серия статей
1. Для начала – чуть-чуть о культуре
Что вообще о Бразилии знают в мире – не специалисты по бразильской культуре, а люди, этой страной не интересующиеся? Кое-какие географические данные, статистические, что-то о знаменитом бразильском футболе, кофе и карнавале… смутно то ли слышали, то ли читали о политической обстановке – вроде какая-то нестабильность, перевороты… говорят, много негров там, и индейцы есть. В России еще на слуху у телеаудитории знаменитая фраза из фильма «Здравствуйте, я ваша тетя!» (по мотивам пьесы Брендона Томаса «Тетка Чарли») о том, что в Бразилии «много диких обезьян». Мы, конечно, и пляжи, и пальмы себе представляем – их в сериалах показывают, в новостях. Да они и не только в Бразилии есть. Как и море.
Вот цитата из романа «Мертвое море» классика бразильской литературы, одного из самых моих любимых писателей, Жоржи Амаду: «Ни у кого на прибрежье нет одного имени. У всех есть еще какое-нибудь прозвище. Здесь или сокращают имя, или прибавляют к нему какое-нибудь слово, напоминающее о давнем происшествии, споре, любовном приключении.
Иеманжа, властительница пристаней, парусных шхун и всех этих жизней, зовется даже пятью именами, пятью певучими именами, что знакомы всем. Она зовется Иеманжа, всегда звалась так, и это ее настоящее имя, имя Матери Вод, властительницы морей и океанов. Но лодочникам нравится звать ее дона Жанаина, и негры, любимые ее детища, которые танцуют в ее честь священный танец и боятся ее больше, чем другие, с набожным восторгом зовут ее Инае или возносят мольбы к царице Айока, правительнице таинственных земель, что скрыты за голубой линией горизонта. Однако женщины с пристани, прямые и смелые, и Роза Палмейрао, и гулящие женщины, и замужние, и девушки, ждущие женихов, прозвали ее просто Марией, ибо Мария – красивое имя, наверное, самое красивое из всех, самое почитаемое, и дали это имя Иеманже как подарок, как цветы, гребни и кусочки душистого мыла, что приносят в дни ее праздника к ее скале у мола».
Это только фрагмент, а сколько в нем заключено смысла, символики, типических черт поведения, традиций бразильцев. Ни у кого нет одного имени, всегда есть какое-нибудь прозвище – это о них. У бразильцев много имен, например, Мануэль Карлуш Эдуарду Жозе де Силва. Как его называть? Мануэль Карлуш? Мануэль? Карлуш? Эдуарду? Или уменьшительно – Ману (от Мануэль), Карлау (от Карлуша), Ду (от Эдуарду)? Еще варианты – Мануэлзинью? Это у них тоже принято – уменьшительно-ласкательные окончания «зинью», «зинья», как у нас – Ванечка, Анечка. Итак, имена слишком длинные, поэтому часто прибегают к прозвищам. И на них, как правило, не обижаются. Это же для удобства общения. Могут и называть по национальности – немец, например. Это нормально воспринимается, никакого намека на шовинизм здесь не усматривается. Национальных примесей в Бразилии много – португальцы, испанцы, итальянцы (так называемое белое население Латинской Америки вообще), африканские народы (черное население), индейцы, после Второй Мировой Войны в Бразилии много немцев, а так же – поляки, русские, венгры… всех не перечислить.
Традиция называть друг друга не только по имени, а по придуманным прозвищам типична для бедного населения – это и отражается в романах Амаду, певца нищей Бразилии. Одновременно и трезвого настоящего социального реалиста и романтика, поэтичнейшего из прозаиков, философа, мистика. На людей он смотрел без иллюзий, но умел в них видеть и скрытые таланты. Ростки того Настоящего, что могло проявиться, дать плоды на более благоприятной почве, в других социальных условиях. «Это история жизни у моря; это история любви у моря. А ежели она покажется вам недостаточно прекрасной, то вина в этом не тех простых, суровых людей, что сложили ее. Просто сегодня вы услышите ее из уст человека с суши, а человеку с суши трудно понять сердце моряка», - говорит он в предисловии.
Иеманжа – богиня моря, языческое божество. Та самая богиня с пятью именами, которой фактически посвящено произведение. Ей моряки подбирают прозвища, для удобства. И одно из них – Мария. Что в этом странного? Бразилия – официально страна католическая. Культ Девы Марии. Вот так уживаются христианство с язычеством, способствуя расцвету, развитию самобытнейшей из культур.
А у нас в России – праздники и обычаи, сказки, языческие божества, такие, как Ярило-Солнце, как уживаются с христианской культурой (в нашем случае – с православием)? Ведь образ Христа, символика, философия христианства – это сердцевина классической русской литературы, мысли. Точно так же, как языческая обрядовость неотъемлема от народной культуры. Интересна для иностранцев русская душа во многом и тем, как в ней сочетается это – языческое жизнелюбие, чувственность, ощущение себя частью природы, поклонение природе… со стремлением к аскетизму, даже культом страдания.
Тема эта – большая, разговор может быть очень долгим, я затронула ее вкратце, чтобы только наметить одну из параллелей – Россия-Бразилия. Мы похожи. Те, кто читали бразильских писателей, смотрели фильмы и теленовеллы, практически в один голос говорят о сходстве менталитетов народов. Конечно же, есть и различия – у нас климат северный, суровый, условия жизни – более трудные. Это отражается и на характере людей и на культуре. Если сравнить нашу народную музыку и бразильскую – даже по самым поверхностным впечатлениям русская - более грустная. У нас если печаль – так печаль, скорбь – так скорбь, просто душераздирающая. Особенно деревенские плачи («плачи» как жанр фольклора). Чувствуется, как люди буквально волосы на себе рвут. Бразильская музыка – даже самая надрывная – не такая. В ней ощущается искринка юмора, в ней бездна жизнелюбия, солнечных бликов, переменчивости – весело-грустно-весело-грустно. Только что был надрыв, и через пару аккордов – уже чуть игриво. Это вовсе не говорит о недостатке глубины, о легкомыслии, как можно предположить. Это особый колорит, в этом его волшебство, притягательность – умение передать одновременно максимальное количество эмоциональных оттенков.
В чем же сходство менталитетов и как оно проявляется? Люди и там и здесь живут тяжело – очень бедно. В роскоши – только элита. Страны коррумпированные. Но народ умудряется не унывать. В морализаторство и пафос люди в своей массе впадать вовсе не склонны, это дело – политиканов, которых и у них, и у нас высмеивают достаточно зло. У нас – в пародийных телепередачах, у них – в теленовеллах, где в последние годы самые яркие персонажи – продажные политики. Смотришь на них и, кажется, это все про Россию… только там веселее немножко.
Вообще народы одновременно и предприимчивые, изобретательные, и мечтательные, и смешливые… Вот цитата из киноромана «Полнолуние любви» (литературной версии телесериала), изданного на русском языке:
«Если женщина глупа и вздорна, если ее голова не занята ничем, кроме чепухи, то неважно, живет она в аристократическом районе или в предместье, содержит модный магазин или жалкую лавчонку, - материя, из которой состоит их жизнь, одна и та же. И если им достаются кроткие, покладистые мужья – их участь, их быт до удивления схожи. Ни Китерия не знала о существовании Эмилии, ни Эмилия о существовании Китерии, но суть этих женщин была одинакова.
Эмилия – бездельница и сплетница, презирающая соседей, мечтающая перебраться поближе к центру, оживлялась, найдя занятие, хоть и другого масштаба, нежели отделка дома и водружение на стену плохой копии великого художника, но столь же идиотического
Она притащила в дом маленький ручной пылесос и с увлечением пылесосила им себя. Пылесосила не только платье, но и лицо, руки, шею».
После этой очаровательной характеристики Эмилии любопытно взглянуть на то, как описывают Китерию: «Супруга «мясного короля» Китерия Жордан начинала новую жизнь. Ее супруг заключил очень выгодный контракт на поставку мороженой говядины в Россию. Белые корабли увозили упакованные в целлофан глыбы мяса в ненасытные российские дали, и с каждым рейсом на счету у Жордана прибавлялась солидная сумма. Но Китерия не была счастлива. Что с того, что она смогла открыть магазин дорогого женского белья, что с того, что Жордан был покладистым мужем, - пригласить в дом «настоящих» людей Китерия не могла. И не потому, что в доме шел очень дорогой ремонт, а потому, что, несмотря на мясо, круг знакомых оставался прежним: пузатые поставщики кофе и все того же мяса и их вульгарные, безвкусно одетые жены. Нужно было срочно менять круг, иначе к чему новый дом, к чему белые корабли, увозящие мясо в холодную Россию?»
О России бразильцы в своей массе, видимо, думают так же, как мы – о Бразилии. Где-то там далеко, много снега и белых медведей. Это как раз очень понятно. Я ставлю себя на их место и именно так вижу нашу страну их глазами. Мое это субъективное ощущение или не только мое – что мы с бразильцами очень похожи? В чем-то главном – самокритичности. Нет влюбленности в самих себя, взгляд очень трезвый, замечания едкие, характеристики убийственные.
Что русские, что бразильцы частично «болеют» европоманией или американоманией – желанием быть похожими на иностранцев, культом всего иностранного и принижением своего собственного в противоположность самодовольству и отсутствием любопытства к другим культурам у тех же американцев. («Косметику стоит покупать только в Нью-Йорке, а платья – в Париже», - примерно такие высказывания я часто слышу в их теленовеллах. Правда, вкладывают их сценаристы в уста комических - карикатурных персонажей, как та же Китерия Жордан, о которой шла речь.) Эта наша черта критикуется политиками, журналистами, деятелями церкви. Присуща она всем слоям населения. Еще в «Повестях Белкина», которые все хорошо помнят, Пушкин писал о своем герое – он был «англоман». Культ иностранщины у нас, конечно же, доходил до смешного, абсурдного, когда русский язык забывали, а французский практически становился родным. Но, с другой стороны, именно этот жадный интерес к культурам других народов, умение как губка впитывать иностранные веяния, очень обогатили наше искусство. Как и бразильское.
Противопоставление утонченной рафинированной Европы и своей собственной «низкой» народной культуры, полуязыческой, варварской, смешанной… В XIX веке в Бразилии эта тема была особенно актуальной, происходило становление национальной культуры. И художники, отражающие в своем творчестве дух народа, особенности фольклорной культуры, не находили понимания у аристократии. «Хороший тон» в великосветских салонах – это Шопен, а «музыка метисов» - дурной тон. Последнее слово здесь осталось не за националистами (условно говоря, бразиломанами) или шовинистами наизнанку (так же условно - бразилофобами), не за крайностями, а за живым духом культуры, которая стремилась воплощать все лучшее, питаться всеми источниками.
Это особенно актуально сейчас, когда агитация за поддержку отечественного производителя культурной продукции во всех средствах массовой информации уже дошла до смешного. Дескать, не надо нам иностранного, у нас наше есть, нам только про нашу жизнь надо. Пишут статьи на эти темы, печатают письма телезрителей в поддержку этой идеи – наше, про нас и для наших. Чужого не надо! Скоро мы будем всерьез размышлять – а, может, Бетховена слушать не будем, он немец? Зачем он нам, если у нас есть Чайковский? Никто не говорит, что культура должна утрачивать самобытность, становиться подражательской – ни в коем случае. Но и терять связь с другими культурами – тоже. Ей это нужно как воздух. Тем более что свою роль в становлении нашей оперы сыграла Италия, в становлении симфонии – Германия… можно на эту тему говорить долго, я затронула только музыку, а другие сферы?.. И это ничуть не умаляет заслуг наших классиков. Наоборот! Для них огромнейший «плюс» - умение видеть, ценить достоинства, традиции, приемы, возможности, изобретения иностранцев во всех областях человеческой деятельности. Учиться у них. Не копируя, а творчески перерабатывая усвоенное, переосмысляя.
2. О сценариях теленовелл
Как драматург, сценарист, на что я в первую очередь обратила внимание, почему выделила именно бразильские теленовеллы? Чем они отличались от прочих латиноамериканских, которые в таком разнообразии были представлены на отечественном телевидении в девяностые годы прошедшего века. Аргентина, Колумбия, Мексика, Венесуэла… картина была достаточно пестрой. И все же… Бразилия – главное. А почему?
При всей любви к национальному колориту страны, отраженному на экране и в литературе – песням, танцам, кухне, экзотическим пейзажам, мифам, легендам – не это меня приковало к экрану. (Я знаю, что многих зрителей – это.) Бразильских сценаристов (назову некоторых, довольно известных: Ана Мария Морецон, Рикарду Линьярес, Мария Кармем Барбоза, Марсия Пратес, Жанет Клер, Глория Пирес, Мария Аделаида Аморал, Мануэль Карлос, Агиналду Силва, Кассиану Габуш Мендеш, Сильвиу де Абреу) отличал реализм. Стремление показывать настоящую, неприукрашенную жизнь народа. Бедность – так бедность, не украсивленная, слащаво-опереточная, как в мексиканской «Просто Марии», где нищая деревня выглядит как декорация в театре, а все бедняки чистенькие, ухоженные, чуть ли не с маникюром… если внимательно приглядеться. И такие же нравы, характеры – святая честность, бескорыстие, хрустальные слезы героинь, постоянные молитвы и клятвы в верности.
Мелодраматически и пафосно выдержанные любовные линии. Злодеи злы до карикатурности, до маразма, до того, что уже безо всяких причин злодействуют и злодействуют и злодействуют… даже в ущерб себе. Просто так. Родились они злыми. Ярко выраженная общая сказочность. Черные или белые персонажи. Добро и зло – как в сказках для детей дошкольного возраста или комиксах. Это можно было смотреть ради смеха – и вспоминаются все эти сцены, заклинания и угрозы только со смехом. Другие эмоции порой были, но более качественные сериалы испаноязычной Латинской Америки выглядели скорее как исключение – «Никто кроме тебя», «Реванш», «Моя вторая мама», «Белиссима», «Милагрос». Там присутствовала мелодраматичность, но сделаны эти теленовеллы куда умнее и интереснее по сюжету, интриге, качеству диалогов. На этом фоне продукция Бразилии выделялась как глоток свежего воздуха.
Если в американских реалистических сериалах (таких, как «Скорая помощь») просматривался несколько роботизированный прагматичный материализм (герои между собой даже не разговаривают – так, обмен междометиями, у них разговор между героями не о рутине на работе и не о спорте – это событие), в мексиканских – слащавый мелодраматизм (ахи, охи), то бразильская продукция в своих классических образцах избежала этих крайностей. Прагматизм, приземленность, жесткость, житейская хватка героев, которая сценаристами и телезрителями отнюдь не ставится им в вину и не делает из них монстров, как это было бы в Мексике, сочетается с метафизическими исканиями, философскими размышлениями, прозрениями, что для Америки не характерно.
«В жизни Тулио было много женщин, и он знал им цену. В своих скитаниях по свету он встречал мужественных и доступных стюардесс; портовых девок; красавиц индейского племени намбиквара – храбрых, с мальчишескими замашками, настоящих товарищей в охоте и других мужских занятиях. Встречал и городских дам. В те времена, когда он занимался астрологией, гадал по руке и по картам, от клиенток не было отбоя. И дело было не только в том, что, руководствуясь не только линиями ладони и расположением звезд, но и фантастической интуицией, Тулио поражал их небогатое воображение. Голубоглазый спокойный астролог обладал и притягательностью иного рода, и часто гостью задерживались после делового визита для совсем неделового времяпрепровождения. Тулио понимал, что причиной тяги женщин к нему была необходимость обмена энергией на простейшем уровне. Он был закрытым человеком и никого не допускал в свой внутренний мир и к своему сердцу, а бедным женщинам чудилось, что, оставшись с ним в постели, они добьются именно духовной близости».
Для Бразилии этот герой типичен, а для Мексики и Америки – нет. (Речь, конечно, о теленовеллах, а не о литературе.) Персонаж самый положительный в «Полнолунии любви», он безответно влюблен в главную героиню долгие годы, при этом сказано, что за это время он успел встречаться и с другими. Для многих мексиканских сериалов это – кощунство, в «Просто Марии» положительный персонаж Виктор Карено двадцать лет не смотрел ни на кого другого, ожидая от Марии Лопес взаимности. В Америке как раз этого нет – там герои могут развлекаться на стороне, там даже бравируют этим. Но вот философствования – это уже американским парням скучновато. У них две мотивации поведения – карьера или страсть, все остальное – крайне редко. И «нестандартные» персонажи сериалов там не так уж и популярны. Зрителям, а соответственно, и сценаристам, нравятся хорошие парни или плохие парни. Даже в самых лучших сериалах они приближаются по типажу к героям комиксов. Усложнять своих героев американцы не любят. От Мексики отличается стиль сценариев – более современный, подчеркнуто деловой, суховатые диалоги, грубоватые шутки. А расстановка акцентов близка.
«Женуина была единственной, кроме одной индианки племени намбиквара, жившей на самой высокой точке плато Мату-Гросу (о ней Тулио помнил всегда), так вот, Женуина была женщиной, хотевшей обратного. Они были близки безгранично, но она никогда не видела в нем мужчину. Правда, она была открыта и искренна со всеми, но Тулио знал, что это – видимость. Самую большую боль Женуина открывала только ему в редкие минуты душевного надлома и отчаяния. Тулио казалось, что он смирился с положением вещей; с этими бесконечными воспоминаниями о Диего и близкой к безумию верой в то, что Диего наконец вернется.
Тулио хорошо знал Диего. Это был тот еще фрукт. Произрос он действительно на древнем древе испанских грандов и сохранил вкус этих на вид привлекательных, но на пробу горьких плодов. Азарт и жестокость сподвижников Колумба сочетались в нем с любовью к роскоши и приключениям. Диего был идеальным представителем харизматической личности. Обаятельный, легкий в общении, настойчивый в достижении цели и… бесконечно равнодушный.
Тулио ощущал в судьбе Диего скрытый, внутренний трагизм и предчувствовал, что конец его будет преждевременным и необычным. (Если может быть обычным конец человеческой жизни.)»
Самое главное, что ни в одном из этих героев нет примитивности – ни в Женуине с ее «ребяческим характером и дикими выходками», ни в Тулио с его созерцательным мистицизмом, ни в эгоистичном авантюристе Диего, под конец сериала инсценировавшим свою смерть и начавшим новую жизнь под другим именем. Лучшие образцы бразильских телесериалов именно этим и отличаются – сложностью, многогранностью характеров героев.
«Приехав в этот район, Вагнер с отвращением вспомнил свое детство и юность, прошедшие на такой же нищей, шумной улице. На секунду его охватило сомнение, правильно ли он делает, приехав сюда затем, чтобы уничтожить любовь Аугусто, разрушить жизнь ничтожной, хорошенькой девчонки, но он тотчас успокоил свою совесть.
«Аугусто не будет счастлив с этой авантюристкой из предместья, а ее нужно использовать по прямому назначению, больше она ни на что не годится».
Еще один приступ тоски он испытал, увидев до блеска надраенную ручку двери дома Мерседес. Так же делала и его мать. Она видела в кино, что у богатых дверные ручки сияют золотом», - говорится о главном злодее сериала. Слово «злодей» на ум не придет… столько человечности в этом фрагменте текста, где тайные мысли Вагнера становятся известны читателям. Еще более трогателен этот отрывок:
«Он вспомнил, как рыдала мать, когда он начаянно разбил севрскую фарфоровую чашку, подаренную матери хозяйкой дома, где она служила прислугой. Вспомнил, как дал себе тогда слово во что бы то ни стало вылезти из нищеты. «Вот и девчонка решила вылезти, а ты ее топишь», - подумал он».
Обычный человек – да, интриган, карьерист… но не монстр. Очеловечевание сериального зла, приближение его к обыденности, это не Кощеи Бессмертные, не Змеи Горынычи, а люди, во многом близкие и положительным персонажам.
Бразильские теленовеллы пришли к этому не сразу – настоящая революция жанра состоялась в 1960-х годах. Началом послужил «Бету Рокфеллер» - сериал о мошеннике, обаятельном парне из народа, который ведет двойную жизнь. Он скрывает свое простое происхождение, называя себя Бету Рокфеллером, богачом, вращается в высокопоставленных кругах. У него есть простые друзья и подружка из бедного квартала, и есть богатые друзья и богатая невеста. Главный герой – мошенник, это было новшество! С тех пор розыгрыши, переодевания, обман, жульничество, плутовство – ярчайшая черта бразильских сценариев. И реализм, гротеск, социальная сатира были реализованы в ряде теленовелл очень талантливо. В бразильском сериале может быть плохой конец для главного героя (как в «Шальных деньгах», где его убили).
Я понимаю, что тем, кто судит о Бразилии по «Рабыне Изауре», странно все это слышать, но тот сериал, несмотря на его популярность, вовсе не эталон, не визитная карточка бразильской продукции, на мой взгляд (в большей степени этому соответствует «Сеньорита» с той же актрисой в главной роли), в отличие от теленовелл «Полнолуние любви», «Моя любовь, моя печаль», «Новая жертва», «Жестокий ангел», «Шальные деньги». На два последних сценария были сняты римейки в девяностые годы. Интересно было бы посмотреть версии 1975 года и сравнить, но это так – к слову. Вряд ли наше телевидение их закупит.
Жанр теленовеллы вовсе не предполагает сценарий низкого уровня. Телесериал отличается от художественного фильма по формальному признаку – объемом и детализацией. То, что в кино показывают за два часа, в сериале растянуто на большое количество серий. Подробно – день за днем – мы проживаем вместе с героями. Именно эффект «проживания на экране» какой-то части своей жизни и привлекает к сериалам большую аудиторию. Кино закончилось сегодня – и все. А с героями сериала можно жить день за днем полгода, год и даже больше. Диалоги, сюжетные линии во многих бразильских сериалах – на очень качественном уровне. Сценарии уже полвека пишут хорошие писатели, драматурги. Компания «Глобо» – безусловный лидер производства теленовелл в Латинской Америке (и не только) по качеству съемок, актерской игры, сценария, музыки. В этой индустрии работают режиссеры кино, лучшие операторы, снимаются театральные звезды, музыку пишут лучшие музыканты страны.
Есть тенденции, которые лично мне не нравятся, потому что это ведет к снижению качества. Например – подстраивание сюжетных линий под желания зрителей. Голосования – какую пару разбить, какую соединить, кого с кем оставить, кому из персонажей хороший конец, кому плохой. Это разрушает цельность сценария. И именно это на самом деле – главный аргумент критиков сериалов. Их в таком случае нельзя рассматривать как художественные произведения. Сюжет в идеале на ходу перекраиваться на должен, если только не чрезвычайные обстоятельства – болезнь или смерть актеров и т.п. Но не их амбиции – мне сцен больше, кому-то сцен меньше.
Это, естественно, в идеале. А мир не таков. В построении сценария отражается и то негативное, что есть в шоу-бизнесе, - блат, интриги, борьба амбиций. Так происходит везде.
Поэтому лично я сейчас предпочитаю мининовеллы – сериалы по двадцать-тридцать серий, где сюжет выдержан от начала до конца и не подстраивается под желания зрителей. Теленовеллу «Шикинья Гонзага» о первой бразильской женщине-дирижере и композиторе наше телевидение показало несколько раз. У меня была возможность сравнить художественный уровень сценария короткого сериала и длинных, которые идут по полгода, году, полтора года… На данный момент, видимо, мининовеллы намного качественнее, динамичнее, интереснее, интеллектуальнее. Хотя это вовсе не значит, что длинный сериал в принципе не может быть высокого уровня, я такие видела. Но современные тенденции угождать зрителям и кроить сценарий и вместе с тем искусственно растягивать количество серий из соображений экономической выгоды повышению уровня не способствуют.
Хотя даже в самых провальных телепроектах бразильцы все еще держат марку, их сериалы можно смотреть если не ради сценария, то по другим причинам.
3. Почему же их смотрят, даже если сценарии не из лучших?
Картинка. Такое простое слово… Однако именно это притягивает аудиторию именно к бразильским сериалам. Вот я, к примеру, не испытывала интереса к сценарию «Земли любви, земли надежды», но испытывала визуальное наслаждение от качества работы хорошего режиссера и оператора. Можно не слушать простенькие диалоги, даже не вникать в смысл – просто смотреть на картины природы, хорошие крупные планы с качественной актерской игрой. «Тропиканка», например, сериал, где можно любоваться на море, рыбацкий поселок, праздники, блюда, которые показывают крупным планом. Или бурю, стихийное бедствие, снятое так, что глаз не оторвать.
Буйство красок в кадре – этого не отнять. Можно представить себе экранизацию сцены, подобной финалу «Мертвого моря»: «Ливия смотрит на мертвое море со свинцовой водою. Море без волн, тяжелое, маслянистое, как нефть. Где твои корабли, твои моряки и утопленники, мертвое море? Море рыданий, где твои вдовы, почему не идут на твои берега плакать о погибших мужьях? Где младенцы, затерявшиеся средь волн твоих в ночи бурь? Где паруса опрокинувшихся шхун, проглоченных тобою? Где мертвое тело Гумы, чьи длинные волосы так часто расстилались по синим твоим волнам, когда он, живой, плыл к берегу, спасая других?.. По свинцовым, тяжелым водам мертвого моря из нефти бежит, как призрак свет маленькой свечи, ищущий тело того, кто умер. Нет, не только умер – само море умерло, превратилось в нефть, остановилось, не рождает ни одной волны. Мертвое море, не отражаются звезды в тяжких твоих волнах…» И в самом конце, несмотря на гибель главного героя Гумы, просветление – неожиданное, но характерное для Жоржи Амаду. Его молодая жена, Ливия, управляет судном, но тем, кто смотрит на нее с берега, картина видится иначе:
«Звезда рассвета… На пристани, у причала, стоит старый Франсиско, задумчиво качая головой. Как-то раз, давным-давно, когда совершил он такое, чего не совершал до него ни один моряк, он увидел Иеманжу, властительницу моря. И разве это не она стоит сейчас, такая прямая и строгая, на палубе «Крылатого бога»? Разве не она? Да, это она. Это Иеманжа ведет «Крылатого». И старый Франсиско кричит всем на пристани:
- Смотрите! Смотрите! Это Жанаина!
Все смотрят и видят. Дона Дулсе тоже смотрит из окна школы. Смотрит и видит. Видит женщину, сильную духом, которая борется. Борьба – это и есть то чудо, какого ждет дона Дулсе. И чудо это начинает свершаться. Моряки, бывшие в этот час на пристани, увидели Иеманжу, богиню с пятью именами».
Именно эти сцены романа экранизованы не были, но я хорошо представляю себе их зрительно, потому что видела много похожих кадров в бразильских теленовеллах о море, рыбаках, матросах… Конечно же, зрелищны и захватывающи с визуальной точки зрения не только сериалы, подобные «Пантаналу», снятому на природе, и прославившемуся, благодаря съемкам. Урбанистические сериалы, где действие происходит в современном Рио-де-Жанейро, я люблю гораздо больше, как и исторические, костюмированные новеллы, где действие происходит в девятнадцатом, начале двадцатого века.
Лица… у бразильцев особый подход к подбору актеров на роли красавцев, насколько я могла заметить. Главное – не фотомодельные параметры, не стандарты в виде правильных черт и овала лица, а изюминка, своеобразие. Глория Пирес, Луселия Сантуш, Кристиана де Оливейра, Мария Луиза Мендонса, Вивиан Пажмантер играли красавиц. А похожи ли они на моделей, манекенщиц, классически красивых девушек по нашим параметрам (или, например, мексиканским, которые к нам в этом смысле ближе)? Вивиан Пажмантер – наверное, в большей степени. В этих актрисах главное – энергетика. Оригинальность, нестандартность… бразильцы больше ценят это, чем иную безликую правильность. Длинный нос и близко посаженные глаза – отличительные черты многих привлекательных телезвезд среди белого бразильского населения.
Даниэла Эскобар и Сильвия Пфейфер, обладая этими чертами, действительно очень эффектные женщины, играют красавиц. Я заметила, что у меня даже слегка изменились собственные критерии красоты под влиянием увиденного на телеэкране. Меня живые лица с резкими неправильными чертами стали в какой-то степени завораживать.
Характерная цитата из «Полнолуния любви»: «Вагнер видел ее примитивные хитрости, видел ее плебейские, чуть кривоватые ноги, выпирающий животик, грубость жестов, слышал вульгарные интонации хрипловатого голоса, но… все это так манило, было так сексуально притягательно!» Ноги неидеальной формы, фигура, далекая, от модных пропорций – и у кого? У основной героини. Это приближает ее к обычным зрителям, делает «своей». Здесь и определенная хитрость создателей сериала, и реалистичность. Жизнь – это не журнал мод. У бразилианок не только нестандартные ноги и лица, но и пышные формы. И это ценится. «Только собакам нравятся кости» - герои Жоржи Амаду повторяют эту поговорку.
Конечно, в сериалах снимаются и модели, и актеры европейской внешности, даже славянской. И сочетание разных типов внешности, разных энергетик дает особый эффект на экране.
Можно, не вникая в сценарий, смотреть на актеров, которые играют бессловесные сцены, состоящие из взглядов, прикосновений… под звуки музыки. И это привлекает очень большую часть аудитории. (Кстати, бразильские сериалы раньше отличались предельной откровенностью эротических сцен, я обратила на это внимание, когда смотрела «Новую волну» в начале девяностых годов. Сейчас, насколько мы можем судить по тому, что закупает наше телевидение, у них все скромнее.)
Работа музыкального редактора – тема отдельного разговора. К сериалам подбирают не только музыку бразильских композиторов, но и из европейской классики, из репертуара современных американских и европейских звезд эстрады. У героев, любовных пар - свои музыкальные темы, темы есть даже у мест обитания - у моря, к примеру, у богатого и бедного кварталов. Темы, которые асоциируются с божеством, с той же Иеманжой, богиней моря. (По мотивам романа Жоржи Амаду «Мертвое море» был снят телесериал «Берег мечты», правда, сюжет Амаду очень сильно изменил Агиналду Силва.) Выпускают диски с музыкальными темами из сериалов, в России лично я видела в продаже три диска музыки к «Клону» (в Бразилии их вышло больше). Есть сериалы, настолько сильные в этом отношении, что их ради одной музыки можно было бы смотреть. (Как «Тропиканка»).
Вообще-то эта традиция – из оперного жанра, где у героев есть лейтмотивы, сопровождающие их появление на сцене, есть так же темы рока, судьбы, любви, сомнения, ревности и прочие. Именно этот принцип реализован в работе над музыкальным оформлением теленовелл. Композиторами и редакторами.
Достижения современного научно-технического прогресса и глубокие культурные корни, традиции бразильского театра, музыки, литературы – все это и дает в сумме художественный результат.