Я сидела и смотрела, как он спит. Раскинув сильные руки, прикрыв длинные( почти женские) ресницы. Я смотрела на легкую небритость щек, на едва заметные морщины у самых глаз и понимала. Понимала идеальность этого состояния, состояния идиллии, того самого прекрасного и сентиментального, скрашивающего серые будни.
Как мало надо, чтоб понять: всего лишь несколько нежных слов и обычные ласковые прикосновения. Как мало, но все для того, чтобы сесть потом сложа руки и смотреть, как он спит.
Просто сидеть и смотреть. Не бегать с тряпкой и пылесосом по комнате, не мешать суп в кастрюле, не пропалывать километровые грядки, а просто сидеть и смотреть, как он спит.
Чужой мужчина в чужой комнате….
Месяцем раньше
Моя сестра сидела напротив меня в маленьком кафе недалеко от Главной Арки. Допивалась уже не одна чашка кофе, а она все сидела и тараторила без умолку, проклиная всех и вся. Честно говоря, она уже начинала действовать мне на нервы, и я уже не раз пожалела, что встретила ее, забитую горем и заботами, и повела выпить кофе( кстати, ее идея) за свой счет, как всегда, прочем.
По всем правилам родственных отношений я должна бы была ее жалеть, поминутно сочувствовать, охать и ахать, перебивая, давать советы, вздыхать, глядя на ее бледное( как она сказала) личико и в конце предложить денег. Но я почему-то этого не делала, молча пила свой кофе и курила пахучий « Salem», стряхивала пепел в стеклянную пепельницу и молчала.
Каким-то образом моя сестра всегда ухитрялась обвести меня вокруг пальца: она напрашивалась на обед, но оставалась на неделю, вечно приносила какие-то справки и брала в долг на лекарства, но забывала отдавать, зная, что я не напомню. В детстве она выманивала лучшие конфеты, в юности- заимствовала юбки и свитера. А потом она вышла замуж за моего одноклассника, который ухаживал за мной пять лет.
Я никогда никого не винила. Я была « Вова- добрая душа» , а она несчастный больной человек.( Кстати, до сих пор я так и не поняла чем)
Но сейчас сестра попала явно не под настроение. Я никак не могла сообразить, зачем и почему должна все это слушать. Весь прошлый год, когда я сидела без гроша и без работы, никто не поинтересовался, есть ли у меня что сварить на обед, накормлен ли мой ребенок, не умерла ли я ,наконец . А теперь- как ни в чем ни бывало- сидит и рассказывает о своих бедах и болезнях, томно опускает глаза и хочет казаться самой несчастной в мире.
Главное, не выдумывать второстепенных ролей. Я знаю, отчего и почему.
У меня есть деньги. Не просто деньги, а большие деньги. На игру к Максиму Галкину я не ездила и клад тоже не выиграла. Просто старый дом моего деда наконец-то продали и я получила хороший барыш.
Мой дед был графом, хотя и проработал всю жизнь на пилораме. Жил в обычном доме, на берегу озера, у леса, и никогда никому не намекнул даже, что есть у него графское поместье- замок. Мы видели эти руины, но значения не придавали, да и кто в то время что-то в этом понимал. А когда дед умер, времена были другие, мой двоюродный брат реставрировал замок, купил мебель, стал приглашать гостей. Вот кто-то из них и предложил продать эту готику и даже покупателя привел. Филипп ни за что бы не продал, но то, что я сижу без гроша добило его окончательно. Он оформил документы и через год замок был продан какому-то сумашедшему антиквару из Германии.
Всю жизнь я безбожно нуждалась. Ходила в рвани и стоптанных сапогах, а если хоть какому- нибудь представителю сильного пола захотелось бы задрать мне юбку, то увидел бы он заштопанные чулки и застиранные серые трусы вместо белоснежных кружев. Но так как никто не горел желанием задирать мне юбку, я так и ходила вся заштопанная и застиранная, в огромных круглых очках на близоруких глазах и ничуть не страдала от того, что не пришлась пока по вкусу.
Даже замуж меня отдавали чуть ли не силой. Единственный поклонник перешел в круг воздыхателей моей сестры, а мне уже двадцать три, а я и в ус не дую. Отец устроил смотрины, мои никогда не праздновавшиеся именины, позвал знакомых, и жених был найден.
Я до сих пор не знаю на что он купился. Наверное, на то, что его мама искала ему Бог весть какую жену, а он не знал, как избавиться от полка найденных красоток, которым я и в подметки не годилась. Мне было глубоко плевать на все, что происходило в моей жизни и на то, что делают с моей судьбой. Я не знала, как себя вести и читала глуповатые любовные романы, чтобы хоть как -то понять суть создаваемого.
Просто очнулась я уже женой. Женой человека, о котором ничего не знала и, честно говоря, и знать не хотела.
- Ты где работаешь? – спросил, когда я открыла глаза в наше первое утро.
- А что? – удивилась.
- Ты стихи какие-то читала вчера. Я не понял ни хрена.
- Я перевожу тексты в бюро,- ответила быстро.
Я не знаю, зачем соврала ему тогда. Может быть, мне трудно было сознаться, что со своим филологическим образованием я сгодилась только на то, чтобы писать тексты к дешевым порнофильмам? Именно к таким,где среди охов,ахов в клубке голых потных тел произносят что-то типа « Я так устала сегодня, давай поедем на каток…» .
Моя подруга удивлялась:
- И как ты умудряешься писать умный текст к такой дряни?
- Но фильмы же смотрят,- оправдывалась я.
- Смотрят на процесс, а твои умные тексты всем по фигу. И что ты можешь писать, если перед мужиком ни разу не разделась. Ты сама-то понимаешь, что нельзя сначала беседы о Космосе вести, а потом брюки расстегивать
Наверное, она была права, она, в принципе, всегда была права, но из- за того, что я пишу,фильмы не страдали, да и на экран я смотрела мало, мне на стол ложились уже готовые сценарии, которые надо было разбавить беседой.
- А как тебя зовут?- неожиданно спросил он, разглядывая меня с ног до головы.- Я вчера как-то не понял. Да и звали тебя все как-то по- кошачьи « Зема».
- Меня зовут Земфира,-проговорила быстро.
Да и что говорить, своего имени я стеснялась еще больше,чем простенького наряда и работы в бюро.
- Да-а, - протянул задумчиво.- Таких у меня еще не было.
Но мне было все равно, какие были, каких не было. Это было первое утро, которое я так долго воображала в своих мыслях и мечтах. Мне так нужны были эти небо и солнце сквозь шторы, мне были важны эти облака на голубом фоне, мне так хотелось говорить и говорить, стихи, песни, любую чушь, лишь было то, что я уже выдумала, что тысячу раз прокрутила в своих мыслях и снах.
Но было первое утро, рядом с человеком, о котором я ничего не знаю и который не был похож на того, кого я воображала рядом.
Вот и теперь я сижу в кафе с сестрой, которой плевать на меня и мои дела, потому что волнуют ее только свои собственные дела и беды. Им всем было плевать на меня, они только умели проверять меня на выживание, сколько протяну, как выдохну потом этот запах из полной груди. Им всегда было плевать.
И теперь она сидит такая красивая и холеная, которая никогда ничего в своей жизни не сделала сама, сидит, пьет кофе и говорит о том, как трудно живется на свете таким несчастным и и всеми обиженным на свете. Но ведь ей всегда все было можно, всегда и везде, она не штопала чулок и не носила застиранных трусов, у неее всегда все было.
Я потушила окурок и поднялась: по-моему мы засиделись.
- Ты куда?- спросила ошарашенно.
- Домой. Уже поздно. А у меня полно рваботы. Сема уезжает в Болгарию. Надо собрать вещи.
Сетра удивленно подняла на меня глаза. Такие красивые, голубые, как небо, глаза.
_ А я?- спросила. – А я как же?
-А ты поедешь домой варить обед мужу.
_ А деньги? Ты что ничего мне не дашь? У меня же кризис. Депрессия.
- По- моему у тебя критические дни, - я шагнула к выходу и улыбнулась подмигнувшему бармену.
Сестра еще что-то говорила мне вслед, но я уже не слушала. Я уже шла по улице, вдыхая морозный воздух января. Каблуки новых сапог приятно стучали по каменным плиткам.
У меня была новая жизнь, жизнь , наполненная деньгами. Я – богата! Впервые в жизни я богата ,и каждый день могу касаться своих денег , лаская их бумажную поверхность , как тело любимого человека. Не знаю, с чем еще сравнить?... ....
... Музыка заполонила все. Даже углы комнат, но никто не танцует, все стоят, все сморят на него. Как он это делает. Пьяный. Под такт музыки, которая бьет почти наотомашь, не давая возможности очнуться.
Он снимает рубашку, вытягивает ремень из брюк.
- Обалдеть!- кричит кто-то.Его крик тонет в море других улюлюкающих голосов.
Кто-то подходит ближе и ближе, кто-то уже касается его рук, изгибаясь от притворной страсти.
И я вижу лишь тело. Сильное красивое тело. Чужое.
Неприятно дрожат пальцы. Я тянусь к двери. Выбегаю- по лестнице вниз.
Почти падаю у дверей комнаты Аннушки.
Потом тихо вхожу, склоняюсь у кровати, целую вспотевший лобик. Аннушка спит, раскинув руки, чуть приоткрыв маленький ротик. Я сажусь на край кровати и закрываю горящее лицо руками.
- Ты здесь?- вдруг слышу его голос.
Вздрогнув, оборачиваюсь.
Он стоит, прислонившись к косяку. Там наверху слышна музыка и смех. Гости гуляют, он умеет раззадорить людей. У него такой заразительный смех.
- Почему ты ушла?- спрашивает, подходя ближе.
Рубашка не застегнута, на голой груди золотая цепочка.
- Я не люблю стриптиз, в особенности мужской. И потом мне вставать рано. Сема улетает в пять утра. Я хочу проводить его в аэропорт.
- Образцовая жена?- произносит. – А вот моя не провожает меня никуда.
- Ты не уезжаешь никуда,- говорю.
- А хотел бы – говорит чуть слышно. – Работы много. Я не могу уезжать куда-то зимой. Идем! Танцы в самом разгаре.
- Я уже ложусь. Танцуйте без меня.
- Зря! Я хотел пригласить тебя.
- Ты пьян.
- Не пьянее твоего Семы. Подруг своей жены я пока не трогаю.
Я глянула злобно: как смел! Не его это дело, ничье. Только мое. Мое и Семы. Еще Златкино. Мы дружим с пятого класса. Никто не может судить.
- Действуешь на нервы?
- Нет, беру на понт.
Я встаю и подхожу к нему.
- Уходи! говорю – Уходи.
- Ты что ничего не поняла, Земфира?- спросил тихо.
Земфира? Зачем мне дали такое глупое имя? Ведь есть же обыкновеннные женские имена, такие, как у всех. Нет, маме очень захотелось отомстить отцу за его измену. Дала доченьке самое дурацкое имя на свете. Повод для смеха и издевательств.
Она могла бы изменить все. Погорячилась, потом бы одумалась! Выбрала бы обыкновенное , обычное имя, но не успела.
Мама умерла через три дня после родов. Меня ростили все по очереди. Бабушки, дедушки, тетушки, дяденьки, отец все время был занят поиском новой жены,перед моими глазами постоянно мелькали вереницы женских образов: Маши, Наташи, Кати, Жанны. Последней была Анастасия. Ее отец привел, когда мне было восемь лет. Через год родилась моя сестра Лиза. Хорошенькая, голубоглазая, совсем не чета мне смуглой брюнетке в очках.
Отец не удивился, но и не обрадовался моему присутствию. Ему всегда было все равно дома я или где-то
- Ты ничего не поняла, Земфира?- слышу как сквозь пелену
А я не хочу понимать, не хочу верить в то, что слышу и вижу, я хочу оставаться все той же дурочкой. Серым Ришилье.
Скрипит дверь: Семина мама заглядывает в щель.
- Саша, тебя все ищут. Таисия на улицу искать пошла. Сема уже тосты говорить начал.
И не слова обо мне. Будто не заметила. Золотой человек. Мать , между прочим, должна быть такой, именно такой- до одури любить свое дитя, не давать ему ни шагу сделать, ни глоток воздуха глотнуть по собственной инициативе. Во всем опережать других, во всех начинаниях стоять рядом. Вот тогда дети не будут искать развлечений на стороне, не будут использовать какие-то тайные помыслы, чтоб улизнуть из – под крыла. Тогда дети навечно останутся рядом , им никто и ничто не помешает обрезать все еще нужную им пуповину. Мать- это талисман, который можно носить с собой даже в туалет. И не всем дано понять эту странную связь, потому что мать не всем служит хорошим образцовым примером. Но мне, слава Богу, ничего этого уже не надо. И , к счастью, пожалуй, у меня нет никого, кто мог бы привязать меня к чьей-то пуповине.
Даже этот бал- маскарад, посвященный или созданный во имя чего-то, не нужен никому. Потому что все такое важное для нашей семьи уже давно прошло, да впрочем и не начиналось даже. Не было ничего такого никогда и нигде, даже настоящего первого утра не было.
Когда за ними закрылась дверь, я сняла платье, укуталась в халат и легла рядом с Аней.
Где- то засмеялась Злата и послышался голос Семы. Наверное, устал уже говорить тосты? А может, мама отправила отдохнуть от винных паров?
В первый год нашей жизни я жила, как сомнамбула: ходила только с улыбкой, все терла, мыла, готовила, как на убой. Мой день был занят от и до. Работа, магазин, дом. По- другому было нельзя, да я и не знала, как это бывает по-другому. Когда появилась Аннушка, я не обременяла его пеленками, купанием, вставанием по ночам. По выходным он ездил отдохнуть с друзьями за город, набрав полную сумку пива и закусок. Я никогда не попрекнула его тем, что в самые трудные моменты его нет, что каждый из нас выбрал свое, то, что показалось ему важным в тот период.
И , наверное, я была права: пол страны жило именно так. Бабы, по ислледованиям социологов, самый выносливый народ в мире. Мужчины привыкли к тому, что дома всегда уютно и тепло, а женщины привыкли, что за мужской спиной прячутся только слабые. Женщины научились дрожать за своих мужчин, быть начеку -для них норма. Только я почему- то не выучила этих норм бытия, так и не сообразив , что к чему.
Две недели спустя
- Да ты красавица!- слышу позади себя его голос.
Слышу и замираю в полутьме своей маленькой комнаты. Слышу и не оборачиваюсь в своем новом платье до пят, струящемуся по телу легко и нежно, приводя в какую- то истому.
- Ты красавица!
Я слышу его дыхание за спиной, чувствую запах одеколона. Он знал и умел говорить то, что я хотела слышать. Он знал, как я стою и как сижу нога за ногу. Он помнил, что и когда я сказала. И если бы мне было двадцать, я бы уже давно пошла на это « перепутье его больших и сильных рук.» .Я бы уже давно утонула в его черных жгучих глазах и жила бы только его присутсвием. И плевать, что не принято и что аморально, я бы задохнулась уже только от того, что стоит и сидит где-то рядом. Я бы посвятила ему ворох любовных стихов и душещипательных романов, но мне уже не двадцать. Я уже не помню, что говорят и что отвечают в не двадцать. Я не знаю, как любят и как изменяют. Как горят от страсти и как умирают от желания. Я слишком выросла из этих биения сердец и прикосновения рук.
- Ты мог бы постучать,- говорю, все также не оборачиваясь.- я вдруг я раздета.
- Если бы я постучал, я бы никогда не увидел твоего платья.
- Я прото примеряла. Мы с Семой никуда не ходим. Оно все равно пролежит в шкафу до неизвестных времен. А так я хоть посмотрю, как выгляжу. Как- будто со стороны.
- Твой муж не знает, что теряет.
- Почему? Я ведь никуда не еду.
( И почему я всю жизнь прикидывалась глупенькой и наивной девочкой? )
- А если бы я позвал?
- Куда?
Он смотрит весело и веселые чертенята прыгают в его темных зрачках. Он смеется? Он ждет, когда сердце вдруг выкатится из груди и упадет ему под ноги. Они все ждут, когда я стану деревянной и неживой, чтоб тыкнуть пальцем и умереть.
А ведь ты никого не любила- произносит тихо. – Никого и никогда.
- Какая разница?- оборачиваюсь прямая и гордая.
Я- не дешевка. Это не кино. Люди покупаются на откровение и хрустят потом на простынях в акробатических позах , чтобы спустя какое-то время рыдать и комкать край постели , чтобы идти потом в дождь или снег, наклонив голову, сгорбившись, как столетние старики.
- И ты не простая, да? И надо поломать голову чтобы узнать, как тебя купить?
- У меня есть деньги и я могу купить все сама. Даже себя. Для себя самой.
- Нежность и ласку не купишь,- выговаривает все также тихо.- А это тебе нужнее.
- Зачем ты сюда пришел?
Я вижу свое отражение в зеркале: прямая, стройная, с короткой мальчишеской стрижкой, с темными вишневыми губами.
Сквозняк проникает под тонкое платье- студит голые плечи и тонкую шею.
- Зачем ты сюда пришел?- спрашиваю опять- Жалеть? Я сама себя пожалею. А для душевных бесед врямя позднее.
- Почему ты такая злая, Земфира?- он подходит, берет за плечи, и я близко- близко вижу его глаза , эти сумашедшие глаза, ради которых и во имя которых живут и умирают, так и не разлюбив.
- Не надо- шепчу, отступая, - Ничего уже не надо.
... Это кажется было в январе. Я приехала домой пораньше. Отпросилась с работы, сбегала к врачу, сдала анализы, обежала соседний супермаркет и тащила домой две большие , на вид совсем не подъемные сумки. Помню, еще баба Клава , встретившая меня у ворот дома, сокрушенно покачала головой на мои сумки и мой огромный живот:
- Ой, не бережешь себя, девка! Родишь до срока.
Я только улыбнулась:
- Не рожу. Я ведь сильная. Еще « Наполеон» печь буду. Сема – сладкоежка.
Но баба Клава только головой качала:
- Не бережешься. Плохо это.
Но я не слушала, я все еще до одури верила в то, как Сема сейчас сидит в нашей комнате и ждет меня, как обрадуется, что я сегодня пораньше и что торт печь буду. Я представляла, как сегодня вечером мы зажжем свечи и сядем за наш маленький столик. Это подгоняло меня еще быстрее подниматься по лестнице, чтобы открыть дверь на кухню и начать готовить.
Но уже в коридоре я услышала голоса. Семин и его мамы. Ее приглушенный и его грубый со злыми нотками.
- Чего ты все время вмешиваешься в мои дела?. Что в дверь трудно было постучать? Ты же видела, что она пришла,- говорил он, почти выкрикивая.
- У тебя жена скоро родит,- не уступала мама. – А ты все баб домой водишь. И хоть бы нормальную привел, а то опять эту проститутку.
- Мне с ней хорошо. Не то, что с этой монашкой. Она же страшная, как черт. Пузо до земли.
- У тебя ребенок скоро родится. Не вечно же она с животом ходить будет.
- А мне плевать, когда он там родится. И не смей больше ко мне без стука входить, когда я не один.
От неожиданности из моих рук выпали ключи. Они слабо звякнули о пол и голоса сразу стихли. Потом голос его мамы сказал:
- Это Земка. И что так рано? Чуть не испортила все. Иди ляг. Я скажу, что ты болен. Она не поймет ничего. Слава Богу, что дура она, а то никакой семьи тебе не видать.
Она стала спускаться ко мне по лестнице. А я вместо того, чтобы лететь наверх, вошла на кухню и стала разбирать сумки Я стояла и выбирала всякие сверточки и кулечки, напевая какой- то простенький мотивчик, даже не оборачиваясь на их шаги.
Я в очередной раз сыграла дуру. Самую настоящую идеальную дуру. Я не поняла ни слова. Или только сделала вид, что ничего не поняла? Или мне просто хотелось не понять?
Я просто хотела иметь семью. Просто семью. И верила в то, что каждая семья счастлива по- своему…
И вот теперь, глядя в эти черные жгучие глаза, в которых пляшут и поют чертенята, я опять играю роль дуры. Я так вжилась в ее роль, что сыграть что- нибудь другое у меня вряд ли получится.
- Почему ты такая?- спрашивает.
- Какая?- выныриваю из воспоминаний.
- Такая правильная. Как ханжа.
- А тебе обязателен этот ключик взаимопониманий?
- Я понял тебя, Зема. Я ведь за стенкой живу. Я целых шесть лет живу за стенкой. И все шесть лет слушаю, как ты живешь.
- Я живу так, как могу. И так, как умею. И ты ничему не научишь и ничего нового не объяснишь.
- А если?
- Что « если» ?
- А если я все изменю?
Сердце неожиданно застучало громко- громко, как часы. Я сжалась: а если выпрыгнет и исчезнет под его ногами? Кто-то говорил, что преград для него нет. Ни перед чем и ни перед кем. И надо ли ради того, чтоб почувствовать нежность давать в награду сердце?
- Уходи!- произношу быстро. – Уходи. Уже поздно. Нам с Анютой вставать рано. Я завтра к Филу поеду. Спокойной ночи!
Я почти толкаю его к дверям.
Он ловит мою руку.
- Уходи, Саша,- говорю еще раз. – Уходи.
А потом я еще долго стою у закрытой им двери и слушаю, как удаляются его шаги. Слушаю, как он зовет Таисию и спрашивает, где вчерашняя газета.
Это семья…
Это та настоящая семья, где один за всех и все за одного. Как раз такая, о какой я мечтала все семь лет, но так и не создала ничего подобного.
Я беру со стола телефон и набираю номер.
- Алло, маленькая!- слышу бодрый голос Филиппа.
- Привет, Фил! Как дела?
- Хорошо идут дела, голова еще цела,- смеется.
В какое бы время суток я не позвонила, Фил всегда бодр и весел. Может он и не спит никогда?
- Что стряслось? – спрашивает чуть погодя.
Так уж получилось, что звоню я ему только тогда, когда что-то происходит или мне просто надо выговориться.
Фил- это мое детство и мои мечты. Бок о бок мы жили так долго, что я даже забыла сколько. Его отец – брат моей матери. Он единственный не хотел, чтобы меня отдали в конце концов отцу. Он знал, что никто там не обратит на меня внимания и вообще я там буду никому не нужна.
Фил всегда был настоящим другом, пока нас не разлучили. Он исчез на десять лет. Я опять встретила его уже только после замужества. И, кажется, совсем не узнала. Потому что он был таким же и в то же время совсем другим.
- Фил!- заорала я , увидев его в толпе, и тут же осеклась.
Потому что он пошел прямо на меня. Пошел, расталкивая всех. Ко мне.
- Здравствуй, сестра!- прогремел басом, обнимая меня и целуя. – Здравствуй, маленькая!
Он был огромный и сильный, такой, что я вся спряталась в нем, как растворилась. Он пах дорогим одеколоном и возле него стояла красивая и статная женщина. Он был уже не тот мальчик, он был из другой жизни, из той, которую показывают в кино или читают в книгах.
- Ее брат- бандит,- прокомментировала моя свекровь.
Но через неделю Фил устроил Сему на какую-то фирму и она замолчала, потому что не знала, как благодарят таких. Сема процветал и больше не лежал на диване, хотя это ему нравилось куда больше. Правда после устройства на работу, Фил перестал участвовать в протекании нашего бытия.
- Это твоя жизнь, маленькая, - сказал при встрече. – Ты все выбрала сама.
Но всегда в любую минуту я могла позвонить ему и все рассказать. И я звонила, но ничего не рассказывала. Он звал к себе, и мы ехали, пили вино, жарили шашлыки, пели под гитару. Он был неповторимый. И таких больше нет.
- Я могу приехать к тебе завтра. Можно?
- Не вопрос, маленькая! Я весь день дома.
Он всегда был занят по горло, но отказать не мог. Он как-то сам все всегда знал, даже что я ела, но ни разу не намекнул, что в курсе. Один раз только сказал:
- Конституция у меня такая : все знать.
Но последний раз мы разругались. Мне почему-то было не понятно, зачем о чем-то спрашивать, если и помочь ты не в силах. Он случайно встретил меня на остановке в осеннем пальто и… босоножках. ( Умудрилась же из дома выйти) .
- Что совсем достали?- спросил, втягивая меня в джип.
- А что?- не поняла я.
- Да прикид у тебя явно не по погоде,- хмыкнул.
- Да иди ты,- обозлилась почему-то, только теперь заметив свой идиотский вид.
- А я может помочь хочу,- обернулся с улыбкой.
- Ага, приедешь постреляешь. Сему « братками» попугаешь. Раньше ты не рвался налаживать мои семейные отношения.
- Почему сразу стрелять и пугать? Посидим , поговорим по- мужски.
- И все все сразу поймут? – я усмехнулась.
Разговор стал напоминать мне цирковое представление. Злость на то, что брат встретил меня в таком дурацком виде, начинала превращаться в истерику.
- Да пошел ты на фиг , дипломат,- отрезала больно и зло.
- Земка, уймись, - он резко притянул меня к себя. – Уймись. Ты сама все выбрала.
Больше он не произнес ни слова, довез до ворот дома, от чая отказался, мотнув головой.
Теперь я компенсировала это звонком. Ведь все- таки кроме него у меня никого не было. Отец давно забыл, что я вообще существую.
А бывать у Фила я любила. У него был не просто дом, а дом, выстроенный своими руками. Двухэтажный, с верандой, с видом на озеро. Его друзья так и называли « дом на озере».
Филипп любил природу. Мы вместе сидели на берегу с удочкой, по утрам, если мы оставались ночевать, ходили сюда пить кофе. А иногда мы просто так сидели на траве и молчали, думая каждый о своем.
Сема же наши поездки сюда не любил. И дом Фила тоже. Побывал раза два и наотрез отказался ездить.
- Одни рожи бандитские. Тюрьма плачет. Денег больше, чем мозгов.
Фил своего отношения к нему не показывал: руку подавал первым, смотрел спокойно. Для других его и не существовало как бы- « муж сестры». И он слонялся по двору один или с женой Фила, которая всем хотела нравится, и Сема у нее вышел на один из первых планов.
Я поехала к Филу с утра. К счастью, Семина мама уехала на базар и комментировать наши сборы было некому.
Филипп встречал нас у ворот вместе с Баксом- вышколенной кавказской овчаркой.
- Ну, привет, маленькая,- он целует меня в щеку и берет на руки Аннушку. – Здравствуй, принцесса!
- У тебя кофе есть?- спрашиваю, входя в дом. – Я дома выпить не успела.
- У меня все есть. Садись. Сейчас чайник поставлю- и он завозился у плиты.
Через минут пятнадцать мы уже пили кофе с пончиками, поглядывая в окно, как Аннушка бегала с Баксом по траве.
- У тебя что- то случилось?- спрашивает
- Ничего,- улыбаюсь. – Просто захотелось тебя увидеть. В тире пострелять. Посоревноваться с тобой. Я же теперь богатая дама. А у таких дам свои причуды.
- Хороша причуда- пострелять! Мишень живую поставить?
- Ага, в виде Семы,- я засмеялась. – Приезжает нынче благоверный. Мама на базар уже уехала, чтоб вкусненькое приготовить.
- А ты что же отстала? Все еще живешь мифами о любовной пище?
- Да. Уже семь лет.
- Не язви, богатая дама,- он поднялся и пошел к серванту. – Что дать? Свой или другой возьмешь? Да и свитер надень: я не топлю в тире. Знаешь, чтоб бодрило.
8
Тир Фил оборудовал из подвала как только вселился. Лет пять назад я впервые нажала тут на курок. Фил оказался на редкость терпеливым и внимательным учителем. Он учил всему, что знал и умел сам. Наверное, при другом раскладе дел я была бы даже неплохим стрелком . И все, чему я научилась у брата, я могла бы спокойно применить на практике в какой- нибудь фирме, но я выбрала семью. Мне казалось, что каждая женщина рождена только для того, чтобы жить мирно, растить детей, ждать мужа с работы, верить в то, что завтрашний день принесет еще более лучшее, чем сегодня. Я хотела только покоя и мира.
Хотя с каждым выстрелом сердце замирало. Замирало и не жило. Это давало чувство покоя и как бы небытия в том мире, которому ты принадлежишь. Я уповалась тем, что мишень прострелена, что точно также мог бы лежать враг где – то на снегу, оставив под собой красное пятно и глядя в небо остекленевшими глазами.
Три дня спустя
Последнее время я жила каким-то особым чувством, чувством того, что что-то произойдет и не понимала, как и где. Вернувшийся Сема напоминал барского сынка, Злата постоянно пропадала где- то у психолога, который помогал ей справится с нахлынувшей ностальгией или депрессией. А я побывав у брата, вдруг поняла, что та жизнь, которую я так успешно( или неуспешно?) строила все эти годы дала трещину, и я не знаю в каком месте ее зашить или заштопать.
Звонок, прозвучавший в тишине спящей комнаты, заставил меня вздрогнуть . Аннушка перевернулась на другой бок, пробормотав что-то сонное, а я скатилась с кровати одним махом и взяла трубку:
- Алло!
- Земка, я забыл дома папку с документами на машину, привези,- голос Семы прозвучал, как приказ.
Он никогда не спрашивал, могу ли я , ему никогда не было важно, где я , главное, чтобы то, что он сказал, было исполнено сразу же, ибо он не любил ждать.
- Я только что Анюту уложила,- попробовала отвертеться
- Земка, мне нужны документы,- и бросил трубку.
Я еще раз обернулась на спящую Аннушку: две ладошки под щекой, рядом заяц с розовым бантом. Разве можно будить такое чудо?
Я спустилась на низ и постучала в Таисину дверь.
- Ты с Аней не посидишь?- попросила.
Сашка оглянулся на меня высунувшуюся в коридор.
- Конечно.
- Я вернусь через час. Если будет тихо, она не проснется все это время.
- Да езжай ты с Богом!- махнул рукой. – Справимся.
Но уже садясь в машину, я опять почувствовала: где-то что- то не так. Но где?
Невыносимо пахло наступавшей весной. Солнце выглядывало из-за сероватых туч. Влажная земля. Весна.
Сема ждал на улице. Увидев меня, нервно бросил недокуренную сигарету и почти вырвал папку из рук.
- Побыстрее нельзя было. Люди ждут.
- Я живу не в двух шагах.
- Ты на машине,- и пошел к дверям нотариальной конторы.
А я смотрела ему в спину и вдруг представила, как это он лежит там на снегу и из- под него – кровавое пятно. Большое и красное, как в кино крупным планом. Я даже зажмурилась и вдруг увидела Злату. В длинном светлом пальто, рыжие волосы по плечам.
Она вошла вслед за Семой. Тяжелая дубовая дверь хлопнула.
Ничего себе психолог? А говорила, что безвылазно сидит. Душу лечит. Надо спросить, когда зайдет? Может, сходим куда вместе с Анютой? И я шагнула за ней. Потянула на себя тяжелую дверь.
Пахнуло краской и клеем. Наверное, у них ремонт. Непонятно, зачем Семе что-то страховать, если у людей ремонт. Можно же лета подождать. И Злате приспичило. У нее же все Кирилл решал. А может, они вместе что-то решили? Теперь ведь так модны брачные договора. А уж Златка ни за что не упустит что- то новое и необычное. И ее Кирилл, этот полностью упакованный бритоголовый бугай, всегда идет у нее на поводу.
Я никогда не завидовала Злате. Никогда. Мы дружили десять лет, и я знала все ее слабые места, знала, как она ранима и обидчива. Знала и любила за ее решительность, за отвагу, за находчивость и неунываемость. С ней было весело, необычно и легко. Она всегда умела себя показать и подать, не вызывающе и пугающе, а плавно и осторожно, как кошка, охотящаяся за мышкой. Она восхищала и ей аплодировали. Но я знала ее и другой, рыдающей взахлеб на своей большой кухне, почти давящейся сигаретным дымом и все потому, что Кирилл ушел к другой. Какой- то певичке из ночного кабаре. А ее, Злату, утонченную и сильную Злату, забыл. Как вычеркнул. Ради кого? И что она? А потом опять Кирилл. С розами и шампанским. И разве можно оставить Злату? Кто она такая эта певичка?...
Я различаю в коридоре каких-то людей, ускоряю шаг и вхожу в первые же открытые двери. У большого круглого стола стоят Сема и Злата. Она уже сняла пальто, оно, небрежно брошенное, лежало на единственном кресле у стены. Я хотела протянуть руки и поправить один край, как вдруг Злата, все еще не видя меня и тряхнув своими пышными рыжими кудрями, проговорила:
- И когда, наконец, ты уломаешь Земку? Деньги на общем счету – это проблема?
- Я обещал, что все улажу. Но любое мое предложение теперь обсуждается Филиппом. Земка – дура, но Филипп- то – нет.
- Подумай, как нам будет хорошо. Мы уедем далеко- далеко. И вряд и какой- то Филипп будет что- то предпринимать.
- Господи, как я хочу побыстрее избавиться от этой суки.
- Это в твоих руках, милый. Если бы ты доверил это дело мне, я уже давно раскрутила эту дуру.
- Сегодня вечером я поговорю об общем деле. Типографии какой- нибудь. Земка ведь любит книжки.
Сема засмеялся, швырнул папку на стол и обнял Злату. Она захохотала, запрокинув голову, и тут увидела меня. В ее серых, как сталь, глазах, появилась злоба и беда. Та беда, которую я чувствовала, но не ощущала, а теперь вдруг, она даже зазвенела в ушах, до боли и стона.
- Ты все слышала? – прошипел ее голос.
И Сема, вздрогнув, оглянулся.
- Ты подслушала? Вот сука!
И , толкнув Злату , шагнул ко мне.
- Ты все подслушала, сука?- и , размахнувшись, ударил кулаком по лицу.
Я отшатнулась. И почти не видела его лица. Только Злату. Злату. Серость ее глаз, наполненных злобой и ненавистью.
- Ты все испортила, сука!
Он ударил еще раз, вжав в стену. На губах появился соленый привкус. А я все смотрела на Злату. На красивую и утонченную .На такую изящную и необыкновенную.
А он все бил и голова болталась, как болванчик. А я думала, что это в кино так бывает? И как же Аня теперь?
Я перехватила его руку, ударила под дых. И смотрела, как он хватает ртом воздух. Мой муж. Отец моей дочери.
Утерла рукавом кровь. Злата все еще стояла. Уходят по- английски или нет?
Я повернулась и пошла. По коридору, мимо каких-то людей, толкнула дверь и глотнула воздуха. Весны.
Я собиралась быстро и молча. Мысли путались, но я обращала на них внимания. Мне хотелось уйти, исчезнуть навсегда. И только взгляд Аннушки трезвил и подгонял: быстрее, быстрее. Я боялась, что они сейчас приедут и Сема, бросившись сюда, напугает Аню. Что на крик выйдет Таисия и Эмма. Прибежит Дариуш. Ведь для них – это кино. Очередной сериал. Вечером расскажут соседям. И целый месяц все будут обсуждать это, как невероятную историю. И пересказывать на работе будут. А Эмма расскажет Сашке о разбитой губе и брови. А он , посадив дочь на колени, начнет расспрашивать. У меня все впереди. Весь этот бедлам. Даже роли уже разделены. Ничего лишнего не осталось.
Но почему-то я не чувствую обиды за то, что вся моя жизнь буквально за минуту развалилась. Я не чувствую того, что что-то ушло и испарилось, как дым. Я только Злату хочу спросить: « Почему?» .
Ни пустоты, ни страха. Только спросить: « Почему?».
Зажав не прикуренную сигарету зубами и пристегнув Аннушку ремнем, я выехала из двора. И уже на повороте увидела машину Семы.
- Сука!- крикнул мне в окно. – Катись, катись!
Я не повернула головы. К черту! К черту всех. Только Аннушка, припав к окну, зашептала:
- Мама, там папа. Смотри!
- Уже не папа, малыш,- проговорила. – Уже не папа.
У киоска я остановилась, купила рекламу, развернула на странице « Сдаем», сунула в руки Ани пачку чипсов и под ее довольный хруст, принялась изучать объявления.
- И куда это дамы на ночь глядя?- услышала вдруг голос Фила. – И губа у тебя разбита.
- Нас папа прогнал,- подала голос Аннушка.- Он сказал, что мама – сука.
- Та-ак!- протянул Фил, открыл дверцу и уселся на переднее сидение.
- Рассказывай! Что? Где? Когда? Кто бил?
- Это мое семейное дело,- цежу сквозь зубы.
- Когда тебя называют сукой и бьют по морде- это уже мое дело.
- Фил, это мое семейное дело.
- Почему ты мне не позвонила?
- Мы поссорились.
- Папа из машины крикнул, что мама –сука.,- не усидела Аня.
- Аня!- прикрикнула я .- Тебе необязательно повторять это слово сто раз.
- Тихо!- приказал Фил. – Выбрось газету, заводи и езжай за мной. У меня поговорим.
И вышел, хлопнув дверцей. Пересел в свой джип на обочине и медленно вырулил на проезжую часть.
Черт побери! И именно теперь я должна была попасться на глаза Фила. Именно теперь- с разбитой губой и бровью. Мелодрама, твою мать.
Я послушно ехала седом за ним, зажав зубами незажженную сигарету. А Аня пела. Что- то веселое. Хорошее. Свое.
- Почему ты сразу мне не позвонила, когда Семен стал вести разговоры о том, куда вложить деньги?
- Я думала
- О чем? О том, как тебя облапошат?
- Я хотела точно знать, что с ними будет. Что мы купим или откроем.
- Ага. И слушала бредни своей Златы.
- Я ничего не подозревала. Я даже не представляла, что она с Семой. Она не советовала ничего криминального.
- Если деньги на общем счету, их может снять кто угодно. Сема, в первую очередь. Ему –то они нужны, чтоб махнуть куда- нибудь.
- Но ведь это несправедливо.
- Маленькая, это твои деньги. Не Семена.
- У нас была семья.
- У тебя никогда не было семьи. Это, прости, пародия была какая-то, а не семья.
- Но я хотела, чтобы все было хорошо.
- Мы все этого хотим. Но не все могут похвастаться, что у них все получилось.
- И Злата предала? Я ведь знаю ее десять лет. У нее все было. И Кирилл.
- Предают даже те, кого знаешь всю жизнь.
- Что мне делать, Фил?- спросила умоляюще.- Плакать?
- Плачь, если жалеешь .
- Мне некого жалеть да и нечего.
- Почему ты позволила ударить себя? – Фил нежно провел пальцем по лейкопластырю на брови. – Бить- подло.
Я опустила голову. Да, бить- подло, но еще хуже предать.
- Мне надо ехать,- говорю, не отвечая. – Скоро ночь. Нам надо переночевать где-то.
- Оставайся. Ты же знаешь, мое- это и твое тоже.
- Мне надо выбираться самой, Фил.
- Что ты решила?
- Я сниму квартиру и устроюсь на работу. Найму няню. Мне надо жить дальше. Самой.
- Зема, послушай…
- Нет, Фил. Я знаю, что ты самый лучший, но я хочу все сделать сама. Я должна научиться жить по- другому.
- Останься хотя бы до завтра. Я помогу тебе с квартирой. Не отказывайся. Когда плохо, нужен совет.
- Спасибо, Фил. Я останусь. Но завтра я все начну с нуля. Сама.
Я встала. Потянулась. Какая хорошая жизнь здесь. Среди всех этих вещей, рядом с Филом. С людьми, которые готовы помочь в трудную минуту. Но мне надо строить что – то свое. То, за что Аннушка скажет спасибо и я вздохну спокойно.
Факт всегда остается фактом.
Я- в чужой квартире, на чужой кухне, при чужой лампочке, у чужой плиты, рядом с чужим холодильником. И я пью холодную водку, от которой сводит зубы и совсем не затуманивается голова. Наоборот, проясняется. Чистит видимость и сознание. Которое раскладывается на равные части, как пасьянс. Вот оно с длинным носом – Уродство. Сальвадор Дали. Как картинная галерея, только посетителей не хватает.
Я наливаю себе еще, пью залпом, морщусь, прикуриваю, плюхаюсь на табурет. Я сама по себе. Одна. Я всегда была одна.
По- моему, в классе десятом я впервые влюбилась. Мне не было даже шестнадцати я была обыкновенным « пнем» в делах сердечных. Ни свиданий, ни цветов, ни мороженого в кафе- ничего этого я не знала, хотя мои одноклассницы во всю целовались, листали « Камасутру» и умели предохранятся от беременности. Для них я была серой мышью, у которой можно было скатать сочинение, попросить написать реферат, но , явно не той, с кем обсуждают любовные дела.
Но я влюбилась. Сама по себе. Легко и беззаботно в голубоглазого мальчика по имени Дмитрий. Он был такой светленький , широкоплечий, веселый, куривший втихаря за школой и потягивающий винцо перед дискотекой. Мне казалось, что именно такой и должен быть герой. Герой, как Робин Гуд, разглядевший в серой мышке прекрасную принцессу.
Я прятала свои очки в толстой оправе в школьную сумку и шла ему навстречу смело и уверенно. Мне хотелось, чтобы мир заметил меня и его, чтобы все вокруг благословило нас на вечную любовь. Но ничего этого не происходило. И ему, наверное, было скучно со мной. Хотя я старалась, как могла: острила, смеялась над глупыми шутками, хамила учителям, затягивалась дешевой сигареткой на перемене за школой, тянулась к бутылке пива, подводила глаза и хотела быть той, без комплексов.
Но Дмитрий ухаживал корректно : сигареты отбирал, пиво выливал, помаду стирал и в кусты не тащил. Он бродил со мной по городу, водил в кафе пить кока- колу, решал за меня алгебру и чертил чертежи на черчение.
Он и не целовал меня никогда, только перед выпускным чмокнул в щеку и попросил: « Не пропадай, ладно?». Я не шла на выпускной, отец не сдал вовремя деньги, и я осталась одна в ночь, которую все проводят вместе.
Я обошла тогда все мосты, насчитала миллионы звезд в небе, а когда вернулась, Анастасия встретила меня в дверях с усмешкой. Отец, показавшийся из- за ее плеча наотомашь ударил меня по щеке.
- Шлюха!- крикнул в потемневшие глаза и ушел в комнату.
Он никогда больше не бил меня, даже пальцем не тронул, но эта ночь одиночества почему- то запомнилась мне навсегда.
И сейчас я одна. И пью водку, хотя уже половина пятого, и время самоубийц прошло. Я не повесилась, не перереза вены, не сиганула в окно. Я напилась и не чувствую хмели. Только горечь… И зачем- то набираю выученные наизусть цифры
- Алло! – слышу вдруг.
Молчу и почти не дышу.
- Алло! Кто это?
Я представила, как этот человек сидит сейчас в постели, прижав к уху телефон, протирая одной рукой заспанные глаза. Тусклый свет ночника освещает еще не проснувшиеся углы комнат. А Он сидит и повторят: « Алло! Кто это?»
Нажимаю отбой.
Теперь Он , наверное, тихонько ругнулся, бросил телефон на ковер рядом с кроватью и лег на еще не остывшую подушку, удивившись, что даже жена не проснулась.
Я опять закурила.
Да, в эту ночь я не повесилась, не выпрыгнула в окно, не перерезала вены. Я поступила хуже. Я взяла на себя смелость услышать голос, который слышался везде и повсюду.
Телефон тонко запищал.
- Алло!- говорю глухо.
- Где ты?- слышу вдруг.
- На кухне, - отвечаю все также глухо. – Я выпила литр водки и буду варить кофе.
- Адрес скажи!
- А зачем?
- Я приеду пить кофе.
- Что?
- Я приеду сейчас к тебе пить кофе.
- В половине пятого утра?
- Даже в три часа ночи.
- Потому что я варю замечательный кофе?
- Потому что я хочу тебя увидеть.
- Увидеть?
- Да, увидеть.
- Но зачем?
- Потому что я – маньяк, который пьет кофе в половине пятого утра.
- И потом убивает невинную жертву?
- Нет.
- Тогда что же?
- Просто смотрит на женщину, сварившую кофе в половине пятого утра, когда на градуснике – 15 С,а все нормальные люди спят или слушают звонок будильника.
- Ты приедешь ко мне сюда?
- Если ты четко произнесешь адрес. В состоянии?
Я что- то шепчу, кажется, адрес, повторяю еще раз и кладу трубку.
Не повесилась, не отравилась, не перерезала вены, а просто взяла и позвонила.
Позвала.
Ко мне.
На кофе.
( Час спустя)
Он входит и я отхожу вглубь коридора, широкого и белого, с двумя светильниками на стенах.
- Тебе новый русский квартиру продал?- осведомляется, снимая кожанку и приглаживая волосы у зеркала.
- Я ее сняла. Хозяева в Израиль уехали. Квартиру в фирму определили. Мне, вообще – то , ее посоветовали. Сюда уже никто не вернется.
Я чувствовала- голос дрожал. Пепел упал на ковер, я поискала пепельницу глазами, но не нашла. Я просто не ориентировалась в этой чужой квартире, где все не мое, но есть Он.
- Кофе мой где?- спрашивает.
- На кухне.
- Тогда веди, угощай,- и улыбается.
И в глазах веселые и задорные чертенята.
Я делаю какой- то жест, похожий на приглашение и даже пытаюсь шаркнуть ногой, но выходит, наверное, очень забавно, потому что чертенята заплясали и запрыгали вдруг, как сумасшедшие .
- Тебя это не скомпрометирует?- спрашиваю, наливая кофе в чашку.
- Что?- вскидывает голову.
- Ну, то, что ты здесь. Кофе, я. Ты не боишься?
- Что ты несешь, Зема?
- Я спрашиваю, ты не боишься?
- Ты ханжа. Ты же стеснялась всего. Даже в ночной сорочке боялась мимо нашей двери пройти. А теперь какие – то компроматы. Да я хочу, чтобы ты меня скомпрометировала. Я этого хо- чу, понимаешь?
Вдыхаю воздух, рванувший через открытую форточку. Вдыхаю полной грудью, произношу тихо:
- Здорово!
- Что здорово, Зема?
- Меня еще никто не называл ханжой.
И он смеется. И опять прыгают чертенята в его темных глазах.
А я встаю и зачем- то снимаю халат, развязываю пояс, распахиваю широкие атласные поля и халат падает, как большая неуклюжая птица, падает на чужой линолеум и чужого стола. И я стою в одних трусиках, странная, непохожая на себя. А он смотрит, не отрываясь, на голое тело, на грудь, плечи, на живот, на трусики в белых кружевах.
Мне кажется, что тишина звенит, въедается в каждую клеточку моего тела, теплого, живого. И я зажмуриваю глаза. А Он подходит, касается плеч, груди, бедер, и я ощущаю сладкую, пьянящую боль. Нежные, горячие руки…
Он накидывает мне халат на плечи, заматывает в широкие атласные поля.
- Ляг поспи,- выговаривает тихо. - Ляг поспи.
И я плачу. А думала, что не умею. Я рыдаю навзрыд. А думала, что не смогу.
Я чувствую его руки, горячее дыхание, его запах.
- Не надо, девочка. .. не надо, не плачь.
И я вспоминаю боль, толчками отдающуюся в ушах, боль срезанных крыльев, боль с кровавыми пятнами на полу. Только боль…
- Ты устала. Не стоит. Хочешь я тебя отнесу?
- Почему?- спрашиваю.- Почему ты не захотел?
- Я отнесу тебя в постель.
- Ты уже нес меня однажды.
- Я помню.
- Так почему же теперь …. Я очень страшная, да ?
- Зема, ты говоришь, как ребенок.
- Я очень и очень страшная, поэтому муж и променял меня на Злату.
- Нет, ты красивая. Ты очень красивая. Ты самая красивая. Но ты устала. И , прости, напилась, как сапожник. Уже шесть утра. Ты не спала всю ночь. Иди ляг..
Он ведет меня в комнату, где уже спит Аня, укладывает и укрывает, проводит ладонью по щеке.
- Я даже не думал, что ты такая.
- Ханжа?
- Нет, такая особенная.
И уходит на кухню, плотно закрыв за собой дверь. А я даже не могу плакать, потому что слезы куда – то пропали, исчезли совсем, их нет.
На следующее утро
Я просыпаюсь то яркого солнца, бьющего прямо в глаза.
Тянусь к часам- десять, а кажется, что прилегла на минутку. И тут же вскакиваю- « Аня где?».
Вбегаю на кухню и замираю.
Анюта старательно рисует, а Сашка что- то помешивает в кастрюле- пахнет умопомрачительно.
- Привет, мам!- Аня спрыгивает с табуретки и бежит ко мне. – Дядя Саша пришел. Он что знает, где мы живем? Вот здорово. А я думала, что у нас теперь совсем гостей не будет.
Конечно, моя гостеприимная свекровь до чертиков надоедала и удивляла меня своим хлебосольством. Где уж тут ребенку не привыкнуть?
- Что снилось на новом месте?- поворачивается Саша. – Надеюсь, не черти?
- Да нет, море.
- Море? – Анюта обнимает меня за шею- А мы поедем летом на море?
- Конечно, поедем. Но лето еще не скоро.
- Кофе будешь?- спрашивает Сашка.
- Буду.
- Тогда садись. Яичницу разжарить? Или ты по утрам не ешь?
- Не ем.
Я сажусь за стол, придвигаю к себе чашку.
- А вы ели?- спрашиваю
- Завтракали, не волнуйся. Я уже в магазин сходил, плов вот задумал к обеду. Не против?
- Из твоих рук даже яд.
- Все шутишь?- он садится рядом. – Ты всегда по утрам такая?
- Я не шучу. Это философия. Если хочешь, терапия такая. После пьянки.
- А серьезней!
- Извини, что я позвонила тебе в пять утра. Выжрала литр водки, не прыгнула в окно, не перерезала вены, а только напилась.
- Зема,- он положил свою руку на мои пальцы.
- Не надо,- выдергиваю руку.- Обещаю, что не позвоню больше.
- Зема! Почему ты такая? Мне надо, чтобы ты звонила. Мне надо, чтобы ты звонила даже в середине ночи. Мне нужно это. Потому что я живу этим.
- Чем, Саш? Звонками? Ты ведь ничего не понимаешь. Тебя же никто не бросал.
- Я давно все понял для себя.
- Конечно, поэтому отвел меня спать. Благородно. Семе этого не доставало.
- Я не Сема, как видишь.
- Да, не похож.
- А тебе было бы это нужно?
- Что?
- Неблагородство.
- Зачем же ты ехал в такую рань? Надо чтить своих героев.
- Посмертно?
- Если захочешь.
- Ты, действительно, философ. Это лучше чем брюзжание по утрам.
- Это заразительно. Лет через десять и я буду чем- нибудь не довольна.
- Это твоя визия семейного счастья?
- Счастье складывается из частей взаимности.
- Кто так сказал? Сенека?
- Нет. Фил.
- Интересно.
- Он все знает лучше всех..
- Поэтому ты его и не слушаешь?
- Моя жизнь другая.
- А какая?
- Не знаю, еще не решила. Вернее, решила, но думаю, что тебе это ни к чему.
- Потому что в ней нет меня?
Его глаза потемнели. В них больше не было чертенят. Он не хотел шутить, он хотел правды. Но какой?
На что похожа правда, в которой нет лжи. Ведь жизнь- игра, а игра, практически, всегда- ложь.
- Знаешь, о чем я жалею?- спрашивает вдруг- Знаешь, нет?
Я мотаю головой.
- Жалею, что не встретил тебя лет пятнадцать назад. Жалею, что не нашел тебя раньше.
- А зачем?
- Чтобы отвести тебя в загс. Чтобы оставить при себе на всегда. Чтобы и в горе и в беде, и в радости- вместе.
- Пятнадцать лет назад я была еще несовершеннолетней.
- Я жалею, что родился так рано, а ты в своем 74- ом. Все в нашей жизни могло быть иначе. Все сложилось бы по- другому.
- Как в легенде о половинках? О тех, кто бродит и ищет свою вторую половину?
Он не отвечает. Он идет в прихожую и , не глядя на меня, одевается, поворачивает в замке ключ и уходит.
Как в кино? Сериал?
И героиня просто обязана сейчас бежать следом, падать в снег, обняв ноги. Плакать и причитать. Но я не делаю этого. Я сижу и не двигаюсь.
Тушу сигарету,
Допиваю кофе,
Слушаю, как в комнате смеется Аннушка…..
Спустя месяц
Няню для Анюты я выбрала по объявлению в газете. Позвонила и пригласила придти.
Как ни странно, но пришедшая девушка понравилась мне сразу. Хотя я представляла « няньками» пожилых женщин или даже бабушек , таких чистеньких , в платочках, которые вырастили не одно поколение внуков и правнуков, и теперь готовы оказать услуги « няньканья» чужим и за деньги.
А тут пришла девушка. Я даже подумала сразу, что это школьница какая- то, которая решила подзаработать или студентка, которая ищет время и место, чтобы писать дипломную работу. ( Дома зачастую бывают не те условия). Но она оказалась почти моей ровесницей: ей было двадцать семь и звали ее Анной. Четыре года она проработала учителем немецкого языка, а теперь, перед тем, как ехать к жениху в Германию решила устроиться няней. Тем более, что школу, в которой она работала реорганизовали в начальную и, естественно, она осталась без всякой нагрузки.
Две Анны подружились сразу же. Как будто знали друг друга все время. И я успокоилась? Если хорошо ребенку, хорошо и мне.
Я решила оставить их вдвоем сразу же и поехала устраиваться на работу. Но уже на лестнице услышала звонок. Не заходя в квартиру, вытащила из кармана мобильный телефон:
- Алло!
- Здравствуй, маленькая! – услышала голос Фила. – Ты можешь сейчас быстренько приехать в « Прагу»?
- А что случилось?
- Нам надо поговорить. Можешь?
- Да, могу.
- Тогда живо подруливай к ресторану. Я могу ждать только полчаса.
- Я успею.
Что за черт? Не хватало только неприятностей у Фила. Он же никогда не звал приехать среди бела дня. Но ведь говорят же, что беда одна – одинешенька не ходит.
У входа в ресторан топились какие- то люди. « Скорая», полиция и еще какие- то бугаи в костюмах. Кино что ли снимают? Обычно же здесь тихо в это время. Но сердце бешено застучало: « Фил!».
Двое санитаров выносили носилки, меня толкали какие- то люди и эти бугаи в костюмах. А я все хотела нырнуть в эту толпу, в эти широкие плечи и посмотреть, что там.
- Что случилось? Убили кого? – спросил чей – то незнакомый голос.
Я стала озираться, отыскивая среди зевак Фила.
- Да бандита одного убили.!
- - Девушка! Вы куда?- кто- то потянул меня за рукав.- Ресторан закрыт: человека убили.
- А кого убили?- я оглянулась на выходившего парня в пальто.
- Филиппа Балашова,- ответил кто- то позади. – И слава Богу! Развелось этих бандитов, простому человеку и дыхнуть негде.
И тут я поняла, что падаю. Почему ужасно близко оказался еще не до конца растаявший снег., чьи- то сапоги, грязь….
Следователь устало смотрит на меня поверх миниатюрных очков на толстой переносице. Бывает же так, что очки совсем не соответствуют человеку. Прямо, как корове седло. Но не в этом дело. Я отвлекаюсь, потому что совсем не о чем не могу думать. Знаю одно: вчера убили Фила. Не сам умер, а убили. И я должна сидеть тут и отвечать на какие – то глупые вопросы, на которые и сам- то следователь прекрасно знал ответы, просто это простая формальность. Но мне она дорого обходится.
– Вы поддерживали какие- то связи?- голос следователя вьется у самого уха.
- Мы дружили и перезванивались,- отвечаю тихо.
Да и какая ему разница- главное формальность. Мы ведь не просто дружили и перезванивались, он был для меня всем, почти богом.
- В день убийства вас видели у ресторана. Кто- то сообщил вам о трагедии?
- Нет, я приехала туда по его просьбе.
- А зачем он вас туда позвал? У вас общие интересы?
- Я не знаю. Он просто попросил приехать и все.
- И вы не знаете, зачем?
- Конечно, нет.
- И он даже не намекнул ?
- Нет.
- Филипп Балашов был застрелен двумя выстрелами в грудь,- прочитал следователь уже с другого листка.- Вы знали, что он один из членов преступной группировки? Вы знали, что он находится у самых « верхов»?
- Нет. Мне это было неинтересно. Я никогда не вникала в его дела.
- Вот это- то и плохо. Если бы вы знали, зачем он вас позвал и что хотел сказать, возможно, легче было бы понять, где искать. А так? Даже понятия не имею за что уцепиться.
- Искать преступника – это ваше дело.
- Когда бандит убивает бандита – это не так просто.
- Мой брат не бандит,- отчеканила, вставая. – Думаю, что спросить вам больше не о чем?
- Спросить я всегда успею, молодая пани. Но на сегодня мы закончим.
Он протянул мне пропуск и привстал, прощаясь.
Да никогда и никого он не найдет. Даже, если и захочет зачем что- то находить и потеть, бегая по городу. Это только в кино доблестные следователи находят плохих дядей и чинят правосудие. У нас же зачастую правосудием занимается сам пострадавший. Даже если он мертв. Потому что какая – то скотина выстрелила ему в грудь. А он так боялся умереть дряхлым и немощным, теперь же ему всегда будет тридцать пять. Всегда, каждый год ему будет тридцать пять и никто не сможет ни отнять, ни добавить.
- А к вам приходили,- сообщает Анна- большая, когда я, наконец, вхожу в квартиру и снимаю пальто у вешалки.
- Кто? Надеюсь, не из полиции? Я там только что была.
- Да нет. Люди какие- то, незнакомые. Я и открывать не хотела. Но они сказали, что от вашего брата.
- Что хотели? – я уже застыла с так и не повешенным пальто в руках.
- Они передали вам вот эту открытку- и Анна протягивает мне какую- то почти рождественскую открытку, на которой только два слова: « Прага. 20.00»
- Это что такое? – я повертела ее в руках и бросила на обувной ящик. – Приглашение в кино?
- По- моему, это приглашение на свидание.
- К кому? К этим людям. Не смеши. Это в кино приходят и приносят всякую дрянь.
- Но вы же любите кино.
- Только то, где нет горы костей и моря крови.
- Наверное, друзья вашего брата хотят поговорить с вами.
- Да, хотят. Поэтому и притащились сюда, чтобы пригласить на свидание.
- У интеллигентных людей так и происходит.
- Мне только что сказали, что Фил был бандитом. Какая интеллигенция? Его друзья точно такие же.
- Это ни о чем не говорит. Вам обязательно надо пойти и поговорить с ними. Иначе они придут сами, а вы, наверняка , не захотите, чтобы они пришли. Это может не понравиться соседям.
- На что ты намекаешь? На детектив с трупом?
- Земфира, мой дядя знал таких людей, он знает, как надо вести себя в таких ситуациях. Если они просят, надо идти.
- Хорошо. Ты так убедительно говоришь, что складывается такое впечатление, будто я что- то знаю и не говорю.
- Я просто хочу вам помочь поступить правильно.
- Ты прямо Шерлок Хомс какой- то , а не няня.
- Я просто иногда читаю детективы.
- И чем же заканчиваются такие встречи на нейтральной полосе ? Что пишут детективы?
- Как правило, человека убивают.
- Хорошая перспектива.
Всю жизнь Фил учил меня быть смелой. Учи не трусить. Учил постоять за себя. Учил и был уверен, что я справлюсь. Но я не сумела противостоять сама себе: я не сохранила семью и не уберегла брата.
И сейчас мне страшно, до дрожи. И что странно, я не боюсь дула пистолета приставленного к виску, а боюсь того, что Анюта останется одна. И ее заберет Семен.
Я глянула на часы. Семь. Получается, что на чашку кофе уже нет времени. Что ж , может, там выпью, если не убьют.
Я усмехнулась, опять одела пальто, достала ключи от машины.
- Все таки поедете?
- Придется, тем более, что ты нарисовала умопомрачительную картинку.
- Извините. Я иногда не думаю, что говорю
- Успокойся. Хуже уже не будет. Аню береги.
И не застегиваясь, выхожу на лестницу. Интересно, что им от меня нужно? Даже адрес узнали? А может, они прольют хоть какой- то свет на дело о Филе?
У входа в зал ко мне подбежал официант.
- А вас ждут! – проговорил.
Неужели? Вроде и не опоздала? Или они пришли пораньше?
За столиком, к которому он меня подвел, сидел пожилой мужчина, чем – то напоминающий Дона Карлеоне из знаменитого фильма.
- Здравствуйте!- произнесла, но не села, хотя официант отодвинул мне стул.
- Садись, голуба. Выпьешь?
Голос у него был красивый, бархатный, как болгарское вино.
- Нет, спасибо. Я только кофе,- и присела на краешек.
- А ты похожа на Филю,- произнес тихо и , не стесняясь, разглядывая меня. – Красивая.
Хорошо, что пришла. Смелая. Красивая и смелая.
- Это комплимент?- я уже оправилась и даже села поудобнее, положила руки на стол, окинула взглядом зал. Причем тут же наткнулась на взгляды с соседнего столика- двое здоровенных бугаев.
- Комплимент!- Дон Карлеоне засмеялся.- Филя хороший мужик был. Правильный, теперь таких мало.
- И вряд ли будет,- проговорила вполголоса.
- Оптимистка, а? – он потянулся за сигаретой.- А почту нашу как прочитала?
- Няня моя детективы любит. Она и прочитала.
( Продолжение следует..)