Перчатки на траве

Луша Галушкина
 Я возвращалась в редакцию. Надо было успеть дописать и сдать очерк о рыбаках.  Дорога шла через лес. Слышался перещелк сухих веток с ветром. Он усиливался. И сначала небо оказалось в объятиях черных туч. Затем темнота опустилась до горизонта и стала приближаться. В конце концов, машину окутала тьма, и она нырнула навстречу летящему ветру и снегу. Началась пурга. Дорогу быстро занесло. Машина пыталась бороться, но мотор заклекотал и заглох.

Я оставила машину на дороге,и пошла через поле к одиноко светившему огоньку.
Это был изношенный эстонский хутор. Стучать долго не пришлось. Дверь открыл человек с изможденным лицом. Брюки болтались и держались на подтяжках. Голова, обтянутая серой кожей, сливалась с таким же цветом рубашки. Но спина была прямая. Глаза с крапом синего льна были живыми и смотрели на меня внимательно.
-Кто вы?
Я ответила по - эстонски, что сбилась с дороги. Машина застряла в снегу, и дальше не могу ехать.
-Да!- сказал он. - В жизни легко заблудиться, один шаг в сторону, но как трудно потом на правильную дорогу выйти. Пурга прекратится - придет снегоочиститель. Заходите.

-А вы один живете?
-Один. Дочка приезжает - помогает.
Он дал одежду. Свою мокрую я повесила ближе к печке. В доме пахло настоем времени, хвоей сосен, шептанием трав. Чайник был горячим, чай - вкусным. Спать не хотелось. Да и мне было интересно поговорить с человеком, которого судьба уже не хотела пускать в будущее, но прошлое держало еще в этой жизни.

-Юкко меня звать. Я лягу - тяжело мне.
Он выпил таблетку, лег на диван. Его худая рука касалась пола. Несколько раз мигнул и погас свет. В доме стало темно. Но в печке горели дрова, и отсветы пламени выхватывали то темный проем окна, то угол тахты, то лицо старика. Тихим голосом Юкко начал свой рассказ.

-На этом хуторе жил мой отец. Участок сам корчевал. Дом построил.   Он землю любил. Только она камнями от ледника сдобрена. Ограда из них вокруг хутора получилась. Каждую весну с ним камни убирали, только на следующий год новые из земли появлялись. Из всех сестер и братьев остался я один помощником. Отальные  уехалли  кто  куда.

Присмотрела меня жена барона. Он уедет, она на мызу меня зовет. Сука была... ремнем заставляла себя хлестать, метки на ляжках лезвием ставить.

Юкко замолчал...он вспоминал...
-Один раз позвала меня на мызу. Думал, что успею сетку из озера вытащить - жара стояла. Сетку вытащил, а назад бежал, вместо кочки в трясину ушел, уцепившись за березку. С ней всю ночь проговорил... она мне: больно, больно, а я: потерпи.
Утром домой пришел, а на мызе из-за моего непослушания невесту мне нашли.

Юкко задумался...
-Любил я ее? Отец сказал, что не на любви надо жениться, а на хозяйке хутора. Марту уважал, работящая была. Три сына и две дочки. Умела она трудное делать легким. А я ее наотмашь от себя. Нет, не бил, в сердце свое не пустил.

Он вздохнул. Это был вздох облегчения, что он высказал что-то важное для себя. Огонь в печи погас, выбросив напоследок пучок искр. Я зажгла огарок свечи.

-А любовь?
Старик закрыл глаза и долго молчал. И потом опять заговорил неторопливо:
-Была любовь! И есть! Она от возраста не зависит.
На озере домик был. А в тот вечер туман сначала верхушки деревьев покрыл, потом окутал кустарники, залез во все щели земли.Над озером устроил пляску: то кружил, то фитилем в небо уходил, а оттуда кружевом спускался к воде и воронкой в воду уходил. Долго я наблюдал. Смотрю, только я не один... Рядом девушка... Белые волосы, белые брови и ресницы. Глаза - цвета спелой брусники. Она была босиком,а ноги все в ранах. Кружевное платье превратилось в лохмотья. Она подошла к воде и стала жадно пить.
На вопрос: "ты кто?" Она ничего не ответила. Больше не спрашивал ее, захочет сама расскажет.

Юкко поднес руки к глазам, будто закрывая их от воспоминаний...через несколько минут добавил:
-Совсем забыл - в руках она держала перчатки цвета брусничного сока.

Я выглянула в окно: ночь превращалась в серое утро, где-то далеко работали машины. На улице уже не мело. А я подумала, что мне доставляет удовольствие слушать неторопливый рассказ Юкко.

-Я ее лечил травами: поил отваром и мазал ссадины. Днем она не выходила, а ночью любила плавать в озере.

Первый раз это там и случилось. Она подплыла ко мне, тонкими пальцами провела по лицу, поцеловала в губы. Потом обвила меня ногами и легла на воду. Два соска, как недозревшая брусника, плавали над водой.

Юкко замолчал. Он лежал, скрестив руки. А я представила, как он большими тогда еще руками, живыми и любящими обнимал белесую девушку. Он и сейчас не выпускал ее из объятий.

-Как-то раз барон позвал меня на мызу. На доске объявлений висела бумага из полиции с портретом девушки. Я сразу её узнал...это была она. Звали ее Майли... ее похитили... она из богатой семьи и за нее дают большие деньги. На эти деньги можно было купить дом в городе и лавку. И я подумал...
-Это был миг только миг моей слабости. Я сразу отогнал от себя эту мысль, сорвал бумагу... Когда я прибежал к озеру, ее там не было. На траве лежали перчатки цвета брусничного сока. Больше я ничего не знаю. Через год началась война.

Юкко медленно встал.
-А теперь пойдем, я что-то покажу.
Он открыл дверь. И я увидела картину... где между небом и соснами, рядом с озером и туманом над ним, среди валунов на зеленой траве лежали перчатки цвета спелой брусники.
 
Через полгода Юкко умер. Картина висит в музее нашего города. Говорят, что тот, кто любит, может увидеть в нарисованном тумане силуэт белесой девушки.

МЫЗА, -ы, ж. Усадьба, хутор (преимущ. в Прибалтике). II прил. мызный, -ая, -ое.