Георгий КАЮРОВ.
Рассказ
П А С В И Н О К
Генка ненавидел школу-интернат, в которой учился. Он ненавидел все, что с нею связано – распо-рядок дня и дисциплину; и то, что заводятся гниды и стригут на лысо; и то, что все воспитанники одеты в одинаковые одежды и в каше плавают червяки, наплевать, что они зерновые и в кипятке уже дохлые и если не обращать внимания на черненькие точки в каше – головки червяков – то каша «да-же очень ничего» и ее можно есть; и то, что вне стен интерната его называли «инкубаторец». Откудо-го они все, эти «домашняки» только знали, что он из интерната? Ненавидел Генка и то, что всякие тетки, увидев «инкубаторца» начинали перешептываться, поглядывая на него, и глаза их поблескива-ли все понимающей иронией. Генка ненавидел не злобною ненавистью, в нем кипела отчаянная оби-да вызова всему людскому обществу. Горше всего было, когда в своих мыслях он задавался вопросом к матери: «Зачем, ты отдала меня в интернат?» От этого вопроса совсем становилось невмоготу. Удушливый комок перекрывал дыхание и выдавливал слезы. В такие минуты главное не моргать. Иногда это удавалось, и слезы пропадали, так и не капнув, а иногда – выливались ручьями, доводя Генку до отчаяния. «Терпи сынок», – говорила бабушка. Это все чем она могла помочь внуку. Терпе-ние в их семье, последние шестьдесят лет, передавалось по наследству из поколения к поколению, как память о национализированном имуществе. К терпению призывала бабушку еще мама, когда ее выдавали замуж, по принуждению отца, за комиссара. Но это семью ни от чего не спасло. Бабушка призывала к терпению своих дочерей. И Генка – терпел. Сколько мог. А сколько его – этого терпе-ния, может быть у мальчишки, без малого, десяти лет? Генка сбежал. Сбежал вопреки всем запретам и угрозам наказания.
Пошли вторые сутки, как Генка бродяжничал. Убегая из интерната, Генка для себя решил твердо - стану бродягой. Вон, бременские музыканты, кто они? Ездят по всему миру, многое повидали, столь-ко разных приключений - романтика! Самые что ни наесть бродяги. Опять же – мировая извест-ность! Не то, что этот «инкубатор» – это учи, это не делай! Про них даже мультфильм сняли… С та-кими мыслями Генка перелез через забор, который огораживал всю территорию школы-интерната, быстро перебежал дорогу, нырнул в кусты парка и был таков! Прощай «инкубатор». Впереди про-сторы свободы и романтики со всеми приключениями, опасностями и победами! Захваченный меч-тами о романтике приключений, он не заметил, как дошел до Сенного рынка.
– Посторонись, шпана! – вернул Генку в реальность, окрик базарного грузчика, Харитоныча.
Генка едва успел отскочить и в ответ огрызнулся:
– Держи колею! – тут же пришлось уворачиваться от молниеносной затрещины, приготовленной грузчиком.
Генка в улыбке оскалился на промах и влился в базарную толпу. С романтикой придется подож-дать, и он стал проталкиваться к торговым рядам. Генке нравилось на базаре. Базар был центральным местом городка. Точнее даже – центровым! Жизнь на базаре кипела. И еще, чем особенно гордился Генка, их городковский Сенной рынок, а значит и его, кто бы мог подумать, показывали на всю страну – на его базаре снимали фильм «Операция Ы», с Никулиным, Моргуновым и Вициным. Во! В городке фильм собирал полные залы. Каждый городковец шел в кинотеатр с тайной надеждой уви-деть себя в кино. А вдруг?
Большинство торговцев Сенного рынка хорошо знали Генку и при его появлении спешили чем-нибудь угостить. Все равно «этот» получит, то чего захочет, так лучше обойтись малым доброволь-ным угощением. Кто же противился, а это в основном из новеньких, то ему устраивали «учение», на-пример – у скупердяя вдруг переворачивался прилавок, или ни с того ни с сего рассыпался весь то-вар по земле и на легкую добычу налетала, откуда не возьмись как саранча пацанва и топча хватала что успевала. Пожилишься на яблочко – весь товар изведут – считай пропала торговля. Все торговые знали эту интернатовскую братию. Они как волки - чтобы насытиться одной овцой вырезают пол отары.
Что это за новенький? Заметил Генка шныряющего от прилавка к прилавку пацаненка. Наверное «трудобеликовский», - начал он гадать. Если так, то придется проучить. «Трудобеликовскими» в го-родке называли тех, кто приходил из поселка Трудобеликовский, который располагался на противо-положном, правом берегу реки. Трудобеликовские постоянно досаждали городковским своими вы-лазками. Когда же уже совсем доставали, тогда выходили стенка на стенку. И тут уж гляди в оба. Пе-ред «стенкой» в городке объявлялось всеобщее перемирие, прямо как в джунглях во время засухи. Вся «гастролирующая» публика объединялась, в одну огромную ватагу. Сливались воедино: и круп-ные группы, и мелкие шайки, и одиночки не стояли в стороне – весь разномастный деловой мир. Все готовились к схватке. Генку с начала не брали на «стенку» - по малолетству. Но в этом году он уже дважды участвовал в «стенке», чем особо гордился. Во-первых, мужики заметили и похвалили: «Держался молодцом!» Во-вторых, хоть и досталось здорово, раны и синяки заживали еще долго, но он их сносил не мямля и не жалуясь, что тоже все отметили. Поддержка мужиков окрыляла Генку, его грудь наполнялась чувством хозяина жизни. От этого аж, дух захватывало! В общем, Генка пришелся ко двору обществу свободного полета и теперь мог решать «некоторые базарные вопросы». Поэтому, на правах хозяина он быстро ринулся на перерез незнакомцу.
– А ну стоять! – подлетая к чужаку, сзади, гаркнул Генка. Схватил его за шиворот и быстро мот-нул ворот сорочки вокруг кулака один раз – для надежности. Фактор неожиданности не раз выручал Генку.
Пока чужак не опомнился он рывком притянул того затылком к себе в плотную, так что сорочка слегка придушила пойманного. Бедолага не мог никак повернутся, к обидчику и изрядно струсил. А Генка уже шипел ему в ухо:
– Ты чего паскуда тут потерялся?
– Дяденька, дяденька… - не видя «дяденьку» залепетал ядреным украинским говорком пойман-ный.
– А-а-а-а! – это уже «дяденька» вопил во все горло.
Участковый милиционер Антон Кондратьевич славился на весь базар не только своим огромным ростом и весом, но и железной хваткой. Он всегда вырастал как из под земли, стоило только начаться непорядку в торговых рядах. Вот и сейчас он возник ни откуда, а буза только начиналась. Да, в об-щем, и не было ее еще.
– А ну брось его! – рявкнул Антон Кондратьевич и его ручища, с ухом, медленно полезла вверх. Генка уже стоял на цыпочках – еще секунда, и оторвутся ноги от земли.
– Ой-ойе-ей-ей! – прервал воплем короткое освобождение из Генкиного плена чужак.
Вторая лапища Антона Кондратьевича вцепилась в лопоухий лоскут на голове чужака. Так вся троица и дошла до милицейского участка.
Вталкивая незадачливых дебоширов в участковую комнату милиции Антон Кондратьевич награ-дил каждого добрым тумаком по печени, так что оба пролетели все пространство комнаты и свали-лись на деревянную лавку у стены. Генка корчился от боли, часто дышал и держался за бок. Методы участкового ему были известны и не раз испробованы. Надо было терпеть. Ничего, подумал он, по-том на этом отыграюсь. Чужак сполз с лавки и корчился от боли на полу, поскуливая. Улучшив мо-мент, пока мент отвернулся, Генка пнул по заду лежачего. И тут же от своего поступка поморщился: «Лежачего не бьют».
– Подыми его, - безадресно скомандовал Антон Кондратьевич и зашел к дежурному.
Вот еще, хотел заупрямиться Генка, подымай тут слюнтяев. Участковый, хорошо, даже не глянул в его сторону, и Генка решил не усложнять с ним отношений. Помог чужаку подняться, предваритель-но дав ему еще пинка, и даже - отряхнуть одежду.
Больше часа Генка и чужак сидели в милиции, а Антон Кондратьевич, казалось о них забыл со-всем, все не появлялся и не появлялся. За это время они успели познакомиться, чужака звали Васей, и приехал он из какого-то села Иваньковка. Свою податливость Генка объяснил про себя просто, все равно не с кем общаться, а так хоть выведаю что за птица. И поначалу Генка, как опытный в передел-ках, вел себя покровительственно, держал дистанцию и наставлял Васю, до ужаса, перепуганного по-паданием в милицию, как надо себя вести, если дело дойдет до протокола. Слово протокол совсем перепугало Васю, и он сник не на шутку.
Васин украинский говорок смешил Генку и раззадоривал, но при этом он даже не заметил, как они быстро сошлись и уже сидели и просто болтали так, обо всем сразу. Точнее больше говорил Ген-ка, а Вася отмалчивался, либо как-то мычал и в особенном достижении – отвечал односложными предложениями. Вася был, примерно, его возраста, правда, пацан немного странноватый, отметил про себя Генка.
Где-то через пару часов, наконец, появился Антон Кондратьевич. Выглядел он скверно. Знойное солнце совсем распалило его, до одышки.
– Ну, что? Поуспокоились? Ф-у-ух. – смотрел на драчунов Антон Кондратьевич, обтирая потный лоб платком.
– Да мы и не волновались, - с вызовом в голосе ответил Генка.
– Ладно, ступайте. Сейчас мне не до вас. А ты Шман гляди мне, - и он погрозил Генке пальцем, - все, пошли вон. – Отрезал участковый.
Генка и Вася уже почти друзья вышли на улицу.
– Кондратьевич, мужик что надо, - когда вышли сказал своему новому другу Генка, и они звонко засмеялись от неожиданной свободы.
Вася без бурных эмоций принял приглашение вместе побродить и Генке показалось, что вряд ли пойдет или затеряется в толпе, но Вася цепко шел в затылок, пробирающемуся сквозь базарную тол-пу своему новому знакомому. Выбравшись из базарной толчеи, друзья отправились на промысел. В парке, расположенном неподалеку от интерната, насбивали грецких орехов - огромную кучу. Немно-го их поели и набили в карманы. Остальные орехи схоронили в кустах под листвой и договорились на завтра встретиться опять. Вася оказался на удивление трудолюбивым и до скуки молчуном, а так он даже начал нравиться Генке. День близился к концу, и Вася заторопился куда-то. «Наверное, домой, подумал Генка, – да и хорошо», по поводу орехового клада у него были свои планы: знают двое – знает третий, а третий – это все. Клад надо перепрятать. Попрощались они без особых эмоций, а про-сто разошлись в разные стороны.
С наступлением темноты, Генка забрался на территорию лаборатории, тоже находящейся непода-лёку от интерната, что за лаборатория и чем в ней занимаются, он не знал и принялся за работу. От-считав от калитки десять шагов, разобрал плитку, которой была вымощена единственная дорожка от калитки к входной двери в помещения лаборатории. Плитка лежала на песке, поэтому Генке не со-ставляло особого труда разобрать большой участок. Потом он выкопал яму и наносил в неё заготов-ленные днём орехи. Когда последняя плитка была уложена и дорожка приняла прежний вид, Генка несколько раз прошелся вокруг пристально всматриваясь и шаря ногами, надёжно ли устроен тайник, не играет ли какая-нибудь из плиток. Довольный сделанной работой и не найдя причин для волнения за надёжность выбранного места, Генка отправился на железнодорожный вокзал. По дороге он поду-мал о Васе. Не хорошо получилось, вроде как надул товарища, присвоил общие орехи. «Вообще, он – этот Вася, какой-то странный – стал успокаивать себя Генка – в тайнике оно надежнее в ночь остав-лять, а завтра посмотрим, может он и вовсе не придет и не перед кем оправдываться».
Первую ночь Генка решил провести на вокзале. Постоянной ночлежкой требовалось обзавестись обязательно. На это придется завтра, потратить целый день: найти, привести в порядок и благоуст-роить. Бродить – это в удовольствие, а бродяжничать – вид деятельности, предусматривающий добы-чу пропитания, устройство ночлежки, отдых и даже развлечения. Но это все завтра.
Чтобы не привлекать внимание патрулирующих милиционеров Генка занял место рядом с жен-щиной, обложенной со всех сторон сумками. Пристроившись, поудобнее он осмотреться по сторо-нам. Обычная картина зала ожидания готовящегося к нежелательной ночи, так, особо ничего инте-ресного. Женщина сидела с закрытыми глазами. Спала или дремала – не понятно. Потому что она периодически обмацивала вокруг себя все сумки не открывая глаз и опять, на некоторое время, зами-рала. Генка не произвольно улыбнулся и даже поерзал от удовольствия. Все складывалось благопо-лучно. Цепкая Генкина память окунула его в наслаждения прошедшего дня. Он вдоволь накупался в речке, погулял по городским улицам, побывал в милиции и отделался легким испугом, познакомился с нормальным пацаном, правда, немного придурковатым, и наметил удачное место для ночлежки, но его, правда, надо было еще проверить.
Так уж устроен молодой организм, что засыпает там, где застаёт его сон. Несколько раз голос ре-продуктора, объявляющий прибытие и отправление поездов, прорывался сквозь сон, но Генка был далёк от желания, открывать глаза.
Проснулся он оттого, что кто-то теребил его за плечо. Сквозь высокие оконные витражи зала ожидания пробивался рассвет, разгоняя темноту по углам. Женщины, с тюками не было. Наверное, пришёл её поезд и, она уехала. Зато рядом стояли два милиционера и пристально его разглядывали. Это они разбудили Генку. У одного ядовито прожужжала рация на плече. Он коротко ответил: «Идем» и патруль заторопился. Генка попытался что-то объяснить, из заранее приготовленной исто-рии, но им было всё равно, откуда он прибыл и куда едет, лишь бы не околачивался на патрулируе-мой территории. Пришлось убираться, да и пора было – не обидно.
Рассвет едва брезжил. День, казалось, не спешит, позволяя утру до нитки пронизать ранних ходо-ков зябкостью. Ёжась, спросонья и от утренней прохлады Генка, отправился по знакомому маршруту, по направлению к консервному заводу. По дороге он свернул к реке, чтобы умыться и покидать кам-ни. Если плоский камень с силой запустить вдоль поверхности воды, то он, падая, ударяется об воду и, рикошетом скачет по ней. Иногда камень подпрыгивал пять, а то и семь раз и должен был бы при-вести Генку в восторг. Толи от голода, толи от- того, что не выспался, кидание камней не развлекло должным образом. Генка кинул еще пару голышей «на авось», но они плюхнулись как свиньи и окончательно испортили настроение. В «инкубаторе» скоро завтрак, подумалось, вдруг. Генка достал из кармана орехов, наколол их и наскоро заморил червяка. Второй раз рассчитывать на вокзал было опасно. За сегодняшний день надо найти укромное местечко и побеспокоиться о его благоустройстве.
Для начала, надо идти на консервный завода, - твердо решил Генка. Многие интернатовци ходили на консервный, чтобы набрать яблок. Если повезет - выпить соку. Сторожа и воспитатели называли это воровством. Сторожа ловили воришек и сдавали в милицию. В лучшем случае отвозили в интер-нат, прямо к директору. После чего следовало наказание, но мягче, нежели бы привезла милиция. Как к походам на консервный - относились сами интернатовци, однозначного ответа не было. Одни ходи-ли просто за яблоками – если бы яблоки давали каждый день в интернате, то они прекратили бы туда бегать - риск ни к чему. Кому-то, с этими сложнее, нравился сам процесс – украсть. Давай, не давай все равно пойдут воровать. Кто-то ходил просто за компанию. Генка ни к одной из них не относился, он принадлежал сам себе и ходил и за компанию, и украсть, и поесть яблок, в общем, ради романти-ки. Сегодня Генка шел, потому что ему хотелось, есть, а это был наипростейший способ, и еще в не-го закралась смутная надежда.
Выпив соку и набив карманы яблоками, Генка пробрался в дальний, заброшенный двор тарного цеха. Здесь было много разного роду хлама. Он бродил среди огромных куч разбитой тары, иногда подныривая им внутрь, но что-то его не устраивало все время, и он шел осматривать следующую ку-чу. Наконец, Генка наткнулся на, огромного размера, деревянный контейнер, стоящий в самом, даль-нем углу двора у бетонного забора. Долго провозившись, он перевернул контейнер так, чтобы вход в контейнер находился со стороны забора и не бросался в глаза своей зияющей дырой. Затем Генка на-носил в контейнер стружек и яблок, запасаясь на ночь и, довольный устроенной ночлежкой, отпра-вился в центр города. В кармане, со вчерашнего дня, оставалось еще девять копеек, а это три трехко-пеечных пирожка с повидлом.
Удачно складывающиеся события дня ничего плохого не предвещали. Потолкавшись в очереди, кондитерского отдела, Генке удалось стибрить четыре конфеты, и одну он нашел под прилавком, итого пять – хороший улов! Генка вышел из магазина, нырнул в подворотню и дворами выбрался к Сенному рынку.
На развязке у центрального входа в Сенной рынок он столкнулся нос к носу с Васей. Встретились они как закадычные друзья. После короткого рукопожатия вместе пошли пройтись по торговым ря-дам.
– Сколько тебе лет? – по ходу спросил Генка. Вася молча, выставил вперед руки с растопыренны-ми пальцами, что означало – десять. Немного помешкав и запустив руку в карман, где лежала завет-ный рубль, он, наверное, решил, что Генка не опасен и ему, как пацану можно сказать и правду и опять протянул руки с растопыренными пальцами, но уже с двумя загнутыми. Все-таки – восемь. «Правда, какой-то придурковатый, а так ничего», – подумалось вдруг Генке. Он обернулся и подмиг-нул Васе. Вася, сегодня, был особенно странным - мало говорил, а больше показывал руками, и толь-ко глаза выдавали, что этот человеческий детеныш может еще и думать. Остановились осмотреться, пока ничего интересного на глаза не попадало
– Где ты живешь? – донимал вопросами Генка, своего нового знакомого.
Вася махнул неопределенно куда-то в сторону и вверх.
– Я тоже нигде, – констатировал с грустью в голосе Генка, именно так понявший жестикулирова-ние товарища. «Инкубатор» – это разве место для нормальной жизни? Про себя с досадой добавил Генка. Они стояли в центре базарной толчеи, не находя ничего подходящего к чему можно было бы «приложиться». Только мешали движению людских потоков. Иногда Генка огрызался в адрес какого-нибудь «умника», не довольного тем, что всякая пацанва мешается под ногами.
Вася пристально посмотрел на товарища, потом, оглянувшись по сторонам, заговорщицки кивнул головою и, потянул Генку за рукав: «Мол, все равно нечего делать, пошли что-то покажу». Добира-лись они долго. Сначала «зайцами» на городском автобусе, потом пешком около часа по дамбе, вдоль реки по направлению за город.
– Эй, трактор, что ты все пыхтишь и пыхтишь, скоро остановишься? – когда уже изрядно надоело идти, заговорил Генка.
– Уже пришли. – Улыбнулся нетерпению друга Вася. – Сейчас увидишь. Это целый мир, живу-щий по своим законам, своей отдельной жизнью и по своим правилам, – Вася провел рукой полукру-гом по горизонту и прибавил шагу.
Генка посмотрел, куда указывал товарищ и ничего не увидел. А Вася уже сбежал с дамбы и вошел в заросли лесополосы. Генка последовал за ним и трусцой, лавируя между кустов, выскочил с другой стороны посадки. От неожиданности увиденного он встал, как вкопанный и у него округлились глаза. Куда они пришли, и что он увидел, поразило его. Генка стоял на краю огромной мусорной свалки, у которой не было видно конца. Следом, из зарослей, вышел Вася, обогнал товарища и быстро пошел по едва заметной петляющей тропинке. А Генка продолжал стоять и стоять, рассматривая ужасный пейзаж.
Гигантские деревья лесной посадки скрывали от постороннего глаза этот затерянный мир. Свалка расположилась на холме. Склоны, теперь уже мусорного холма, были испещрены углублениями, в виде небольших ям, заросших скудной растительностью, почему-то больше черной. Некогда здесь, вероятно, добывали глину, но, давно заброшенные, эти ямы теперь безобразили всю местность, ще-тинясь мрачной чернотой беззубых пастей. Желтая глина, вперемешку с землей, буграми покрывала все пространство, как бы завершая картину изгойности. Внутри, некоторые ямы были завалены мусо-ром, другие оставались пустыми. В некоторых из них чернели отверстия каких-то нор и уже от этих - в разные стороны, как лучи солнца, отходили канавки, служащие стоками для воды. Впечатление не из приятных.
Вдруг из одной, близлежащей, норы выполз какой-то субъект и приподнялся прямо перед Генкой. Он посмотрел куда-то мимо и тихо пробормотал: «Сломаю хребет, и ничего не будет – у меня справ-ка». Он был почти голый, если не считать нескольких лоскутков за штаны и лоскутья привязанные кусками бечевы к рукам и телу – за рубаху.
– Тит! Ну-у! Свои! – уже из дали, прикрикнул на существо Вася. Случайно обернувшийся по-смотреть, не отстает ли гость.
Существо, названное Титом, похоже, узнало свое имя. Тит что-то еще буркнул и куда-то пошел. Генка же кинулся догонять Васю.
«Я, конечное, не из робкого десятка, но, похоже, рядом с ним будет понадежнее», – заключил Генка.
Едва Генка успел опомниться от первой встречи, как из очередной норы вылезло на четвереньках еще одно существо и так же голое. Оно не спешило выпрыгивать из ямы, а сначала протерло кулака-ми глаза, интенсивно почесало свою нечесаную шевелюру. Ему было явно не до них, и оно кинулось догонять Тита, который проворно спускался к реке. Генка замер и остолбенел и уже со страхом стал вглядываться в другие ямы, где чернели норы, ожидая, что и оттуда вот сейчас поползут человекооб-разные существа, но никто больше не появлялся. Он боялся сдвинуться с места и неизвестно, сколько еще стоял бы, если не раздался короткий свист, от неожиданности его, у Генки зашевелились волосы на голове. Это Вася обнаружил, что его друг опять отстал. Не глядя под ноги, Генка ринулся к Васе напрямую, а Вася стоял у очередной норы, но от туда никто не вылез, а Вася сам в нее нырнул. Ген-ка брезгливо поморщился и с опаской заглянул во внутрь, раздумывая – лезть туда или нет, но оче-редной тип вылезший из соседней дыры что-то зарычал, затрясся и Генка быстро нырнул в нору. В логове можно было сидеть только на корточках. Набито оно было всякой всячиной, которую Вася отрыл в мусоре. В груде хлама виднелась панель магнитофона «Вега».
– Фунциклешты, - на своем жаргоне деловито бросил Вася, заметив взгляд гостя. Генка пожал плечами.
– Если нравиться, то можешь… – замялся с предложением хозяин, решаясь чего бы лучше пред-ложить, чтобы не выглядеть жмотом, но и не лишиться заветной вещи: – его посмотреть и даже по-трогать, – все-таки рискнул предложить Вася. Но Генка не сделал ни того, ни другого и вообще от-вернулся, потеряв интерес к магнитофону, и Вася успокоился.
– Ты здесь живешь? – наконец нашелся, что сказать Генка.
– Угу, – Вася выкладывал из карманов дневной «улов».
– А как ты сюда попал?
– Привел дядя Петро, – после паузы, Вася продолжил свой не хитрый рассказ – замерзал, про-шлой зимой, под металлическим лотком. Думал уже кранты.
– Лоток не лучшее место для ночлежки, – со знанием дела сказал Генка.
– Это лучше чем ночевать на городских улицах или в подъездах, где может дворник избить или еще чего хуже, покалечить. А на свалке я сам себе хозяин. Вот выдолбил себе нору. В ее глубине рас-ковырял кубло для сна и облагородил свое новое жилище найденными вещами.
– И то верно, лоток не лучшее место, – почесал затылок Генка, – а тут …
– Здесь мне нравится. Свалка – это свобода и покой.
– Ни хрена себе покой! И свобода уж…, – почесал затылок Генка.
– Чего ты? Иерархии никакой здесь нет, – не замечая конфуза приятеля, продолжил хвалить Вася свою новую жизнь. – Каждый живет, не мешая другим. Равнодушие и безразличие ко всему прерыва-ется только тогда, когда приезжает очередная машина с мусором. Тут уж напрягай все инстинкты.
Вася опять замолчал, а потом пристально посмотрел на Генку:
– Ты вон, чуть не придушил меня.
– Да ладно тебе, – струхнул Генка, но виду не подал. – Живем в такое время, что каждый бьется за свое место под солнцем.
– Что я, у тебя кусок хлеба забрал? – задумчиво продолжал рассуждать Вася. – Тебе, что же не хватило бы?
На всякий случай Генка пододвинулся поближе к выходу. Уж очень ему не понравился голос хо-зяина. Но тут он встрепенулся и, забыв о страхах, подступился к Васе:
– Постой, постой, - с нескрываемым удивление начал Генка.
– Чево тебе? – уже в свою очередь трухнул Вася, но не шелохнулся. За свой короткий жизненный опыт он научился неприятности принимать безропотно.
– И-ие-ерархия…, микитки…, что за лексикон, молчун? Откудого словечки? – распылялся Генка, от сознания того, что его провел. – Еще пять минут назад ты мычал как недоумок?
– А, – улыбнулся грязной физиономией Вася, – на рынке легче полуумком «работать», на жалость пробивает, дают больше. Да и с легавыми легче разбираться. Чего с недоноска возьмешь, – объяснил свое преображение Вася, - за день так привыкнешь мычать, что ни сразу потом переключаешься.
– Ну, ты молоток! – Не смог скрыть своего восторга Генка.
– Я раньше на базаре в Крымске промышлял. Почти целый год. Потом из кутузки вышел их «ба-зарный». Пришлось сматываться. Не смог договориться. Улепетывал на товарняках. Предупредили, – подрежет. Он не режет насмерть, а только калечит.
– Зачем это?
– Он сам калека и нормальных людей ненавидит.
Вася замолчал. Генка тоже не прерывал молчания, от ужаса услышанного погрузился в собствен-ные мысли. На поверхности послышались шаги и приближающийся разговор. Генка, невольно стал вслушиваться, но разговаривающие замолчали. Шагов тоже не было слышно, и Генка напрягся вслу-шиваясь. Вася на него не обращал внимания и ничего не говорил, а чем-то занимался своим.
– Вишь, кофту мне подарила, - вдруг раздалось совсем рядом, и Генка невольно вздрогнул. От разговаривающих его отделял только брезентовый полог прикрывающий вход. Наверное, говорив-шие, стояли у самого входа в Васину нору.
– Она, что ли? – отозвался грубоватый, сиплый голос.
– Она. Кофту, – стал мямлить первый голос. - На, говорит, тебе кофту, потому мужской одежи у мены нету… Возьми, говорит, и глаз боле не кажи.
– Она-то, это? – отозвался «сиплый».
– Она.
В нору потянуло табачным дымком. Говорившие замолчали, наверное, затягивались.
– Ну, а ты что? – Продолжил разговор «сиплый».
– Я ничего… Я к ней с лаской. Мария, говорю, ведь мы же были мужем и женой… чай, сколько годков, аль не помнишь? Ежели, говорю, ты будешь жить со мною, место найду и приму человечий образ опять. Не гони только меня. Долго упрашивал, а она все слушала, слушала.
– Ну, а она что? – Похоже, не расслышал концовки «сиплый».
– А она и говорит: «М-морда, говорит, мне твоя а-пр-ративила, не чтобы жить с тобою!»
– Так и сказала? – лениво переспросил «сиплый».
– Так прямо и сказала: «Морда мне, говорит, твоя а-пр-ративела».
– Ну, а ты чего?
Но ответа не последовало. Заикается он что ли, подумал Генка. После небольшой паузы, не отве-чая на вопрос «сиплого» «мямля» продолжил:
– Любил я ее допрежь, Марьюшку-то мою. Когда мы шли из деревни в городскую жизнь, мы ду-мали – за счастьем идем. А оно вот что вышло! Она поступила на работу в кахве, а я без места ходил. А тут она скоро дружка, из местных, нашла, и я с этих пор пропал…
– Дурак! – прошипел «сиплый».
– Я?
– А то кто же!
Наступила опять пауза, но не долгая.
– Почему? – Не дождавшись объяснений, по поводу оскорбительного вывода спросил «мямля».
– Да так… - отмахнулся нехотя «сиплый».
– Это ты насчет чтобы избить ее? Ну нет! Бог с нею. Потому она при месте, на куфне, а я вроде как прохвост, - за что же ея бить? Добрая она была ко мне, ласковая такая… Вот даже и теперя коф-ту, вишь, дала. Это ничего, что эту кофту я ей подарил, она уже не модная. Ей нельзя – не модную, а мне сгодится тут… на вольном поселении.
– Что же ты будешь делать с ей, с кофтой-то? – почувствовалось презрение в голосе «сиплого».
– С кофтой-то? Я перешью ее, - задумчиво сказал бывший Марьин муж.
– Дурак! – Лениво выговорил свой окончательный приговор «сиплый».
Бывший Марьин муж не ответил. То ли обиделся, то ли еще по какой причине. Разговор больше не возобновлялся, и послышались удаляющиеся, быстрые шаги.
– Кто же эти все люди? – Наконец смог спросить Генка.
– Разные тут есть.
– А как же зимой?
– Я здесь недавно. На рынок – это мои первые выходы. Но народ здесь живет ни один год. Гнию-щий мусор хорошо обогревает эти фанзы. Теплые вещи здесь не в цене. Основная проблема свалки – пища. В борьбе за нее иногда случаются потасовки, порою переходящие в поножовщину насмерть.
– Да, ну-у! Это что же за порядки? Свободный человек рисковал, добыл себе еды, а его могут за это убить?
– Не-е. Так никто ничего не забирает. Мы же пришли? И ничего. Это когда мусорка приезжает. Тогда весь народ выходит, и разметает все, что привезли, но если домой принес это уже не отнимут. Вот если с кем одновременно увидел что-то или схватили вместе, то тут только кто ловчее получит свое.
– Послушай, че ты тут околачиваешься? Ехал бы к себе в деревню. Что, по дому не скучаешь?
– Не-а, не скучаю. Я его, почему-то, не помню. Правда, - признался Вася, - иногда очень хочется видеть мамку, она мне часто снится.
– А что с ней?
– Да ничего, - в голосе у Васи появились стальные нотки, - пьянь она и била часто, когда еды или денег мало приносил.
– Постой, так она тебя заставляла милостыню просить?
– Да ладно тебе! Чего пристал? – из мрака угла в котором сидел Вася всхлипнули.
– Я же не с осуждением спросил, - начал оправдываться Генка, поняв что друг плачет. Правда, чего привязался к нему, в душе корил себя Генка, их дела это их дела, в своих бы разобраться. Вот почему меня отдали в интернат? С этим вопросом Генка тяжело вздохнул.
– Маманю я люблю и на нее не сержуся. Одной ей легче сводить концы с концами. Так и баба Маня, живущая здесь в соседней норе, говорит…
Генка не дослушав рассказчика, с тяжелым сердцем, выбрался наружу. Свежий воздух упорядочил мысли и он встрепенулся оглядываясь вокруг. «Ну и мрак!» Скривился от окружающего его мира Генка. Из норы слышался говорок Васи. Он все рассказывал и рассказывал. «Наверное не заметил, что никого нет. Да и черт с ним». Махнул рукой Генка и зашагал прочь от это гиблого места. Солнце перевалило за полдень, но еще жарило. До посадки было еще далеко и Генка прибавил шагу. На свалке не веселило даже солнышко. Настроение начало портиться Придавленный чем-то до неподъ-емности тяжелым, он выбрался к дороге. «Что Вася сейчас будет делать у себя в норе?» На последок подумалось.
Осень на юге поздняя. Еще долго стоят теплые – по-летнему – дни. Между днем и ночью никако-го промежутка. Едва день насупил брови, глядишь, уже и глаза закрыл, – наступила ночь. Ночи на юге черные, непроглядные, а небо звездное, яркое. Генка боялся темноты. Сумерек не приходилось ждать, поэтому он, присвистнул во все легкие и побежал, чтобы добраться к месту своего ночного приюта засветло. «С этим придурком забрался черт знает куда.» Корил себя Генка.
Уже в кромешной темноте Генка пробирался сквозь лесную посадку, окружающую консервный завод. Страх охватил его с такой силой, что он даже не оглядывался по сторонам и не разбирая доро-ги рвался сквозь кусты, продираясь к забору, который так неожиданно возник, что Генку пробил хо-лодный пот. Отдышавшись и, переведя дыхание, он залез на забор и бесшумно спрыгнул в траву с другой стороны. Некоторое время он продолжал сидеть на корточках вслушиваясь в темноту. Рядом, в траве, что-то невидимое зашевелилось и запело слабым скрежетом металла, передаваемым вдоль забора из далека. Генка протянул в темноту руку и схватился за холодную проволоку. Пение сорва-лось с проволоки и пробежало через все Генкино тело: сторожевые собаки! И пронзило насквозь.
Две огромные собаки подбежали в тот момент, когда Генка кубарем слетал с забора. Послыша-лись голоса охранников. Они только прибавили ужасу и Генка что, было мочи бросился бежать про-дираясь сквозь кусты.
Консервный завод находился недалеко от интерната. Бежать особо некуда было, поэтому ноги сами привели Генку к нему. Он обогнул спортивные площадки и зашел на территорию интерната со стороны сада. От страха и долгого бега Генка никак не мог успокоиться и продолжал трусить, споты-каясь об земляные валуны пахоты, пока не наткнулся на свинарник. Подул встречный ветерок, скорее предупреждая, нежели приглашая, потому что в нос ударила отрезвляющая вонь. Генка прислонился к стенке свинарника и замер. Сердце так сильно стучало, что его было слышно. Новый глоток вони совсем привел Генку в чувство…
Не отдавая отчета своим действиям, Генка вскарабкался на горище свинарника. Горище было за-бито сеном. Его запасали интернатовцы на зиму для свиней. Забравшись под самую крышу, Генка раскидал сено по сторонам, сделав что-то на подобие кубла и лег растянувшись. Первое что пришло ему в голову, что никогда не понять прелести запаха сена в поле. Вонь, постепенно перешла в запах ржаной, подпаленной хлебной корочки. Ни пережитый страх, ни голод, ни вонь свинарника, ни что не могло совладать с детским организмом – Генка уснул.
Утро, как это часто бывает только в детстве, наступило сразу, едва Генка успел закрыть глаза. Свиньи виризжали что было мочи с голодухи и ежесекундно устраивали возьню друг с другом. «И всегда готовые на заклание»-
подумал Генка. Послышались голоса. Это трое интернатовцев несли мешок с хлебом и огромную ка-стрюлю с помоями – утренний рацион свиней. Генка быстро начал зарываться в сено, вспоминая в каком месте находится чердачный люк. Он отыскал люк в тот момент, когда те, с наружи, уже откры-вали крышки кормушек. Генка рвал сено в пучки и заталкивал их под люк, постепенно его поднимая. Когда щель была достаточного размера он пролез в нее и повис на руках под потолком свинарника. Вниз ему прыгать не хотелось. Он попытался подтянуться и залезть обратно, но увы… Генка не при-надлежал к мальчикам спортсменам. Свиньи перестали виризжать перейдя на аппетитное похрюки-вание. В кормушки высыпали куски хлеба и они успели схватить по лакомому кусочку. Надо было спешить, сейчас выльют помои и тогда не набрать хлеба. Генка, не долго, думая разжал пальцы и приземлился прямо в центр жижи навоза. Хоть Генка и старался ступать высоко поднимая ноги и де-лая большие шаги, это не помогло, жижа покрывала пол ровным слоем. Растолкав свиней пинками он, пробрался к кормушке и стал быстро набивать карманы хлебом. Помойная жижа разворотила хлебные кучи, и Генка заметил два куска хлеба слепленные друг с другом маслом. Он быстро схватил их, но чуточку не успел, они частично промокли помоями. «Ничего, помои утренние, после завтрака, - решил Генка – если подсушить, то можно будет есть.» Трое интернатовцев сделав свое дело ушли. Свиньи мерно похрюкивали, расправляясь со жратвой. А Генка смотрел вокруг себя, на ноги до щи-колоток в дерьме, на руки с хлебом, на чердачный люк, до которого не дотянуться и усмехнулся. Ус-мехнулся, впервые, так как он будет усмехаться всю жизнь, сталкиваясь с действительностью, перед которой он будет бессилен, или почти бессилен. Сейчас действительность говорила, что до люка не дотянуться, дверь, снаружи, закручена проволокой и стоит он в дерьме.