он назвал доминантой. Иными словами, под доминантой Ухтомский понимает временно господствующий набор рефлексов, который направляет в данный момент времени все поведение организма на решение одной, наиболее важной для него задачи.