Нет, определенно, Черепного надо убить! И убить каким-нибудь варварским способом. Например, закатать в бетон. Или утопить в сортире. Или отравить ядом, полученным из мутированной бледной поганки! Да-да, накормить жульеном из сатанинских грибов, и побольше, и побольше!
Иван Петрович Яриков, раззадоренный собственными кровожадными мыслями, прошелся из угла в угол. Руки, глубоко засунутые в карманы брюк, сжались в кулаки. Нет, он не собирался убивать Черепного изначально, но после того, что произошло сегодня…
… Сегодня была презентация нового проекта. Черепной, как всегда, одетый с иголочки, щеголь понтовый, всем улыбался и источал аромат какого-то нового парфума. Не мужик, а мсье Одеколон - где он столько запахов-то набирает? Яриков всегда заранее чуял приближение компаньона – чуял буквально, носом. Лучше бы такой нюх - на неприятности! А то когда все уже было на мази, подготовили счет-фактуру, а Иван Петрович протянул руку за печатью, этот недоумок по фамилии Черепной все испортил! Все! Все! И это из-за его невозможных, неконтролируемых инстинктов. Пока Яриков занимался бумагами, Черепной крутился по залу в поисках очередной жертвы своего мужского обаяния. Народу было – человек пятьдесят, так он выбрал не кого-нибудь, а любовницу самого Чижа – нашего главного клиента! Когда Чиж увидел голубков (звериное чутье оказалось у мужика), то позабыл и о контракте, и о перспективе, и о деле! А заодно и дорожку в нашу фирму… Еще и слушок пустит, подходящий… Тьфу… Дал Бог компаньона!
Иван Петрович прошел на кухню, открыл холодильник и вынул оттуда запотевшую бутылку «Смирновской». Откупорил, поискал стакан, не нашел. Тогда достал чашку и плеснул туда грамм сто пятьдесят. Выпил залпом. На душе немного потеплело. Тогда Иван Петрович плеснул еще грамм сто и выпил, опять не закусывая. Заказа было жаль до боли в пятках. Непременно завтра Черепного надо убить!
* * *
Пока было больно, Иван Петрович не боялся. Испугался по-настоящему он, когда все ощущения исчезли. Вообще все. Тело, такое родное, привычное и податливое, таяло… Да, именно так - таяло. Яриков не знал, с чем еще можно было сравнить это состояние. Казалось, что руки, ноги, туловище – каждый палец, каждая мышца, исчезают, словно утренний туман… Все становилось прозрачным – сначала кожа. Сквозь нее можно было увидеть бледные, подрагивающие мышцы. Потом появились кости («Голубые!» – с радостным изумлением отметил Яриков). Потом и они превратились в едва уловимую дымку… Остался только свет – трепетный и теплый. «Туман тоже тает на солнце», - вяло провел аналогию Иван Петрович.
- Да, туман тоже не любит свет, - согласился незнакомый голос. Звук его прозвучал резко и неожиданно – Яриков вздрогнул всем своим призрачным телом.
- Кто здесь? – обернулся Иван Петрович. Никого не было.
- Не ищи того, кто приходит сам, - равнодушно отозвался голос. Яриков вздрогнул повторно.
- Простите, - произнес он несколько даже заискивающе. – Но я вас не вижу… Где вы?
- А себя ты видишь? – спокойно спросил голос.
- Нет… - признал собственную окончательную прозрачность Яриков. – Себя я не вижу…
- Не увидев себя, как ты можешь увидеть другого? – удивился голос.
- Но раньше-то я видел! – возмутился Иван Петрович. – Это недавно что-то произошло, и все растаяло.
Голос молчал, наверное, задумался. Потом вздохнул даже как-то с участием:
- Ты видел не себя, а плоть свою. Ты, верно, только что из гнезда…
- Из какого «гнезда»? – глупо переспросил Яриков.
Голос только хмыкнул и приказал:
- Иди за мной!
- Но… - начал Иван Петрович, имея в виду, что он не видит собеседника.
- Да, конечно, - рассеяно пробормотал голос. «Толковый словарь русского языка», до того момента мирно лежавший на столе, шевельнулся, взметнулся вверх и огромной бабочкой поплыл в сторону.
- Следуй за мной, - повелительно произнес голос и тут же поправился: - за этой стопкой бумаги!
Как ни странно, Яриков смог перемещаться. И он, словно известный ослик за морковкой, двинулся за своим поводырем.
«Зачем я за ним иду?» - задавался вопросом Иван Петрович и тут же сам себе отвечал: «У меня нет другого выхода…»
- Выбор есть всегда, - спокойно произнес голос, шелестя в воздухе страницами словаря. – Выбор есть, главное – его сделать…
Незаметно они оказались в незнакомом месте. Яриков вдруг понял, что они не идут, а просачиваются, причем не только сквозь стены, но и через расстояния…
Это была странная комната. Ни стен, ни потолка, ни пола… Только свет и ощущение замкнутого пространства. Книга, принесенная голосом из квартиры Ярикова, бала единственным предметом, создающим обстановку… Иван Петрович передвинулся к томику поближе – все-таки элемент родного дома!
Через мгновение Яриков понял, что в комнате достаточно людно. Слышались негромкие голоса, как в театре перед премьерой. Только что бумажками не шуршали. Иван Петровичу даже послышались звуки оркестровой ямы.
- Начнем, пожалуй, - неожиданно произнес незнакомый голос, и Яриков закрутился волчком тщетно пытаясь рассмотреть говорящего: «Господи, как скверно-то!»
- Скверно? – переспросил голос. – А это мы сейчас узнаем!
- Яриков, Иван Петрович, только что из гнезда, - начал говорить «поводырь», - не женат. Детей не было. Прелюбодеяние осуждает, но из соображения сребролюбия.
- Это как? – не понял Яриков. Несмотря на собственную прозрачность, он ощущал себя голым. Причем таким, за которым подглядывают в замочную скважину.
Тут вступил другой голос:
- Когда Черепной пошел на поводу собственных страстей, Иван Петрович Яриков осудил его. Но только потому, что из-за этого события недополучил… - тут говорящий сделал паузу, как будто что-то подсчитывая, - семьсот пятьдесят три доллара семнадцать центов, или в переводе…
-Хватит, хватит, - прервал его первый голос. Видно, он тут был главным, и его все слушались. – Бросьте на весы его достоинства!
Тут материализовались весы, типа аптекарских. И одна чаша качнулась вниз.
- Для гнезда - вполне прилично, - негромко произнес низкий голос справа от Ивана Петровича.
Если бы Яриков был сейчас «при теле», он бы выпятил грудь и поднял подбородок: в глубине души Иван Петрович считал себя очень хорошим человеком – чистым, порядочным и творческим.
- А теперь бросьте недостатки! – приказал Главный. И вторая чаша резко качнулась вниз, перевешивая первую… Раздался звук, как будто кто-то присвистнул от удивления.
- Ого! А наш птенец не так уж и безгрешен! – голос, произнесший это, несколько охрип и тут же закашлялся. – Так что ж он натворил, живя в гнезде?
«Как он может кашлять, он же бестелесный?» - подумал Яриков. Но на его мысли, на это раз никто не ответил. Все ждали продолжения.
- А натворить он успел немало! – снова вступил тенорок обвинителя. – Тридцать одно убийство, пять ограблений, не говоря уже о мелких кражах со взломом.
Яриков не верил своим ушам. Театр абсурда! Какие убийства?! Какие ограбления?! Он не заметил, как начал это произносить вслух, даже кричать: «Какие убийства?! Какие ограбления?! Что вы все здесь такое говорите! Это неправда!» Он смутно чувствовал, что сейчас здесь происходит что-то важное, от чего зависит многое, может быть даже его жизнь…
- Убийства? – продолжил голос. – Господин Черепной убит пять раз. Госпожа Нестерова – два, Ивнева – один, Глюкова – один…
- Но они же живы! – вскричал удрученный Яриков. – Черепного я вчера видел, вы же сами говорили, что он… нехорошо себя вел…
- А Черепного он собирался убить в шестой раз, - наябедничал голос.
- Но… Но… - захлебнулся эмоциями Яриков. – И как можно убить шесть раз подряд одного и того же человека?
- Первый раз Черепной был убит пять лет назад, выстрелом в голову. – И голос начал бесстрастно и чуть нараспев, читать:
- Когда в прицеле появился его бритый затылок, палец сам нажал на курок. Грянул выстрел…
Яриков оторопел: эти строки написал он сам…
- Погодите! Погодите! – закричал Иван Петрович. – Это же не по-настоящему, это так, выдумка!
Он торопился объяснить, потому захлебывался словами, спешил:
- Понимаете, я – писатель, детективист. Ну, в смысле, пишу детективы. То есть не настоящий писатель, а так, пишу «в стол»… А Черепной – мой любимый прототип, большинство персонажей с него написаны… Это персонажи в романах погибают, а не он. Но это все – вымысел, литературный сюжет, глупость!
Он даже рассмеялся от такого простого объяснения: ведь вот как легко, оказывается! Он говорил, говорил… Остановился только тогда, когда понял, что в комнате стоит мертвая тишина. Он только тогда по-настоящему понял слово «мертвая»… От тишины веяло могильным холодом…
- Это не по-настоящему все, - пискнул он напоследок и замолчал.
- А какая разница? – равнодушно произнес главный голос, и чаша грехов резко пошла вниз. – В чистилище его!
Сильные руки подхватили Ярикова и потянули куда-то вниз, где холодно и больно. А голоса в комнате зашумели, зашуршали несуществующими бумажками, захлопали невидимыми стульями…
Последнее, что увидел Яриков, - глаза, заглядывающие в душу…
* * *
Проснувшись, первым делом он побежал на кухню – и долго пил воду. Водопроводную, даже некипяченую, и ничего не было слаще и вкуснее. Потом потер виски - раскалывающаяся голова гудела и звенела. Потом сунул голову под кран, прямо под холодную струю. Принял таблетку аспирина. А потом все вспомнил…
- Господи, присниться же такое, - пробормотал Яриков, - просто какой-то страшный суд…
Вспомнил, что еще с вечера хотел дописать главу, где, под впечатлением вчерашнего решил изменить сюжет и все-таки убить одного из персонажей. Это он так срывал злость на компаньона! Пока не прошло вдохновение, быстренько потрусил к столу, записывать.
И только взяв в руки карандаш, сообразил, что в комнате чего-то не хватало: на столе не было привычного увесистого томика – словаря Ожегова…
- И что ты сделал потом? – Черепной, уютно устроившись на кухне Ярикова, смотрел на компаньона сквозь янтарного цвета коньяк (который, к слову сам же и принес - вину замаливать). – Так что ты сделал потом?
- Сжег.
- Что сжег? Мосты? Письма одноклассницы? Пирожки на плите?
Яриков был мрачен:
- Я сжег все свои рукописи.
- Как – сжег? – не поверил компаньон.
- Очень просто. Здесь, на этой кухне. На противне, - Яриков говорил отрывисто, но как бы «изнутри». Как будто не с приятелем общался, а с собой. – Потому, что нельзя мусорить в гнезде…
- Да ты у нас Николай Васильевич! Гоголь, то бишь! – Черепной приподнял напиток вверх. – А, позвольте поинтересоваться, - зачем?
- Что – зачем?
- Зачем ты сжег моих любимых героев, чьим прообразом я имел честь являться?
- Из-за словаря, - еще более мрачно сказал Яриков.
Чрепной удивленно вскинул брови вверх:
- Да верну я тебе твою книгу, верну! Ну, не в понедельник, как обещал, ну во вторник. Что из-за мелочи-то взъелся?..
- Да, чуть не забыл, - Черепной демонстративно постучал себя пальцем по лбу, - ты прости меня, если что!
Яриков удивленно на него посмотрел.
- Ну, сегодня же прощеное воскресенье! – радостно пояснил компаньон.
- Бог простит, - буркнул Иван Петрович и отвернулся.