Николай Проценко - Удивительно

о Удивительно, но факт.
 Предисловие.
 24. 10. 2003г.
 Удивительно, но факт. Сегодня, в 19 часов 40 минут по самарскому времени, я понял, что из человека познающего окружающий мир, каким я был до этого момента, стал человеком, познавшим окружающий мир, законы его развития и пути его познания.
 Я стал философом.
 Потребовалось более пяти десятков лет, чтобы появилось осознание этого факта. Удивительно то, что я не стремился быть философом. Я не поступал в университет на философский факультет. Я не встречался ни с философами материалистами, ни с философами идеалистами, хотя книги ими написанные читал. Естественно то, что я прочитал «Библию» и произведения апологетов христианства. Естественно то, что я прочитал произведения К. Маркса и В. Ульянова (Ленина), потому что жил в Советском Союзе. Я читал «Научный коммунизм» - фантазии на тему всеобщего благоденствия. Но основным моим занятием было внимательно вглядываться в окружающий меня мир.
 Я шестнадцать лет жил при Сталине. Жил при социализме, при развитом социализме. Слушал как партия коммунистов, устами своего лидера Н. Хрущёва, обещала мне, что я буду жить при коммунизме.
 Но при Брежневе нежданно и негаданно случился застой. При Горбачёве появилась перестройка. При Ельцине наступила демократизация и приватизация в стиле прихватизации. (Компьютер подчеркнул слово «прихватизация» красной чертой. Считает, что я ошибся). При Путине настал черёд национальным проектам.
 В Грузии при советской власти, в г. Тбилиси, в трамвае мне говорили, чтобы я ехал в свою пьяную и вонючую Россию. В Латвии, в Юрмале, в гостинице латыши называли меня русской свиньей. На Украине называли москалем, хотя я в Москве был раза три, да и то транзитом.
 Ни куда не денешься. Говорят - слушай. Уши не заткнёшь. За свою жизнь я наслушался речей о дружбе народов, об интернационализме, о терпимости и толерантности. Наряду с разговорами о дружбе, сотрудничестве, партнерстве, мире велись войны: справедливые и не справедливые, захватнические и освободительные, горячие и холодные. Идёт борьба между цивилизациями и идеологиями. Одни борются за католицизм, другие за мусульманство, третьи за коммунизм, четвертые за демократию, пятые за либерализм. Кроме этого есть национальные меньшинства и сексуальные меньшинства, которые тоже борются. Есть секты религиозные и партийные, которые отстаивают свою независимость.
Идет борьба за материальное благополучие и за духовное благополучие.
 Я читал истории, в которых увидел, что все перечисленное мною было всегда. Все перечисленное мною есть при мне, и, следовательно, будет тогда, когда не будет меня.
 Как у любого любознательного человека у меня появился вопрос «Почему?». Конечно, можно было ответить на него обычной трафаретной фразой. «Потому, что такова воля Божья!» Но я ведь русский мужик и знаю русскую поговорку. «Бог то Бог, но не будь и сам плох». Кроме того, я знаю, как мыслили Моисей, Платон, Аристотель. Как мыслили Иисус Христос, Магомед, Бекон, Кант, Гегель, Лютер, Маркс, Ленин, а они, увы и ах, не знали, как мыслю я. Как не прискорбно кому-то это осознавать, но от этого факта никуда не деться. Я, и не только я, знаем об окружающем нас мире на много больше, чем знали они.
 У меня не было наставников или духовников, потому что они мне были не нужны по одной простой причине. Я не хотел быть философом, учителем, священником, писателем или поэтом (я могу писать стихи, и писал их). Я хотел понять мир окружающий меня для себя. Никому не говорил о своем увлечении. Жена и дети, знали о нем и не обращали на него ни какого внимания. Оно им не мешало. А я что хотел, то и писал. Занимался тем, чем хотел и когда хотел. Читал то, что считал нужным прочесть. У меня не было ни депрессий, ни отчаянья, потому что я никому и ничего не был должен. Я работал слесарем, а как исследователь, был абсолютно свободен. Я удовлетворял собственное любопытство, удовлетворил его и поэтому очень собой доволен. Написал новую философию. Для тех, кто не знает, что такое философия, скажу.
 Философия это стройная система взглядов на окружающий мир, на законы его развития, на пути его познания. Эта книга о моем пути познания окружающего мира.
 Основное достоинство книги – правда. Что было, то было.

 . Школа..
 Национальность я не выбирал,
 Как сорт вина и на столе закуски,
 Когда родился, то совсем не знал,
 Что в метрике мне написали «Русский».
 Возможно, если бы я родился в России, на то, что я русский, не особо обращал внимание. Дело в том, что родился я в ГССР, в Грузинской Советской Социалистической Республике. Родился я в г. Тбилиси, в Ленинском районе, в родильном доме №1. Не официально этот район называли Нахаловка. Правда, сейчас в России, неприлично быть русским. Видите ли, в России проживает 160 народностей и 159 из них не русские, поэтому не надо писать в документах, что ты русский, не надо говорить, что ты русский, потому что это попахивает имперским национализмом. Лучше называть себя русскоязычным электоратом, а говорить на английском языке. Но в Советском Союзе сначала в Свидетельстве о рождении, а потом и в паспорте мне написали, что я русский.
 Родился я в середине лета 1937 года. Этот год для России памятен тем, что в этом году
началось планомерное уничтожение высших офицерских кадров Красной Армии.
 В Германии гитлеровский вермахт готовился к реваншу. Начиналась вторая Мировая война. На разных континентах многие страны готовились к войне. Таким образом, с момента своего рождения и по сей день я живу под сопровождение стрельбы и взрывов, и разговоров о войне и мире. Конечно, этот фон сопровождает не только меня и моё поколение, но и все поколения, жившие до меня, и, видимо, будет сопровождать и те поколения, которые будут жить после меня.
 Мои отец и мать были не грамотными. Сказать, что они были не образованными, раз не учились в школе, язык не поворачивается. Жизнь, тех, кто хочет, образовывает. Со слов отца, он и мать учились читать и писать по магазинным вывескам. Они родом из села Пелагиада Ставропольского края. Они говорили, что отец жил на Верхней сотни, а мать на
Нижней сотни. Село в те времена состояло из четырёх частей (районов). Верхней сотни, Средней сотни, Нижней сотни и Ковалёвки. Ковалёвку они иногда называли Учхозом. После войны, в 1946 году, из Пелагиады к нам приехала бабушка. Мамина мать. Когда я спросил бабушку, почему село делилось на сотни, она сказала, что во времена Кавказской войны по царскому указу их перевели в статус казаков, а село стало казацкой станицей. В конце 19 века, опять же по царскому указу за какую-то бузу, снова вернули им статус мужиков. Ещё сказала, что её родители, и она и дед в детстве были староверами. Это она и дед решили войти в никонианство. Рассказала, что в девичестве её фамилия была Дурнева, а сейчас она Золоторёва и, что ее дед, который прожил больше ста лет говорил, что они переселенцы из Курской губернии и поселились там, в Пелагиаде, в конце 18 века.
 Бабушка не говорила, позови или позвать, а говорила, покличь или покликать. Ещё запомнилось, что она балакала (говорила) не хватит, а «будя».
 - Будя, внучек, чепуху молоть
 Когда я спросил отца, почему мы Проценко, он ответил:
 - Почему мы Проценко не знаю. О том, что я Проценко узнал, когда меня забирали на
Действительную. В те времена казаки всё время считались на службе. Только, когда служба проходила в регулярных частях, она называлась действительной. Моего отца, то есть твоего деда, в селе кликали Михаил Куроха, а нас, меня, дядьку Поликана и твоих тёток Пашу и Полю кликали Курохины. Вот мы и знали, что мы Курохины. А в святцах было записано, что мы Проценко.
 Почему деда кликали Куроха, отец не знал. Они рано остались сиротами. В 1920-1921 годах, когда создавались коммуны и велось расказачевание большевики спровоцировали голод. Во время голода отцовы родители погибли. Большевики были марксистами, а Маркс, как экономист – фуфло. Кстати, Ленин со своими бундовцами, в экономике тоже фуфло. Фуфло - слово не нормативное, зато ёмкое. Они были сильны в другом Заявляю об этом, как философ. Отец культурно выражаться не мог, поэтому называл большевиков, а потом и коммунистов «засратыми благодетелями». Хотя по статусу являлся бедняком и безграмотным ни в комсомол, ни в партию не вступал. Более того, партийных и комсомольцев считал шарлатанами. Когда мать сказала, что среди них встречаются и хорошие люди, отец грубо ответил: - Если хорошие люди водятся с шарлатанами, то они идиоты. О том, что коммунисты и комсомольцы или шарлатаны или идиоты я услышал после того, как меня приняли в комсомол.
 Дело было так. В седьмом классе, когда мне исполнилось четырнадцать лет, меня и ещё человек десять, таких же глупых недорослей, у которых не было двоек в четверти и было сносное поведение, классная наставница, Глова Светлана Васильевна, учительница английского языка и секретарь школьной комсомольской организации собрали нас в кабинете старшей пионервожатой. Дали нам по чистому листку бумаги и продиктовали заявление.
 «Я, такой-то, прошу принять меня в ряды ВЛКСМ, так как желаю строить коммунизм в передовых рядах советской молодёжи.
 С уставом ВЛКСМ ознакомился и обязуюсь его выполнять.
 Число. Роспись».
 Рассказали за что и какими орденами награждён комсомол и повели в райком ЛКСМ, где нас, выполняя план по приёму, естественно, приняли, пожав при этом руку.
. Дома, за ужином, я родителям сообщил «радостную» весть.
 - Сегодня меня приняли в комсомол. Я – комсомолец!
 Мать напряглась. Отец положил ложку, оперся локтями о стол и спросил с издевкой:
 - Ну, и на хер он тебе нужен?
 .Я выпучил от удивления глаза. Я поразился тупости своего родителя, который не знал какая это замечательная организация.
 Мать примирительно сказала:
 - Отец, успокойся. Ребёнок учится. Ему надо в жизни устраиваться. Без комсомола и партии ему, как и нам всю жизнь ишачить.
 - Ишачить - не дурачить! Я не хочу, чтобы мой сын был шарлатаном!
 Вот тут-то я и узнал, что в партии и в комсомоле шарлатаны и идиоты.
 Во время словесной перепалки, в которой я говорил о том, что они не образованные, ничего не знают, ничего не понимают и, что наша задача строить коммунизм и, что комсомол помощник партии в строительстве коммунизма, отец стукнул кулаком по столу и прокричал:
 - Заткнись, щенок! Слышишь, мать, как это говно заговорило? Запомни! Мы с матерью не образованные. Мы дураки и не скрываем этого. Но мы не идиоты! И ты будь дураком, но со своим пониманием жизни. И не произноси при мне жидовские замарочки! Говнюлизм они построят и ты вместе с ними! Идиот!
 Мы были взволнованы и злые. Я не понимал, почему мои родители не дворянского, не купеческого, не чиновничьего происхождения, с такой неприязнью относятся к коммунистам и комсомольцам. Следуя, логике коммунистической пропаганды они должны были ненавидеть капиталистов и попов. Но я был крещенным. Свою крёстную называл маманькой, а крёстного папанькой. Обращался к ним, таким образом, хотя уже был взрослым и имел своих детей. К отцу и матери я обращался на вы. Не часто, но в год раза три-четыре мы ходили в храм на Кирочной. Там вели службу на русском языке, а в Дидубе – на грузинском языке. В храме прикладывались, дома никогда не говорили целовали, к иконе, к распятию и к батюшкиной руке. Мама учила меня, что прикладываются не к кресту, а к образу Иисуса Христа распятого на кресте. Крест – деревяшки, на котором Христос принял мученическую смерть за людские грехи.
 - Когда человек умрёт, то родные прикладываются не к гробу, а к челу умершего.
Целовать и приложиться, прикоснуться губами это разные вещи – говорила она – целовать
образа не надо.
 Мать за шалости ставила меня в угол на колени, отец несколько раз порол ремнём. Иногда мы говорили между собой в повышенном тоне. Иногда злились друг на друга, но никогда не обижались. Не помню, чтобы мать и отец дулись друг на друга, не разговаривали между собой, а жили мы вместе всю жизнь, до самой их смерти. За исключением моей службы в армии три года и полтора года, когда я уехал в Тольятти, до получения мною малосемейки. Когда я работал в Тольятти, с ними жили мои жена и дети.
 После этого разговора у меня появился интерес к их прежней жизни, и, захотелось узнать, с какой стати мы русские оказались в Грузии. Бабушка к тому времени умерла.
 В корце концов мы успокоились, и я спросил:
 - И что же теперь мне делать? Идти и говорить, что я не хочу быть комсомольцем?
Отец подумал и сказал:
 - Сейчас не надо. Побарахтайся среди них. Не верь тому, что говорят начальники, а внимательно приглядывайся к тому, что они делают. При подходящем случае уйдёшь.
 Случай представился в ноябре 1959 года.
 Авиационную дивизию, в которой я служил механиком по планеру и двигателям самолёта, и базировалась под Мингечауром в Азербайджане, приказали срочно перебазировать на Кубу. Тем, у кого заканчивался срок службы, в течении суток оформили документы на увольнение. Мне повысили звание. Старший лейтенант в штабе дивизии, выдавая документы, с насмешкой сказал:
 - Рядовой Проценко, с этого момента вы ефрейтор! Пришейте на погоны лычки.
 Я усмехнулся и ответил:
 - Мне эти лычки, как зайцу стоп сигнал. Побеспокойтесь лучше, чтобы на Кубе вас не съели крокодилы.
 На полустанке, в семи километрах от места базирования части, на вытоптаном пригорке,
ожидая поезд Баку – Тбилиси, я достал учётную карточку комсомольца, комсомольский билет, разорвал их на мелкие кусочки и выбросил.
 К тому времени я уже кое-что узнал и кое-что понял. Поэтому в дальнейшем ни в какие партии не вступал. С момента вступления в комсомол и до момента моего выхода из него прошло семь лет.
 В Тбилиси проживало несколько семей односельчан моих родителей. Миленины дядя Андрей и тётя Дуся. Дядя Андрей приходился двоюродным братом моей матери и юношей был сослан на Соловки. Разумеется, об этом факте из его жизни говорили редко и шёпотом. Потом Ивакины, Башкатовы, Бабенко, Бабины, Чурсиновы. Очутились они в Грузии в период коллективизации. Мама рассказывала, как коммунисты и комсомольцы сводили со двора коров, быков, овец, лошадь. Выгребли из закромов все зерно и ходили с пиками по огороду и двору, искали ямы с зерном и овощами. Забрали сундук со скарбом и даже сняли с окон марлевые занавески. Зерно свозили в бурты. Оно мокло под дождём, загнивало и загоралось. Скотина на общем дворе не кормленная и не поеная, дохла. Люди тоже дохли, как скотина. На шляху к Ставрополю валялись трупы. Её старшего брата, дядю Игната, мобилизовали на сбор трупов. Он, с несколькими парнями, собирал трупы на подводу, и свозили их, сваливая в ямы, заполненные жидкой известью. Мой дед, мамин отец, умер от голода в эти годы. Одних ссылали, другие бежали, куда глаза глядят. На вокзалах шныряло много вербовщиков. Они завербовались в Грузию на осушение болот в колхидской низменности и посадку чайных кустов, за двухразовую кормёжку в сутки. Жили они в бараках, как скотина, гуртом. Толи в 1935 году, толи в 1936 году в г. Тбилиси начали строить электровозное депо. Это была первая электровозная линия в СССР. Тогда они из района Махарадзе – Кабулети переехали в Тбилиси и работали на строительстве депо. Ьараков для всех не хватало и тогда мои родители на пустыре «сляпали мазанку».
Пустырь находился у подножья горы против оврага. Таких мазанок и подобных им приспособлений для жилья было много. Район, в котором производилась подобная застройка, в обиходе называли Нахаловкой. Мазанка представляла собой плетень из веток,
обмазанный с двух сторон саманом. Саман это глина, смешанная с соломой или сеном.
 В 1940 голу, точно не помню, вроде бы в мае месяце, разразился сильнейший ливень. Все постройки на пустыре против оврага смыло. Много людей погибло. Разрушения были не только, где жили мы, а и в других районах Тбилиси. Мы остались живы, потому что ливень случился днём, мои родители были на работе, а меня отвели к старушке односельчанке, которая присматривала за несколькими детьми односельчан. Все пожитки унесло потоком воды. Остались мы в том, в чём были одеты.
 Пострадавшим от стихии, оставшимся без крыши над головой, стали выделять участки для застройки на склоне горы и на горе. Люди одной национальности старались селиться компактно. Так сложились на горе несколько посёлков. Цыганский, курдский, немецкий и русский. Посёлки находились на крайней черте города, на северной стороне. Мои родители на своем участке вырыли землянку и стали из самана делать блоки для строительства хаты. Я рассказываю о своей семье, но рядом в таких же условиях копошились тысячи семей. И грузины, и армяне, и осетины, и украинцы. Кого я не встречал в орбите своего детства, так это евреев. Айсоры были, азербайджанцы были, греки были. Даже были греки, у которых вера христианская, а язык и фамилии турецкие. Испанцы тоже были. Их привезли, когда в Испании шла гражданская война. Это было в то же время, когда мои родители приехали в Тбилиси. Пожар мировой войны набирал силу. В кинотеатрах показывали фильм про трех танкистов, а отец с матерью ночами носили воду в вёдрах на коромыслах, чтобы месить саман и лепить блоки. Ручей с солоноватой водой, из которого её черпали, протекал почти в двух километрах от нашего участка. За питьевой водой приходилось ходить ещё дальше. Зиму, конец 1940 года и начало 1941 года, перезимовали в землянке. Весной принялись строить хату, а летом 22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. Это для нас она была и Великая, и Отечественная, а вообще-то пожар второй мировой войны разгорелся в полную силу.
 Финансовой или материальной помощи от «засратых благодетелей» не было и в принципе не могло быть. «Курс на коллективизацию и индустриализацию всей страны» были «главной заботой партии и лично товарища Сталина». Три танкиста пели песню. «Броня крепка и танки наши быстры, а наши люди мужества полны..». Как показала практика в начале войны, и броня была не крепка, и танки были не быстры. В песне умалчивалось о двух важных компонентах. О страхе и о разуме. Люди боялись не так фашистов, как чекистов. О том, что думает лично товарищ Сталин, догадаться было невозможно, и поэтому приходилось ждать его ценных указаний. Те, кто не ждал его ценных указаний, в меру своих возможностей сопротивлялись. Фашисты не ждали сталинских распоряжений, поэтому действовали быстро и слаженно, А в Красной Армии, от маршала до солдата, ждали его распоряжений. За шестнадцать лет, которые он находился у власти, его окружение привыкло лизать не только его сапоги, но и его задницу. А скорость и в спорте, и в экономике, и в войне очень существенно влияет на результат. Заботы товарища Сталина и заботы моих родителей не состыковывались. Однако, если Сталину, по большому счёту, было наплевать на моих родителей и на меня, то моим родителям, хотели они того или не хотели, приходилось днем строить социализм, а ночью хату. К осени кое-как хату сляпали. Осенью отца мобилизовали. Военную подготовку мобилизованные проходили в долине солёных озёр. В трёх или четырёх километрах от нашего посёлка расстилалась солончаковая долина. Позже, уже после войны, в начале пятидесятых годов прошлого века, её заполнили водой и назвали Тбилисским морем. Перед войной и во время войны в долине проводились военные учения и стрельбы. Пацаном, вместе с другими пацанами, я собирал там стреляные гильзы, пули, из которых выплавляли свинец для грузил. В марте 1942 года отца отправили на фронт. Отправили и всю войну, ни каких вестей мы от него не получали.
 Когда он вернулся после войны вот что рассказал.
Их из Тбилиси эшелоном, разумеется, в теплушках, даже меня в середине пятидесятых годов из Донецка две недели везли в Фергану, к месту службы, в таких же теплушках, привезли к Чёрному морю в город Поти. Там погрузили на корабли и выгрузили в Крыму в Керчи. На отделение им выдали две винтовки трехлинейки, патронов, по саперной лопате. Полностью вооружить обещали на поле боя. Из Керчи маршем, то есть строем и пешком, они двинулись в глубь Крыма к Перекопу. Отец говорил не так как написал я. Он говорил, что их погнали к Перекопу. Я не помню, сколько времени их гнали, но, наконец, пригнали куда-то и велели окапываться. Как называлась местность, на которой они окапывались, он не знал. Командиры и политруки не сказали. В одну из ночей отца отправили в дозор. В окоп, который находился замаскированным впереди траншей. В дозоре он был не один
 Утро. Предрассветная мгла. Смотрят на них бегут люди. Не наступают, а, именно, бегут разрозненно, как попало, многие без оружия. Подбегают, оказывается советские солдаты. Молча пробегают мимо них и бегут дальше.
 - Я вылезаю из окопа, оглядываюсь по сторонам, наших командиров, как корова языком слизала. Ещё несколько однополчан выглядывают из окопов. Тут, пробегавший мимо чужой политрук орёт на нас: - Мать вашу перемать, какого хера вы здесь сидите? Я спрашиваю, а чего делать то?
 -Бежать! Штаб армии давно сбежал1 Крым сдали!
Один из наших спрашивает: - Кому?
 - Деду Хому! Политрук заматерился и побежал. Мы переглянулсь между собой и побежали за ним.
 Как потом, оказалось, бежали зря. Не помню, сколько дней они бежали, но прибежали к морю, в местечке, которое называлось Камыш Бурун. Где в Крыму этот Камыш Бурун я не
Интересовался. Главное то, когда они прибежали туда, там уже были немцы. Отец рассказывал:
 - Вроде место глухое. Мы в пятером подошли к воде. Противоположный берег видно. Стоим и вдруг сзади, как обухом по голове:
 - Люсь! Хенде Хох!
Мы свои хенды похохали. Подошёл немецкий солдат, обыскал нас, двое других стояли с автоматами наизготовку. Немец спросил: - Ист комиссар, юда? Мы мотаем головами. Нету мол. Построили нас в колону по одному. Скомандовали «форвартс» и погнали на сборный пункт. На сборном пункте таких беглецов как мы было уже несколько сотен. Так я оказался в плену.
 Как по ним стреляли немецкие лётчики и крымские татары, как они питались кониной, как офицеры с убитых солдат снимали обмундирование и переодевались в него, брали их документы, чтобы перевоплотиться и попытаться выжить, в данном случае неважно. Главное, что перед глазами отца развёртывалась изнанка интернационализма, дружбы народов и низости коммунистов. Вдруг все становились не комсомольцами и беспартийными. А бывшие коммунисты становились полицаями. Отец удивлялся:
 - Какого рожна нас переправляли в обречённый Крым? Переправили и сдали?
Задавал он риторические вопросы.
 Из Камыш Буруна уже немцы погнали их через Крым, Украину, Белоруссию, Прибалтику в Финляндию, из Финляндии переправили в Норвегию. Союзники морем в Мурманск и Архангельск направляли конвои с грузом, а пленные в сопках строили, для
немецкой военной авиации, аэродромы, с которых взлетали самолёты на бомбёжку конвоев.
 В Норвегии он был в разных местах, но последним его пристанищем, кажется, был Нарвик. Норвежцы отцу нравились. – Норвежцы не татарва. С ними жить можно. Говорил он. Где бы пленные не находились норвежки приносили продукты и бросали им через колючую проволоку. Перед концом войны к ним приезжали вербовщики. Вербовали на рудники в Южную Африку, в Австралию, в Чили. Возможно ещё куда-нибудь, но я не помню. Молодые ребята соглашались. Некоторые женились на норвежках. Им говорили, что в Советском Союзе тех, кто был в плену, отправляют в Сибирь, в лагеря и всё-таки решил вернуться.
 После капитуляции Германии его привезли в один из мордовских лагерей, в которых проводилась фильтрация. Толи три, толи четыре месяца отца водили на допросы. А в конце 1945 года отпустили домой. Однако, большинство направлялись за колючую проволоку.
 Как уже я написал, о прошлой жизни своих родителей я узнавал, будучи комсомольцем.
Потом в памяти проявились два случая, которым сам был свидетелем.
 Во время войны, когда гитлеровцы приближались к Северному Кавказу, ночью раздался шум моторов и крики. Русский и немецкий посёлки разделял пустырь метров в триста. Взрослые засуетились и выскочили на улицу. Я, пятилетний ребёнок, выскочил за ними.
Вдалеке светились фары, урчали моторы и слышались крики.
 Утром немецкий посёлок был пуст. Стёкла в окнах выбиты, двери распахнуты и ни одного человека. Немцев увезли.
 После войны у нас в классе учился мальчик по фамилии Хайдаров, по национальности айсор. Хотя я учился в русской школе, чисто русских в нашем классе было, пожалуй, три человека. Я, Юра Пустовалов и Гена Карманов. Остальные грузины, армяне, осетины, но не чистые, а полукровки. У Макарова – мама грузинка, у Габешия, Шириняна, Бибилейшвили мамы русские. У Плиева папа осетин, а мама русская, Малеев – болгарин.
 По дороге в школу я проходил мимо дома Хайдаровых. Иду и вижу окна и двери их дома крест на крест заколочены досками. В школе узнаю, что Хайдаровых сослали.
 В комсомол меня приняли в конце 1951 года, а в начале марта 1953 года умер Сталин. В то время в нашем посёлке не было ни электричества, ни радио, ни воды. Топили дровами. В хате стояла, сложенная отцом печка, которую называли грубкой, видимо потому, что сделана она была коряво, грубо. Пол был земляной, обмазанный глиной с добавлением конского или коровьего навоза, чтобы не трескался. Стены штукатурили такой же смесью, потом белили известью с добавлением синьки. Газеты не читали.
 О смерти Сталина я узнал в классе. Соломея Богдановна, прослезившись, сообщила нам скорбную весть. Мы почтили его память вставанием и минутой молчания.
 Вечером я спросил у отца:
 - Слышал, Сталин умер?
 - Слышал. Не велика потеря.
 - А учителя плакали.
 - Им положено. Не поплачут здесь, поплачут в другом месте.
Своими семейными разговорами ни с кем из ребят ни в школе, ни на улице я не делился.
И хотя знал про Павлика Морозова, Павку Корчагина, Олега Кошевого, Александра Матросова и про пламенных революционеров и про дружбу между народами у меня появлялось ощущение скепсиса ко всей этой болтовне. Читая о революции и гражданской войне, я думал, какая может быть дружба между народами, если русские русских гоняют как сидоровых коз. Зная об участи родителей и их односельчан и понимая, что эти зверства творил не «хер с бугра», а их соплеменники. Во имя чего? Во имя светлого будущего всего человечества – коммунизма! А рядом соседи лаялись, как собаки и били друг другу морды за рюмку водки. Нет, что-то здесь не так, думал я. Прав отец. Здесь какое-то большое шарлатанство. Однако, в то время это было мимолётным явлением. Существовала необходимая повседневность. Надо было кушать, пить, умываться, одеваться, ходить в школу, делать уроки, ходить с вёдрами за водой.
 Кроме того хотелось погулять с ребятами, а надо было колоть дрова, помогать родителям ухаживать за огородом, кормить кур.
 В школе меня избрали комсоргом класса, а затем и секретарём школьной комсомольской организации. На секретарском поприще свои обязанности. Собирать взносы, сдавать в сберкассу, составлять отчёты, следить за выпуском стенгазеты, беседовать с нарушителями дисциплины и двоечниками. Проявлять заботу о школьной самодеятельности, вести приём в комсомол, исключать из комсомола. Ходить в райком комсомола, получать указания и инструкции, разъяснять, какие задачи поставлены Центральным комитетом партии пере комсомолом. Искать «мёртвые души» - тех, кто по учётной карточке числится за организацией, а на самом деле отсутствует. Выслушивать замечания учителей и родителей, типа:
 - А куда смотрит комсомольская организация? А чем занимается комитет комсомола?
 Куда смотрели члены комитета, честно говоря, не знаю. Но я многое замечал и знал. В то время слово секс не употреблялось. Мы об этом слове не имели понятия. Но женщин, которых называли шалавами, знали. Мужиков, которых называли *****страдателями тоже знали. Знали, что любовь и уважение к человеку это одно, а любовь к процессу совокупления, это другое. От того, что наша литература слишком духовная и использует трафаретную фразу « я тебя люблю» , вовсе не означает, что ньюансы любви не существуют. Когда человек сказав «я тебя люблю» не уточняет, а что именно он любит, всё равно в последствии придётся «выяснять отношения». Соседи алкоголики были привычной повседневностью. После войны в посёлке осталось двадцать два двора. В трёх дворах алкоголиками были мужики. В одном дворе дядя и тётя Паши. Павел и Прасковья.
Естественно, я видел их и облевавшимися, и обделавшимися. Между нашими участками до войны, во время войны и, долгое время, после войны заборов не было. Это сейчас с соседом на одной лестничной площадке за десять лет один раз не поздороваешься. Тогда всё проходило на виду. Бабка Зернова жила одна. Её дети, взрослые уже, переехали в город. Она промышляла тем, что сдавала свою хату состоятельным грузинам, скорее всего чиновникам. Они приезжали на машинах со своими любовницами грузинками. Чаще всего это были «пузаны». Дородные, полные хорошо одетые люди с вином и фруктами в кульках.
 На квартире у соседей азербайджанцев жила, недавно приехавшая из России, шлюха. Удивляло то, что она часто ходила брюхатой. Сверстник азербайджанец рассказал, что их дядька подыскивает бездетные пары, которые хотят иметь детей. Приводит к ней на случку мужика, который делает её беременной. Родившегося ребёнка она отдаёт отцу, разумеется, за деньги. А во время беременности подрабатывает тем, что элементарно «гуляет». Летом, на берегу водохранилища, шлюхи работали таким образом. Одна предлагала пацанам, от 13 до 17 лет, за три рубля . Брала деньги и отправляла в кусты с паролем. Потом они менялись местами. Рядом стояла банка с водой для подмывания. Некоторые пацаны подряжались искать клиентов, бегая по берегу.
 Не следует думать, что я не знаю слов проститутка, куртизанка, одалиска, гейша, гетера.
Для мужчин Жигало, бабник, женолюб, дамский угодник. Просто я пишу так, как мы разговаривали. Наша речь не могла быть такой, как в дворянских салонах Петербурга.
 Меня в школе окультуривали. Но всё равно, когда учительница рассказывала о поэтах Пушкине, Маяковском, Есенине и об их лирике. «Я помню чудное мгновенье …», «Хочешь, буду безукоризненно нежный, не мужчина, а облако в штанах …», «Молодая с чувственным оскалом …». Я сидел за партой и думал «Надо же, какие одарённые бабники, как Володька, которого хлебом не корми, но дай полизать не лизанную им промежность».
 До восьмого класса включительно у нас было раздельное обучение ребят и девчат. Как только не ухитрялись пацаны, чтобы заглянуть под юбку или под платье учительнице.
 Но самым интересным зрелищем эротического содержания, с шести до одиннадцати лет было толи склока, толи представление цыганок.
 Алёшка цыган, года на четыре старше нас, хорошо играл на гармошке и на баяне. Я, в те годы любил слушать музыку, и поэтому часто бегал на их посёлок послушать и посмотреть, как они играют и танцуют. Почти каждый раз в том или в другом конце посёлка ругались цыганки. Ругались на улице самозабвенно, страстно, громко. Б****, сука, падла, сволочь, лоханка не мытая, подстилка для урода. Русские ругательства перемежались с цыганскими. При этом они задирали юбки, хлопали себя по голым волосатым лобкам, так как были без трусов или по оголённой заднице. Кричали: - Поцелуй мою ж*** или поцелуй мою лоханку! Собравшиеся, и взрослые, и дети, их не успокаивали. Некоторые даже восхищались: - Как хорошо сказала! Через полчаса представление заканчивалось. Ругавшиеся одёргивали и поправляли свои юбки и кофты, волосы и спокойно расходились. Казалось, что у них проходила репетиция базарной склоки. Женщины и девчата занимались мелкой торговлей. Синька-лиля, иголки, резинки и др. при случае охмуряя простофиль гаданием. Когда простофиля, отдав все деньги, начинал возмущаться, в ход пускались отрепетированные приёмы склоки.
 Цыганки, наши одногодки, называли нас, пацанов, п****рванцами. Сначала было обидно, казалось оскорблением, но как поётся в песенке.
 Если вы пошли на дно,
 То в начале вскрикните.
 Полежите год другой,
 А потом привыкните.
Привыкли. А какая разница. – Эй, ты! – Шкет! Или – П****рванец!
Я бы не сказал, что это распущенность, бескультурье или безнравственность. Это целенаправленное воспитание наглости. Это элемент профессиональной деятельности.
 Я рос свободным. Меня не оберегали от дурного влияния улицы. Я среди цыган вел себя нагло, употребляя принятую в их среде лексику. Со взрослыми своего посёлка здоровался первым и был вежлив. С хулиганами на улице вёл себя по хулигански и не задумываясь дрался если ситуация, того требовала. Уже в десять лет я понял, что люди разные и поэтому легко настраивался на их стиль поведения. В каждой группе меня принимали нормально и считали своим. Я не был зажатым и стеснительным. Поэтому, став комсомольцем и посетив несколько комсомольских собраний, быстро усвоил, что требуется для того, чтобы считаться хорошим комсомольцем. Стал выступать на собраниях и вскрывать, имеющиеся недостатки. От поручений не отказывался и выполнял их с охотой и своевременно. Если чего не понимал, то спрашивал у учителей. Как говорят сейчас, был коммуникабельным. В начальных классах был случай. Мы играли в пёрышки,
которыми писали. Однажды с пацаном из параллельного класса, его звали Гиви, я стал играть в эти самые пёрышки и все у него выиграл. Он, со своими товарищами, их у меня отняли. Я пришёл домой злой и бабушка спрашивает: - В чём дело? Я рассказал, в чём дело и добавил: - Этот Гиви одет хорошо, а такое г****! На что бабушка сказала: - Г**** оно в любой одежде г**** и в любой обёртке г****, а человек он в любой одежде человек.
Из г**** конфет не сделаешь, и не пытайся.
 Это бытовой разговор. В научных статьях и даже в сказках он не употребляется. Однако на его смысл стоит обратить внимание. Я сказал о том, что Гиви плохой человек, а бабушка мне сказала, что плохой человек всегда будет плохим человеком и делать из него хорошего бессмысленно. То есть, его природная склонность всегда даст о себе знать и с ним можно иметь отношения или, используя его склонность, или не иметь ни каких отношений. Такой человек в угоду своим чувствам будет нарушать любые общепринятые правила. Иными словами это богом данный преступник или природой данный преступник, Кому как нравится. В период своего секретарства, это природное явление я использовал для поддержания дисциплины. Не потому, что тогда что-то понимал в психологии или был философом. Из бабушкиного совета сделал заключение. Есть те, кто поддаётся воздействию на разум, а есть те, кто поддаётся воздействию на испуг. Я был знаком с, так называемыми, хулиганами. С теми, кого тянуло подраться. Эти люди если не было повода осуществить свою прихоть, они создавали повод. В любом классе во все времена были, есть и, видимо, будут подобные экземпляры. Став секретарём, я никогда при всех таким ребятам не делал замечаний. Не уговаривал и не беседовал. На перемене или в конце уроков отзывал в сторонку и на ухо шептал: - Нагадил. Получишь. Говорил ребятам, у которых чесались кулаки и те проводили воспитательную работу своими методами. Как-то так повелось, что я с первого класса всегда сидел на последней парте.
Часто на меня оглядывались. Если иногда кто-либо забывался, что поделаешь натура, есть натура, стоило на него посмотреть, прищурившись и не надо было слов.
 Потом, читая историю, я понял, что Сталин здорово владел этим методом поддержания дисциплины. Он знал, что «горбатого могила исправит». Но места заключения называли
исправительными трудовыми колониями и под это подводили философскую базу. Результат. Одна ходка, другая ходка, третья ходка, вор в законе. Десятки убийств и ограблений. Намеренно плодят преступников, Хотя зачем их разводить специально, если они, как любой сорняк, сами плодятся.
 Сталина не стало. Толи его отравили, толи он умер сам, меня детали не волновали. На престол взошёл Хрущёв и разоблачил культ личности Сталина. Культ личности Ленина и Маркса разоблачать не стал. Зато пообещал, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» После этого торжественного обещания я вспомнил об отцовом пророчестве и спросил у него:
 - Почему ты сказал, что мы построим г***юлизм?
 - Почему, почему. По кочану. Во-первых, я не знаю, что такое коммунизм. Ты не знаешь, что такое коммунизм. Хрущёв не знает, что такое коммунизм. Во-вторых, люди не одинаковые. А когда не одинаковые люди строят, не знай что, получится г***юлизм.
 Я не знал, что такое коммунизм. Это правда. Отец не знал, что такое коммунизм, правда. Цыгане не знали, что такое коммунизм. Курды с курдского посёлка не знали, что такое коммунизм. У нас в посёлке не то чтобы не знали, даже не думали о коммунизме.
Учителя на мой, вроде бы, шутливый вопрос «Что такое коммунизм?» отвечали:
 - Спроси что-нибудь полегче. Учитель физики и математики, Борис Васильевич Асланиди, грек по национальности сказал:
 -Коммунизм – это светлое будущее. И усмехнулся.
 Наступил 1956 год. Был развенчан культ личности Сталина. Насаждался культ личности Ленина. Партия, и её ЦК, во главе с «верным ленинцем Никитой Сергеевичем Хрущёвым» вели «весь советский народ вперёд к победе коммунизма». Студенты грузины, во главе со своими профессорами, не хотели под знаменем Ленина «стройными рядами со всем советским народом шагать к победе коммунизма» они хотели шагать под знаменем Сталина. Поэтому в годовщину смерти Сталина толпами двинулись захватывать арсенал и штаб ЗАКВО. Захватывали автобусы и грузовые автомобили, подъезжали к школам и заставляли старшеклассников шагать вместе с ними. В нашу школу не приехали, потому что окраина. Окраина она во всём окраина. Цыганам, курдам и нам, русским, если честно, было наплевать на Ленина, на Сталина, на Хрущёва. Было наплевать на политбюро, на партию, на социализм, на коммунизм. И, тем более, было наплевать на студентов грузин. Как говорил дядя Гриша Мороз, сбежавший от голодомора на Украине: - Це ж идна скатына. Тильки хрюкае по разному.
 Вообще-то я не помню, чтобы большевики и коммунисты военного поколения, с кем-либо чикались, церемонились или кому-то лизали задницу, кроме своего вождя. И в этом случае церемониться они не стали, а стали расстреливать всех, кто подвернулся под руку.
Один из учеников нашей школы, каким-то образом оказался на площади и его убили.
 Я, как и остальные, встречаясь с кем-нибудь, качал головой и приговаривал:
 - Вай, вай, вай. Рогор шеидзлеба асети сакмеа. Фраза была нейтральной и могла относиться как к одной стороне конфликта, так и к другой. Смысл её на русском языке такой. – О-ё-ё-й. Разве можно так делать.
 Дома к этому событию отнеслись равнодушно. Отец сказал:
 - Все они там комсомольцы и коммунисты. Это не первые разборки между ними и ещё будут. Нам-то что. Тебе пора завязывать с комсомолом или учись убивать. Там по другому нельзя. Скольких тогда убили, скольких посадили, нам не рассказывали. Не знаю как другие, а я количеством и не интересовался.
 Именно в марте 1956 года меня впервые посетила мысль. «Надо бы понять, что такое марксизм-ленинизм, капитализм, социализм. А то слова знаю, а что за ними стоит ни в одном глазу».
 Однако, в школьные годы, кроме марксизма-ленинизма я познакомился и с религией.
Через две хаты от нашей, в подобной же хате жила бабка Драганака. Дядя Миша Драган умер. Я его не помню. Когда и как он умер, не знаю. Знаю только, что по национальности он был болгарин. Поэтому Драган или Драганов, не важно. Бабка Драганка являлась субботницей. Бабкой Драганкой её звали за глаза, а при личном разговоре тётей Верой. В субботу она, как и правоверные евреи она не работала. Днём в погожие дни сидела на лавочке в тени своей хаты и читала Библию. Вечерами частенько у неё собирались единоверцы и проводили собрания. Потом к ней присоединилась её соседка тётя Федора.
Тётю Федору, её муж, дядя Костя и бил, и ругал, и уговаривал, но в субботу она «паль о паль не ударяла», объясняя моей матери, что « не блюсти субботу» большой грех. Бабка Драганка и тётя Федора уговаривали и мою мать придти к ним на собрание и почитать Библию. Мать сказала, что она православная и дёргаться «туды сюды» не собирается. Читает она плохо, что соответствовало истине, Библию пусть почитает Колька, то есть я, ему не помешает. Библию я читал больше месяца. В ней было только пятикнижье и псалмы. Нового завета в той книге не было. Непривычный стиль изложения затруднял понимание. Но многие сцены довольно явственно проступали в моем воображении.
Когда тётя Вера узнала, что я Библию прочитал, то предложила углублённо изучать её, чтобы я мог стать проповедником. Я отказался. На вопрос «почему» ответил:
 - Извините, тёть Вер, Библия, как я понял, это история древнего племени евреев. В малой
Степени история племён, которые существовали рядом с племенем евреев. Знаете, что интересно? Нет? Тогда существовали фараоны, цари, вожди и мудрецы и сейчас существуют цари, вожди и мудрецы. Тогда существовали пастухи, крестьяне, купцы, мытари и сейчас существуют. Тогда существовали воры, разбойники, б****, б****ны, бандиты, обманщики и сейчас существуют. А ведь с тех пор прошла не одна тысяча лет.
Сменилось больше сотни поколений. Значит, так было, так есть и, следовательно, так будет. Значит, в каждом поколении рождаются праведники и не праведники. Или, можно ещё сказать так, рождаются те, кто обязательно станет праведником и обязательно станет не праведником. Значит, обязательно будут главари у праведников и обязательно будут главари у не праведников. Следовательно, если употреблять вашу терминологию, Бог-творец, надо понимать так, что создал он всех поганцев, не праведников, специально. Если следовать атеистической терминологии, у которых природа – творец, тогда интересно понять, а как она это делает. В принципе быть проповедником работа не пыльная, но нудная. Я ведь в школе комсомольский секретарь и представление о воспитательной работе кое-какое имею. Правда, не такая как у вас терминология, но существо дела одно. Надо из г**** делать конфеты. Надо из не праведников делать праведников. Прочитав, Библию понял – напрасный труд. Если Бог создал не праведников, значит, они ему нужны. Вступать в соревнование с Богом, по-моему, глупо.
К сказанному могу добавить то, что я русский и мне важнее знать историю русского племени, а не еврейского. Вот ты знаешь про землю обетованную, если на русском языке, знаешь про землю, обещанную еврейским Богом евреям. Еврейский Бог пообещал Моисею ту землю, на которой уже жили другие племена. Евреи, вырезая те племена, которые жили на ней, заселяли её. Фашисты уничтожали евреев на своей земле и на той, которую захватили. То есть на той, которую считали своей. Их за геноцид осудили, а евреев не осудили. Срок давности истёк. У всего есть несколько сторон. Я понимаю, что вы обращаете внимание на заветы и на поклонение. Но и моя бабушка не грамотная и, не читавшая Библию, давала дельные советы. Я уже прочитал несколько историй. Историю древнего Египта, историю древней Греции, историю древнего Рима и даже историю Грузии. И знаешь, что интересно, все и всегда воюют, воюют, воюют. Воюют те, кто читал Библию, и воюют те, кто Библию не читал. Вывод такой. Поведение людей не зависит от знания библейских заветов. Не хочу я смущать ваши умы своими проповедями.
 - А чего ты хочешь?
 - Сам не знаю, тёть Вер. Поживём, увидим.
 - Ну, живи, смотри. – Сказала она и ушла, забрав Библию.
 В скором времени она выдала свою дочь замуж за испанца, вывезенного ребенком из Испании в середине 30-х годов прошлого столетия. Женила сына. Продала свою хату и уехала со своими единоверцами куда-то на Северный Кавказ.
 Мать сказала, что она сектантка и что дочка дяди Гриши Мороза замужем за молоканом. И что молокане – сектанты. Так я узнал о существовании религиозных сект. Почему секты и что такое секты мать объяснить не могла. К марксизму, ленинизму, социализму, коммунизму, империализму добавились религия, церковь, секта. Слова явно не русского происхождения, смысл которых я не понимал. О существовании толковых словарей не знал. Спрашивать учителей стеснялся. Ходить в библиотеку и читать Маркса, Ленина Сталина, Толстого, Достоевского и книги прочих умных людей, ленился. К тому же времени у меня на такую ерунду не было. Кроме уроков и дел по хозяйству надо было поиграть с ребятами в кочи. Полазить по оврагам и по горам. Поплавать в водохранилище.
Именно такие занятия для меня в то время были главными, а учение, чтение и работы по дому – второстепенными. Но заноза непонимания, как любая заноза при её случайном касании давала о себе знать. И как любая заноза вызывала нарыв, который не давал покоя.
 В апреле 1956, во время урока в класс вошёл директор школы, Луарсаб Михайлович.
 - Проценко, зайди ко мне в кабинет. Сейчас. С портфелем. – Сказал он и вышел.
Ничего не понимая, собрал книги и тетради в портфель, пошёл в директорский кабинет.
В кабинете кроме директора на стуле сидел мужчина лет тридцати, одетый в обычный гражданский костюм. Когда я вошёл, директор сказал:
 - В одном учреждении с тобой хотят побеседовать. Этот человек отвезёт тебя туда. После беседы пойдёшь домой. Ясно?
 Возле школы нас ждал автомобиль «победа». Мне шёл девятнадцатый год, а я впервые садился в легковой автомобиль. Повезли меня в центр города на улицу Руставели. Центр был для меня чужим и, в некоторой степени, враждебной средой. Сам способ существования в центре и на окраине резко отличались друг от друга. В центре вода под носом, нужник под носом, магазины под носом. Трамваи и автобусы под носом, школа под носом. С нашей окраины за этим всем надо прошагать от двух до четырёх километров. Правда, туалет был ближе. Шагах в тридцати от дома, в огороде.
 Мы подъехали к зданию без вывески. Снаружи оно было похоже на многоквартирный жилой дом. Когда вошли, в проходе у второй двери стояла охрана в военной форме. На втором этаже мы шли по длинному мрачному, слабо освещённому коридору. Завернули на право, в ещё более тёмный проход и шагов через десять, сопровождавший меня человек постучал в дверь. Послышалось:
 - Войдите.
Вошли в кабинет. У стены против двери стол. За столом человек в офицерском кителе.
Сопровождавший меня человек, доложил:
 - Товарищ подполковник, учащийся Проценко из 18-й школы доставлен.
 - Благодарю. Свободны.
Человек вышел. Подполковник обратился ко мне.
 - Проценко Николай Алексеевич?
 - Да.
 - Пройдите к столу. Присядьте.
Я подошёл и сел.
 - Комсомолец?
 - Да.
 - Как учитесь?
 - Нормально.
 - После школы в институт думаете поступать?
 - Думаю.
 - В какой?
 - В кораблестроительный. В городе Николаеве.
 - Любите корабли и море?
 - Не сказал бы.
 - А почему туда?
 - Там живут бывшие наши соседи. Есть где остановиться на первое время.
 - Уверены, что поступите?
 - Полностью нет. Надеюсь.
 - В этом году вас должны призвать на службу в армию. Думали об этом?
 - Нет. А зачем думать? Призовут, пойду.
 - А какие оценки у вас по математике?
 - В основном пятёрки.
 - А вы представляете, в чём суть математики, как науки?
 - Вроде представляю.
 - Скажите.
 - Математика – это наука о правилах количественного сравнения.
 - Молодец. Это вам кто-то сказал или где-то прочитали?
 - Сам догадался.
 - У меня к вам предложение. Мы, вместо службы в каких-либо войсках, определим вас в школу шифровальщиков. Без экзаменов.
 - Но я уже собираю документы для поступления в институт.
 - Собирайте. Езжайте. Поступайте. Если не поступите, приезжайте. Идите в свой военкомат к комиссару, называйте фамилию и говорите о цели прихода. Они вас без проволочек направят в эту школу. Условие. О нашем разговоре ни кому не рассказывайте.
 - А дома? Отцу и матери?
 - Им можно. Но предупредите их, чтобы они тоже никому, даже близким родственникам, об этом не говорили. Договорились?
 - Договорились.
 - Свободен.
Я встал. Сказал:
 - До свидания.
Дверь открылась, и появился, сопровождавший меня человек.
 - Проводите парня к выходу. – сказал, сидевший за столом.
 - Слушаюсь.
Я вышел на улицу, на которой месяц назад разворачивались исторические события. Я понимал, что посетил какое-то управление КГБ. Мне льстило, что мною заинтересовался такой известный орган. Вспомнились слова отца «учись убивать». Как напоминание о прошедших событиях, мимо прошёл патруль. Один милиционер, а с ним два солдата. Не детально, но историю Грузии я знал. Знал, что быть подданными русского царя грузинские цари просились не меньше полторы сотни лет. Знал, что грузинский царь Георгий завещал Павлу не Грузию, потому что таковой тогда и в помине не было, только
Картли. Тогдашний Тифлис с окрестностями. Знал, что Мигрелия, Имиретия, Гурия, Кахетия, Сванетия, Аджария, Абхазия вступали в российское подданство, не спрашивая тифлисских царей. Знал, что персы и турки хозяйничали там, как хотели. Знал, что персы убили Грибоедова за то, что он, женившись на княжне Чавчавадзе, оскорбил их возвышением грузинской знати. Знал, что после того, как царь Павел прислал в Тифлис русские полки, было две русско-персидских войны и десять русско-турецких войн. Слышал, будто бы Хачапуридзе, автор учебника «Истории Грузии», по которому нам преподавали эту историю, на самом деле не грузин, а белорус Пирожков. Короче, официальная история Грузии не отражала действительной её истории. Грузию такой, какая она сейчас сделали большевики. О том, что турок месхетинцев депортировали из Грузии, в истории не писали. О том, что подавляющее большинство русских поселились в Закавказье не по своей воли, в истории не писали. Потом я встречался с потомками русских солдат, загнанных в Грузию на поселение, не по их воле. Молокане и духоборы были депортированы из России при царе. В войну эвакуировали из Таганрога авиационный завод, разумеется, с рабочими. А вот грузин в Россию никто не депортировал. Сами ехали и едут. И грузин в России на много больше, чем русских в Грузии. Между тем русских называют оккупантами, а грузин нет. «Интересно девки пляшут, а политики гундят». Сравнивая, написанное в книгах, с тем, что видел, я всё больше убеждался в правоте отца. Шарлатаны академики. Шарлатаны писатели. А диалектический материализм, исторический материализм и социалистический реализм – шарлатанство высшей пробы.
 Описывая желаемое, как реальное, пишущие сами начинали верить в написанную ими чушь.
 Но понимание этого пришло ко мне позже, а сейчас я с улицы Руставели пошёл пешком к Дезиртирке.
Дизертиркой называли рынок расположенный против центрального железнодорожного вокзала. С проспекта
Руставели свернул на спуск к мосту. На этом спуске толи сам разбился, упав с велосипеда, толи помогли разбиться знаменитому бандиту Камо. Правда, о нём говорили как выдающемся революционере. Революционная деятельность которого, заключалась в грабежах банков и передачи награбленных денег большевистским боевикам. Однако, выйдя на проспект Плеханова решил укоротить свой путь и пошёл через Кирочную а Молоканскому базару. Там сесть на трамвай и по улице Чодришвили, через овраг подняться на свою гору. Я шёл не торопясь, обдумывая предложение. С одной стороны заманчиво, с другой – хотелось съездить с ребятами в Николаев. Мы уже договорились, Толик Малеев, Валера Плиев, Юра Пустовалов и я, ехать из Тбилиси поездом в Батуми, из Батуми теплоходом Россия до Одессы. Из Одессы на такси в Николаев.
А с третьей стороны мне надо было прощаться с комсомолом. За два года секретарства в школе я понял, что такое демократический централизм. Из горкома партии нам, секретарям первичных ячеек комсомола, рекомендовали кандидатуру на пост секретаря, а мы её голосовали и записывали в протокол. В ячейках, то есть в школах, на предприятиях, в учреждениях делалось то же самое. Дирекция, парторганизация обсуждали и предлагали кандидатуру, в райкоме утверждали, потом выносили на голосование. Велась соответствующая кадровая работа, называемая кадровой политикой партии. Уже тогда мне было понятно, что в результате такой кадровой политики, можно подбирать кадры, которые будут работать не на провозглашаемую идею, а на
Тебя любимого. И, что ленинский демократический централизм удобная ширма для любой преступной деятельности. Уже тогда, как говорится, я «набил глаз и ухо» и мог по нескольким фразам отличить партийного шарлатана от партийного идиота. Поступление в институт или в школу шифровальщиков предполагало возможности для карьерного роста. Делать карьеру без членства в комсомоле или без членства в партии – бесполезная затея. Быть членом партии в разряде идиотов не хотелось. Быть членом партии в разряде шарлатанов тоже не хотелось. Ведь прежде чем станешь шарлатаном надо сначала «шестерить». А потом, как товарищ Сталин, заниматься периодически чисткой партийных рядов. Надо менять шестерок, потому что, если не у всех, то у многих появляется желание стать главным шарлатаном. Но есть возможность ни куда не рыпаться и оставаться в разряде дураков. Вопросы специальности меня не волновали. Какая разница кем работать. Сильного желания учиться у меня не было. Не было интереса и к строительству кораблей. Вылезая на гору, огляделся. Внизу распластался город. Отражая лучи, блестела извилистая полоска Куры. За Курой возвышалась Мтацминда, в переводе Святая гора. Хотя буквально – чистая. На гору полз трамвайчик. На горе красовалось большое белое здание, за которым, с ухоженными аллеями был парк. Этот комплекс называли фуникулёром. Почему-то вспомнилась шутливая песенка.
 На Кавказе есть гора
 Высотой большая,
 А под ней течёт Кура
 Мутная такая.
 Если на гору залезть
 И с неё бросаться
 Очень много шансов есть
 С жизнею расстаться.
 Мы народ кавказский
 Ценим любовь и ласки
 Если обманут глазки
 Вай, вай, вай.
 Будем злые мы ходить
 И точить кинжалы,
 А потом её чик-чик,
 Чтоб не убежала.
 Много у нас диковен.
 Каждый из нас Бетховен.
 Много чего у нас есть
 Сразу всё не перечесть.
 Приезжай ты в Орточала
 И спроси Сандро Качала.
 Красный вино будешь пить,
 Мне спасибо говорить.
 Тогда ещё подумал. С таким настроением в институт не поступлю. Зря потрачу деньги на поездку. Пошёл за
бугор, чтобы не попадаться на глаза знакомым с посёлка, чужие по этой тропе не ходили. Сел над откосом оврага, подумал и решил. В шифровальщики не пойду. Дома о вызове в учреждение не скажу. В Николаев поеду. Посмотрю что, где, почём. До осени поболтаюсь. Осенью заберут в армию. Три года прослужу, а там жизнь покажет. Буду дураком. С дурака меньше спроса. И как-то не в тему, без всякой связи с текущими заботами, в голове появилась, совершенно посторонняя мысль.
 - А всё-таки, что такое капитализм? Какой точный перевод этого слова?
 Я смотрел на Мтацминду, по склону которой ползли два трамвайчика.
 - Надо же, Фуникулёр. Ни русское, ни грузинское, ни армянское, ни курдское слово. Чёрти что. Назовут же. Фуни-нюни. Кулёр какой-то. Может быть земо-квемо. Верх-низ.
 Захотелось пить и пришлось направиться к дому.
 Время, как всегда, бежало быстро. Раз, два и майские праздники. Первое мая – день солидарности трудящихся. Праздник заимствовали у американцев. Место сбора, для прохождения демонстрации, у Ленинского района было за мостом имени Челюскинцев. В районе цирка, одиннадцатиэтажки и зоопарка. Направо от цирка подъём к Сабуртало, а налево – подъём к проспекту Руставели с выходом мимо дома правительства, где стояла трибуна, на Ериванскую площадь, на которой стоял памятник Ленину. Разумеется, официально площадь носила имя Ленина. Путь с Лоткинской горы до цирка не близкий и большую часть пути приходилось преодолевать пешком. После мартовских событий совместные патрули, милиционер и два солдата, встречались через каждые пятьсот метров. Недовольство грузин ощущалось. Но Тбилиси в то время населяли русские, украинцы, армяне, курды, азербайджанцы, евреи, немцы, испанцы, греки и прочие национальности, пожалуй, 50 на 50 с грузинами. Кроме того грузины внутри своей нации тоже себя как то позиционировали. Карталинцы, кахетинцы, имиретинцы, гурийцы, сваны, мегрелы, аджарцы. Осетины, абхазы, лакцы, чечены вообще не грузины. В говоре, в одежде у них были различия. И когда на уроках истории
мне говорили о равенстве и братстве, я не мог понять, откуда это равенство и братство могло взяться.
Я не мог сообразить, почему раз у Ленина мать еврейка, а Ленин трахал Крупскую и Арманд, Сталин Аллилуеву, а Грибоедов Чавчавадзе то мы, русские, евреи и грузины побратались. Мало ли кто из русских трахал не русских баб, а не русские трахали русских баб и кто из этих полукровок становился русским, а кто не русским. Какое братство. Если староверы и никонианцы, молокане и духоборы между собой уже не братья и не сестры хотя все русские. Если большевики и меньшевики, эсеры и кадеты, анархисты и монархисты, христиане и мусульмане все русские, но враги. Какое братство если неустанно твердят, что капиталисты и трудящиеся заклятые враги и, что буржуев, капиталистов, империалистов надо безжалостно уничтожать. Какое братство если фашисты с коммунистами сначала целовались, а потом яростно уничтожали друг друга.
Я не мог сообразить, о каком братстве между народами ведут речь, если была гражданская война. Если русские уничтожали русских. Расказачивание осуществлялось руками русских. Раскулачивание и голодоморы осуществлялись руками русских. Храмы рушили русские, священников уничтожали русские. Русские были инструментом в руках немцев, евреев и грузин. История если меня чему и научила, то это выводу. Русским русских стоит опасаться больше чем всех остальных народов вместе взятых. Никто в мире не нанёс России и русским столько вреда, как сами же русские. Русские восприимчивы к слову и не способны к анализу. Доверчивость равносильна глупости. Лакомое поле для шарлатанов и мошенников всех мастей. Правда, я это понял позже, когда переехал в Россию. А тогда моё представление о России не отличалось от представления о ней моего окружения. Для меня своими были те, с кем я учился. К тому, что в городе, в магазинах, где, в основном продавцами работали грузины и грузинки, я со своей русской мордой, получал товар в последнюю очередь, привык с детства. И на такие мелочи не обращал внимания. Хотя Ра гирс, батоно, гмадлобт говорил не задумываясь. (почём, господин, спасибо). При давке в трамвае или в автобусе сволочились так же, как русские сволочатся между собой. Правда, при этом упоминались национальные особенности носов. Но я это не воспринимал, как национализм. Вообще-то кто, где и когда любил пришлых. Грузинам мешали не только русские. Армяне, осетины, абхазы, азербаджанцы, греки и прочие их тоже не радовали. О персах и турках через сто пятьдесят лет их отсутствия они забыли. Иногда я подумывал о том, на кой хрен российским царям нужны были эти единоверцы. Ну, вырезали бы их турки, как вырезали армян. Ну, воевали мои предки с турками за то, чтобы выжили грузины и армяне, а в итоге воевали за то, чтобы они плевали мне в морду. Очень дальновидно. Но, с другой стороны, чем русские, высылавшие из России русских лучше грузин. Чем-то же они им мешали. Встретил пацана, в роду которого, по меньшей мере, в четырёх поколениях не было матерей грузинок. Были полька, украинка, армянка, русская, но он так старался быть грузином и так высокомерно относился к русским, что я диву давался. Встретил грузина своего однофамильца. Он не знал русского языка. Я то не знал, что он грузин, как ни как Проценко. Когда спросил его:
 - А, чего это ты на русском языке не говоришь? – И в ответ услышал: - Ме картвели вар.(Я – грузин) Я обалдел.
- Надо же. Шени деда картвели? (Твоя мама грузинка?)
 - Хо. (Да).
 - Аба, дедас гвари аиге. Эс марталиа икнеба. Укуре Ра сакмеа. Ме Проценко вар, шен Проценко хар. Ме Руси вар, шен картвели хар. Ерунда какая-то. Гаиге? (Ну, мамину фамилию возьми. Так правильно. Смотри, какое дело. Я Проценко, ты Проценко. Я русский, ты грузин. Ерунда какая-то. Понял?)
 - Гавиге. Аба, Ра вкна. Дедико схва гвари ар унда. (Понял. А что сделаю. Мамаша другую фамилию не хочет.)
 - Хо. Сакмеа. Чвени цховреба дзалиан саинтересоа. Аба, ме бодиши. (Да. Дела. Наша жизнь очень интересная.
Ну, извини меня.)
 - Ара ушавс. Каргад икави. (Ничего. Всего хорошего.)
 - Каргад икави.
Так двое Проценко поговорили, чтобы больше никогда не встретится. Но, тогда я сделал вывод, что фамилия и национальность могут не соответствовать друг другу.
 В нашем классе учился один эстонец. Эдик Пэдэр. Скрытность и не общительность Эдика поражали. О его
семье мне ничего не известно. Несколько раз встречал его, идущего со своей мамой под ручку. Они каждый раз шли важно, отрешённо, ничего и никого не замечая. Мне уже тогда подумалось. Вот тебе и «братья». Интересно без драки разойдёмся. Конечно я не думал о эстонской республике. Просто мне хотелось этой важности набить морду. Эдик исчез из класса, как и когда я даже не заметил. Тихо без драки. Видимо они переехали в Эстонию. В те дни я это всё замечал, специально не запоминал и над этим не задумывался. Это был фон не только моего бытия. В этой «среде обитания» я рос. Всё было естественным и само собой разумеющимся. Так же как любая рыба в реке плавает, ищет себе корм, кого-то и чего-то остерегается, замечает, запоминает, не среды не понимает.
 Тем временем демонстранты то медленно, то почти бегом продвигались к трибуне. Демонстрируя сплочённость, свою любовь к правительству и партии. Из репродукторов неслись поздравления. «Гаумрджос чвени самшобло!», а в ответ раздавалось «Ваша!» Демонстрация прошла спокойно.
 Приближались выпускные экзамены. К экзаменам я готовился «спустя рукава». Однако, сдал на пятёрки и четвёрки. Юра Пустовалов и Валера Плиев получили медали. У Толика Малеева оценки были, приблизительно, такие же, как у меня.
 Батуми. Порт. Море. Белый теплоход, забранный после войны у Германии. Каюта. Публика – сливки общества Несколько пар проводят медовый месяц в круизе. Лижутся, в смысле целуются, на палубе, поглаживая друг другу задницы. Млеют. Галантные дедушки с молоденькими любовницами. Одесские евреи и еврейки музицируют на рояле. Мы же, воспитанники нахаловки, не привыкшие к такому стилю поведения, нагло рассматриваем действующих персон. Советская буржуазия, собранная в одном месте, предстала перед нашими глазами впервые. Мы громко, перемешивая грузинские слова с русскими, высказываем своё мнение о ногах, бюстах, задницах, губах и носах дам. На нас оглядываются. Называют нас дикарями, грубиянами, хулиганами. Мы в ответ хохочем и корчим рожи. Пожилые мужики матерились, понося современную молодёжь. Женщины пробовали нас урезонить нотациями. Молодые лезли в драку. Разумеется, мы ни на кого не злились и не обижались. Не психовали. Такие у нас были шутки. Когда видели, что человека начинало трясти толи от страха, толи от злости, мы смеялись и уходили. Через некоторое время, когда человек успокаивался, мы подходили и в зависимости от возраста обращались дядя, тётя, парень или девушка, говорили:
 - Извините нас. Не сердитесь. Мы пошутили.
 - Ну, и шуточки у вас. – Говорили нам. Так завязывался разговор. Иногда нас приглашали в ресторан. Рассказывали, что они о нас думали, а, оказывается, мы не плохие ребята. Узнавали, что мы едем поступать в институт. Желали нам удачи.
 В Ялте, в парке я впервые увидел и услышал Русланову. Она исполняла свои знаменитые «Валенки».
 В Одессу теплоход «Россия» пришёл под вечер. В порту мы наняли такси и поехали в Николаев. Так что Одессу я не видел.
 Ночью приехали в Николаев. Таксист подвёз нас дому, наших бывших соседей. Дядя Гриша и тётя Мария Бронченко со своим сыном Толиком, переехали на свою родину сразу после войны. В Николаеве у них родилось ещё двое детей. Две девочки, которых я не знал. Толик уже работал. Он был старше меня лет на пять.
Они знали, что мы приедем. Встретили нас хорошо. Спать уложили на полу в гостиной. Домик у них был частный. За десять прошедших лет они сравнительно не плохо, по меркам того времени, отстроились. Что сразу нас поразило в Николаеве, так это вода. Сырая питьевая вода с каким-то непонятным неприятным привкусом. Пить её мы не могли. Пили только кипячёную воду или компот. Ещё мы удивились обилию раков.
В Тбилиси раков не было. А тут в каждой столовой и пивной. На следующий день в институте нас поселили в спортзале. Спали на гимнастических и борцовских матах. Наши медалисты собеседование не прошли и к ним скоренько прилетели их папы. Юра и Валера уехали с отцами в Одессу, устраиваться в другие институты. Толик и я пошли на первый экзамен по русскому языку. Писали, не помню что. Толи диктант, толи сочинение.
Главное, результат был плачевным. Толик получил двойку, а я тройку. Он стал собираться к отъезду, а мне через два дня надо было сдавать физику. Остался один. Готовиться к экзаменам было лень. К воде привыкнуть не мог. Настроение паршивое. Худшие предчувствия сбывались. Получил направление на экзамен по физике.
Удивился. Экзамен должен был принимать мой однофамилец. А я считал свою фамилию редкой. День экзамена. Вхожу. Преподаватель, точнее экзаменатор, взяв моё направление и заглянув в него, спрашивает:
 - Проценко?
 - Да.
 - На якой мове будемо размовлятыся?
 - На русской.
 - Чего так? Ты откуда? – Перешёл он на русский язык.
 - Из Тбилиси.
 - Це ж треба. Там теж иднохвамильцы е?
Я пожал плечами.
 - Бери билет и готовься.
 Какие вопросы были в билете, какая задача, убей меня, не помню. В башке вертелась идиотская мысль. «Там грузин Проценко, здесь хохол Проценко. Хохол это подходяще. Интересно, как и почему получаются национальности» Подобная галиматья лезла мне в голову на экзамене по физике. Мои размышления прервал голос:
 - Проценко, иди отвечать!
 Что я мямлил у доски, не знаю. Помню последнюю фразу экзаменатора:
 - На четвёрку ты не тянешь. На трояк наговорил. Такие дела.
 Я вышел из кабинета. В коридоре мня ждал Толик.
 - Как дела? – Спросил он.
 - Опять тройка.
 - Я билет домой купил. Ты дальше будешь сдавать или как?
 - Чёрт его знает, что делать. С одними трояками хрен пройдёшь. Ещё математика, иностранный, химия. Тебе хорошо. Ты сразу отвалил, а здесь будешь пыхтеть и все зря.
- Да уж, пыжился ты. Перед экзаменом ни разу учебник в руки не взял.
 - Знаешь, в башке чушь какая-то. Никак сосредоточиться не могу.
 -Зинкина ж*** покоя не даёт?
 - Пошёл ты. Если бы Зинкина ж***, тогда бы забот ни каких не было бы. Когда уезжаешь?
 - Завтра.
 - Где будешь ночевать?
 - У родственницы. – У него, оказывается, в Николаеве жила дальняя родственница, о которой он при отъезде из Тбилиси ничего не говорил. – Завтра проводишь? – Спросил Толик.
 - Постараюсь. – Ответил я.
 - Ну, пока.
 - Пока.
 Толик ушёл. Перед глазами мелькали абитуриенты. Я вошёл в спорт зал, сел на мат у стены. Спортзал, по сравнению с началом экзаменов, здорово опустел. Суеты, разговоров и хохота не стало. Кто-то сидел с книгами и конспектами, кто-то собирал свои пожитки. Я сидел, бездумно уставившись в окно. Через открытую форточку проникал звук репродуктора. Исполнялась песенка Вано Мурадели.
 Едим мы, друзья,
 В дальние края,
 Станем новосёлами и ты, и я.
 В 1956 году велась усиленная пропаганда, освоения целинных земель в Казахстане. Хрущёв и, окружавшие его придурки считали, раз они там, на верху друг с другом целуются, то переселение русских в Казахстан, без
изменения границ, заставит всех русских и всех казахов облизываться друг с другом «ныне и присно и во веки
веков». Однако, комсомол, являясь партийной «шестёркой», как и положено шестёрки, ответил «есть» и во всех республиках формировались отряды добровольцев.
 - Какой в чертях из меня кораблестроитель, если я за неделю пребывания в Николаеве, не соизволил даже приблизиться к верфям. Мне было не интересно, как их строят. Зачем дурью маяться. – Подумал я. Мне стало ясно, что лезу я не «в свою тарелку», а где моя «тарелка» сообразить не мог.
 Возвращаться домой не хотелось. Часы монотонно отсчитывали секунды, показывая, что обед давно прошёл и приближалось время ужина. Пришлось подняться с мата и направиться в столовую. Взяв тарелку борща со шматком сала, сто грамм сметаны, стакан компота и хлеба, поел. Вышёл во двор, сел на лавку и просидел до темна. Тогда-то и пришло решение. Завтра с утра иду в райком комсомола, прошусь, чтобы направили меня покорять целину. За казённый счёт посмотрю, что к чему. До осени до ноября повкалываю, потом армия. После армии, если понравится на целине, вернусь на целину, если не понравится, вернусь домой. К тому времени, может быть, соображу, чего мне надо. Решение принято, надо действовать.
 Утром в райкоме комсомола, очередному покорителю целины, были рады. То, что я был комсомольцем из Грузии, никого не смутило. Сделали уточнение. На целину в Казахстан меня не пошлют. На Украине своя целина. Надо развивать капитальное строительство в Донецкой области. У меня в мозгах, что-то чиркнуло.
 - Как Вы сказали? – Переспросил я. Инструктор удивлённо посмотрел на меня и повторил:
 - Развивать капитальное строительство в Донецкой области. Бывшем Сталино. Что вам не понятно?
 - Значит капитальное строительство. – Сказал я .
 - Ну, да. Строить надо основательно. Капитально. Там организуется новое предприятие по изготовлению железобетонных конструкций. Вы будете одним из основателей этого предприятия. Пионер. Согласны?
 - Согласен.
 - Отправление через пять дней. Сбор здесь. Билеты и документы будут у сопровождающего. Ясно?
 - Ясно.
 - Значит до встречи во вторник, в восемь часов утра.
 - Понятно. До свидания.
 По дороге из райкома комсомола к институту, делал умозаключения.
 Капитально – значит основательно.
 Капитальный ------- основательный.
 Капитал ----------- основа.
 Капиталист ------- основатель.
 Капитализм ------- основательность.
С каких пор и почему основательность это плохо?
 С какой стати капитализм – загнивающая система? Как может основательность загнивать? Почему переводчики «Капитала» не перевели слово капитал на русский язык? Почему вся жидовская кодла от Троцкого до Луначарского не хотела говорить это слово на русском языке? Почему гении Ленин и Сталин не говорили это слово на русском языке? Разве они не знали, как капитал и его однокоренные слова переводятся
на русский язык? Согласиться с тем, что вышеперечисленные деятели не знали, как переводится капитал на русский язык, я не мог. Значит шарлатанили. Прав отец. Засерают мозги академики.
 Я сам мог говорить, смешивая грузинские слова с русскими, но никогда не говорил подобным образом с теми,
кто не понимает значения грузинских слов. Так у меня пропало доверие к газетным статьям и книгам. Значение слова капиталист в смысле грабитель и сволочь не соответствовало сути. Я понимал, что среди капиталистов могут быть сволочи, но и среди рабочих и чиновников сволочей достаточно. А Ленин со Сталиным не сволочи, если лепят такую пургу. Но если они не знали, что капитализм это основательность, то какие они к чёрту гении. Так фуфло недоразвитое. Такие крамольные мысли появились в моей голове. О том, что коммунисты с крамолой не чикаются, мне не надо было объяснять. «Да, - Сказал я себе.- влип ты, Николаша. Придётся до всего докапываться самому».
 Я рос не в изолированном дворце. Я рос в Тбилиси, который грузины считали маленьким Парижем. Капиталистов я там не видел, а щипачей в трамваях видел, вымогателей копеек у учеников видел. Продавцов, грузин, так как магазины были их вотчиной, обвешивавших всех подряд, видел. Кроме того, давать сдачи до рубля, они считали личным оскорблением, а на требование сдачи говорили:
 - Вай, нищий? Скажи. Так дам.
 Видел и лично знал мясников азербаджанцев, виртуозно подкладывавших по двести и более граммов костей,
когда у них покупали килограмм мякоти. Знал стекольщиков, нанимавших пацанов, чтобы они во время каникул били в школе стёкла. Знал продавцов пива, подававших не пиво, а пену в кружках. Парикмахеры армяне брали за стрижку две прейскурантные цены. Не говорю про русских, потому что у них была иная сфера
деятельности. Рабочие на предприятиях. В основном мастеровые. Греки занимались прокладкой городских коммуникаций. Канализация, водопровод и пр.. Курды были дворниками и грузчиками. Евреи – среднее руководящее звено. Мастера, начальники, профсоюзные и партийные секретари. Дантисты, юристы, фотографы, артисты. Короче, социализм маячил передо мной во всей своей неприглядной сущности. Киношный и книжный социалистический реализм не соответствовал тому социализму, который меня окружал. Я не знал и не видел, как живут в капиталистических странах. Но если сущность капитализма – основательность, то какова сущность социализма. Уравниловка?
 Размышляя подобным образом, я вдруг понял, что какая-то конкретная профессия меня мало интересует. Я тогда не понимал, что мои размышления относятся к разряду философии. С этого момента думать об институте перестал и решил забирать документы.
 Вечером проводил Толика и с тех пор ни Толика, ни Юру, ни Валеру не видел. Разошлись, как в море корабли.
Закончился этап родительской опеки. Надо было учиться кормить себя самому. Слава Богу, что я не считал себя умным и не собирался ни кому рассказывать о своём понимании капитализма. У меня не появилось анти коммунистических чувств. Я не воспылал ненавистью к режиму. У меня, где-то в подсознании появился устойчивый интерес к окружающему меня миру. Пока смутно, но хотелось понять причину, которая заставляет
всё и всех двигаться. Я знал о Боге, но Бог, это было что-то эфемерное, расплывчатое, смутное. Мне хотелось
чёткости и конкретности. Например, я уже знал, что капитализм это основательность, а Бог, как и коммунизм вроде что-то, но в представлении ни то, ни сё. Все побеждающее учение Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина, я не изучил. Сталин, оказался какой и бякой, потому что у него развился культ личности. Хрущёв – герой. Он разоблачил Сталина, после того как тот умер. Сообразив, что жить придётся среди разнообразных
мошенников воров и бандитов и, что эта категория людей, естественная составляющая человеческого бытия, так же как и солнце, ветер, вода, трава и пр. и расстраиваться по этому поводу нет никакого смысла. Надо научиться распознавать их и не вступать с ними в контакт. Потом, этот период истории, назовут «хрущёвской оттепелью». Возможно, для людей пишущих и читающих, интересующихся литературой, музыкой, политикой так оно и было. Но для дураков, вроде меня, не читавших газет, журналов и книг, не слушавших радио, потому что его у нас на посёлке просто не было и электричества не было, этот период определялся формулой «хрен редьки не слаще». Привычка читать, кроме, разве, учебников у меня не могла появиться. Зато привычка смотреть, видеть и запоминать различные нюансы в окружающем меня мире и сопоставлять их, развивалась.
 Когда пришёл забирать документы, секретарь меня укорила.
 - Дурачок вы, молодой человек. Отсев огромный, а ещё три экзамена. Если сдадите на тройки, поступите обязательно, а на вечернее отделение с гарантией. Потом сможете перевестись не дневное отделение.
 - Спасибо на добром слове. – Сказал я. – Но здесь такая вода, пить которую не могу привыкнуть. Когда ехал сюда не знал о качестве вашей воды.
 Нас, комсомольцев – добровольцев, собралось семь человек. Два добровольца недавно вернулись из мест заключения, Один доброволец пришёл из армии, а девка, которую он любил, кому-то «ноги расширепила». Две девчонки-детдомовки. Дядя лет сорока, впоследствии оказалось, страдавший запоями. Я, которому было всё равно куда ехать, зачем ехать, что делать. Работник райкома, сопровождавший нас, у которого были наши документы, билеты и подъёмные деньги. Карты, непременный атрибут экипировки, наряду с ножиком, блатных особей. Они дали нам кликухи. Мне прилепили кликуху Студент. Несмотря на свое нахаловское воспитание, я не курил и в карты играть не любил. Я был не азартным человеком. Когда сопровождающий показал наше купе, я не раздумывая полез на верхнюю полку. Блатные устроились внизу. На приглашение:
 - Студент, идём, покурим, а потом в очко. Может тебе пофартит. – Я ухом не повёл.
 Доброволец, с кличкой Сивый, толкнул меня в бок. Я не дружелюбно посмотрел на него и сказал:
 - Я не студент.
 - А кто ты?
 - Николай.
 - Может быть, ещё отчество скажешь?
 - Алексеевич.
 - Идём, потолкуем.
 - Я не идиот. Соображаю, что без дыма не сдохну. Не курю.
 - Ну, ты. Кому сказал. – И он дёрнул меня за штаны.
В Нахаловке рукоприкладство считалось великим оскорблением. Любые словесные изыски не считались оскорблением. Говори, что хочешь, но без рук. Привычка – вторая натура. И я изо всей силы лягнул его ногой
в лицо. Он головой ударился о соседнюю полку. Его друг встал на защиту и ударил меня кулаком в грудь. Я на верхней полке, лёжа, стал отбиваться ногами. Запойный мужик стал их удерживать. Из соседнего купе прибежали остальные добровольцы. Блатные матерились по-русски. Я стал материться по-грузински.
 - Тквени деда ки …. ена, твалеби, пиреби, тракеби и т.д.. Перечислял маму, язык, рты, глаза. Для моих противников непонятная речь была полной неожиданностью, для остальных тоже. Все остановились, умолкли, сопровождающий спросил:
 - Чего ты порешь?
 - Матерюсь.
 - По какому?
 - По-грузински.
 - Грузин, что ли?
 - Нет. Русский. Из Грузии.
 - Чего вы не поделили?
 - Ничего не делили. Так просто. Шутим.
Обращаясь к друзьям уголовникам.
 - Что вам от него надо?
 - Ни хера не надо. Покурить пригласили.
 - И что?
 - Сам видишь. Драться стал.
 И опять ко мне.
 - Ты, псих?
 - Нет. Сказал, что не курю.
 - Уроды. – Подытожил сопровождающий.
 - Успокоились?
 - Я да, Они не знаю.
Они тоже успокоились. Сивый пошёл в туалет сделать примочки.
Доехали мы в Петровский район Донецка без происшествий.
 Сопровождающий передал нас и наши документы представителю отдела кадров. Встреча состоялась без речей и музыки. Нам выдали двухнедельное пособие, с которым уголовники сразу же исчезли, оставив свои документы. Ребят поселили в палатках, а девчат на квартиры в частные дома. Я впервые смотрел на дымящиеся терриконы. Что терра - земля и что гео – земля знал, так как слышал слова территория и география.
А чьи они греческие или латинские не знал. Слово кон знал по словосочетанию «на кону два рубля». «Ставь на кон». Знал слово концерт. Видимо, кон переводится как место или куча подумал я. Скорее всего, куча, раз такой бугор называют терриконом. Ну, русаки, нахватали слов из разных языков, как собака репьёв, сразу не сообразишь что к чему. Вокруг террикона хаты. Низкие серые. Военные развалины не снесённые и не восстановленные.
 Вышел в степь Донецкую
 Парень молодой.
 Песня была, а степи не было. Фанфар не было. Девушки пригожие не улыбались. Была огороженная площадка
размером, приблизительно, триста на триста метров. Сарай из досок с щелями, в котором работали несколько арматурщиков в одном углу и несколько модельщиков, делавших деревянные формы для заливки бетона, в другом углу. Растворный узел с бетономешалкой, кучами песка и породы, и ящиком для цемента. Не далеко от въезда контора, тоже из досок. Два стареньких газончика и один подъёмный кран типа «Пионер». Ещё были пыль в сухую погоду и по колено грязь в дождь. Большая часть добровольцев приехали из районов Западной
Украины, «Западенци», так называли их местные. Меня почему-то назвали москалём, хотя мой диалект был грузинским, а не московским. Я старался подражать местному говору, но сразу не получалось.
 Направили меня в бригаду грузчиков. Бригада состояла из двух женщин лет тридцати и мужика, дышащего парами самогона. Казалась, что любая пища в его утробе превращается в самогон. У него всегда заплетался язык и он всё время покачивался. Я видел алкоголиков, но такого впервые. Я был для них долгожданным пополнением, поэтому моё появление они встретили радостными восклицаниями. На бригаду имелся следующий инструмент. Один лом, одна кирка и две лопаты на каждого. Одна лопата штыковая, другая совковая. Лист железа, два не два метра, на который мы нагребали породу, чтобы потом легче было брать её совковой лопатой и бросать в кузов машины. Социалистический труд красовался перед моими глазами во всём своём великолепии. За песком ездили в карьер, а за щебнем к террикону. Никто из членов бригады мною не интересовался. Я тоже не выпендривался. Они работают, и я работаю. Они остановились, и останавливался. Они вздыхали, и я вздыхал. Они ухали, и я ухал. Разговоры в бригаде между шоферами и грузчицами велись на одну тему. У кого из знакомых з***** в какой стакан лезет или не лезет. В стограммовый или в хрущёвский гранёный. Кто из баб больше помочится в полкиловую банку и меньше разбрызгает. У кого струя плотнее. Тут же проводили соревнование. Хохотали. Лапали друг друга. Короче, развлекались, как умели, не обращая на меня никакого внимания. Грузили не торопясь, размеренно. Свежий воздух, движение, непривычная нагрузка. Сначала все мышцы болели, но через неделю всё встало на своё место. Вырос аппетит. Я чувствовал прилив бодрости, и заметно прибавилось силёнки. Вскоре разговоры о з****** и красоте половых губ, больших и малых, мне наскучили. Эффект новизны пропал. В перерывах между ходками машин,
развалившись на траве под лучами августовского солнца, занимался выяснением, почему основательность плохо. Я слышал, что Ленин написал книгу с заглавием «Развитие капитализма в России». Её я не читал, но думал так. Если бы Ленин написал заглавие по-русски «Развитие основательности в России» стал бы он революционером или не стал. Неужели он не мог соображать по-русски. Или в нём сидела болезненная ненависть к царю и к монархии такая, что он думать кроме как об их уничтожении ни о чём другом не мог.
Люди, зациклившиеся на чём-то одном, были перед моими глазами. Алкоголик, кроме как о выпивке, ни о чём другом не думал. Грузчиц кроме флирта ничего не радовало. Как там, у Лермонтова «Одна, но пламенная страсть». Я смотрел на своих коллег по работе и рядом с ними представлял, на другую тему, но такого же зацикленного Ленина. В результате таких размышлений Ленин, в моём понимании, на гения ни как не тянул.
 Делиться своими мыслями с окружавшими меня людьми не имело смысла. К тому же, я понимал, что скатываюсь в оппортунизм, а коммунисты оппортунистов не жаловали, поэтому следовало держать язык за зубами. Тогда-то и встал передо мной вопрос. Ладно, социализм и коммунизм – чушь. А что не чушь? Как правильно-то? Но, как я уже написал, я человек не азартный. Подумал и подумал, выяснять не спешил. Часы тикали. Подошло время получать аванс. Бригадный алкоголик засуетился. Мол, Николаша, у тебя первая получка и её надо бы обмыть. Вообще-то у меня это была не первая получка. Я во время летних каникул работал с отцом на тарной базе. Разбирал повреждённые ящики. Отец с другими мужиками ящики сбивал. Так что зарплату получал, начиная с восьмого класса. После десятого класса работал летом в совхозе. Сажал деревья вдоль ограды по всему её периметру. Даже ездил в командировку в Цители Цкаро на прополку кукурузы вместе с четырьмя грузинками. Но порядок или традицию нарушать не стал. В день аванса купил бутылку водки, и мы её во время обеда, на свежем воздухе у подножья террикона, раздавили. Всем досталось поровну.
 Через месяц работы грузчиком, не по моей просьбе, меня перевели помогать трём женщинам. Они делали блоки из алебастра для внутрикомнатных стеновых перегородок. Они были местные. Две по возрасту годились мне в матери, а третья оказалась младше меня. Когда мастер привёл меня к ним на рабочее место, к металлическому столу, стоящему на пружинах, а под столом на двух уголках был прикреплён электродвигатель. Разобрать, кто из них кто было невозможно. Комбинезоны, заляпанные алебастром. Платки,
повязанные, как у правоверных мусульманок, когда видны только глаза. Стол, на котором лежало две разборные формы, назывался вибратором. В мои обязанности входило из сарая приносить в вёдрах алебастр. Приносить арматуру. Переворачивать и складывать подсохшие блоки. Одним словом я был подсобником. Темы разговоров сменились. Катюша смеялась над тем «як говорит москаль», хотя я сказал, что я не москаль, а «ме тбилисели вар», мол, я тбилисский. Она произносила букву г мягко, делая ударение на втором слоге. Такое г для меня не было в новинку. У грузин вообще три способа произношения буквы г. Мы сошлись на том, что если я не москаль, то точно кацап. Женщин интересовало «яко воно там життя». «Та ны чого життя. Живем.», говорил я, пытаясь освоить «украиньску мову». Все трое прониклись ко мне уважением. Я не курил, спиртным не увлекался. От предложений выпить отказывался. Похабщину не произносил. На похабщину других не реагировал. Говорят, и пусть говорят. Не ленился, был разговорчив и сообразителен. В долг не брал и в долг не давал. Не отговаривался тем, что у меня нет денег или тем, что деньги самому нужны позарез. Говорил, что я не ростовщик и финансовыми операциями не занимаюсь. Моей зарплаты мне хватало с избытком, так как в карты не проигрывал, на водку и курево не тратился. Само собой получилось, что выпивохи, картёжники и женолюбцы ко мне в друзья не набивались и я тоже их, вроде бы, не замечал. Тем не менее, меня заметили.
Секретарь партийной организации обратил на меня внимание. Сначала спросил, комсомолец ли я. Я ответил, что комсомолец. Потом спросил, встал ли я на комсомольский учёт и узнав, что нет, пожурил. Я объяснил ему, что у меня призывной возраст и через месяц или два меня заберут в армию. Поэтому я не вижу смысла становиться на учёт. Я сказал ему и о том, что в школе был секретарём комсомольской организации школы, знаю о наличии «мертвых душ» и не хочу создавать проблем комитетчикам. Он согласился с моими доводами и спросил:
 - Вечерами чем занимаешься?
 - Да так. В основном ни чем. Валяюсь в палатке на койке и просматриваю учебник по физике или по английскому языку.
 - Я дам тебе свою рукопись, Прочтёшь и скажешь своё мнение. Не против?
 - Нет. Не против. Приносите, прочту.
 Он принёс. Это была не большая повесть о сыне полка. Рукопись я прочитал. О сыне полка книга уже была. Её написал Валентин Катаев. Это явление в литературе было обозначено. Ничего нового в ней я не увидел. Поэтому, не лукавя так и сказал, добавив, что если здесь не вымышленные персонажи и события, то как исторический материал это, конечно, ценно. К тому же в соцреализме важны маяки, а маяк уже есть.
 Через несколько дней после этого разговора, партсекретарь сделал мне лестное предложение. Сказал, что есть возможность устроить меня в Высшую партийную школу. По тем временам это предложение являлось проявлением высокого доверия, и только такой дурак, как я смог от него отказаться. Свой отказ я мотивировал тем, что мне всё-таки следует отслужить в армии, поднакопить жизненного опыта, прежде чем заниматься таким благородным делом, как партийная работа.
 Значение диплома Высшей партийной школы я понимал. Это вступление в клан номенклатуры. Это гарантированное место руководящего работника. Это дворянство советского образца. Присутствуя на заседаниях и конференциях в райкоме комсомола, видел, как происходят назначения и перемещения кадров. Когда читал в учебнике истории о боярах и дворянах, заметил схожесть. Мне стало ясно, что большевики, борясь с дворянами, как с личностями, сам институт дворянства не уничтожали, как не уничтожали и институт проповедников, назвав их комиссарами. От того, что название Царскосельский лицей поменяли на название Высшая партийная школа, цель обучения осталась прежней. Там готовили кадры для служения царю и отечеству, здесь готовят кадры для служения генсеку и партии. Разница лишь в том, что сейчас нет столбовых дворян, так в этом нет ничего страшного, пройдёт время появятся столбовые.
 Три месяца ни срок. Тяп-ляп и они пробежали. Начался призыв в армию. Ребят вызывали в военкомат. Они проходили комиссию, получали предписания, некоторым приносили повестки с обозначением срока отправки, а про меня забыли.
 Возмутившись такой несправедливостью, пошёл на приём к комиссару.
 - В чём дело, молодой человек?
 - Хочу узнать, почему меня не призывают в армию.
 - Интересно. Дайте ваше приписное свидетельство.
Я подал. Он полистал его и улыбнулся.
 - Николай Алексеевич, подумайте сами, откуда мы знаем, что Вы есть, если не состоите у нас на учёте. Вы приехали, а придти в военкомат не соизволили. Вы даже не снялись с учёта по месту жительства в Тбилиси. Так что претензии не к нам.
 - Что же теперь мне делать? Ехать в Тбилиси, чтобы забрали меня в армию?
 - Необязательно. Мы пошлём запрос в Тбилиси, там вас снимут с учёта, здесь мы поставим вас на учёт, а потом призовём. Придётся подождать недели две или три. Согласны?
 - Согласен.
 - Вот и молодец. А пока гуляйте.
 Через две недели принесли повестку на медосмотр. Заключение врачей: к службе в Вооруженных силах СССР годен. После медосмотра сообщили.
 - Будете призваны в авиационную часть. Довольны?
 - Хорошо, что не в Морфлот. А так всё равно.
 - Почему?
 - Три года службы, а не четыре.
 Через неделю после медосмотра принесли повестку с указанием увольняться с предприятия и такого-то числа явиться в военкомат к восьми часам утра для отправки.
 В течение дня меня рассчитали. Полученные деньги переслал родителям. Оставил себе на три дня на еду. Провожать было некому, так как без водки, какие друзья и какие проводы. А я на водочную дружбу не зарился.
 К тому времени я получил место в общежитии. В октябре в палатке было холодно. Соседи по койке, уже отслужившие, посоветовали призываться в старье. Сказав, что новое или заберут дембеля, или порежут попутчики. «Дерьма везде хватает». С таким резюме я согласился и правильно сделал. Приличный спортивный костюм, костюм тройку, рубашки, майки, трусы. Носки, туфли, Фуфайку- стёганку оставил соседям по комнате. Оделся в засаленное и потёртое старьё. Короче, всё, что просилось на свалку напялили на меня.
 - Мыкола, одягайся теплише. Побильше одягай. Куды поидыте хрен знае. Буде жарко выкыдай не жалко. –Казав дядько Петро.
 - Хай буде як кажеш. – Ответил я. Укутался, как капустная кочерыжка и ушёл в военкомат с небольшой сумкой, в которой лежало четвертушка мыльного куска, стиранная цветная тряпка вместо полотенца, буханка хлеба, пять луковиц, полкило солёного сала, карандаш, чистая тетрадь и учебники.
 В военкомате нас собралось человек пятнадцать. Велев построиться в одну шеренгу у стены в коридоре, военком спросил:
 - Есть такие, кто не желает идти в армию? Если есть шаг вперёд.
 К моему удивлению один призывник вышел из строя.
 - Один есть. Остальные все желают?
 Мы молчали.
 - Нежелающий на месте остальные на – право!
 Мы повернулись.
 - На выход в машину шагом марш!
 Во дворе нас ждал крытый парусиновым тентом грузовик с лавками вдоль бортов.
 
 АРМИЯ.
 Нас привезли в Донецке в какой-то спортзал. Призывников в спортзале было много. Построили нас шеренгами поперёк зала. Шеренга от шеренги находились в трёх шагах друг от друга. Скомандовали носильные вещи (рюкзаки, сумки, чемоданы) сложить у ног и сказали, что место каждого у его вещей. По залу не ходить, из зала не выходить, кроме как в туалет. На выходе стоял караул, из сопровождавших нас военных.
В зале проходила передача нас «покупателям». Сказали, что повезут нас ШМАС – школу младших авиоспециалистов, но в какое место повезут, не сказали. Балагур – старшина, расплываясь в улыбке, обрадовал нашу группу.
 - Не дрейфь, ребята. Всё будет хорошо. Жопа в масле, нос в тавоте, но зато в воздушном флоте. Погоны голубые. Девок кадрить проще простого.
 Ночевали мы на голом полу. Мне в моих одёжках было не холодно и не жёстко. Сумка с книгами, с хлебом и салом завернутых в тряпицу, с шапкой уложенной сверху, служили хорошей подушкой. До утра я спал не просыпаясь. Деревянный пол ни чем не отличался от топчана, деревянного стеллажа с четырьмя ножками, на котором я спал дома. Ложе привычное и родное. Одно отличие, с пола некуда было падать. Ребята, привыкшие форсить, которым важны не условия, окружающие их, а стиль в одежде и поведении, дрожали, ёжились, бухикали. Их губы были похожи на куриное гузно, такие же припухлые и с синеватым отливом. Середина ноября в Донецке, не лучшее время для форса. В то время появились группы молодёжи, которых называли стилягами. У стиляг, видимо, стиль имелся, разум отсутствовал. Ведь для разных условий и для разных мест стиль должен быть разным. Одно дело рисоваться, другое дело поход или работа.
 Утренняя суета тем временем закончилась и нас строем повели не на вокзал, а на грузовой терминал. Состав из крытых товарных вагонов с одним пассажирским вагоном готов был заполнить нами своё пустующее чрево. В торцах вагонов по два яруса двухметровых полок. В центре вагона чугунная печка. Бачок из оцинкованного железа с водой и с прикреплённой к нему тросиком алюминиевой кружкой. Рядом с печкой металлический ящик с углём и с дровами.
 К каждому вагону подвели по полста человек. Построили в две шеренги лицом друг к другу на расстоянии двух шагов. Велели развязать рюкзаки, раскрыть сумки и чемоданы и поставить их перед собой. Вдоль строя шли майор со шрамом на правой щеке, как оказалось наш командир батальона, два старших лейтенанта и два старшины. Офицеры и старшины, пара на каждую шеренгу, проверяли поклажу. Спиртное из бутылок и грелок сразу выливали на рельсы. Большие столовые ножи отбирали. Шмонали молча. Без вопросов и наставлений.
На каждый вагон были один офицер и два сержанта или старшина и сержант и пятьдесят призывников. Группа, если по военному то подразделение, прошедшее шмон, грузилась в вагон. В пассажирском вагоне размещались командный состав и продовольствие. Вечером поезд тронулся из Донецка к месту нашей службы. Ехали ночами. Днём состав отстаивался в тупиках. Ехали долго, Ехали две с половиной недели. Служба пошла. Срок службы убывал с каждой прошедшей минутой. Ни каких тягот я не замечал. Дежурили по трое. На стоянках надо было запастись водой, углем, дровами. Подмести пол в вагоне, поддерживать огонь в печке. Дома я подметал и в хате и во дворе. Носил на коромысле по два ведра воды, на гораздо большие расстояния, чем здесь. Топил печку и в хате и во дворе. Варил суп, жарил картошку и яичницу, кипятил воду, стирал носки, брюки, майки, трусы. Гладил утюгом на древесных углях. Пёк оладьи. На ЖБЗ разгружал вагоны с цементом, известью, алебастром. Грузил щебень и песок. Обжигал проволоку на кострах, для вязания арматуры. Таскал и рубал толстую проволоку. Махал кувалдой, киркой и ломом. Копал и тяпал в огороде. А в промежутках между этими занятиями делал уроки, читал книги, иногда размышлял и гулял. Сейчас времени для размышлений появилось предостаточно. Отдежурил сутки и валяйся на полке. Размышляй, сколько влезет.
Поел, попил, умылся, сбегал в туалет вот и вся служба. Ночью спишь под стук колёс. Красота.
 Так как мои сердце и голова не были загружены любовью, потому что дома я ни на кого из девчат глаз не положил, а в Донецке времени не хватило, то ни какие волнения, заботы и переживания меня не беспокоили.
Поэтому, разобравшись с капитализмом, я стал размышлять о народе. Мои размышления носили своеобразный характер. Меня заинтриговали два слова. Народ и люди. Оба употребляются только во множественном числе.
Вспомнилось, что народники ходили в народ, а из народа выходят в люди. Вспомнились строки из стихотворения Н. А. Некрасова. «Выйдешь в люди, всё с вельможами будешь дружество водить. С молодицами пригожими шутки вольные шутить. И спокойная и праздная жизнь покатится шутя». Значит народ это не люди, а люди – не народ. Значит, те, кого народили и есть народ, а потом кто-то из этого нарождённого народа выходит в люди, а кто-то в люди не выходит. Например, мне выйти в люди пока не получилось. Офицеры - люди, а солдаты – народ. Интересно девки пляшут. Я достал записную книжку и в ней записал. Население = Народ + Люди. Вельможа – человек, который может повелевать. Вспоминая прочитанную Библию, вспоминая прочитанное в истории, заметил одно постоянное явление. Всегда были вельможи, всегда были исполнители и всегда были преступники. Всегда, везде и при любых политических режимах. Что же получается. Повелители, исполнители и преступники величина постоянная при любых политических и экономических режимах. Религии, идеологии тоже всегда присутствуют, только изменяется их содержание. А что же является причиной такого постоянства? На этом тогда мои размышления прервались. Мы приехали в Саратов. В Саратове лежал снег. Мороз ниже минус пяти градусов. На металлических скобах внутри вагона иней. Не только дежурные, но уже пол подразделения, в том числе и я, ходили за углем. Вода в бачке замёрзла. В консервных банках тоже появились льдинки. Состав стоял не в тупике, а на запасном пути. В штабной вагон грузили консервы, галеты, хлеб, сахар, чай. По всем признакам мы должны были ехать долго без пополнения запасов. Из Саратова тронулись засветло и я в не большую щель, прежде заткнутую газетой, увидел Волгу. Вытащить газетный комок заставил непривычный гул. Мы ехали по мосту. Волга и её берега, покрытые снегом, сливались с серым небом. Закончился гул. Привычный перестук колёс о рельсы, сообщил, что Волга позади. В связи с Волгой вспомнились Стенька Разин и Емельян Пугачёв. Знаменитые разбойники, посягавшие даже на царский престол. В истории писали, что они возглавляли освободительное движение угнетённого крестьянства. Ерунда какая-то. Что же Разин и Пугачёв думали, что, став царями, им не нужны будут чиновники, не нужны будут налоги, исчезнут воры и бандиты, исчезнут соседи, которые не будут совершать набеги. Идиотики. Свободы захотели. Откуда ей взяться в такой среде. А Ленин ведь тоже с Волги. Толи гений, толи идиот. Ведь если есть управитель, то должна быть система управления. Если есть система управления, то должны быть управляемые, а среди их всех должны быть преступники. Хрен на хрен менять только время терять. Чего революционеры и большевики добились? Дворянство царское уничтожили, царя уничтожили, потом стал царём генеральный секретарь и вокруг него коммунистическое дворянство. Воры есть? Есть. Бандиты есть? Есть. Мошенники есть? Есть. Алкоголики есть? Есть. Жратвы в обрез? В обрез. Армия есть? Есть. И где она эта пресловутая свобода? Тюти. Как хочешь, крути, как хочешь, верти, с какой стороны не взгляни система управитель – исполнитель – преступник данность. Любому управителю нужны исполнители, а среди исполнителей обязательно будут преступники. Неужели такого пустяка «гениальные» философы не понимали? Личности приходят и уходят, но система же не меняется. А что же меняется? Поражённый своим открытием стал что-то бормотать. Сосед, лежавший на полке рядом со мной, своим вопросом вернул меня в реальность.
 - Ты чего? Что с тобой?
 От неожиданности я акнул.
 - А? В чём дело?
 - Ты заболел? Бредишь что ли?
 - А-а, это. Нет, не бредю.
 - Девка приснилась?
 - Ага.
 - То-то. Смотрю на тебя, ты всё время задумчивый. Любовь выше крыши?
 - Ага. Любовь. – Снова агакнул я, с трудом возвращаясь в вагонную обстановку. – Где едем?
 - В Казахстан въехали. Куда-то в Среднюю Азию везут.
 Надо размяться, решил я, и переключиться на что-нибудь другое, а то за тронутого разумом сочтут. У печки сидели курящие и травили анекдоты. Послушал анекдоты. Смеяться не хотелось. Поразительно. День, а мы едем. Через щель образовавшуюся отодвинутой створкой, просматривалась степь с мелкой сухой и серой растительностью. Ни каких построек не было видно. После гор Закавказья, субтропической растительности на побережье Черного моря, хмурых с дымком терриконов Донбасса, степь показалась мне тревожной и не уютной. На что же переключиться? Степь, стук колёс на стыках рельсов. Однообразная степь, как долгий звук на одной ноте и ритмичный стук колёс. Музыка степной дороги. Тук, потом пауза на межосевое расстояние колёсных пар вагона и длины рельс, снова тук, снова пауза. Как ритм стихотворений промелькнула мыслью. Может быть, учиться писать стихи? – Подумал я. А что, идея хорошая. И время будет незаметно бежать, и дурные мысли в голову лезть не будут. Попытка не пытка. Почему не попробовать?
 Поэзией, как таковой я не увлекался. Если быть откровенным, то ни чем я не увлекался. Что задавали, то и учил, чтобы получить приличную оценку. Ни более того. Из Пушкина знал наизусть начало из «Евгения Онегина». «Послание в Сибирь», «Я помню чудное мгновенье…», «Буря мглою небо кроет…». Из Лермонтова
«Белеет парус одинокий…», «Тучки небесные вечные странники…», «Бородино» почти полностью, несколько отрывков из «Мцыри» и «На смерть поэта». Из Некрасова «Вот парадный подъезд…», «Стой ямщик. Жара не сносная.» и « О, Волга, колыбель моя! Любил ли кто тебя, как я…». Из Маяковского «Стихи о советском паспорте», «Товарищу Нетте, пароходу и человеку», кое-что из поэмы о Ленине. «Говорим Ленин – подразумеваем партия, говорим партия – подразумеваем Ленин». «Если б выставить в музее, плачущего большевика…». Из Есенина: «Выткался над озером алый свет зори» и «Молодая, с чувственным оскалом…».
Четыре строчки «Если кликнет рать святая: - Кинь ты Русь, живи в раю! Я скажу: - Не надо рая. Дайте Родину мою». Ещё «В этой жизни умирать не ново, но и жить, конечно, не новей». Из современной поэзии знал несколько песен. «Хороши весной в саду цветочки», «Одинокая гармонь», «Маруся, раз, два, три». Знал «Посеяла ягирочки», «Окрасился месяц багрянцем», несколько частушек. Вот в основном и весь мой поэтический багаж. Как писать стихи представления не имел. Поэтическим вдохновением не страдал. Подумал, подумал и решил сформулировать принцип, по которому строятся стихотворения. Стал в уме читать строчки из известных мне стихотворений и искать в чём их сходство и в чём разница, не обращая внимания на слова. Сначала обратил внимание на рифмы, потом на ритм. На количество ударных и безударных гласных,
А потом на размер. На количество гласных в строчке. Записал для верности. Ритм, размер, рифма и стал тренироваться. Через несколько дней, уже подъезжая к Узбекистану у меня сложились строчки.
 Под стук колёс решил писать стихи.
 О чём писать, зачем писать не знаю.
 Про то, что их писать не пустяки,
 Я, между прочим, чётко понимаю.
 Но раз решил, зачем же отступать.
 Не без того. Помучиться придётся.
 А там, глядишь, со временем, как знать
 Вдруг что-нибудь толковое прорвётся.
 Одно бесспорно. Следует писать.
 Писать не ожидая вдохновенье.
 Не для того, чтобы поэтом стать.
 А чтобы нарабатывать уменье.
 В Узбекистане, несмотря на начало декабря, стояла тёплая погода. Большую часть своей одежды я уже выбросил. Верно, говорили мне в общежитии. Шутники, с потрошительными наклонностями, присутствовали. На мою грязную и рваную одежду «шутники» внимания не обращали. Сносную одежду многим покромсали безопасными бритвами. Подлая черта, сделать ближнему гадость, у русских присутствовала. Эта гадость делалась грубо и откровенно. В той среде, где воспитывался я, такого удовлетворения от подлости не встречал. С другой стороны я был знаком с блатными. Я знал о приёмах задирания, чтобы выяснить, кто есть кто и у кого какой характер, они брали не знакомых на испуг. По повадкам и речи двое были явно с воровской школой. Я стал наблюдать за развитием событий. У русских ребят был не южный темперамент. Зажглись они не сразу, но зло запомнили и отомстили. Это не была дедовщина. Среди нас дедов не было. Когда немного познакомились и поняли, кто есть кто, блатных избили по полной программе. Жестоко и безжалостно. От греха подальше, тех двоих отправили из части.
 Спустя годы, читая «Историю государства российского» Н. М. Карамзина, вспомнил о своём наблюдении. Не только в частной жизни, но и в войнах, русские отвечали своим обидчикам с такой яростью и остервенением, что ни кому и никогда мало не казалось. Видимо, только поэтому и сохраняется Россия, что русские всегда мстят. Как там у Пушкина. «Как ныне сбирается Вещий Олег отмстить не разумным хазарам. Их сёла и нивы за буйный набег обрёк он мечам и пожарам».
 В ШМАСе из нас готовили механиков по планеру самолёта и реактивным двигателям. Предметы следующие. Теория: аэродинамика, теория реактивного движения, конструкция планера фронтового бомбардировщика ИЛ-28 и истребителя МИГ-17, конструкция турбореактивного двигателя.
 Практика: слесарное дело, клёпка, тросозаплётка, контровка, разборка и установка деталей планера и двигателя. Кроме учёбы наряды. На кухню, в столовую, в штаб, к знамени, на территории, на КПП, на гауптвахту, на склады. Физподготовка. Утром пробежка и зарядка. Строевая подготовка. Марш броски: взводные, ротные, батальонные. Тревоги: дневные и ночные. Учебные - без оружия, а походные тревоги с оружием. Строительство жилья офицерам и строительство внутри части. Стрельбы.
 Служба они везде служба. Распорядок дня расписан. В казармах жили по ротно. Кровати двуярусные. Рота подъём, рота отбой. Шесть часов занятия в аудиториях. Потом самоподготовка. Между занятиями туалет по команде и столовая по команде. Передвигаться кругом строем. Одиночкам, кроме офицеров, посыльных, дежурных, передвижение по части строго запрещено. К концу декабря захуртило. Пронизывающий сырой и промозглый ветер. По российским меркам и мороз не мороз. Плюс – минус два градуса, пробирает колотун, как в лихорадке. В карауле на аэродроме, где от ветра некуда спрятаться, в валенках, в стёганых на вате брюках, в шинели, по верх шинели тулуп до пят, перчатки, за два часа на посту один хрен превращаешься в сосульку. Весной прекрасно, а летом жара и чувствуешь себя ещё хуже, чем зимой. Летом, прежде чем войти в столовую, в которую ходили в сапогах, трусах и в панаме, подходили к двадцатипятиметровому бассейну, выстраивались в шеренгу на бортике, разувались, снимали панаму, прыгали в воду, плыли туда и обратно. От бассейна прямо за стол. Всё равно, пока поешь, с лица в тарелку и в ложку капает пот. Летом три четверти роты заболели дизентерией, и лежала в санчасти. Нас, одну четверть, загоняли. Сегодня в караул, завтра наряд на кухню, послезавтра дневалить, то есть заниматься уборкой в казарме. Снова в караул, и эта сказка про белого бычка длилась целый месяц, пока не стали подходить выздоравливающие. Все кровати и постель вытаскивали во двор. Всех всё дезинфицировали. Провонялись от смеси пота с дезинфекцией. Хотелось уже самому обделаться и лечь в санчасть. Служба мёдом не казалась. Было не до стихов и не до философских размышлений. Мечтал об одном. Выспаться бы. Оказалось зимой плохо, а летом хуже.
 За год в ШМАСе произошло несколько событий, встряхнувших мой ум. За частью стояла старая мечеть. Эту мечеть, борцы за светлое будущее, превратили в склад. Склад следовало охранять. Пришла и моя очередь стоять там на посту. К мечети, на расстояние в метров пятьдесят, в день несколько раз, подходили группы от пяти до семи человек стариков узбеков, стелили коврики напротив меня, становились на колени лицом к мечети, а, следовательно, и ко мне и молились. Я стою с винтовкой лицом к ним, они что-то бормочат, а я молчу и думаю. «Ну, о чём могут просить аллаха эти деды? Скорее всего о том, чтобы аллах поскорее убрал этого зелёного попку, то есть меня и таких как я, с их глаз от их храма. Чтобы не мозолили мы им глаза и не канифолили им мозги коммунизмом и вечным братством». И тут я перевёл иностранное непонятное слово религия на русский язык. Религия значит почитание. Религиозный значит почитающий, почтительный. Религиозность значит почтительность. Ничего предосудительного в религии и религиозности я не увидел, так же как и в капитализме. Если религия «опиум для народа», то разнузданность и призрение хлеб народа. Странно, но коммунисты хотят, чтобы их самих и их вождей почитали. То есть они хотят, чтобы народ был по отношению к ним религиозным, а по отношению к священникам призирающим. То есть они хотят заменить одну религию другой религией. В чём же разница христианской религии от коммунистической религии. Разница в стиле и способе поклонения и почитания. А разве «великие вожди и учителя Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин», портреты, которых изображали на знамёнах друг за другом, ни есть результат почитания и поклонения? Сменились объекты почитания и поклонения, но само же почитание и поклонение остались. Следовательно, почитание и поклонение величина постоянная. Они свойство всех живых организмов. У человека это свойство выражено наиболее ярко.
 Второй случай – трагический. На посту застрелился солдат. Говорили, что его девушка вышла замуж, а он, один из многих Ромео, стал жертвой любви. У меня девчонки, обещавшей меня ждать, не было. Мне никто из девчат, да и из ребят тоже, не писал письма, и я ни кому не писал. Для меня любовь была таким же отвлечённым понятием, как коммунизм и бог. Я знал примеры литературной любви, а чтобы вот так в действительности, увидеть труп влюблённого не случалось. Парень не смог вынести потери. Вот до чего доводит жадность. От жадности потерял рассудок. Тогда-то под этим впечатлением написал стихотворение.
 Мне, балбесу, не понять
 Всё глубокомыслие,
 Заключённое в догмат
 Христианской истины.
 Мне, балбесу, не понять
 Мудрость философии.
 Видно я из тех ребят
 Для кого высокие,
 Не доступны никогда
 Мысли замарочные.
 Ох, беда, да ах, беда
 И науки точные.
 Но обиднее всего,
 Что ученья праздные,
 Вне понятья моего
 Сферы куртуазные.
 Этот рыцарский амор –
 Писк аристократии,
 Сексуальный перебор –
 Мода демократии.
 Ой, как душу не трави,
 Мучаясь в исканиях,
 Все лапочут о любви –
 Жажде обладания.
 Тогда мне стало ясно, что любовь – это возбуждённое состояние свойства присвоения. Вообще-то я не слышал, чтобы где-нибудь и когда-нибудь говорили о свойстве присвоения. Странно, вроде бы до меня гениев было предостаточно, что же они не заметили наличия этого свойства, думал я. Так я докопался до сущности понятия любовь. Мне стало ясно, что поэты говорят не о сущности любви, а о том у кого и как она эта жажда обладания проявляется. У меня эта жажда обладания пока ни как не проявлялась. Нельзя сказать, чтобы я был равнодушен к девушкам и женщинам, но это была ни любовь, ни очарование, ни восхищение, а элементарное любопытство. Я понимал, что сотворить с такими чувствами что-либо лирическое не реально, поэтому не себя как на поэта махнул рукой.
 Третий случай, к сожалению, тоже трагический, заставил меня задуматься о бренности человеческой, и не только, жизни. Мы проходили практику на стоянке списанных самолётов рядом с аэродромом. На аэродроме, как обычно, проходили учебные полёты. Слышим взрыв. Самолёты взлетали в сторону гор. Смотрим, чуть ниже вершины горы, пламя. Взвыла сирена и два автомобиля помчались к горам. Итог, груда металла и три трупа. Экипаж ИЛ-28 состоял из трёх человек. Пилот, штурман и стрелок радист. Потом прошёл слух, что комиссия установила ошибку пилота. Он не разблокировал прибор указателя горизонта. Я в приборах не разбирался. Самолёт обслуживают много механиков. Кроме меня приписанного к одному самолёту, были механики по приборам, механики по электрооборудованию, механики по радио, механики по вооружению, механики по фотоаппаратуре, устанавливавшие фотопулемёты для стрельб и фотоаппараты для разведки, которые обслуживали несколько самолётов.
 Нельзя сказать, что до этого я не видел мёртвых или, что я не знал о существовании смерти. Как и все остальные, живущие сейчас и жившие когда-то, конечно, знал. Я видел не только трупы людей, но и трупы коров, овец, кур, свиней других птиц, зверей и рыб. Видеть-то видел, но внимания не обращал. Смерть экипажа сначала привела к мысли о их безвременной кончине. Потом появилась фраза, которую я записал в блокнот. «Длительность существования у всех разная». Вглядываясь в эту фразу, заметил, что она относится не только к жизни человеческой. Эта фраза включает в себя весь спектр известных мне тел. Длительность существования частиц от электронов до солнца, планет, галактик, а в этом промежутке молекул, живых организмов, в том числе и человека и заканчивая самой вселенной, у всех разная. Что же получается, длительность существования это свойство всех тел, подумал я. Но возникшие в моём воображении трупы заставили произнести. – У всех да ни у всех. У мёртвых то свойство исчезло. Следовательно, свойство длительности существования есть у живых тел. Мёртвые тела, потеряв свои свойства, быстро распадаются. Следовательно, во вселенной есть тела живые и мёртвые. И это относится не только к телам, которые называют биологическими. Но так как в мои обязанности философские изыскания не входили, то пришлось их прервать. Роту ночью подняли по тревоге и совершили марш бросок на полигон. Надо было сдавать зачёт по стрелковой подготовке. Вооружены мы были трёхлинейками. Винтовками, которыми воевали мои деды и отец. Передвигаясь в строю то шагом, то бегом с противогазом, скаткой (шинель, свёрнутая наподобие хомута), с вещмешком за спиной, с патронташем и двумя учебными гранатами, с винтовкой на парусиновом ремне за плечом в кирзовых сапогах и в байковых портянках и подпоясанный ремнём из прессованной бумаги. Я обратил внимание на то, что «революционные преобразования», о которых я распинался в бытность секретарём и, о которых разглагольствовали здесь на политзанятиях, за сорок лет после революции к нам не доползли. Дело было не в экипировке. Она меня не угнетала ни физически, ни морально. Меня совершенно не волновало, во что я одет и как выгляжу. Как говорится, одет, обут, сыт болезни не донимают и, слава Богу. Во мне не было стремления удивлять и поражать окружающих своим внешним видом. Стильность и мода меня не впечатляли. Я вообще не считал нужным кому-то нравиться и не искал ни с кем общения. Меня не угнетало одиночество. Мне не было одному скучно. Где бы я ни был, меня всегда окружали люди, растения, животные, за которыми интересно было наблюдать. Даже в темноте можно включить свое воображение и размышлять или складывать стихотворные строчки. В последствии я понял, почему меня не мучили переживания. Я ничего не хотел, а делал всё, так как надо. Если как надо не получалось сразу, то повторял до тех пор пока не получится. Я понимал выражение «революционные преобразования», быстрые преобразования. Слово революция в официальном лексиконе употреблялось непрерывно. «Великая октябрьская революция», «революционные завоевания», «революционный порыв», «революционер», «контрреволюционер», «революционная бдительность». Слово революция потеряло свое первозданное значение, так же как и слово капитал. Эти слова в русском языке превратились в ритуальное заклинание, обязательное к употреблению на собраниях, на митингах, на радио и в печати. Ни каких быстрых качественных преобразований я не замечал. Бомбардировщики, которые мы изучали, могли нести атомные бомбы. Мы готовились к атомной войне с винтовками до революционного образца. Я посмотрел на вспотевшие лица, бегущих рядом сослуживцев, покрытые слоем жёлтой пыли. Командир взвода периодически покрикивал:
 - Подтянуться! Не отставать!
Бежали, бежали и на полигон прибежали. Выдали нам по пять патронов. Команда «На рубеж!», На расстоянии сто метров от рубежа стоят мишени. Человеческая тень до пояса, десять штук. Рубеж – натянутый шнур, привязанный к двум колышкам, забитым в землю. Команда «Ложись!». Легли. Команда «Заряжай!». Заряжаем и вдруг, рядом лежащий стрелок спрашивает:
 - Товарищ старший лейтенант, а як заряжаты?
Старший лейтенант Резниченко, занимавшийся с нами стрелковой подготовкой, остолбенел на несколько секунд, потом произнёс:
 - Анекдоты знаю, но ходячий вижу в первый раз. – И раздражённо скомандовал: - Рядовой Макаренко, встать! С рубежа шагом марш!
 Подводя итоги стрельбы, обращаясь ко мне, он сказал:
 - Рядовой Проценко, снайпер из тебя некудышний. Но противника ты если не убьёшь, то наверняка покалечишь. Четыре.
Оказалось, что попал я в лоб, в шею, в плечо, в грудь и в живот. Кучность совершенно отсутствовала, но в молоко ни одной пули.
 Обучался я легко. Запомнить формулировки не составляло труда. Подъёмная сила крыла равна разности давления воздуха на нижнюю и верхнюю поверхность крыла. Что давление на поверхность там больше, где скорость потока жидкости или газа меньше. Что планер самолёта состоит из фюзеляжа, крыла, стабилизатора. Половину крыла называют консолью. На стабилизаторе находятся рули поворота и высоты. На консолях – закрылки. Каркас собирается из лонжеронов, стрингеров и обшивки на заклёпках. Материал дюраль. Д-16. Прочие конструктивные подробности типа: бензобаки, цилиндры, штоки и поршни, прокладки, блоки, тяги, тросы, электродвигатели и т.д.. Двигателей два. Двигатели реактивные внутреннего сгорания. Опять же корпус, статор, ротор, турбины лопатки, камеры сгорания, генератор, стартёр, Насосы, фильтры, клапана, Метизы: шпильки, винты, болты, гайки, шайбы простые, шайбы гровера. Топливная система, тормозная система, воздушная система, система смазки, Насосы плунжерные и шестерёнчатые. Места крепления. Способы крепления. И так далее и тому подобное. Без напряжения стал отличником боевой и политической подготовки. Через полгода мне доверили охранять знамёна части. Пост номер один с тех пор стал моим постоянным местом в карауле по приказу командира части. На другие посты и наряды я больше не ходил до конца своей армейской службы. Мне сделали предложение направить на учёбу в высшее авиационное училище. Я отказался. Меня считали способным и надёжным солдатом, но недалёким, неинициативным и поэтому бесперспективным. Что, впрочем, соответствовало стилю моего поведению. Как учил меня отец:
 - Не по делу языком не ляскай.
Я и не ляскал. Про свои, как мне тогда казалось, бредни никому не рассказывал. Про стихи тоже молчал. Соседи по койке знали, что я ношу с собой записную книжку и иногда в неё что-то записываю, но особо не допытывались. Обучение заканчивалось. Приближался день распределения. Шёл четвёртый квартал 1957 года. Мне уже было полных двадцать лет. Когда вспоминал об этом, то вместе с поговоркой. «Двадцать лет ума нет, и не будет…». Город Фергану за год службы как следует, так и не увидел. Территория нашей части была обнесена высоким дувалом (глиняным забором). Грунтовая дорога к аэродрому проходила рядом с не глубоким арыком. За арыком тоже высокий дувал, но с калитками, за которым не видно ни построек, ни людей. С другой стороны кукурузное поле. Городская окраина. За прошедший год я написал несколько стихотворений, одно из них такое.
 Азиатская страна.
 Древний город Фергана.
 За дувалами, как в клетке,
 Служу Родине в учебке.
 Близко город Фергана.
 Нас муштрует старшина.
 На плацу гоняет крепко.
 Так положено в учебках.
 Тёплый город Фергана.
 Слава Богу, не война.
 Я пока живой, не труп,
 Весь завёрнутый в тулуп,
 От учебки за версту,
 Замерзаю на посту.
 Что за город Фергана?
 Мало видно из окна.
 Здесь арык и там арык,
 Над арыком сел старик.
 Тюбитейка и халат,
 Замечательный наряд.
 Сапоги, ещё кушак,
 Рядом с дедушкой ишак…
 Хоть бы девушку одну
 Повидать и чайхану,
 А вернусь домой, загну,
 Видел город Фергану.
 При распределении, я и ещё несколько человек из других подразделений, которых до этого я не знал, получили направление в ЗАКВО. Штаб Закавказского военного округа находился в г. Тбилиси. Поэтому мы получили направление именно туда. В штабе округа каждому из нас назовут конкретное место службы. Таким образом, кольцо замкнулось. Выехав из Тбилиси полтора года назад в Батуми, и проехав через города: Одессу, Николаев, Донецк, Саратов, Фергану, Ташкент, Ашхабад, Красноводск, Баку я вновь оказался в Тбилиси.
 Без предупреждения, вместе с попутчиками, появился бравый солдат с голубыми погонами и петлицами, правда без орденов, медалей и значков, в родном доме. Философия, поэзия, аэродинамика, конструкция двигателя и планера самолёта никого не интересует. Из одноклассников служу один я. Остальные в университетах, институтах, самые неудачливые в техникумах. При встрече со мной изображают сочувствие. Подбадривают. – Ничего, после армии поступишь. Они ещё не люди, но уже на пути в люди. Они уже на одну ступеньку возвысились над народом, поэтому смотрят свысока. До общения снисходят. Они заняты. Они деловиты. После двух встреч стало ясно, что значит «Выйдешь в люди всё с вельможами будешь дружество водить». Люди – это иной слой населения. Хотя коммунисты пытались всех сделать товарищами, так же как и христиане сделать всех братьями и сестрами, но естественное разделение берёт своё. Я не испытывал ни зависти, ни раздражения к своим бывшим одноклассникам. Но тогда сделал вывод, что наличие управителей, исполнителей и преступников, есть естественное состояние любого общества и оно не зависит ни от идеологий, ни от экономик. Любые идеологии и экономики это искусственные образования. А любые искусственные образования работают тогда, когда построены на точном понимании естественных принципов. Или, как часто говорят, «учитывают законы природы».
 На второй день после прибытия в штаб округа, мы получили предписания. Разбросали нас по разным частям.
Кто-то попал в Вазиани на авиаремонтное предприятие, близко от Тбилиси. Меня же направили в Кахетию, на границу с Азербайджаном. Место, где находилась дивизия бомбардировщиков ИЛ-28, называлось Диди Шираки. Село, в котором обитали офицеры и их семьи, стояло в четырёх километрах от аэродрома, наши казармы в двух километрах от него. От стоянки самолётов до взлётной полосы было с километр. Перед стоянкой рулёжная дорожка, а за рулёжной дорожкой дощатый сарай. В нём летуны (так мы называли пилотов, штурманов и стрелков – радистов) в отличие от обслуги (инженеров, техников, механиков и солдат из роты охраны), получали полётное задание.
 Диди Шираки – долина, которая лежит между двумя горными хребтами. Главным Кавказским хребтом и тем, который расположен южнее его. Эта долина естественная аэродинамическая труба. Часто пыльные бури с востока на запад были такой плотности, что в трёх метрах не видно, идущего впереди.
 - Попал на родину, везунчик долбанный. – Пробормотал я, увидев открывшуюся передо мной картину.
 - Ламази квекана – Сакартвело. Дзалиан ламази. (Красивая страна – Грузия. Очень красивая.). – Произнёс с иронией. Хотя зачем расстраиваться. Шираки не Кобулети. Попал я в задний проход. Значит судьба. В таком настроении стихи рождаются непроизвольно.
 Судьба – паскуда. Всё назло.
 А говорят: - Как повезло,
 Что вместо Крыма, вместо Сак,
 Служить направили в Ширак.
 ИЛ-28, ты мой друг.
 Колючки жухлые вокруг.
 Аэродром. На нём барак.
 Вот твои прелести, Ширак.
 Воспетый Пушкиным Кавказ,
 Зачем песок швыряешь в глаз
 И бурей пыльною с Баку
 Ревёшь мне в уши дураку?
. ИЛ-28, ты мой друг,.
 Зачем нам нужен этот юг,
 Аэродром, на нём барак,
 Пустыня с именем Ширак?
 Судьба, судьба, всегда ты так.
 Блатным Москва, а мне Ширак.
 Но прячу в ругани своё зло.
 Не только мне так повезло.
 Мои обязанности механика были просты. Ни знание аэродинамики, ни знание конструкции планера и двигателя принципиального значения не имели. Расчехлить самолёт, раскрыть лючки, обтереть ветошью штоки цилиндров от солидола. Протереть фонари, то есть стёкла в кабинах пилота, штурмана и стрелка-радиста. Убрать стояночные колодки из под колёс. Снять заглушки из сопел двигателей. Наполнить баки керосином, сбегав за заправщиком. Это, так называемая, предполётная подготовка. Послеполётное обслуживание. Установить заглушки и колодки. Смазать все штоки солидолом. Задраить лючки и фонари. Зачехлить самолёт. Подмести стоянку. Стоянка – бетонная площадка, метров пятнадцать в ширину и метров двадцать в длину, примыкающая к рулёжной дорожке.
 На построении полка строились по эскадрильям. Эскадрильи по звеньям. Звено по экипажам. Экипаж – пять человек. Наш экипаж – командир капитан Балинский, штурман капитан Григорьев, по национальности чуваш,
 Техник старший лейтенант Кочладзе – грузин. Земляк. Тоже лоткинский. Мы жили на горе, а он под горой. Стрелок-радист младший сержант Фомин из Рязанской области и я рядовой Проценко. Командир впереди, остальные в затылок за ним. Дивизия числилась во втором эшелоне. То есть из училищ молодые офицеры направлялись в нашу дивизию доучиваться. Набирать лётные часы и получать классность. Поэтому полёты шли постоянно и днём и ночью. Прерывались они только в случае не лётной погоды. Обычный график предприятия, которое работает в три смены. То отработка взлётов и посадки, то одиночные бомбометания, то бомбометания звеном, то эскадрильей, то полком, то дивизией. Потом стрельбы по колбасе. Воздушная мишень, которую буксирует самолёт. У летунов задание на полёт, потом разбор полётов. С летунами за два года службы если обмолвился десятком коротких фраз, то хорошо. С техником каждый день одно и тоже.
 - Привет.
 - Привет.
 - Подготовь к ТО-1.
 - Есть.
На следующий день.
 - Привет.
 - Привет.
 - Подготовь к ТО-2.
 Затем к ТО-3, к ТО-4 и сначала по новому кругу плюс предполётное и послеполётное обслуживание. Идёшь в столовую, когда освободишься. Спать ложишься, когда освободишься. В казарме старшина объявляет. Экипаж номер такой-то к такому часу. Экипаж номер такой-то к такому часу. У экипажа такой номер, какой номер у самолёта. У нас был самолёт номер 19 и, следовательно, у меня тоже был 19й номер. Разведка - экипаж такой-то. Имелась в виду разведка погоды. Значит на два часа раньше самого раннего экипажа. Стрелки и механики одного экипажа спали на одной двухъярусной кровати. Матрасы набивали соломой, подушки тоже соломой. Вставали и шли в столовую вдвоём. Со столовой я-механик сразу плёлся на аэродром, а Васька-стрелок за парашютами. Себе, командиру и штурману. У спецмехаников свои техники, свои инженеры, свои службы и свои правила. Никакой строевой, никакой политучёбы, никакой отдачи чести. Офицеров больше чем солдат. Не накозыряешься. Дисциплина в авиации заключается не в парадности, а в своевременном и качественном выполнении своих обязанностей, без понуканий. Распорядок диктовал самолёт и количество часов налёта. Видимо, из ШМАСа на меня прислали характеристику. Как только я прибыл в дивизию, меня сразу определили на охрану знамён. Дивизии, двух полков и роты охраны. Командир эскадрильи прежде чем отправлять меня в караул, спросил:
 - Из чего стрелял?
 - Из трёхлинейки.
 - Из автомата не стрелял?
 - Нет.
 - Идём в тир.
 В тире дал автомат, рожок с патронами. Показал куда и как вставлять рожок. Подвёл к баръеру.
 - Стреляй короткими очередями.
 - Как это короткими?
 - Курок нажмёшь и сразу отпускай. Целиться можешь?
 - Рассказывали. Целился.
 - Давай.
 Дал. Получилось две очереди.
 - Идём к мишени.
 Подошли.
 - Один, два, три. Нормально. Попал с первого раза. Всё. Свободен.
На этом моя стрелковая подготовка завершилась. Шёл на пост заряжал. Возвращался с поста, разряжал. Табельное оружие чистил, но больше не стрелял. От других нарядов я был освобождён. Старшина предупреждал за сутки:
 - Проценко, завтра в караул.
 - Ясно.
 Следовало надраить сапоги, пуговицы, бляху ремня. Подшить свежий подворотничок. Полчаса делов. Зато в помещении. Не капает и не дует. Стоять два часа, потом четыре отдыхаешь. Стоять можно расслабившись, переминаясь с ноги на ногу. Привык и, как говорится, насобачился до автоматизма. Стоял и размышлял на философские темы, а чаще занимался стихами. Время проходило быстро и не заметно. Вроде бы только что пришёл на пост, а уже меняют. Офицеры в штабе на меня никакого внимания не обращали и я на них тоже. Если они проходили, я машинально становился по стойке смирно. А так они занимались своими делами, а я думал о своём.
 Не знаю, как офицерский состав относился к политике. Солдаты, окружавшие меня, и я о ней не думали. Нам политика и политики были не к чему, а мы политикам были нужны. В 1958 году евреи вместе с англичанами и ещё с кем-то начали воевать, кажется, с египтянами за Суэцкий канал. До службы в армии я с евреями не пересекался. Возможно, и пересекался, но не знал, что это еврей. Мужики на посёлке иногда говорили о жидах, но это случалось очень редко. В Библии писали израель или иудеи. Племя Авраамово. Бог Авраама. Короче, в еврейском вопросе я был абсолютным профаном. Столкнулся я с евреем в конце службы. Был он чуть ниже среднего роста. Плотный. Полноватый. С круглым лицом и чёрными кудрявыми волосами. С фамилией Шнайдерман. В то время я национальность определял по фамилиям, и поэтому сказал ему:
 - Какой-то ты немец не киношный.
 - Я не немец. Я – еврей.
 - А-а. Жид по-нашему.
 - Не жид, а еврей. – Он начинал сердиться.
 - Ну, по-вашему еврей, по-нашему жид. Какая разница?
 - Не по-нашему, а по-вашему еврей.
 - Нет. Зачем зря болтаешь. Армян по-армянски гаес, по-грузински сомех, армян - это по-русски. Грузин – это тоже по-русски, а они себя называют картвели. Если меня спрашивают национальность на грузинском языке, то я отвечаю Руси вар. Немцы вас называют, вроде бы, юда. Ты что ему тоже скажешь, я не юда, я еврей. Между собой вы, возможно, и евреи, а для русских жиды, чего кипятиться-то? Я учился и с грузинами, и с армянами, и с осетинами. Осетины, кстати, себя аланами называют. На вашем языке русских как называют?
 - Не знаю.
 - Ты что, своего языка не знаешь?
 - Нет.
 - Ну, ты даёшь. Но я то свой язык знаю. У нас все старики вас жидами называли. Ты хочешь сказать, что они не знали своего языка, если учились у своих отцов и дедов. Разговариваем на русском языке, ты жид я русский. Разговариваем на жидовском языке, ты еврей, а я как на вашем языке нас называете, значит так и будет. Своему языку я учился не у жидов, а у отца с матерью, а они у меня русские.
 Так мы поговорили и забыли. Но его старание убедить меня в том, что он не жид, а еврей, заставило меня задуматься. Чёрт его знает, подумал я, может быть, я чего-то и не знаю.
 Но это было потом, а сейчас нас подняли по тревоге и мы сломя голову помчались не аэродром.
 В части остались только дневальные, старшины, караул, женщины, работавшие по найму. Когда я с Василём прибежал к самолёту, наши офицеры уже заканчивали его расчехлять. Их из офицерского городка привезли на машинах. От стоянки к стоянке кричали, что привезли парашюты. Штурман с Василём побежали за парашютами. Командир залез в кабину и по рации стал связываться с руководителем полётов. Взлетел разведчик погоды. Обычно он взлетал на много раньше. Чувствовалось, что это тревога не учебная. Предполётную подготовку техник делал вместе со мной. Даже штоки протирал, чего до этого никогда не делал. Общее возбуждение передалось и мне. Я стал шевелиться быстрее. Подвезли бомбы и ленты со снарядами для пушек. Я увидел Василя со штурманом, побежал к ним на встречу, взял у них командирский парашют. Они запыхались и матерились. Оказывается, машина заглохла и не могла подвозить парашюты к стоянкам. Подбегаем, а тут командир орёт:
 - Стремянку!
Бегу к нему. Стремянка почему-то упала.
 - Где шляешься?
 - Парашют тебе принёс.
 Он стал спускаться. Спрашиваю его:
 - Война что ли?
 - Почти. – Буркнул он. Подбежали штурман и стрелок.
 - Парашюты на контейнер. Бегом на построение. Командир полка собирает.
 Они всучили мне парашюты и побежали получать задание. Техник торчал из бомболюка, помогая оружейникам. Положив парашюты на контейнер, я стал складывать чехлы. Их побросали даже не на бетонку, а на землю. Подбегает инженер эскадрильи. Майор.
 - Где грузин? – Так они звали моего техника.
 - Как тут у вас? Чп нету?
 - Нету. Никто не докладывал.
 Он подбежал к бомболюку, заглянул в него и побежал к другому самолёту. Бомболюк загружали полностью. Взглянул на снаряды для пушек, они были без краски на носу. Боевые. По кабинам сновали радиомеханики, механики по приборам, медики. Такое случалось редко. Приходилось от одного к другому подносить журнал подготовки самолёта. Они делали запись, расписывались и бежали к другим самолётам.
 Явились летуны. Техник стал докладывать командиру о готовности.
 - Наше звено взлетает первым. По местам.
 Я, техник и стрелок кинулись к контейнеру за парашютами. Техник нёс парашют командиру, я штурману, а Василь со своим парашютом пошёл в хвост самолёта к своей кабине. Помогая штурману надевать парашют, увидел в кобуре пистолет. В обычные полёты оружие не брали. Летуны скрылись каждый в своей кабине. Мы убрали стремянки. Подъехал автомобиль стартёр. Я подтянул шнур к розетке, или, как называли её в авиации, к разъёму и подсоединил его. Подал сигнал технику о готовности, он сдублировал командиру и тот включил пуск. Двигатель, посвистывая, набирал обороты. Я зашёл сзади наблюдать за пламенем и стоял с поднятой правой рукой. Оно должно стать равномерным сплошным кольцом. Резко опустил руку. Есть пламя. Перешёл ко второму двигателю. Снова, есть пламя. Отсоединил шнур и повесил его на крюки автомобиля. Стартёр отъехал. Я выдернул колодки из под шасси на плоскостях, а техник из под переднего. Техник отошёл в сторону и встал напротив кабины командира, просигналив тому, что самолёт свободен. Командир стал прибавлять газу. Турбины стали повизгивать, газы вырывавшиеся из сопла, грохотали. Тормоза сдерживали движение махины. Нос осел, хвост задрался. Командир убавил газ, отпустил тормоз, самолёт стронулся с места и покатил к рулёжной дорожке. Перед выездом на рулёжную полосу ещё раз тормознул, самолёт клюнул носом, летуны подняли правые руки, мы тоже, желая им мягкой посадки. Они отправлялись в неизвестность, нам достались два часа тревожного ожидания. Самолёты дивизии один за другим выдвигались на рулёжную полосу, направляясь к старту. Картина знакомая и даже привычная, на которую не обращаешь внимания. Но в это утро, когда солнце вот-вот должно вылезти из-за горизонта я и техник стояли на краю своей бетонки, уставившись на взлётную полосу. Наконец со старта двинулся самолёт командира дивизии, только он оторвался от бетонки, пошёл на разбег самолёт нашего командира полка, за ним наш командир эскадрильи и следом наш 19й.
 - Гурам, наш пошёл. – Сказал я.
 - Хо. – Ответил он и стал закуривать.
 Самолёты взлетев, отворачивали вправо, уходили на коробочку, выстраивались в звенья и звено за звеном ложились на курс. Курс – на юго-запад.
 -На границу пошли. – Сказал техник.
 - К туркам?
 - Скорей всего. – Вымолвил он и пошёл к сараю.
 От других стоянок к сараю шли техники и инженеры эскадрильи, Я сложил на контейнер чехлы и развалился на них. Солнце взошло. По небу плыли редкие облака. Я смотрел в небо и думал. «На кой хрен нужна эта заваруха? Ясно, в Москве решили, что она нужна. Им нужна, мне то она зачем? Москва, Москва, произнёс я, а память подсказала продолжение. – как много в этом звуке для сердца русского слилось, как много в нём отозвалось. Ограбленные, униженные и выгнанные на болота Колхиды родители. Это Москва. Мазанка, наводнение, землянка. Пол стакана вареной кукурузы на день во время войны. Это Москва. Буханка чёрного сырого теста в угольной корке, называемая хлебом, за которой душились и дрались в очередях, ругаясь, как минимум на четырёх языках. Это Москва. Пленение отца и миллионов, таких как отец, гибель чёрт знает скольких из-за бездарного управления. Это Москва. Строительство задрипанного социализма. Это Москва. Моё присутствие в пыльной и пустынной долине между горными хребтами, тоже Москва. Вообще-то сплелось порядочно для русского человека за двадцать один год его жизни. Великий русский народ. Я усмехнулся. Величие получалось какое-то придурочное. О Москве я слышал, даже песня была. «Дорогая моя столица, золотая моя Москва». Мне было понятно, что Москва не моя. Я в ней не был, а видел только на открытках. А с тем, что она очень дорого стоила русскому народу, соглашался. Москва была не моя ещё по той причине, что ни кто из моих предков Москву не видел. Для них и для меня она была гласом всевышнего, невидимого и всемогущего. По воли, которой, направлялись и корёжились судьбы миллионов людей. Мои предки воевали с горцами, с персами, с турками за Грузию и за Закавказье. По словам бабушки, им эта Грузия и во сне не снилась и вообще на хрен она им была нужна. Но такова была воля Москвы. Сейчас мне надо защищать Египет. От кого защищать я точно не знал. Толи от евреев и англичан, толи от американцев. И оно мне надо? Все равно по собачатся и замирятся. Послышался нарастающий гул. Я вскочил и прислушался. От сарая бежали офицеры к своим стоянкам. Взглянул на часы, прошло один час сорок минут. Слава Богу, прилетели все. Садились в той последовательности, в какой взлетали. Приземлились благополучно. Наш перед стоянкой съехал на грунт, совершил разворот и с тыльной стороны въехал на стоянку. Техник встречал самолёт на бетонке лицом к носу, а я побежал к хвосту встречать Василя. Только опустилась крышка люка, он ещё шлемофон не снял, а я уже кричу:
 - Куда летали?
 - Успокойся, никуда. Вдоль турецкой границы кое-чем трясли.
Короче. Вся воздушная армия Закавказского военного округа «трясла этим самым» вдоль турецкой границы десять суток. Наша дивизия десять суток. Потом испортилась погода, но все десять суток, всех и рядовых и офицеров, кормили на аэродроме и спали мы на аэродроме. Например, я спал, укутавшись в чехлы самолёта. Для того, чтобы вникать в даты и детали политики есть историки. Мне же эти тонкости до лампочки. Только набрали привычный ритм, как поползли слухи, что будем перебазироваться на запасной аэродром. Заканчивался 1958й год. Как поётся в песенке, «Если скушали г**** вы брезгливо вскрикните, а съедите раз, другой всё равно привыкнете». Так случилось и со мной. Когда я прибыл в Шираки, то брезгливо сморщился, а прошёл год и, казалось, что не ток уж всё и плохо. Привык и к серому ландшафту, и к пыльным бурям, и они меня теперь не удручали. Хотелось дослужить, ни куда не дёргаясь. Но Москва сказала, приходилось отвечать есть или так точно. В Москве решили усовершенствовать аэродром под другие типы самолётов, а нам приказали перебазироваться под Мингечаур в Азербайджане.
 Мингечаур это и плотина, перегородившая Куру, и водохранилище, образовавшееся в результате постройке плотины. Гидроэлектростанция и посёлок, в котором живут люди, обслуживающие гидроузел. Место, где располагался аэродром похоже на полупустыню. Почва глинистая. Растительность редкая. Направление взлётной полосы с востока на запад, как и в Шираках. Справа, если стоять лицом к западу, километрах в четырёх от аэродрома, горы с крутыми глинистыми склонами и с промоинами, у которых не видно дна. Высота гор небольшая. Метров 300-400. Водохранилище богато рыбой. Шамайя, усач, карп, сазан и другие, названия, которых не знаю. Слева равнина. Горы виднелись далеко за горизонтом тёмноголубой ребристой полоской. От аэродрома до Мингечаура было двадцать километров, а до ближней азербайджанской деревни пятнадцать километров. Полустанок на железнодорожной магистрали Баку – Тбилиси с четырьмя домиками стоял в семи километрах от нас. Настил стоянок, рулёжной и взлётной полос был выложен штампованными стальными прямоугольными полосами прямо на грунт. Не высокие глинобитные сооружения, которые назвать домами или зданиями, язык не подымается. Небольшое сооружение типа садового домика для командира дивизии. Штаб, сооружение, такое же низкое, как и домик командира дивизии, только раза в четыре длиннее, с кабинетами, приблизительно два на два метра и нишей для знамён, в которой я часто стоял на посту. Так сказать, был обличён высоким доверием командования. Санчасть, такое же сооружение, как и домик комдива.
Прачечная с баней на берегу ручья. Ручей почему-то называли Чай. Казарма для офицерского состава. Артезианская скважина с холодной и вкусной водой. Столовая – большая палатка. Рядовой и сержантский состав перебрасывали транспортным самолётом ЛИ-2, а техников в кабинах штурмана. Контейнеры со скарбом, в которых находились не только всё то, что необходимо для самолёта, но и личные вещи всего экипажа, везли в бомболюках. По прилёте на новое место обитания, офицеры стали осваивать казарму, а мы рыть квадратные ямы со стороной в три метра и глубиной от девяносто сантиметров до метра. Над ямой натягивали палатку. В яме ставили четыре металлические панцирные кровати и две тумбочки. Тумбочка на двоих. В палатке обитали два механика и два стрелка, члены двух экипажей. В палатке я прожил с середины января 1959 го года до середины ноября этого же года до своей демобилизации.
 Ну и что, что лили ливни,
 Ну и что, что дули ветры.
 Ну и что, что пыль взвивалася столбом.
 Мне турбины пели песни,
 За соплом гудели вихри:
 - Долг ты отдал. Скоро дембель, скоро дом.
 Здесь не долгое прощанье,
 А потом воспоминанья
 Посетят моё сознанье и не раз.
 Николаев и Шираки,
 Теплоход, теплушка, раки,
 Фергана, ИЛ-28 и Донбасс.
 Не желанно и не мило,
 Но всё это было, было.
 И как облако проплыло стороной.
 Растворится, станет прошлым
 И покажется хорошим
 Всё, что в нём произошло со мной.
Естественно, когда пишешь стихи, а к тому времени у меня уже имелось десяток или более того стихотворений, пришлось задуматься об искусстве. Что было написано об этом в учебнике, ничего не помнил.
Пришлось разбираться самому. Так как я имел опыт определения капитализма, то воспользовался этим опытом. Сделал так.
 Искусство – искусственный. Следовательно, искусственное и естественное. Всё что создано Природой или Богом, кому как нравится, в данном случае не принципиально, естественное. Всё что создано человеком – искусственное. Вывод. Процесс создания чего-либо человеком называют искусством. Известно, что каждый сходит с ума по-своему, поэтому искусство бывает разным. Особенности в искусстве называют стилем.
Укоренившийся стиль называют культурой. Логично? Логично. К бабушке можно не ходить и к профессору тоже. Записал на память. За всё время службы я не прочитал ни одной книги, ни одной газеты. Главным образом потому, что не имел привычки читать. Приказали прочитать устав караульной службы, прочитал от корки до корки. Так было и в школе. Задала учительница прочитать такие-то главы из «Капитанской дочки»,
«Героя нашего времени», «Войны и мира», «Мать», «Молодой гвардии», «Грозы» и других произведений, читал. Но чтобы прочитать с начала до конца, боже избавь. Читая в учебнике краткие биографии, подсознательно сравнивал себя с ними, а своё окружение с их окружением. Понимал, что мы представители разных миров. В тот мир мне никогда не попасть. Поэтому следует понять тот мир и разобраться с тем миром, в котором я живу. В мире, в котором находился я сейчас, офицеров и сверхсрочников группами по очереди возили на ЛИ-2 в Шираки. Как выразился наш старшина «для снятия полового напряжения». Мы снимали своё половое напряжение во время сна извержением в трусы.
 Летом, когда офицеров нашего звена увезли для снятия полового напряжения, а я отстоял свою вахту у знамени, а других ребят отправили дежурить по столовой и кухни, мы решили устроить пир. Как минимум дня три ни в наряды, ни на аэродром ходить не надо. Среди нас был кулинар любитель и обещал приготовить ресторанную жратву. Для полноты удовольствия надо было достать водки. Достали из загажников два новых комбинезона, две пары сапог, а стрелок дал шерстяной свитер. Лётный и технический составы питались раздельно. Кроме того, летуны получали лётные куртки и свитера, а в полёт плитку шоколада. Но мы, механики этому не завидовали, потому что стрелков в хвосте так наболтает в полёте, что они частенько в кульках, и иногда и в подшлемниках привозили блевотину. Болтаться в хвосте, на сидении спаренным с турелью пушек, при манёврах самолёта, а ещё в горах и не на больших высотах, удовольствие не из приятных.
Мне и фотику, механику по фотоаппаратуре, выпал жребий обменять наше достояние в азербайджанском селе у продавца сельмага на водку. После утреннего построения и переклички мы отправились в путь. Почти четыре часа пешком по бездорожью, в жару под тридцать градусов в тени, очень утомительно, но не смертельно. Дошли. Нашли сельмаг, а он на замке. Идём к ближнему дому и по очереди орём:
 - Хозяйка!
Вышла пожилая женщина и удивлённо на нас смотрит. Понятно, что она русский язык знает так же как мы азербайджанский. Фотик говорит мне:
 - Давай, полиглот, объясняйся.
 Спрашивать на грузинском языке не имело смысла. Я стал мыкать, разводя руками и указывая на сельмаг. Женщина догадалась, кого нам надо и указала пальцем куда двигаться. Подошли к указанному дому. Снова звали хозяйку. Снова вышла женщина, на уже по моложе. Снова тык-мык руками, правда, тут я произносил слово ата. В ответ «ёх, ёх». И снова женщина указывает пальцем в другой конец села. На улице ни одной живой души.
 - Издеваются гады! – Рассердился фотик.
 - Издеваются или не издеваются, а идти придётся. Пустыми же назад не пойдём. – Говорю ему. Метров через триста подходим к шустрой, метра два шириной, речушки. Через неё мосток. Мы обрадовались. Разулись, разделись, окунулись. Воды до колена. Вода чистая. Напились. Одним словом освежились и разлеглись на травке. Отдыхаем. Слышим, что-то тарахтит. Смотрим, на велосипеде катится парень и в армейской форме. Мы к нему:
 - Братан, помоги!
 - В чём дело? – О, радость. Понимает и говорит по-русски. Объяснили ему причину нашего визита в село и пожаловались, на издевательство дам. Он рассмеялся и говорит:
 - Никто над вами не издевается. У продавца в селе три жены и три дома. У которой он сейчас хер его знает.
Значит, там и там были?
 - Да.
 - Якши. Сидите здесь, я заеду в третий и он придёт.
Продавец пришёл. Сходили в магазин. Всё честь по чести обменяли. Довольные стали возвращаться. На краю села из-за плетня кричит женщина.
 - Кял бура, кял бура! – Смотрим на неё, она рукой призывно машет. Подходим. Она открывает калитку, приглашая нас войти. Мы входим, и она ведёт нас на огород к грядке с помидорами. Срывает помидор красный свежий, подаёт мне и показывает на сумку, мол, рвите и складывайте в сумку. Мы сорвали где-то десятка полтора и говорим: - Спасибо, мамаша. Она подводит нас к грядке с огурцами, срываем огурцов.
 - Спасибо, большое спасибо, мамаша. А рвёт пучок зелёного лука, петрушки и укропа.
 - Хватит, мамусь. Куда нам столько. Спасибочки. Возле калитки показывает жестом, постойте здесь. Стоим, ждём. Она заходи в дом и выносит два поджаренных чурека. Мы её обнимаем, чуть не целуем, а она что-то говорит по-своему, показывает на нашу форму и показывает в сторону Кавказского хребта. Мы поняли это так.
Где-то в России у нее служит сын.
 Пир удался. После поверки мы скрылись в фотолаборатории. На столе красовались помидорчики, огурчики, зелень, чуреки. Ребята приготовили шашлык, отварную картошечку. Мы выпили за службу, за дружбу, за дембель и тут фотик и я ушли в отключку. Сказался поход в жару и по бездорожью. Устали здорово.
 Очнулся я, когда нас полоскали холодной водой около артезианской скважины. Когда я зашевелил языком, слышу Васькин голос:
 - Один очухался. – Чей-то голос отвечает. – Волоки его в палатку.
Наши койки стояли радом. Действительно, Василь взвалил меня, как мешок на свою спину и поволок в палатку. Проспались. Всё было спокойно. Обошлось благополучно.
 После, вспоминая этот случай, я удивлялся трём жёнам продавца и спокойному отношению к его многожёнству односельчан. Я знал, что у мусульман разрешено многожёнство, но мы то жили, как утверждала пропаганда, при развитом социализме, и в этом году на социалистический путь развития становилась Куба.
 Трескотня московских пропагандистов не стыковалась с увиденным. Лозунг, «национальное по форме и социалистическое по содержанию» был фикцией. Я увидел, социалистическое по форме и национальное по содержанию. Вспомнил написанные мною стихи и отметил полное отсутствие в них социалистического содержания. Они ни кого никуда не звали. Зато Пушкин звал:
 Мой друг, отчизне посвятим
 Души прекрасные порывы.
А ещё:
 …И свобода
 Вас примет радостно у входа
 И братья меч вам отдадут.
 Освободители хреновы. Кого звал, зачем звал. Дозвался. Получили ублюдки меч. Нарубили столько голов, что ни как посчитать не могут. А другой желанник напророчил:
 И пойдут они, солнцем палимы,
 И застонут …
 Не только застонали, но и завыли. Интересно вас в гробах не трясёт, пророки вы наши незабвенные? С жиру бесились. Няни задницы и сопли подтирали. «Кавказ подо мною…» Интересно, как бы ты запел, если бы находился под Кавказом в пыли и в палатке, и не день, а год? Благодетели вы наши. Хотеть не грех. Только толку никакого, если хочешь, а не можешь. Сначала надо уметь, а потом хотеть, а не наоборот. «Коммунизм – это молодость мира» Коммунизм – это глупость мира. Неужели трудно сообразить, что преступники были, есть и всегда будут. Так думал я, валяясь на койке в палатке. Тогда же появилась мысль о том, чтобы после службы поступать в литературный институт. Но, поразмыслив, от этой идеи отказался. Меня беспокоило одно стихотворение, за которое мог оказаться там, куда мне совсем не хотелось. Впрочем, дело было не столько в этом стихотворении, сколько в самом образе моих мыслей. А стих был такой.
 В кармане пока комсомольский билет,
 А веры ни Марксу, ни Ленину нет.
 Не манит уже коммунизма заря.
 И гибли напрасно, и мучились зря.
 Губили, изгнали нормальных людей,
 Во имя бесплодных и глупых идей.
 Слепили бездарно Советский Союз,
 В рабу, превращая Великую Русь.
 Нет. Русь становилась рабыней сама.
 Причина проста. Недостаток ума.
 Конечно, билет комсомольский порву,
 Понять бы сначала, зачем я живу.
 Зачем эти мысли в моей голове?
 Не проще бы было летать в синеве?
 Не сложно представить. Партийный я босс,
 Решаю мгновенно серьёзный вопрос
 Или же священник. Фанатик-секстант.
 На бога библейского трачу талант.
 Но видно закрыты мне эти пути.
 Своею дорогой придётся идти.
 Сидеть над потоком житейской реки,
 Смотреть и искать, в чём же мы дураки.
Это не «Хороши весной в саду цветочки» и не «Любовь – не вздохи на скамейке». Хотя мне уже 22 года, но на лирику не тянуло. И занимался я не поэзией, а стихосложением. И писал не задумываясь о темах, а то что пришло в голову. И писал без вдохновения, а так думаешь, думаешь о чём-нибудь, смотришь, и стихотворение получилось. А думал от случая к случаю. Забывал, о чём думал раньше, поэтому выработалась привычка записывать или делать заметку в записной книжке. Ещё не знаю, зачем таскал за собой учебники. Как взял их с собой на сдачу экзаменов в Николаев, так и вожу их. Иногда листал. Письма писал редко и только родителям. Не курил. Махорку менял на сахар. К суррогатам из тормозной жидкости и из противообледенительной жидкости не прикасался. В части были химики, которые это пили, но как гласит пословица «в семье не без урода». Куда от них денешься, как и от сорняка в огороде. В самоволку бегать было некуда. На запасном аэродроме из животных имелось две свиноматки с поросятами один хряк и два приблудных верблюда. Он и она. Такой вот зоопарк.
 Однажды просматривая учебник по физике, прочитал то, что было написано мелким шрифтом. Раньше на мелкий шрифт не обращал внимания. Там было написано, что проводились эксперименты по доказательству материальности времени. Я, изучая физику, пространство и время материальными не воспринимал. Считал их обыкновенными условностями. «Надо же до такого додуматься – подумал я – минута, час, сутки, год материальны и квадратные, и кубические, и просто метры материальны». Конечно, я понимал, что нас окружают тела. От огромных тел, таких как звёзды, до микрочастиц включительно. В тоже время, я понимал и то, что и я и остальное человечество тоже тела, являющиеся составной частью вселенной. Мы, если можно так выразиться, продукт вселенной. И если кому-то хочется вселенную величать Богом, да и хрен бы с ним. Мне то что?
 Служба есть служба. А приказ есть приказ. В Москве решили, нам выполнять. Пришёл приказ готовить технику, а также готовиться всем для переброски на Кубу. Частично персонал отправляли в эшелонах с техникой, а перед тем, как отправлять остальных, от дембелей, как от балласта стали избавляться. Не дослужил я до полных трёх лет две с половиной недели. К этому времени идею коммунизма я осознано считал глупостью, а большевиков, меньшевиков и коммунистов шарлатанами. Встреченные мною, за три с половиной года, отсчёт веду от своего отъезда из Тбилиси, люди не были плохими. Люди как люди. Каждый со своими предпочтениями и недостатками. Но эти люди, сами того не подозревая, занимались воплощением глупой идеи. Строили коммунизм на всей планете. На политзанятиях обычно говорили о победе идей социализма. О расширении социалистического лагеря. О том, как советский народ помогает угнетённым братским народам в их справедливой борьбе с классовыми врагами. Как мировой, и, прежде всего американский, империализм мешает и противодействует освободительной борьбе народов, но идеи Маркса, Энгельса, Ленина непобедимы. В борьбе идей наступает новая фаза. Великий советский народ, выполняя мудрые решения партии, правительства и политбюро Центрального Комитета, во главе с верным ленинцем Никитой Сергеевичем Хрущёвым осваивает целину, внедряет царицу полей – кукурузу. Побеждает в освоении космоса. Ведёт испытания атомных бомб. На стройках и по всей стране ширится и набирает темпы социалистическое соревнование. Последователи Стаханова и Гагановой пополняют свои ряды. Московские
Черёмушки являются наглядным примером, осуществления программы жилищного строительства:
 - Ура, товарищи! Под знаменем Ленина, в авангарде с передовым отрядом советского народа, с его плотью – Коммунистической партией СССР и её верным помощником – комсомолом, под руководством ЦК и смелого, мудрого Никиты Сергеевича, вперёд к победе коммунизма.
 В дни «оттепели», «бурных и продолжительных аплодисментов», «трудового энтузиазма и активности», о которых я в тот момент ничего не знал, потому что не читал газет и не слушал радио, я стоял в степи в семи километрах от места службы. Стоял в шапке ушанке, в бушлате, в брюках галифе, в кирзовых сапогах, подпоясанный ремнём из прессованной бумаги со звездой на бляхе. Наступила ночь, и вот-вот должен был подойти поезд на Тбилиси. Я стоял, и рвал учётную карточку и комсомольский билет, приговаривая:
 -Идите, товарищи. Я в этом балагане больше не участвую.
 Быть рядовым идиотом не хотелось, корчить из себя правоверного комсомольца или коммуниста совесть не позволяла.
 Я не быв антикоммунистом, как не был антихристианином или антимусульманином. Я не просто видел, а общался с ворами, вышедшими из мест заключения. Общался с геем, жаловавшимся мне, что невозможно уехать в Париж, где бы он развернулся и заколачивал валюту. Общался с б******, шулерами, алкоголиками, курильщиками плана, которые предлагали дружбу, хлопали меня по плечу, говорили какой я противный и не разбираюсь в удовольствиях. Говорили о том, что в жизни надо всё попробовать. Я тоже смеялся, хлопал их по плечу, говорил, что люблю их, и пусть им достаются мои порции. Пусть они получают больше удовольствия и за меня и за себя. Говорил им, что моим удовольствием является жизнь, и укорачивать её я не хочу. После таких разговоров дружбаны не обращали на меня внимания и я на них тоже. Рассуждения мои были просты. Мы, как трава, растём на одной грядке. На грядке растёт разная трава. Эта разность определена или природой или Богом. Кем из них для меня было безразлично. Я не Бог и не природа. Исправить то, что сотворили они не в моих силах, а дуреть вместе с ними нет смысла, я и так не ахти какой умный. Главное заключалось в том, что мне от них ничего не было нужно. Человек попадает в зависимость тогда, когда он от кого-то что-то хочет получить. О деньгах я не думал, а валюта и автомобиль для меня были чем-то мистическим, типа привидений. Я о них знал, но ни какого внимания на них не обращал. Ни каких «вражеских голосов», не слушал и ни какой диссидентской литературы не читал. Причина банальна. Я ни какой литературы не читал и, ни какого радио не слушал. Даже не представлял, что существуют запрещённые для чтения книги и журналы. А когда узнал об их существовании, не читал и не слушал по другой причине.
Зачем мне убеждаться в том, что давно мне понятно без диссидентов и голосов. Одним фактом больше, одним фактом меньше суть-то остаётся прежней. Мне было и без дополнительных фактов ясно, что курс развития и образования в стране выбран, если выразиться без грубости, бесперспективный. Кукуруза росла, на целине собирали богатые урожаи зерна, закрома родины ломились от изобилия, а зерно в Грузию завозили из Канады. Откуда об этом узнавали? Источник информации – рынок. На рынке все и про всё знают. На рынке никакой пропаганды. Принцип, на котором построен рынок один. «Чтоб дешевле взять и дороже дать». Никакого исторического и диалектического материализма не надо. Без гениев и без сопливых всё ясно и понятно.
 Возвратился солдат домой. Живой, здоровый. Политически подкованный и умеющий писать стихи. За ночь, в течении которой поезд двигался к Тбилиси, сложился и план действий на ближайшее будущее и стихотворение. Первое – это надо устроиться на работу, а какую не имеет значения. Второе – это надо подготовиться и попытаться поступить в институт в Тбилиси. Третье – это надо подумать о женитьбе. Всё. Я уже ничего и никому не должен. Дёргать меня не будут. Можно заводить семью. Но поиском спутницы, решил заняться после поступления в институт. Под впечатлением от дум о женитьбе написал стихотворение.
 Стыки рельсов. Туку-тук.
 Свет в купе давно потух.
 И под этот перестук
 Туку-тук да туку-тук.
 Еду встретиться с тобой,
 Может быть своей судьбой.
 А за окнами огни,
 Средь огней живут они,
 Но они это не ты.
 Поезд мой, спеши, лети.
 Пусть дробнее будет стук.
 Туку-тук да туку-тук.
 Мне сказали, что года,
 Как по рельсам поезда,
 А года, то сердца стук.
 Тук-тук-тук да тук-тук-тук.
 Сердце мечется в груди.
 Неизвестность впереди.
 Ночь за окнами ясна
 И глазам не надо сна.
 Ожидание томит,
 Но, а поезд мчит и мчит.
 Мчи на встречу без разлук.
 Туку-тук да туку-тук.
 Утром я в Тбилиси на вокзале. Через час дома на родной горе. Полмесяца филонил, навещая знакомых. На горе изменения. Гора начинала бурно застраиваться. Грузины из горных селений валом валили в Тбилиси, делая для себя великое открытие. Оказывается русские, армяне, греки, курды, осетины оккупировали их столицу. То и дело слышалось: (я пишу о том, что говорили мне)
 - Кто ты такой? Езжай в свою пьяную Россию. Это наша земля.
 Автобусы и трамваи ходят редко. В них давка и толкотня. А где давка там и ругательства на разных языках.
Пропаганда орёт о «торжестве ленинской национальной политики». Но мне на свежий взгляд заметно, как изменился «нравственный климат». За три с половиной года поразительно и не в лучшую сторону. Растёт грузинский национализм, а вместе с ним и все остальные. При застольях стала обязательной фраза:
 - Гаумарджёс чвени патара самшобло! Да здравствует наша маленькая Родина.
 Именно маленькая. Большая родина для выступлений по радио и в печати. Повсеместно слышно «Ки батоно. Диах батоно. Мобдзандит батоно.» Амханаги вышло из употребления. Короче, все повысились в статусе. Стали господами, а не товарищами. В России вернулось обращение господин на сорок с лишним лет позже, чем в Грузии. При встрече с одноклассниками проскальзывала не просто снисходительность, а барственная вальяжность. Устроиться на работу можно только по протекции. Специализация происходила чётко по национальным признакам.
 Руководящий состав кругом грузины. В низовом звене управления начальник участка, мастер, бригадир встречаются армяне, евреи, редко русские. Токарь, фрезеровщик, шлифовщик, слесарь, механик, электрик – русские. За редким исключением представители других национальностей. Дворники, грузчики на складах, в магазинах, на рынках – курды. Азербайджанцы мужчины мясники. Торгуют на рынках мясом, а женщины зеленью. В основном виртуозы в своём деле. Заворачивают кость к мякоти лучше любого фокусника. С килограмма украсть двести грамм для них элементарно и не стыдно. Стыдно тогда, если он этого не умеет. Не торгаш. Не профессионал. Грузины из деревень в основном торгуют сливочным маслом, сыром сулгуни, мацони, чачей, вином, солёным перцем и джёнджёли. Естественно, вино на продажу третьего разлива. Вино первого разлива – настоящее из чистого виноградного сока для себя. Когда процедят первое вино, в выжимки добавляют сахар и воду. Перебродит эта смесь, получилось второе вино для застолий и на продажу знакомым.
Третий заход, сахар, вода, махорочки и перчика. Что приезжие русские понимают в вине? Ничего не понимают. Хлещут за милую душу и радуются. Наконец из выжимок гонят чачу. Кстати, сами выжимки по-грузински чачей и называются. Так что виноград очень капиталодоходный продукт. Хочешь жить умей вертеться. Интеллигенция типа врачей, учителей, рядовых инженеров разношёрстная и подхалимистая. Второй секретарь компартии Грузии русский, которому наплевать на русских в Грузии и на русских в России. Он идейный интернационалист. Когда я вспоминал рассказанное в библии и в истории, то обратил внимание на одно постоянство. Везде и во все времена присутствовала иерархическая лестница. Словоблудие было разным, так сказать, идеологическая трескотня и техническая обеспеченность менялась, но суть самой системы не изменялась. Ведь от того, что раньше верховного правителя называли фараон, а сейчас Генеральный секретарь, хрен и редька вкус не поменяли.
 Заканчивался декабрь 1959 года. Мне через полгода будет 23. Поступать в институт на дневное отделение, чтобы закончить обучение в 28 лет, а эти годы сидеть на шее у родителей, не укладывалось в моём сознании.
Мама работала уборщицей в управлении железными дорогами. Отец ремонтировал деревянные ящики на тарной базе. Зарплаты у них были не больше прожиточного минимума. Следовало поступать на работу и готовиться к поступлению на вечернее отделение, а там будет видно. Можно было попробовать устроиться механиком в аэропорту, но от места, где мы жили, туда было очень сложно добираться. На семейном совете рядили, рядили и пришли к следующему решению. Племянник второго мужа моей крёстной, к тому же родной сестры моей матери, работал слесарем на заводе «Электропускатель». К заводу можно было доехать не только на трамвае, но не больше чем за час можно добраться пешком. Мне посоветовали воспользоваться его протекцией. Других предложений не было, поэтому и выбора не было. Павлик «прозондировал почву», поручился за меня и сообщил когда явиться на смотрины к начальству.
 В назначенное время явился. Начальник участка грузин, но по-русски говорил хорошо. Осмотрел меня и спросил:
 - В каких войсках служил?
 - В авиации.
 - Кем7
 - Авиамехаником.
 - Почему не пошёл на 31й (авиационный завод в Тбилиси) или в аэропорт?
 - Далеко очень.
 - Слесарить можешь?
 - Естественно.
 - На четвёртый разряд согласен?
 - Согласен.
 - Пиши заявление. – Он подал мне чистый лист бумаги.
 - На русском языке писать?
 - На русском.
 Я написал заявление. Он подписал и сказал:
 - Работать будешь дежурным слесарем в одной бригаде с Павликом. Там, где скажет бригадир. В две смены. Иди в отдел кадров оформляйся.
 Так стал я слесарем по ремонту оборудования.
 .
 ЗАВОД.
 Бригадир направил меня в цех штамповки, ремонтировать пресса. После изучения планера самолёта и его систем. Воздушной и гидравлической с комбинированными тягами. Турбореактивного двигателя, скопированного с английского и почему-то, считавшегося секретным, пресса вывезенные после войны из Германии, с датой выпуска с 1915 года до 1925 года, были для меня грязной простенькой игрушкой.
 Станина с подштамповой плитой. Пара накладок с клиновыми поджимами ползуна. Ползун с шаровым винтом. Хомут, коленвал, маховик с запорным штырём. Латунные или бронзовые подшипники скольжения. Маслёнки, плоский передаточный ремень, электродвигатель со шкивом. Всё. Хотя нет, ещё тяги, педаль, пружины. Винты, шпильки, гайки, шайбы не в счёт. Большую часть рабочего времени приходилось быть не слесарем, а шорником. Сшивал передаточные ремни. Стал получать зарплату большую, чем отец. Вечерами занимался повторением школьной программы. Готовился к поступлению в институт.
 Сосед Володька от армии откосил. За время моей службы успел получить разряд столяра. Жениться, завести ребёнка, развестись, купить мотоцикл ИЖ и ездить к «сучкам на случку».
 Характер воров, алкоголиков, наркоманов, бабников для меня секретом не был. На первый взгляд это свойские, безотказные и не жадные ребята. А на второй, третий, четвёртый и т. д. раз, они начинают с того:
 - А ты помнишь, я тебе дал?
 Ты ему дал уже пять раз, но он этого не помнит, а снова и снова будет начинать с этой фразы. Заметив такой приём, я стал отвечать.
 - А ты помнишь, я у тебя не просил?
 - Но ты же взял.
 - Взял, чтобы тебя не обидеть, а то скажешь, что я тобой брезгую. Больше не давай.
 После этого общение прекращалось и оставалось лишь шапочное знакомство. Один раз Володька уговорил меня съездить с ним на случку. Съездил. Поехали на другой конец города. В Навтлуги. Случка состоялась. В недостроенном здании. В темноте. Лица я не видел.
Удовольствие компенсировалось брезгливостью. Но миссию кобеля исполнил.
По дороге домой, на Володькин вопрос:
 - Ну, как? – Ответил.
 - Ла ни как. Хватит. Больше не надо.
 - Зря ты так. Что дали то дали. Бог увидит лучшую даст.
 - Перебьюсь.
 - Как знаешь.
 После этого случая подумал. «Жениться пора, а то не заметишь, как скурвишься. Хлопот не оберёшься».
Весной 1960 года, играя на перерыве в домино, Димка – духобор, член нашей бригады и представитель секты духоборов, спросил:
 - Николай, ты, почему за девками не ухлёстываешь? Боишься их что ли?
 - Некогда. К поступлению в институт готовлюсь.
 - Смотри не прозевай. Хороших девок мигом растянут.
 Я работал на первом этаже, а на втором находились цеха сборки пускателей и кнопок для пускателей. В этих цехах работали женщины и молодые девчата. Димка обслуживал там сверлильные, клепальные и резьбонарезные станочки. В моём цеху на штамповке работали, в основном, ребята и несколько пожилых женщин. Я на верх не поднимался, тем более, что стирать часто рабочий комбинезон было лень, а он был замусолен не заднице и на локтях. В разговор встрял Павлик:
 - Если не боишься, значит, давай проверим.
 - Как проверим?
 - Димка на сборке знает всех девчат. Какую он тебе покажет, ты должен пригласить её в кино. Если она с тобой пойдёт, и мы увидим, что вы вместе вошли в кинозал и вместе вышли, мы покупаем бутылку коньяка. Если она с тобой не пойдёт, ты покупаешь коньяк.
 - Хитрые. Он их знает и может предупредить её, что мы поспорили. Ясно она не пойдёт. Я проиграю.
 Сошлись на том, что всё будет по честному. На следующее утро пришли пораньше. Сидим у проходной, ждём.
Наконец Димка показывает фифу, которую следует приглашать. Идёт с высоко поднятым подбородком. Землю
Под собой не видит. «Да – сказал я про себя – девушка серьёзная. Что ж уговор дороже денег. Попробуем».
Объяснили ситуацию бригадиру. Он противиться не стал и при первой же заявке на ремонт станочка, на котором она работала, посылает устранить неисправность меня. В этот день заявка не поступала, но на следующий день заявка пришла. Описывать детали приглашения девушки в кино нет смысла. Я пишу не роман. Это был этап в моей жизни. Она стала моей женой. Матерью двух моих детей. И живём мы вместе уже сорок шесть лет. В кино мы сходили. Я выиграл. Ребята коньяк купили. Мы посидели в кафе. Выпили, закусили. А Димка первым тостом сказал:
 - Николай, считай мы пропили тебе Тамарку.
 Как в воду глядел. В институт я поступил на специальность «Технология машиностроения. Металлорежущие
Станки и инструменты». А после сдачи экзаменов зарегистрировались и сыграли свадьбу. Так как я поступил в институт на вечерний факультет, то мне нужна была односменная работа. Та работа, которой я занимался, меня не обременяла, даже нравилась. Попросился перевести меня в одну смену. Увы! Такой возможности не оказалось. На кафедре поинтересовался, не могли бы здесь мне предложить односменную работу. Не отказали.
Обещали посодействовать. Посодействовали. В проектный институт связи требовался работник на должность техника. Дали адрес и рекомендательную записку. Явился. Учреждение оказалось режимным. Охрана внутри.
Выписали пропуск к заведующему отделом. У заведующего отделом был отдельный кабинет. Постучал в указанную мне дверь. Послышалось «да, да». Вошёл. В кабинете за столом сидела миловидная русская женщина лет сорока.
 - Здравствуйте.
 - Здравствуйте. Присаживайтесь.
Я сел.
 - Вы работаете?
 - Работаю.
 - Кем?
 - Слесарем по ремонту станков.
 - В армии служили?
 - Служил.
 - Кем?
 - Авиамехаником.
 - В электрических схемах разбираетесь?
 - В объёме школьного учебника по физике.
 - С русским языком у вас всё в порядке в смысле грамотности?
 - На экзаменах двоек не получал.
 - Почему решили поменять место работы?
 - Учусь на вечернем факультете в ГПИ, нужна односменная работа.
 - Понимаете у нас институт, и вы должны сдать несколько простеньких экзаменов. Такой порядок. Вы не против?
 - Порядок есть порядок. Я не против. Хоть сейчас.
 - Вы так уверены в себе?
 - Причём тут уверен или не уверен. Экзамены всё равно сдавать. Я за сутки или двое не поумнею, и знаний у меня не прибавится. Сдам, значит сдам. Не сдам, значит, не сдам.
 - Замечательно. С вами всё ясно. А вот нам надо подготовиться. Сегодня у нас пятница. Приходите в понедельник. Мы будем вас ждать.
 Всё ясно. Надо прощаться. Но прежде чем прощаться говорю:
 - Я таких заведений как это не видел и даже не слышал о них. Можно посмотреть и познакомиться с характером моей будущей работы, если, конечно, сдам экзамен.
 - Пожалуйста. Пройдёмте.
 Вежливость и доброжелательность, в какой-то мере смущали меня. Непривычный стиль общения заставлял напрячься. Даже мелькнула мысль «Вероятно, такой тип людей и называют интеллигентами». Заведующая встала и направилась к выходу. Я за ней. Вышли в коридор, она входит в следующую дверь. Я следом. Просторное светлое помещение. Два ряда кульманов и столов. Из-за кульманов высунулись лица и мужские и женские. В углу у окна стол без кульмана. На столе рулоны чертёжной бумаги. За столом, лицом к остальным, сидит упитанный лысоватый мужчина в костюме при галстуке и с в нарукавниках. Я так одевался только на свадьбу, только без нарукавников. При нашем появлении мужчина встал. Я никогда при появлении начальства не дёргался. В каком положении находился в таком и оставался, даже в армии, пока меня не окликали. «Дисциплина или воспитанность» промелькнула мысль. Заведующая подошла к вставшему мужчине и не громко что-то ему говорила. Я близко подходить не стал, смотрел на высунувшиеся головы, которые одна за другой исчезали.
 - Коля. Можно вас так называть? – Спросила заведующая, повернувшись ко мне с улыбкой. Я кивнул.
 - Всё что вас интересует, спросите у Вадима Георгиевича. Сдавать экзамены придёте сюда. Вадим Георгиевич скажет вам, в котором часу. До свиданья.
 - До свиданья. – Ответил я и даже кивнул головой. Заведующая ушла.
 - Что вы хотели узнать? – Вадим Георгиевич сел.
 - Ничего особенного. Какая зарплата?
 - Наши зарплаты небольшие. А у вас будет наименьшая среди нас.
Он назвал сумму. Я прикинул в уме, процентов на пятнадцать ниже, чем у меня сейчас.
 - Учреждение важное, а зарплаты не ахти. Я не ожидал.
 - Равенство и братство. Смычка интеллигенции и рабочего класса. У прослойки не может быть зарплата больше и не должна быть больше чем у гегемона. Не так ли?
 - Так то оно так. Но как-то и не очень так.
 - Без но, молодой человек. Перетакивать не будем. Это не в нашей власти. Однако весной и летом у нас полевые работы. Командировки. Заказчики не обижают. Прибавка есть и в среднем приемлемо. Соглашайтесь.
 - Понятно. Уговорили.
 - Вот и хорошо. День вы знаете. Подходите к перерыву на обед. К часу. Всего хорошего.
 Явился на экзамен во время. Опоздания в моём послужном списке, доже в школе, не числились. В экзаменаторы мне определили девушку, пожалуй, младше меня. Видимо, недавно она окончила институт и к
поручению отнеслась серьёзно и обстоятельно. Свой статус хорошиста я подтвердил. Схему начертил. Диктант написал. Штамп или чертёжную рамку положенными шифрами оформил. В заданный отрезок времени уложился. Девушка сказала, что на такую мою прыть она не рассчитывала и что мой вид и моя походка указывают, что я из деревни.
 - Я не деревенский. Я нахаловский.
 Девушка отнесла мои работы на стол Вадима Георгиевича. Взглянув на мои работы, он встал из-за стола, и вымолвив:
 - За мной. – Повёл меня в кабинет к заведующей. Когда Вадим Георгиевич, а за ним я, вошли в кабинет, она сидела за столом и, подняв голову от бумаг, лежавших на её столе, сказала:
 - Вот и вы?
 - Здравствуйте. – Поздоровался я, а Вадим Георгиевич молча пошёл к её столу. Я остался стоять у двери.
 - Здравствуй те, Коля. Как ваши дела?
 - Нормально. Жалоб нет.
 - А что скажете вы, Вадим Георгиевич?
 - Не вундеркинд, но парень толковый. Считаю взять можно.
 - Спасибо, Вадим Георгиевич. – Вадим Георгиевич пошёл к выходу из кабинета.
 - Подойдите. Присядьте. – Я подошёл. Сел. Она ждала, пока я расположился. – И так. Мы вас берём. С учёбой у вас проблем не будет. Вы не один такой. Здесь вам помогут. На доске рядом со стенгазетой, фамилии обучающихся. Мы следим за их успеваемостью. У вас какая специализация?
Я сказал.
 - Не профильный факультет. Ничего. Первые два года общие для всех. За это время постараемся перевести вас на профильный. Обращайтесь с вопросами по любым предметам. Не стесняйтесь. А сейчас пойдёмте в отдел кадров.
 В отделе кадров мне дали здоровенную анкету. Два экземпляра.
 - Возьмите домой. Внимательно прочтите. Аккуратно заполните. Возможно, кое-что придётся спросить у родителей. Потом приходите ко мне, проверим и двинемся дальше. Всё поняли?
 - Всё понятно. Спасибо. До свиданья.
 - До свиданья.
Анкета оказалась заковырестой. Моё рабоче – крестьянское происхождение не вызывало сомнений. Родственников в местах заключения и за границей не было. Национальность приемлемая. В графе партийность я написал б/п, что означало бес партийный.
Заведующая просматривая анкету, удовлетворённо кивала головой и, наконец, сказала:
 - Здесь надо написать член ВЛКСМ.
 - Я не комсомолец.
 - Да? А почему?
 Я в ответ пожал плечами.
Выкладывать свои философские соображения, считал не уместным. Ответить – По кочану! – Не хорошо грубить милой женщине.
 - Ничего. Этот недостаток поправим. – Сказала она.
 - А что, это обязательно?
 - Что за вопрос? Конечно. Рассчитывайтесь. С трудовой книжкой, паспортом и военным билетом приходите оформляться. Ждём вас. До встречи.
 - До встречи. – Сказал я и ушёл навсегда.
 Мне хотелось поступить в этот институт. Поработать и пообщаться с более образованными и более воспитанными, чем моё окружение, людьми. Заведующая, непременно коммунистка, женщина, в которой чувствовалась не наигранная доброта и желание поучаствовать в становлении моей судьбы. Она, по классификации моего отца, относилась к группе идиотов. Мне впервые стало жаль нас русских так нелепо и так сильно разобщённых. У Вадима Георгиевича, в его словах о гегемоне, чувствовалась обида, а он наверняка был коммунистом. «Ёлки палки – думал я – у всех национальностей от дебила до царя спроси, сколько будет 1+1 скажут два. А тут все доброжелатели христиане, мусульмане, коммунисты и прочие секты мелочёвки, соревнуются между собой, выясняя, кто из них доброжелательнее. Удивительно, что так происходит, как говорится, от века и до ныне. Ведь это происходит не потому что были Моисей, Христос, Маркс или Ленин, а потому что внутри у каждого человека есть что-то такое, которое заставляет его поступать таким образом. Может быть, это свойство такое присущее живым организмам?»
 Привычка отвлекаться на философские размышления не позволяла мне долго сетовать при появлении неудач.
С одной стороны обидно, что из-за своих убеждений я отказываюсь от привалившей мне возможность, а с другой стороны, когда рвал комсомольские документы, я же понимал, что дорога в люди мне заказана. А с третьей стороны, какого чёрта я поступил в институт. Институт нужен для того, чтобы делать карьеру. А если не делать карьеру, то зачем я трачу время на институт? Зерно сомнения в полезности моего обучения в институте было посеян В конце концов оно проросло и дало свои плоды. Но пока я стал искать односменную работу на других предприятиях. Наступил 1961 год. Первую сессию в институте сдал хорошо и с первого захода. В феврале нашёл односменную работу по специальности в организации П/Я- 88, в начали марта оформился. В апреле в космос полетел Юрий Гагарин. По радио и в газетах восторг и дифирамбы. СССР оплот мирного освоения космоса. «На пыльных тропинках далёких планет останутся наши следы». К этому времени на нашей улице проложили трубы для воды и канализации и поставили столбы для электропроводов. Наша гора обретала черты цивилизованности. Пошли слухи, что улицу будут асфальтировать. А пока света не было, поэтому о приёмниках, телевизорах, холодильниках мы не задумывались. О достижениях советской науки, балета, сельского хозяйства, спорта узнавал на заводе. Кроме того, я начинал понимать, что на тех заводах, на которых работал я господствует технологическая отсталость.
Во-первых, я работал слесарем, а был авиамехаником. Во-вторых, сдав экзамены за второй семестр, взял в институтской библиотеке учебники по станкам и технологическим линиям. Поэтому, читая, их я стал разбираться не только в кинематических схемах станков, но и в компоновке технологических линий. Присматриваясь к деятельности инженерного руководящего состава, приходил к выводу, что ни их инженерные знания, если они у них были, конечно, ни мои, тем более, никому не нужны. Нужны правильные
отчёты и рапорты о трудовых достижениях. Ещё, я не был поэтом, но к этому времени писать стихи научился. Я уже не считал в каждой строке количество слогов. В результате многочисленных тренировок появилось чувство ритма и размера. Наблюдая за разными технологическими системами на производстве, я почувствовал их, если можно так сказать, разноритмичность. Или, как говорили, в начале месяца спячка, а в конце месяца горячка. Постоянные авралы, для того, чтобы выполнить план и получить премиальные. У разных цехов был не одинаковый ритм. Производство выглядело не стихотворением, а ужасно заикающейся прозой. Было видно, что технологическое оборудование не создают под конкретный продукт, а собирают что-то подходящее на свалке. Своевременным и по форме сделанным раппортам уделялось внимания больше, чем реальному производству. На П/Я- 88 я проработал не полные четыре месяца. Подвернулась более чистая и более интеллектуальная работа. На П/Я- 149 организовывался экспериментальный цех. Начальник цеха, Килькинов Александр Яковлевич, человек предпенсионного возраста. Родившись в начале века при «проклятом» царизме, он дожил до «победного шествия социализма по планете». Я оказался вторым, который изъявил желание поступить в цех. Первым, устроившимся в цех, был Юра Самодуров. Александр Яковлевич всем претендентам на место в цеху устраивал приёмный экзамен. Давал чертёж или эскиз изделия, заготовку, набор мерительных инструментов. В помещении находился настольный сверлильный станок, электродвигатель с абразивным кругом. Рядом со станком коробка с надломанными свёрлами, развёртками, метчиками и щербатое зубило. У другой стены стоял небольшой верстак с тисками без нагубников, а рядом с тисками лежали напильники и надфили разных видов и насечек, два молока разного веса и тупое керно. В центре помещения стоял небольшой новый фрезерный станочек. Стол начальника стоял напротив двери у окна. Я появился во время обеда. От моего места работы до П/Я-149 было четыре трамвайные остановки. Отпросившись якобы по семейным обстоятельствам, явился на смотрины. Посмотрев на меня из под очков,
начальник спросил:
 - Слесарь?
 - Слесарь.
 - Разряд какой?
 - Четвёртый.
Порывшись в бумагах на столе, достал чертёж и подал мне.
 - До конца смены сделаешь, пиши заявление. Всё, что надо на верстаке. Юра, ты за дежурного. Приду к концу смены. – И ушёл.
 Юра возился у станка, настраиваясь фрезеровать какую-то деталь. Взглянув на часы, я понял, что перерыв закончился. Деталь называлась «Рычаг». Угольник с углом 80 градусов. Материал У8 толшина 2,5мм. Ширина
15мм минус 0,1мм, длина одной консоли с радиусом на торце 7, 5 мм, 125мм. Длина другой консоли 70мм, а торец с углом 90гралусов. Три отверстия. Центральное, в районе угла, диаметром 6мм плюс 0,05мм. Так же 0,05мм на несоосность. 0,2мм допуск на меж центровое расстояние. Диаметр двух других отверстий 5мм без указания допуска. Значит 0,15мм. Чистота обработки на радиусе треугольник 10. Почти полировка. Твёрдость по Роквелу 52-54. Значит будет термообработка. Когда посмотрел на губки тисок, оказалось, что губки разные
По высоте и зажимают одной стороной. Пришлось сделать временные параллелки. Вместо штырей взял хвосты развёрток. Какая сталь, пришлось определять по искре. Слава Богу, чему учили в ШМАСе, забыть не успел. Сначала, естественно, после разметки просверлил и проверил отверстия. Получилось не плохо. В таких тисках вырубать контур зубилом не стал, сначала обсверлил, потом вырубил и попросил Юру в сделать черновую фрезеровку. Он не отказал. Сделать опиловку труда не составляло. Когда вернулся Александр Яковлевич, я абразивной шкуркой наводил чистоту.
 - Готово? – Спросил он.
 - Да.
 - Можно проверять?
 - Можно.
 Проверял, как заправский контролёр. Закончив проверку, положил деталь на стол, снял очки и спросил:
 - Как твоё имя?
 - Николай.
 - Вот что, Коля. Пиши заявление. Быстро рассчитывайся. Как получишь трудовую книжку сразу ко мне и на следующий день на работу. Понял?
 - Понял.
 - Всё. Шустри.
Я отшустрил и вышел на работу. Все, кто поступал после меня, проходили точно такую проверку. Не важно у кого какой стаж, и какой разряд записан в трудовой книжке. Справлялся с заданием каждый четвёртый или даже пятый. В цех, кроме меня и Юры, принял ещё тринадцать человек рабочих. Из десяти слесарей, прошедших отбор было пятеро русских, два грузина, один армянин, один грек, один курд. Ещё шлифовщик, токарь и сварщик. Все трое русские. Что вызывало к начальнику уважение, так это то, что он вёл отбор только по профессиональным качествам. При первой встрече ни кого, ни о чём не расспрашивал. Пришлют из отдела кадров претендента, он даёт задание и уходит. Меня очень поразило, что среди им отобранных специалистов не оказалось ни одного коммуниста или комсомольца.
 П/Я – почтовые ящики, предприятия связанные с оборонной промышленностью. На П/Я-149 запускали в производство новый тип телеграфного аппарата. Фамилия главного конструктора была Сокол. Его национальность чех или словак, уже не помню. Перед запуском в серийное производство надо конструкцию и в деталях и в узлах испытывать, дорабатывать, изменять. С первого раза кроме принципиальной схемы ничего путного не получается. Для этой цели организовывался экспериментальный участок. По заданию конструкторов, мы делали детали, собирали узлы, потом аппарат целиком. Испытывали. По ходу испытаний вносились изменения по форме, размерам, материалам. Отрабатывалась технологичность сборки. Конструировалась технологическая оснастка. Штампы, прессформы, литьевые формы и прочие приспособления. Для такой работы требовались не просто слесаря операционники, а соображающие что, зачем, почему, для чего и как. Костяк был собран. У нас кроме начальника не было контролёра, мастера, технолога, бригадира, снабженца. Начальник приходил, клал на верстак чертёж. В чертеже кроме обычных конструктивных требований, его рукой писалось, сколько штук и к какому числу должно быть готово. Количество диктовало способ изготовления. Если одна или две детали, то делалось сразу простым слесарным способом. Если до десяти и больше приходилось делать копир. Если от двадцати до ста штук деталей, то надо было делать простенький штамп под винтовой ручной пресс. Если детали тонкие от 0, 2мм до 0, 5мм из латуни, алюминия, меди, то приходилось делать штампы лягушки, рассчитанные на тяжёлый молоток. Материал на складе брали сами. Материал для приспособлений искали в отходах и на свалке. Разновесные молотки каждый для себя делал сам. Сменные рукоятки для напильников, для надфилей делали тоже сами.
 У каждого был свой набор свёрл, развёрток, метчиков. Слух о килькиновских умельцах сначала распространился по предприятию, а потом вышел и за его пределы.
 Экономика в стране была плановой. Большинство предприятий выполняло оборонные заказы. В Тбилиси П/Я были разные. Вывезенный во время войны из Таганрога авиационный завод П/Я-31. Всевозможные проектные, научно-исследовательские институты, на которых теоретически, вроде бы, что-то исследовалось, а практически ничего не исследовалось и ничего не производилось. Зато были начальники, инженеры, обслуга, фонды, финансы. Входящие и выходящие документы. Отчёты в Госпланы разных уровней. Командировки, командируемые и командировочные. Деньги поступали из Москвы. Все знали, по крайней мере, местные, что продукция, выпускаемая в Грузии – дрянь. Что даже вино – туфта. Что благополучие Тбилиси зиждется на вливаниях из Москвы. Это субсидирование из Москвы, вроде бы не было специальным. Схема проста. Все П/Я, НИИ и многие другие предприятия находились во всесоюзном подчинении. Следовательно, и финансировались из всесоюзного бюджета, а не из республиканского. Сообразить, что чем больше предприятий всесоюзного значения, тем больше дармовых денег в республике, у грузин ума хватало. Русским чиновникам, во все времена и при любых политических режимах продажным, не составляло труда напичкать Грузию предприятиями всесоюзного подчинения. Причина банальна. Можно ездить на юг в командировки.
Грузины любезно встречать и провожать нужных людей могут. Шикарные застолья устраивать могут. Щедро делиться нетрудовыми доходами тоже могут. Простые грузины и не грузины считали, что процветание Грузии, по сравнению с Россией и другими республиками, связано с их образованностью и деловитостью. Им как-то не приходило на ум, что у русских девиз «Кто придёт к нам с мечом, от меча и погибнет». А если придут с бутылкой чачи или суррогатного вина, и скажут «Какие вы хорошие. Как мы вас любим», то отдадут всё и даже себя в придачу. Я с ребятами часто видел таких командировочных из России. Как у них сияли глаза от удовольствия. Как они были польщены показным дружелюбием. Но они же не знали, как потом грузины смеялись над их наивностью и глупостью.
 Экономика Советского Союза была плановой. Планируя количество танков, самолётов, подводных лодок. Надводных кораблей, пушек, снарядов, автоматов, патронов, обмундирования и прочего снаряжения, не оставалось времени для планирования пустяков. Обуви, мебели, фурнитуры и к тому и к другому. Набоек, каблуков, ручек. Скобяных изделий. Иголок, резинок, линеек и прочей необходимой в быту мелочи. Хотя Маркс, Ленин и партия ничего о спросе и предложении не говорили, но он, вопреки всей их гениальности, был и действовал. Спрос рождал предложение. Предложение появлялось в лице цеховиков, артельщиков, надомников. В свою очередь им нужны были толковые станочники, слесаря, вооружённые не идеями коммунизма или демократии, а идеями гульнуть, пощупать баб, поболтать ни о чём. Я в институте доучился до того, что пришло время изучать историю партии и научный коммунизм. Изучение таких предметов в мои планы не входило. Поэтому, подумав, подумав, я его бросил. Так как в это время был занят по горло, работа, институт, молодая жена, для того, чтобы поработать над стихами, не мог выкроить и часа. Поэтому стал писать четверостишья. Например, такие.
 Два года проболтался в институтской луже.
 И убедился. Бес толку. Ушёл оттуда.
 Карьерный поплавок мне всё равно не нужен.
 Ни кем и никогда я управлять не буду.
Или.
 Быть героями нас партия учила.
 И получила то, чего желала.
 Есть рвение, энтузиазм и сила.
 Героев много, а товара мало.
 Начальник стал получать левые заказы. Выполняли мы такие заказы в рабочее время. Отличить левый заказ от правого не составляло труда и не требовалось сообразительности. Правые заказы делались по чертежам. Левые по эскизам или по образцам. Дополнительных денег начальник за это не платил. Весь доход присваивал себе. Тогда я ещё подумал, Есть же свойство присвоения. Проявляется наглядно и зримо, почему же ни философы, ни политики о нём не говорят. Что ума не хватает или стыдно об этом говорить. Я помнил библейскую заповедь. «Не желай вола, не желай раба, не желай жены...». Не желай то не желай. А если желается, если хочется присвоить, куда от этого деться. Свойство присвоения нас тоже не обошло стороной. Мы стали брать левые заказы, а начальнику не платили. Он стал нервничать, плеваться и скрипеть вставными челюстями. Сказал, что самодеятельность уместна на сцене, а на производстве существуют производственная и трудовая дисциплина. Мы перестали делать свои и его левые заказы. Он понял, что суетиться зря, а чрезмерная жадность плохой советчик. Смирился с положением вещей. И у нас началась компанейская жизнь.
Кроме заказов на лево, четверо с участка и я в их числе устроились на работу «мёртвыми душами». Эта форма трудоустройства практиковалась в Тбилиси повсеместно, а особенно в строительстве. Нас оформил асфальтоукладчиками прораб по дорожному строительству, который представился нам как князь Чальский. В день выдачи зарплаты в их конторе он на «Волге» с персональным водителем и персональным бухгалтером, подъезжали к окончанию смены к проходной нашего завода. Мы выходили, здоровались, подсаживались по одному в машину, расписывались в ведомости, получали деньги. Десять процентов от полученной суммы оставляли себе, а остальные отдавали Князю. Князь Чальский выходил из машины с последней «мёртвой душой», отпускал машину и вёл нас в ресторан на ВДНХ Грузии. Благо она располагалась через дорогу от нашего завода. Оплачивал ресторанные расходы Князь сам. Иногда мы пили вино, закусывая шашлыками. Чаще же пили водку, поедая хинкали. Кроме того у нашего цеха были высокие производственные показатели в социалистическом соревновании и нам на цех давали премию из профсоюзного фонда. Премию получали по очереди, но не брали себе. Складывались и праздновали на них дни рождения, чаще всего в цеху. Руководил всем начальник. Имениннику утром давал из загажника деньги и отправлял его на рынок за продуктами. Готовили традиционный грузинский стол. В обед запирали цех и начиналось застолье. Если премия была солидной, ходили в ресторан. В начале октября 1961 года жена родила сына. Дела ни республиканского, ни союзного, мирового масштаба меня не интересовали. Видимо, потому что они не интересовали тех, кто работал рядом со мной. Дела футбольные больше волновали грузин и армян. Динамо Тбилиси и Арарат Ереван конкурировали между собой. Старая часть города, Авлабар был населён в основном армянами. Мы русские владели грузинским языком поверхностно. Армянский слышали редко, а еврейского совсем не слышали. На предприятиях союзного подчинения вся документация велась на русском языке, поэтому и разговаривали чаще на русском языке.
 Впервые русские поселились в Тбилиси и в его окрестностях в царствование Павла. Карталинский царь Георгий 12й умирая, завещал Картли императору. Как пишет В. О. Ключевский «и в 1801м г. Волей- неволей
пришлось принять завещание. Грузины усиленно хлопотали о том, чтобы русский император принял их под свою власть. Русские полки, воротившись в Тифлис, очутились в чрезвычайно затруднительном положении».
Естественно, что русским солдатам и на Грузию и на Тифлис было наплевать. Они там появились не по собственной воли. Их пригнали по приказу императора. Разговаривая со многими русскими, с которыми я встречался в Тбилиси, всегда спрашивал, каким образом они здесь очутились. Выяснилось, что абсолютное большинство русских, появились в Грузии вопреки их воли. Первые поселения – это солдатские поселения.
Так как в те времена солдатская служба была длительной, то солдатам привезли русских баб. Образовывались семьи и многие русские были потомками тех солдат. Вторая группа русских – это молокане. Молоканские общины возникали на берегах Волги. Русской православной церкви сектанты были не нужны, поэтому молокан сослали в Закавказье. Третья группа русских – это духоборы. Духоборов постигла участь молокан. Их тоже выслали из России. Четвёртая группа русских – это беженцы. Многие состоятельные люди во время большевистских репрессий бежали куда глаза глядят и часть из них оказалась в Грузии. Частью этой части были и мои родители. Пятая группа русских – это эвакуированные во время второй мировой войны.
 Короче говоря, в Грузии жили русские, которым любить Москву и Россию было не за что. Они были изгнанники. Русские изгои. Насильно выдворяемые за пределы России и царским, и большевистским правительствами. Когда в Грузии правили царские наместники, то разные племена жили в этнически чистых сёлах. А племён в Грузии жило много. Карталинцы, имеретинцы, мингрелы, гурийцы, сваны, хевсуры, аджарцы. Это те, кто причисляет себя к грузинской нации. Кроме них армяне, осетины, турки, айсоры, греки, лакцы, евреи, чеченцы, азербайджанцы, абхазы, которые издревле населяли территорию современной Грузии.
А эту территорию им слепили большевики. Сравнительно недавно туда натыкали русских, украинцев, немцев.
Ничего удивительного нет в том, что все племенные правители, опасаясь истребления персами и турками, выбирали из двух зол меньшее и входили в состав Российской империи. А в результате глупой национальной политики большевиков грузины возомнили себя имперской нацией. Когда к власти пришли большевики с политикой приоритетной подготовки национальных кадров, а все остальные должны были лизать этим кадрам задницы, стало возникать напряжение. Во время подготовки кадров, войны и послевоенных лет, когда все были заняты мыслью, как бы выжить, это напряжение не прорывалось наружу. А когда Москва стала надувать мыльный пузырь якобы экономического могущества Грузии, у грузин «поехала крыша». Давно существует поговорка, что «с жиру бесятся». Понятны казацкие восстания. У них урезали вольности. А декабристы, Герцен и прочая дворянская шелупонь, в том числе Плеханов, Ленин, Троцкий бесились с жиру. Точно так же, как сейчас бесятся с жиру Березовский, Гусинский, Каспаров, Лимонов, Зюганов и подобные им благодетели. В Москве и в России, по глупости считают, что в Грузии одни грузины. И что, только Россия такая уникальная держава, в которой проживает 160 или около того этносов. Печально, но факт. Русские своим соплеменникам сотворили в сто крат больше зла, чем все прочие национальности вместе взятые.
 Когда существует межплеменная рознь и разнобожие, то, естественно, появляется желание стандартизировать мышление и объект поклонения. Не знаю, толи философы придурки, толи запутались в своём словоблудии и терминологии, что не замечают очевидного. Неужели не понятно, что христианство, мусульманство, коммунизм, либерализм, демократия – это одного поля ягоды. Это способы для стандартизации мышления. Эти способы изобретены людьми для распространения своего влияния.
 В каком году не помню, в каком месяце не знаю, но Тбилиси посетил Никита Сергеевич Хрущёв со своим духовным братом Фиделем Кастро. Нас, как и всех прочих представителей рабочего класса, трудовой интеллигенции, учащейся молодёжи освободили от работы, занятий и согнали для приветствия величайших руководителей и вождей трудящихся. Я торчал на тротуаре против цирка у одиннадцатиэтажки. Кое-кто махал рукой. Лично я сплюнул во время их проезда с сторону Сабуртало. Такие редкие мелочи жизни не влияли на общий климат умонастроения в республике и в городе. Это настроение хорошо отражено в анекдоте. Если в России главными героями анекдотов были Чапаев и чукча, то в Грузии – гуриец.
 Анекдот.
 Гурийца спросили:
 - Что ты будешь делать, если откроют границу?
 - На дерево залезу.
 - Зачем?
 - Чтобы не раздавили, когда побегут за границу.
Поводом для таких предчувствий послужили евреи.
С начала 1963 года они съезжались в Тбилиси со всего Союза. Из Норильска, с алмазных приисков Сибири, с Дальнего Востока, куда массово линяли с Украины, Белоруссии, западной части России при наступлении немцев. В Тбилиси они готовились для прыжка в Израиль, США и другие более благодатные места.
 На сборке работал мастером Володя Вассерман, а председателем профкома Мизрахи. Нас с экспериментального участка командировали на сборку для передачи опыта. Здесь я впервые плотно столкнулся с евреями. Дяденька, раза в два старше меня с фамилией Бернштейн, стал жаловаться на превратности еврейской доли. Прибыл он с семьёй в Тбилиси из Якутии. Из мест где добывают алмазы.
 На мой вопрос:
 - Чего вам там не сиделось? – Сказал не громко и доверительно, почти в ухо.
 - Ты понимаешь, антисемитизм не даёт жить.
 - А что это такое? – Спросил я. Я действительно не знал тогда, что это слово означает. Он удивлённо посмотрел на меня и произнёс.
 - Не любят русские евреев.
 - Ну, и что? – В свою очередь удивился я. – Русские и русских не любят. Русские в Грузии тоже изгнаны из России русскими, а не турками. Что вас выслали из России?
 - Нет. Не выслали. А как жить в атмосфере недоброжелательства?
 - Вообще-то ты прав. Мы вот живём в Грузии. Так, вроде бы и ничего особенного. А всё равно чувствуешь, что находишься не в своей тарелке. И куда теперь собрались, если не секрет?
 - Какой секрет. В Израиль.
 - А Израиль, кажется, воюет. Документы надо же как-то оформлять. Это же не просто.
 - Не просто. В синагоге помогают. А что воюют, так я за Союз воевал и ордена имею, а за Израиль сам бог велел. А кто ещё за Израиль будет воевать, кроме нас евреев.
 - И то верно. Хреново, когда у народа нет своей страны. Я слышал, что и в Европе вас не очень-то жалуют. А немцы так вообще целенаправленно уничтожали вас и на промышленной основе.
 - Да. И за что такая кара на наши головы?
 - За что. Мой отец тоже к жидам, как он вас называет, если мягко выразиться, не любезно относится. А за то, что вы подарили нам Маркса, Троцкого, Ленина, Свердлова. А другие, возможно, за то, что вы подарили нам Иисуса Христа. Щедрые вы очень на выдумщиков. Кстати, мой отец их называет шарлатанами.
 - Вот как. А что, Ленин еврей?
 - Вам-то лучше знать. А то, что жид, это как пить дать. Если жид - кликуха, то её надо заслужить. Возможно не все евреи жиды, но то, что среди не евреев жидов достаточно, это точно.
 - Вот как. Занятно.
 - И когда же думаете слинять из Союза?
 - Пытаемся быстрей, а там как получиться.
 - Ладно. Удачи.
 - Я смотрю, ты к коммунизму равнодушен.
 - Точно. В эти игры не играю.
Вскоре нас перевели опять в свой цех, поэтому, когда и как уехали евреи в Израиль, не знаю. Но в цеху Килькинов похвастался:
 - Теперь Килькиновы будут евреями. Можете поздравить меня с внуком Сашенькой.
У его невестки-еврейки родился сын. Тогда-то до меня и дошло, каким образом появляются русские евреи.
Почему-то не российские, а одновременно и русские, и евреи. Видимо, поэтому жиды, подумал я, что не чистопородные, почём зря кликухи не дают же. Тем не менее, своего начальника мы поздравили. Выпили за его здоровье. За здоровье его детей и, конечно, внука. Мы поздравляли, а время занималось своим обычным делом. Оно шло. А спрос занимался своим делом. Рождал предложение.
 Грузин, лет сорока, появился у проходной завода и остановил Толика Затуливетрова, слесаря с нашего участка. Он предложил Толику выгодное дельце. Дельце заключалось в предложении изготавливать оснастку для деталей автомобильного проигрывателя. Марка проигрывателя «Филипс» голландского производства. Толик, естественно, сказал:
 - Дай посмотрю чертежи.
 Он думал, что оснастку для нескольких деталей. Оказалось, оснастка нужна на весь проигрыватель.
 - Ты, что. Это знаешь, сколько надо времени?
Грузин, которого мы впоследствии звали Хирург, потому что он по профессии был врачом хирургом. В автомобильной аварии повредил руки и не мог практиковать. Каким-то образом зарабатывать на прожитие было надо. А так как имел знакомство с людьми вельможными, приобретя его во времена врачебной практики, получил от них добро на открытие цеха. На мелочь типа корпуса для шариковых ручек, линеек, кое- какой фурнитуры, ниши были в основном заняты, и он решил основать дело по крупнее. У одного из вельмож он увидел автомобильный проигрыватель, привезённый тем из заграницы, будучи в командировке. Проигрыватель испортился, а ремонтировать его никто не брался. Тогда-то Хирургу и пришла в голову мысль, которую он любил повторять.
 - У кого есть деньги на машину, на безделушки к ней он их найдёт. А автомобилей в Тбилиси прибавлялось, как нигде в Союзе. Проект был серьёзный, и он обратился за консультацией к двум евреям, которые промышляли ручками. Еврейская синагога не только молельный дом, но и накопитель деловой, коммерческой и политической информации. Евреи проект обмозговали и попросились в долю, сообщив Хирургу, что подходящие кадры для технического воплощения идеи есть на Радио заводе. Так в обиходе называли наш П/Я. Хирург понимал, что одному это дело не провернуть, поэтому согласился. Они распределили обязанности.
Гриша Коган принял на себя общее руководство. Координацию действий, бухгалтерию и кассу. Второй еврей, который с нами не общался, стал снабженцем. Требовался не только металл, но и радиодетали и динамики. Но самое главное нужен компактный электродвигатель определённой мощности. Хирург должен был обеспечивать рабочей силой и получить добро от партийных, милицейских, прокурорских и советских органов, а ещё от чиновников из министерства лёгкой промышленности и торговой палаты. Кроме того, нужен подходящий участок земли, помещение для производства и склада. Кто ищет, тот находит. Евреи нашли
Участок в Навтлуги с двумя сараями, а потом и его хозяина, армянина. Предложили ему арендовать у него участок. Армянин, узнав, зачем нужен им участок, сделал контр предложение, войти в долю участком, а если потребуется и деньгами. Дольщики согласились. Строй был социалистическим, экономика плановой, собственность государственной, инициатива уголовно-наказуемой. «Тянуть срок» никому не хотелось, поэтому нужен был «козёл отпущения». Своего рода Фунт из «Двенадцати стульев». Нашли уголовника, который согласился быть директором и подписывать любые документы, а в случае чего отсидеть срок за определённую плату. Так как в тех условиях акции не выпускались, то называть эту четвёрку акционерами нельзя. Хотя компаньоны были мозговым и управленческим звеном предприятия, числились они дворником, кладовщиком, курьером, охранником. У нас сложилась тоже четвёрка, которая занималась техническими делами и ни кем не числилась. Толик Затуливетров, Володя Долбнев, я – слесаря и дядя Сергей Лысковцев – токарь. Разумеется, среди нас тоже произошло распределение обязанностей. Я, хотя не знал истории партии, научного коммунизма, диалектического материализма и не читал газет и художественную литературу, имел другие достоинства. Я высшую математику сдал, физику сдал, черчение сдал, начертательную геометрию сдал. Кроме того, пусть не в полном объёме сдал электротехнику, теоретическую механику. Проштудировал учебники по материаловедению, допускам и посадкам, стандартам и стандартизации. Станки и инструменты, технологию и технологические операции, и, даже, методы конструирования изучил на практике. Поэтому, как грамотею, мне поручили составить каталог всех деталей проигрывателя и заэскизировать те из них, которые можно изготавливать в наших условиях. Прежде чем конструировать оснастку, следовало знать под какое оборудование её приспосабливать. Обсудив эту, так сказать, проблему, с нашими заказчиками, договорились следующим образом. Они достают станок, мы под него начинаем изготавливать оснастку. Тем временем, для десяти пилотных проигрвыателей делаем детали у себя на заводе. Закруглив технические вопросы, перешли к коммерческой стороне дела. Торговля о цене на ту или иную оснастку, с шестью деталями, изготовленными на ней, проходила бурно. Мы заранее сговаривались о цене, а озвучивать цену поручили мне. Когда я первый раз назвал цену, которую хотим, Гриша, как и подобает, уважающему себя еврею, начал торговлю с фразы.
 - Ребята, нет, вы с ума сошли. Разве можно предлагать такую цену. Вы думаете, что Грише деньги выдаёт Минфин СССР. Побойтесь своего Бога, я то своего боюсь. Он мне голову оторвёт, если я вам дам такую цену. Ваш Бог милостивый и любвеобильный, наш грозный и наводит кары небесные. Следуйте заповедям вашего Бога. Будьте милосердны. Не разоряйте нас.
 Толик не выдержал потока Гришиного красноречия и прервал его:
 - Гриша, пошёл ты на хер со своими богами!
Дядя Сергей отошёл к двери и бурчал себе под нос что-то про жидовские морды. Володя пыхтел, шевеля губами, а я слушал с интересом. Подобное, я уже слышал в детстве от цыганок.
 - Ты, красавчик, как может твой рот говорить такую глупость. Меня муж убьёт, если я отдам ниже этой цены. Пожалей бедную цыганку и её детей.
 Если возьмёшь за её цену, скажет:
 - Ай, хороший человек. Пускай тебе будет удача.
 Если нет.
 - Смотрите на этого жадину. Он бедным детям пожалел копейку. Цыганка все видит. Не будет тебе удачи.
И цыганка, и еврей смотрят лукаво и оценивающе. Я слушаю, тупо уставившись в глаза говорящему. Монолог заканчивается. Спрашиваю:
 - Твоя цена?
 - Моя цена – очень хорошая цена. – И он называет сорок процентов от названной мною суммы.
 - Издеваешься над православными, Гриша. – Говорю я. – Наш Бог оценит нашу милостыню. Я снижаю нашу цену на двадцать копеек.
 Он понял, с кем следует торговаться и обращается ко мне:
 - Молодой человек, я вижу, ты умный…- Я его перебиваю.
 - Гриша, я предпочитаю, когда меня считают дураком.
 - Почему так?
 - С дурака спросу меньше. И у дурака есть привилегия – задавать вопросы. К тому же я русский, а ты отлично знаешь, что русские дураки, а евреи умные. Так что мне ваши качества не нужны. Цену говори.
 Он называет пятьдесят процентов от первоначальной цены.
 - Ясно, Гриша, что ты умный еврей. Не чета мне дураку. Преклоняюсь и поэтому снижаю цену ещё на десять копеек.
Мои ребята притихли и уже не психуют. Но, в тоже время, всем стало понятно, что игра в дурака и умного затягивается. Хирург не выдержал и сказал:
 - Карги, бичебо! Чеми ситква асетиа. (Хорошо, ребята! Моё слово такое.) – И назвал сумму на два рубля меньше нашей.
 - Икос! (Ладно) – Вступил в разговор Толик. И обращаясь к нам. – Думаю нормально.
Хирург и Толик, ожидая, какова будет реакция, смотрели на остальных. Мы кивнули головами. Сделка состоялась. К ценообразованию мы подошли следующим образом. Время, затраченное на изготовление изделия по тарифу шестого разряда. Плюс время на поиски материала – по тарифу четвёртого разряда. Плюс амортизация инструмента – пять процентов от предыдущей суммы. Плюс время проезда из Дидубе до Навтлуги и обратно по домам по тарифу третьего разряда. Плюс стоимость материала на складе, если его брать у кладовщика. Плюс оплата термисту за термообработку. Плюс плата шлифовщику. Плюс цена двух бутылок вина с закуской. Однако сроки, этот бич качества, заставляли напрягаться и торопиться. На заводе всё «трудовые подвиги» приурочивали к датам. Дню рождения Ленина. К партийному съезду. Ко дню Великой Октябрьской революции. Ко дню Весны и Труда Первое мая. Разумеется, все эти праздники надо было встречать с радостью и энтузиазмом.
 С Гришей обстояло всё на много прозаичнее. Вложенные деньги надо было возвращать и с прибылью. Поэтому когда мы остались одни, он спросил:
 - Молодой человек, а с какого потолка вы списываете цены?
Я рассказал ничего не утаивая и ничего не прибавляя. И добавил:
 - Между прочим, наш начальник берёт за сопоставимое время в полтора раза больше.
 - А что, он еврей? – Спросил Гриша.
 - Нет. У него невестка еврейка.
 - Тогда понятно, откуда у него такие аппетиты. Молодой человек, теперь серьёзно. Гриша Коган далеко не Ротшилд. Остальные имеют деньги, но для такого дела мизер. Поэтому надо быстрее запускать производство.
Имейте в виду, что установку проигрывателей на автомобили мы решили отдать вам и без накладных расходов.
 - Какие накладные, если налогов нет? – Удивился я.
 - Молодой человек, ты что говоришь? Нет налогов. Лучше пусть они были. Милиции дай, пожарникам дай, секретарю дай, председателю дай. Двигатели в России с завода надо воровать, а чтобы воровать, план надо перевыполнять. За риск надо платить. Платить надо всем и каждый месяц. В ресторан – он показал пальцем на верх – их надо возить каждый месяц и притом с девками. Вы же русские, что знаете. Ура. Вперёд. Дай.
Всё остальное вам по одному месту. А как взять, чтобы дать, этому тоже надо учиться. Накладные расходы много больше чем прямые затраты. Мы их с вас брать не будем, хотя в цену можете закладывать.
 - Но мы же без денег не можем. У нас кроме зарплаты, сам знаешь какой, и мизера нет, а семьи есть.
 - Нет. Что ты. Платить мы будем. Только вам придётся из своих цен убрать излишества и выдерживать сроки. День просрочки пять процентов с цены минус.
 - Пять процентов многовато.
 - Пойми. Я их не с потолка списал. Так диктует, имеющаяся у нас наличность. Можно взять кредит у знакомых евреев, но процент. Ты знаешь какие проценты?
 - Нет.
- И не знай. Разорение, а не проценты. Если я их включу в цену, то контрабанда проигрывателей из Голландии будет в два раза дешевле. Скажи, кто тогда купит наши подделки?
 - Ладно. Обсудим с ребятами.
 Мы согласились на Гришино предложение. Через два месяца собрали первый экземпляр. Опробовали на Гришиной «Волге». Обмыли. Слово они сдержали. В наши взаимоотношения с клиентами не вмешивались. Через полгода стали выпускать по три проигрывателя в смену. При продаже проигрывателя Гриша сразу указывал к кому обращаться за установкой. С нашей стороны кассой и общением с клиентами занимался Володя Долбнев. Для подготовки технической документации был привезён еврей из Ленинграда. Толи главный инженер, толи зам. Главного инженера с завода «Союз». Двигатели привозили евреи от куда-то с Урала. Вроде бы из Челябинска, с какого-то П/Я, выпускавшего приборы для самолётов. Монтажом радиодеталей и электрических схем занимался еврей из радиоклуба, работавший там инструктором. Прокручивая в памяти всю последовательность событий, связанную с этим делом, сделал для себя несколько важных выводов.
1. Управителей, исполнителей и преступников объединяет одно неистребимое свойство всего мироздания, это свойство присвоения.
Наша четвёрка, их четвёрка, уголовник, чиновники коммунисты в Тбилиси, в Ленинграде, на Урале. Русские, грузины, армяне, евреи, так сказать, душа и движок всего предприятия, объединились благодаря свойству присвоения.
2. Связующий элемент, если можно так выразиться, бесконечной вселенной – свойство присвоения.
А Гришина фраза «А как взять, чтобы дать?» Не взяв, не дашь. А брать можно по разному. По человечески и по звериному.
 Ложась спать с думой о присвоении, я с ней же и проснулся. Значит у нас, у русских «Ура. Вперёд. Дай.». Воспроизвёл в памяти свое поверхностное знание истории и получилось, что, начиная с древнейших времён и по сей день, она сообщает о способах присвоения. Библейская история, точнее, еврейская история. Ура. Вперёд. Дай. Землю обетованную. Видите ли, Бог обещал участок земли евреям не на общем собрании всех народов, а втихаря, Моисею. Я представил евреев с кличем Ура. Вперёд. Дай. Против русских, и мне стало их жалко. С потрохами съедим и не выплюнем. Нет. Евреям способ «Ура. Вперёд. Дай.» не подходил. Представил русских. Новгородцев и дружину Рюрика. Русские бояре, то есть тех, кто яростен в боях. Казаков. Отец несколько раз говаривал. «Не пугай бабу мудями, а казака войной. Баба не девка и поболе видала, а казак для войны и рождается!».И дворянство, и казачество, и простые солдаты, а с ними и вся Русь, воспитывались в духе «Ура. Вперёд. Дай.». Поэтому междуусобицы на Руси, были жестокими и кровавыми. Евреям, ещё до зарождения Руси, пришлось отказаться от такого способа присвоения и избрать способ посредничества. Кто такой Гриша? Посредник между мной – изготовителем и клиентом – покупателем. Кто такие адвокаты, банкиры, торгаши – спекулянты? Посредники. Кто такие администрация на заводах и любые чиновники? Посредники. Вспоминая школу, армию, институт, завод увидел, что меня учили работать и командовать и совершенно не обучали посредничеству. Дурак то я дурак, но не тупица. Видимо, поэтому и считают нас, русских, дураками, что в нас отсутствует стремление к посредничеству. В связи с этим, отсутствуют и наука о посредничестве, и правила посредничества, и законодательство о посредничестве. Свойство присвоения существует, посредничество существует, а о них ни в одном учебнике, ни гу-гу. Ясное дело, будешь дураком, если тебе с детства не говорят об этом. А самодеятельность, она и есть самодеятельность, с вытекающими из неё последствиями.
 Тогда же меня посетила ещё одна довольно забавная мысль. Еврейский способ наушничества и подстрекательства. Способ забавный. Создание всевозможных теорий о светлом будущем. Рае, социализме, коммунизме, демократии. Ведь это способы, при помощи которых можно провоцировать раздрай, а при раздрае заниматься присвоением. Кроме дураков и умных существуют и внушаемые идиоты, от них тоже никуда не денешься. Таким образом, появился третий вывод.
3. Содержание образования у русских не полноценное. Совершенно отсутствует спекулятивный или коммерческий аспект образования.
 Возьмём меня. «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперёд, чтобы с боем взять приморье – Белой армии оплот», знаю. «Ваше слово, товарищ, маузер. Кто там шагает правой? Левой! Левой! Левой!» тоже знаю. А вот как Гриша или цыганка, выуживать копейку не знаю. Не учили духовные, гениальные и святые наставники. Вот и вырос недоумок. В семье тоже не учили, потому что об этом сами никакого представления не имели.
 Подумал, сделал на память запись и забыл. Текучка заела. Работа, шабашка, в семье прибавление. В 1965 году родилась дочка. Хата, построенная в войну, для семьи из шести человек стала мала. Построили с отцом два сарая. В одном сарае вырыли погреб и приспособили его под кухню. Провели водопровод и электричество. Появился газ в баллонах. Достали холодильник и телевизор. В те времена купить было невозможно. Господствовал дефицит. Надо было договариваться и переплачивать. Пик халтуры миновал. Клиентов на проигрыватель становилось меньше. Появлялись автомобильные и переносные радиоприёмники. Компаньоны совершили шикарную операцию. Продали оснастку и оборудование одному НИИ, раз в пять дороже чем затратили. Барыш поделили с начальством института. Так что Гриша всё-таки добился, чтобы Минфин СССР выделил ему деньги. Евреи довольны, грузины довольны, русские в Москве тоже довольны. Социализм развивается и крепнет, дружба между народами тоже. К этому времени Хрущёва, его соратники и друзья, убеждённые ленинцы, кристально чистые и честные коммунисты, вытолкали коленкой под зад на пенсию. Отец удивился.
 - Надо же, не убили. Крым хохлам подарил, а сошло с рук. Видать накушались кровушки.
 - Чему удивляешься. Он же ленинец. А Ленин Финляндию подарил, Прибалтику подарил. Будущие ленинцы и Россию начнут раздаривать, не говоря о других республиках.
 - Пожалуй, так оно и будет.
Одно было противно в этих продажах и дарениях территорий. И царь продал, а эти добряки, вообще даром вместе с участком продавали и дарили русских людей, которыми специально заселяли те земли. Вот мы, русские выгнанные, проданные и подаренные, оказавшиеся в положении евреев и стоящими перед выбором, толи ассимилироваться, толи изменять стиль своего существования, сохраняя свою русскость. За несколько тысячелетий евреи приспособились налаживать между собой связи и поддерживать друг друга. А мы? То молокане, то духоборы, то пятидесятники, то баптисты, то субботники, то коммунисты, то монархисты, то адвентисты, то староверы, то никонианцы. Все верующие и друг друга ненавидящие. Видимо поэтому и разваливаются империи. Если в семье согласья нет, это не семья. И кому охота связываться с теми, у кого в семье раздрай. Однако, надо было думать о благоустройстве. Посоветовавшись с отцом я пошёл в Райсовет в комитет по строительству.
 - Здравствуйте.
 - Здравствуйте.
В кабинете за столом сидел плотный седеющий усатый грузин. Достаю из сумки домовую книгу с сургучной печатью и говорю.
 - Вот документы. Мы с отцом решили новый дом ставить. Как изменить план и оформить его?
 - Он полистал книгу и спрашивает.
 - А зачем вам ставить здесь новый дом?
 - А где? – Удивился я.
 - В России. Вы же русские?
 - Да. Но я родился здесь.
 - Ну и что из этого?
Я не знал, что из этого следует, но русофобию почувствовал. Поэтому молча взял документы со стола и не попрощавшись вышел.
 О России, о русских в трамваях, в автобусах, в очередях я наслушался всякого, но в официальном учреждении
услышал впервые. Это не был категорический отказ в выдаче разрешения на строительство. Это был, как бы, дружеский совет. О том, что надо давать сверху, являлось общепринятым правилом, поэтому об этом как-то даже не принято было вести разговор. Следовало просто поинтересоваться какова такса. Сверху платили все.
И грузины, и армяне, и евреи, и остальные. Здесь поблажек не делалось ни кому. Возможно, мне пришлось бы заплатить несколько больше. Я не сомневался в том, что если хотеть в разрешении не откажут. Но привычка не смотреть на вещи упрощенно, заставила задуматься. Во-первых, бурно росло число грузин с дипломами высшего образования. Не важно, каким образом эти дипломы им доставались. Важно то, что у человека с дипломом о высшем образовании претензий больше. Так сказать, вместе с ростом самоуважения растёт и самомнение. Понимать, что рабочие места, а с ними деньги, в Грузии есть потому, что в ней есть не нужные для экономики Союза и России, предприятия союзного подчинения, они не могли. Понимать, что их курорты функционируют, только потому, что существует железный занавес, они тоже не могли. А раз не могли этого понимать, то в их сознании появлялась уверенность в самодостаточности Грузии. Следовательно, подумал я, события 1956 года, это звоночек для последующего требования о самоопределении. Во-вторых, евреи пользуются Грузией, как перевалочным пунктом. А это не зря. Надо, пока не поздно, из Грузии линять.
 Придя домой, рассказал отцу про случившееся и о том, что думаю. Отец выслушал, выругался и добавил:
 - Да. Здесь – г**** и там – г****. Но там своё г****. Будем перебираться.
Мы заговорили о переезде. Решили ехать в Пелагиаду. На родину матери и отца. Там живёт родня. Помогут обустроиться. Но мать категорически отказалась ехать в Пелагиаду, заявив:
 - Я не хочу видеть поганые морды, потрошившие нас. В любое место в России, только не в Пелагиаду.
Жена о переезде даже слушать не хотела. Оставшись вдвоём с отцом, спросил:
 - Ну, и куда же теперь?
 - Выбирай сам. Сдохнуть мы можем и здесь, и в любом другом месте. Жить вам.
Разговаривать с женой о переезде было бесполезно. Уроженцы Воронежской области, города Богучар перед войной, тёща с мужем и тремя детьми, оказались на торфяных разработках под Ленинградом. Разумеется не благодаря высочайшему патриотизму и любви к социалистической Родине. Началась война. Отца жены забрали на фронт, и он сгинул. На официальном языке – пропал без вести. Тёщу с детьми угнали в Германию.
Работали они у Бауэра. По рассказам тёщи, Бауэр обращался с ними лучше, чем благодетели коммунисты с отцом и матерью на болотах Колхиды и с тёщей в Ленинградской области. В те времена разговоры об этом были сугубо родственными и доверительными. Говорить об этом посторонним запрещалось. Когда появились более – менее сносные условия для жизни и вдруг переезжать. Брат жены работал токарем на П/Я-88 и как все
Мастеровые «имел возможность зарабатывать лишнюю копейку». Расставаться с «лишней копейкой» дело чрезвычайно трудное. Разница между нами была в том, что я думал о будущем, а он думал о настоящем. Поэтому понять друг друга мы не могли. С другой стороны, слухи о жизни в России, характеризовали её, то есть жизнь, если сказать мягко, не положительно. Сам я России не видел, ни где в России не был и поэтому иметь своего мнения о ней не мог. Из газет знал, что партия взяла курс на развитие животноводства. В колхозах и совхозах взялись строить коровники и свинарники. Запустили в обиход лозунг «Экономика должна быть экономной!». Всё плановое и всё типовоё, поэтому всё урезанное и функционально не пригодное. Схема ты мне я тебе, появившаяся сразу с появлением человечества, в силу наличия свойства присвоения, никогда и никуда не девалась, при любой системе управления. Появился спрос – возникло предложение. Шабашники, разных национальностей устремились во все районы России за «калымом». Председатели колхозов и директора совхозов снабжали артели шабашников работой. Брать своих алкоголиков, коммунистов и комсомольцев опасно и не выгодно. Во-первых, навара никакого. Во-вторых, завистливы, обидчивы, ненавистны и к пришлым и к соседям. Все за социалистическую и коммунистическую справедливость, а какова сущность справедливости никто не знал. Вообще-то изначальная сущность справедливости выражалась простой формулой «Баш, на баш». Если выразиться понятнее, то уговор или договор «Я тебе столько этого, а ты мне столько того». Социалистическая сущность справедливости заключалась в следующей формуле. «Ты делай, чем больше, тем лучше, а я тебе обещаю светлое будущее». Но светлое будущее устраивало не всех. Очень многие не прочь были пожить и в светлом настоящем. Шабашники были неприхотливы. Брались за любую работу, а часть полученных доходов отдавали председателям и директорам. В журнале крокодил шабашников клеймили позором, и всем было хорошо. Шабашники получали деньги, руководители получали деньги и журналисты получали деньги. Сосед и приятель Володька ездил на шабашку в Борисоглебск или под Борисоглебск и говорил, что жить можно, а если не алкаш и не лентяй, то можно жить хорошо. Первое, что для себя решил, не ехать ни в союзные ни в автономные республики. Союз – это договор. Брак по расчёту. Вроде они и братские, но на это братство я уже насмотрелся. О том, что союзы не вечны, в истории написано. Поэтому ну их к лешему. Второе, нужна квартира. А где её быстрее всего можно получить? На новостройках. Значит надо смотреть телевизор и выписать газету. Выписал «Комсомольскую правду». Из всего, что мне попалось на глаза, выбрал строительство Красноярской ГЭС в Дивногорске. В 1966 году взял летом отпуск, купил на самолёт билет и из Тбилиси с пересадками в Ташкенте и в Новосибирске прилетел в Красноярск.
 В аэропорту стал читать объявления. На теплоходе сдавали каюты, как в гостинице. Из аэропорта поехал в речной порт. Енисей и Кура реки, но ни одно и тоже. Кура мутная, жёлтая, быстрая, узкая. Енисей широкий, прозрачный, медленный, величественный. Горы не те. Горы меня не поразили. Я видел и выше, и круче, и скалистее. В Дивногорске стройка была в полном разгаре. Вереница самосвалов. Поверх опалубки, торчащая арматура. На откосах взрывы. Рядом сосновый бор. Деревня со старыми, серыми, бревенчатыми домами. Смотрю магазин. Вхожу. Решил купить пряников. Купил. Пряники твёрдые, как галька. Вдруг продавщица спрашивает:
 - За грибами пойдёшь?
 - Нет. Не до грибов.
 - Зря. Девчата тоже идут.
 - Почему у тебя пряники твёрже камней?
 - Последние. На той недели обещали завезти и до сих пор не привезли. А ты в деревне молока купи и в молоке размачивай. Вкусно.
 - Ты вот что мне скажи. Я приехал на работу устраиваться. Как здесь с квартирами?
 - Работы навалом, а с квартирами плохо. В основном только обслуге.
 - Понятно. Спасибо за информацию. Пока.
 - Будь здоров.
 Я даже не пошёл в отдел кадров. На стройку устраиваться не имело смысла. Квартиру не дадут. А в качестве обслуги не возьмут. И рано ещё.
 «Облуп получился. –Подумал я.- Пора сматываться. Во страна. Земли навалом, а осесть негде. Нигде не дадут работать на себя. Коммунизм строят. Чёрт бы вас побрал с вашим коммунизмом. Интересно, сколько времени будем его строить». Торопиться было некуда. До конца отпуска далеко. Решил возвращаться поездом через Москву. У железнодорожного вокзала пасутся цыганки. Я думал только в Тбилиси их много. Оказывается и здесь есть чем поживиться. Бабы с детьми толкутся у проходов, мужики по углам прячутся. С детства знакомая картина. Одна цыганка возникает передо мной.
 - Красавчик, дай закурить.
 Я огрызаюсь.
 - Пошла ты, курва!
 - Сам курвец! Паразит! Чтоб у тебя руки ноги отсохли!
Не обращая внимания, вхожу в здание вокзала. Цыганка отстаёт. Она могла бы говорить это и столбу, и стене. Реакция та же. Я ребёнком прошёл школу цыганского охмурения. Она то этого не знала. Для меня их слюнявые визги, как шум двигателя. Шумит, ну и пусть шумит. Работа у них такая. А то, что, я её завёл, ничего страшного. Пусть знает, что не все фраера. Пусть внимательнее отбирает свои жертвы. Самомнение не способствует росту профессионального мастерства. Помявшись в очереди, купил билет. В Москве предстояло делать пересадку и прокомпостировать билет. Захотелось кушать. Купил пару пирожков с картошкой и сел на лавочку в тени деревьев на небольшой аллейке. Подходит капитан. Расхристанный. Фуражка набекрень. Вспоминает всех матерей. Желает им всяческих действий. Присаживается рядом. Красный от прилива крови. Разжимает кулак, а в нём смятые деньги.
 - В чём дело, служивый? Подрался что ли?
 - Какой подрался! Хуже! Закурить дал!
 - Ну и что?
 - Ничего. Закурить. Прикурить. Имя назвать. Всю правду сказать. Ручку позолотить. Плюнула, дунула. Половина командировочных упорхнуло.
И смешно и грех смеяться над человеком.
 - Потом сказала, чтоб не приставал к бедной цыганке? – Спросил я.
 - Откуда знаешь? Тебя тоже очистила? – Оживился капитан, обрадовавшись, что не один такой.
 - Нет. Меня не очистила. – Огорчил я его. – Я матерю их, когда они подходят, а не после того, и тебе советую
делать так в будущем.
 - Воспитание не позволяет так поступать.
 - Получается, хреновое воспитание получил.
 - Получается так. Придётся перевоспитываться.
Я доел пирожки. Поднялся.
 - Не переживай служивый. Беднее не станешь. Пока. – И пошёл на перрон.
 Если бы в такой ситуации была девка, тётка или старуха, я бы не обратил внимания. Они сами тянутся к охмурению. А тут офицер. Защитник отечества. Будущий претендент на исполнение «чаяний народа», которого охмуряет необразованная цыганка. «Двадцать лет ума нет, и не будет…». Растут руководители, которых как желторотиков обводят вокруг пальца не только цыганки, а и евреи, грузины, армяне, а уж про англичан, американцев и говорить не стоит. Те их уделают так, что они в благодарном рвении сапоги им будут лизать. Хотя за что их винить? Какие учителя, такие и ученики. А учителей за что винить? Какая программа, такие и учебники.
 На второй полке вдоль прохода, в плацкартном вагоне, поезд вёз меня в Москву.
 Москва для москвичей – место жительства. Для меня Москва – источник лозунгов и флюгер с указующим перстом. Она объясняет, кто мне друг и брат, а кто враг. Москва – предводитель и покровитель насильников, убийц и разорителей. Москва усылала русских на окраины империи защищать и обогащать её. Потом Москва продавала и дарила территории политые кровью русских людей, не задумываясь даже, кого она продаёт и дарит. Москва устами своих писателей и поэтов рассказывала мне, какая она благородная, культурная и знающая, что мне льзя, а что нельзя. Собираясь переезжать в Россию, я совершенно не думал о Москве, как о месте жительства. Москва нужна для карьеры, а я о карьере не мечтал. Зачем описывать дорогу. Из Красноярска в Москву ездили многие и видели всё сами.
 Вокзал Казанский. Я в Москве.
 Транзитом прибыл. Пересадка.
 Как лужа мутная, рассвет.
 Ждать долго. Завтра лишь посадка.
 Внутри вокзала гурт цыган.
 У туалета проститутки.
 Сдал на храненье чемодан
 И вышел к городской маршрутке.
 Вот мы и встретились с тобой,
 Не раз воспетая столица.
 Мне по рождению, судьбой
 Тобой предписано гордиться.
 В гостиницах один привет
 Провинциалу из глубинки.
 Таблички с надписью «МЕСТ НЕТ!»
 И вслед небрежные ухмылки.
 Раз нет, так нет. Просить за мзду,
 Ночлег у обнаглевших тварей,
 Не буду. Лучше уж пойду,
 Переночую на вокзале.
 Среди болтливых алкашей,
 Среди бомжей и наркоманов.
 Съем с лимонадом беляшей
 И не накладно для кармана.
 Какой мне прок с твоих дворцов,
 С твоих красот архитектурных,
 С кремля, театров и мостов,
 С очередей и улиц шумных?
 В спешащей, сумрачной толпе
 Разноязыкой, разноликой
 Передвигаюсь по тебе,
 Считающей себя великой.
 Смотрю на Кремль издалека.
 Я это видел на картинах.
 На мавзолейного сморчка
 Смотреть не ловко и противно.
 Давно не верю я тому,
 О чём твердишь ты непрерывно.
 Социализму твоему
 Пришёл кердык. Ведь очевидно.
 Мне наплевать на твой ЦК,
 Союз писателей. Поэта,
 Ведёт всевышнего рука,
 А не чины из литсовета.
 Мне говорить об этом в слух,
 Резона, как ты знаешь, нету.
 Пусть буду для тебя лопух,
 Я не хочу влезать в карету,
 В психушку тоже не хочу.
 А на людей вокруг не дуюсь.
 Поэтому я помолчу
 И без тебя перекантуюсь.
 Мне от величья твоего,
 Известно даже без прикидки,
 Не перепало ничего.
 Хотя не так. Одни убытки.
 В поезде Москва – Тбилиси впечатления выплеснулись в стихотворение, тем более, что за десять лет постоянных тренировок, написание стихов для меня стало привычным занятием. Среды обитания в поездах из Красноярска в Москву и из Москвы в Тбилиси отличались друг от друга не только обличием и языком, но материальным оснащением и поведением. В поезде Москва – Тбилиси ощущалась самоуверенность, развязанность, пренебрежение и барская снисходительность к людям на российских вокзалах. В поезде Красноярск – Москва – зажатость, взгляды изподлобья, недоверчивость и разнузданность пьяных. Видно, постоянная скованность, порождавшая внутреннюю напряжённость, вырывалось в пьяном угаре. Несмотря на замеченную разницу не в пользу россиян, намерение о переезде в Россию во мне не поколебалась. Мне было понятно, что осознание и знание появляются тогда, когда есть возможность сравнивать. В среде, когда кругом одно и тоже, о каком росте самосознания может идти разговор. Мне повезло, что отец оттащил меня от бездумного идиотизма. От безоглядной веры говорящим. Неважно, какой веры. Толи это вера в бога и учителю Иисусу Христу, толи это вера Марксу, Ленину и их последователям. Я могу различать нюансы. А остальные? Поездка в Красноярск не была пустой тратой денег. Оброненная продавщицей фраза «Квартиры дают обслуге» позволили сделать вывод. Надо стремиться попасть в число работников, строящегося предприятия и, желательно в числе первых. Следовательно, надо искать такое предприятие. О том, что социализму кердык, или каюк, или капец, или хана я не сомневался. Я же видел, как руководители коммунисты нижнего уровня, среднего уровня, и даже высшего продаются и покупаются. В то время я уже стал сомневаться в том, что социализм в СССР вообще когда-нибудь был. Кроме, конечно, разговоров о нём. Ещё у меня из головы не исчезали мысли о свойстве присвоения и естественном разделении общества на управителей, исполнителей и преступников. Когда колёса поезда стучали по рельсам вдоль берега Чёрного моря в Абхазии, где-то между Сочи и Сухуми, мне пришла в голову мысль. Если свойство присвоения является общим свойством, а его физическую часть изучает физика, то его биологическую часть, особенно человеческую должна изучать экономика. Сделав заметку, что следует заняться экономикой, предался созерцанию мелькавших красот.
 Дома жена встретила меня вопросом:
 - Отвёл свою душеньку?
 - Отвёл.
 - Тогда сиди и не рыпайся.
Закончился 1966 год, а в 1967 году в газетах и по телевидению зашумели о Волжском автомобильном заводе.
 Купил карту, посмотрел на место расположение города Тольятти. Куйбышевская область, рядом с ГЭС, напротив Жигулёвских гор. Территория чисто русская. По первому условию подходит. Мне надо не на стройку, а на завод. О том, что квартиры дают обслуге, не забыл. Прикинул. Завод огромный. Дай бог за первый год, вырыть все котлованы под фундаменты. Обслуга для завода это директор, замы, начальники, возможно, кое-какие инженера. Я там сейчас не нужен. Там сейчас нужны зеки и романтики. Я встречался с бывшими заключёнными. У нас на участке работал сварщиком Толик Солопов, бывший строитель Волго-Донского канала. Так вот, заключённые говорили, что первыми комсомольцами на стройках бывают зеки и солдаты, остальные подтягиваются вторым эшелоном. Я им доверял больше чем партийным, комсомольским
Съездам и социалистической пропаганде. Поэтому сказал себе «Пока не дёргаемся. Годок подождём».
 В 1968 году, летом, в отпуск на самолёте, рейсом Тбилиси – Куйбышев прибыл в аэропорт Курумоч. Прилетел я вместе со своим соседом Алексеем Шестаковым. Прибыли мы к его родному брату Петру, который работал в Куйбышев гидрострое шофёром и жил в общежитии. Алексей младше меня лет на двенадцать, летел к брату, чтобы устроиться в Тольятти на работу. К тому времени он ещё не отслужил в армии. Ловить в Тбилиси Алексею, как и многим другим молодым ребятам, было нечего. А я в то время, как всегда, кроме основной работы, занимался шабашкой. С Володей Долбневым мы делали корпуса и платы для коротковолновых радиоприёмников. Знакомый радиотехник собирал приёмники, настроенные на «Голос Америки», «Свобода», «Би-Би-Си». Любителей послушать зарубежные голоса было предостаточно. Мне тоже предлагали такой приёмник. Я от него отказался. Не находил смысла для себя в таком прослушивании. Музыка, спорт, литература, искусство театра и кино меня не интересовали. По моей классификации на то время,.Маркс, Энгельс, Ленин и его еврейская команда, Троцкий, Свердлов, Луначарский, Урицкий в купе со Сталиным были шарлатанами. Калинин, Ворошилов, Будённый, Фрунзе, Дзержинский, Чапаев, Тухачевский идиотами. Последующие руководители, Хрущёв, Маленков, Булганин, Брежнев, политбюро ЦК и правительство – попками. Они цитировали то, в чём совершенно не разбирались. Что могли добавить к этому пониманию те голоса. Я даже понимал то, что по своему образу мыслей, я на много диссидентней, чем все диссиденты того времени вместе взятые. Главное, что меня отличало от всевозможных ругателей режима это то, что, считая всю философию Маркса или ложью или ошибкой, я не понимал, что есть истина и где правда.
 Послушать, что коммунизм это туфта, так про это мне давно сказал отец. Послушать, что в СССР бесчеловечные лагеря, так про это я слышал от самих зеков. Послушать, что их демократия верх совершенства, так это тоже враньё. Я давно понял, совершенство в принципе невозможно. А вот о том, что все они сладкоголосые и умные, как и всё в природе, наделены свойством присвоения, и что, не только ежеминутно, но и ежесекундно ищут способы и варианты что-либо присвоить или подчинить своему влиянию, они всё равно говорить не будут. Я советской властью обижен не был. Ко мне относились как к остальным. Конечно, я знал, что если я перешагну грань коммунистической религии, меня уничтожат. «Безумству храбрых» поют песни. Но песни я мог сочинять сам. А отцовское напутствие «Будь лураком, но не будь идиотом» для меня было ценнее всех других философских изречений.
 Переночевав у Петра в Центральном районе Тольятти, буквально на следующий день после прочтения объявления, поехал в Комсомольский район. Объявлялся приём на курсы помощников машинистов ДЭКа.
Кроме паспорта и военного билета у меня с собой ничего из документов не было. Сказав в приёмной, что прилетел в отпуск, понравилось. Даю домой телеграмму, чтобы рассчитывали с места работы и присылали трудовую книжку. Убедил начальство зачислить меня на курсы. Зачислили. Дали место в общежитии. Оформился в общежитии и поехал в Центральный район на улицу Ленина за вещами к Петру. Петро был на работе, а Алексей дома.
 - Ты куда? – Удивился Алексей.
 - На курсы машинистов устроился. Место в общежитии получил. Еду устраиваться.
 - И я с тобой.
 - Поехали.
 Алексей тоже поступил на курсы и мы получили койки в одной комнате. Курсы были в системе Куйбышев гидростроя. Он являлся основным подрядчиком на строительстве ВАЗа. А мне нужно было устраиваться на автозавод. Отправив телеграмму жене, чтобы рассчитывала меня, стал искать отдел кадров автозавода. Свободного времени в обрез. Приходилось посещать занятия на курсах. Отдел кадров автозавода находился в здании нынешнего политеха. Оттуда направили в Азотному комбинату. Напротив комбината в одноэтажном помещении встретился с начальником инструментального цеха, прессового производства Кисляковым.
 - Здравствуйте.
 - Здравствуйте.
 - Устраиваться приехал.
 - Кем?
 - Слесарем.
 - Разряд какой?
 - Пятый.
Достаёт чертёж штампа. Разворачивает. Тычет в него пальцем.
 - Это что такое?
 - Нижняя плита.
 - Это?
 - Выталкиватель.
 - Это?
 - Колонка.
 - Пиши заявление.
Объясняю, что я в отпуске. Жду документы. Телеграмму уже отослал.
 - Хорошо. А на каком заводе работаешь?
 - На П/Я- 149.
 - Жаль.
 - А в чём дело?
 - Мы формируем группу для стажировки в Италии. С П/я, как минимум, пять лет не выездные.
 - И что теперь делать?
 - Оставляй координаты, езжай домой и жди вызова. Здесь нам пока делать нечего.
 - А вызов обязательно придёт?
 - Обязательно.
Оставил координаты и сетуя на паскудную судьбу вернулся в общежитие. Дня через три приносят от жены телеграмму. «Ничего делать не буду. Возвращайся. Тамара.» Делать нечего. Пришлось возвращаться. Дома вопросы.
 - Не надоело мотаться?
 - Нет.
 - Уедешь?
 - Уеду.
 - Когда?
 - Когда придёт вызов.
 Вызов прислали в конце мая 1969 года. За девять месяцев и на заводе и дома свыклись с мыслью, что мой отъезд блеф. Вечером прочитал вызов, а утром пришёл на завод за расчётом. Когда написал в заявлении, что я рассчитываюсь в связи с переездом в другой город, мне не поверили. Начальник отдела кадров сказал, что если это правда, то сначала иди в паспортный стол выпишись, а потом приходи за расчетом. Пошёл, выписался. Он удивился и когда узнал, что уезжаю в Тольятти, назвал меня глупцом. В цеху, как положено, устроил прощальный ужин. И здесь мне объясняли, почему я дурак. Мол, таких условий для заработков у меня в России не будет. Что мне оставалось, кроме того, что сказать «Поживём, увидим». Пожили. Увидели, что не такой уж я был дурак. Вечером, вылетать надо было на следующий день утром, взошёл на гору за домом, попрощаться. На юге в лощине шумел город. За спиной, на севере Тбилисское море. Сознание того, что здесь прошло тридцать лет моей жизни и, что теперь покидаю эти места навсегда не вызвало у меня сожаления, а вырвался вздох облегчения. Слава Богу, я возвращаюсь туда, где мне положено быть. Прощальное настроение обволакивало, туманился взор и появлялись строки.
 Прощай, Тбилиси! Грузия, прощай!
 Я покидаю вас без сожаленья.
 В Нахаловке, родившись запищал.
 На Лоткинской горе пришло прозренье.
 Кура в лощине. Горы впереди.
 Я на горе и сзади тоже горы.
 Пешком я эти горы исходил.
 Отец сказал, что мы в горах от горя.
 По воле комсомольцев – мудаков.
 По воле партии. Паскудников убогих.
 По воле ленинских большевиков.
 Изгнавших их и погубивших многих.
 А я, пацан, стоял у знамени
 И пел старательно, на всю империю.
 Мол, чвени марджвена, конечно, Сталени!
 Мол, чвени марцхвена, конечно, Бериа!
 Посёлки русских, курдов, молдован
 На склонах голых гор расположились.
 Считал нас, как овец, усатый сван
 И дружно все по-русски матерились.
 Я слышал, как шипели вслед «русо»,
 Но за русо я не был оскорблённым.
 Я знал, что русский я, а не кацо
 Ни грек, ни курд и ни сомех солёный.
 Пригнали русских строить Элдепо.
 В войну пригнали строить Тридцать первый.
 Кормить в бараках вшей, кормить клопов
 И всем грузинам действовать на нервы.
 Не понаслышке знаю. Видел сам,
 Как на перроне часто голосили
 На случку прибыв к чёрным кобелям
 Молоденькие сучки из России.
 Прочёл немного пушкинских стихов.
 Стоял у Грибоедовой могилы.
 А им в лицо, с призрением «Глехо»,
 По-моему, князья не говорили.
 Я знаю про грузинское вино,
 С водой, махоркой, краской разноцветной,
 А русские в России всё равно
 Напьются и похвалят. Здесь известно.
 Партийцы для меня не образец.
 И сказочки про дружбу на экране.
 Я вижу то, что вижу. Не слепец.
 Слова о братстве и кукиш в кармане.
 Что делать, если вырос я в грязи.
 В грязи в прямом и переносном смысле.
 Среди людей с названием «Низы».
 Вериги низости с тех пор на мне повисли.
 Внизу бояться нечего. Зачем?
 Внизу не знаешь даже, что унижен.
 Опасна низость в жизни только тем,
 Что верхних беспричинно ненавижу.
 Прощай, Тбилиси! Такова судьба!
 В России есть низы. В достатке швали.
 Не пропаду. А шени цховреба,
 Пусть будет бедниери, генацвале.
 Пятого июня 1969 года я получил трудовую книжку в Тбилиси, а девятого июня принят слесарем-инструментальщиком пятого разряда в цех 27, Прессового производства ВАЗа. В вызове чёрным по белому написано «В течении полутора лет получение квартиры гарантируется» и стоит круглая печать. Полтора года не срок. К грязи и пыли мне привыкать не надо. Оформили меня в цех 27 слесарем, а направили работать в Су-12 бетонщиком. И как тринадцать лет назад в Донецке я получил лопату штыковую, лопату совковую, лом и кликуху.
 Интересная деталь,
 Я в Донецке был Москаль,
 А в провинции российской
 Говорят хохол грузинский.
 Значит, я в Тбилиси врал,
 Говоря, что Руси вар.
 Но это уже юмористические мелочи.
 Конец первой части.
 28. 12. 2006 г. Проценко Николай Алексеевич.