Рассказы

 Сергей Бабернов

 Рассказы








 Ржавая Сопка



Ветер с фьорда обжёг лицо, сорвал горсть снега с крыши усадьбы Спящий Ключ, превратившейся за зиму в огромный сугроб, и улетел к темнеющей в су¬мерках стене соснового леса. Ядгерд глянул в ту сторону. Он представил, как вздох студёного моря петляет меж стволов, срывает чешуйки шелушащейся коры, скидывает с веток снежные шапки и путается в хвое. Из¬бавляясь от влажно-со¬лёного запаха, впитывая смолистые ароматы леса, доби¬рается до усадьбы Ржавая Сопка. Бестелесный и вольный, непостоянный и без¬заботный - ветер не ведал, как ему повезло. Ядгерд многое бы отдал, чтобы вот так, легко и незаметно, поки¬нуть суровое побережье. Маль¬чик с тоской вспоминал времена, когда был пасту¬хом. Потерянная свобода… Потерянная с той минуты, как хёльд Торвалд вздумал признать его сыном.
- Ты уснул там? – послышалось со стороны моря. - Или решил отдать тюленям наш улов?
Ядгерд направился к воде. Если Вёлмунд возомнил себя вели¬ким рыболовом – ничего не поделаешь, надо сопровождать будущего викинга. Дрожать, при каж¬дом ударе волн о борт лодки, терпеть холодные брызги, во¬зиться со скользкой треской. Боги свидетели - со стадом овец меньше мороки, чем с жаждущим славы сыном хёвдинга Сигмунда. И кто надоумил старика прислать наследника на воспитание в Спящий Ключ? Без него забот хватало.
Ядгерд сел на вёсла. Что за сумасбродство – рыбалка зимой? Можно поду¬мать в усадьбе голод! Вёлмунд вчера бахвалился, заявлял, что треска сама будет пры¬гать в лодку, вот и пусть бы выходил в море один! Ему, Ядгерду, до этого ка¬кое дело? Он ведь не слуга сыну хёвдинга и не раб.
Мальчик глянул на занявшего нос лодки товарища. Воображает себя великим конунгом. Того и гляди, полетит носом в холодную воду, но не садится, словно и впрямь ведёт дрек. Распахнул куртку, подставляя грудь злым порывам и солё¬ным брызгам. Перед кем красуется? Молоденькие рабыни и дочери хёльда всё равно не видят. Или не красуется?
Ядгерд покачал головой – никогда ему, сыну рабыни из далёкой Гардарики, не стать викингом. Опозорит он имя отца своего – славного хёльда Торвалда. Пожалеет тот, что поторопился признать сыном рождённого в рабстве. Уж лучше бы оста¬валось всё как прежде. Викингам – слава и море, Ядгерду – стадо и укрытая от холодных ветров Ржавая Сопка. Не стать воителем тому, кто пастушеский посох предпочитает секире…
 Вёлмунд - дело другое. Минуты не пройдёт, чтобы сын хёвдинга не за¬вёл разговор о будущих походах. Всего-то на год старше, а с хирдманнами держится на равных, споры заводит, грозится на следующий год в первом походе совершить такое… Всё побережье говорить будет!
Ядгерд усмехнулся. Вообще-то, прошлым летом, они уже совершили кое-что, над чем долго хохотали в соседних усадьбах.
 ***
Вёлмунд от природы был парнем незлобивым, можно сказать даже добрым. Он, ведущий род чуть ли не от Одина, ни разу за три года ни словом, ни делом не поставил себя выше приятеля, чья мать умерла рабыней. Он даже соглашался на время уступать Ядгерду место конунга в их скромной дружине. Что поделать, если сына Торвалда мало трогает воинская слава? Охота, дело, конечно, хорошее, но о ком складывают саги? О каком-нибудь Ядгерде Одолевшем Лося или о Си¬гурде Убийце Дракона? В том-тот и дело! Вот и приходится голову ломать за двоих, коли приятель малохольный попался. Иначе так и просидишь всю жизнь в безвестности… Итак, страшно сказать, шестнадцатый год на носу, а подвигами не пахнет. Жди ещё, пока отец соизволит в поход взять.
Так рассуждал Вёлмунд, доказывая Ядгерду необходимость совершить немед¬ленно что-то великое.
Сын хёльда пожимал плечами. В подобного рода делах он никогда не лез в заводилы. Желает наследник хёвдинга подвигов – будет по его. Хёльд, то есть отец (до сих пор даже мысленно тяжело так называть бывшего хозяина) велел сдружиться с Вёлундом, а приказ хозяина… Тьфу, опять не то – просьба отца…. Так или иначе – согласен.
 ***
Вот уже больше года из фьорда во фьорд перелетало имя Хрольва Чёрного Быка. Удачливого предводителя орингов ненавидели, боялись и восхищались им. Говорили, что конунг Олав Острый Меч объявил его личным врагом… Это ли не слава?!
Объектом для разбойничьего набега Вёлмунд выбрал стадо…. Торвалда. Дерзкая вылазка принесла не столько славы, сколько неприятностей. Вёлмунд, возмущённый быстрой сдачей вражеского гарни¬зона в лице старого пастуха Трэлла, обнажив оружие, ворвался в гущу перепуганных овец, вопя, что в нём закипает воинская ярость. С выпученными глазами, брызжа во все стороны слюной, он более походил на страдающего на¬сморком мальчишку, чем на обезумевшего берсерка.
Понимая, что гримасничанье и пустое потрясание оружием не произвели должного впечатления ни на Трелла, ни на Ядгерда, самозванный берсерк ки¬нулся на овцу и зарубил несчастное животное. Тогда-то между сыновьями хёв¬динга и хёльда произошла первая и единственная за всё время их приятельства драка. Ядгерд был моложе, жажда подвигов не бередила ему кровь, род его со стороны матери не брал начала от одноглазого бога северян, но бессмысленное убийство не на шутку разозлило мальчика…
 ***
Вечером трёпку получили все. Вёлмунд за то, что стянул из оружейной меч, Трелл за то, что не проявил рвения, защищая хозяйское добро, Ядгерд за то, что не с должным усердием участвовал в боевых действиях, да ещё и затеял размолвку в разгар оных.
После наказания Вёлмунд сам подошёл к приятелю и предложил примирение. Ядгерд, по правде говоря, уже и не злился. Мальчишки обменялись рукопожа¬тием. Сын хёвдинга предложил перед первым своим походом стать побратимами. На том и порешили…
 ***
Долго потом неудачливых орингов преследовали насмешки хирдманнов и ехидные улыбки рабынь. Ядгерд чувствовал себя отвратительно. Вёлмунд купался в лучах славы. Следами от плётки, коей наставник Вестгам в сердцах отходил всех - и нападавших, и обороняющегося, он гордился не меньше, чем боевыми шрамами. Без тени смущения, в тысячный раз юный воитель (за глаза именуемый - Вёлмунд Победитель Овцы) рассказывал хихикающим в кулачок ра¬быням о преображении своём в берсерка.
- Клянусь Одином! – Вёлмунд встряхивал белёсыми волосами, стараясь придать детскому ещё лицу грозное выражение. - Из глаз моих брызнула кровь, а пена священной ярости хлынула на грудь. Скажи, старик!
- Более страшного зрелища я не видел, - бормотал Трэлл, поднося к губам очередной ковш кислого пива.
- В первом же походе я получу собственный дрек! – не унимался юный герой. - Уж тогда мы с Ядгердом доберёмся до греков. Клянусь глазом Высокого, там золото лежит под сапогами.
- Хороша будет дружина, - доносилось от очага хирдманнов. – Победитель Овец и… , - воин замолкал, выискивая взглядом Вестгама, - …и сын рабыни, - добавлял он, если колдуна не было поблизости.
- Чужие деяния должно тому хаять, кто сам совершить их не чает – отвечал Вёлмунд словами Одина, при этом, выпучивая глаза и угрожающе сопя (по-види¬мому, надеялся вызвать приступ священной ярости). - Посмотрим, что ты скажешь, когда мой друг станет хёльдом?
Воин зло сплёвывал на пол и прекращал спор, бормоча что-то о дерзких мальчишках, сопливых бездельниках и недостойных викинга занятиях. Ссориться с сумасбродным сыном наместника провинции и, возможно, будущим хёльдом не хотелось. Кто знает помыслы Норн? Как бы не пришлось в скором времени по¬жалеть о глупой стычке.
За поддержку Ядгерд готов был простить Вёлмунду любое сумасбродство. Сам он, по правде говоря, побаивался мускулистых бородачей, что зиму напролёт пи¬руют в усадьбе, затевают ссоры и горланят хриплыми голосами кровожадные песни. Какое там спорить и отвечать на насмешки – научиться бы правильно вы¬полнять боевые приёмы да не попасться бы под руку в тяжёлые минуты утреннего похмелья, когда могучий кулак не станет разбирать чью скулу он раз¬бил - мальчишки-раба или сына хёльда?
 ***
Не меньшую благодарность испытывал Ядгерд к приятелю за искру надежды, что юный искатель приключений поселил в сердце бывшего пастуха.
- Когда я женюсь на Эльсе, - Вёлмунд имел в виду старшую дочь хёльда, - Торвалд отдаст за неё Спящий Ключ. Если он надумает породниться со Суфалсонами, то в приданное Сигурн пойдёт вторая усадьба на побережье – Ка¬менный Лес. Сами Боги велят тебе стать великим воином, Ядгерд, если ты ко¬нечно, не хочешь прозябать в этой троллиной берлоге – в Ржавой Сопке.
- Ты хочешь сказать….
- А ты сам не понимаешь? Ты – сын Торвалда, кроме имени и меча тебе перейдёт усадьба. Ржавая Сопка, скорее всего. Я бы уступил тебе Спящий Ключ, да и рыжая Эльсе мне совсем не нравится, но ты знаешь моего отца… Легче переспорить прибрежные скалы, чем Сигмунда Двуязыкого. И Суфалсоны не со¬гласятся на лесную усадьбу…. Главную усадьбу у Говорящих Камней хёльд оста¬вит себе. Так и так, тебе достаётся Ржавая Сопка.
- Зря ты… Эльсе – красивая, - Ядгерд рассеянно вступился за единокровную сестру и вдруг понял основной смысл болтовни Вёлмунда. - Не может быть! – прошептал он.
- Чего не может? - сын хёвдинга хлопал белёсыми ресницами.
- Чтобы… Ржавая Сопка… моя…., - Ядгерду стало жарко, голова кружилась.
 - Понимаю, как единственный сын Торвалда ты рассчитывал на кое-что поинтереснее. Но… мать девчонок - Сигню - из знатной семьи… Извини, конечно. Да и нам ли с тобой, Ядгерд, будущим воинам, забивать голову какими-то усадьбами. У наших ног лягут королевства…
- Я буду владеть Ржавой Сопкой? - бывший пастух никак не мог поверить в свалившееся счастье.
- Клянусь Фенриром, мне надо оторвать язык, - огорчился Вёлмунд. - Я не хо¬тел тебя расстраивать… Хочешь, я поговорю с отцом насчёт Спящего Ключа? Пригрожу убежать к орингам… Хочешь, вместе убежим?
- Нет не надо, - Ядгерд взял себя в руки. - Я всем доволен.
- Вот и отлично. Вообще-то я тебя понимаю – Ржавая Сопка ужасное место. Вокруг лес, до побережья два дня пути… Там только троллям жить, а не слав¬ным воинам вроде нас с тобой…
Ядгерд тогда промолчал. Что мог понимать сын хёвдинга? Ржавая Сопка! Место, где прошло детство. Где закрылись глаза матери. Где не слышен гул страшных волн, а сосны защищают от студёного ветра. Место, которое бы Яд¬герд никогда бы не покинул, если бы не воля хёльда.
 ***
Торвалд понимал, что рудоносные болота вокруг лесной усадьбы приносят ему немалый доход, но бывать там не любил. Подобно другим викингам, привыкшим к морским просторам, солёным ветрам и грозным скалам, он неуютно чувствовал себя в окружении подозрительно шепчущихся сосен, покрытых мхом валунов и болотных вздохов. Рабов, ковыряющихся в земле, ставил гораздо ниже, чем ска¬жем пастухов или рыболовов. Но хёльд немало прожил и знал – времена Тора и Сигурда прошли. Драконы, охранявшие пещеры с золотом, давно повывелись, да и золото уже не лежит, дожидаясь героя. Герою, если он, конечно, не собирается до самой смерти наниматься в дружины и обеспечивать зимние пиры, подставляя голову под мечи южан в летних набегах, нужно беспокоиться о тех временах, когда секира может оказаться слишком тяжёлой, а враг слишком силь¬ным…
Хёльд был из тех, кто лихому наскоку предпочитал торговую сделку, а усадьбы держал не для того, чтобы переждать время между походами. Торвалд основал на землях захваченных прадедами Сигню хозяйки новую усадьбу и заставил её приносить в сундуки Говорящих Камней – главной усадьбы - звонкую монету. Рыба, соль, ове¬чья шерсть, тюлений жир, моржовая кость – в дело шло всё. А если учесть, что при случае хёльд не брезговал разорить прибрежное селение или разграбить мона¬стырь, то можно предположить – сундуки те наполнялись стремительно.
Ржавую Сопку заложили на болотах по совету раба то ли эринца, то ли франка. Торвалд не различал тех, кто жил южнее Готланда. Хёльд поначалу ругал себя, что доверился грамотею (если такой умный, то, как в рабство-то попал?) и подобно безродному бонду или какому-то там колдуну-финну полез в глубь по¬луострова. Одно время он даже подумывал привязать советчика к скале на время прилива. Пусть крабам учёность покажет… Раба спасло заступничество Вестгама, и то, что он был в ту минуту далеко, закладывал шахты вокруг злополучной усадьбы.
Когда в Говорящие Камни прибыли первые подводы с тёмными блинами сырого железа, когда во фьорде стало тесно от судов соседей и не только, желающих приобрести более дешёвый, чем у венедов и франков товар - только тогда Торвалд понял, что Ржавая Сопка на самом деле Золотая Жила.
 ***
Понять-то понял, но виду не подал. Добыча руды хранилась в строжайшей тайне. Хёльд не упускал случая прилюдно выбранить себя за глупость - постройку усадьбы из дверей коей не видно моря… Эльриг Суфалсон и Сигмунд Двуязы¬кий прочили сыновей в зятья хёльду. Узнай они об истинной цене Ржавой Сопки? Друг другу глотки перегрызут, Торвалда разорят, а выбьют усадьбу в приданное. Хёльд же упускать доходный промысел из собственных рук не собирался. Диссы добры, может понесёт ещё Сигню, родит ему сына… Будет парню достойное наследство.
В Ржавой Сопке заправлял всем старик Гарм (тот самый, что избежал крабьих клешней). Для виду он считался старшим над пастухами. Торвалд не жаловал лесную усадьбу посещениями. Боевые походы (не корысти ради, а чтобы хирдманны не разучились держать секиры) не отпускали с побережья, да и не любил он леса. Так, заедет с не большим отрядом раз в два-три года. Убедиться, что Гарм, заметно подряхлевший и пристрастившийся к хмельному, ведёт дело как надо, и обратно к морю. В одно из таких посещений и упал его выбор на молодую рабыню из Гардарики по имени Роса.
Судьба Ядгерда (мать хотела назвать его Лелем, но Гарм, словно в воду глядел, запретил нарекать сына хёльда именем чужого народа) была предопреде¬лена. Раб! Неважно, кто твой отец – бонд, хирдманн, хёльд или даже сам конунг – сын рабыни становится собственностью единокровных братьев и сестёр. Ядгерд и не подозревал, чья кровь течёт в его жилах. Научился ходить и разговаривать - приставили к старику Трэллу, подпаском. Подрастёт, отправиться добывать руду, как и все рабы на Ржавой Сопке. Иного никто и не ждал…
 ***
Но не зря Норн боятся даже Асы. Сам Один склонял голову перед мудрыми сёстрами, узнавая жребий Асгарда. Судьба всех девяти Миров подвластна паль¬цам трёх старух, сидящих у корней Иггдрасиля. Только они знают, какая участь уготована и асам, и ванам, и альвам, и троллям, и хёльдам, и рабам.
 ***
Торвалд не выносил безделья среди хирдманнов. Вольный викинг не раб, его можно послать на смерть, но заставить работать, когда бочонки пива и копчёные окорока так и просятся на стол, когда за дверью бесится вьюга, когда иней се¬ребрит бороду и мороз щиплет щёки.… Нет, такой приказ, любой уважающий себя воин примет за оскорбление, и, кляня хозяина последними словами, уйдёт из усадьбы. Слава Тору, есть ещё немало фьордов, где хёльды не равняют славных воителей с грязными рабами…
Торвалд умудрялся находить занятия дружине, вернее, подкидывал идеи в хмельные головы. Идеи, которые отвлекали тоскующих вояк от каждодневных попоек. Чем можно занять руки мозолистые от рукоятей секир и мечей в те дни, когда солнце забывает о Мидгарде, а свинцовые волны фьорда из последних сил отбивают натиск ледяных оков. Когда ясные дни кажутся далёкими, как подвиги Сигурда и закрадывается мысль, что Сумерки Богов уже наступили. Когда веч¬ность отделяет от мерцающих вспышек северной радуги и первых приготовлений к походу. Торвалд это знал.
Одно дело добыча моржовой кости, другое – «…схватка с лосем побережья, что быкам Эгира брат младший». Главное, вовремя обронить нужное слово, проследить, чтобы засело оно в мозгах захлебнувшихся пивом, стало главной те¬мой застольных разговоров. А дальше… Дальше - можно на недели две-три, а то и на все шесть избавить усадьбу от буйных во хмелю хирдманнов. Морские ветры быстро избавят разбитую на отряды дружину от пивного дурмана, прочистят мозги. И вернутся в Спящий Ключ не красноглазые пьяницы с опухшими ли¬цами, а посвежевшие и окрепшие викинги. Пусть тем же вечером усадьба снова наполнится гвалтом и хмельной похвальбой. Рассказов об охоте хватит надолго. Зато сделал главное – ошалевшая от безделья дружина получила занятие, пьяные спорщики, возненавидевшие друг друга, разлучены на некоторое время, и теперь не устают поднимать тосты за здоровье недавних врагов… и от¬правлена подвода в Говорящие Камни с моржовой костью, что так ценится юж¬нее Готланда. А там, слава Богам и до весны недолго.
 ***
Торвалд уже не лез из шкуры, чтобы заставить хирдманнов забросить нескон¬чаемый зимний пир и направить дружину на добычу пережидающего зиму у полыней зверя. Моржовая охота стала традицией в Спящем Ключе. Хёльду оставалось только распределить отряды и возглавить один из них.
В ту зиму, Торвалд и четверо хирдманнов наткнулись на старого самца в двух переходах от усадьбы. Море из года в год сражается со льдом, посланным в Мидгард уцелевшими инеистыми великанами, в надежде, что вернулось их время, и солнце уже больше не вернётся. Отряд хёльда наткнулся на одного из посланцев Ётунхейма. Неистовые волны загнали айсберг на отмель, где он и остался, веря, что светлый Хеймдалль не придёт и не обратит в прах ледяное тело.
Пока ещё светлый ас не уничтожил вторгшегося в Мир детей своих чужака, айсберг облюбовал старый морж. С восхищением смотрели люди на могучего зверя. Складки покрытой шрамами шкуры защищали не хуже кольчуги, жёлтые клыки царапали грязный лёд, стоило моржу повести массивной головой. Схватка с самцом-одиночкой - на это не всегда решаются искусные в охоте финны…
Торвалд не привык отступать. Викинги спустили на воду лёгкую лодку. Хирдманны взялись за вёсла. Хёльд застыл на носу, подняв копьё…
 ***
Когда-то, Один начал битву, метнув копьё. По фьордам можно отыскать кинжалы, ножи, наконечники, сделанных из обломков того копья… Но всё же, покровителем воинов стал не Одноглазый, а его сын Тор Рыжебородый, ещё, Тюр Пощады Не Знающий. Потому не в чести у викингов луки, копья и дротики. Подобно древним асам непобедимы они в ближней схватке, считая стрельбу занятием рабов достойным…
 ***
Копьё Торвалда застряло в жировых складках моржа. Зверь не испугался и не ушёл на глубину, спасая жизнь. Старому самцу не чего было терять, кроме чести. Казавшийся неуклюжим зверь грозно взревел и стремительно ринулся в тёмную воду. Через секунду жёлтые клыки (за них немало бы дали южнее Гот¬ланда) вспороли кожаные борта лодки.
Дальнейшее Торвалд помнил плохо. Тёмная холодная масса, сковавшая тело, крики хирдманнов и могучее тело разъярённого зверя. Хёльд вышел к Спящему Ключу через сутки. Промёрзшая одежда, стоящая ледяным колом борода, посиневшее лицо – подобный инеистому великану рухнул он у ворот усадьбы…
Несколько дней хёльд стоял у порога Хель. Он метался в бреду, тело охватил огонь, укрывшая его медвежья шкура пропиталась потом. Рядом, утирая сухие (слёз уже не оставалось) глаза сидела Сигню.
Славный хёльд, чьё имя звучало проклятием от лесистого Бьярмланда, до жаркой Греции. Хёльд, чьи хирдманны грабили столицу франков и эринские мо¬на¬стыри. Хёльд, чьё место в Валгалле не оспорил бы и самый подлый клеветник. Тот самый славный хёльд Торвалд оказался в костлявых лапах дочери Локи.
Разосланные по лесным углам рабы, отмораживали пальцы и отбивались от волчьих стай, но доставляли в усадьбу ведьм. Торвалд - неплохой хозяин, они готовы на всё, чтобы усадьбы не достались Рагнару Прекрасному, брату хозяйки Сигню. Что значат распухшие пальцы и зубы голодных хищников, перед тем, что хозяином станет тот, о жестокости коего уже складывают саги…
 ****
Высохшие старухи с безумными глазами и спутанными космами окружили ложе хёльда. Дым священных трав заполнил усадьбу. Оставшийся в Спящем Ключе скот ревел круглые сутки, чувствуя, что скоро наступит время очередной жертвы. Крючковатые пальцы разжимали челюсти хёльда, вливали в покрытую гнойными язвами глотку жутко воняющие снадобья и дымящуюся кровь животных… Сна¬чала одна, а следом и все, ведьмы заговорили о человеческой жертве.
На четвёртый день в усадьбу вернулся раб, посланный за Вестгамом из святилища Браги у Говорящих Камней. Следом вошёл тот, кого одни нарекли колдуном, другие – скальдом, третьи – безумцем.
Вестгам прогнал и ведьм, и Сигню, и любопытных рабов. Завесив ложе хёльда шкурами, старик остался один на один с болезнью. Что там происходило, не знал никто. Сбившиеся в тёмном углу рабы слышали то грохот бубна, то леде¬нящий кровь хохот, то невнятное бормотание. Они клялись, что голос тот не принадлежал ни колдуну, ни хёльду.
Потом наступила тишина, лишь потрескивали дрова в очаге, пыхтел котелок с бульоном, да из-за шкур у ложа хёльда время от времени вырывались клубы дур¬манящего дыма.
К вечеру следующего дня, похудевший Вестгам вышел в общее помещение. Следом раздался слабый, но не потерявший властности голос Торвалда. Хёльд тре¬бовал еды и питья. Сигню бросилась к очагу. Колдун остановил её жестом. Он снял с пояса два мешочка. Щепоть из одного бросил в дымящийся медвежий бульон, из другого – в подогретое вино. Хель покинула Спящий Ключ с пустыми руками.
 ***
На Ржавой Сопке ничего не слышали о трагических событиях. До весны, когда пастухи выгонят стада на прибрежные пастбища и узнают последние новости из центральных усадеб, было ещё далеко. Жизнь в лесном уголке шла своим чере¬дом.
Вестник из Спящего Ключа перепугал Гарма не на шутку. Ещё только отполыхали первые языки северной радуги, краешек солнца ещё только робко показывался на несколько мгновений из-за горизонта, а перед воротами стоял отряд хирдманнов со знаком Торвалда на щитах.
 ***
Отпирая засовы негнущимися от страха пальцами, Гарм прощался с жизнью. Хёльд последние годы, вроде как выказывал благосклонность к учёному рабу. Даже позволил отстроить часовенку… Но кто знает этих северных сумасбродов, души коих одержимы демонами безумия? Какие мысли могут прийти в головы варваров, жгущих без зазрения совести святые обители? Что за дело привело их, рождённых, живущих и умирающих в грехе посреди зимы в Ржавую Сопку?
- Мальчишка рабыни жив ещё? – бросил старший хирдманн, проходя мимо толстяка, которому хёльд по какой-то причине доверил усадьбу. Хотя и усадьба-то доброго слова не стоит… Как раз для рабов, которых вид моря приводит в ужас.
Гарм промычал что-то. Что и сам не понял. Защити Святой Патрик, варвары прибыли без хёльда, а значит, предайся они сейчас пьянству (своему излюбленному занятию, после убийства, грабежа и прелюбодеяний), устрой бесчинства, некому будет их одёрнуть. Убытки же Торвалд потом спишет на него, Гарма…
- Вы в этой берлоге разучились понимать человеческий язык?! - хирдманн обошёл двор и теперь возвышался над перепуганным рабом. - Клянусь Тором, с троллихами и ведьмами этот бочонок жира куда более разговорчив!
Взрыв хохота, подобный рёву вырвавшихся из преисподней легионов, вывел Гарма из оцепенения.
- Не угодно ли отобедать? - он вспомнил, что даже во время Великого Поста язычники готовы предаваться чревоугодию. Ломящийся от скоромного и хмельного стол верх гостеприимства в этой дикой стране.
- Перекусить можно…, - голос хирдманна стал мягче, если конечно можно сказать подобное о грубых и резких звуках, что эти дикари в непомерной гор¬дыне считают языком своим. - Но я тебя спрашивал про мальчишку…
- Какого?
- Сына рабыни!
- Какой рабыни?
- Клянусь хвостом Фенрира, ты издеваешься надо мной, старый тюлень! Ко¬нечно же, той самой, на которую обратил внимание Торвалд!
- Вы говорите про Росу?
- Клянусь костями Хель, я не видел более безмозглых рабов! Кто запоми¬нает ваши дурацкие клички, которые противно дать даже собаке? Повторяю ещё раз, глупый тетерев, та самая, что родила мальчишку от хёльда! Что ещё неясно?!
- Значит всё-таки Роса… Мальчик в усадьбе.
- Вот и замечательно. Приготовь мальчишку. Хёльд ждёт его в Спящих Ключах. И вели накормить нас, будь я проклят, если останусь ночевать в этой троллиной берлоге!
- Позвольте спросить…
- Отправляйся в Хель со своими вопросами, старый мерин! Выполняй, что тебе сказано!
 ****
Путешествия в Спящий Ключ Ядгерд почти не запомнил. В память врезались две ярких картинки - шумные грубые хирдманны и перепуганный Гарм. Тот са¬мый Гарм, чьё слово на Ржавой Сопке было законом. Тот самый Гарм, что каж¬дый вечер запросто разговаривал с каким-то богом в домике с крестом на острой крыше. В усадьбе, старик унижался перед усмехающимися бородачами, канючил взять в Спящий Ключ, плакался, что не переживёт разлуки с сыном хёльда, кото¬рого полюбил всей душой. Сын хёльда…
«Откуда наследнику полубога взяться на лесной усадьбе, - удивлялся Ядгерд. - Что-то старик путает… Ох, и достанется ему от сердитых викингов, когда обман всплывёт наружу…»
То, что пресловутый сын хёльда, есть он, собственной персоной, юный пастух узнал гораздо позже. Пока что, мальчик удивлялся перемене в мудром и всесильном Гарме, восхищался бесстрашными воинами, которые, опустошая на привалах захваченные из усадьбы бочонки с пивом, готовы были вызвать на бой всю болотную нечисть.
 ***
Море оглушило и испугало Ядгерда. Злобная, жестокая, безжалостная свинцо¬вая громада, истекая пеной, кидалась на песчаный берег и скалы фьорда, одержимая идеей уничтожить маломальскую твердь. Мальчик, раскрыв рот смот¬рел то на разбушевавшихся морских великанов, то на викингов, суетящихся возле ладей, дреков и драккаров… На этих жалких скорлупках люди собирались всту¬пить в спор со стихией, которая даже отсюда, с дальнего холма, наполняет ужа¬сом. Юный пастух поёжился.
 ***
За спиной послышался сухой кашель. Ядгерд обернулся. На плечо Гарма опирался высохший старик. Тёмные провалы, в коих с трудом угадывался блеск глаз, вонзились в мальчика. Схожие с птичьими когтями пальцы впились в плоть управляющего Ржавой Сопки. На толстом лице Гарма гримаса боли смешалась с благоговейным ужасом. Грудь его спутника часто вздымалась, то и дело выбрасывая влажные хрипы и надрывный кашель. Ядгерд из вежества по¬клонился незнакомцу.
- Ты сын Росы? - прохрипел неизвестный.
- Он, хёльд, он, - пролепетал Гарм. - Пуще глаза берёг его. Пуще руд… знаешь, о чём я толкую.
- За то награду получишь, - незнакомец оттолкнул раба и проковылял к Яд¬герду. - Похож… на мать, - крючковатые пальцы вцепились в подбородок мальчика. - Хлипковат… Оружием владеешь, зверёныш?
- Пращей, великий хёльд, и луком, - влез Гарм. - Прямо Самсон, прости меня Пречистая Дева.
- Глаз верный? – в провалах глазниц сверкнули искры голубого пламени. – Хо¬рошо… Только лук и праща – оружие рабов.
- Ножом…, - просипел Ядгерд. Пальцы хёльда (мальчик уже догадался кто пе¬ред ним) сильно сжали щёки и заставили губы сложиться в подобие утиного клюва. Говорить нормально не смог бы и искуснейший из скальдов.
- Пищишь, зверёныш?! - кривые ногти казалось, рвали щёки и впивались в дёсны. – Отлично! – рука хёльда освободила лицо, но лишь для того, чтобы вцепиться в плечо. - Пошли! Отныне ты живёшь здесь! Скажи спасибо моржу и колдуну Вестгаму…
- Стадо, хозяин… - Ядгерду уже совершенно не нравилось побережье, хотелось вернуться назад, в Ржавую Сопку.
- Что он болтает?! - брови Торвалда взметнулись, и Ядгерд увидел его глаза – две льдинки и красные от полопавшихся сосудов белки.
- Мальчик был пастухом, великий хёльд… Он заботится об овцах… Я думал оставить ему своё место, великий хёльд, если бы Святому Патрику не угодно было…
- Прочь, раб! - кто бы мог подумать, что истерзанное болезнью тело способно извергать подобный рёв. - Сгинь на своих болотах, жирный тролль! Не смей никого называть хозяином! – Торвалд тряхнул мальчика, так что тот лязгнул зубами. - Ты сын хёльда! Локи и дети его! Забудь о стадах и рудниках, если ста¬рый бурдюк что-то тебе рассказывал! Ты - сын Торвалда! Повтори!
- Сын Торвалда…, - пролепетал мальчик.
- Пошли! - Ядгерд почувствовал столько силы в этом, на первый взгляд бо¬лезненном теле, что пропала всякая охота сопротивляться.
 ***
Бывший пастух пошёл за хёльдом, который неожиданно оказался отцом. Пошёл в новую жизнь, о которой многие рабы только могли мечтать. Ядгерд стал не¬просто вольноотпущенником. Он стал равным среди викингов. Сказать по правде, Ядгерд не считал себя особо удачливым. Быть вольным оказалось не так уж просто. Быть викингом сложно вдвойне. Очень скоро, мальчик с ужасом смотрел на отполированную рукоять секиры, украсившую его ладони кровавыми мозолями. Синяки и царапины покрыли тело. Бои только что назывались учебными. На са¬мом деле хирдманны вбивали в сына хёльда военное искусство не жалея сил и ку¬лаков. Спасибо, хоть лезвия меховыми чехлами прикрывали.
Ядгерд доползал до лавки и дивился на смеющихся бородачей. Несколько ми¬нут назад, они дрались, скаля зубы и страшно рыча, а сейчас обнимаются и поднимают ковши за здоровье друг друга. Посматривают в его сторону, волну¬ются, не захворал ли парнишка? Будто и не они весь день награждали его опле¬ухами и ударами обёрнутых мехом клинков.
Ядгерд не знал, что хуже, когда викинг кидал ему секиру и предлагал раз¬мяться, или когда Вестгам раскладывал свои дощечки и палочки, заставляя учить руны. Ещё одна напасть! Пастуху грамота зачем? Овец сосчитать умеет – больше и не надо. Сыну же хёльда, оказывается, должно разбирать вырезанные на камнях и дереве значки, коих в одном Старшем Футарке двадцать четыре, а ведь ещё есть и младший, где их (страшно подумать) в два раза больше.
Иногда, мальчику хотелось зажмуриться и бежать прочь, через леса и болота, к воротам Ржавой Сопки, где жизнь была такой простой и понятной. Вслух он, конечно помалкивал. Не хотелось и думать, в какую ярость придёт хёльд, узнай он, что за мысли одолевают облагодетельствованного пастуха. Тот же са¬мый страх перед Торвалдом заставлял Ядгерда быть прилежным учеником. Всё чаще и чаще Вестгам и хирдманны с усадьбы говорили, что из мальчишки вый¬дет толк.
Сам Торвалд, если и радовался успехам сына, то никому этого не показывал. Оправившись после болезни, он вместе с Сигню переселился в Говорящие Камни. В Спящем Ключе он появился два раза. Первый раз осенью привёз Яд¬герду секиру, второй, почти через полгода, вместе с Вёлмундом.
 ***
- Я знаю, что медведи спят всю зиму. Но вот сына хёльда уснувшего на рыбалке вижу впервые. Очнись, Ядгерд! Над тобой уже рыбы смеются!
Мальчик вздрогнул, посмотрел на снасть. Он всё ещё не закинул её.
- Задумался я…
- Задумался? Да у тебя вид, как у Вестгама, когда он по потрохам гадает, или разбирает руны! - даже если бы погода была получше, Вёлмунду вряд ли удалось поймать много трески. Рыбалка – дело, требующее терпения, чувства не¬знакомого сыну хёвдинга. Он то и дело выдёргивал снасть, чтобы глянуть на пустые крючки и заменить приманку.
- Не надо только про руны, - вчера колдун заставил разбирать надписи на древних камнях неподалёку от усадьбы, и у Ядгерда до сих пор рябило в глазах от тёмных значков.
- Слышал бы тебя старик. Он-то думает, его закорючки для тебя милее обеда.
- Уж лучше конопатить ладью или почистить оружие кому-нибудь из хирдманнов.
- Вот и я о том же… Не знаю, зачем ты себя мучаешь?
- А что делать?
- Как будто не знаешь! На меня посмотри! Не понимаю и всё! Старик ко мне почти уже не пристаёт.
- Но я же понимаю…
- Может, и я понимаю, только зачем это показывать?
- Отец хотел, чтобы я знал грамоту…
- Мало ли чего он хочет! Ты ему ни раб… Ой, Фенрир меня сожри! Опять болтаю глупости… Извини, Ядгерд, я не…
- Всё нормально. Я ведь, и правда, не раб…
Мальчики молча смотрели на скачущие по волнам поплавки снастей. Вёлмунд несколько раз выдёргивал лесу, проклиная и пустые крючки, и коварную треску, и кого-то неизвестного, подбившего его вчера на бесполезную рыбалку.
- Это всё колдовство! - заявил он, наконец, сматывая снасть и вытряхивая кашу-приманку в море.
- Думаешь?
- А то! Или я, по-твоему, треску ловить не умею? Говорю тебе - всё подстроила старая финка. Она меня недолюбливает. Видел, как вчера зыркнула. Когда я женюсь на Эльсе, ноги её не будет в Спящем Ключе! Хочешь, тебе по¬дарю? Будет на болотах троллей пугать!
- Она здесь, чтобы приготовить усадьбу. Хёльд с дочерьми остановится здесь по дороге на тинг. Она кормилица девочек.
- Вот и пусть отправляется в Хель! Какой от неё прок? По-моему твоим сё¬страм уже не нужна кормилица!
- Девочки её любят.
- Беззубую старую ведьму?!
- Мы тоже будем старыми, Вёлмунд.
- Сын хёвдинга несколько секунд хлопал белёсыми ресницами, переваривая слова приятеля, потом расхохотался.
- Ну и шутник ты, Ядгерд! Старыми! Ха-ха! Мы же викинги! Где ты видел дряхлых воинов?! Старость – удел рабов и бондов, а не героев, вроде нас с то¬бой! Ладно, может и не виновата старуха, если тебе её так жалко… Наверное, погода… Или на погоду тоже ругаться нельзя?
Ядгерд пожал плечами. Вообще-то, он считал, что ругаться стоит на того, кто сам себя ставит в дурацкое положение.
- Моя очередь грести! - Вёлмунд скакнул за вёсла. Лодка закачалась, едва не зачерпнув бортом воды. Ядгерд перестал дышать, а сын хёвдинга уже рыв¬ками гнал лодку к берегу, словно за ними гнались дочери Эгира.
 ***
- Главное не попасться никому на глаза, - рассуждал Вёлмунд по дороге в усадьбу. - Оставим корзинки, а сами скроемся до вечера. Потом заявимся, я начну кричать: «Где рыба?!»
- Не поверят, - вздохнул Ядгерд.
- Поверят. Главное ты вовремя поддакивай. Никто же не видел пока, что мы вернулись с пустыми корзинками.
- Если бы они были полными, ты бы поднял крик с самого побережья. Дога¬даются, раз ты сразу не похвастался.
- Я разве похож на хвастуна? Никто не догадается… Мы с тобой оставили улов в усадьбе. Кричать о полных корзинках? Зачем? Для нас это дело привыч¬ное… А уж то, что треску растащили собаки…. Ну, это уж не наша вина… Или ты хочешь стать посмешищем?
- Делай, как знаешь…
- Вот именно! Обведём всех вокруг пальца! Главное поддакивай вовремя. Клянусь Тором, там лошадь моего отца! Ты видишь, Ядгерд?!
Ядгерд видел. Видел не только коренастую лошадку хёвдинга, но и гнедого жеребца хёльда, ещё несколько животных на коих викинги передвигаются несравненно реже, чем на ладьях. Что-то из ряда вон выходящее заставило вои¬нов сесть в сёдла…
 ***
- Всё будет как при Хаконе Добром, - услышали мальчики голос Сигмунда Двуязыкого, переступив порог усадьбы. - Не понимаю ваших волнений… Бонды восстали, и он бросил затею сделать Белого Христа единственным богом.
- Те же самые бонды скинули другого Хакона. Ярла, - верхняя губа Торвалда дёрнулась, как у рассерженного волка. - А потом раб перерезал ему глотку. В свинарнике…
- Олав Трюггвасон – птица другого полёта… Он…, - заговорил Вестгам, но тут Сигмунд заметил Ядгерда и Вёлмунда.
- А вот и наши герои! - губы того, кто больше прославился не мечом, а ин¬тригами и подкупом, растянулись в улыбке. - И охота двум молодцам терять время в душной усадьбе. Неужто не нашли себе занятия…
- Пусть остаются! - бросил хёльд. - Их это касается.
- Ты тоже так думаешь? - Двуязыкий глянул на Вестгама.
Колдун кивнул.
- Садитесь, и чтобы тихо было, - приказал Торвалд.
Мальчики опустились на земляной пол поодаль от взрослых.
- Видишь, как повезло, - Вёлмунд толкнул Ядгерда локтем. - Про рыбу ни¬кто и не вспомнил.
 Вестгам пригрозил им костлявым пальцем. По непривычной пустоте в усадьбе (судя по всему, Торвалд нашёл занятие всем, едва ступив на порог), по серьёзным лицам хёльда, хёвдинга, колдуна и ещё пятерых хирдманнов, Ядгерд по¬нял – случилось нечто более серьёзное, чем неудачная рыбалка.
 ***

- Может и не будет никакого сражения, - рассуждал тем временем Сиг¬мунд. - Олав задумал слишком много. Заставить нас почитать Белого Христа, подмять под себя Исландию, даже на усадьбы Эрика Рыжего поглядывает. Помя¬ните моё слово, он плохо кончит. Заставить нас, ведущих род от асов, добровольно назваться рабами!
- Хёвдингом называться куда выгоднее, - из горла Торвалда вырвался клёкот. Хёльд смеялся.
- Ты хочешь ссоры?! - щёки Сигмунда побагровели.
- Я не хочу остаться на морозе в штанах, с дырой на интересном месте. Я не хочу, чтобы в разгар заварушки, кто-то начал за моей спиной переговоры. Я слишком много ставлю на кон.
- Мои земли, кстати, ближе к владениям Трюггвасонов.
- Ха-ха! Расскажи это Вестгаму, который не отличит укреплённого замка от франкской церкви. Скольких бондов ты сможешь вооружить? А я? И трети от того не наберётся! Может, прикажешь оружие рабам раздать? Я уж лучше доб¬ровольно кишки вокруг камня обмотаю. По крайней мере, дураком после смерти не назовут. А Воронье Гнездо? Младенец знает, что твоя усадьба на острове не¬приступна. С десятком хирдманнов там можно отсиживаться хоть пять лет. Мои Говорящие Камни и месяца не продержатся, если конечно не врут про войско Трюггвасона.
- Твои слова надо воспринимать как отказ, Торвалд хёльд? - Вестгам смотрел в огонь.
- Хель меня забери! Зачем же я отправлял своих людей по хуторам и усадьбам?! Но я хочу знать, для чего я ссорюсь с конунгом? Мне плевать каким богам он молится и хочет он прозываться Острым Мечом или Святым. Мне даже нравится его дерзость. Пока я твёрдо знаю одно - Олав требует признать, что власть ему дана Белым Христом на веки вечные. Мне это не нравится! Зна¬чит, моему зверёнышу, - он бросил взгляд на Ядгерда, - или его детям никогда не быть конунгами. Торвалдсоны в вечном подчинении у Трюггвасонов. Вот единственная причина, из-за которой я послал по своим землям стрелу. Если же я не получаю гарантий, то собранное войско можно отвести и к Олаву. Я не со¬бираюсь подобно тому песцу лаять на спящего медведя…
- Хрустя суставами, Торвалд поднялся с низкой скамеечки. Разминаясь, про¬шёлся вдоль лавок, где обычно спали рабы. В его теле, с трудом переборовшем недуг не оставалось былой мощи. Зато в душе хёльда постоянно клокотала дикая ярость, особенно хорошо заметная тем, кто знал его раньше. Говорили, даже надменная Сигню теперь страшилась сказать в присутствии мужа неосторожное слово, опасаясь выпустить полыхающее в крови Торвалда пламя. Последствия та¬ких пожаров ведомы всем, кто хоть раз слышал о берсерках.
- Так что ты скажешь, Вестгам? - послышалось из полумрака.
- Сигмунд с опаской поглядывал на старика. Не многие отваживались разгова¬ривать подобным тоном с тем, кто считался роднёй чародеев-финнов.
- Я ценю откровенность, хёльд, - колдун пожевал тонкими губами. - Тебе ли не защищать Богов наших, после с тобой случившегося, - он глянул на диковатую улыбку подсевшего к очагу Торвалда и покачал головой. - Тебе нужны гарантии?
- Да.
- Идя в поход, ты уже уверен в удаче?
- Поход! Налететь с моря, разграбить и только меня и видели! В поход идёт Олав, колдун! В поход на мои земли!
- Резонное замечание. Ты хочешь, чтобы я пообещал тебе победу?
- Я хочу знать реальные силы. Прежде всего - наши силы. Я не собираюсь в кампании с Сигмундом воевать против всей страны. Может, предложишь ещё податься в оринги?! Занятие как раз для нашего звания и возраста!
- Один был не моложе тебя, и ещё не звался асом, когда привёл наш народ в эти земли. Хотя, ты говорил, тебе плевать на Отца Богов… Что же, ос¬тавим давние события… Вот они, Сумерки Богов, предвестие Рагнарека - служи¬телю асов приходится упрашивать викингов защищать землю отцов… Не морщись, Торвалд, тот в честь кого ты назван, не думал о выгоде, верша под¬виги… Но вернёмся к твоему вопросу. Гарантий требуешь ты… Гарантий…
- Я хочу быть уверенным пусть не в победе, но в достаточном количестве сил для сопротивления.
- Я понял тебя, Торвалд, прекрасно понял… Я обдумываю ответ… У Тора - Мёёльнир, у Одина - копьё…. Мы, смертные, тоже хотим чудесное оружие… Хотя враги наши не сравнятся с противниками асов, но всё же… Потерпи, Тор¬валд, когда ты скрипишь зубами, я отвлекаюсь… У стариков уже не та память… Хорошо, хёльд, вот тебе гарантии… Достаточны ли они для тебя…. Не знаю… На смертном ложе ты не требовал гарантий… Но к делу, воины, к делу… Ты слыхал о бойне в Тунберге? Конечно, слыхал… Олав созвал колдунов и скальдов, хёльдов, ярлов, кои не захотели принять Белого Христа или покинуть родные фьорды… Говорили о примирении, как во времена Хакона Доброго…. На тинг собрались многие… Хирдманнны конунга ночью подожгли усадьбу… Выскочив¬ших из огня добивали… Потом порушили капище… Ты слышал об этом?
- Ну и что? Это твои гарантии? Пока я вижу силу Олава и беспомощность асов. Они молчали, когда конунг приказал превратить их в руины!
- Всего лишь грубые изображения, хёльд, изображения… Наши идолы не есть наши боги… Сила, ты говоришь… Сила в том, чтобы позволить христиа¬нам возвести храм у стен Упсалы, как поступил конунг Горм Старый… Он не боялся колдунов в чёрных одеждах… И века не минуло с тех пор, а как измельчали потомки его…
- Горм, кстати, приказал после перерезать глотки проповедникам, - усмех¬нулся Торвалд. - И правильно сделал.
- Не страх им руководил, а жалобы окрестных бондов. Монахи занимали пло¬дородные земли… На возражения грозились гневом своего Бога…
- Ну, хватит старьё ворошить. Пока я слышал только, что Олав перебил всех, кто мог бы встать на нашу сторону.
- Многие ярлы укрылись у свеев и данов, - вставил Сигмунд.
- Ну и что? Если им и вздумается ввязаться в драку, то к тому времени во¬роны уже растащат наши кости.
- Так и было бы, хёльд, если…, - Вестгам улыбнулся. - Ты знаешь о сватов¬стве Трюггвасона к кюне свеев…
- Я не интересуюсь сплетнями!
- Зря, Торвалд, зря… Олав посватался к Сигрид… Подарил золотое кольцо… Кузнецы Сигрид взяли подарок… Внутри кольцо оказалось медным!
- Не может быть!
- Может, Торвалд, может… Олав долго жил Миклагарде, а чему ещё научишься у греков, как не обману… Но история не кончилась… Сигрид сми¬рила гнев и согласилась на встречу… Вместо оправданий, наш конунг ударил кюну по лицу перчаткой. Саму Сигрид Гордую!
- Он с ума сошёл!
- Нет, уверовал в свою безнаказанность… Слишком уверовал… Конунг хочет жениться, очень хочет, чтобы было передать кому власть, якобы данную Белым Христом.
- Олав женат.
- Этому браку нет ещё и года… Он - третья попытка… После Сигрид была дева Гудрун…. Дочь одного из убитых жрецов… В первую же ночь она едва не совершила то, что жена Сигурда сделала с конунгом Атли… Олаву по¬везло…. Теперь - кюна Тюри, сестра конунга данов Свейна… Свадьба совершена без его согласия… Взбешённый Свейн, жаждущая отмщения Сигрид… Наши ярлы, укрывшиеся в их землях… Это ли не гарантии? Скажу больше - Свейн посватался к Сигрид… Война дело времени и средств…
- Ты умеешь убеждать, Вестгам… Но я не глупая дочка бонда, меня не со¬блазнишь блеском стеклянных бус. Свеи, даны, ярлы-изгнанники - они все да¬леко. Вопрос времени? Сигмунд может укрываться в Вороньем Гнезде до тех пор, пока Сигрид и Свейн не только поженятся, но и нарожают внуков… Мои земли, как на ладони…. И средства? Они с неба не падают… Или обиженные колдуны наворожат золото?
- Ты почти угадал, хёльд. Нам помогают волхвы Арконы.
- Горстка стариков с крошечного острова?! Не смеши, Вестгам!
- Этот остров – родина конунгов русов. Аркона для венедов и родственных им племён, то же, что и Упсала для нас… Один только конунг Ольгрик Неистовый переслал в тамошние капища столько греческого и хазарского золота, что хватит снарядить не одну флотилию… Жрецы Арконы готовы на всё, чтобы не пустить христиан на север… Они из-за Гардарики до сих пор себе локти ку¬сают… Время? Нам поможет продержаться выживший в Тунберге Эйвинд Бо¬лото. Он сейчас укрылся в северных фьордах… Там много свободолюбивых ярлов и могучих колдунов… К тому же, асы не позволят…
- Асам - асово, - перебил Торвалд. - Я согласен. Обговорим долю добычи, и как будем делить земли поддержавших Олава хёльдов.
 ***
Вестгам ушёл к вечеру. Колдун направился вглубь побережья, где по слухам заложил тайную усадьбу Хрольв Чёрный Бык. Если удастся переманить на свою сторону вожака орингов, то корабли Олава никогда не будут в безопасности. Хрольв не только умело нападал, но и искусно уходил от погони. О его дерзо¬сти и неуловимости уже складывали саги.
Торвалд выпустил с женской половины рабынь. Усадьба наполнилась запахами жареной свинины, рыбы и пива. Ядгерда и Вёлмунда допустили к трапезе хирд¬маннов.
- Если завтра кто-то пожалуется на больную голову, - Торвалд заметил, что Вёлмунд хватается за пивной ковш наравне с викингами. - Я его своими руками окуну в море, а потом заставлю обежать всё побережье.
На сына хёвдинга угроза не подействовала. В мыслях он уже сражался с конунгом Олавом. Надо же, как повезло. Не нужно дожидаться обещанного по¬хода. Да и в походах отец больше занимается торговлей, чем добывает славу мечом. Стань тут героем! Действительно, хоть к орингам беги. А тут… Война пришла сама. Непонятно из-за чего передрались взрослые, да и не важно это. Главное, всё будет, как в сагах и рассказах хирдманнов. Он, конечно, сразу же прославиться. Вёлмунд Непобедимый, Вёлмунд Неистовый, Вёлмунд…. Вскоре мысли сына хёвдинга на пивных крыльях унеслись туда, куда не залетают и во¬роны Одина. Он сидел у очага, покачиваясь и глядя на огонь…
Ядгерд чувствовал себя неуютно. Во-первых, ещё никогда он не проводил столько времени вместе с отцом, пусть даже тот и не обращал на наследника почти никакого внимания. Во-вторых, хёльд говорил, что может потерять всё… Всё… Значит и Ржавую Сопку…
Конечно, Торвалд - великий воин. Так все говорят. Хирдманны у него один к одному… Но у Олава-то в дружине тоже не старые рабыни с прялками. Ещё и называют конунга Святым. Неспроста. Святые у христиан это почти как Сигурд Убийца Фафнира или даже Тор… Нет, Тор и Сигурд – воины. Удачливые, силь¬ные, непобедимые, но всего лишь воины… А святые… По рассказам Гарма, они одним словом смиряли страшных зверей и обращали кровожадных властителей к Белому Христу… Любимый Гармов Патрик всех змей в своей земле уничтожил. Не сворачивал же он каждой шею. Наверняка, колдовство! А если и Олав такой же? Хотя, может конунг из бахвальства святым нарёкся…. Вёлмунд, вон, берсерком себя называет… Хорошо, если так.
 ***
- Олав - глуп, - Сигмунда и в трезвом виде никто не называл молчуном, а уж после хорошей порции пива рот хёвдинга не закрывался. - Белый Христос нужен. Никто не против. Чему он учит? Работай, терпи да молись… Самые лучшие на¬ставления для рабов и бондов. Пусть и берёт он их в свою Валгаллу. Но зачем старых богов откидывать… Это получается - Трюггвасоны от Белого Христа, а мы с тобой прах? Не согласен.
- Все боги бездельники! - Торвалд прошёлся тяжёлым взглядом по стенам усадьбы. – И Белый Христос тоже. Не они делают конунгов! Секира и хорошие воины! Вот кто делает конунгов!
- Согласен с тобой, хёльд. Но боги нужны. Даже Белый Христос. В моём свя¬тилище ему поставили греческую дощечку. Больших денег стоила.
- Денег? - Торвалд смотрел на гостя, словно только что заметил его присутствие. - А, денег! Послушай, Сигмунд! Богам не нужны деньги! Богам нужна кровь! Поверь тому, кто был в шаге от Хель… Кровь! Она у всех одина¬ковая… И этот зверёныш, - он, не глядя, ткнул пальцем в Ядгерда, - имеет не меньше прав зваться конунгом, чем щенки Олава. Если не будет дураком, ко¬нечно. Ты ведь не будешь дураком! - зарычал Торвалд.
- Я постараюсь, хо… отец, - Ядгерд чуть не задохнулся от ужаса.
- Старайся, - хёльд закрыл глаза и тряхнул головой. - Ты помнишь, кем я был, Сигмунд? Безродный хирдманн женившийся на Сигню, дочери Хельге Ло¬шадиный Гривы…
- Хельге очень вовремя умер, - поддакнул хёвдинг.
- Что ты имеешь в виду?! - глаза хёльда налились кровью.
- Только то, что Норны благосклонны к тебе, Торвалд. Окажись поближе ро¬дичи Сигню…
- Ты прав, эта свора до сих пор ненавидит меня. Мои дочери, сопливые дев¬чонки, считаются у них достойнее своего отца! Пасть Фенрира! Как же отне¬сутся к нему?! - Ядгерд вовремя успел отдёрнуть голову, не то бы палец хёльда лишил его глаза. - Но я заставлю уважать свою кровь! Всех заставлю! - кулак Торвалда опустился на скамью. Дерево затрещало.
- Ты прав как всегда, друг мой, - Сигмунд подвинул хёльду полный ковш. - Мы станем победителями. А победители всегда правы.
- Победители…, - повторил Торвалд. Хёльд несколько мгновений смотрел на тёмную поверхность пива, где зловещими бликами отразился свет факела, потом схватил ковш и с каким-то скорбным всхлипом опустошил его в два глотка.
- Ты говоришь победители, Сигмунд? - глаза хёльда остекленели. - Если бы ты говорил это искренне. Молчи, хёвдинг, все знают, что язык твой – обоюдоост¬рый меч. Клянусь костлявой задницей Хель, я тебя не осуждаю. У каждого своё оружие. Но послушай насчёт победителей… В твоём святилище греческая до¬щечка? Дерьмо! Клянусь всеми айсбергами Ётунхейма! Не заикайся, что она стоит больших денег! Дорогое дерьмо! Я встречал эти дощечки! Где это видано, чтобы воин склонялся перед постнолицей бабой с младенцем на руках? Не слы¬шал тебя старый колдун! Ха-ха! Я представляю его физиономию! Девка из Мик¬лагарда рядом с Одноглазым! Ха-ха!
- В твоём святилище, поговаривают, тоже есть Белый Христос, - нахму¬рился Сигмунд.
- Был, - смех разгладил морщины Торвалда, и Ядгерд, к удивлению своему, почувствовал к нему нечто вроде симпатии, впервые за всё время. - Я подарил его Гарму. Но послушай, Сигмунд, - лицо хёльда вновь стало хищным, - это был не размалёванный кусок древесины… Настоящий идол, Фенрир меня сожри! Мужчина, распятый на кресте, голый, кусок ткани едва прикрывает чресла и с перекошенным от боли лицом. Но я не заплатил за него и крупицы серебра. Кровь - цена его! Кровь моих воинов и эринских монахов…
- Слава о твоих подвигах идёт впереди тебя, Торвалд.
- Провались в Хель эта слава, если наше дело выгорит! Когда Олав предло¬жит нам на выбор «прогулку» или «кровавого орла», слава не защитит. Ты что предпочтёшь, Сигмунд, лично намотать кишки на камень или чтобы палач конунга распрямил тебе рёбра?
- Таким не шутят, хёльд, - поморщился хёвдинг. - Твои слова не принесут нам удачи.
- Плевать я хотел на удачу! Вот чем делается удача, - Торвалд протянул ла¬дони к самому носу Сигмунда, - а не пустой болтовнёй! Впрочем, ты прав, по¬говорим о чём-нибудь повеселее…, - хёльд схватился за ковш.
- Гм… хёльд…гм, - хёвдинг смотрел на дёргающийся кадык товарища, - ты упоминал об идоле… Том самом… Белого Христа… гм… много о нём рассказывают…
- Что ты хочешь знать? - хёльд то ли во хмелю, то ли от избытка чувств грохнул пустым ковшом о поверхность стола. Посуда треснула. - Локи и его от¬родья! - выругался Торвалд. В тоже мгновение Ядгерд подал ему другой ковш. - Молодец, - глаза хёльда оттаяли, губы тронула улыбка, мозолистая ладонь легла на русые кудри мальчика. - Но не привыкай к этому! - цепкие пальцы больно дёр¬нули за волосы. - Пусть рабы прислуживают за столом! Ты сын хёльда!
- Я запомню, отец, - Ядгерд едва сдерживал крик и слёзы.
- Молодец, - Торвалд отпустил волосы и почти ласково потрепал сына по щеке. - Спать хочешь?
Ядгерд замотал головой.
- Вот и хорошо… Посиди с нами… Я же её помню… Росу…, - хёльд говорил как-то странно, словно собирался заплакать. Ядгерд поёжился. Он уже привык хриплому голосу Торвалда и его лающему смеху. - Тогда на Ржавой Сопке…. Ты же мой сын…
- Гм… друг мой, - напомнил о себе Сигмунд. - Ты обещал кое-что расска¬зать.
- А? - хёльд выглядел, как только что проснувшийся.
- Об идоле Белого Христа, друг мой… Как ты его добыл? Зачем подарил рабу? Отчего тот раб у тебя в таком почёте? Он же управляющий на Ржавой Сопке? Говорят, он достаёт тебе железо?
- Железо?! Что железо?! - губа Торвалда дёрнулась, обнажая левый клык. Хёльд стал похож на волка обороняющего добычу. - Мы разве говорили о железе?
- Нет, друг мой! - Сигмунд понял, что влез туда, куда не следовало. - Меня не интересует железо. Мы говорили о Белом Христе.
- Нет, ты выспрашивал о железе и Ржавой Сопке! Изволь! Железо я скупаю у финнов и венедов. Ржавая Сопка захолустье. Гарм - мой раб. Хочу – по¬ставлю управляющим, хочу - подарю идола, а пожелаю – кожу сдеру! Что тебе не нравится?! Я должен спрашивать у тебя совета, как распорядиться собственным имуществом?! Или рассказать тебе торговые секреты?!
- Ты ошибаешься, хёльд, - Сигмунд старался не показать испуга. Один в усадьбе полоумного, в окружении его хирдманнов. - Я только хотел узнать исто¬рию того идола… Говорят, ты совершил тогда великий подвиг.
- Ты старый проныра, Сигмунд, - голубые льдинки ещё минуту сверлили хёв¬динга, потом Торвалд рассмеялся. - Но это хорошо. Раз ты ввязался в бунт, значит, дело не безнадёжное. Будем считать - ты ничего не выспрашивал. Рас¬сказать о Белом Христе? Хорошо. Тем более, здесь мой сын.
Ядгерд вздрогнул. Со дня смерти матери (а её он почти не помнил) его никто так не называл, по крайней мере - так часто…
 ***
- То был мой первый дальний поход в качестве хёльда, - рассказывал Торвалд. - Я ещё пытался тогда что-то доказать родичам Сигню. Она в то время как раз ждала Эльсе… Где ещё искать славы и богатства молодому хёльду как не в Эрине. Так повелось ещё со времён Эйрика Кожаные Штаны…
- Он плохо кончил…
- Трусливые эринцы кинули старика в яму с гадюками… Но я не собирался становиться тамошним конунгом, Сигмунд. На двух драккарах мы по¬дошли к западному побережью. Мои хирдманны хотели напасть на рыбацкую деревню. Пять жалких хибар приткнулись к прибрежным скалам. Ты знаешь меня, Сигмунд, я не размениваюсь по мелочам. Я не польщусь на припрятанные в закопчённых горшках гроши и на пропахших рыбой чумазых девчонок, если есть возможность добраться до набитых золотом подвалов. Я не приемлю драки ради драки. Ты помнишь Эйгерда Углекопа?
- Чернокожий раб Хельге?
- Точно. Старый дурак заплатил за него кучу серебра в Миклагарде. За него и за пёструю крикливую птицу. Вестгам прав – у греков хорошему не научишься. Знаешь, для чего Лошадиная Грива купил его. Спятивший от тщеславия хёльд ве¬лел здоровому парню махать у себя над головой дурацкими перьями. Ему было мало морского ветра!
- Хельге много торговал в Миклагарде и ценил обычаи греков.
- Вот и сдох в постели, как не разродившаяся баба. Викингу не пристало кривляться, подражая изнеженным южанам. Или их драккары приходят к нашим берегам? Или они разоряют наши усадьбы? Уводят в рабство детей и женщин? Наша сила в нашей суровости, Сигмунд! Я дал Эйгерду секиру и сказал: «Отвоюй себе свободу, парень!» С тех пор у меня не было более преданного хирдманна. Мы ушли в море, Сигмунд. Побережье превратилось в едва заметную полоску у горизонта. Три дня Вестгам - он и тогда был дряхлым стар¬цем - просил помощи у Эгира и Ньорда. Он скинул в море почти всех наших овец и кур. Хочешь не хочешь, но налёт на деревню стал неизбежным. Морские асы требовали человеческой жертвы. Не резать же глотки самим себе! Ох, как я этого не хотел, Сигмунд! Набег не обойдётся без шума и пожара. Суматоху ус¬лышат в монастыре, и прощайте подвалы с золотом. С двумя драккарами крепостей не осаждают. Но то ли заклинания колдуна дошли до ушей властите¬лей мягкой земли, то ли кого-то из них шибануло по макушке жертвенным животным - так или иначе, но на четвёртый день небо затянуло тучами. Волны пле¬вались пеной ярости. Из котла Эгира вырвался туман. Мы двинулись к берегу. Подобно теням мы скользнули через спящую деревню. Подступились вплотную к стенам монастыря. Эйгерд, который был на голову выше любого хирдманна, а секира его соперничала с Мёёльниром, принялся за ворота. Дубовые доски в четыре пальца толщиной превращались в щепу под его ударами. Моя осторожность не стала излишней – пустоголовые монахи не опустили решётку. Они метались в панике, словно мы были не по ту сторону каменных стен, а уже резали их заплывшие жиром глотки. Тот, кто испугался - уже проиграл, Сигмунд. Хотя, стража на стенах ещё пыталась сопротивляться, но что их жалкие попытки для двух сотен почуявших добычу и кровь викингов? Я ненавижу луки, Сигмунд! Когда Эйгерд Углекоп снёс ворота, он был похож на ежа. Между стрел, изрешетивших его тело, и младенец не уместил бы пальца. Раб Хельге Лошадиной Гривы оказался берсерком. Парень ворвался в монастырь первым и ещё успел зарубить двух стражников, прежде чем девы битвы унесли его в Валгаллу. Он выкупил свободу. Испуганные стражники бросали оружие, но мы не знали пощады. Эйгерду нужна была добрая тризна. Мы ворвались в дальнюю башню. Святилище христиан. Меня чуть не вывернуло, Сигмунд. Сотня здоровых мужчин упали на колени и о чём-то просили распятого идола, плачущего от боли. Отвратительное зрелище! Мы резали их, как свиней! Нет, даже свиньи цепляются за жизнь! Они же склоняли голову! Что за чудная Валгалла у христиан, Сигмунд?! Зачем их богу нужны души тех, кто не умер сражаясь?! Я сорвал Белого Христа со стены. Сначала хотел разбить, потом решил отвезти Сигню. Она любит заморские безделушки… Хирдманны наткнулись на толстяка, который пытался затушить костёр из пергаментов и книг. Вообще-то, мы хотели отправить его к остальным, но вступился Вестгам. Что-то увидел в нём. Сам знаешь, старик за рунные дощечки глотку перегрызёт. Видать почуял родича. Толстяка звали Гарм. Он потом мне достался. А Белого Христа я ему подарил, чтобы помнил - даже боги не спасут от хорошо заточенной секиры.
 ***
Ядгерд уснул прямо за столом. Сквозь сон почувствовал, как сильные руки хёльда подхватывают его, относят на лавку, укрывают шкурой. Мальчик попытался открыть глаза, но сила, подобная той, что держит в равновесии все девять Миров, не позволила разомкнуть веки.
Утром его кто-то настойчиво тряс за плечо. Ядгерд вылез из-под шкуры и упёрся в припухшее лицо Вёлмунда.
- Вставай же, наконец, - сердился сын хёвдинга. - Сколько спать можно, - вдруг он сморщился и потёр висок. - Пасть Фенрира! Пиво - вещь коварная, - простонал Вёлмунд. - Не зря Один предупреждал. Только не вздумай своему отцу рассказывать. Он, правда, в море кинет…
- Что случилось? - потянулся Ядгерд и до мельчайших подробностей вспомнил вчерашний разговор. Какой стыд! Уснул за столом в присутствие хёльда! Торвалд несколько раз назвал его сыном. Что теперь подумает хёльд?
- Мы уезжаем, - Вёлмунд едва не лопался от важности.
- Уезжаем?
- Ты остаёшься. У хёльда к тебе какое-то поручение… Мы отправляемся в Воронье Гнездо, через Каменный Лес. Торвалд соберёт тамошних бондов. А у нашей усадьбы ждёт основное войско. Будет битва, Ядгерд. Наружу вывернусь, но выпрошу у отца хоть десяток хирдманнов. Вестгам пришёл ещё затемно. Говорит, что Хрольв Чёрный Бык нас поддержит, если его признают ярлом, а его людям объявят прощение на тинге… Представляешь! Эйвинд Болото ведёт с севера полсотни драккаров. Он, - сын хёвдинга перешёл на шёпот, - призвал финских колдунов. Чуешь, чем всё пахнет? Да, Ядгерд, - он снова встал в позу бывалого викинга, - грядёт пир мечей!
- А я?
- Не знаю. Хёльд упёрся, чтобы ты оставался здесь. Хочешь, я поговорю с отцом?
- Не надо, я сам, - мальчик направился к выходу.
- Ядгерд, - позвал Вёлмунд.
Сын Торвалда обернулся.
- Я буду скучать, Ядгерд, - взгляд приятеля ползал по земляному полу. - Спасибо тебе.
- За что?
- Ты был другом… Я, действительно… порой чересчур, - с белёсой ресницы сорвалась слезинка, сын хёвдинга шмыгнул носом. - Ты терпел. Не… смеялся… как….все…
- Ну, мы же с тобой в одной дружине, - Ядгерд обнял приятеля за плечи. - Два героя.
- На самом деле я ужасно боюсь.
- Только дураки ничего не боятся.
- Правда? - Вёлмунд родился на год раньше и при случае не забывал напомнить об этом, сейчас он смотрел на сына хёльда, как на старшего брата.
- Конечно.
- Нет времени на полный ритуал, - сын хёвдинга смахнул слёзы, - хотя бы это, - он вынул нож и полоснул себя по запястью. - Ты станешь моим побратимом?
- Сочту за честь, - Ядгерд взял из рук приятеля нож, сделал аккуратный надрез и прижался раной к ране Вёлмунда.
 ***
У подошедшего у берегу драккара суетились люди. Ядгерд ещё никогда не видел такой пёстрой кампании. Хирдманны Торвалда выделялись доспехами – похожие на рыбью чешую кольчуги у бывалых викингов и плотные кожаные куртки с металлическими бляхами у тех, кого хёльд нанял недавно. Чуть поодаль теснились люди в одежде из некрашеной шерсти поверх коей были одеты безрукавки из дублёной бычьей кожи. Мальчик узнал Гнуди Кнута и Снорри Овсянку - двух бондов - соседей Спящего Ключа. Отряд вооружённых чем попало людей, по-видимому, состоял из их домочадцев. Они первыми откликнулись на призыв хёльда.
Чёрные борта драккара, голова рогатого чудовища на носу, суетящиеся вокруг диковатого вида люди в побелевших от морской соли кожаных штанах и вывернутых наружу мехом безрукавках не оставляли сомнения в том, кто пожаловал в Спящий Ключ. Хрольв Чёрный Бык! Ядгерд и представить не мог, что знаменитый оринг прячется недалеко от усадьбы. Неужто это тот самый неуловимый «Дракон Фьордов», наводящий ужас на купцов-виков, заставляющий ярлов скрипеть зубами в бессильной ярости. А где же сам Хрольв? Правду ли говорят, что у хёвдинга пиратов клеймо на лбу?
- Ядгерд!
Какой стыд! Он забыл зачем вышел из усадьбы! Стоит и глазеет, словно безмозглый раб, забросивший работу, когда его ищет отец! Что подумает Торвалд, возлагающий на него столько надежд! Решит - от сына рабыни толку не много!
- Стой там!
Мальчик увидел хёльда, скачущего со стороны драккара. Надо же, голос отца перекрыл суету и шум занимающихся погрузкой людей, гул ополченцев, глазеющих на происходящее с не меньшим интересом, чем и сам Ядгерд. А ещё говорят, Торвалд ослаб после болезни. Каким же он был раньше?!
- Ты мне нужен, сын мой.
Один Великий! Ядгерду показалось, что головы всех на побережье повернулись в его сторону. Все: хирдманны, бонды, оринги - все они смотрят то на застывшего в седле, подобно морскому орлу на утёсе, Торвалда, то на него – растерянного, непричёсанного мальчишку в душегрейке из полинявшей овчины. Знать бы, что здесь столько народу! Хотя бы непослушные вихры разодрал! Что они теперь подумают?
Ядгерд распрямил плечи и задрал подбородок. А какое ему дело? Он сын хёльда! Того самого, под чьим началом они пришли сражаться. Того самого, перед чьим жеребцом сейчас расступаются и люди и коренастые северные лошадки. Того самого, кто ворвался в святилище чужого бога, перебил трусливых колдунов и порушил идола. Того самого…
- Ты ещё не проснулся? - Торвалд натянул поводья. Копыта жеребца, чей норов повторял хозяйский, боднули воздух над головой мальчика. Ядгерд даже и не думал пригибаться. Он - сын хёльда! Зверь, захваченный в одном из походов, выгнул шею и глянул на него огромным, налитым кровью глазом. Мальчику почудилась ненависть во взгляде лося битв.
«Да, - подумал он, - я сын Торвалда, и не мне, а тебе склонять голову, родич Слейпнира».
- В каком бы из Девяти Миров ты сейчас не был, вернись и послушай, что я тебе скажу, - на худых щеках Торвалда играл румянец, заплетённые на висках косицы выбились из-за ушей.
- Я слушаю, отец, - вместо слов, достойных сына хёльда, получился какой-то жалкий лепет.
- Слава Эйр! Я думал на тебя напал ступор. Отойдём, сын мой, - Торвалд выскочил из седла.
 ***
- В сложное дело мы ввязались, - говорил хёльд, стоя на открытой площадке за усадьбой. Ветер с фьорда уносил его слова к стене леса, где их могли подслушать разве только тролли, если конечно очнутся от зимней спячки. Или тролли не спят зимой?
- Ты будешь меня слушать, в конце концов?! - Торвалд тряхнул Ядгерда за плечи. Мальчик вдруг снова ощутил себя не сыном хёльда, а рабом-пастушонком.
- Я слушаю, отец…
- Сомневаюсь! Или ты, подобно пустоголовому сыну Сигмунда, вообразил себя Сигурдом Убийцей Дракона? Сопляк с утра похваляется в одиночку разогнать войско конунга. Уже пытался возглавить бондов. Ха-ха! Гнуди Кнут чуть не плакал, упрашивая меня держать подальше Убийцу Овец. Вестгам говорил, что у тебя мозгов побольше. Тоже бредишь битвами?
- Нет…
- Правильно! А если и бредишь, немедленно выброси из головы! Эта война не принесёт никому славы! Ты слышал вчерашний разговор. Я не назвал главной причины, почему я выступаю против Олава Трюггвасона. Христиане подобны крысам, сын мой. Когда их мало, они безобидны и даже забавны. Но если они нагрянут в усадьбу… Вепрь и волк - опасные противники, но их можно вызвать на открытый бой. Крысы не будут сражаться. Они неприметны. Ты их не видишь до тех пор, пока не заходишь в амбар и не находишь пограбленные запасы. А уж когда они почуют силу… Помнишь Пекку Безносого.
Ядгерд вздрогнул. Ему было от силы зим пять, когда старый раб, попав под дождь на летнем пастбище, захворал и остался в землянке. Когда его помощники через два дня пригнали стадо, они нашли на полу временного жилища кости старика и брызнувшую по щелям при их приближении серую массу.
- Вижу, что помнишь… Я слышал о случаях, когда приходилось сжигать усадьбу, чтобы избавиться от серого наваждения. Этим-то мы сейчас и занимаемся. Боюсь только, что поздно… Мы уже не хозяева в этой усадьбе. Почему-то хёльдам и ярлам, чьи предки кичились родством с асами, нравится называть себя рабами Белого Христа и слугами Трюгвасона! Меня считают полоумным… Да, после встречи с Хель мне порой тяжело себя сдерживать. Но я кое-что понимаю. Вестгам не видит дальше рунных дощечек. Пасть Фенрира, о строительстве Асгарда он знает больше, чем о том, что сейчас творится во фьордах! Сигмунд ослеплён выгодой, которую принесёт не одержанная ещё победа. Он уже видит в своих сундуках золото южных хёльдов и их земли под своей рукой. Эйвинд Болото? Будем надеяться, что ведомые им колдуны действительно настолько могучи, а северные ярлы, захватив первую добычу, не захотят укрыться в своих фьордах, куда Олав доберётся ещё нескоро…
- А Хрольв Чёрный Бык? - прошептал Ядгерд.
- Разбойник с тремя драккарами? Не смеши! Непобедимым его сделала трусость виков, а не воинское умение. Хотя его любят бонды и беглые рабы. Посмотрим… Моя главная надежда на Сигрид и Свейна. Если бы Вестгам не рассказал о нанесённых кюне свеев и конунгу данов оскорблениях, я бы и пальцем не двинул. Они, сын мой, тот самый очищающий пожар в усадьбе. Забери меня Хель, если я не постараюсь раздуть его! А что делают хозяева, когда горит усадьба?
- Тушат?
- А если они сами её зажгли?
- Выносят оружие, имущество… Что успеют.
- Молодец! Мы начнём выносить ценности, пока угольки ещё тлеют. Потому, ты и едешь на Ржавую Сопку.
- На Ржавую Сопку?
- Да, клянусь Локи! Это единственное, что досталось мне не в наследство от Хельге. Свеи и даны потребуют плату за помощь. Немалую плату. Многие из зачинщиков бунта останутся нищими. Возможно, придётся продавать усадьбы. Усадьбы твоей мачехи. А кто позарится на лесное захолустье? Рядом с Троллиным болотом… Старая лиса Сигмунд о чём-то разнюхал… Ничего, он считает меня полоумным, я легко смогу водить его за нос. Ты возьмёшь десять хирдманнов. Я подберу самых молодых, чтобы относились к тебе с уважением. Сию же минуту отправляйтесь на Ржавую Сопку. Гарм введёт тебя в курс дела. Доверься ему во всём, кроме разговоров о Белом Христе. Помни, что я говорил о христианах. Он такой же, как они все. Можешь перерезать ему глотку, когда он тебе всё расскажет. Так даже спокойнее. А если… Нет, думаю, до этого не дойдёт!
- Отец…, - Ядгерд чувствовал себя, как после хорошего удара в висок: мыслей не больше, чем дреков в замёрзшем фьорде, в ушах звон.
- Нет времени, Ядгерд. Не дело хёльду пускать погрузку на самотёк. Соберись как можно быстрее. Из усадьбы уйди незаметно. Мои люди и лошадь ждут тебя на опушке леса, - пальцы Торвалда сжали плечо мальчика, через минуту хёльд скакал в сторону драккара.
 ***
В тот день Ядгерду казалось, что мир перевернулся. Он ехал во главе отряда хирдманнов, чтобы вступить во владение Ржавой Сопкой. Молодые воины из Говорящих Камней не смотрели на него, как на внебрачного сына хёльда, не считали его мишенью для оттачивания воинского искусства. Они (Ядгерд долго не мог привыкнуть) спрашивали его мнения, ожидали распоряжений. Разве, что ярлом не называли.
Три дня пути пролетели как во сне. Когда один из хирдманнов принялся колотить рукоятью меча в ворота Ржавой Сопки, и на вопрос раба - кого там носит, закричал, что приехал молодой хозяин, сердце мальчика остановилось. Он боялся проснуться.
Кланяющийся толстяк Гарм, любопытные взгляды рабов, перешёптывающиеся рабыни - всё слилось в волшебное, нереальное видение. Кресло меж двух столбов во главе стола. Место хозяина. Его не осмеливался занимать даже Гарм. Викинги, поднимающие здравицы в честь хёльда и его сына. Управляющий, бывший эринский монах, интересующийся - всем ли доволен молодой господин и когда он соизволит принять отчёт о состоянии дел в усадьбе. У Ядгерда кружилась голова - не столько от выпитого мёда, сколько от внезапно нахлынувшей новой жизни. Он не был так оглушён даже в тот день, когда Торвалд признал его сыном….
 ***
Чудной зверь - человек, страшное дело - привычка. Раб мечтает обрести свободу. Ему кажется - лишись он ошейника, получи право носить волосы, распоряжайся сам собой - и всё, больше ему от Норн ничего не нужно. После года вольной жизни вольноотпущенник жалуется на свою долю не меньше бывшего раба, по-прежнему клянёт жестокий мир, упрекает богов. Вот если бы стать ему бондом. Бонд, в свою очередь, завидует купцу-вику. Вик поглядывает на ярлов. Ярлы - на хёльдов. И так до самого конунга. А уж тот, выше которого лишь боги, желая уподобиться им, начинает ломать привычный уклад, строить свой Асгард. Подобно Олаву Трюггвасону. Довольны ли своей долей боги? Вряд ли…. Они тоже когда-то были людьми. Иначе откуда бы взялся коварный ас Локи? Из-за чего бы разразился Рагнарек? Так уж устроены двуногие существа: от раба до Отца Ратей - все мечтают о большем и быстро пресыщаются достигнутым.
 ***
Неделю Ядгерд ходил по Ржавой Сопке словно во сне. Месяц охал и разводил руками, слушая Гарма. Бывший пастух и подумать не мог, что усадьба приносит столько серебра. Да, он и раньше ужинал за одним столом с рудокопами и рудожогами. Знал, что каждое утро худые рабы отправляются на болота выкапывать и обжигать коричнево-красные камни. Усадьба и название получила из-за них. Задыхался вместе с другими, когда ветер дул со стороны ям для обжога. Провожал каждые полгода в Говорящие Камни подводы с тёмными в красных оспинах блинами сырого железа. Но то, что на всём этом держится богатство Торвалда хёльда…. Об этом он никогда не думал. Воистину, отец пытался вынести из разгорающегося пожара самое ценное.
Кроме Торвалда и толстого раба, а теперь ещё и Ядгерда об истинном назначении Ржавой Сопки не знал никто. О том, как Гарм умеет хранить хозяйские тайны, могли бы рассказать два старых раба-пастуха. Если бы имели языки. В давние времена, когда рудники на болотах только начинали работать, они, пригнав скот на дальнее пастбище, проболтались работникам Гнуди Кнута о том, что новый управляющий всё чего-то копает, копает и копает. С тех пор они больше не говорили, зато один их вид и неразборчивое мычание предупреждали остальных о вреде болтливости. Не зря Торвалд дал эринскому рабу имя стража Хель.
Локи и отродья его! Слушая Гарма, Ядгерд вспомнил, как пытался рассказать Вёлмунду о жизни в усадьбе. Например, о молодых рудокопах, выглядящих древними стариками. Слава Одину - сына хёвдинга не интересовало ничего, кроме битв. Он, скорее всего, пропустил слова приятеля мимо ушей.
Волна восхищения схлынула. Потом отступил прилив удивления. Ядгерд свыкся с ролью хозяина в Ржавой Сопке. Нет, ему не стало скучно. Он не мечтал покинуть лесную глушь, чтобы тратить приносимое ей серебро где-нибудь в более весёлом месте. Сперва он примерил усадьбу на себя. Гарм, как и полагается верному слуге, помог попасть в рукава обновки. Ядгерд застегнул одну пуговицу, другую… Усадьба пришлась впору.
 Летом, входящий во вкус сын хёльда, велел копать руду на новом месте. На острове, в сердце трясины. Снятые с пастбищ рабы проложили гать всего за неделю. Один из хирдманнов оказался сыном кузнеца. Ядгерд велел заложить кузницу. Подводы с Говорящих Камней не приходили. Сырое железо скапливалось в амбарах. Почему бы ни попробовать? Конечно, никто не собирается делать кольчуги. Не каждому кузнецу под силу такое. Но оружие… Отцу понравится эта затея.
Зима на крыльях вьюг ворвалась в Ржавую Сопку. Подвод из центральной усадьбы всё ещё не было. Ядгерд не волновался. Идёт война. Зачем отцу показывать свеям, данам, ярлам и хёльдам свои тылы? Ржавая Сопка лесное захолустье. Место для прижитого с рабыней сына. Никто не должен догадываться, что Торвалд там, а Ядгерд здесь готовят возвышение рода Торвалдсонов. В конце концов, и Эйрик Кровавая Секира не родился конунгом. А повелитель Гренландии? Кто не знает, что Эрика Рыжего дважды объявляли вне закона. Главное изгнать из фьордов христиан.
Христиане… Вот что заботило Ядгерда и мешало спокойно жить. Пока отец и хирдманны сражаются с Олавом, решившим стать Святым, Белый Христос вечер за вечером появляется у очага Ржавой Сопки. Не сам конечно - в сагах Гарма. Управляющий и раньше любил рассказывать о своём боге. Ядгерд, тогда ещё пастух, слушал их с не меньшим вниманием, чем саги слепого Ганглери, хирдманна ставшего скальдом после потери зрения. Интересно послушать о подвигах богов и своих, и чужих. Ганглери умер, когда Ядгерда ещё даже не забирали в Спящий Ключ. Некому стало повторять речи Высокого, описывать подвиги Тора, пугать Рагнареком. Белый Христос Гарма одержал бескровную победу.
Управляющий не упускал момента поведать рабам о деяниях своего бога и учеников его. Естественно, ни хирдманны, ни Ядгерд, помнящий, что он сын того, кто разграбил святилище и поверг идола чужого бога, не слушали Гарма. Но рабы… На шеях у некоторых сын хёльда заметил грубые крестики, вырезанные из рябинового корня. Всё чаще и чаще вспоминались слова Торвалда о крысах. Может действительно перерезать глотку управляющему? Ядгерд бросал взгляд на Гарма. Окружённый рабами, он учил их прощать обиды и благословлять гонителей. Нет, вряд ли хватит духу. Вот если бы эринец сделал что-нибудь такое… Ядгерд проклинал себя за малодушие. Это всё оттого, что он сын рабыни. Вёлмунд тут вряд ли стал колебаться.
 ***
В один из дней сын хёльда посетил часовню. Хотелось увидеть идола, о котором услышал в памятную ночь. Гарм за год до приезда молодого хозяина перестроил святилище Белого Христа. Аромат сосновой стружки всё ещё пытался пробиться сквозь плотную стену чужеземных благовоний. У дальней стены Ядгерд разглядел обтянутый бархатом алтарь. Над ним возвышался крест с распятым человеком. Сын хёльда вздрогнул. В дрожащем пламени свеч Белый Христос показался ему живым. Капли крови из пробитых ладоней и с ободранного лба вот-вот сорвутся на дорогую ткань. Рёбра готовы прорвать бледную кожу. Рот застыл в беззвучном крике. Глаза с мольбой воззрились на Ядгерда, словно в силах того было прекратить вечную муку. Юноша зажмурился. Неужто есть мастера, коим под силу, почти под силу, оживить дерево, поселить в нём боль.
- Он принял смерть, спасая нас.
Ядгерд развернулся. Гарм! Кто же ещё.
- Сын Божий, принял на себя грехи наши - прошлые и будущие. Он защищает нас перед своим Отцом Небесным….
- Я пришёл не для того, чтобы поклониться твоему богу, - юноша походил на помощницу Фрейи, разве что не шипел и не размахивал когтистой лапой.
- Наш Господь не ждёт, когда неразумные чада придут к нему. Он сам является к грешникам. Нам остаётся только распахнуть сердце для Слова Истины….
- Рассказывай эти глупости рабам….
- Для Спасителя нет рабов и хозяев, все мы рождённые во грехе…
Рука Ядгерда метнулась к левому бедру. Ладонь легла на рукоять короткого меча.
- Не смей так говорить о моей матери, раб!
Хищное лезвие упёрлось в шар живота. С толстых щёк Гарма исчез румянец.
- Я не хотел обидеть тебя, сын хёльда, - лепетал управляющий. - В Священном Писании сказано, что плоть человеческая - есть вместилище греха… Потому и…
- Хватит, - Ядгерд понял, что и в этот раз у него не хватило духу. - Белый Христос побеждал великанов?
- Нет, - Гарм с опаской поглядывал на меч.
- Он сражался с Мировым Змеем? Усмирял Фенрира? Спускался в Хель?
- Нет.
- Так что же он делал?
- Нёс Слово Божие и принял муку за род людской
- Всего-то!
- Это очень много, хозяин. Он научил людей милосердию. «Возлюби ненавидящего тебя, - призывал Господь, - благослови обидевшего. Не причини боли ближнему»…
Ядгерд глянул на идола. Нет, простая деревяшка. Бьярмы из моржовой кости и не такие фигурки вырезают.
- Мой отец утопил в крови ваше святилище. Поверг вашего бога. Его хирдманны перебили жрецов. Ты живёшь, потому что ему так захотелось. Ты говоришь, твой бог тебя любит? Где он был в тот день? Или он привык переносить оскорбления?
- Ты изменился, Ядгерд…
- Отвечай!
- Неисповедимы пути Господни. Ему было угодно призвать братьев моих…
- Братьев?
- В обители, разграбленной Торвалдом, мы называли друг друга братьями. Братьями во Христе.
- И ты не отомстил за братьев?
- Господь определил мне другое назначение.
- Какое?
- То известно лишь Господу…
- А сам ты не знаешь?
- Я выполняю Волю Его.
- Какую?
- Неисповедимы Помыслы Божьи…
Ядгерд снова посмотрел на Белого Христа. Нет, замечательная работа. Уж не сам ли Вёлунд, повелитель светлых альвов, создал эринского идола. Ветки терновника на челе, словно только что сорваны, ткань на чреслах легла складками, дорожки слёз на щеках. Огромные, выплёскивающие страдание глаза… Страдание? Волосы на макушке Ядгерда зашевелились. Белый Хритстос улыбался! Да, то, что казалось гримасой боли, на самом деле, было… Было… Было ехидной ухмылкой. Белый Хритсос лишь притворялся слабым. Кто бы ни были его палачи - они просчитались! Они не казнили его! Они выполнили его волю! Он сам хотел этого! А хирдманн-предатель… Иуда, кажется… Он ещё покончил с собой… Он не предал на самом деле… Он выполнил желание Белого Христа. И сейчас, умирая на кресте, коварный бог смеялся над ними. И над палачами, и над Иудой, и над Ядгердом. Один Всемогущий! Он хуже Локи!
- Твой бог когда-нибудь бывал в Асгарде?
- Так вы называете прибежище своих демонов? - Гарм видел произошедшую с юношей перемену. Управляющий осмелел. - Ты можешь убить меня, сын хёльда, но я скажу правду - Сыну Божьему там нечего делать!
- А если бы он сразился с Тором.
- Иисус не сражался с бесами, он изгонял их. Одного слова Сына Божьего было достаточно, чтобы создания Преисподней….
- Он трус, Гарм, - Ядгерд направился к выходу. - Всего лишь трус…
- Ты возвысился лишь благодаря Воле Его! Вспомни, что было до того, когда Торвалд…
- Тогда я был рабом, Гарм. Всего лишь рабом, искавшим утешения. А теперь, - голос Ядгерда звенел, - я сын хёльда. Сын человека перебившего твоих братьев. Сын человека, которому ты не отомстил. Мне не нужен бог рабов! Мой отец воюет с христианами, Гарм! Если ты не прекратишь смущать умы рабов, я убью тебя! Нет, сначала я сожгу твоё святилище, а потом прикончу тебя! Посмотрим, будет ли на это воля его!
Ядгерд вышел из часовни.
 ***
Дороги ещё не просохли после весенней распутицы, когда к воротам Ржавой Сопки вышел отряд в два десятка хирдманнов. Исхудавшие и потрёпанные, они выглядели так, словно болотные тролли выставили на их пути огромное войско. Ядгерд смотрел на обессиленных викингов, входящих в ворота усадьбы и понимал - вместе с ними пришли несчастья. Юноша чувствовал, как они по-хозяйски располагаются в Ржавой Сопке, изгоняя прочь покой и благополучие.
Двое воинов втащили носилки. Ядгерд с трудом узнал Вестгама. Старик напоминал выходца из Хель. Он жестом подозвал сына хёльда.
- Наш разговор не для чужих ушей, - голос, от которого бежали мурашки по спине, когда колдун пел заклятия, куда-то исчез, Ядгерду пришлось склониться к самым губам старика.
- Ты ранен, Вестгам.
- Самым беспощадным из врагов. Имя ему старость, - колдун заметил маячащего неподалёку Гарма. - Пусть бывший жрец Белого Христа придёт к нам. Он может дать совет…
 ***
Ядгерд велел отнести старика в главный зал, поближе к очагу. Как отец его год назад, он запретил рабам входить в дом до особого распоряжения. У пылающего очага собрались сын хёльда, управляющий, Вестгам и двое хирдманнов. Их тоже велел позвать колдун.
Старик кутался в медвежью шкуру и жался к огню, но его тело, в коем, похоже, остались только кости и кожа, то и дело сотрясала крупная дрожь.
- Не думал, что на веку моём сбудутся пророчества вельвы, - и треснувший в огне сучок, и порыв ветра за стеной заглушали голос Вестгама. Собравшимся с трудом удавалось различать слова старика. - Сумерки Богов…. Рагнарек… Не коварный ас губит Мидгард… Конунг Олав, - колдун старался говорить быстро, словно боясь, что Хель не позволит закончить. Правая сторона его лица стала неподвижной, отчего речь Вестгама то и дело переходила в невнятное шамканье. Старик раздражался, разминал здоровой рукой непослушную щёку, на глазах его выступали слёзы бессильной злобы.
- Успокойся, Говорящий с Богами, - вмешался один из хирдманнов - Гуннар Олень. - Битва ещё не проиграна. Торвалд хёльд ведёт дружину. Усадьба укреплена. Мы выстоим. Тебе станет лучше после отдыха.
- Я не увижу вашей победы, Гуннар. Хель держит меня за правую руку. Сын хёльда – ваш командир… Воля Торвалда… До его прихода…. Я спас когда-то тебя, Гарм… Не предай Ядгерда… Там - твои братья… По вере… Здесь…
- Клянусь Святым Патриком и Пречистой Девой, - управляющий перекрестился. - Я не брошу молодого хозяина.
- Хорошо… Такие клятвы вы не нарушаете… Я жил в Миклаграде.. у франков… Подобные тебе клятв не нарушают… Олав… не христианин… не такой… Убийца… С Торвалдом беда… Он не просто берсерк… Сломавшийся берсерк… Ещё один приступ…., - Вестгам впал в забытьё.
- Что случилось? - сын хёльда попытался дать колдуну целебного отвара. Вестгам что-то пробормотал, так и не приходя в сознание.
- А ты не видишь сам, Ядгерд ярл? Тебя, наверное, теперь стоит называть именно так? - Гуннар запрокинул голову, разглядывая что-то на потолке. - Нас разбили! - он втянул воздух сквозь сжатые зубы. - Оставь старика, Ядгерд ярл, ему действительно уже не поможешь. Я удивляюсь, что он вообще пришёл в себя… Впервые за три дня…
- Что с отцом?
- Торвалд хёльд поклялся, что на его земле Олав захлебнётся в крови. Мы расстались перед битвой у Говорящих Камней.
- У центральной усадьбы?
- У пепелища усадьбы. Отступая, Торвалд сжигает всё. Местные бонды ненавидят его - хёльд уничтожает не только своё имущество. Он приходит в ярость, если Олаву остаётся хотя бы треснувшая миска.
- Сигмунд хёвдинг?
- Пирует в Валгалле. Если туда берут после «кровавого орла».
- Не может быть!
- Может, ярл, может. Ещё прошлой весной я удивился бы не меньше тебя. А теперь… Мы загнанные волки, парень. Мы бежим и огрызаемся, а Олав не даёт нам ни дня на отдых.
- Королю, познавшему свет Истинной Веры присуще милосердие. Покаяние…, - начал Гарм.
Гуннар несколько мгновений смотрел на управляющего, потом расхохотался.
- Милосердие?! Олав не знает таких слов!
- Где войско хёльда? - Гарм поднялся со скамьи. - Я отправлюсь туда. Я вразумлю хозяина. Пусть не принимает Слов Господних, но пусть покается и смирится. Потом я отправлюсь к королю. Я буду взывать к его терпимости. Я напомню ему подвиг того, чьё слово спасло его. Я укажу места в Священном Писании. Победа веры в Христовой не в пролитии крови язычников, а в милосердие к заблудшим. Промысел Божий не в уничтожении язычников, а в обращении их к Свету. Пусть проявит милосердие к падшим. Кто знает, может хозяина, тронутого великодушием врага своего, коснётся Длань Его?!
- Что мелет этот болтун? - Гуннар с интересом смотрел на раскрасневшегося толстяка.
- Хочет пойти в войско отца.
- Что он там забыл, Фенрир меня сожри!
- Думает, уговорить Торвалда отступить, а Олаву передать слова Белого Христа.
- Локи и Хель! Интересно, кто его первым повесит? Торвалду нужна сотня воинов, а не болтливый раб. Что Олаву слова какого-то Белого Христа, когда есть возможность наложить лапу на земли хёльда? Он полоумный?
Гарм хотел что-то ответить, но Ядгерд жестом приказал молчать.
- Неужели всё так плохо? - обратился он к Гуннару.
- Плохо? Не то слово, ярл! Хуже бывало, когда в одном их походов нас обложила дружина франкского конунга. Но и в тот раз у нас была надежда пробиться к драккарам. Теперь нам некуда отступать. А Олав, почувствовав кровь, не позволит зализать нам раны. К тому же…. Хёльд. С ним что-то происходит. Его боятся даже собственные хирдманны. Он либо молчит и точит оружие, либо с отрядом уцелевших орингов нападает на авангард Олава и разоряет бондов… После гибели Хрольва пираты слушаются только его…
- Чёрный Бык мёртв?
- Лучше спроси, кто выжил из воинов, год назад ушедших на юг? Сперва всё было замечательно. Мы заняли с десяток усадеб. Серьёзных стычек почти не происходило. Отряды Олава отступали, едва обнажив мечи. Мы ещё смеялись над трусостью конунга. Сигмунд пророчил, что к следующей весне каждый хирдманн станет если не хёвдингом, то уж, наверняка, хёльдом. Драккары Хрольва и Эйвинда Болото не пропускали к землям Олава купцов. Хёльд орингов хвастался, что осенью Олаву придётся подобно Белому Христу кормить своё войско одним караваем… Лазутчики донесли о желании Олава посетить весенний тинг. Нам указали хутор, где он собирался остановиться с малой дружиной. Замечательная возможность! Особенно много кричал Эйвинд Болото. Он предлагал напасть с моря, лишить конунга судов, загнать в глубь побережья, а там дело закончат дружины Торвалда и Сигмунда. Мы попали в ловушку, Ядгерд. Олав умеет воевать. Едва дарккары Эйвинда и Хрольва пошли во фьорд, едва воины собрались покончить с отрядом конунга, со стороны моря путь к отступлению перекрыла огромная флотитлия. Выжившие в той битве говорят, что никогда не видели столько дреков, драккаров и ладей в одном фьорде. Дружины Торвалда и Сигмунда подошли, когда от наших судов оставались обломки, а спасшиеся оринги и люди Эйвинда выбирались на берег, чтобы попасть под мечи и секиры отряда конунга. Он оказался не таким уж малочисленным. Ещё и дружины с судов Олава. Торвалд всё равно полез в драку, но уже и младенцу было понятно - эта битва проиграна. Олав сделал то, что собирался Эйвинд Болото - оттеснил нас в глубь побережья. К разорённым нами усадьбам. К обозлённым бондам. Мы пришли сюда победителями, победителями надеялись и уйти….
В тот день мы ещё не думали, что вместе с битвой проиграна и война. Несколько смельчаков пробрались в лагерь конунга, чтобы сжечь их суда. Они принесли страшные вести. Эйвинд Болото и трое его помощников попали в плен. Эйвинд называл себя могучим колдуном, Олав и казнил его соответствующе. Его с помощниками связанными оставили на крошечном островке, обнажившимся во время отлива. Эйвинд держался, как и подобает викингу. Лазутчики говорят, что когда над головами колдунов сомкнулся прилив, вода в том месте ещё долго бурлила, и слышались проклятия Эйвида. Олав настолько уверен в силе Белого Христа, что даже не завязал глаз и не заткнул ртов Говорящим с Богами. Хрольва Чёрного Быка захватили без сознания. Он не молил о пощаде, не покупал жизни ценой предательства. Он хотел умереть как настоящий хёльд.
- Ты выступил на стороне Одина? - рассмеялся Олав. - Кажется, его называют асом висельников. Так и умри, как подобает беглому рабу и язычнику.
Хрольв лишь заскрипел зубами в ответ. Он сам накинул петлю, сам сделал шаг с камня. И когда его тело забилось в петле, когда хрустнули позвонки, когда лицо побагровело, а глаза вылезли на лоб, у хёльда орингов хватило сил плюнуть в сторону Олава Трюггвасона.
Торвалд был в ярости. Он чуть не зарубил лазутчиков принесших дурные вести, но не сжёгших ни одного вражеского драккара. Потом он начал требовать немедленного сражения. Вестгам и Сигмунд приложили немало сил, удерживая твоего отца. Может, и зря его тогда не послушали. На следующий день к Олаву пришло ещё полсотни драккаров. Мы сражались уже не против конунга, против страны….
Не знаю, что задумал Сигмунд хёвдинг.. Не зря его прозывали Двуязыким. Через неделю отступления, он исчез с десятком хирдманнов. Не думаю, что он хотел предать. Сын его оставался в лагере. Наверное, хёвдинг хотел устроить сражение слов, там, где мечам пришлось отступить. Из отряда его вернулся только один человек. Олав отрезал ему язык и уши, в руках он держал человеческое сердце… Сердце Сигмунда. Мы поняли – конунгу не нужна победа, ему нужны наши жизни. Потому он и позволил нам пройти в глубь своих земель.
- Что с Вёлмундом?
- Сын хёвдинга в Валгалле. После смерти Сигмунда он изменился. Никто не слышал от него бахвальства. Он о чём-то долго разговаривал с хёльдом. Торвалд дал ему два десятка хирманнов. Я не видел более отчаянных бойцов. Из молодого ясеня меча вышел бы замечательный воин. Во всех наших стычках он не думал об отступлении. Все понимали - Вёлмунд мстит за отца. Но слишком много ведьм битв хранят жизнь конунга. А такие бойцы, как сын Сигмунда надолго не задерживаются в Мидгарде. Их место рядом с Отцом Ратей…
С боями мы отступили на земли Торвалда. Твой отец сжигал за собой всё. Имей он возможность уничтожить саму землю, по коей нас преследовал Олав, он не раздумывал бы ни секунды. Битва разгорелась у Говорящих Камней. Сигню хозяйка и твои сёстры ещё в начале войны на ладьях Рагнара Прекрасного отправились в Исландию. Родич Торвалда обещал просить помощи у тамошних хёльдов. Но, ярл, своя рубашка ближе к телу. Никто не пришёл к нам на помощь. Даже Свейн и Сидгирд, проклинающие Олава на каждом тинге, до сих пор не соберутся отомстить ему…
В ночь перед битвой Вестгам закрылся в святилище. Не знаю, к каким богам он обращался, каких духов вызывал, какие отвары пил, но утром мы его нашли таким, каким ты его сейчас видишь. Даже Торвалд на время пришёл в себя… Он велел привезти колдуна на Ржавую Сопку и готовить усадьбу к обороне. Я думаю, ярл, скоро в эти ворота войдут остатки нашей дружины….
- То не есть утверждение милосерднейшего учения, - пролепетал Гарм. - То есть злодеяния достойные Ирода. Если бы наместник Христа знал о беззакониях…
- Ты всё ещё взываешь к тому, с чьим именем идёт Олав? - Вестгам с трудом поднял веки.
- С именем Сатаны идёт он! Филистимлянин! Да не сотворится злодеяния с именем Сына Божьего на устах!
- Не слово я вам принёс, но меч…, - Вестгам улыбнулся половиной лица. - Я изучал слова твоего бога… Имя его заботит больше, чем вершимое с ним на устах… Тому, кто его примет… Белый Христос простит любые злодеяния… Ты…. Слишком много читал… мало жил…
Тело Вестгама выгнулось, из груди вырвался хрип.
- Наставник! - Ядгерд смотрел в остекленевшие глаза старика, на стекающую из уголка губ слюну. Колдун, столько раз, изгонявший Хель от ложа других, не смог победить дочь Локи, когда она явилась к нему.
 ***
Торвалд появился через неделю. Тех, кто пришёл с ним, уже никто бы не осмелился назвать хирдманнами. Объявленные вне закона беглецы, у которых горит под ногами земля. Осунувшиеся лица, погасшие глаза, порубленные доспехи - так, наверное, будет выглядеть войско, высаживающееся с корабля из ногтей мертвецов в день Рагнарека.
- Отец! - Ядгерд поймал поводья гнедого жеребца.
Жёлтое лицо хёльда осталось неподвижным. Налитые кровью глаза смотрели сквозь сына.
- Мои распоряжения? - Торвалд тяжело вылез из седла. Несмотря на худобу и усталость, его тело излучало какую-то особую силу. Силу губительную для обычного человека. Хирдманны старались держаться подальше от хозяина, словно страшились обморозиться в этой древней мощи, что под стать инеистому великану, но губительна для смертных.
- Мы укрепили усадьбу, насколько возможно, - сообщил Гуннар.
- Битвы, две проигранных битвы… Две усадьбы, четыре фермы бондов, - Торвалд шёл по двору, глядя себе под ноги. Люди расступались перед ним, даже Гуннар и Ядгерд держались на расстоянии. - Они называют себя овцами… Овцами Белого Христа… Я - волк… Затравленный волк… Но у Фенрира ещё остались зубы… Сколько людей?
Гуннар не сразу понял, что хёльд обращается к нему.
- Сколько людей в усадьбе, я спрашиваю?! - взревел Торвалд. Гнедой жеребец, почуяв гнев хозяина, встал на дыбы.
- Тридцать хирдманнов и полсотни рабов.
- Рабов в жертву. Одину, Тору, Локи, валькириям, альвам… всем! Пусть напьются крови в своём Асгарде! Во всех девяти мирах! Пусть о щедрости Торвалда хёльда складывают саги! Пусть Вестгам приготовит жертвенник.
- Вестгам мёртв…
- И он?! - на губах Торвалда выступила пена. - И он меня предал! Предательство! Сплошное предательство!
- Хозяин, - Гуннар схватил хёльда за рукав, тут же отдёрнул руку. - Дело твоё, но, по-моему, рабов стоит оставить. В случае осады их можно вооружить. Я приказал вырыть колодец. Твоя лесная усадьба - замечательное место. Пока не высохнут болота, она неприступна. А летом… Может, всё-таки, даны и свеи выйдут в поход…
Торвалд глянул на своего хирдманна. Губы его тронула улыбка.
- Знаешь, что Гуннар? - хёльд шептал почти, касаясь, уха воина. - Нет никаких данов и свеев. Морок! Колдовство! Нет Эрин! Нет франков! Нет Каменного Леса! Нет Говорящих Камней! Нет Спящего Ключа! Есть мы - здесь! Олав - там! - он перешёл на крик. Перепуганные рабы жались к стене амбара. Воины хмуро смотрели на предводителя.
- Тебе требуется отдых, хёльд, - Гуннар, стиснув зубы, взял Торвалда за локоть. - Пройди в дом. Сон пойдёт тебе на пользу.
- Сон, - неожиданно согласился хозяин Ржавой Сопки. - Мне нужен сон, - он направился к усадьбе. Остановился на полдороги. - Что-то ещё… - он тёр виски. - Что-то важное…, - покрасневшие глаза Торвалда блуждали по двору. С минуту он смотрел на Ядгерда. Лицо хёльда расцвело. Таким его уже давно не видели. - Сын мой! - он шагнул в сторону юноши. Ядгерду хотелось, плюнув на всё, броситься на шею отцу. Успокоить его, постаревшего и лишившегося всего. Но… Перед глазами стоял безумец, каким Торвалд был мгновение назад. Ядгерд застыл на месте.
- Сын мой! - пальцы хёльда легли на плечи юноши. - Ты вырос! - Ядгерд только что заметил - ему не приходится задирать голову, заглядывая в глаза отцу. - Прости меня, сын мой! - лицо хёльда скривилось, словно, поселившийся внутри Фенрир ухватил зубами сердце. - Помнишь, год назад… Пожар не удался, сын мой… Прости…
- Отец всё будет, как ты хотел…, - Ядгерду искренне в это верил. - Вот увидишь.
- Да! - лицо Торвалда обратилось в камень. - Я знаю, что делать. Никто не назовёт моего сына рабом!
 ***
С Торвалдом произошло чудо. Так говорили все, кто был в походе. Ушли приступы священной ярости, достойные берсерка, но вредящие человеку, который стоит во главе дружины. Хёльд больше не призывал жечь и разорять. Он собрал совет из хирдманнов и разрабатывал план обороны. Торвалд велел избавиться от выплавленного железа. Амбары полные продовольствия сейчас гораздо важнее. Рабов, избежавших жертвоприношения отправили на охоту. Лишь иногда, при упоминании имени Олава, в глазах хёльда вспыхивал огонёк безумия. Но Торвалд сразу же брал себя в руки.
- Ты приносишь удачу, сын хёльда, - ни раз повторял Гуннар. - Эх, быть бы тебе в походе с самого начала.
Торвалд приказал разрушить все гати. Теперь в усадьбу вёл только земляной вал, насыпанный в незапамятные времена. На нём поставили двойной частокол. Летом хирдманны переселились поближе к укреплению в наспех срубленный дом. Действительно, затравленный волк ещё мог кусаться.
 ***
Первые отряды Олава появились к середине лета. Несколько раз воинов конунга скидывали в трясину. Однажды им почти удался штурм частокола. Олав не собирался прощать последнего из мятежников.
Рабы сутками пропадали в лесах к северу от усадьбы. Здешнее зверьё уходило всё дальше и дальше от мест, наводнённых жадными охотниками. Торвалд ночевал у частокола. Ядгерд, если не считать четырёх старых рабынь остался в усадьбе один. Как бы хотелось быть рядом с отцом и хирдманнами. Кровь побратима взывала об отмщении.
- Имей терпение, сын мой, - повторял Торвалд. - Твоя битва ещё впереди. Крысы! - срывался он на крик. - Жадные крысы!
 Приступы ярости вернулись, но к радости Ядгерда, они хотя бы не укрывали рассудок ярла багровой пеленой. Хёльд стал часто бывать в святилище. И что странно, в часовне Гарма. В такие дни управляющий, если не руководил заготовкой мяса, не отваживался войти туда.
 ***
Ядгерд проснулся от треска. Не дожидаясь, пока ему откроют (да и кто бы это сделал? Усадьба пуста) Торвалд выломал дверь.
- Что…, - Ядгерд приподнялся на лежанке.
- Они прорвались! - в одной руке Торвалд держал факел, в другой окровавленную секиру. - Олав как-то перешёл топь… Они скоро будут здесь… Бери меч.
- Отец!
- Меч! - зарычал Торвалд. С перепачканным копотью и кровью лицом он походил на тролля. - Во двор! - приказал он, увидев клинок в руках сына.
Хёльд сильно припадал на левую ногу. Из раны на плече хлестала кровь. Ядгерд подивился, как только отец держится на ногах.
- Тебя надо перевязать, - предложил он.
- Не говори глупостей! - хёльд пересёк двор, воткнул факел в стену святилища, встал в боевую стойку. - Нападай!
- Что?! - Ядгерд попятился.
- Нападай на меня!
- Юноша отступал до тех пор, пока не упёрся спиной в угол сарая.
- Нападай, тролли тебя забери! - зубы хёльда сверкнули в пламени факела. - У нас нет времени!
- Отец…
Да я твой отец! Я приказываю тебе! Нападай!
- Я не могу…, - ладонь Ядгерда выпустила рукоять.
Торвалд бросил оружие. В два шага оказался рядом с перепуганным сыном.
- Пойми, - он обнял юношу. - Эти крысы будут здесь с минуты на минуту. Я был плохим отцом… Но ты - единственное, что у меня осталось… Ты моя кровь! Торвалдсон! Я не отдам тебя Олаву. Я хочу встретиться с тобой в Валгалле, - хёльд вернулся к секире, поднял оружие. - Нападай!
Ядгерд чувствовал, как по щекам его бегут слёзы. Умирать не страшно. Страшно…. Он не знал, что страшно, но едва сдерживал крик ужаса.
- Нападай или будь проклят!
Юноша поднял меч. Так и не пришлось поучаствовать в настоящей битве. Вот Вёлмунд… Его мечта сбылась… И отец…
- Докажи, что ты сын хёльда, а не раб!
Да, он не раб! Он сын хёльда!
- Нападай!
- Ааааааа! - Ядгерд зажмурился и, выставив клинок перед собой, бросился на отца.
 ***
Торвалд отбросил секиру. Глаза словно наполнились раскалённым железом. Оно жгло веки, срывалось с ресниц, бежало по щекам, почему-то оказывалось солоноватым на вкус. Стены усадьбы расплывались и шли волнами. Наверное, из-за потери крови и ещё из-за этой жгучей гадости, что всё льётся и льётся из глаз. Он поднял тело Ядгерда. Валькирии уже вводят юношу в чертоги Одноглазого.
- Я скоро, сын мой, - прошептал хёльд. - Совсем скоро.
Торвалд внёс тело в усадьбу. Усадил на почётное место.
- Ты лишил меня всего, кроме сына, Олав Трюггвасон, - он смотрел в бледное лицо юноши. - Мы скоро встретимся.
Хёльд подбросил дров в очаг. Взял масляный светильник. Швырнул в огонь. Пламя взметнулось. Торвалду показалось, что на синих губах Ядгерда мелькнула улыбка. Он улыбнулся в ответ.
- Скоро, сын мой, скоро.
Следующий светильник разлетелся о бревенчатую стену, оставив масляные потёки. Не чувствуя боли, Торвалд зачерпнул из очага горсть углей и бросил в натекающую лужицу. Пламя сначала робко, потом увереннее и увереннее побежало по стене, жадно облизывая брёвна и хватая ковры.
- Не каждый конунг удостаивается такой тризны, - он в последний раз посмотрел на сына и вышел из дома.
Торвалд поднял секиру. Посмотрел на часовню.
- Ты пришёл на мою землю, Белый Христос. Ты разжёг войну. Может и почётно назваться твоим рабом. Но не Торвалду хёльду и не его сыну. Мы отправляемся в Валгаллу! Слава Одину!
Торвалд шагнул навстречу, вбегающим в ворота усадьбы хирдманнам Олава…

 2003.г.









 

 Царевна-Лягушка



Знаете ли вы, что такое смерть? А знаете, как чувствует себя умирающий человек? Если вы считаете, что в этом есть что-то страшное, то глубоко ошибаетесь. Вам приходилось когда-нибудь ждать автобус, не зная, когда он должен прийти? Тогда вы можете понять мои чувства после того, как я узнал, что неизлечимо болен и, скорее всего, в ближайшее время должен буду окончить своё земное существование. Мне запретили всё, что можно запретить. Если бы можно было запретить дышать, так как это тоже влияло на здоровье, то мне запретили бы и это. Меня кормили всякими витаминными суррогатами и пичкали лекарствами в целях поддержания всё того же здоровья. Кстати, зачем умирающему нужно крепкое здоровье? Может быть, путь на небеса состоит из сплошной полосы препятствий? А чтобы попасть в преисподнюю необходимо отжаться не менее двадцати раз, а потом сдать километровый кросс? Это я пытался выяснить у медсестры, но девушку больше интересовали различные шприцы и иглы, а также процесс их вкалывания в моё тело. Она это делала с подкупающим самозабвением. Порой мне начинало казаться, что игла проходит сквозь меня, и лекарства впрыскиваются в матрас, наполняя его несокрушимой богатырской силой. Конечно, это лишь выдумки свихнувшегося от скуки приговорённого к смерти, на свидание, к которому палач почему-то не торопился.
 Девушка собирала инструмент и уходила, а я оставался в одиночестве. Первое время я ожидал, что вот-вот начнёт останавливаться сердце, мне не хватит дыхания, руки и ноги окаменеют, и я (наконец-то!) покину бренную оболочку. Но ничего похожего не происходило. Тогда я начал мысленно прощаться со всеми и вся. После того, как я в десятитысячный раз прокрутил список всего, с чем я хотел проститься, мне это тоже осточертело.
И вот однажды, когда я не думал ни о чём и блуждал по белому потолку, что-то резануло меня по глазам. Такое иногда бывает: идёт человек, идёт, и вдруг раз – и споткнулся, оглянется – место вроде ровное, под ногами ничего нет. Также и со мной. Свет не яркий, потолок белый, а всё-таки что-то такое, за что глаз зацепился. Напрягая зрение до боли в глазных яблоках, я ещё раз прошёлся взглядом по потолку, исследуя каждый миллиметр. И вот сквозь навернувшиеся слёзы я увидел её…..
 Маленькая, почти не заметная трещинка проходила сквозь побелку, словно расщелина по вечным ледникам. В ней не было ничего необычного и интересного, но мой взгляд прилип к ней. Я не мог читать, смотреть телевизор, разговаривать. Каждый раз мои глаза лихорадочно разыскивали на белом фоне чёрную трещину. Я лежал и смотрел в неё. Я забывал: кто я и где я, мысленно проникая вглубь чёрной бездны. Но чёрной она была в самом начале, потом мрак рассеивался, и в серо-лиловом тумане я видел нечто. Это было настолько необычно и безумно, что я не верил своим глазам. В обычной заурядной трещине я видел целый мир: леса, реки, моря, степи, но самое главное – я видел города, которые невозможно увидеть на земле и нельзя описать обычными земными словами. К сожалению, разглядеть всё подробно мне мешала густая серо-лиловая пелена, а также то, что меня постоянно кто-нибудь отвлекал. Я был вынужден покидать волшебный мир, принимать ненужные лекарства, есть опротивевшие витаминные каши, отвечать на глупые вопросы. Я больше не ждал смерти, я ненавидел и боялся её. Она могла прекратить мои путешествия в волшебный мир и навеки погрузить меня во мрак.
День начинался как обычно: надоевший ритуал принятия лекарств и еды был позади, я отправился в путешествие по неизвестным мирам. Если этот мир обладал атмосферой, в земном значении этого слова, то можно было сказать, что в воздухе чувствовалось напряжение. Какое-то шестое чувство подсказывало мне, что здесь что-то не в порядке. Даже обычный туман из серо-лилового превратился в кроваво-чёрный. Так и не разобравшись в чём дело, я был вынужден возвращаться назад. Наступило время экзекуции уколами. Медсестра, вопреки обычаю, была в довольно приподнятом настроении. Она что-то оживлённо рассказывала и задавала какие-то вопросы; но что она говорила, я не вспомню ни за какое вознаграждение. Мой взгляд был прикован к тому, что находилось за её спиной. Там сидел совершенно незнакомый мне человек. Девушка же, увлечённая своим рассказом, уже несколько раз проходила мимо него, игнорируя факт присутствия незнакомца. Он же с приветливой улыбкой внимательно смотрел на меня, и как мне показалось, нагло подмигивал.
-Кто это? – спросил я медсестру.
-Я. Вы меня не узнали? – удивлённо произнесла та.
-Да нет, сзади вас? – выдавил я, чувствуя, что кто-то из нас двоих, явно не в себе. Девушка обернулась, посмотрела в упор на незнакомца и весело произнесла:
-Шутите – значит выздоравливаете, очень хорошо.
-Какие шутки! – заорал я в бессильной злобе. - Вот… - я оборвал фразу на полуслове, так как незнакомец нахмурился и поднёс палец к губам, приказывая молчать.
-Ну, вы знайте меру, - надула губки медсестра, - шутки шутками, а кричать-то зачем. Я вон целый день на ногах, от одного к другому, и то не психую.
-Вы уж извините, пожалуйста, - попытался я сказать ровным голосом, пристально глядя на незнакомца; тот улыбнулся и одобрительно кивнул головой, - наверное, я просто не выспался.
Взгляд девушки стал мягче, и завораживающе-эротичнее, из учебного пособия я вдруг превратился в особу мужского пола (с неплохимым наследством, надо вам сказать):
-Ничего, ничего, бывает. Я тоже как не высплюсь, готова всех в клочки разорвать. А вы обязательно поспите. Ну ладно… До свидания.
Она, вихляя всеми возможными частями стройного тела в облегающем халатике, прошла мимо посетителя, все, также игнорируя его присутствие, повернулась в дверях и кокетливо улыбнулась:
-Ну и шуточки у вас.
Когда хлопнула входная дверь, незнакомец скользящей походкой (почти Майкл Джексон) подошёл к моей кровати, осмотрел меня и произнёс бесстрастным голосом:
-Привет, - он мерзко усмехнулся, - я бы сказал – здравствуй, но это вопрос спорный, поэтому - извини за фамильярность.
Что-то было в нём притягивающие и в то же время отталкивающие. Хотелось смотреть в его глаза; взгляд приковывал, лишал воли, затягивал в бездонную впадину, цвета ночного неба. Сотни слов пронеслись в голове, но пересохший язык отказывался повиноваться, и я с трудом выдавил:
-Кто вы?
-О, я не представился, извини, просто было забавно наблюдать, как твоя подружка пыталась меня разглядеть в пустом кресле. Знаешь, ей почти удалось, но для неё это слишком рано. Ну ладно. Я увлёкся. Вообще-то я очень болтлив, но прежде о деле. Итак, кто же я? Я тот, кого вы все боитесь, но к кому все же приходите. Я тот, кого знаете по имени, но не видели в глаза. Я тот, о ком много легенд, но ни слова правды. Я - Смерть!
Я понял глубину своей ошибки – сумасшедшим в этой комнате были не я, и не медсестра, сумасшедшим был этот тип, причём, наверное, буйным сумасшедшим. Он пристально посмотрел мне в глаза и вдруг неожиданно громко расхохотался:
 -Ой, не могу! Ты решил, что я буйнопомешанный. Нет, не отворачивайся. Я вижу насквозь твои мысли ещё до того, как ты их подумаешь. Признайся честно, считаешь меня параноиком?
Во мне вскипела злоба, словно вода в чайнике, поставленном на огонь. Я лежу тут совершенно беспомощный, напичканный лекарствами и диетическими завтраками, не в силах выгнать идиота, устроившего вакханалию над моей кроватью.
-Да! Да! Да! - заорал я не своим голосом, - Ты… Идиот… Придурок…. Хулиган… - я зашёлся в истерическом кашле, и как раз во время, так как не знал, что говорить дальше и каким образом заставить убраться незваного посетителя. Улыбка сползла с лица незнакомца, и он строго посмотрел на меня:
-Ну что же, я докажу тебе, что я то, за кого себя выдаю. Скажу больше – я позволю тебе выслушать одну историю, а после этого сделаю необычное предложение. Итак, ты готов? Один паренёк, в прошлом, слишком близко сошёлся со мной. Помнишь это:” This is the end! My only friend….. The end!” Я ему не поверил! Он хотел со мной встретиться и остаться живым. Ты не собираешься повторять эти глупости?

Он ещё спрашивал! Вспышка гнева отняла последние силы. Я чувствовал боль во всех суставах, пульсирующий молот ритмично стучал внутри моего черепа и съеденный завтрак, поднявшись по пищеводу, подступил к самому горлу. Не дождавшись ответа, незнакомец взял мою руку. Боль мгновенно пропала, но вместе с ней исчезло и моё тело. Нет, оно, конечно, оставалось на своём месте, но я совершенно не мог его ощущать и управлять им. Я чувствовал, как в жилах застыла кровь, и остановилось сердце, лёгкие перестали качать воздух, и жизнь осталась только в голове. Мои глаза, уши, рот были живы. Я мог видеть и слышать, но только для того, чтобы стать свидетелем жутких превращений моего гостя. Сотни, нет, тысячи масок промелькнули передо мной. Мужчины и женщины, дети и старики, уроды и красавцы смотрели мне в лицо и повторяли одну только фразу: «Ну что, видишь, кто я?» Заглушая жуткую какофонию, сопровождающую все эти метаморфозы, я заорал:
-Да! Я верю! Только прекрати это!
Вернулась боль. Наверное, ни один мазохист в мире не встречал боль с таким наслаждением, с каким встретил её я. Тишина и дневной свет были тем эликсиром, который спас меня от безумия. Я осторожно попытался двинуть рукой, а потом и ногой, и, о чудо, они мне подчинились. С опаской, повернув голову, я увидел всё того же незнакомца, сидящего в кресле. Он приветливо улыбнулся:
-Ну вот, когда мы познакомились и обменялись визитными карточками, позволь приступить к деловой части. Итак, ты мой должник, потому что уже, наверное, целый лишний месяц живёшь. Несколько раз я порывался к тебе подойти и оформить для тебя гражданство в моём государстве, но каждый раз останавливался в последний момент. Очень уж ты мне понравился. А уж когда ты проник в сопредельный регион - я решился. Расскажу тебе сначала одну историю, а потом мы оформим небольшой договор… Если захочешь. Слушай же…
 -Постой, - я осмелился перебить своего странного собеседника, - а чем я так тебе понравился?
Он улыбнулся:
-А тем, что ты не похож на всех других и чем-то похож на меня. За две с половиной тысячи лет, что я занимаюсь этой работой - меня пытались и уговорить, и подкупить, и даже убить, но никто не забывал обо мне, и вместо того, чтобы пытаться меня обмануть, проникал в сопредельные регионы. Ну ладно, остальные вопросы потом, а сейчас слушай мой рассказ.
 Две с половиной тысячи лет назад народу на земле было гораздо меньше, а необжитой земли гораздо больше. Это была заря человечества. «Царь природы» ещё бегал по лесам вместе со своими меньшими братьями, пожирал более слабых и был пожираем более сильными. Но всё же и в те дремучие времена встречалось то, что вы бы назвали цивилизацией. И вот, среди лесов и болот раскинулся такой «очаг цивилизации». Состоял он из нескольких городов, окружённых частоколом, и небольших крестьянских хозяйств. Управлял этим старый князь, причём не самый жестокий и безграмотный из своих коллег, правящих в соседних государствах. И почувствовал князь, что недолго осталось ему по земле ходить, и нужно княжество в надёжные руки отдавать. Да только где эти руки взять? Был у князя сын, человек молодой и беспутный. Вроде бы лучшие учёные из далёких краёв обучали юношу разным наукам да премудростям управления государством. Лучшие воины отдавали ему своё ратное умение. Да только не лежала душа у княжича ни к наукам, ни к ратному делу. Любил он бражничать и с девками хороводы водить, а более всего любил он охоту. Бывало соберёт он таких же молодцов как сам, да и отправится в лес на медведя, либо на вепря. А уж на охоте был смел до отчаяния: не раз бывал на волосок от острых когтей и зубов лесных жителей. Решил князь женить беспутного сына. Может жена попадётся толковая да умная, и государство в свои руки приберёт. Вызвал князь сына и под угрозой отцовского проклятия приказал жениться. Легко приказывать да не легко сделать. На местных девушек княжич смотреть не хочет – опостылели. Из соседних государств княжеские дочери тоже ему не подходят: одна худа, другая толста, третья некрасива, четвёртая глупа. Так всех и перебрали.
Разгневался князь и велел сыну брать тугой лук и пускать стрелу в синее небо. А та девушка, что стрелу принесёт, по княжескому велению должна была за княжича замуж выйти и стать княгиней. Улетела стрела в небо синее, а девушки в леса отправились счастье своё искать. Да только ни одной не посчастливилось. Все домой вернулись – одни раньше, другие позже, и те, и другие без заветной стрелы. Думали уж люди, что останется княжич бобылём. Но вот однажды постучался в ворота странный человек. Одет он был толи в кольчугу, толи в кафтан из рыбьей чешуи, волосы как трава речная струились по плечам, а кожа на лице и руках отдавала зеленью. Показал он дружинникам стрелу заветную, и те отвели его в терем к старому князю. Приветствовал странный гость князя, протянул ему стрелу, зажатую в зелёной руке, и молвил такую речь:
-Прослышала королева наша о том, что молодой княжич жену себе ищет. Во время прогулки нашла она его стрелу и теперь ждёт к себе в гости суженого вместе с родителем, если, конечно, крепко слово княжеское, и вспять не повернёте.
Задели такие слова старого князя, и велел он немедленно повозки закладывать, а сыну к встрече с невестой готовиться.
Долго ли, коротко ехали они к невесте, а только задремали от тряски дорожной. Да и то не задремали, а так глаза прикрыли и через минуту встрепенулись. Глядь в окно – вокруг места дикие, неизвестные. Деревья вековые без листьев стоят, а дорога под ними узкая-узкая, того и гляди кони оступятся да утянут повозку в трясину. Между деревьев белый туман висит клочьями, словно борода столетнего деда. А в тумане тени неясные – не то звери, не то люди. Нет-нет да разнесётся над водой странный вой – то ли трясина дышит, то ли нечисть болотная плачет. Хотел князь выспросить, что за места такие. Зелёный человек только улыбается, говорит, что во дворце они обо всём узнают.
Выступил из тумана высокий частокол, да такой что если вершину его захочешь увидеть, то шапка с головы слетит. Заскрипели ржавые цепи и открылись ворота широкие. Въехала повозка в королевский двор. Окружили её такие же зелёные люди – кланяются гостям, ведут их в терем.
-Где же невеста долгожданная? – спрашивает князь у своего проводника, - али застеснялась девица, боится выйти к своему суженому?
-Подожди, князь. Утро вечера мудренее. – Отвечал зелёный человек, - отдохните с дороги, подкрепите силы, а с утра королева даст вам аудиенцию.
В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Отправились гости в отведённые им покои – а там столы накрытые, постели мягкие. Только еда на столах всё какая-то редкостная, а кровати устланы камышом. Удивились гости да решили: «Чему быть - того не миновать». И сели за стол. Добрались до постелей, да и не раздеваясь повалились на камышовый пух и забылись крепким сном.
Разбудил их утром странный шум – то ли воробьи чирикают, то ли на болоте лягушки квакают. Выглянули они в окно. Во дворе народу видимо-невидимо. И как-то чудно они между собой переговариваются. Да одеты в кафтаны из рыбьей чешуи – у одних чешуя серебром отливает, у других золотом, а третьи разноцветные, словно радуга в поле. Все зелёнолицые, зелёнорукие, а волосы как речная трава по плечам вьются. Только князь с сыном успели умыться да оправиться, как входит вчерашний проводник и ведёт такую речь:
-Госпожа наша желает видеть суженого в тронном зале.
 Пошли они через длинные коридоры вслед за своим провожатым. И вошли они в залу широкую: стены зелёным камнем выложены, а по ним узоры разные – там словно ручеёк бежит, а там дерево на ветру клонится, но большей частью какие-то лики невиданные, человеческому глазу непонятные. Под ногами голубое зеркало – страшно шаг на него ступить, словно гуляешь над омутом. Оторопели гости от такого убранства и только хотели спросить, где же невеста; глянь – исчез зелёный человек, будто эго и не было.
-Что ж вы гости дорогие не здороваетесь? Или в княжеской семье это не принято? - как гром среди ясного неба проскрипел чей-то голос. Оглянувшись, отец с сыном оторопели – из двери гостиной вышла девушка. Не видели они таких никогда на родной земле: платье белое, серебристыми блёстками украшенное, ожерелья – одно из круглого жемчуга, второе из дорогих камней, а третье как из росы собранное; на лице зелёном два глаза выпуклых, вместо носа две дырочки и широкий рот от щеки к щеке; волосы зелёные до земли распущенны, а на голове – корона золотая, самоцветами украшенная.
-Что молчишь, жених милый, или не по душе суженая? А ты, князь, что язык проглотил? Увидев меня, отступишься от слова данного?
- Я от слов своих не отступник, тому много свидетелей. А оторопели мы от такой роскоши невиданной. А что касается свадьбы, то пока я жив, сын моей воле подвластен. И моя воля княжеская – свадьбе быть!
 В смятение и в ужасе произносил это князь. У бедного же княжича сжалось сердце, помутилось в голове и поплыли круги перед глазами. Вспомнил он невест отвергнутых – не все были красавицами, да хоть облика человеческого. Но как камень на шее отцу слово данное, никуда от него не отступишься. И надумал княжич злодейство великое: молодую жену в ночь первую, брачную лютой смерти предать. А меж тем во дворце все готовились к празднику – накрывали столы широкие, готовили подарки дорогие.
И начался свадебный пир. Сидят гости зелёные, квакают здравицы. Сидит князь чернее тучи, сидит княжич бледнее молока, нож острый в сапог прячет.

 Рассказчик замолчал, и на несколько минут в комнате воцарилась тишина. Потом он медленно поднял глаза и, изучающе посмотрев на меня, тихо спросил:
-Ну что, ты не устал? Может послушаешь ещё немного?
-Да нет, всё очень интересно. Но только эту сказку я слышал ещё в детстве, так что, в принципе, знаю, чем всё закончится.
-Сказку? – горько переспросил тот, кто называл себя Смертью, - А тебе не кажется, что за этим словом вы прячетесь от того, чего не можете объяснить? Как это легко: вместо того чтобы разобраться и найти объяснение, вы называете непонятное вам сказкой, и с чистой совестью заявляете, что такого не может быть, а тех смельчаков, которые пытаются идти до конца, тех, кто ищет истину – вы объявляете безумцами и поднимаете на смех. А тебе никогда не казалось, что вы смеётесь над сказками из-за зависти пожирающей вас. Вы живёте серой, скотской жизнью и не можете перенести того, что где-то может быть другая светлая и интересная жизнь, что кто-то не боится совершить поступок и погрузиться в неведомое. Вы смеётесь над сказками от своего невежества.
Человек нервно ходил возле моей кровати и распалялся всё больше и больше. Я знал, на что способен он в гневе, но как не странно, совершенно не испытывал страха. Скажу больше – мне стало стыдно за себя. И совершенно непроизвольно я произнёс:
-Извини, я тебя обидел. Но я не хотел этого. Я готов выслушать до конца всё, что ты расскажешь. Если ты продолжаешь – я весь внимание.
Он молча посмотрел на меня, и я вдруг понял, что ему тоже стыдно за свою вспышку.
-Ну что же, слушай, но умоляю – отнесись к рассказу серьёзно. Во всём, что ты услышал и ещё услышишь - нет ни слова лжи. Нам обоим это важно! Поверь, хотя бы потому, что я и есть тот самый беспутный жених, и у меня нет никакого желания приукрашивать свою биографию.
 -Кто ты?! -моему изумлению не было предела, - Ты же заявил, что ты Смерть, и вдруг оказывается, что на самом деле ты княжич двух с половиной тысячелетий отроду!
-Вопросы, вопросы, вопросы!!! - он опять начал злиться, -Да, я – Смерть. Если ты ещё в этом не убедился – я тебе докажу ещё раз, только потом будет поздно вести разговоры. Но если ты всё-таки позволишь рассказать до конца, то всё поймёшь и без своих глупых вопросов. Выбирай: или ты поверишь мне на слово – и я обещаю это будет для тебя не худшим вариантом, или я приведу тебе доказательство того, что я на самом деле тот за кого себя выдаю – но в этом случае для тебя разговор останется незаконченным.
-Похоже, выбор не богат, - что-то заставляло меня верить этому странному человеку, - но я выбираю первое.
-Вполне разумно. Умоляю - не порть впечатление о себе! Воздержись от глупых вопросов! Нам это важно! Будь внимателен – я продолжаю. Как я уже говорил, от отчаяния я решил прикончить свою жену. Посуди сам – каково провести брачную ночь с полулягушкой-получеловеком? Пир для меня прошёл как в тумане: я говорил, улыбался, даже перебросился какими-то любезностями с безобразной невестой. Но вот настало время молодым отправляться в спальню. «Сейчас или никогда!»- вот единственная мысль, сверлившая мой мозг. Мне казалось - все видят и догадываются, что я задумал, и только ждут удобного момента, чтобы наброситься на меня, отнять нож и утопить в болотах. Но гости ничего не замечали, и только растягивали лягушачьи рты в безобразных улыбках.
Ну вот и эта «сладостная» минута: двери спальни закрылись, и я остался один на один со своим кошмаром. Нож, который я незаметно вынул из сапога, удобно лёг на ладони, он слился с моей рукой и стал её продолжением: острым, стальным, разящим пальцем. Я бросился на ненавистную жену. Она не успела ни удивиться, ни испугаться – только какая-то детская боль мелькнула в её круглых глазах. Не зря я считался хорошим охотником – удар был смертельным, и горячая кровь брызнула мне на руки. Она только успела вскрикнуть, и, о ужас, это был крик женщины, умирающей женщины! Дверь затряслась под ударами ломившихся гостей, но мне было всё равно. Я был парализован увиденным: та, которую я убил не была болотной тварью. На полу лежала мёртвая женщина, человеческая женщина: зелёная кожа побледнела и приобрела мраморный оттенок, тёмно-русые волосы, словно ореол рассыпались вокруг головы, в голубых глазах так и осталось то выражение боли, с каким она смотрела на меня, своего убийцу, а из уголка алых губ стекала тонкая струйка крови. С каждой минутой её тело становилось всё прозрачнее и прозрачнее, она словно растворялась в ночи. Я бросился, чтобы удержать её, но вместо маленькой ладони с тонкими пальцами моя рука схватила воздух. В это время дверь слетела с петель, и вся толпа ввалилась в спальню. Увидев мои окровавленные руки, они всё поняли и взвыли сотней жутких голосов. Гнев и горечь, боль и жажда мести - все слились вместе в этом вопле. От него можно было сойти с ума, но я и так, кажется, лишился разума. Они хотели растерзать меня и втоптать кусочки моей плоти в трясину, но тут из толпы вышел старший, тот, который привёз нас сюда:
 -Где наша королева?- его голос дрожал от гнева,- Ты понимаешь, что ты натворил, несчастный? Сегодня завершался цикл. Породнившись с людьми, мы избавлялись от проклятия. Ты же, мерзкий убийца, нарушив свою клятву, обрёк нас на вечное прозябание на этих болотах. И за это ты ответишь! Но сейчас скажи, где наша королева? Мы хотим проститься с ней и похоронить по нашим обрядам. Отвечай же, или, клянусь этими топями, я вырву из тебя признание вместе с твоим сердцем!
-Я не знаю. Она исчезла,– только и мог выдавить я из себя.
-Ах, так! Ну значит вместо неё будет похоронен твой отец. Заживо! А следом за ним всё ваше княжество. Ты же умрёшь последним, глядя на муки проклинающих тебя людей. Но ты можешь спасти, если не себя, то хотя бы тех невинных, кого ты своим преступлением обрёк на смерть. Найди ту, которая исчезла. Жизни тысяч людей зависят от тебя.
Так я отправился в свой долгий путь в неизвестном направлении. Бродил я долго: был в землях, где люди от жары прячутся в песок; побывал в северных краях – там, где даже в середине лета не тает снег, и люди спят в звериных шкурах; видел я племя людей, танцующих на углях и поднимающихся в воздух; побывал в стране, жители которой поклоняются своим мёртвым царям и хоронят их в огромных пирамидах. Но нигде я не мог не только найти пропавшую королеву болот, но даже что-то разузнать о ней. Люди говорили о каком-то Царстве Смерти, в котором живут те, кого нельзя найти ни в одной стране мира, но при моих расспросах сразу замолкали и испуганно отходили в сторону. И вот, когда я совсем потерял надежду и собирался покончить с собой, чтобы не видеть, как оборотни из болот погубят мою землю, мне неожиданно повезло. На грязном постоялом дворе я встретил слепого старика, Он сидел в тёмном углу за колченогим столиком и не торопясь что-то прихлёбывал из чёрной бутыли. Посетители брезгливо обходили этот столик, украдкой кидая на него взгляды полные бессильной злобы. Я не стал вникать, чем вызвано такое отношение к этому, на первый взгляд, безобидному человеку. Я только увидел, что он такой же изгой, как и я, подошёл и сел напротив.
-Поди туда – не зная куда, принеси то – не зная что. И при этом торопись, - старик обнажил в улыбке чёрные зубы.
-Это ты о чём? – я был удивлён таким приветствием. Не обращая внимания на мой вопрос, старик продолжал:
- Сделанного не воротишь, мёртвого не воскресишь. А когда чего-то не знаешь – спроси у умных людей, и они подскажут.
-Кто ты такой, чёрт тебя побери?! – закричал я, взбешённый болтовнёй старого безумца. Из-за соседних столиков на меня посмотрели несколько пар любопытных глаз. Старик склонился к моему лицу так близко, что я мог чувствовать его дыхание, отдающее каким-то странным запахом, и тихо произнёс:
-Я знаю куда тебе нужно, я знаю кто тебе нужен и я могу тебе помочь, если только будешь слушаться меня во всём, - он выпрямился, протянул мне бутыль, -А сейчас, выпьем за твоё здоровье.
Внутренний голос умолял меня отказаться от этого пойла, но я, опасаясь разозлить старика, взял его бутыль и сделал глоток. Я не почувствовал ни запаха, ни вкуса, я просто погрузился в туман и исчез из реального мира.
Не знаю, сколько я был без сознания, только очнулся я в очень странном месте. Над моей головой висело серое небо. Только небо – ни туч, ни облаков на нём не было. Также не увидел я ни солнца, ни луны – меня окружали прозрачные сумерки. Лежал я под высохшим деревом на чёрной траве, и проспал там, наверное, очень долго, так как чувствовал себя хорошо. В неподвижном воздухе не ощущалось никакого движения, густая тишина обступила меня со всех сторон. Казалось, её можно было разрезать ножом, словно кусок масла. И тут я понял – это конец моего путешествия: я оказался там, куда хотел попасть, правда, что делать дальше и где искать убитую королеву, я не знал. Но оказалось, мои ноги знают это лучше меня. Неожиданно для себя я встал и пошёл, сам не зная куда и зачем. Я пытался остановиться, но ноги меня не слушались и шагали всё вперёд и вперёд. Наконец, я устал с ними бороться и всецело отдался их воле, и они понесли меня. Я только мог самостоятельно поглощать глазами раскинувшиеся вокруг меня пейзажи. Впрочем, поглощать особо было нечего: серая унылая равнина, покрытая чёрной травой, разбросанные со странной симметрией высохшие деревья, да такие же серые небеса. Сводящая с ума тишина гремела в моих ушах оглушающе. Но если это Царство Смерти, то где же тогда его обитатели? И встречу ли я ту, которую убил? Странные чувства овладевали мной: я так усердно искал её всё время, что мне начало казаться – она самое дорогое, что может быть на свете. Я боялся признаться себе, что влюбился в этот исчезнувший образ на окровавленном полу. Вот так ноги мои шли какой-то, только им известной дорогой. Я начал встречать местных жителей. Как ты думаешь, кто живёт в Царстве Смерти? Можешь не отвечать, так как это очевидно – в Царстве Смерти живут умершие. Я встречал тихие поселения, где обитали души людей, умерших своей смертью. Я проходил мимо мрачных посёлков казнённых преступников и убитых ими людей. Не знаю, по какой причине, но после смерти души этих людей притягиваются друг к другу словно магнитом. А может быть лучше нет утешения видеть мёртвым того, кто отнял у тебя жизнь, и, уж совершенно точно, нет худшего наказания, встречаться взглядом с тем, кого убил. Я видел прозрачные души умерших детей, и видел монстроподобные призраки умерших от болезней. Я наблюдал, как и после смерти души воинов сходятся в сражениях, ещё не осознав, что они уже покинули мир живых. Призраки с недоверием смотрели мне в след, и в страхе разлетались при моём приближении. Я был чужим в этом царстве фантомов. Впрочем, если бы даже я и захотел познакомиться с ними поближе, то не смог этого сделать – ноги продолжали свой путь, не считаясь ни с моей усталостью, ни с желанием остановиться.
Остановка была неожиданной: скорее всего, я умудрился задремать на ходу и поэтому даже не заметил, как упёрся в огромное дерево. Из всех известных мне деревьев оно больше всего напоминало дуб, поэтому я так и буду его называть. Какой-то неизвестной силой дуб был расщеплен от макушки почти до самой земли, и, заглянув в расщелину, я увидел, что она уходит в чёрную бездну. И вдруг, как свеча в тёмной комнате, в моей голове вспыхнула мысль: я когда-то это знал, а потом забыл, и вид разверзнувшейся чёрной пасти вернул мне память; а знал я, что моя жена здесь, и чтобы вернуть её, я должен убить того, кто её похитил - Смерть, а оружие там, в чёрной бездне. Не раздумывая ни секунды, я прыгнул вниз.
К моему удивлению расщелина оказалась не бездонной, и я довольно безболезненно приземлился. Я находился в большой пещере, заполненной тусклым светом, источник которого был в самом воздухе в самом центре этого подземного зала. Вот оно моё оружие! Словно кто-то подвёл меня к этому светящемуся шару, и я протянул к нему руку. Яркая вспышка света ослепила меня. Когда я снова обрёл зрение, то увидел, что шара больше нет, а на моей ладони лежит длинный пульсирующий волшебным светом стержень. В тот же миг я оказался на поверхности. Вокруг дерева собрались обитатели этого унылого царства – им как будто кто-то приказал собраться, чтобы стать свидетелями какого-то важного события. Среди всех этих лиц я наконец увидел то единственное, что вело меня вперёд во время моих скитаний. Она была здесь и, как мне казалось, пыталась меня о чём-то предупредить. Но я так и не успел узнать, что она мне хотела сказать - чья-то рука легла на моё плечо.
Я обернулся и встретился лицом к лицу со странным стариком, разговаривавшим со мной на постоялом дворе. В его глазах оставалось всё тоже насмешливое выражение, а губы скривились в мерзкой ухмылке:
-Да ты совсем освоился и начал хозяйничать! Хозяин за порог – гость по сундукам. – Его лицо скорчилось в отвратительную гримасу. Я оттолкнул костлявую руку старого безумца и хотел пройти к своей жене. В руке я продолжал по-прежнему сжимать светящийся стержень, совершенно не понимая, для чего он мне нужен.
-Постой! – разорвал тишину громовой голос, - И ты думаешь, что так просто можешь забрать, что хочешь и уйти? Нет, сначала ты спроси моего разрешения.
Старика не было, на его месте стояло существо, от одного вида которого кровь стыла в жилах. Самая извращённая человеческая фантазия не в силах представить то, что возникло перед моими глазами: огромный чёрный силуэт, заслонив собой пол неба, тянул ко мне когтистые лапы; плоть на его руках казалась живой из-за массы мерзких копошащихся жуков, которые падали вниз и начинали молниеносно пожирать чёрную траву, оставляя за собой полосы голой земли. На секунду я представил что будет, если одна из этих тварей попадёт мне на кожу, и содрогнулся от мысли, как она сожрёт меня заживо. Я видел лицо искажённое гневом, хотя его трудно было назвать лицом - прогнившая плоть свисала со щёк, обнажая чёрные зубы, из закатившихся глазных яблок вытекала молочного цвета жидкость, источавшая едкий запах, раздвоенный как у змеи язык рассекал воздух, словно аркан охотника за дикими лошадьми. Внезапно мою ладонь пронзил жар – стержень превратился в длинный сверкающий меч. Яркий пурпурный свет лился из его лезвия и отражался в белых глазницах монстра. Увидев моё оружие, тварь залилась раскатистым хохотом и бросилась на меня. Но не зря отец заставлял учиться меня у самых лучших ратников. Увернувшись от лапы, кишащей паразитами, я вонзил меч туда, где по моим расчётам должно было находиться сердце чудовища…
Оглушающий гром обрушился на меня, огненно-красные молнии разорвали небеса, и оттуда хлынули потоки крови. Ливень шёл меньше минуты и кончился внезапно. Только запах озона напоминал о разыгравшейся стихии, всепоглощающая тишина опустилась на Царство мёртвых. Я понял кого убил! Я победил Смерть!
 Призраки – немые свидетели нашей схватки смотрели на меня с переходящим в ужас восторгом. Я разыскал среди лиц свою умершую жену, но её взгляд был направлен сквозь меня, она смотрела с любовью и обожанием на кого-то за моей спиной. Я оглянулся и увидел… самого себя. Что это? Сон? Кто этот человек? Подлый самозванец, завладевший вниманием моей жены, я убью его! Где меч, принёсший мне победу? Меча не было, как не было державшеё его руки, моей руки. Была костлявая рука старика со сморщенной кожей и длинными жёлтыми ногтями. Что со мной произошло?! Что это за тело?! Что мне делать?! Я был в одном шаге от безумия. И тут услышал голос своего двойника:
-Успокойся, княжич, ты победил меня и занял моё место, а я твоё. Всё было предусмотрено заранее. Это я заманил тебя в ловушку и дал тебе оружие. Я устал от этой работы, которой занимался уже несколько тысячелетий, но место Смерти не должно пустовать – убив меня, ты его занял. Забудь о том, кем ты был. Отныне ты Смерть! Ты повелитель этого царства и всех его фантомов. В твоих руках нити человеческих жизней. Бери всё это и распоряжайся по своему усмотрению. Я же теперь простой смертный, и вернусь в мир людей. Но в благодарность за то, что ты освободил меня, я заберу твой облик, убитую тобой королеву и под твоим именем приду в Болотное Королевство, спасу старого князя и его княжество. А потом, когда захочешь, ты сможешь прийти и забрать меня в своё Царство Мёртвых.
И они ушли. Я следил за ними потом: они примирили болотных людей и моё бывшее княжество, они стали мужем и женой, жили долго и счастливо. Я забрал их только когда они стали глубокими стариками. А история, произошедшая со мной, обросла небылицами и превратилась в сказку о царевне-лягушке.
Я же две с половиной тысячи лет собирал по земле урожаи душ. Я видел слёзы и слышал безумный смех, вызванные моим приближением. Меня призывали и проклинали. Я был объектом страха и преклонения. Много я повидал за эти две с половиной тысячи лет. И вот я устал. Пойми, человек, в душе я тот же княжич из дремучих веков. Я давно пережил своё время. Я хочу умереть.
Он замолчал, закрыв ладонями лицо.
 -Чего же ты хочешь? – спросил я, уже догадываясь каким будет ответ.
 -Замени меня, - в его голосе была, как у голодного нищего выпрашивающего кусок хлеба, - ты ещё молод, и моё царство уныния будет для твоей души самой настоящей пыткой, а заменив меня, ты обретёшь вечность, станешь обладателем безграничной власти, проникнешь в великие тайны, о которых смертные люди не узнают никогда, и, кроме того, перед тобой откроются сопредельные регионы, а ты уже мог убедиться, что там довольно интересно.
Он явно знал, чем меня соблазнить - последние два довода почти меня убедили. Но всё же:
-Откуда я знаю, что ты не обманешь меня?
-О, Бог мой! – он был неподдельно разгневан, - да если бы я захотел тебя обмануть, стал бы я тут перед тобой исповедоваться? Ну не знаю, как тебе это доказать! Так что решай сейчас: или –или! Если ты не согласен, мне надо искать другого человека, а тебя отправить туда, где тебе уже давно полагается быть!
-Хорошо, хорошо, не кипятись, - я вдруг начал побаиваться, что он и в правду уйдёт, - я согласен. Но только как я убью тебя – у меня в этом никакого опыта?
Он улыбнулся:
-Это как раз не проблема, - он сунул мне в руку сверкающий стержень, - просто переломи его. – потом немного помолчал и тихо произнёс, - Спасибо.
Отступать было поздно – будет что будет. Я зажмурился, сжал стержень двумя руками и хрясь… Ничего не произошло. Ни грома, ни молний. Тишина. Даже не погнувшийся стержень был зажат в моей ладони, а я стоял возле собственной кровати. Постойте, как это стоял, я же болен! Я должен лежать без сил! Взглянул на кровать – я и в правду лежал. Значит, это правда!!! Получилось!!! Я бессмертен!!! Тот, кем я когда-то был, открыл глаза, счастливо улыбнулся и умер. Его душа оказалась рядом со мной. Я должен проводить его в своё царство. Я взглянул в последний раз на своё земное тело и отправился по дорогам Вечности.
 

 1997год.
 
 



 САМАЯ КОРОТКАЯ НОЧЬ







Искры, упавшие на южных рубежах Империи, разожгли, породили жестокое, всепоглощающее пламя. Рабы, почуявшие одуряюще-пьянящий вкус вольницы, мстили за позор и унижения, за издевательства и страх. Два года с 1773 по 1775 годы, люди называвшие себя российским дворянством вздрагивали и озирались по сторонам при упоминании Емельяна Пугачева, самозванного Петра III, мужицкого царя.

 Огнем и мечом прошлись бунтовщики по Оренбургской губернии, Поволжью и Уралу. К яицким и илецким казакам присоединялись башкиры и калмыки, крепостные крестьяне и заводские рабочие. Народ шел за « батюшкой Петром Федоровичем» в к надежде на лучшую долю. А если уж не получится отвоевать свободу себе и детям, то хотя бы сгинуть в бою, чувствуя себя человеком, свободным человеком.
 

 Восстание было разгромлено. Жестоко отомстили перепуганные хозяева, посмевшим поднять голову рабам. Виселицы и плахи, камеры пыток и суды на скорую руку захлестнули Империю, властительница коей, когда-то провозгласила себя гуманисткой и переписывалась с вольнодумцем Вольтером.

 Пугачев, выданный атаманами-предателями, подвергся дознанию с пристрастием и был приговорен к смертной казни. Но еще долго перешептывались в раскольничьих скитах и крестьянских избах, в кочевых юртах и заводских мастерских, что-де не погиб «царь-батюшка - заступник сиротский» другого человека в Москве обезглавили. Спаситель и благодетель мол, скрылся на бескрайних Российских просторах и только ждет часа, чтобы явиться к народу… Вот тогда уж заживем!
 

ПУГАЧЕВ
 
 Эээх, косточки вы мои косточки! Всё болит, господи, всё ломит! Неужто назавтра избавление? Ждал я смерти, ох как ждал! Чего пытают-то, чего выпытывают?
 Сообщники?!
 Да вся Россия-матушка у меня в сообщниках! Вешай всех, коли, веревок хватит! Признать, что не император я? А то сами не знаете?! Сами государя не видели?!

 Да не для вас я царем назвался – для людишек замордованных! Они же меня и выдали, прости их Господи!

 Вор - Емеля! Ох, как много добра набрал! Прямо-таки сундуки ломятся! Как был рванью беспорточной – так и остался! Вор - Емеля! Хорош вор!
 И не расклеился я вовсе – подустал маленько. Ванька - аспид - зверь мужик! Наружу меня вывернул.… Говорят, сам взялся меня топором уравнять? Бог ему судья!
 Я последнее время и боли-то особо не чувствовал – подустал чаю кровопийца, али надоел я ему?
 Оооо, Господи, рядом-то победа была, совсем рядом! Руку только протянуть, болван ты нескладный ! Не сидеть бы под Оренбургом – на Казань двинуть, на Москву! Армия-то в Турции, мужики - спят и видят, как бы вилы ухватить, да посчитаться с хозяевами за обиды!

 А боль-то и вправду послабее стала. То ли Ванька-душегуб подустал, то ли я уже свыкся? Человек-то он зверь такой – со всем свыкнется: и с плохим, и особливо с хорошим. Вон мои атаманы – Творогов, Чумаков тише воды, ниже травы себя держали. Чуть что – тебе решать, надёжа, ты император, а мы слуги. Пообвыклись немного и давай умничать, вольницу на зубок попробовали и сам чёрт им не брат! Какие песни сразу завели - Пётр ты или Емельян, царь или самозванец – нам это, мол, без разницы: не мы при тебе, ты при нас, потому и наше слово завсегда главнее будет! А ведь ещё присягали на верность, клялись на кресте… Иуды!


 ПАЛАЧ.

Проклятый кисель! Дёрнул меня нечистый вторую миску на ночь съесть. Теперь вот и не засну. А выспаться-то надо, ох как надо. Рука завтра крепкая нужна. Хорош я буду на Лобном месте, коли всю ночь, как сыч глазами прохлопал. Ведь дело-то затеял не шутейное, укрепи Богородица, можно сказать опасное.

 Эх, Сатана тебя забери, всю светлицу Евдоха какой-то ерундой заставила! Колено разбил впотьмах! Где квас-то? Вечно она так спрячет, что, и черти с фонарями не сыщут, прости меня Господи.
 
 Квасок хорош! С хреном, со смородиновым листом – Микитка-трактирщик знает, как ко мне подмазаться. Берите мол, Иван Денисович, сколько хотите, а про деньги и думать забудьте – это вам в знак моего глубокого почтения. Сам, небось, после мне вслед плюнул и кукиш в спину показал, зато при встрече всегда лебезит, в пояс кланяется. Догадывается, хорёк, какую я службу для матушки- государыни исполняю. Боится…
 
 Все они меня боятся! Евдоха, когда посватался, аж зубами от страха клацала. Батька её покойный, царство ему небесное, головастым мужиком оказался. Понял – не тать Ванька Бурнов, не душегуб, наставил дочь, научил уму-разуму. Чем и вправду моё ремесло других поганее? Нужники чистить или там замёрзших оборванцев хоронить разве лучше?

 Моя же служба государственная, важная. К тому же и хлебная, по нынешним временам. Евдоха это теперь понимает. Кто из других баб в нашей слободе так одевается, да каждый день мясо в щи кладёт? То-то! Спит вон теперь себе, зараза, а я с потолком в гляделки играю. Надо поколотить её завтра да ребятишек высечь, а то совсем забот не ведают. От этого, как наш писарь толкует, мысли дурные заводятся. Как у завтрашнего моего - у Емельяна.

 ПУГАЧЁВ.


 Врут, видать, люди, что летом ночи короткие. На дворе снегу по пояс, а я и не заметил, как светать начало. Самая короткая ночь перед казнью. Вроде и не было её вовсе. Вроде только в камеру вошёл после дознания. Вроде только вчера мне участь мою сообщили.

 
 Каяться всё заставляли – перед народом, перед государыней… Вором себя признать. Не вор я - воронёнок, ворон он всё летает, и будет летать. А перед народом покаяться не грех. За то, что не свершил задуманного, не выполнил обещанного.

 Перед государыней? Нет здесь моей вины! Ни перед ней, ни перед Богом! Хоть и поют мне попы анафему, Антихристом кличут. Сами они сатанинское племя, горлопаны толстопузые. Али не видят они страданий людских, али плача не слышат сиротского! И не я те муки народу чинил, не я семьи рушил потехи ради! Всё слуги государыни – дворяне… Да и попы тоже.

 Или не бесчестит барин крестьянских девок? Или щенков борзых не заставляют грудью выкармливать? Или не секут здоровых парней до полусмерти за слово поперёк? Или то всё дела богоугодные?
 
 Пусть поют свою анафему. Мне их Бог не страшен! Ущербный он какой-то - коли, такие непотребства терпит. Про меня народ правду расскажет. В песнях. Как про Разина Степана Тимофеевича…

 Хотя, как меня прозывать-то будут в тех кощунах? То ли казаком донским Пугачёвым, то ли императором Петром Фёдоровичем? Сам-то помню, кто я есть? Эх, и дурень я! Словно и вправду затеял дело лихое – назвался чужим прозвищем. Думал, раскачаю казаков, начну бунт, а там и раскроюсь. Вот и стал непонятно кем – с одной стороны Емельян, с другой Пётр...

 А пошли бы за мною, коли, царём бы не назвался? Кто его знает. Мужик-то российский он таков - биться так уж заодно с императором-страдальцем да благодетелем, смириться - так уж когда гни в три погибели. Поди, и поныне


отряды войска моего не дают генералам жизни спокойной…


 
 ПАЛАЧ.
 

 Вообще-то, человек он непонятный, чудной какой-то. Скольких мне душегубов да воров повидать пришлось. Кое с кем вроде и сдружился даже – они мне крестик нательный или там рубль припрятанный передадут потихоньку, а я и кнутом тогда бью без оттяга, и кости не дроблю. Милосердие-то, оно главная наша добродетель, особо к падшим, так батюшка Тихон завсегда говаривает.

 Ну, бывают, конечно, совсем отъявленные, навроде Салтычихи. Та не то что крестик - глотку готова была перегрызть, душегубица. Но и ей я норов укоротил..... Ванька своё дело знает, чего греха таить. Заставил боярыню слезой кровавой умыться.

 Этот же – Пугачевым, которого прозывают - будто и нет цепей на нём вовсе. Гордый. Голову высоко держит, смотрит прямо. И нет у него во взгляде ни страха, ни злобы… Жалость какая-то, страдание – как у мученика на образах. Не по себе вдруг стало: будто ни его ко мне на дознание привели, а я на исповедь к супостату явился. На коленях ли стоит, на дыбе корчится, а глядит всё так, словно мы букашки мелкие, что надоели до смерти, а раздавить жаль.

 Увели его в камеру – я вздохнул свободно. Аж в левом боку закололо – будто сам железа калёного отведал. Батюшка Тихон сказывал – антихрист тот Емелька. Может, зачаровал, сглазил он меня? Тем же вечером к бабке Меланье сходил. Тридцать копеек отдал старой ведьме. Она и на воду ворожила, и переполох лила – ни порчи не нашла, ни сглаза, а уж бабка в ворожбе мастерица, прости меня Господи.

 Вот я тогда призадумался. Вроде не похож он на царя-батюшку. Видал я Петра Фёдоровича на коронации. Он худенький, лицом бледноватый, как и положено императору. Ему за плугом не ходить, чёрной работой не заниматься - лишь о нас неразумных заботится, да хлопотать перед Богородицей. К чему тут спрашивается плечи мужицкие и руки-грабли.

 Емелька-то чернявый, что цыган, здоровый как медведь. А матерится? Бывает, забудется под кнутом – такое словечко крикнет, прости господи. Такому в академиях не выучат – в корчмах только, да ещё в острогах. Какой же он государь?

 Хотя тринадцать годков минуло, как представился Пётр Фёдорович, царство ему небесное. Мог и поменяться человек, даром, что помазанник божий. Вон купец Хряпов с год горькую хлещет, а не узнать человека… Государь же по России мытарился, грехи наши отмаливал….

 А может, и поменял Господь личину своему помазаннику?! Укрыл, спрятал от гонителей. Войско помог собрать. Тогда я – Ванька Бурнов - рушу божий помысел! Помогаю Врагу рода человеческого?!

 Ох, грехи наши тяжкие! Как быть? Где, правда? Вразуми, Царица Небесная! Научи раба своего!

 
 ПУГАЧЁВ.

 Совсем недолго осталось. Поведут меня в дорожку последнюю. Был на троне – займу плаху. Хотел царём стать – умру вором. Хотя воры-то генералов по степи не гоняют, как я Кара, Анику-воина. Воры с татями крепостей не берут, города не осаждают. Они в тёмных подворотнях с кистенём да ножом хоронятся, одиноких прохожих стерегут. Я же с пушками да войском войска царские открыто на бой звал. Разве то по-воровски?

 Знать и Фридрих Прусский тогда вор, и турецкий султан тоже? Против них войска не меньше хаживали. И бивали их. Однако же тех ворами не прозывали! Замирялись, договоры подписывали. А я чем хуже – тем, что не турок и не немец, не другой басурманин? Своему казаку да мужику проще головушку снести, чем замиряться? Мол, терпи, не смей роптать, коли, не хочешь стать государевым отступником!

 А чем мы хуже? Видал я прусаков – у них мужик живёт крепко, зажиточно. Вольные опять же. Почему у нас так нельзя? Да по-казацки всё устроить, чтобы все равны! Тогда и смуты не будет. Вот чего я хотел.

 Хотя сказывал атаман Горбатов, что государыня и не Катерина никакая вовсе, а немка крещёная. И императрицей-то стала через убийство мужа. Чем же она меня лучше? Тогда и понятно, что ей Фридрихи да турки милей, чем народ замордованный. Тот пусть спину гнёт да помалкивает. Иначе плаха или рваные ноздри.
 
 Так и Горбатов считал, а он человек учёный из дворян, сам ко мне прибился. Эх, побольше бы таких молодцев! Разве бы гремел я тогда цепями? Только все они сгинули, братья мои названые. Горбатов, Падуров, Чика, Шигаев, Белобородов да разве всех и упомнишь, кто голову сложил за дело правое. Выжили-то одни осмотрительные, кто за мной с оглядкой шёл. Выгадывал да прикидывал. Вот и сдали меня! Надеялись шкуру спасти моей головой. Только всё равно и клещей раскалённых понюхали, и цепями ещё позвенят. Выгадали, иуды!

 Один я остался… Одииииин!!! Не сберёг друзей, не сберёг соратников, не сберёг людей, что мне поверили. И Горбатов меня признал, и Падуров, и Кинзя Арсланов, а ведь они в Петербурге бывали, видели Петра Фёдоровича. Значит, не важно было кто я на самом деле, важно мной затеянное!
 
 За детишек ещё страшно мне, да за Софью. Ванька сказывал, хату мою в Зимовейской сожгли, место солью посыпали. Раз уж с домами воевать начали, то разве пощадят семя Пугачёвское!
 
 Хотел же ведь как лучше! Мыслил дать народу облегчение! Не себя жалко тех, кто поверили…. Чу! Запор лязгнул? Пришло видать, Емельян Иванович, время собираться в последний путь.


 ПАЛАЧ.
 
 Хороша погодка! Вчера всё вьюжило, а сегодня морозец, солнышко. Надо бы вечерком к Микитке заглянуть. Пригубить, как следует. Завтра уж крепкая рука ни к чему. Завтра ещё неизвестно, что со мной вообще случится!
 
 Всё же царь он или нет? Ведь не сознался, не шепнул даже.. Я ему:

Врёшь, ирод, никто тебя из знакомцев батюшки-императора и близко не признал

От Господа нашего тоже перед мукой его многие отреклись, - отвечает.

 Я ему:
Скажи не для писаря, между нами, кто ты есть на самом деле. Кому за упокой свечку поставить?
Не успокоюсь я, Ваня, - говорит. – Пока дело моё не закончено ни какой свечкой меня не утихомиришь. Так и буду являться под разными обличьями. Кому нужно – тот узнает.

Вот какие речи сатанинские! А может, и Богородица меня его устами упреждала?
 Мол, смотри, Ваня не ошибись! Тут уж и решился я. Спасти-то уже не спасёшь, а муки облегчить можно. Не руки ноги сперва рубить, как то положено, а снести уж голову и дело с концом.

 Народу-то сколь собралось! Уважает люд московский такие зрелища. Утопленника ли где выловят, драка, а уж на казнь загодя спешат, мёрзнут, а всё равно дожидаются.
 Только настрой какой-то чудный. Годков двадцать я на службе, а такого не видывал. Мужики хмурые, крестятся то и дело. Бабы в голос ревут. Обычно с интересом глазеют.
Со страхом… А тут, словно похороны всеобщие.
 
 Вот и клетка с самозванцем. Что творится-то, спаси Господи! Ой, быть бунту, защити Богородица! Бабы – дуры взвыли! У мужа над гробом не каждая так заходится. Благо солдат нагнали – не то разнесли бы клетку по прутьям.

 Орут-то что? Государь? Государь?! Государь!! Так и императрицу не встречали! Неужто и впрямь детина чернобородый сам Пётр Фёдорович! Не могут же все разом обознаться!

 Ох, помутилось всё в голове! Кабы знать раньше, быть уверенным – спас бы государя от смерти. Стой, Ваня! Уразумел я! Не государь он! Не император! Выше бери! ЦАРЬ МУЖИЦКИЙ!!! Сам народ его в заступники выбрал перед властями земными и небесными. За нас он муку принимает. За тебя, Ваня! За ребятишек твоих!
 
 ПУГАЧЁВ.

 Как зверя везут в клетке. А чего же ждать ещё, мы для господ хуже зверья. Пока тешим да забавляем, жалуют костью – как зубы покажем – голову долой.

 Погодка хороша! В такой день и помирать легче. И народу собралось! Простили меня или клянут? Что кричат-то?

 Быть не может! Всё государем меня кличут! Не отвернулись! Не прокляли! Да казнь такая дороже всякого трона! Вижу, не зазря помираю! Вижу! Вижу и страны дальние, и люди разные, а моей идут тропкой-дорожкою! Ищут управу на силу беззаконную. Не дают спуску беззащитных притеснителям!

 Надо бы силами собраться да встать. Пусть видит народ – не опустили на колени того, кому люди поверили!
 
 Одна ступенька. Вторая. С Ванькой-то что? Трясётся весь.. Лезвие как начистили..
Последние минутки! Что бы сказать на прощание?



 - Прости, Люд Московский! Не по злобе лил кровь, не по корысти! Мстил за обиды народные! Облегчения простому люду искал!


 ПАЛАЧ.
 
 Ишь слова, какие! И кланяется на четыре стороны! Глаза щиплет что-то? Дышать трудновато. Квас проклятый все, наверное.

 Служба моя поганая! Что делаю?! Кого жизни лишаю?! Хоть бы сказать ему что, укрепить в последний миг…

 - Прости меня, государь Емельян Иванович! Меня и всех нас! Не спасли тебя, сгубили!

 ПУГАЧЁВ.

 Чтоо? И Ванька тоже? Что же это творится, Господи?! Палач-дущегуб за всех прощения просит … Али палач не человек? Не из тех же мужиков? Али работа его поганая не ярмо ему? Страшны не те, кто казнит, страшны – кто предаёт! В ответе не тот, кто по невежеству приговоры исполняет – тот, кто выносит..


 ПАЛАЧ.

 Не услышал он меня, Господи! Не простил!!


 - Прости, молю, государь! Сними грех с души моей, Емельян Иванович!


 ПУГАЧЁВ.
 
 Государь Емельян Иванович. Знать не зря голову на плаху кладу. Нет, не сгину в беспамятстве. И дело моё продолжат..


 - Прощаю я тебя, Иван! Исполняй свою службу….
 2001 год.


 
 
 В ОДНО ПРЕКРАСНОЕ УТРО
 
.



 В одно прекрасное утро.. Какое банальное, намозолившее глаза и поглотившее декалитры чернил начало рассказа. Однако надо признать, что то утро и впрямь было прекрасным. Руслан Орловский, по крайней мере, не стал бы с этим спорить, если бы именно в то солнечное утро, он не проспал сигнал будильника. Неприятный инцидент, на который большинство просто не обратили бы внимания, ни на шутку расстроил молодого человека. Такое с Русланом случилось впервые за всю сознательную жизнь.
 Сколько себя помнил Орловский, он всегда открывал глаза на десять минут раньше, чем раздавался сигнал суперсовременного электронного устройства. Лёжа в постели, Руслан выкуривал папиросу « Соловки». Привычка конечно дурная, но единственная не достойная подражания у нашего героя. К тому же богатырский организм Руслана легко справлялся с разрушающим влиянием никотина. По крайней мере, молодой человек пока не чувствовал никаких тревожных симптомов.
 Затушив окурок, Орловский прибирал кровать, и как только он разглаживал последнюю складку, из будильника звучала какая-либо из трёх сотен, хранящихся в электронной памяти классических мелодий. При чём это были ни какие-нибудь скрипучие подделки, а записи лучших симфонических оркестров. Руслан обожал классическую музыку.
 Кстати, будильник ему подарило одно очень, ну просто очень, даже несколько раз очень слишкомвысокопоставленное лицо, за оказанную в своё время неоценимую услугу.
 Так было всегда, но этим утром, которое искусно прикинулось прекрасным всё пошло наперекосяк. Руслан вскочил с постели вместе с последними аккордами Шестой Симфонии Шостаковича.
Проспал….,- очень хотелось добавить словцо покрепче, но Руслан испытывал какую-то странную аллергию к непечатным выражениям. При чём, аллергия, по-видимому, была заразной, так как в его присутствии и другие тоже не могли выражаться. Лишь самые отъявленные из отъявленных негодяев, отваживались что-то выдавить из себя. Но эти, с позволения сказать, ругательства вряд ли бы вызвали тень краски смущения на щеках девочки-первоклассницы. Что уж говорить о всемирно известном сыщике?!

 Да-да, Руслан являлся коллегой Шерлока Холмса. На этом поприще он не уступал, а в кое-в-чём даже оставил позади знаменитого квартиранта с Бейкер Стрит.

 Блестящие завершения дел о Голубых Оборотнях, Детях Гашиша, Киллере-Меценате и многих других прославили молодого детектива на всю страну и далеко за её пределами. Сутки Руслана были расписаны буквально по секундам. Каждое мгновение своей жизни он безвозмездно отдавал на борьбу со всякими международными марихуаново-масонскими синдикатами, с погрязшими в казнокрадстве чиновниками-оккультистами, с потерявшей совесть и моральные устои бандой трансвеститов, которые именовали себя Голубыми Сёстрами. И это была только крошечная часть различных злодеев, душегубов, извращенцев и перевёртышей, обезвреженных неутомимым Орловским.
 По странному стечению обстоятельств все эти отравители, душители и казнокрады почему-то избирали полем преступной деятельности славный город Чикаслав – малую Родину нашего героя. Их тянуло сюда какой-то неведомой силой, и душегубы – заложники роковых страстей, не страшась расстояний и границ упорно, словно лососи на нерест, рвались в Чикакслав, незаслуженно игнорируя остальную часть земного шара. Вернее, отдавали её на откуп неопытным воришкам и мелким аферистам, которых с трудом, но всё же отлавливали не слишком проворные служители закона.
 Если же какой-либо то ли неправильно истолковавший показания компаса, то ли поддавшийся преступному инстинкту злодей начинал безобразничать где-то на стороне, Руслану немедленно приходилось покидать родные пенаты. В течение суток или двух (хотя такой срок уже считался неудачей ) Орловский распутывал клубок злодеяний, находил необходимые улики и доказательства (остальные сыщики, страдающие повальной слепотой и хроническим слабоумием, не замечали ни того, ни другого) и, наконец, передавал злоумышленника в справедливые руки правосудия.
 Уставший, но глубоко удовлетворённый чувством выполненного долга, Руслан возвращался домой. Смывал пыль странствий со своего, сводящего с ума всех женщин, атлетического тела и проводил вечер в крошечном садике, окружённый растениями с разных уголков планеты.
 Ботаника была страстным увлечением сыщика и занимала всё свободное от борьбы с преступностью время. В потаённом углу садика ждала своего часа гордость Орловского – завязавшийся недавно цветок папоротника. Обычно после свидания с готовым вот-вот явить Миру свою красоту таинственно-мерцающим, бордово-красным бутоном, Руслан выкуривал папиросу, потягивал пиво «Державное» и наслаждался ароматами благоухающего Эдема.
 Утром, отдохнувший и набравшийся сил сыщик выслушивал бессмертное произведение, съедал яйцо всмятку и стакан простокваши. Всегда с точностью до секунды выходил из дома, чтобы отправиться в свою контору для выполнения добровольно возложенных на себя обязанностей санитара общества.
 Такой порядок повторялся из года в год, превратившись в некий особый ритуал, обеспечивающий ясность мысли и успех в делах. Сегодняшний инцидент, наверняка бы не замеченный большинством безалаберных граждан, подействовал на Руслана как средней мощности землетрясение.
 Не заправив кровати, не вкусив божественных звуков и терпкого табачного дыма, Орловский метнулся на кухню. Без всякого аппетита проглотил простоквашу, опаздывая уже на две минуты, игнорировал традиционное яйцо. Урезанный завтрак позволил скостить опоздание почти наполовину. Руслан выскочил во двор и даже, не пожелав доброго утра готовому расцвести уникальному растению, кинулся в контору, надеясь по дороге втиснуться в привычный график.
 Двор соседа, журналиста Шелкоедова, оказался непривычно пустым. Ещё одно вопиющее нарушение уклада. Однажды, бесстрашный мастер пера где-то раздобыл и опубликовал материалы о продаже группой впавших в старческий маразм генералов списанной ядерной боеголовки. Смертоносное оружие предназначалось племени охотников за головами с берега Маклая. Пока шло расследование и сам Шелкоедов, и его прекрасная половина, и симпатичный сынишка правдолюбца подвергались шантажу и угрозам, со стороны преступников в погонах.
 Руслан безвозмездно взялся за охрану и принял активное участие в разоблачении нечистых на руку коммерсантов. Естественно, генералов упекли в палату номер шесть, агрессивные каннибалы в добровольно-принудительном порядке были водворены в лоно цивилизации, а Шелкоедов и его близкие начали боготворить скромного сыщика. С некоторых пор соседи взяли за правило перед выходом Орловского появляться в собственном дворе и от всей души желать ему удачного дня.
 Сыщик смущался первые несколько недель. Затем привык. Привык и к влажным от слёз глазам супруги журналиста, словно сошедшей с обложки модного журнала. Привык к застенчивому лепету симпатичного карапуза на скрипящем трёхколёсном велосипеде. Привык к не слишком крепкому, но зато искреннему рукопожатию самого Шелкоедова.
 Руслан даже испытывал лёгкую зависть к спасённому им семейству. Закрадывались мысли о собственном очаге, надёжной гавани, дающей отдых после ожесточённых схваток с преступным миром.
 Подобное занимало сыщика ровно сотню метров. Именно на таком расстоянии от дома Шелкоедовых находился газетный киоск, где знаменитый сыщик приобретал, свежую прессу у подслеповатого дяди Миши. Руслан сразу же пробегался взглядом по колонке криминальной хроники, подбирая себе наиболее дерзкие и загадочные преступления, милосердно оставляя заботам официальных органов мелкие правонарушения.
 Отсутствие дружного семейства прозвучал сигналом тревоги. Что-то случилось. Что-то непонятное, но, скорее всего очень нехорошее. Орловский снова отставал от графика. Мир переворачивался с ног на голову. Шелкоедовы были непросто соседями – сами того не подозревая, они стали для Руслана символом, символом необходимости его работы. Ведь именно ради спокойствия вот таких вот румяных карапузов, заставляющих прерывисто дышать красавиц и храбрых, но не умеющих постоять за себя интеллектуалов сыщик вступал в ежедневный бой со злом.
 Кроме того, где-то в глубине души, соседская семья ассоциировалась у Руслана с собственным детством. Спасителю человечества очень хотелось верить, что он вырос в такой же благополучной ячейке общества. Честно говоря, Руслан своей семьи не помнил вовсе. Когда в интервью для городской газеты, Шелкоедов спросил его о детстве, Руслан смог откопать в памяти лишь сведения о том, как ещё в колыбели он прочёл полные собрания Конан Дойля, Сименона и Агаты Кристи, что в принципе и определило его дальнейший путь. В детском саду малыш Орловский, не тратя времени на примитивные игры, самостоятельно овладел всеми видами единоборств, постиг дедуктивный метод и изучил древнейшую тибетскую практику самоисцеления. В том же нежном возрасте Руслан успешно раскрыл первое преступление. Пустяковая на первый взгляд кража плюшевого зайца позволила ухватить за скользкий хвост международную организацию похитителей игрушек. Злоумышленники умыкали и портили детских любимцев, чем необратимо уродовали хрупкую психику будущих граждан Мира.
 Это всё, что хранила память Руслана о том времени, когда большинство считает ковыряние в носу самым важным делом, а мамин фартук самым безопасным убежищем. Соседская семья заменила сыщику далёкие воспоминания, и вот теперь….
 Расстроенный Руслан, с трудом удержался от того, чтобы ни пересечь аккуратно подстриженный газон и не постучать в стеклянную дверцу. Мир может взрываться и ходить на голове, но это не повод опаздывать в контору, к назначенному времени. К тому же Шелкоедовы могли и проспать. Ведь даже он, непогрешимый Орловский попал сегодня впросак!
 Размышляя подобным образом, сыщик не забывал подсчитывать шаги – профессиональная привычка. Ещё десяток, потом поворот, киоск дяди Миши. Газета всё поставит на место. А к соседям можно зайти вечером. Выпить пива с журналистом, потолковать на разные интересные темы. Хозяйке купить букет. Потрясающая женщина! Во времена противостояния преступным генералам Руслану довелось, в целях обеспечения безопасности, провести несколько дней с Шелкоедовыми. Сыщик не уставал восхищаться отважной женщиной. Любящая супруга ни разу не упрекнула журналиста в причиненных его публикацией неудобствах. Она была готова сражаться до конца. Ещё минуту до нападения сладко спавшая, она появлялась в гостиной с искусно наложенным макияжем и в тщательно подобранной одежде, успокаивая плачущего карапуза и укрепляя дух сникшего было супруга. А те ужасные часы, когда им пришлось скрываться то в заброшенных шахтах, то в городской канализации, даже в этой грязи и среди обнаглевших крыс, храбрая женщина выглядела так, словно через минуту собиралась выйти на подиум.
 Малышу тоже неплохо бы купить подарок. Чудный мальчик! В его возрасте некоторые пробуют курить, а то и вообще нюхают клей, а он, знай себе скрипит, да скрипит на одном и том же велосипеде, наполняя сердца родителей радостью.
 Руслан свернул за угол, подсчитывая мелкие монеты для покупки прессы и предвкушая приятный вечер в обществе соседей. Через мгновение он застыл на месте, сладкие мысли стайкой испуганных птах упорхнули прочь, монеты зазвенели по асфальту. Газетного киоска не было на привычном месте!
 Сыщик зажмурился, выводя в уме квадратный корень из числа «пи». Теплилась слабая надежда, что торговая точка за время сего нехитрого алгебраического действия вернётся на законное место, где ей по сроку уже давно бы пустить корни.
 Увы! Киоск так и не появился. Мало того, в узком переулке не осталось ни малейших следов ещё вчера возвышавшейся скромной вотчины дяди Миши. Руслан невольно потрогал внутренний карман куртки - приобретённый сутки назад журнал «Садоводство» был на месте. Единственное доказательство психического здоровья сыщика и подтверждение существования киоска. Да какие вообще могли быть разговоры о доказательствах?! Орловский прекрасно помнил и крепкое рукопожатие торговца печатной продукцией и то, как подслеповатый старик, прижав к груди мозолистые ладони, сердечно благодарил молодого приятеля за давнишнюю услугу.
Дядя Миша одно время подвергся преследованию хулиганистых тинэйджеров. На самом деле это оказались неумело замаскировавшиеся торговцы порнографическими журналами. Негодяи пытались выжить старика, отказавшегося реализовывать их мерзкую продукцию. Руслан тогда отложил в сторону все свои дела и поспешил на помощь старшему товарищу. Он успешно расследовал на первый взгляд пустяковое дело и как говорится, дал по рукам зарвавшимся духовным растлителям.
Так вот, вчера, распрощавшись с дядей Мишей, Орловский направился в контору, перелистывая на ходу газету. Глянцевый журнал с советами для садоводов (иногда Руслан и сам посылал туда статьи) свёрнутый в трубочку покоился во внутреннем кармане. Там он был и сейчас. Беспристрастный свидетель и покупки, и разговора.
Сыщик тщательно обследовал место, где дядя Миша из года в год занимался своим нехитрым бизнесом. Никаких следов того, что здесь вообще когда-то было что-то стационарное. Новая загадка! Сегодня они сыпались как из рога изобилия. Искушение заняться расследованием на мгновение заглушило даже чувство долга, но Орловский быстро взял себя в руки. Ожидающий встречи клиент, прежде всего - это был нерушимый принцип знаменитого сыщика.
То и дело оглядываясь на осиротевший переулок и обещая себе, во что бы ни стоило найти отгадки всем утренним происшествиям, Орловский подошёл к конторе. Собственно это ещё была не контора, а здание, в котором она располагалась. Руслан занимал всего лишь одну комнату в небольшом, принадлежавшем в прошлом веке фаворитке какого-то купца особнячке. Соседние комнаты дали прибежище офисам различных фирм и торговых товариществ. Предприниматели гордились и дорожили местом рядом с конторой знаменитого Орловского. К тому же налицо выгода – какой рэкетир или жулик отважится сунуться в логово заклятого врага.
Руслан открыл дверь. Коридор встретил его непривычной тишиной. Не было слышно обычных для начала трудового дня трезвонящих телефонов, работающих принтеров, хихикающих в курилке секретарш.
«Либо в кинотеатре новый фильм со смазливым мальчишкой и все убежали за билетами, либо на гастроли приехала какая-нибудь звезда, и девчонки сломя голову понеслись в аэропорт за автографами ", - с надеждой подумал сыщик.
Ещё недавно подобное предположение возмутило бы Орловского до глубины души. Ладно, кино – здесь можно как-то понять и даже наполовину простить. Но поп-музыка!! Ярый приверженец классики, Орловский на дух не переносил современных ритмов. Он как-то, несмотря на приличное вознаграждение, даже отказался расследовать дело о подмене фонограммы у одной из безголосых звёзд. Недавно вошедший в моду мальчик, старавшийся походить на девочку или девочка, напоминавшая видом рахитичного юношу – разобраться было сложно – закатил грандиознейший скандал, но всё равно два часа был вынужден шлёпать накрашенными губами под рвущийся из динамиков густой мужской бас. Руслан от души веселился, когда поклонники восходящей звезды рвали декольте на имитирующих грудь подкладках и, заливая слезами, наклеенные ресницы вопили о предательстве своим кумиром всемирного гей-движения.
Первый раз в жизни Орловский занял сторону преступника и с удовольствием пожал бы ему руку. Что он впрочем, и сделал, проведя негласное расследование.
Сейчас сыщик искренне надеялся на безответственность секретарш. Слишком уж много необъяснимых исчезновений за едва успевший начаться день. Лучше пусть девушки нарушат дисциплину и убегут по своим делам, чем последуют примеру Шелкоедовых и дяди Миши.
Руслан даже не особо рассердился бы, если к безответственным секретаршам захочет присоединиться его незаменимая помощница Надя. Хотя идея эта была дикой и несуразной, сыщик сразу же откинул её в сторону, посмеявшись над собственной мнительностью. Надя – образец добросовестности и серьёзного отношения к делу. Планета может сорваться с орбиты и улететь в космические дали, но девушка обязательно будет на рабочем месте. Вот и сейчас она наверняка сидит за столом, приоткрыв пухлые губы и покусывая мелкими ровными зубками кончик ручки. Привычка может быть и отвратительная, только не для этой замечательной девушки с внешностью фотомодели и нравственными принципами выпускницы пансиона. В исполнении Нади каждое банальное действие и дурная привычка приобретали особую грациозность и неповторимое очарование. У многочисленных клиентов, да и у самого Орловского дух захватывало, когда девушка, например, принималась заваривать какао или отвечала по телефону. Мужчины посетители на некоторое время забывали о своих горестях и проблемах, буквально срывая глазами короткую юбку и обтягивающую блузку с умопомрачительного тела помощницы Руслана. Но как уже было сказано раньше, Надя – воплощение девичьей скромности и порядочности – в мягкой, но твёрдой форме отвергала многочисленных ухажеров и воздыхателей.
Конечно, не могло и быть речи о том, чтобы она присоединилась к легкомысленной стайке охочих до мирских соблазнов девиц. Такого не могло случиться, потому что подобное противоречило бы всем законам природы и логики. Ведь даже, собираясь пойти на обед, в находящееся через дорогу диетическое кафе, она всегда спрашивала разрешения шефа.
 Последнее время Орловский всё чаще задумывался – отчего их отношения не выходят за рамки деловых? Надя ему нравилась, он хорошо знал девушку и во всём ей доверял. Может быть, она и есть та самая единственная хранительница семейного очага и спокойной гавани?
 Несколько раз сыщик собирался пригласить помощницу в ресторан или даже лучше на концерт классической музыки. Потом, показать девушке свой садик. И там, среди волшебных соцветий и дурманящих ароматов выложить ей всё, что так давно тревожит душу и заставляет сердце биться чаще…
Собираться-то он собирался, но каждый раз, по мере распутывания клубка очередного преступления объявлялась какая-нибудь роковая красотка. В душе прекрасных жертв, кающихся преступниц или коллег из официальных органов неизменно вспыхивала страсть к красавцу сыщику. В интересах следствия Руслан не мог игнорировать общества сгорающих от любви красавиц. И уж естественно, как мужчина и джентльмен он не мог отказать женщинам. Красавицы затем куда-то исчезали, а свидание с Надей откладывалось на неопределённый срок. Руслан, сгорая от стыда и проклиная, я себя за малодушие видел, как наполняются слезами васильково-голубые глаза, догадывающейся о его подвигах помощницы, как очаровательный носик с шумом втягивает воздух, как поднимается высокая грудь и с пухлых губок срывается скорбный вздох.
« Сегодня обязательно приглашу, - пообещал себе Орловский. – Только бы она была на месте ».
До двери кабинета оставалось каких-нибудь пару метров. Впервые за всю сознательную жизнь Руслан почувствовал страх. Не обычный, замешанный на инстинкте самосохранения, присущий каждому нормальному человеку, а поглощающий ужас обречённости, как у героини какого-нибудь фильма ужасов. Опустевший дом, мёртвые приятели, затаившийся за единственной закрытой дверью маньяк. Девушка плачет, вопит от ужаса, но всё равно тянет дрожащую руку к проклятой двери, словно что-то или кто-то заставляет её это сделать.
Примерно то же самое чувствовал и Руслан. Сыщик застыл посреди пустынного коридора. Его ботинки буквально приросли к обычно сверкающему, а сегодня почему-то потускневшему паркету. Орловский не хотел идти дальше. Самым сокровенным желанием сыщика в данную минуту было развернуться и бежать прочь из, словно пережившего мор здания, по опустевшему переулку, мимо безлюдного двора соседей. Ворваться в собственный дом, запереть все двери, выкурить одна за другой несколько папирос, спрятаться под одеяло зажмурить глаза и заставить себя уснуть.
Может быть потом, когда он очнётся, нерадивые Шелкоедовы всё-таки соизволят выйти во двор, газетный киоск вырастет из - под земли или свалится с неба на своё законное место, секретарши вернутся на рабочие места.
Руслану очень хотелось бежать, но он не мог, подобно той самой несчастной героине триллера. Словно кто-то невидимый растворившись в гробовой тишине и мёртвой пустоте коридора, упёрся сильными руками в спину Орловского, принуждая двигаться только вперёд, к двери кабинета.
Спасательным кругом в океане подкрадывающегося безумия оказались чьи-то шаги. В этот момент они зазвучали для Руслана красивее и величественнее любимых симфоний и концертов. Тем более что доносились они из-за той самой двери, к которой сыщик никак не решался приблизиться.
Значит всё ни так уж плохо! Надя на работе! Единственный островок стабильности во внезапно нагрянувшем хаосе! Обрадованный сыщик не обратил внимания, что воодушевившее его тяжёлое шарканье мало похоже на кокетливый перестук каблучков помощницы. Да и до того ли ему было?!
Орловский оглянулся – не вошёл ли кто следом? Вот будет позор, если кто из девиц заметил его состояние. Месяц потом станут хихикать, вспоминая, как знаменитый сыщик чуть не расплакался от страха посреди пустого коридора. Помещение оставалось не более многолюдным, чем, скажем, центральная часть пустыни Сахара.
Руслан облегчёно вздохнул. Как любят выражаться поэты – у него за спиной выросли крылья. Расстояние до двери кабинета он преодолел почти, не касаясь, пола.
« Наденька, золотце моё! - в душе сыщика звучало что-то победно-триумфальное. – Обязательно сегодня куда-нибудь пойдём. К чёрту дела! Будем жить, и любить, пока молоды!»
Молоды? Что значит молоды? Невидимые крылья сложились, и пальцы Руслана застыли в сантиметре от ручки. Раньше он не задумывался о возрасте окружающих. Сколько Орловский себя помнил, карапуз Шелкоедов постоянно крутил педали детского велосипеда, дядя Миша был подслеповатым стариком, Надя походила на вчерашнюю школьницу. Да и все остальные с кем Руслан встречался изо дня в день, словно презрев течение времени, отказывались стареть и взрослеть, даже одевались в одно и тоже.
А сам сыщик? Коронная фраза о мужчине в полном рассвете сил отнюдь не вносила ясности в вопрос о возрасте великого борца с преступностью.
Почему-то сегодня Орловского занимали вопросы, на которые он ранее не обращал внимания. Что за дурацкий день?! Мало ему произошедшего, ещё и сам себе проблемы подыскивает!
« Лезет в голову всякая чепуха!» - Руслан мысленно поморщился и взялся за ручку.
- Надюш, привет! – он потянул дверь на себя. – Представляешь….
Орловский застыл на пороге, до боли в пальцах, вцепившись в дверной косяк. Вместо симпатичной помощницы сыщика встретил худой, серолицый мужчина в мятом плаще.
Руслан растерялся всего лишь на одно мгновение. Уже в следующую секунду его рука метнулась под пуленепробиваемую куртку. Увидев нацеленный суперсовременный самонаводящийся миниавтомат, незнакомец вежливо улыбнулся:
- Не стоит, Руслан. Именно сегодня вы его не зарядили.
Проклятое утро! Орловский быстро прокрутил в голове цепь сегодняшних событий. Повседневная чистка и проверка оружия там отсутствовали. На всякий случай сыщик попробовал спустить курок, целясь чуть левее колена странного человека. Покалечить не покалечит, зато даст острастку. Сделанный на заказ и никогда не подводивший миниавтомат отозвался скорбным щелчком. Руслан даже услышал в этом звуке лёгкий укор – ты, мол, сперва заряди, растяпа, а потом и жми.
- Ну, я так и знал. На слово вы никому не верите, - покачал головой серолицый.
- Только преступникам, - Руслан прикидывал возможные способы нейтрализации незнакомца.
 
- Я-то как раз и не отношусь к племени этих отчаянных людей. Стал бы я вам тогда назначать встречу? Но, предвидя возможные недоразумения, я кое-что предпринял. Можете не терять времени на поиски летающего кинжала и атакующих наручников. Они там же где и боекомплект к вашему замечательному устройству – в тайнике на книжной полке, за полным собранием уголовных кодексов всех стран мира. Сегодня вы почему-то на редкость забывчивы, друг мой! - серолицый мерзко хихикнул.
 Руслан понял, что остался безоружным перед человеком, подозрительно хорошо осведомлённым о привычках и секретах сыщика. Безоружным, но не беззащитным! Незнакомец, на встречу с коим так спешил Орловский, игнорируя происходящие вокруг загадочные события, судя по всему, неплохо подготовился к предстоящему свиданию. Зачем спрашивается человеку, если он не задумал ничего дурного такие предосторожности? А раз серолицый (наверняка он имеет отношение ко всему сегодня произошедшему) собирается совершить какую-то пакость, то и сыщик может считать себя свободным от всяческих условностей и особо не церемонится с нахалом. Тем более что впалые щёки и худосочная фигура красноречиво намекали – незнакомец не обладал ни богатырской силой, ни крепким здоровьем.
Что же, пусть наглый сморчок с чахоточной физиономией пеняет на себя. Знал с кем связывается. Орловский занял стойку Просыпающегося Леопарда.
- Не надо, Руслан, - мужчина метнулся к включённому компьютеру. – У вас серьёзно травмирована спина.
- Не заговаривай мне зубы, - сыщик грациозно выгнулся, широко зевнул и угрожающе рыкнул, вживаясь в образ пятнистого хищника. – Я и думать забыл о старой царапине.
- Мне очень жаль, - пальцы незнакомца щёлкнули по клавиатуре. – Я вас предупредил.
Орловский, не особо вникая в пустую болтовню, мягко ступал по ворсу коврового покрытия, отрезая серолицему пути к отступлению. Вдруг в позвоночник сыщика словно воткнули раскалённую иглу. Именно в том самом месте, где Руслан получил травму при расследовании дела о производителях шоколада с начинкой из ЛСД. Тогда, получив сокрушительный удар, сыщику пришлось несколько часов без движения пролежать в лужи крови, с помощью древних тибетских методик сращивая кости и восстанавливая силы. Наверное, теряя сознание от боли, он что-то упустил или перепутал в мудрёных заклятиях. Надо же было этому сказаться именно сейчас! В такой неподходящий момент! Уж от кого, а от собственного тела Руслан такого вероломства не ожидал!
В нелепой позе сыщик застыл посреди кабинета. Попытки пошевелить кончиком пальца или хотя бы шмыгнуть носом, не приводили ни к какому результату. Незнакомец смотрел на него с сочувствием. Наглец уже успел занять Надин стул.
- Дайте честное слово, что не будете стараться на меня напасть, и вам станет легче, - потребовал он.
Даже если бы Руслан и захотел согласиться, он не смог бы ничего сказать. Всё его тело, в том числе и язык, превратились в камень. Похоже, серолицый это понял. Тонкие пальцы пробежались по клавишам.
- Я немного перестарался, - сообщил он сыщику. – Теперь можете говорить.
- Кто тебя прислал? – к своему удивлению Орловский обнаружил, что язык и губы снова ему подчиняются. К сожалению, остальные части тела пока не спешили последовать их примеру.
- Я пришёл сам, молодой человек. Ну, так что, мы договоримся?
- С такими как ты я не договариваюсь! Таких как ты…
 - Очень опрометчивое заявление особенно в вашем положении. Однако я не обижаюсь. К тому же вы меня приняли не за того. У меня и в мыслях не было предлагать вам что-то бесчестное и беспринципное. Это дело касается только меня и вас. Ну, как согласны?
Орловский молчал.
- Вот ведь упрямец! - серолицый встал из-за стола и подошёл к Руслану. – Не ожидал от вас такого, - небритая физиономия выражала одновременно и одобрение и изумление. – Из двух упрямцев уступает тот, кто умнее, - запах дешёвых мятных конфет вызвал у сыщика приступ тошноты. - Не поймите меня превратно, но я готов пойти на уступки…
« За дурака ответишь отдельно!» - мысленно огрызнулся Орловский.
- …я прошу у вас один час, - продолжал тем временем незнакомец. - Вы меня выслушиваете, а по истечении этого срока вольны поступать по своему усмотрению. Хватайте меня, заковывайте в наручники, тащите в суд, накидывайте петлю на шею.
- У нас не вешают…- Орловский понимал, что серолицый пытается выиграть время. Но для чего? Как раз именно это сыщик собирался выяснить.
- Я в аллегорическом смысле, Руслан. В том самом, что у вас полностью развязаны руки по отношению ко мне. Ну, так согласны?
- Значит, ты меня резать, душить, а я не сопротивляйся?! Ловко!!!
- О, Господи! Что же у вас всё к насилию сводится?! Хотя, извините, не мне вас осуждать. Заметьте, Руслан, агрессия пока исходит только с вашей стороны. Я, несмотря на все преимущества своего положения, вполне в вежливой форме прошу вас всего лишь о непродолжительной беседе. Кстати, домыслы, что я вас оскорбил, назвав дураком, лишены всяческих оснований.
- А каким же таким заговором ты меня от паралича вылечишь?
Лечение здесь ни при чём. Вы сами скоро всё поймёте. Соглашаетесь?
- Соглашаюсь…
- Ну, слава Богу! - со вздохом облегчения серолицый вернулся к столу и нажал несколько клавиш.
Руслан почувствовал, как к нему возвращается контроль над телом, как напрягаются под одеждой заскучавшие от бездействия мышцы. Сейчас бы в самый раз одним прыжком преодолеть расстояние до стола и свернуть цыплячью шею нахального любителя поговорить. Искушение было велико, но сыщик не мог нарушить обещания. Слово Орловского крепче гранита – это признавали даже самые непримиримые его враги.
А вообще-то час всего лишь шестьдесят минут. Можно и потерпеть. Потом пьеса начнёт развиваться по новому сценарию. Тогда и посмотрим, поможет ли тебе выигранное время, таинственный незнакомец. В потайном ящике стола, о существовании которого не подозревала даже Надя, Руслан хранил обойму ампул с сывороткой правды. Ему очень хотелось поговорить с загадочным посетителем, но не сейчас, а чуть позже, когда в кровь наглеца будет впрыснуто замечательное лекарство.
- Вы присаживайтесь, Руслан, - о таком понятии как скромность серолицый, по-видимому, не имел ни малейшего представления, - в ногах правды нет. Я, кстати, пока вас дожидался, позволил себе немного покопаться в вашем столе и реквизировать ампулы с психотропным препаратом, от греха подальше. Вы не очень сердитесь?
Орловский чуть не задохнулся от ярости. Каким-то немыслимым образом незнакомец предугадывал любое его действие и успевал нейтрализовать все задумки сыщика.
- Вот и славно! – заросшие щетиной щёки растянулись в мерзкой улыбке. - Наверное, вы считаете меня жутко бесцеремонным?
- Мягко сказано…- Орловский крайне неудобно чувствовал себя в кресле для посетителей.
- А вы не стесняйтесь. Выражайтесь жёстче, - в глазах серолицего вспыхнул какой-то нездоровый интерес, он буквально сверлил сыщика взглядом. – Ну же!
- Много чести будет, - буркнул Руслан, вообще-то, если бы не странная аллергия, он бы с удовольствием попотчевал бы наглеца крепким словцом.
- Не хотите? Или не можете? - длинные пальцы застыли над клавиатурой. - Широкая продажа подразумевает некоторую цензуру текста, – бормотал незнакомец, щёлкая по клавишам.
Орловскому стало не по себе. Незамысловатое по своей сути действие - работа на клавиатуре – в исполнении странного посетителя начинала походить на зловещий ритуал. Руслан отметил, что и внезапный рецидив старой травмы и чудесное исцеление происходили тогда, когда серолицый оказывался у компьютера. Здесь была какая-то связь. Возможно, обнаружив её, сыщик получил бы несколько козырей в непонятной игре, затеянной незнакомцем.
- Попробуйте теперь, - предложил серолицый. – Не надо стесняться – поблизости нет ни женщин, ни детей. Выразите все, что вы хотели сказать!
Орловский почувствовал, как в его мозгу вдруг запрыгали, хихикая и гримасничая слова, о существовании которых он, конечно, знал, но в разговоре никогда не использовал. Не мог использовать. Хлёсткие, звонкие, они скакали в голове сыщика подобно стаду взбесившихся обезьян в тесной клетке, выстраиваясь в витиеватые предложения и замысловатые фразы, малопонятные для непосвящённых.
Руслан стиснул зубы и удержал вот-вот готовый прорваться мутный поток брани. Серолицый не сводил заинтересованно-восхищённого взгляда от искажённого внутренней борьбой лица сыщика.
- Много чести, - повторил Орловский, ликуя в душе своей первой победе. Незнакомец явно надеялся услышать из уст сыщика непристойную ругань. Шиш тебе! То ли ещё будет! Можешь нажимать на все кнопки подряд - не на того напал! Ты у меня за этим целый час и выпросил, чтобы поматериться! - Руслану хотелось верить, что вот так, рывочек за рывочком, он перетянет канат на свою сторону.
Серолицый дребезжаще рассмеялся и плюхнулся на стул, который ещё вчера занимала прелестная Надя. Мебель, привыкшая к округлостям помощницы Орловского, протестующе заскрипела под костлявым задом незнакомца.
- Великолепно! Браво! Ай да Руслан! Ай да я! – серолицый потирал ладони с видом человека обнаружившего под кроватью золотой слиток величиной с арбуз. – Вы же можете действовать самостоятельно! По мелочам, правда, но и это уже кое-что. Это же признак настоящего человека!
- Человека? - Орловский начал догадываться, что перед ним либо сектант-экстремист, либо наркоман-психопат, может и всё вместе. - А кем же я был до этого? Слоном? – спорить с подобным типом маньяков крайне опасно, сыщик уже встречался с такими людьми. Самый надёжный способ - проявлять живой интерес к излюбленной теме безумца, ни в коем случае ни подвергать сомнению, ни единого его слова. Таким образом, прикинувшись идиотом и поддерживая бессмысленную болтовню, можно выбрать момент для единственного точного удара. Второго может просто ни быть - неизвестно, что прячет полоумный под плащом и где удерживает заложников. В том, что утренние пропажи дело рук серолицего Руслан не сомневался.
- При чём здесь слоны? – удивился незнакомец. - Вы меня за сумасшедшего приняли! – догадался он через секунду. – Вполне логично. Опять вы ошиблись. Я вполне соответствую общепринятым рамкам нормальности. Может быть у меня и есть какие-то отклонения. Как и у любого человека в наше время, но я не поджигаю почтовые ящики соседям, не говорю по телефону с отдалёнными галактиками и не бегаю нагишом по улице - следовательно, считаюсь вменяемым и контролирующим свои действия гражданином. Я вас разочаровал?
- Почему же? – Руслан отметил ещё один признак помешательства собеседника – полная уверенность в собственной нормальности. – Просто не представляешь как я рад за тебя. Зачем объясни, тебе понадобилось обращаться ко мне в контору? Назначать встречу? Всё же есть какие-то проблемы?
- Только для разговора.
- Какое скромное желание!
- Скромное, - согласился серолицый. – Даже немного дурацкое. Глупо ведь создателю спрашивать у продукта созданного им, разрешения поставить его на полку. С другой стороны вы же не глиняный горшок. Вы плод интеллектуального труда, даже нечто большее.
 - Я помню – почти человек, - каждое мгновение Орловский ожидал нервного припадка, которым обычно заканчиваются бессмысленные философствования подобных индивидуумов.
 - Всё же вы продолжаете считать меня безумцем, - скорбно вздохнул незнакомец. - Я неплохо пишу, но совершенно беспомощен в разговоре…
 - Да никто не считает тебя сумасшедшим, - запротестовал Орловский. – Всё ясно как Божий день. Окружающее - твой вымысел, в том числе и я. Потом ты понял, что и я немножко реальный. Сразу же поспешил меня обрадовать. Так? Ты мне только расскажи по секрету - что ты сделал с теми остальными, которые ненастоящие?
 - Вы недалеки от истины, Руслан. Если бы вы ещё серьёзно отнеслись к своим словам… Вы же, пользуетесь приёмом позволившим обезвредить маньяков в дела об Охотнике За Фантомами и Святом Отравителе. Как же мне вас убедить? – серолицый на секунду задумался. – Может, начнём разговор сначала, откинем предубеждения в сторону, - предложил он. - Господи! - посетитель всплеснул руками. – Какой же я невежа! Вы же не знаете с кем говорите! Немудрено, что такая подозрительность. Позвольте представиться - Иван Наседкин, писатель.
Руслан попытался вспомнить что- либо о литераторе с подобной фамилией. Ноль информации. По-видимому, нахальный писака ещё не стал живым классиком. Скорее всего, наоборот, не добившись признания своих посредственных творений, он слетел с катушек и решил прославиться другим способом.
- Опять вы подумали про психические отклонения, - обиделся Наседкин. - Говорю же вам – я абсолютно нормален.
- Отвечай тогда что с девушками?! - Орловскому надоела игра в вопросы и ответы. – Где Надя?
Писатель удивлённо посмотрел на Руслана, потом вдруг рассмеялся.
- Извините ради Бога! - он смахнул выступившие слёзы. – Я так торопился довести вас до конторы, что напрочь забыл о всяких мелочах. Ведь эти бездушные статисты ваше окружение, для вас - живые люди! Я совершенно упустил это из виду!
- Что с ними?
- Да ничего страшного! Считайте, что они все разом ушли в отпуск.
- Ложь! Надя меня бы предупредила!
- Тогда представьте, что вашу куколку расчленил какой-нибудь маньяк…
Взбешённый сыщик вскочил с кресла. В эту минуту он не помнил ни о недавнем приступе, ни о данном слове. Руслан жаждал одного - стереть наглую ухмылку с небритого серого лица.
Руки Наседкина метнулись к клавиатуре:
- Вспомните о своей спине, Руслан!
Сыщик застыл на месте. Абсурд конечно, но он поверил, что состояние беспомощности может вернуться в любой момент. Пока писатель имеет доступ к компьютеру. Орловский пока не понял правил этой дьявольской игры, но преимущество нажимающего на клавиши маньяка уяснил для себя твёрдо. Пока Наседкин за столом – надо быть осторожнее. Руслан заставил себя опуститься в кресло.
- Пошутил я, - писатель поскрёб щетину на подбородке и, не сводя глаз с Орловского, что-то набрал на клавиатуре. - Вы просто забыли, как ваша пассия попросила у вас выходной день. Именно на сегодня.
 - Враньё!
 - Сущая истина. Вы просто забыли, - Наседкин уставился на монитор. – Вспоминайте – выходной из-за болезни родственницы.
Где-то в закоулках памяти появился едва различимый призрак недавнего разговора. Да, Надя то и дело промокая глаза носовым платком, рассказывает о хвори горячо любимой тётушки. Он, Орловский, успокаивает девушку, позволяет ей не приходить в контору до тех пор, пока здоровье старушки не придёт в норму. Даже настаивает на этом. Обещает, всё ещё всхлипывающей помощнице, навестить больную и занести чудодейственный отвар из редких трав.
Воспоминание наливалось красками и приобретало объём. Всплывали мелкие подробности в виде зазвонившего телефона, дымящейся чашки какао, потёкшей с ресниц девушки туши, аромата её духов. Всё было реально и правдоподобно дальше некуда, но Руслан не хотел верить в этот мираж, гипноз или что ещё там использует господин Наседкин? Сыщик знал твёрдо - подобной сцены в его кабинете никогда не разыгрывалось.
Орловский попытался избавиться от ложного воспоминания. В висках заломило. Сыщик застонал от нестерпимой боли. Наседкин поспешно нажал какую-то клавишу. Боль прошла. Картинка никогда не происходившего в действительности разговора потухла подобно изображению на экране выключенного телевизора.
- Руслан, - серолицый выглядел не на шутку взволнованным, - с вами всё в порядке?
 - Что с Надей? – боль прошла, но чувствовал себя Орловский препагано.
 - Вот не думал, что вы так серьёзно относитесь к этой Барби. Я ведь целиком списал её у Чейза. В порядке с ней всё. Клянусь! - Наседкин смотрел на Руслана с каким-то но - вам выражением и на лице и в глазах, словно сыщик проделал немыслимый трюк, не удававшийся до этого времени никому. - Как это я не додумался до сих пор придумать вам достойную подругу?
Руслану не нравились ни отдающие параноидальным бредом слова писателя, ни появившееся на его лице выражение, но впервые за всю свою карьеру знаменитый сыщик не знал, как действовать дальше.
Наседкин достал из кармана мятого плаща пёструю пачку сигарет. Посмотрел на неё с сожалением и вдруг метнул в корзину для мусора.
- Врачи запретили, - он виновато улыбнулся. – А я всё никак не отвыкну.
Руслан молча вынул из серебряного портсигара папиросу, неторопливо прикурил, с удовольствием вдохнул ароматный дым.
- Извините, Руслан, - из недр плаща возникла конфета. Наседкин быстро развернул грязный фантик, отправившийся вслед за сигаретами. Скорчив брезгливую гримасу, писатель отправил леденец в рот. – Говорят, помогает бросить. Всё-таки я ужасно несобранный человек. Выдавая себя за обычного клиента, я надеялся завоевать ваше доверие. В результате, чуть не провалил всё дело… Вы мне глубоко симпатичны, Руслан. Я вам даже завидую. Абсурд конечно!
- Ты можешь объяснить что происходит? – Орловский затушил папиросу. - Я слушаю твою болтовню меньше получаса, но у меня такое впечатление, что я уже год нахожусь в одной комнате с полоумным.
 - Да, да, - засуетился серолицый. – Мне нужно было всё рассказать в самом начале.. Тогда бы вы совсем по-другому отнеслись ко мне… За своих знакомых можете не беспокоиться. Честное слово с ними всё в порядке.
 - Допустим.
 - Я просто спешил встретиться с вами и как-то упустил их из виду…
- Это я уже слышал.
 - Вы понимаете, я Иван Наседкин.
 - Уже известный мне факт.
 - Я автор книг о приключениях сыщика Руслана Орловского.

Как говорится – тонущий и за гадюку рад схватиться… Руслан руками и ногами уцепился за последнюю фразу. По крайней мере, она хоть как-то проясняла всё происходящее. Писатель-неудачник решил сделать имя на жизнеописании великого детектива. Вот за этим то и была нужна ему встреча с Орловским. Скорее всего, идя на поводу у собственного болезненного воображения, он напустил тумана и загадочности. Зачем? Кто разберёт эту богему? Откровенно говоря, нормальных среди них днём с огнём не сыщешь! Непризнанных гениев – сколько угодно. Спасителей человечества – бери через одного, не ошибёшься. А вот с нормальными единицами общества напряжёнка. Наверное, так же при помощи своей извращённой фантазии Наседкин подстроил и все исчезновения. Какие-нибудь звонки по телефону, идиотские телеграммы… Можно даже предположить, что этот тщедушный мастер пера утащил куда-то киоск, а потом вымыл асфальт с порошком. С такого станется.
- Так ты хочешь писать обо мне? – Орловский почувствовал облегчение – наконец-то под ногами появилась твёрдая почва.
- Я уже написал о вас, - поправил Наседкин.
- Ну да, набросал черновики по газетным статьям, а теперь хочешь узнать кое-какие не попавшие в печать подробности.
- Всё же, вы не понимаете о чём я говорю, Руслан. Мне не нужны никакие подробности. Они мне известны до мелочей. Я осведомлён не только о том, что произошло, но и том, что только могло бы произойти. Я сам все это придумал, как и всех персонажей - хороших и плохих, как и вас, Руслан!
Всё же писатель оказался сумасшедшим. Орловский не на шутку встревожился за судьбу и Шелкоедовых, и дяди Миши, и девушек из офисов. Человек, считающий окружающую реальность своей фантазией, способен на самые жуткие преступления, не считая их таковыми. Что, мол, такого страшного - просто избавился от собственных выдумок?
Опять за версию с расстройством психики ухватились, Руслан! – укоризненно покачал головой Наседкин. – Не должно такому специалисту как вы цепляться за единственный кажущийся возможным вариант. Не вы ли каждый раз заявляете, что наиболее правдоподобная версия чаще всего бесплодна? Вспомните принцип – не откидывать ни одного да- же самого невероятного предположения!
Здесь писатель, безусловно, был прав – из собственного опыта сыщик хорошо знал – в расследовании преступлений широкая и ровная дорога чаще всего заводит в тупик.
- Вот именно в тупик! – обрадовался Наседкин. – Извините, что отвечаю на ваши мысли. Просто я так сжился с вашим методом логических построений, что угадываю многое, до того как вы успеете подумать.
Вообще-то, некоторые психи обладают телепатическими спо…. Руслан заставил себя думать о любимом садике и готовым вот-вот распуститься цветке папоротника. Писатель понимающе улыбнулся:
- Безотказный метод, освоенный вами давным-давно в расследовании дела о промышленном шпионе-телепате. Я кстати, позаимствовал этот ход из какого-то фантастического романа. По-моему английского.. – раздался мерзкий хруст, Наседкин разгрыз надоевший леденец и с гримасой отвращения выплюнул его останки в мусорную корзину. – Чертовски хочу курить! Проклятые коновалы обнаружили у меня кучу болезней и запретили все, что можно было запретить! Значит, никак не хотите мне поверить? – писатель резко перескочил на другую тему. – Как же вас убедить? – он бросил взгляд на клавиатуру. – Вообще-то ничего не стоит напечатать, что вы безоговорочно поняли и всей душой приняли моё предложение… Конечно, учитывая последние трансформации вашей личности, всё может пройти не слишком гладко. Этого-то я и опасаюсь. Поэтому-то и устроил нашу встречу. Мы же с вами сейчас вместе пишем новый рассказ. Рассказ об исчезновении сыщика Орловского.
- Это, о каком таком исчезновении?
- О временном, мой друг. Вы спешили на встречу с одним высокопоставленным лицом. Правительству некой державы понадобилась ваша помощь в одном щекотливом деле. Кое-кто очень испугался вашего вмешательства. Были наняты специальные люди, подсыпавшие в вашу простоквашу сильнодействующий наркотик. Выйдя из дома, вы потеряли память и исчезли.
Ваши друзья естественно забили тревогу. Вас живого или мёртвого разыскивали по всей планете и, конечно же, нашли где-то в середине книги. Жалкого, оборванного, больного, не помнящего даже собственного имени.
К концу повествования вы само собой поправились, даже не выходя из больничной палаты, раскрыли дело, из-за которого пострадали. Однако здоровье ваше уже не позволяло продолжать рискованную работу частного детектива. Вы полностью посвятили себя садоводству, мемуарами, передаче опыта и премудростей сыскного ремесла начавшему вдруг стремительно взрослеть карапузу Шелкоедову. Благородный юноша изъявил горячее желание занять ваше место в рядах борцов с распоясавшимися преступниками.
- Что это за бред? – Орловскому стало не по себе.
- Краткое содержание новой книги о похождениях великого сыщика, - пояснил Наседкин. - Она вот-вот поступит в продажу. Но есть и другая версия. Не для широкой публики. Как вы посмотрите на такой поворот сюжета: писатель занимает место своего героя в выдуманном мире в никогда не существовавшем городе, а персонаж естественно, подменяет творца в его реальности?
- Бред!
- Отнюдь, мой друг! Скажу, больше писатель издаёт свои книжки по второму разу, но никак дешёвую беллетристику для чтения в метро, а как мемуары знаменитого сыщика. Богатеет и наконец-то занимается тем, о чём мечтал всю жизнь - серьёзной литературой.
- А сыщик? - у Руслана пересохло во рту. Конечно, Наседкин лепетал полную бессмыслицу. Поверить в подобную чушь мог только слабоумный. Но было что-то в его речах, что заставляло принять на веру хотя бы часть сказанного. Орловский чувствовал себя человеком, летящим в бездонную пропасть. И не стоит ждать, что где-то из отвесной скалы появится на удивление крепкая ветка или на дне окажется речной поток, как всегда обычно получалось в подобных ситуациях.
- Сыщик? – переспросил Наседкин. – Сыщик моя головная боль. Я создал его подобно Господу Богу. Я вдохнул в него жизнь. Я подобно Пигмалиону влюбился в собственное создание. Достаточно набрать соответствующий текст, и я окажусь на вашем месте. Меня беспокоит одно обстоятельство. В последнее время вы становитесь слишком уж самостоятельным. Ваши фантазии насчёт детства, ваша влюблённость в безмозглую секретаршу, ваше сопротивление задуманному мною развитию сюжета. Вспомните последнее расследование.
Чего тут было вспоминать? Сыщик решил устроить себе двухдневный отпуск. Под чужим именем снял комнату в небольшом посёлке и собирался всецело посвятить себя древнейшему занятию всех мужчин – охоте и рыбной ловле. Как назло именно тогда в лесу неподалёку от посёлка был обнаружен труп девочки-подростка. По всем признакам злодеяние походило на ритуальное жертвоприношение. Так бы всё и свалили на неизвестно откуда взявшихся в этой глуши оккультистов, если бы не оказавшийся поблизости знаменитый сыщик.
Сыщику пришлось раскрыть инкогнито и самому заняться расследованием. Сопоставив найденные на месте преступления улики и показания родителей убитой девочки, Руслан без труда обнаружил настоящих преступников. Ими оказались одноклассники несчастной.
Семья погибшей недавно поселилась в поселке, где все приходились друг другу если не дальней роднёй, то кумами и сватами. Чужаков невзлюбили. Дети только воплотили то, о чём давно переговаривались между собой взрослые
Дальше – больше родители малолетних душегубов оказались в курсе кровавых деяний собственных отпрысков. Они, конечно, не приветствовали живодёрскую шалость собственных отпрысков, но и осуждения Руслан не почувствовал. Сами виноваты чужаки, в один голос твердили любящие папы и мамы – кто их сюда звал! Коли, поселились, то нечего выделяться! Девчонка всё из себя корчила не весть что: и одевается не так, и говорит по-другому, и причёску особую носит! Вот ребятишки и обиделись. И вообще мало ли тут всяких понаедет?! Детишки-то глупенькие ещё! Им что теперь за каждого чужака, что по-людски жить не хочет, отвечать?
Похожую песню затянули и поселковые власти. Нет, они, конечно, возмущались и ужасались вопиющему поступку юных земляком. Но…. Сами понимаете – дети ещё. Не соображают. А пятно-то на весь посёлок! Вы только гляньте, сколько у нас почётных грамот! Вы полистайте книгу с деяниями наших земляков. Не имеете права оставлять убийц на свободе? Хорошо, мы будем говорить с теми, кто такие права имеет!
Вообщем, несмотря на неопровержимые доказательства, дело так до суда и не дошло. Впервые за всю карьеру Руслана.
- Книга-то спросом не пользовалась, – жаловался тем временем Наседкин. – Кому понравится видеть похожих на себя и своих дегенеративных чад злодеев? Люди желают получать за свои деньги увлекательные страшилки про виртуальных маньяков, коррумпированных чиновниках, негодяев-олигархов. Среднестатистический читатель очень не любит, когда его суют добропорядочным носом в собственное высоконравственное дерьмо! Ты знаешь, какой скандал мне устроил издатель, когда пользовавшаяся стабильным спросом серия об Орловском не принесла обычной прибыли?!
- А я тут причём? – удивился сыщик. – Это вроде ты назвался писателем и заявил, что я исполняю придуманное тобой. Или ты всё-таки врал?
- В том-то и дело! – Наседкин хлопнул себя по костлявым коленям. – Я задумывал роман о преступлении тайной секты язычников! Вы же, Руслан, начали действовать в совершенно ином направлении. Я несколько раз пытался переписывать сюжет, вносил исправления, но, в конце концов, всё возвращалось к этим проклятым второгодникам. Сроки подачи рукописи истекали, мне пришлось, махнуть рукой и просто-напросто записывать ваши действия. Вот так-то!
- Значит, ты меня решил наказать подобным образом?
- Нет, друг мой, обмен я задумал раньше. Ещё когда вы были послушны моей воле, а ваши похождения пользовались спросом. Посудите сами – разве не заманчиво покинуть то общество, где твой интеллектуальный труд приравнивается к какой-нибудь жвачке, где неучи, имеющие дерзость называть себя докторами пророчат тебе скорую смерть и приговаривают к пытке воздержанием, где о тебе вспоминают, когда приходит срок сдачи рукописи. Всего лишь небольшое усилие и взамен я получаю здоровье, богатство, славу, признание. Я даже избавляюсь от дурацкой, карикатурной фамилии! Разве кто-нибудь перед этим устоял бы?!
 - Отчего же подобного не происходит?
 - Оттого, что вокруг лишенные воображения олухи! Их фантазии хватает лишь для создания смутных образов, но не для воплощения оных!
 - Насколько я понимаю, ты решил занять моё место, а мне взамен подарить все те болячки и проблемы, о которых только что твердил.
 - У меня нет выбора, Руслан, - писатель с вызовом смотрел на Орловского. – И вообще – я не думаю, что Господь Бог оправдывался перед Адамом, изгоняя его из Эдема!
 - Даже так! – сыщик не очень уютно чувствовал себя в навязанной роли первочеловека.
 - Именно так. Вы моё создание. Моё самое удачное создание, но всё равно я волен распоряжаться вашей судьбой по своему усмотрению. Я и так подарил вам несколько лет прекрасной жизни! Где же ваша благодарность?!
Пальцы Наседкина метнулись к клавиатуре. Спорить с человеком, возомнившим себя творцом, становилось крайне опасным занятием. Был ли в его словах хоть какой-то смысл или просто бред воспаленного сознания – такой вопрос занимал Руслана меньше всего в данную минуту. Одно он знал точно – как только посетитель принимается щёлкать по клавишам, начинают происходить странные и неприятные для него, Орловского, вещи. Нужно было как-то успокоить разошедшегося писателя.
- Я благодарен, - сыщик пытался придать своему тону смирение – Боги или считающие себя таковыми это просто обожают. – Только всё так неожиданно… Я ошалел немного…
Посетитель наградил сыщика подозрительным взглядом. Орловский вспомнил способность странного человека к чтению мыслей и заставил себя ни думать, ни о чём, кроме благоухающих цветов. Наседкин рассмеялся.
 - Значит, поверили мне! Очень разумно! Я же предвижу наперёд каждое ваше действие! – Орловский насторожился. – Стоило вам узнать всю правду, и вы поняли, что такая скромная услуга это наименьше, что вы можете сделать для своего создателя! – похоже, телепатический дар начинал давать сбои. – Так ведь?
Руслан удержал вот-вот готовый сорваться вздох облегчения и энергичным кивком выразил согласие.
- Несмотря на некоторые трудности, я продолжаю контролировать и ваш образ мыслей, и общую модель поведения, - продолжал рассуждать Наседкин. – Всё, - он обвёл рукой пространство кабинета, - всё до мельчайшего гвоздика создано здесь мной, а значит мне подвластно! Здесь ничто не может произойти без моего на то желания! Я, правда, немного опасался вашей реакции, слишком вы уж стали самостоятельным в последнее время. Представьте – происходит обмен, и вы, испугавшись или возгордившись, вдруг делаете какую-либо глупость. Малейшее отклонение от заданных параметров и, тело, которое я выбрал для будущей жизни. Тщательно создавал и оберегал в каждой книге. Это замечательное вместилище вдруг повреждено. Катастрофа!
От волнения на бледном лбу писателя выступили капельки пота.
- Чертовски хочется курить, - пожаловался он. – Вам кстати, когда займёте моё место, придётся отвыкать от этой привычки. Врачи грозились, что первая же сигарета станет и последней. Наверное, вы всё-таки испытываете ко мне неприязнь?
- Боже упаси! – при желании Руслан мог быть неплохим актёром. – Какое я, червь, имею право подвергать сомнению помыслы творца! К тому же и подвёл я тебя в последней книге. Мне ли привередничать!
- Ну, это вы уже слишком…- Наседкин смутился, на серых щеках появилось подобие румянца. - Всё же… Немного безнравственно… В последнее время я не столько выдумываю вам квесты, сколько продвигаюсь следом, едва успевая записывать. Я даже слегка напуган вашей самостоятельностью и вашим согласием.
- Ну, зачем же пугаться? – сыщик растянул губы в дружеской улыбке. – Не могу же я как последняя свинья подвести своего создателя! Я вот чем интересуюсь, - Руслан попытался сменить скользкую тему, – на каком таком транспорте я отправлюсь к новому месту жительства?
- Сыщика видно во всём, - длинные пальцы Наседкина переплелись и к радости Орловского находились на приличном расстоянии от клавиатуры. - Сразу к практической стороне дела. К голым фактам. Всё же в главном вы остались таким, каким я вас и задумал..
« Тебя ещё ждёт очень неприятный сюрприз, приятель». – Подумал Руслан и тут же спохватился – посетитель обладает мерзкой способностью угадывать чужие мысли. Он испугано глянул на Наседкина. Тот, либо не подавал вида, что уловил крамольную мыслишку, либо попросту не заметил её.
-…… суть проблемы проста, - заливался соловьём писатель. – Она ни просто лежит на поверхности, она настойчиво вопит о своём существовании. Но погрязшее в рационализме челове6чество игнорирует все призывы. А может…- Наседкин замолчал. Руслану стало не по себе. Не принялся ли мастер пера снова за чтение мыслей?
- Чёрт возьми! – писатель хлопнул себя по лбу костлявой ладонью, Руслан приготовился к разоблачению. – Как я не догадался раньше!? Великие художники, музыканты, писатели! Необъяснимые исчезновения, загадочные смерти! Они не хотели открывать тайну непосвященным!
Наседкин покусывал ноготь большого пальца, что-то бормоча себе под нос. Чем бы ни была вызвана внезапная вспышка - к тайным мыслям Орловского она не имела никакого отношения. Руслан кашлянул, напоминая о своём присутствии. Писатель вздрогнул, с удивлением посмотрел на сыщика, словно тот вырос из-под земли. Через мгновение виновато улыбнулся.
- Прошу прощения, - выглядел он крайне возбужденным. – Я только сейчас понял, что случайно открыл двери в Мир великих художников и творцов. Как я не догадывался раньше! Все гениальные творения ни что иное, как попытка смоделировать и воплотить идеальные условия для жизни и творчества! Они все там! Я уверен!
Орловский понял смысл бессвязных восклицаний не более чем, к примеру, речь китайского императора на торжественном мероприятии, посвящённом пуску в эксплуатацию Великой Стены. Однако сыщик предпочёл помалкивать до поры до времени. Разговор с Наседкиным походил на прогулку по минному полю - один неверный шаг и кто знает, что взбредёт в голову полоумному писателю
.- Вспомните мифы и легенды о сотворении Мира, – лицо Наседкина из серого сделалось багровым. - О создании искусственных субстанций и их последующим оживлении! Таких примеров бесчисленное множество! Голлем, Гомункул, Буратино, Галатея….. Можно продолжать до бесконечности. У любого народа масса подобных историй. Всё зависит от уровня культуры. Каннибалы из джунглей дарят новую жизнь умершим соплеменникам, чтобы возложить на них тяжёлую работу, человек, творящий в цивилизованном обществе, мечтает вдохнуть душу в созданные им идеалы красоты и гармонии.
Это всё нюансы. Главное в другом – мёртвое становится живым, неодушевлённое – способным к действию!
А древнейшие легенды о сотворении. Вдумайтесь сами – это ничто иное, как описание удачная попытка некоего лица или группы лиц, назовём их божествами, воплотить в реальность свои задумки и идеи.
Наседкин тяжело дышал, голос его стал хриплым.
- Яйцеголовые умники объявили всё это выдумкой невежественных дикарей, - писатель скривил губы в презрительной ухмылке. – Сборище идиотов! Эти легенды ничто иное, как передача из поколения в поколение древнего знания. Подсказка дерзким искателям на возможность расширения рамок реальности. Хотя, какая там к чёрту реальность! Жизнь просто грубо отгрунтованный холст, на который большинство не отваживается нанести даже крошечную точку или робкий мазок!
Они и не догадываются, что мысль это почти живое существо, которому нужно помочь появиться на свет. Мы даже не творцы, а повивальные бабки при рождении чего-то нового и совершенного!
Я придумал вас, Руслан, но я на этом не остановился. Я смог найти тот загадочный рецепт, ту древнюю формулу - и вот вы передо мной во плоти. Я потратил почти десять лет, перелопатил целые Гималаи различных источников информации. Я внимательно изучал всё, что касалось данного вопроса от обрывков гиперборейских легенд до последних экранизаций Брема Стокера и Мери Шелли, от ритуалов вудуистских шаманов, до не менее запутанных трудов по биохимии. И, наконец, свершилось! Нет, не чудо, а закономерный итог бессонных ночей и упорного труда – придуманная мною реальность ожила! И я заслужил того, чтобы стать её повелителем!
Во время этого дикого монолога Орловского не покидала одна мысль – во всём услышанном есть хотя бы крупица истины. Полное безумие, конечно, верить в то, что достаточно нарисовать на тетрадном листе домик, попрыгать вокруг с погремушкой или полить шедевр кровью летучей мыши и всё – въезжай в новую квартиру. Но с другой стороны….
Загадочные исчезновения, внезапный паралич, внушённые мысли и воспоминания, странная телепатия и осведомлённость посетителя… Всё это наводило на размышления. Если Наседкин прав хотя бы на один процент, то сыщика ожидала перспектива оказаться в поражённом болезнями теле, в незнакомом Мире, в чужом обличии. Кроме того, судя по виду и рассказам писателя к категории людей, что крепко держат свою удачу за хвост, он не относился. Теперь, на весьма сомнительных правах он собирался взвалить всё это на чужие плечи, а сам преспокойно занять чужое, более тёплое на его взгляд местечко. Что же он, в конце концов, за творец, если до смерти завидует собственному созданию! Он больше похож на грабителя, что с оружием в руках отбирает у припозднившегося прохожего кошелёк и одежду. А потом, в соответствии с какими-то своими принципами, кидает взамен вшивые лохмотья да ещё возмущается – почему это его не благодарят за великодушие?
Вот только Орловский не был перепуганным прохожим. Пусть его считают всего лишь ожившим продуктом фантазии, но он будет сопротивляться до конца. Наседкин тем временем щёлкал по клавишам. Руслан с удивлением отметил, как они перенеслись из знакомого кабинета, в грязную комнатёнку.
- Моё жилище, - сообщил писатель, не отрываясь от клавиатуры. - Я вам дам кое-какие инструкции по выживанию в здешних условиях, а потом вперёд - к новой жизни!
Орловский уже понимал, что происходящее не шутка и не бред сумасшедшего. Ещё немного и замысел Наседкина воплотится в жизнь, ещё несколько манипуляций маньяка и всё будет кончено. Он, Руслан, взвалит на себя беды писателя неудачника, а похититель чужих судеб займёт его место. Ладно бы толк с этого какой был. Ведь и в его, Орловского, сущности, непризнанный гений ничего не добьётся. Чужим лицом не прикроешь собственной ничтожности!
 Руслан рывком поднялся с кособокого стула. Подошёл к окну.
- Изучаете пейзажи? - хихикнул Наседкин.- Привыкайте, друг мой, привыкайте.
Орловский глянул через засиженное мухами стекло и чуть не закричал от радости. Логово маньяка расположилось на одном из последних этажей высотки. Далеко внизу сыщик увидел заасфальтированный дворик и несколько кажущихся игрушечными с такой высоты машин.
- О здоровом теле значит мечтаешь? О”кей!
Ни теряя, ни секунды, Руслан схватился за убогую ручку и дёрнул раму на себя. Орловский вложил в рывок всю силу. Шпингалеты выдрало с мясом из подгнившего дерева, внутреннее стекло треснуло, осколки со звоном посыпались на давно немытый пол. Ворвавшийся ветер по клочкам разорвал царившую в помещении атмосферу затхлости..
- Что вы… - Наседкин оторвал взгляд от монитора
- Верни всё как было! - потребовал Руслан.
- Но…
- Как было!
 - Вы… согласились….
 - Пошёл ты!!
 - Но.. я .. я видел… мысли! Ваши мысли!
 - Ты видел то, что хотел видеть! Считал меня марионеткой?! Тоже мне творец нашёлся! Иди умойся, дядя! Быстро всё назад или один шаг и вселяйся себе тогда в лепёшку!
 - Вы не посмеете! – лицо Наседкина стало фиолетовым. – Я… создатель….
 - Плевать!!!
 - Это…. – писатель задыхался, - …б… б… блеф…
 - Проверь!
 - Ссссердце…- прохрипел Наседкин. – Вы … не.. – писатель рухнул на грязный пол.
Ноги несостоявшегося божества пару раз дёрнулись, пальцы рук царапнули по чёрному паркету, остекленевшие глаза уставились в потолок. Наседкин был мёртв.
Орловский спрыгнул с подоконника, стараясь держаться подальше от трупа, подошёл к столу. Глянул на монитор:
« - Вы не держите на меня зла, друг мой? – прочел сыщик.
- Что вы, Иван Иванович! – отвечал книжный Руслан, заливаясь слезами. – Это наименьшее что я могу для вас сделать!»
Настоящий Орловский поспешно нажал клавишу “Esc”….


Руслан проснулся за минуту до сигнала будильника.
« Дурацкий сон, - подумал великий сыщик, закуривая папиросу. – А Надю сегодня обязательно приглашу в ресторан ».
Через мгновение он уже наслаждался божественной музыкой. Знаменитый симфонический оркестр исполнял «Реквием» великого Моцарта.

 2002 ГОД.






 Жизнь есть Жизнь




Телефон надрывался в прихожей. Я считаю людей, трезвонящих субботним утром если не личными врагами, то, по крайней мере, очень неприятными субъектами.
Я полежал ещё минут пять Настырный абонент не успокаивался. Если бы аппарат был живым, то он наверняка бы сорвал голос и охрип.
Я сполз с кровати, кляня всё на свете и призывая на голову находящегося или находящейся по ту сторону телефонного кабеля все немыслимые кары, поплёлся в коридор. Я не надеялся, что аппарат заткнётся сам по себе.
Второй сигнал из внешнего мира за сегодняшний день вывел меня из нормы. Первый прозвучал много раньше. Ещё на рассвете. Звонил, наверное, тот же самый человек. По крайней мере, он так же настырно домогался ответа.
Поднять меня с постели, когда облака только становятся бледно-розовыми дело безнадёжное. Причина не только в лени....
- Слушаю - буркнул я тоном инквизитора или следователя НКВД
- Сергей, это я.
Конечно!!! Кто же мог быть это ещё кроме Олега?!
Должен сказать, что Олег - человек застенчивый и болезненно педантичный. Он впадает в депрессию из-за дилеммы: стоит ли здороваться с человеком, помня его в лицо, но напрочь забыв имя и фамилию оного? Особенно, когда безымянный знакомец приветствовал Олега первым.
Ещё пример: полгода мучений из-за того, не доставит ли он, Олег, неудобства приятелям и знакомым, пригласив их на собственный день рождения. Как, в конце концов, угодить каждому
гостю?!
Кандидаты на участие в торжестве подвергаются допросу по поводу излюбленных напитков и блюд. О наличии свободного дня, когда бы они смогли посетить сей Великий Праздник.
Как правило, выходные не совпадают. Список заказанных напитков и закусок не уступает меню престижного ресторана, и бедный Олег, махнув рукой ни дружеское застолье, спускает отложенные деньги в кампании привокзальных бомжей и пэтеушного вида панков.
Естественно, потом, сгорая от стыда и кляня порочный мир (слишком жестокий для Олега) неудавшийся именинник долго извиняется и обещает на следующий год незабываемую вечеринку. Мы к этому привыкли. Жизнь есть жизнь.....
Таков он - мой застенчивый приятель Олег. Однако замечу, природная робость вовсе не мешает ему позвонить ни свет, ни заря кому-либо из знакомых и с воодушевлением, не забывая извиняться каждую секунду, зачитывать в течение получаса понравившуюся, например, главу из Рабле. Чего-то такого я ожидал и сейчас.
- Сергей, я тебя не разбудил? - осведомились из трубки.
- Нет, Олег, что ты!!! – мой тон доказывал обратное. - Всю ночь тесто месил. Только что корову в стадо отвёл. Собираюсь на покос.
Обычно, такие шутки, вызывают у Олега деликатный смешок. В этот раз, он не обратил на мои слова никакого внимания.
- Сергей, мне нужно с тобой поговорить, - голос звучал, словно Олег зачитывал эпитафию над безвременно усопшим.
- Заходи...
- Сергей, а что если подойду, так сказать в данную минуту?
- Можно даже в данную секунду!
- Сергей, я серьёзно, через сколько ты будешь готов?
- Через тридцать минут, сорок три секунды!
- Хорошо.., - трубка загудела.
Олег всегда обожал легкие шпильки в адрес собственной педантичности. Отсутствие реакции на последнюю фразу говорило о серьёзности положения.
Хотя.... Надо знать Олега, чтобы представить, как выглядит катастрофа с его точки зрения.. Однажды, пряча улыбку, я в течение полутора часов доказывал Олегу неопасность для судеб Вселенной вообще и его Олега судьбы в частности, случайно оторвавшейся на рубашке пуговицы.
Мы тогда возвращались домой, и он был уверен, что весь тамбур и вагон.... Да что там! Весь мир потешается над вопиющим нарушением его туалета. Жадные глаза прямо таки пожирают случайно обнажившийся участок бледной груди.
Мне как-то удалось убедить его, что сидящие напротив мужчины просто-напросто хохочут над пошлым анекдотом, а вышедшая девушка, действительно доехала до своей станции, а вовсе не побежала рассказывать всем скандальную новость...
- Олег, - говорил я (по его мнению, слишком уж беззаботным тоном), - кому ты нужен со своей пуговицей. Люди спешат домой после работы, и ты им, что прыщ на ровном месте.
Невнимание к собственной персоне успокоило Олега. Потом, обидело.
- Посмотри, Сергей, - голос его сочился скорбью, - никто никого не замечает. "Одинокими" волками бродим мы среди овец! " - процитировал он
Цитаты для Олега, то же самое, что сигареты для заядлого. Зазубрив бесконечное множество. Мудрых фраз и четверостиший, он извлекает их, как любитель никотина вставляет между губ сигарету. По поводу и без повода.....
Не веря во всеобщее ее безразличие к оторвавшейся пуговице, Олег ещё несколько дней всматривался в лица прохожих, ища скрытой насмешки.
Рубашку он потом выбросил. Ни дома, ни в магазинах не нашлось пуговицы точно такого же цвета. Олег счёл сие произведение текстильной промышленности безнадёжно испорченным и отнёс на помойку.
- Всё тлен, - было его прощальным словом. - Жизнь, есть жизнь.
Олег прибыл ровно через полчаса.
- С утра уж на ногах... - бормотал он, проходя в комнату.
Олег занял излюбленное место - наискосок от телевизора и напротив весящего в прихожей зеркала. В случае чего, он мог немедленно ликвидировать внезапно возникшие огрехи в прическе и внешности.
- Как говорится, Сергей, - начал он, - если я заболею – то к врачам обращаться не стану....
- Что случилось? - пережил я, опасаясь услышать всю песню целиком.
- Случилось, вообще-то.... - он задумался.
Олег сунул правую руку в карман, левая покоилась на колене. На сцену явилась расчёска. Прогулявшись по волосам и повергнувшись тщательной проверке, она благополучно вернулась в карман. Освободившаяся ладонь легла на правое колено.
- Сергей, - продолжил Олег, - вчера я решил приобрести расческу и платок.
- Мы с тобой уже покупали расческу...
- Ту я потерял, Сергей. В принципе, все ты что-то теряем, приобретая новое. Находя - лишаемся чего-то необходимого....
Олег замолчал, постигая, глубину фразы. Воодушевившись началом, продолжил:
- Так вот, Сергей, Я пошел сначала в "Союзпечать" - на площади. Там закрыто на обед. Я начал обдумывать, куда можно, так сказать податься еще? В магазин "Одежда" или "Галантерея"?
Вообще-то, я мог зайти и в универмаг. Просто, в тот момент, я так сказать, погрузился в раздумья и упустил такую возможность.
Я решил, в принципе, раз нахожусь недалеко от "Одежды", то, не случится ничего страшного, если я, так сказать, отоварюсь именно там. Как говорится: "Лучше синица в руках….
У витрины, Сергей, я долго раздумывал. Кстати, в прошлый раз, с твоей помощью всё произошло гораздо быстрей... Знаешь, Сергей, большой выбор - долгие думы. Хочется купить все, когда перед тобой так сказать бесконечность. Ха-ха.. Я остановился на коричневой расчёске в черном футляре - редкая цветовая гамма, так сказать, наши, мрачные тона.... Я пробил чек. Сложил полученную сдачу. Для пятикопеечной монеты у меня не нашлось пары, и я, так сказать её выбросил.
Потом я вернулся в отдел и. Тут, Сергей, я увидел сквозь витринное стекло Марину. С ней рядом шел какой-то мужчина. Сергей, от волнения я даже забыл купить носовой платок… Я решил разводиться....
- Так, погоди! - увлеченный эпопеей о приобретении расчёски, я пропустил самое главное. - Какой мужчина? Зачем разводиться?
- С, женщины, вам вероломство имя!!! - простонал Олег. - Я не знаю, что это за мужчина!
- Тьфу, на тебя! - я начинал злиться. - Просто знакомый помог донести сумки, а ты с ума сходишь.
- У неё нет таких знакомых, Сергей, - Олег опровергал меня с видом постящегося монаха. - Сумка не могла быть тяжёлой: я всего лишь попросил Марину купить литр апельсинового сока и полкило пряников к нему. К тому же, Сергей........ они смеялись!
- Ну и что?
- Как ты не понимаешь?! - его голос звенел от гнева. – При мне она так не смеётся!!!

- Посмейся тут, когда сутки напролёт потчуют цитатами из Канта и стихами о скорой смерти.
- Не только, Сергей, не только.
- Прости, чуть не забыл об анекдотах от Эзопа и Рабле.
- Сергей, - Олег поморщился моему цинизму, - это великие мертвецы!
- Но она-то живая! - поспешил возразить я. - Ей хочется общения, а не суррогата из надоевших цитат. Вот и разговорилась с прохожим. Ты бы лучше обсудил с ней всё
- Сергей, - спина Олега вытянулась в струнку, на бледных щеках проступил румянец, - я её расспрашивал.
- Ну и....
- Она утверждает, что я ошибся.
- Вот видишь.
- Я не ошибался, Сергей!
Это правда - Олег тысячу раз подумает, прежде чем узнать кого-то встреченного на улице.
 - Кроме того, Сергей, - продолжал он, - я не спал всю ночь. Я перелистал Байрона и Достоевского, Есенина и Лермонтова. Прослушал любимые рок группы. Пытался, так сказать, найти ответ в великих произведениях искусства...
В этом весь Олег! Он готов искать решение проблемы где угодно, кроме собственной головы. В конце концов, не найдя подсказки у классиков, он взваливает неурядицы на плечи тех, кто находится рядом чаще всего мои, и успокоившись ждёт готового рецепта.
- Я хотел разбудить Марину, - рассказывал пожираемый ревностью супруг, - всё выяснить. Как говорится: " Хороша ложка к обеду."
- Ты её поднял среди ночи, и она послала тебя куда подальше, - догадался я.
- Нет, Сергей, - руки на коленях теребили брючную ткань, - Марина вообще не проснулась. Я, так сказать, опасаясь за её здоровье, позвонил тебе
- То есть?
-Не знаю, что и сказать, Сергей.....
.- Как она выглядела?
 - Мне показалась, будто она мертва..
- Когда?
- Что?
- Во сколько это было?
- В семь часов десять минут. Ты не ответил... Я так сказать погрузился в отчаяние.
- Ну и? - ситуация уже не казалась мне забавной.
-- Минут через двадцать пять - тридцать, Марина подошла ко мне. Поинтересовалась. Я, вообще-то промолчал. Решил, так сказать, узнать твоё мнение.
Я не говорил ни слова. Олег тоже. Мне нужно было усвоить и переварит, услышанное. Он, скорее всего, рылся в мозговом цитатнике.
- Ещё, Сергей, - вспомнил он, - сегодня вечером, Марина хочет пойти к подруге....
- Ты её знаешь?
- Нет. Они вообще-то недавно познакомились
- Вечером значит.... Во сколько?
- Половина десятого.
Я глянул на отрывной календарь – заход солнца 20 ч. 43 мин.
- Хорошо, - решился я, - посмотрим, что это за подруга.
- Но, Сергей, - застенчивость попёрла наружу, - мы с тобой, так сказать, не приглашены.
- А мы посмотрим издалека
- Но.....
- Тогда, поступай, как знаешь.
- Хорошо, Сергей. Как говорится: "задушим муки неведения."
- Вот именно. Только, чтобы жена ничего не узнала. Не проболтайся.
- Ты что, Сергей, я нем как рыба! Сейчас вернусь и проведу остаток дня с книгой в руках. Как ты считаешь, Сергей, - мне лучше полистать томик Карамзина или Большую Советскую Энциклопедию?
- Лучше купи себе - " Детям о сексе."
Олег рассмеялся, прикрыв рот пятернёй:
- Сергей, я иногда специально говорю что-либо и жду твоих шуток.
- Дождался? Теперь домой. Я позвоню.
 Выпроводив Олега, я крепко задумался. Невинный утренний звонок обратился сигналом тревоги. Нужно кое-что проверить. Провести тесты...
Для начала я отправился в городскую библиотеку. Грозного облика женщина, всем видом показывая, что сие заведение, открыто вовсе не для посещения его жаждущими почитать бездельниками, а ради ответственной должности вахтера, занимаемой её объёмной фигурой, проводила меня в полутемную комнату с проваливающимися полами.
- Читальный зал, - пояснила стражница.
- Заметно.. Можно свет включить?
- А лампочки я тебе из дома, что ли носить буду?! – возмутилась коллега Цербера.
Принявшись разбирать сливающиеся в полумраке строчки, я чувствовал себя вором, разграбившим и осквернившим святилище.
Презрение подозрительность исходящие от вахтёрши смешивались с ароматом прелой бумаги и гнилых досок. Этот коктейль давил не хуже пресловутого атмосферного столба.
- Листы не вздумай выдирать, - массивный зад протиснулся в двери и протопал по коридору в сторону поста.
Я листал подшивку местных газет. Мерзкое свойство провинциальной прессы раздувать из навозной мухи розового слона, хроническая графомания, в самой острой форме, раздражали меня и мешали работать.
Я пробегался по огромным (в сравнении с объёмом газетенки) статьям о традиционном хоровом конкурсе, венчавшим любое городское празднество. Постоянные и единственные участники данного мероприятия: сводный хор ремесленного колледжа и подростков, состоящих на учёте детской комнаты милиции, соревновался с вокальной бригадой ветеранов Комсомола. Творческие коллективы в порядке строгой очередности делили места и получали соответствующие дипломы и почетные грамоты.
Особенно добивали расплывчатые, словно затянуты дымом, шедевры фоторепортеров. Теряя терпение, я пропускал захватывающий, растянувшийся на несколько номеров, репортаж о праздновании столетия высохшей березы, в тени которой останавливался первый городской депутат по пути в Москву, для участия в III-ем Съезде Советов.
Чуть не воя от злобы, я проскочил сагу об открытии кружка мягкой игрушки. Захлёбываясь от восторга, репортёр сообщал с места событий (я даже слышал его наполненный
слезами умиления голос): " С детской преступностью покончено!" По мнению корреспондента теперь вся городская шпана, малолетние наркоманы и преступники чуть ли не с восходом солнца бегут к заветным дверям, чтобы провести день за плетением соломенных лошадок и шитьем плюшевых поросят.
Голова моя уже распухла от этой писанины. Сама газета и её сотрудники представлялись мне этакой набитой поролоном и соломой мягкой игрушкой со скрипящими, подобно столетнему дереву, мозгами.
Перелопатив гору бесполезной, высосанной из пальца информации, я, наконец, добрался до криминальной хроники. Данная рубрика печаталась только раз в полгода. Прочитанное разочаровало меня. Корреспондент Тюкин (одновременно он еще вёл поэтическую страничку и выдавал собственную интерпретацию событий отечественной истории) держал рубрику в чёрном теле, считая ненужной и безынтересной. Опуская подробности, товарищ Тюкин приводил колонки скупых цифр, гарнируя их пространными рассуждениями о вреде пьянства и о тлетворном влиянии телевизионных передач. В следующей, через полгода рубрике, я обнаружил те же самые цифры. На этот раз их венчало интервью, судя по всему, в назидание юношеству с почетным ветераном НКВД. Обладателем именных часов за проявленные бдительность и принципиальность в 1937 - 38 гг.
Захлопнув кипу ненужной бумаги, я собрался притворить в жизнь опасения вахтёрши - изорвать в клочки всю эту макулатуру. К счастью и для себя, и для городского печатного органа, я догадался просмотреть районную газету. Подшивка приятно удивила. ''Рабочая Правда'' оказалась современным и интересным изданием.
По сравнению с писаками городского листка, материалы районных корреспондентов выглядели как работы профессионалов на фоне школьной стенгазеты.
Криминальная хроника печаталась каждую неделю, репортёр в отличие от Тюкина не ленился выезжать на место происшествия, приводить факты, а не чаёвничать с престарелыми стукачами.
Я выписал всё интересовавшее меня. Части мозаики складывались в единую картинку. А именно.... В окрестностях города за последние полгода увеличилось количество трупов без признаков насильственной смерти. Газета сообщала:
" Причина смерти гр. Н.... не установлена.."
Но я-то знал причину. Новички всегда плохо маскируются....
Вернувшись домой, я решил перекусить. Два бифштекса с кровью - не Бог весть что, учитывая мою диету. Если догадки верны, то в ближайшее время, хочешь, не хочешь, придётся перейти на мясо. Осторожность превыше всего.
Тщательно пережёвывая пищу, я мысленно возвращался к Олегу и его супруге.
Что мне о ней известно? Не так уж много. Олег познакомился с Мариной в деревне, отдыхая у родственников.
Нелюдимого и тяжёлого в общении Олега пленила в девушке такая же, как и у него, отрешенность от бытовых проблем, тяга к одиночеству.
Она с интересом выслушивала его нескончаемые цитаты. Я думаю, окончательно Марина покорила сердце моего приятеля, безоговорочно приняв его рассуждения о религии.
Жуткая мешанина из атеизма, язычества, обильно сдобренная высказываниями Антона Лавея, являлась предметом особой гордости Олега. Он искренне считал себя изобретателем нового,
самого передового учения.. Никто, правда, так и не смог выслушать тезисов суперрелигии до конца, утонув в путаных рассуждениях и бесконечных цитатах её главного и единственного адепта.
Никто кроме Марины...
Год назад, восторженный Олег, то и дело разражаясь четверостишиями Есенина или Лермонтова, долго рассказывал, с какой девушкой он познакомился. Как она его понимает, и как он её любит.
В марте они поженились. Деревенская родня не одобрила выбор племянника, бурча что-то невразумительное о нехорошей наследственности. Первый раз в жизни, Олег отказался слушать чужое мнение.
Вот и всё, что я знал о девушке Марине через полгода после свадьбы.. А зачем мне больше? Жёны приятелей не входят в моё меню....
Я набрал номер Олега.
- На проводе, - послышалось в трубке.
- Слезь на пол и послушай меня, - ответил я.
Олег хихикнул.
- Сергей, я просмотрел «Семнадцать мгновений весны» - вторую серию, перечитываю рассказы о Холмсе. Так сказать, готовлюсь….
 Многозначительная пауза сопровождалась глубокомысленным сопением.
- Сейчас зайду, - сообщил я, поспешно вешая трубку. В противном случае мне грозило выслушать расписание Олега на прошедший день с подробным отчётом за каждую секунду.
Вечерело. До места я добрался минут за десять. Пообщавшись с Олегом, самый безалаберный человек начинает сверяться с часами по любому поводу.
Ровно половина девятого я стоял у подъезда. Осенняя погода сыграла злую шутку. Тучи, висевшие весь день над головой, вдруг рассеялись. Небосвод окрасился багровым...
 Бестолковые газеты и проклятые бифштексы совершенно выбили меня из колеи. Потеряв бдительность, я вышел на улицу в неподходящее время. Я заскочил в подъезд. Толкнул дверь подвала. К счастью, вездесущие активисты не успели навесить сюда замок, а может быть, подростки, обожающие исследовать влажные внутренности типовых пятиэтажек, уже сбили его. Так или иначе, но дверь оказалась незапертой, и я без особых потерь переждал опасное время. Конечно, скользкие ступеньки не идут ни в какое сравнение с удобной кроватью или древним склепом. Но мне было не до комфорта. Избавляясь от налипшей паутины, еле передвигая ноги, я поднимался на пятый этаж, кляня и корреспондентов строчащих о столетних берёзах, и мясо, застрявшее в зубах, и Олега с его ревностью.
Переведя дух, я нажал кнопку звонка. Дверь распахнулась. Прямо на меня выскочил возбуждённый Олег.
- Сергей, я так сказать, в предвкушении, - от утреннего расстройства не осталось и следа. - Сергей, - он одарил меня загадочной улыбкой, - Я, как говорится, обдумал нашу вылазку. Ты будешь, как бы Жег лов, а я как бы Шарапов!
Этого и следовало ожидать: свалив проблемы на чужую голову, Олег превратил всё в игру с увлекательными правилами и интересными персонажами.
- Нет, Сергей, - захлебывался он, - лучше, так сказать, вернемся к классике. Ты - Шерлок Холмс, я - Ватсон. Ты читал рассказ "Нога Дьявола"? Знаешь, Сергей......
Твоя где? - я пресек пересказ в самом зародыше.
Олег захлопал глазами, возвращаясь в реальность.
Прилегла, - сообщил он, - как говорится: " Не дюжится, не можется..."
Этого я и ожидал. Новички всегда тяжело отходят.
- Сергей, - Олег сделал загадочное лицо, - а ты пойдёшь в этой одежде?
Что?
- В принципе, ничего особенного. Просто, я поначалу хотел надеть плащ и шляпу. Однако, пролистав книги и посмотрев кинофильмы, я передумал. Джинсы и куртка - наша одежда! Верно, Сергей?
Надень плавки и ласты! - я начинал злиться.
Олег рассмеялся, прикрыв рот ладонью.
 - Кто там. Олежка? - послышалось из комнаты.
Заботливый супруг скользнул в дверную щель. Через минуту он явился, ведя под руку Марину и излучая таинственность каждой порой своей бледной кожи.
Добрый вечер, - отрекомендовался я, ломая голову - проболтался Олег или нет.
Привет, - ярко-красные губы без следа помады, улыбнулись.
 " Ни о чём не догадывается!" - вздохнул я.
Мне даже стало жаль это дитя. Но..... жизнь есть жизнь.
 - Некрасиво получается, - огорчилась Марина. - У нас гость, а я ухожу.
 - Ничего-ничего, - вмешался Олег. - У нас с Сергеем, так сказать одно дельце.
 Я готов был пристукнуть его на месте.
 - Много не пейте, - улыбнулась девушка, - тебе опять будет плохо, - она ласково ущипнула Олега за щёку.
 В этот момент я проклял приятеля за длинный язык. Какого чёрта, он приперся ко мне со своей ревностью?!
 - Может чайку? - Марина прошла на кухню.
 Понимая, что мосты сожжены и невозможно более закрывать глаза на нарушительницу Древнего Закона, я последовал за ней. Оставались последние тесты. Всей душой я желал их провала.
 Попивая чай с пресловутыми ванильными пряниками, Олег завалил нас цитатами. Марина к чашке не притронулась. Очередной прокол новичка...
 Предстоящее мероприятие наполнило кровь Олега адреналином. Я это прекрасно чувствовал. Ещё я чувствовал, что, то же самое ощущает и девушка.
 Подвести разговор к нужной теме не составило особого труда.
- А вот Франсуа Вийон.... - начал я.
 - « И запах чесночной похлёбки меня в полумрак поманил..."- блеснул эрудицией Олег.
 Я знал что делаю. Вийон - кумир моего приятеля. Ему, к сожалению, удалось заучить лишь одно стихотворение бесшабашного француза, из подаренной мною книги. Он не замедлил воспроизвести начальные строки.
 - Гадость какая!!! - поморщилась Марина.
 - Дорогая, извини! - спохватился Олег. - У тебя же аллергия!
 - На чеснок? - поинтересовался я.
 Девушка скорбно кивнула
 - Извини, ради Бога! - я сочувственно закатил глаз. – Ничего не знал.
 - Кстати, Олег, - как и положено воспитанному человеку, я попытался сменить тему. - Как там сказано..... Любите.... Нет.... Почитайте..... У тебя есть Библия?
 Задавать подобный вопрос Олегу - подносить зажженный факел к пороховой бочке. Доморощенный архивариус вскочил как ошпаренный и бросился к книжному шкафу.
 Мы остались на кухне. Я беззаботно поигрывал связкой ключей. В какой-то момент, я замешкался, сделал неловкое движение, и ключи, совершив немыслимый кульбит, улетели под посудный стол.
 Олег вернулся, принеся целых три книги с большими позолоченными крестами на обложках.
Я кряхтел возле стола, безуспешно пытаясь вернуть своё имущество
 - Олег, помоги двинуть, - обратился я к приятелю.
 - Подержи, - Олег сунул книги жене.
 Марина, побледнев, спрятала руки за спину.
 - Мне пора, - она выбежала в коридор.
 Последние сомнения рассеялись, я легко достал ключи и сел на табуретку.
 - Что же ты хотел прочесть, Сергей? - Олег наконец-то пристроил стопку книг на холодильник.
 - Забыл
 - Сергей, так нельзя, - Олег искренне огорчился. - Мы, так сказать, можем не верить в эти постулаты, - он принялся листать одну из Библий, - Вообще-то, многое нам здесь чуждо. Но это классика, Сергей...
Хлопнула входная дверь.
 - Пошли, - я поднялся из-за стола..
Кучу времени мы угробили на выбор одежды. Наконец, подгоняемый мною Олег, нацепил коричневую кожаную куртку и сообщил о готовности.
Мы скатились по лестнице и вылетели подъезда, чуть не сорвав с петель дверь. Стемнело. Облака рассеялись окончательно. Над головой темнел купол звёздного неба.
- Как в ночь звезды падучей пламень,... - послышалось за спиной.
 - Можешь помолчать? - процедил я.
 - Сергей, мне кажется....
 - Или мы занимаемся делом, или я ухожу домой, - я блефовал. Уйти я уже не имел никакого права. К счастью, Олег об этом не знал.
 Зрение меня никогда не подводило. Метрах в трехстах увидел одинокую фигурку идущую по обочине шоссе.
 - За мной - бросил я
 - Сергей, мы так сказать воспользуемся укрытием? Или.. – Олег, наконец, заметил жену. - Куда это она?
 Словно отвечая на вопрос, рядом с девушкой тормознула легковушка. То ли '. Жигули", то ли иномарка, я плохо разбираюсь в современных жестянках. Открылась дверца, Марина юркнула в салон.
 - Все они одинаковые!!! Всем им одно нужно!!! - стонал Олег
 " Хорошо бы, если так.", - мысленно ответил я
 - Сергей, я точно.... - он не успел закончить, как девушка выскочила обратно.
 Я разглядел испуганное личико. Это состояние мне знакомо. Я и сам порой с трудом могу подолгу оставаться в жестяных коробках. Некоторое владельцы устраивают целый иконостас на
лобовом стекле.
- Вот видишь, Сергей, - Олег вздохнул.
 Дверца со стороны водителя распахнулась, на шоссе явилась фигура коренастого мужчины.
 - Это же тот самый! - зашипел Олег. Я огорчился, не услышав подходящей цитаты.
 Мужчина обежал машину и, обняв девушку, принялся что-то говорить. Я примерно представлял их беседу:
 - Мне стало нехорошо
 - Ничего, дорогая, я открою окно, включу кондиционер.
 - Нет, нет. Давай погуляем на воздухе.
 - А как же тачка?!
 - Ты подгони её вон в тот двор. Я подожду тебя там, на скамеечке.
 - Что же мы всю ночь будем сидеть на лавке?!
 - Ну, хотя бы немного. Пожалуйста. Я подышу, а потом поедем, куда захочешь....
 - Ладно. В какой говоришь двор?
 Такой или примерно такой разговор происходил возле плюющейся выхлопными газами жестянки Мужчина, сев за руль, отправился искать удобный съезд с шоссе, а Марина направилась во двор соседнего дома.
 - Сергей, я должен всё выяснить, - заявил Олег
 - Пока всё под контролем.
 - Под контролем?! - бледное лицо багровело не хуже заходящего солнца. - Моя жена встречается с каким-то мужиком. Потом идёт неизвестно куда...
 Ярость Олега клокотала подобно вулканической лаве. Он даже позабыл сослаться на классиков.
 - Есть много, друг Горацио, такого.... - на время я присвоил эту функцию себе.
 Цитата подействовала успокаивающе. Я не сомневался, что после моих слов Олег принялся мерить на себя маски Гамлета, Отелло и Бог ещё знает кого....
 - Что же делать? - выдавил, наконец, он, так, по-видимому, и не решив, опыт кого из персонажей мировой литературы поможет ему в данную секунду.
 - Пошли во двор.
 - Хочешь, так сказать, взять с поличным?
 - Там будет видно.
 - Сергей, а что если мне завтра же подать на развод?
 - Завтра воскресенье и загс не работает, - напомнил я.
 - А если я сейчас же выйду из темноты и разоблачу их Или если.....
 - Если, если, если, - разозлился я. - Один дурак задаст столько вопросов, что и сотня мудрецов не сможет на них ответить! - болезнь цитирования похоже была заразной
 Услыхав от меня вторую нетленную фразу за вечер, Олег погрузился в состояние экстазического транса.
 - Как замечательно, вот так вечером, поговорить с друзьями о вечном, - прошептал он, когда мы входили во двор.
 Автомобилист нас опередил. Вид обнявшихся людей вывел Олега из состояния благодушия. Склонённые друг к другу головы Марины и обладателя жестянки, минимальное, незаметное человеческому глазу, расстояние между губ. Всё говорило само за себя.
 Я успел втолкнуть Олега в ближайшие кусты и закрыть рот ладонью. Любитель цитат и знаток классики пытался бороться. Я оказался сильнее. Я прижимал его к земле, слушая гневное мычание и ожидая развязки.
 Всё кончилось быстро. Новички всегда торопятся. Марина побежала мимо кустов, где в начавшей опадать листве барахтался её муж. Я заметил горящие диким возбуждением глаза. Губы, похожие на распустившийся цветок мака. Насытившись, она стала неотразимой. Позволив девушке скрыться, я отпустил Олега.
Оскорбленный архивариус вскочил на ноги, стряхивая с одежды желтые листья. Он был зол на меня, на жену, па владельца жестянки, на весь Мир. Потому застыл на месте, не зная, что предпринять.
 Он напомнил мне шар, покоящийся в зыбком равновесии, на вершине холма. Достаточно лёгкого прикосновения, чтобы привести его в движение. Самое главное толкнуть в нужную сторону.
 - Вон коварный соблазнитель, - указал я в сторону скамейки.
 Олег бросился к автомобилисту. Того, похоже, не волновало приближение агрессивно настроенного человека. Хозяин жестянки сидел, уронив голову на грудь, словно размышлял о чём-то не терпящем суеты.
 Подбежавший Олег, издал полурык-полустон и ткнул мужчину кулаком в плечо.
 Я подоспел в тот момент, когда автомобилист, молча упал со скамейки. Раздался звук, будто мешок набитый чем-то мягким шмякнулся о землю.
 Олег, не расстреляв весь запас ярости, пнул тело, не предпринимавшее попыток к сопротивлению.
 - Сергей, - с лица моего приятеля сошла краска, - он....
 - Мёртв, - закончил я.
 Я склонился над автомобилистом. Физиономия его ненамного была более румяной, чем у Олега. Посиневшие губы застыли в подобии улыбки. Глаза, уставившиеся в небо, походили на фарфоровые шарики. Я повернул голову трупа и осмотрел шею. Что и требовалось доказать!!! Очередная циферка в рубрике вездесущего товарища Тюкина. Очередная смерть по неясным причинам в криминальной хронике районной газеты.
 - Сергей.... Я... я не мог.. Я не хотел.. Сергей! – лепетал за спиной Олег.
 - Успокойся, - я смотрел на трясущегося приятеля снизу вверх
 " Кой чёрт дернул тебя звонить сегодня утром" - думал я.
 Мне было жаль Марину. Но отступать нельзя. Древний Закон непреклонен....
 - Ты тут не при чём, - произнёс я вслух
 Я дал ему глотнуть водки из прихваченной с собой бутыли. Когда он успокоился, я показал шею мертвеца. Две дырочки рядом с сонной артерией и синяк, как после страстного поцелуя (почерк новичков кстати) произвели гипнотическое воздействие на ещё недавно счастливого супруга. Он сидел возле трупа, постанывая и не замечая стекающей по подбородку слюны. Что же я видел и более страшную реакцию Я помог Олегу выпрямиться, дал ещё глоток из бутыли.
 - Но.. - начал он, поборов кашель. - Не может быть!
 - Может, друг мой, может. Твоя жена - вампир.
 Он переваривал моё заявление. Сейчас, начиналось самое сложное. Олега одолевали сомнения. Я должен убедить его. Я обязан уничтожить вампира. Но только не своими руками. Так гласит Закон.
 - Это сказки, - начал он
 - А чеснок? - парировал я
 - Аллергия...
 - Библия?
 - Она.... торопилась...
 - Отсутствие реакции на закате и рассвете?
 - Устала... Спала....
 - Значит, она здесь тебе изменяла. А мужик помер от оргазма!
 - Нет:!!!
 Олег попал в тупик. Он бился в ловушке, которую расставил сам себе вчера, отправившись "так сказать" покупать расческу. Если бы он сохранил спокойствие, то наверняка бы вспомнил: " Блаженны не ведающие..."
 Мне даже стало жаль его, но не до такой степени, чтобы отказаться от уничтожения вампира. Закон есть Закон.. Жизнь есть жизнь...
 Приводя аргументы, я не забывал давать Олегу глотнуть из бутыли. Выпившему всегда легче взять кол в руки и проткнуть тело, так похожее на человеческое. Знаю из опыта...
 Он пытался защищать жену, но мысли под воздействием алкоголя путались и никак не хотели собираться воедино.
 - Она отражается в зеркале и не боится солнца, - он сделал титаническое усилие и привёл несокрушимый, по его мнению, аргумент
- Вот это и есть сказки! - возразил я – Сказки, придуманные самими вампирами для отвода глаз, -
я приоткрывал тайну Древней Расы. - Сказки, подброшенные романистам и режиссёрам. Выдумки, направляющие людей по ложному следу. Пока ищут тех, кто боится света, не имеет отражения или
тени, вампиры преспокойно наслаждаются жизнью.
 Напор дал результаты. Олег больше не сопротивлялся.
 - А чеснок?! А крест! - я закреплял успех, потчуя вампирожёнца из бутыли. - А труп с укусом и засосом на шее? Труп человека бывшего с твоей женой!!!
 - Значит, поцелуя не было? - улыбка Олега мне не понравилась.
 - Как видишь, нет...
 - Выходит, она мне не изменяла?!
 - Нет...
 - Ну и пусть будет, кем хочет!
 Олег развернулся и, покачиваясь, направился в сторону дома.
 - Идиот, - я понял ошибку слишком поздно, - выпивая чужую кровь, она получала сексуальное удовлетворение! Ты рогоносец со дня свадьбы!!!
 - Не в общепринятом понятии этого слова, - парировал Олег.
 - Она сожрёт тебя, когда оголодает! - пригрозил я, хватаясь за соломинку.
 - Она меня любит, - прозвучал ответ.
 Воистину: "Влюблённые слепы!" Мне стало не по себе от перенятой привычки, по любому поводу находить цитату.
 - Кстати, Сергей, откуда тебе так хорошо известны привычки вампиров? Уж не сам ли ты… Ха-ха, - не дожидаясь ответа, Олег скрылся в темноте.
 Я ошалело глядел ему вслед. Впервые за столетия метод не сработал. Я не смог уничтожить чужака, в нарушение Древнего Закона, вторгшегося на мою охотничью территорию. Я плёлся домой, вяло, обдумывая планы устранения юной конкурентки. Два вампира не живут в одном городе! А я поселился здесь первым..
А может.... Чёрт с ним с Законом!!! Пойду и поговорю завтра с девчонкой.
 Во-первых, пора научится сдерживаться при виде чеснока, терновника, прочей колючей и вонючей гадости. Со временем привыкаешь и можешь, не изменившись в лице, есть хотя бы ту же самую пресловутую чесночную похлёбку. Как когда-то я... в компании Франсуа Вийона. В его крови было столько вина, что мне пришлось отказаться от ужина, оставив жизнь пьяному бродяге, оказавшемуся в последствии великим поэтом. Такой вот вклад в мировую культуру... Во-вторых, не так страшны кресты и иконы. Научившись глядеть в их сторону искоса, можно даже позволить себе посещение храмов… Если захочется или для охоты.... В-третьих, /самое главное/ надо убирать остатки трапезы. Не дело разбрасывать трупы направо и налево. Люди глупы и невнимательны, но к чему рисковать. Опытный вампир может прикинуться во время охоты кошкой или летучей мышью. Поменять внешность и пол. Этому придется учиться....
 А город пусть теперь кормит двух упырей, в крайнем случае, поделим его пополам. Хотя это и противоречит Древнему Закону... Но кто вспоминает о тысячелетних Законах, когда дело касается любви?! Даже такой извращенной, как между вампиром и человеком. К тому же они мне оба симпатичны. Я же всё-таки не садист, а вампир. Попробуем ужиться. Жизнь есть жизнь....
 2001 год.




 
 
 
 


 Хищники





Крык просыпался. Он ненавидел эти мгновения. Сейчас он беспомощнее слепого котёнка. Задумай старый враг – медведь Ууф или пришедшие с юга двуногие ворваться в пещеру? Ус¬пел бы он пустить в ход клыки и когти? Кто его знает? Пока все обходят стороной жилище повелителя долины, но что будет дальше? Когда-то сам Крык - молодой и дерзкий изгнал здешнего хозяина.
Крык потянулся. Кривые когти скользнули по кремниевому полу. В каменную мглу скользнул сноп искр. Зверь наслаждался силой. Даже камень - жёсткий и холодный - не отва¬живался соперничать с когтями. Огромная пасть растянулась в зевке. Чего-то не хватало… Зелёные глаза полыхнули. Блохи! Куда подевались эти мерзкие твари?! Никто не суетился на холке, не кусал кожу вокруг ушей и на губах, не теребил шестиногими шажочками брюхо… Куда подевались маленькие кровопийцы?
Не то что бы Крык любил блох - они стали привычкой, как ежегодная линька и ноющий от голода желудок. Вещи неприятные, но хорошо знакомые, даже родные в чём-то…
Наверное…. Крык вспомнил! Небесный огонь! Разорванное небо, полыхающие деревья, перепуганное зверьё… Это было вчера… Даже мохнатые звери с двумя хвостами, даже не ведающий страха Ууф - все бежали от небесного огня. Снег, обращающийся в пар, сгорающие на лету птицы. Крык вспомнил всё! Даже он сам, визжа от ужаса, спрятался в пещеру. Зверь поджал короткий хвост, щетинистые, белые усы дёрнулись, обнажая клыки. Позор! Повелитель долины бежал подобно котёнку-первогодку! Что было потом! Вспышка! Слепящее пламя! Сон! Долгий сон. Крык чувствовал это по ноющим костям и затёкшим мышцам. Ничего… Ещё не всё потеряно. Он докажет, кто хозяин в долине.
 ***
Роберт Сергеевич Коробков изнывал от жары. Чёрт возьми! Мишка Туманаев переходил все границы. Да, никто не спорит – сейчас ваше время, но можно же быть поскромнее! Роберту Сергеевичу только удалось завлечь к себе семнадцатилетнюю соседку Анжелу. Надо же было так назвать малолетнюю шлюшку! В былые времена Роберт Сергеевич и время бы на неё не стал тратить. Проработали бы по линии комсомола. Покрасневший нос! Потёкшая тушь! Я больше не буду! Я исправлюсь! А там - скромная помощь старшего товарища. На большую Роберта Сергеевича не подвигала даже «Виагра». И всё - спасена душа от тлетворного влияния. А здесь что? Дядя Роберт, я отцу скажу… Да у вас денег не хватит…. Распустились!
На тварь, которая раньше ради красненькой книжонки с шестью орденами и хорошей характеристики согласилась бы, на что угодно пришлось тратить ползарплаты. Одно проклятое «Мартини» сколько стоит! Как будто «Алиготе» не то же самое!
« А ведь, сука, сейчас хлещет моё вино, - подумал Роберт Сергеевич. - И икру жрёт. Ещё своих стиляг позвала. С которыми у лифта обнимается. - Сука! Дай мне только до тебя дорваться!»
В мозгу Роберта Сергеевича праздничным салютом вспыхнули картинки - одна, соблазнительнее другой. Всё из тех фильмов, ради которых пришлось покупать спутниковую тарелку. Проклятые капиталисты разложились напрочь, пока Роберту Сергеевичу приходилось собирать взносы по стройотрядам и проповедовать ценности будущего по закрытым отделам.
 ***
- Ждёшь?! - Туманаев ворвался в кабинет. - Дело для тебя, Роберт!
- Здравствуй, Михаил, - Роберт Сергеевич не переносил панибратства.
- Здравствуй, чадо, - бывший уголовник вспомнил, что он новый пророк. - Оставьте меня с апостолом моим! - он повернулся в сторону мамонтообразных молодых людей. Рука в лиловых наколках чиркнула в воздухе замысловатый знак.
Роберт Сергеевич поморщился. Бывший двоечник. Хулиган. Вот, на зоне вступил в «Церковь Быстрого Самоспасения». Теперь - первый человек в районе. Новый пророк, мать его.
- С бабы меня, между прочим, снял, - пожаловался Роберт Сергеевич.
- Тебе ли говорить! - хохотнул Туманаев. - Сколько раз тебя из ментовки вытаскивали за малолеток? Один раз ты бы к братве попал…. Извини, но за такое конкретно отвечают!
- Ты ли говоришь это?! - Роберт Сергеевич смотрел на белый прямоугольник на стене. Он помнил всех вождей. Один - любивший ордена. Другой - последний из могикан. Третий – продавший страну за гамбургеры и видеосалоны. Он верил им. А сейчас? Дешёвое распятие. Но выцветший прямоугольник ждёт вождя. И Роберт Сергеевич тоже. - Не идеи ли нашей церкви я нёс в вертеп?
- Всё, базара нет, - Михаил упал в кресло. - Дрочи на своих малолеток! Мне это до фонаря. Заморочки начались в Датском королевстве. Пушкин сказал?
Шекспир…
- Тем более… Импортный чувак лажи не протрёт… Коля Северный в губернаторы метит. Чуешь?
- Но…..
- Ты в натуре лох, или косишь? Наш отъехал давно! Хорошо, если дотянет до выборов. А если нет? Мне тогда впрягаться… Или ты Колю Северного хочешь?
- Что вы Михаил Автандилович!
- Я тоже так думаю… Одно мне не нравится… Понимаешь, фраера жалуются.. Кто-то стада грызёт. Говорят на китайцев, и на чудовище какое-то. Считай, я их тебе заказал. Сделаешь - все школы твои. Хоть обдрочись!
- Вы не правильно…
 - Сделаешь?!
- Да…
- Вот и отлично…
 *****
Андрюха Королёнок просыпался долго. Да и, в конце концов, не подрываться же ему на каждый звонок! Андрюха приподнялся на влажной простыне. Чёрт возьми, опять что-то приснилось или мочевой пузырь?
Звонили. Королёнок поморщился.
- Ты куда? - одеяло соскользнуло с груди девки. Андрюха увидел то, что называется ушами спаниеля. Скользнул взглядом по размазанной косметике. Задержался на тёмной черте катета, ограниченного полоской чёрных волос. Что-то вспомнилось….
- Ты кто? - Андрюха потёр виски.
- Вчера, кстати, жениться обещал, - девка выскользнула из-под одеяла и прошлась по комнате. - Ефрейтор спецназа! Похмелиться хоть есть чем?
- Здравствуй триппер? - Андрюха натянул трусы и подошёл к двери. Какой-то козёл терзал звонок. - Только не надо рассказывать, что я вчера тебя назвал единственной и любимой.
- Так и было! - девка распоряжалась в ванной, как в собственном доме.
- Ну? - Андрюха открыл дверь.
- Здравствуйте, Андрей Владимирович, - Андрюхе сразу не понравился тип за дверью. Чем-то похож на лейтенанта Бекмамбетова. Уж этого чурку в своё время на место поставили.
- Ну?
- Андрей Владимирович! Мы, «Церковь Всеобщего Спасения», помним о ветеранах вооружённых сил…
- Пошёл ты со своими книжонками!
- Вы не совсем понимаете…, - Роберт Сергеевичч не мог оторвать взгляда от приоткрытой двери ванны. Андрюха тоже обернулся.
- А ты ничего, - бросил он комплимент, - когда камуфляж оденешь и маскировку наведёшь. Может и женюсь, если триппером не наградила…
- Козёл! - покачивая бедрами, девушка прошла к лифту.
 *********
- Нет, так я не согласен, - Андрюха покачал в воздухе пустой бутылкой. - Думаешь похмелил и я за тобой цуциком побегу? Я есть кто?
- Вы незаслуженно позабытый ветеран Советской Армии, - мысли Роберта Сергеевича путались, он проклинал себя за столь ранний визит. - Михаил Автандилович на вас рассчитывает.
- Да имел я твоего Автандиловича! Он кто!? Урка! Шпана! А я солдат! Понимаешь - солдат! Пока я кровь проливал - они страну развалили! Прислал, понимаешь, урода! Помоги, Андрюша! А где он был, когда я на польской границе кровью харкал? Где я тебя спрашиваю!?
- Вероятно….
- Заткнись! Воровал он! Я, дяденька, не дурачок! Плакатики почитываем, когда на улицу выходим! Туманаев - наш губернатор! Губернатор! А ефрейтора спецназа… Спецназа, дядя! За штуку зелёных решил купить! Да я завтра к Коле Северному наймусь! Меня, знаешь, сколько раз звали? И не медведя какого-то там завалить - серьёзных людей! Короче! Две штуки!
- Вы знаете, - Роберт Сергеевич готов был смотреть куда угодно, только не в два плюющихся безумием провала, - я не уполномочен…
- Ты, дядя, озабочен, - Андрюха тряхнул дряхлым бицепсом. - Добрый я сегодня, - он крутанул меж пальцев испачканный яичным желтком нож. - Подвязываюсь я в ваше дело… На мели, дядя. Завалим вашего медведя
- Дело не совсем ясно, - Роберт Сергеевич поднялся из-за припадающего на одну ногу стола. - Возможна провокация…. Возможен случай науке неизвестный… Михаил Автандилович не хотел бы огласки…
- Стоять! - кулак спецназовца хрястнул о то, что когда-то называлось полировкой. - Целку сломал, а жениться не хочешь? - две карие щёлки препарировали Роберта Сергеевича.
- Я не совсем понимаю, - Коробков опустился на кресло (украдено в кинотеатре, между прочим, если бы милиция занялась делом…) - Все вопросы…
- Имел я твои вопросы! - Королёнок улыбался. - Ссышь, когда страшно, дядя? Ты смотри, я парень простой… Короче! Мне по фонарю, кого вы там завалить хотите… Душа горит, дядя! Понимаешь? Нет, не понимаешь! Поведу я ваших людей (такой наглости Роберт Сергеевич не ожидал) завалим медведя.. или кто там у вас? Пусть Автандилыч стволы обеспечит и прикрытие… А сейчас за водкой, дядя! Чтобы одна нога здесь - другая тоже здесь! И чтобы я твою пидористическую рожу до дня призыва не видел!
 ***
Больше подобных испытаний на долю Роберта Сергеевича не выпало. Заслуженный браконьер района Василич даже не задавал вопросов. Нужно завалить зверя? Сделаем! Последний (личная рекомендация Туманаева) вообще не вызывал ничего кроме презрения. С такими Анжела обнимается у лифта.
Андрюха, надо признать, явился к месту сбора первым. Выцветший камуфляж, компактный рюкзачок - Роберт Сергеевич с трудом узнал алкаша, оскорблявшего его пару дней назад.
- Долго спите, вояки! - заорал Королёнок.
- Почему вас не было на инструктаже? - поморщился Роберт Сергеевич. - Предупреждал ведь.
- Попрусь я в вашу шарагу через весь город! Чего я там не слышал? Сам кого хочешь проинструктирую.
- Ваш опыт, Андрей Владимирович, никто не собирался ставить под сомнение. Но Михаилу Автандиловичу хотелось бы лично…
- Да что ты козыряешь своим Автандилычем, как замполит «Советским Воином»! Здесь инструкция одна: либо ты - либо тебя! Хватит шнягу разводить! Как до места добираться станем? Своим ходом?
- Вот видите, - настроение Роберта Сергеевича испортилось. Не был бы этот грубиян действительно хорошим солдатом... - Обо всём рассказывалось на инструктаже. Если бы вы…
- Буду я себе всякой хреновиной голову забивать! Ты у меня и зампотех, и замполит, и зампотыл, - Андрюха оттолкнул бывшего комсорга, пожал руку Василичу, смерил взглядом худощавого юношу. - Докладывай план действий! - он снова повернулся к Коробкову.
 ***
Крык не узнавал мира. Он волновался. Где постоянные туманы? Почему так жарко? Куда подевались большерогие олени и приходящие с юга мохнатые звери? Неужели всё из-за небесного огня? На время Крык даже заскучал по извечному врагу Ууфу.
Потом… Потом ему здесь понравилось.. В третий день скитаний по изменившимся лесам Крык - голодный и злой - вышел на поляну. Желудок кидался на рёбра. Последние зим пять он всегда удачно охотился. В крайнем случае, выкапывал из-под снега падаль. Теперь лес замирал при каждом его шаге. Крык застывал на месте. Он слышал - там за стеной деревьев кипит жизнь, но стоило ему поднять лапу, нет, даже дёрнуть ухом - всё словно впадало в ступор. Неужто, он, славный охотник, скрадывавший зверя, который, уже чувствуя мощные клыки в теле, ещё не понимал, что с ним происходит. Неужто, он, хозяин долины, утаскивавший детёнышей из стада мохнатых зверей так, что гиганты не успевали прийти в себя и затоптать убийцу могучими лапами. Неужто, он лишился и ловкости, и навыков?!
Или что-то случилось со зверьём? Крык не мог уловить не одного знакомого запаха! Как выследить жертву, если не можешь найти её след? Позор! Ему даже пришлось ловить лягушек в пересохшей луже! Достойная пища для властителя долины!
И вот благодатная поляна! Запахи, конечно же, чужие, но их много. Они щекочут ноздри, будоражат кровь, зовут к себе. И рёв! Знакомый рёв пасущихся бизонов. Припадая к земле, Крык выполз из леса. Так и есть! Двурогие пятнистые звери очень похожи на бизонов. Крык давился слюной и отыскивал вожака. Обычно, это старый самец, следящий за безопасностью стада. Его надо либо перехитрить, либо сломать спину одним ударом, чтобы потом успеть задрать кого-нибудь помоложе и повкуснее.
Крык не верил в удачу. Вожака не было. Рогатые звери беззаботно уткнулись мордами в траву. Словно в этих лесах не бродили голодные медведи и тигры. Он мог спокойно перебить всё стадо и выбрать лучшие куски, кинув остальное шакалам и гиенам. Их, кстати, тоже почему-то не видно…
Крык приготовился к прыжку. И тут…. Зверь грозно рыкнул. На поляну выходили двуногие. Такие же беззаботные и нахальные, как и чудные бизоны. Шерсть на холке зверя встала дыбом. Двуногие направлялись в сторону его добычи. Они громко разговаривали, а глупые бизоны даже и не думали о бегстве. Некоторые ревели, словно приветствовали двуногих.
Крык не собирался отдавать добычу. Тем более двуногим. Хитрые и жадные. Они нахальнее шакалов и коварнее гиен. Они подружились с огнём. И теперь тот, кого боялся даже сам Крык, помогал им. Нельзя терять ни мгновения.
Зверь вылетел из травы. Громовым рыком он сообщил и добыче, и противникам их участь.
 ***
Роберт Сергеевич поглядывал на иллюминатор. Сколько ещё до квадрата поиска? То ли машина - старьё, то ли лётчик - идиот! Тошнило так, что Роберт Сергеевич опасался - не рвануло бы наружу съеденное поутру. Проклятому Королёнку только дай повод… Надо же было с ним связаться! Если бы не Туманаев… Ничего, придёт и наше время!
В отличие от Андрюхи, пропустившего инструктаж, Роберт Сергеевич получил их два. Второй с глазу на глаз.
- … что ты там увидел? - татуированный пророк вывернул шею так, что хрустнули позвонки. - Чего ты каждый раз на него глазеешь? - Туманаев перевёл взгляд с распятия на Коробкова. - Совесть мучает?
- Мне стыдится нечего, - Роберт Сергеевич не собирался открывать удачливому уголовнику своих мыслей. Он и сам в них путался. Просто чувствовал себя неуютно в отсутствии вождя. Сколько раз приходилось бывать в этом кабинете раньше. Тогда всё было в порядке. Главный вождь - под стеклом и на стене, маленький - за столом. Сейчас младший вождь на месте, а вот старший. Не принимать же всерьёз деревянную безделушку.
- Это прокурору расскажешь. Мне горбатого лепить нечего.
- Михаил Автандилович, вам нужно отвыкать от подобной лексики. Если во время проповеди…
- Для проповедей у меня пустобрёхи есть. Ты вот, например… За то кормлю и задницы прикрываю. А ваше дело - знать своё место! Знаешь твоё где?
Роберт Сергеевич поджал губы.
- Вот и не быкуй! - Туманаев откинулся в кресле. Мебель, о цене которой Роберт Сергеевич мог только догадываться, жалобно заскрипела. - Нет, в натуре, - возмущался святой в законе, - оборзели! Я и за базар отвечаю, и бабки отваливаю кому нужно, а они чуть что - тявкать! Базарю не так!
- Я не то имел в виду, Михаил Автандилович. Вы - колоритная фигура. Несомненный лидер нашей организации. Потому…
- Вот и помни, кто пахан на киче!
- Я ни коим образом…
Замяли! Ты всё просёк?
- Полная конфиденциальность экспедиции…
- Не просекаешь! Повторяю ещё раз для фраеров - свидетели не нужны. Оттуда, куда рванули четверо, пусть откинется двое. Чуешь?
- Я не совсем понимаю…
- Вояка и охотник - в пролёте. Понял? Скинуть их надо. Ты и профессор банкуете. Привезёте шкуру, кости - не обижу. Мы на этом звере знаешь куда въедем? - Туманаев закатил глаза к потолку. - Губернатор только начало. Но пока, чтобы не одна крыса не пронюхала!
- Но Королёнок и охотник - ваша рекомендация.
- Я тебе чего, своих ребят в тайгу отправлю? Есть два фраера. Оба стволы держали. Пусть и завалят этого феномена. Профессор, как показания свидетелей увидел - козлом запрыгал. Сенсация! Ледниковый период! Мировая известность! Чуешь, как кое-где повыше запоют? Если подкинуть всё вовремя… Пока же - молчок! Но это моя забота. Тебе, Роберт, лохов скинуть. Просекаешь?
- Но…, - Коробков вспомнил, как его после закупки спиртного вышвырнули из квартиры Андрюхи. Одновременно кольнуло сердце, заболел живот и вспотели пятки. - Вы имеете в виду физическое устранение?
- Физическое устранение! - передразнил Михаил Автандилович. - Пришьёте фраеров, когда они зверя завалят, потом на связь выйдете.
- Но…, - Роберт Сергеевич потерял голос. - Не… смогу… я.
- Ах ты, козёл паршивый! Не сможешь?
Роберт Сергеевич сжался в ожидании удара. Массивное тело Туманаева вылетело из-за стола. Мимо ничего соображающего от ужаса Коробкова прошёл крошечный цунами. Михаил Автандилович, ругаясь последними словами, открыл сейф. С толстой папкой в руках метнулся к стулу подчинённого. Бумажная громада грохнулась о стол. Тесёмки лопнули. Наружу поползли соединённые скрепками листы бумаги. Туманаев, не глядя, хватал то одну, то другую пачку и хлестал Роберта Сергеевича по щекам.
- Это ты можешь, падаль?! Это ты умеешь, козёл?! - пыхтел Михаил Автандилович.
- Что это? - прохныкал Коробков.
- Все твои проделки с того времени, как я тебя подобрал, крыса горкомовская! Скольких малолеток с тех пор трахнул?! А как ты исповедывал их?! Говори, козёл!
- Они сами! - взвыл Роберт Сергеевич. - Я помогал!
- Сами? - Туманаев опустился в кресло. - Почитай, козёл! Заключения медэкспертов почитай! Кровоподтёки, укусы, многочисленные разрывы! Ты на воле лишний десяток лет ходишь! - Михаил Автандилович вытер пот. - Надоел ты мне! Не хочешь по хорошему? Сегодня же эта погань из моего сейфа в ментовку пойдёт… Посмотрим, какие у тебя разрывы будут, когда в камеру попадёшь….
- Я согласен…. Только… Королёнок и Василич… Я… физически не справлюсь.
- С девчонками попроще выходило? Мразь! Профессор в курсе. Даст тебе, когда нужно пару колёс… Смотри, козёл! Ты у меня вот где! - под носом Роберта Сергеевича явился кулак с лиловыми перстнями.
 ***
Вертолёт снижался над поляной.
- Отделение, к высадке! - Андрюха перепрыгнул на скамейку у входа. - Василич - в голове! Профессор и замполит - фланги! Я замыкающий!
- Андрей Владимирович, мы не на войне, - поморщился Коробков. - Может, хватит игр?
- Играть будешь, когда домой вернёшься, душара! Слышал, что профессор рассказывал? Поведение зверя непредсказуемо. Потому, отставить разговоры! Иначе я тебя из замполитов в дневальные разжалую! Есть вопросы, боец?
- Хотя бы оружием так не размахивайте. Раз в год и палка…
- Палки дома с девочками, боец! На предохранителе и хрен не выстрелит. И, вообще, что за разговоры со старшим по званию?! Гражданку вспомнили?
- Андрей, у меня что-то с магазином, - послышалось за спиной.
Роберт Сергеевич мысленно поблагодарил Дениса Кличко (Профессора). С тех пор как они забрали на заимке четыре АК, от полоумного Королёнка совсем не стало жизни. То обзывает замполитом и заставляет рассказывать о международной обстановке, то отправляет мыть посуду. И всё с автоматом наперевес. Скорей бы от него избавиться.
- Тормозишь, профессор, - тем временем проводил воспитательную работу Андрюха. - Тебя кто учил ложить магазин в подсумок зарядами вниз? Боеприпасы хочешь посеять?
- Как-то вот так… Забыл…
- Забыл! Это тебе не пробирки нюхать! Профессор!
- Андрей, мы же договорились. Я ведь и университета не закончил… Не называйте так.
- Добро, боец! Вон, педик наш на замполита не обижается… Слушай, расскажи ещё раз - тебя за аборты турнули?
- Эта история потом всплыла…
- Ладно… Тёлок у тебя, наверное, было. И все добровольно ноги расставляют. Класс!
- Не так уж и возбуждающе…
- Да ладно тебе прибедняться. Мне бы такую работу! Чего тебе не хватало?
- Я же рассказывал - меня занимала проблема анабиоза у млекопитающих… Слишком прогрессивный опыт… Мне пришлось…
- Ладно, Склифосовский! - Андрюха почувствовал толчок. Вертолёт приземлился. - Потом про баб расскажешь. На выход!
 ***
Крык больше не голодал. Он даже не охотился. Двуногие и зверьё, которое почему-то околачивалось рядом с ними, добычей не назовёшь. Поймать новорожденного оленёнка куда сложнее, чем задрать стадо пятнистых бизонов, передавить кучу бестолково кудахчущих птиц или даже выцарапать двуногих из их деревянных убежищ. Настоящих противников Крык не встречал. Без всяких усилий он снова стал властителем долины. Она сама упала к его когтистым лапам и склонилась перед длинными клыками.
 ***
- Когда же это кончится? - отряд расположился на ночлег у безымянной лесной речушки. - Третью неделю по лесу шарахаемся. Я, между прочим, до осени промеж трёх сосен шариться не нанимался! Может, и нет никакого медведя? Тебя спрашивают, трепло!
Роберт Сергеевич вздрогнул. Последнее время он чувствовал себя отвратительно. Болело всё, что только могло болеть. От укусов всякой летучей гадости кожа покрылась волдырями. И ещё Королёнок. Коробков всей душой возненавидел бывшего ефрейтора. Сейчас бы Туманаеву не пришлось его долго уговаривать, а тем более шантажировать.
- Вы же сами видели доказательства, разговаривали с очевидцами, - Роберту Сергеевичу хотелось лечь и не вставать дней пять.
- А чего я видел? - взвился Андрюха. - Четыре разорённых заимки? Деревню с перепуганными идиотами? Они лепечут сами не знают что.
- Это вы зря, Андрей, - вмешался Денис. - Антип Васильевич обнаружил следы, экскременты. К тому же описания очевидцев не такие уж бессмысленные. Вполне подходят к моим предположениям.
- Погоди, парень. Тебя я уважаю. Ты - профи. Василич тоже своё дело знает. Пусть этот урод ответит.
Роберту Сергеевичу не нравилась дружба между Андрюхой и Кличко. Каким-то образом студент-недоучка подобрал ключик к разыгравшемуся в войну психу.
- Вы же сами видели следы… - хочешь, не хочешь, а отвечать приходилось.
- Ага, которые Василич нашёл. Может эти следы его приятели и оставили. Про их скиты и не такое рассказывали. Может, они всю заварушку и устроили. Признайся, Василич, это ваши старообрядцы погуляли?
Старик перекрестился и мотнул головой.
- Ага, так ты своих и выдал! - не унимался Андрюха. - Хоть и турнули тебя, а своя рубашка ближе к телу!
- Сам я ушёл, - Василич провёл ладонью по окладистой бороде. - Молодой. Искушению поддался.
- Всё равно не доказательство! А нагадить в лесу кто угодно может. Ты сам, комсомолец разжалованный, кучи не меньше делаешь!
Роберт Сергеевич закрыл глаза и прислонился к стволу сосны. Спорить он уже устал.
- Андрей, вы же знаете, что всё не так, - начал Кличко. - Вы видите, что мы идём по следу, что ещё день-другой - и зверь будет наш.
- Да знаю я, - выдохнул Королёнок. - Просто урод этот достал! Тошнит от его рожи! Попался бы он мне на службе!
- Я, между прочим, майор запаса, - открыл глаза Роберт Сергеевич. - И проходил военные сборы.
Кличко посмотрел на него как на умалишённого. Андрюха застыл с полуоткрытым ртом, через секунду взорвался хохотом.
- Да, - всхлипывал Коробков. - Каждый год в стройотрядах. Видел не меньше вашего… И я попрошу….
Денис только качал головой. Василич усмехался в бороду. Королёнок прекратил смеяться. Одним прыжком он принял вертикальное положение. Подошёл к Корбкову.
- Встать! - прорычал он.
Роберт Сергеевич понял, что сотворил глупость. Морщась от боли в суставах, он приподнялся. В то же мгновение ботинок ефрейтора врезался между нижним ребром и костью таза. Ноги Коробкова онемели . Он даже не смог крикнуть от боли. Задыхаясь, Роберт Сергеевич рухнул на мох.
- А такое пивко ты пивал на своих сборах, - процедил Анрюха. - Отвечать, падаль! На счёт три встать!
Сквозь слёзы Роберт Сергеевич видел занесённый для следующего удара ботинок. Василич и Денис бросились к Королёнку. Оттащили в сторону.
- Ты что Андрей?! Нельзя так, - успокаивал его Кличко. - Он же тебе в отцы годится!
- Знаешь, я такого отца на чём вертел?! - прохрипел Андрюха. - Чмо болотное! Ладно, пустите! Не трону, - Денис и Василич осторожно разжали пальцы. - Запомни, падаль! - Королёнок сплюнул в сторону скрючившегося Роберта Сергеевича. - Ты со своими корешками - всю жизнь за наш счёт на халяву жили. Но здесь - мой верх. И если ты хоть ещё один раз тявкнешь… Понял?
Роберт Сергеевич постарался, чтобы его стоны и всхлипы выглядели как можно более убедительно.
 ***
Давно забытое ощущение заставило шерсть на холке Крыка подняться. Чувство опасности. Чувство знакомое ему по встречам с Ууфом. Но пещерного медведя здесь быть не может! Он давно бы дал о себе знать, если что… Значит кто-то другой?! Берегитесь, нарушители охотничьих территорий! Сытый и полный сил Крык двинулся навстречу врагу.
 ***
- Андрей! Андрей! Проснитесь же! - настойчивый шёпот пробирал до самых мозгов. Андрюха нехотя открыл глаза.
«Если грёбанный замполит - прибью!» - подумал он.
Королёнок разглядел лицо Дениса.
- Наконец-то! - выдохнул Кличко. - Есть разговор.
- А завтра нельзя? - с подвыванием зевнул Андрюха.
- Тише вы! - Денис бросил взгляд в сторону Роберта Сергеевича. Коробков всхлипывал и постанывал во сне. - Я вас жду, - студент скользнул за массивный сосновый ствол.
Скорчив недовольную гримасу, Андрюха скинул плащ-палатку, покряхтывая, поднялся с охапки еловых веток. Разминая суставы, последовал за Кличко.
Миновав пространство, выхваченное догорающим костром, Королёнок разглядел Дениса промеж двух чернильных теней деревьев. В лунном свете лицо Кличко казалось обсыпанным мукой.
- Угощайтесь, - студент протянул флягу. - Прошу вас, Андрей, - добавил он, заметив колебания бывшего ефрейтора.
С ухмылкой Андрюха скинул пробку. Интеллигенция! Всё им с подходиком, с манерками. И этот тоже. Как в кино. Хотите выпить? Водички! Хотя парнишка неплохой. Чёрт с ним!
 По ноздрям резануло. На глазах выступили слёзы. Дыхание перехватило. Коньяк! Ещё не веря себе, Андрюха сделал глоток. Горло обожгло, по внутренностям расползалось приятное тепло.
- Господь по душе пятками прошёлся! - выдохнул Королёнок.
- Понравилось? Бренди двадцатилетней выдержки, - улыбнулся Денис.
- А этот козёл говорил, что водки не взяли…. Урою, гада!
- Стойте, Андрей! Коробков ничего не знает. Это мои личные запасы.
- Бухнуть решил? Может Василича позвать? Хотя, он старообрядец…. Вдвоём раздавим!
- Это всё ваше, Андрей.
- Знаешь, что наш комбат говорил? - Андрюха медленно завернул пробку. - Тот, кто пайкой поделился – никогда не подведёт, тот, кто пайку в зубы сунул - потом жопу раздерёт, - он кинул флягу к ботинкам Кличко. - Кому-нибудь другому своё бренди-кренди отдавай, а не гвардии ефрейтору Королёнку! Сечёшь, дядя?!
- Вы не поняли, Андрей, - Денис обнажил в улыбке тридцать два зуба. - Это аванс. Крошечная доля аванса.
- Ну? - Андрюха чувствовал, что его собираются кинуть. Но вот как? Надо же, ещё с дуру и помогал этому крысёнку!
- Вот возьмите, - Кличко поднял флягу. Анрюха спрятал руки за спину. - Хорошо! - Денис поставил бренди на пень. - Вам сколько лет?
- Двадцать шесть.
- А мне, по-вашему?
- Ну…. Помоложе будешь.
- Мне сорок четыре!
- Тебе морду набить? - Андрюха смерил взглядом юношу. - Ты кого лохом считаешь?
- Антип Васильевич!
Из темноты выступил беглый старообрядец. Андрюха краем глаза отметил направленный в его сторону допотопный карабин. Старый козёл другого оружия не признавал. А сам-то! Хорош спецназовец! Оружия не вял! Хотя, в ботинке армейский нож… Если извернуться и одним ударом старика. А там уж профессору шею свернуть!
- Ты, паря, не думай своим шилом кидаться, - прогудел Василич. - Что за голенищем прячешь. Я ж тебя наперёд вижу. Слушай Дениса Виленыча.
- Виленыч! - Андрюха расхохотался. - Обложили, суки?! Ну, стреляй, хрен бородатый!
- Грех тебе, паря, - покачал головой Василич. - Слова поганые от лукавого.
- Погодите, Антип Васильевич, - вмешался Кличко. - Скажите Андрею, когда мы с вами познакомились.
- Аккурат, как Бровастый представился. Летом.
- Слышите, Андрей? В каком году умер дорогой Леонид Ильич? В 1983, если не помните. Кем я тогда был Антип Васильевич?
- Практикантом. Дай Бог памяти.
- Слышите, Андрей? Двадцать лет назад! Тогда я учился в археологическом. Факультет палеонтологии!
- Дай ещё выпить. Перед смертью, - Андрюха глянул на карабин. - Не буду рыпаться. Слово гвардейца
 *********.
Усмешка спряталась в бороде Василича.
- Да ради бога! - Кличко схватил флягу и отдал Королёнку. - Никто вас убивать не собирается, Андрей! Нам нужен помощник. Вы ещё не верите? Показать документы?
- Какую ксиву сейчас не купишь? Может ты этот самый, как его, адмирал Фёдор Фёдорович Ушаков! - Андрюха сделал большой глоток.
- Почему Ушаков?
- Просто так, - Андрюха тряхнул флягой.
«Пока не допью - в расход не пустите! - подумал он. - Я уж вам мозги покручу!»
- Так почему же Ушаков? - допытывался Денис.
- По телевизору видал, - Королёнок решил тянуть время. - Он давным-давно, вроде, жил. А чего ты.., - мозг, отвыкший от алкоголя, быстро затягивался туманом, но руку, то и дела подносившую горлышко к губам, Андрюха уже не контролировал. - А чего только сорок четыре? Чего не полторы тысячи?
- Андрей, вы в состоянии меня выслушать?
- Хоть до утра, дядя! - у Королёнка хватило выдержки завернуть пробку и отставить фляжку. - Пока ты говоришь - я живу. Так ведь? - он кивнул на Василича. - А быстро вы спелись, ребята!
- О, Господи! Мы давно знакомы. Вам нужно только поверить! Понимаете? Только поверить!
- Верю, как замполиту на политинформации!
- Андрей, не надо казарменных шуток! Вы зачем ввязались в это дело?
- Скучно было..
- Прекратите паясничать!
- Бабки нужны.
- Много?
- Сколько дадут, дядя. Нам выбирать не приходится. Военком вокруг меня уже давно хвостом крутит. Нанимайся, Андрюша. Иди воевать, Андрюша. Ты профи, Андрюша. Козёл! Посмотри на меня, Профессор! «Физика» дерьмо! Руки дрожат! Нервы ни к чёрту! В первом же бою алюминиевый китель - мой! Могут инструктором к салагам поставить… Оно мне нужно?! Я - солдат! И ничего делать больше не умею! А здесь две штуки гринов за какого-то зверя! Ты бы не подписался?
- Я предлагаю больше.
 ****
Крык чуял врага. Двуногие! Кто ещё настолько пропах дымом?! Они очухались и решили факелами изгнать его из пещеры?! Как бывало раньше. Нет! Крык не собирался уступать долину.
 ***

- Андрей, ещё раз повторяю: моя внешность результат опытов. У меня два образования - археологическое и медицинское; из Института Сна и Омоложения меня исключили на последнем курсе. Я делал опыты на себе. Потом, в стратегической фазе, я не мог рисковать. Пришлось попросить помощи однокурсников. Досадная ошибка - опыт не удался. Пять трупов… Что прикажете делать? Пришлось промышлять незаконными абортами и связываться с нуворишами. Туманаевы и иже с ним женились на длинноногих газелях, а теперь мечтают бегать с ними по саванне. Приходится менять дар Божий на яичницу.
- Пятерых ты значит уложил?
- Помощников? А что поделаешь, Андрей?! Наука требует жертв! Они знали на что шли… Анабиоз млекопитающих! Высших млекопитающих! Вы понимаете, что это значит? Рыбы, земноводные, рептилии - они переживают годы во льду! Мы кладём замёрзшую лягушку на батарею через год, через два, через пять лет, как она замёрзла, и наблюдаем полное её восстановление. Замёрзни она на миллион лет - проснётся той же самой лягушкой… Холоднокровие, температурный режим, эволюция - говорят нам Линней и Дарвин, Вернадский и Вавилов?! Нет, ещё раз нет. Лемминги, хомяки, медведи, в конце концов, доказывают - анабиоз теплокровных возможен! Параметры! Дайте мне параметры, и я подарю вам эликсир молодости, лекарство бессмертия! Туманаеву нужны кости и шкура - мне нужна кровь, пробы мозга, генетический код. Этот зверь будущее человечества, Андрей. Наше с вами будущее….
- Значит так, - в запасе у Кличко оказалась не одна фляжка. Андрюха снова зауважал учёного. - Автандилыча кидаем. Выпьешь, борода?
- Грех! - отпрянул Василич.
- Чёрт с тобой! Он же нас под землёй найдёт. Так натянет - мало не покажется.
- Андрей, есть не только эта страна. Сколько шейхов, диктаторов, миллионеров мечтают об омоложении! О вечной жизни!
- Добро! Тебя в гарем запустят, а мы с Василичем чего делать будем?
- Я не оставлю товарищей.
- То же самое говорил ефрейтор Медведев при перегонке поездов. Знаешь, что потом было?! Засранец нажрался, как свинья и уснул в каптерке, а караул вырезали! Уроду ещё орден потом дали. Типа, в одиночку поезд довёл! Потом ещё по пьяни выл - я виноват… Тьфу! Сечёшь?
- Вы мне не доверяете? Пожалуйста! - Кличко порылся в кармане и показал два белых кругляшка. - Что это такое?
- Колёса.
- Сильнодействующий яд, Андрей. Туманаев хотел убрать тебя и Василича. Он поручил это мне и Коробкову. Смотри! - Денис швырнул таблетки в темноту. - Теперь ты мне веришь?
- Сразу бы Иуду наказать, - пробубнил Василич.
- Я не собираюсь работать на урода, как вы выражаетесь.
- Ну и?
- Антип Васильевич, ваше слово.
- Зверь шибко большой. Сердитый, - охотник говорил неторопливо, продолжая держать Андрюху на мушке. - Не брал я ещё такого. Сытый, опять же. С наскоку не возьмёшь… Выслеживать - уйма времени. Видал я, как тигра берут приманкой. Можно попробовать.
- Конкретнее можешь, борода? И пугач свой убери - не убегу!
- Действительно, Антип Васильевич. Я думаю, Андрею можно доверять.
- Хозяин - барин.
- Ну и что за хреновина с приманкой?
- Очень просто, Андрей. Слышали о ловле на живца?
- И где ты того живца возьмёшь?
- Коробков!
Зубы Андрюхи лязгнули о горлышко фляги. Он долго смотрел на учёного.
- Хочешь скормить пустомелю зверюге? - наконец выдавил он.
- Вы сами пять минут назад грозились его пристукнуть, - улыбнулся Денис. - Или я ослышался?
- Пристукнуть, - повторил Королёнок. - Пристукнуть и дело с концом. Но живого человека - тигру…
- Разве то человек! - Василич показал крепкие зубы. - Семя Иродово!
- Вот именно, Андрей. Вспомните свои слова. Разве подобные ему не живут за ваш счёт? У вас есть возможность рассчитаться. И заработать. Много заработать.
- Может всё-таки пристукнуть сначала? - Королёнок смотрел то на учёного, то на охотника.
- На дохлятину зверь не пойдёт, - отрезал Василич. - Сытый шибко. Ему кураж нужен.
- Бога ты не боишься, борода. А ещё старообрядец.
- За свои грехи я сам ответчик.
- Решайтесь, Андрей, - Кличко теребил прядь волос. - Вы мне симпатичны. Не хотелось бы ссориться из-за пустяков.
- А, чёрт с вами! - Королёнок сделал ещё один глоток. - Вписываюсь!
 ***
Огромными прыжками Крык нёсся в сторону шума. Вопли разбудили его на рассвете. Кричали рядом. Разгневанный зверь спешил проверить, кто смеет нарушать покой в его владениях. За последнее время он привык к тишине и всеобщему оцепенению, а тут такое под самым носом.
У самой поляны Крык припал к земле. Мощное тело без единого шороха скользило промеж кустов и резных листьев папоротника. Крики стали невыносимыми. Двуногий! Глупец нелепо дёргался на поляне, нарушая покой во владениях Крыка. Такой дерзости зверь потерпеть не мог.
 ***
Андрюха смотрел на привязанного между двух сосен Коробкова. Успокаивая совесть, то и дело прикладывался к фляге. Главный выстрел за Василичем. Он, Королёнок, в резерве. Да и вынесешь разве на трезвую голову этот вой. Скорее бы зверь появлялся! А если сегодня не выйдет? Сколько тогда этого урода на привязи держать? С ума сойдёшь! Андрюха взял Роберта Сергеевича на мушку. Пустить пулю - и отмучился бывший комсорг.
«И сам следующую схлопочешь, - подумал Андрюха. - Василич шутить не будет».
- Я умоляю, - выл Коробков. - Всё отдам! Слышите всё! Ну, где же вы?!
Нет, чёрт возьми, невыносимо. Как себя профессор и старый браконьер чувствуют. Андрюха поискал сообщников взглядом. Деревья, где они засели, он примерно представлял, но вот их самих… Да, Василич ас маскировки.
- Люди! - Коробков уже не пытался высвободиться из узлов. Он повис на руках, расходуя остаток сил на бесполезные вопли. - Помогите! Люди вы, в конце концов?! Денис, у нас же общее поручение! Денис!
Внезапно крик оборвался. Через мгновение Роберт Сергеевич завопил так, что Андрюха чуть не свалился с дерева. Из подлеска вылетело что-то огромное и рычащее. Королёнка пробрала крупная дрожь. Медведь! Ничего себе медведь! Такой троих медведей сожрёт и не подавится! Исполинская лапа с когтями кинжалами превратила голову бывшего комсорга в лепёшку. Клыки, размером с саблю, вспороли грудную клетку.
 ***
С противоположенного края поляны громыхнул выстрел. Зверь застыл перед растерзанным Коробковым. Удивлённо рыкнул. Помотал огромной головой. Какой-то шмель ужалил его в холку. Так больно Крыка ещё никто не кусал. Он и не подозревал, что существуют такие злобные насекомые. Зверь сделал шаг. Лапы не слушались и заплетались. Всё вокруг окрасилось багрянцем. Крыку почему-то вдруг нестерпимо захотелось спать.
 ***
Андрюха дрожащими пальцами пытался перевести затвор на автоматическую стрельбу, когда зверь упал рядом с Корбковым. Ну, Василич! Ну, профи! Королёнок спрыгнул с дерева. Не опуская оружия, двинулся в сторону клыкастой громадины. С другого края поляны, спотыкаясь, бежал Кличко.
- Классный выстрел! - вопил Денис, не хуже чем Роберт Сергеевич недавно. - Всё как я предполагал! Взгляните на этого красавца! Сенсация!
- Хорошая охота, - справа от себя Андрюха увидел Василича с карабином наперевес. - Добрый зверь.
Андрюха не понял, что происходит. Василич вскинул оружие и выстрелил в Кличко. Денис сделал ещё несколько шагов и упал в волоске от тигра.
- Пугач бросай, паря! - Корлёнок видел сквозь прицел прищуренный глаз охотника. - Не доводи до греха.
Андрюха положил АК на мох. Поднял руки:
- Ну?
- Не понукай! Не запряг! Умеешь этой штукой управлять? - свободной рукой Василич достал из-под рубахи портативную рацию.
- Ну?
- Отвечай по-человечески!
- Умею.
- Я тебе бумажку дам. Наберёшь по ней то, что нужно. Вызовешь Колю Северного. Скажешь - ждём. Потом кнопочку нажмёшь, чтобы пищало, значит.
- Радиопеленг…
- Во-во. Давай, паря, помоги доброму делу. Я уж тебя не забуду.
- Как же ты так, Василич? - Андрюха разбирал код и прокручивал в голове возможные варианты устранения браконьера. - Самый хитрый?
- Мне, паря, хитрить нечего. Кто за зверя больше платит, тот его и получит.
- Значит Коля Северный самый щедрый?
- Выходит, что так.
- А зачем тебе деньги, дядя? Ты же старенький.
- Деньги, паря всем нужны. Так уж с испокон веков положено. Коля сразу пришёл, как этот христопродавец меня нанял, - Василич кивнул на останки Корбкова. - Потом Ирод этот, - он глянул на Кличко, - убийца младенцев нерожденных истинную мне цену сказал. Теперь мы с тобой вдвоём, паря. Нужно поладить. Мне много не надо. Возьму бумажек сатанинских, чтобы на часовенку хватило. Совершу дело богоугодное, да уйду в скиты. Покаюсь… Ты на кнопочки-то жми. Нам ещё зверя свежевать.
- Жму, - Андрюха понимал. Как только заработает пеленг - у старика развязаны руки. - Кажись, лодыжку подвернул. Болит, стерва! - пальцы уже касались голенища. Ещё чуть-чуть!
- Не балуй! - Василич вскинул карабин. Андрюха выхватил нож. Прежде, чем заряд разорвался в голове, он увидел, что костяная ручка ножа торчит из груди охотника.
 ***
Одноухий вышел на поляну. Он шёл на запах крови. Да, конечно, ещё были запахи опасности. Опасности и врагов. Старому волку терять нечего. Или голодная смерть или последний бой. Лучше уж бой. Ноги, некогда могучего вожака подгибались, хвост норовил спрятаться между задних лап. Одноухий заставлял себя идти. Он увидел их. Они могучи, коварны, жестоки. Они хищники, каким когда-то был он. Но они мертвы. А он, Одноухий жив. Именно он, старый и беспомощный, справит по ним тризну. Одноухий задрал морду к небу и затянул скорбную погребальную песнь по своим собратьям.
2002 год.











Привет, Джим!


Уже который раз, я ругал себя за то, что ввязался эту авантюру. Я собирался покинуть группу "ВИИЛ", когда нам предложили небольшое турне. Первым порывом бы¬ло объявить, что группа мертва, и я не имею ко всему, что с ней происходит никакого отношения. Но какой-то голосок, голосок, сидящего глубоко внутри карлика с мерзким личиком, нашёптывал мне каждый вечер, перед сном:
- Зачем пороть горячку? Ты собрался уйти? Хорошо. Но почему бы ни сделать это после турне? Нет новых песен? Но есть старые, проверенные. Тебе не нравится общество твоих коллег? Но ради по¬ездки по Европе можно и потерпеть. Когда ещё представится та¬кая возможность? Это всего несколько концертов и всё.
Под конец, он так достал меня, что я сдался. Действительно, нет ничего более трудного и неблагодарного, чем воевать с са¬мим собой!
Как и следовало ожидать, всё пошло наперекосяк с самого на¬чала. Перед выездом, успокаивая, проснувшуюся было совесть, я ус¬пел так нагрузиться в буфете вокзала, что начал путешествие в качестве багажа. Правда, между десятой и пятнадцатой бутылкой пи¬ва, я умудрился ещё и разругаться с остальными участниками группы до такой степени, что всё наше общение свелось к брошенным друг другу сквозь зубы утренним приветствиям.
Единственная отдушина концерты. Выходя на сцену, я забы¬вал все проблемы и неурядицы, в которые загнал себя сам, пойдя на поводу у минутной слабости. С первыми нотами я отключался от действительности. Вряд ли собравшиеся в зале понимали, о чём я пою. Но это неважно. Хватало того, что их гипнотизирова¬ли эмоциональность и мелодика наших песен. Они не ожидали нас¬тоящего рока от русских. В лучшем случае, шли посмотреть на половецкие пляски или дрессированных медведей. А тут поглядите: эти парни играют на электрогитарах и синтезаторах!!!
В промежутках между песнями, я, используя все свои знания ан¬глийского, пытался рассказать, о чём мы поём. Люди переставали относиться к нам, как к экзотической диковинке. Они слушали музыку, начинали хлопать в ладоши, и даже пытались подпевать.
Но концерт, даже самый длинный, когда-нибудь заканчивается. И опять отчуждение, косые взгляды, взаимная неприязнь. Я обычно оставался в баре и поглощал пиво до самого закрытия. Благо организаторы выступлений позаботились о бесплат¬ной выпивке.
Потом, утром, страшная головная боль, ватные ноги и ощу¬щение полного апокалипсиса. Глотая горстями, аспирин и проклиная всё на свете, я садился в автобус, чтобы вечером выступить в другом городе, а после, всю ночь напролёт, вести беседы с Ба¬хусом. Так несколько концертов превратились для меня в веч¬ность.
Турне подходило к концу. По причинам, которые станут понятны¬ми позже, я умолчу о названии страны и города, в которых про¬изошли нижеописанные события. Я даже не буду утверждать; реальность ли или всего лишь игра моей фантазии, подстёгнутой многодневными возлияниями. Скажу только од¬но: после той ночи, я многое переосмыслил и на многое стал смотреть другими глазами.
Пусть это будет фантазией, но фантазией подарившей мне вкус к жизни.
Итак, последний концерт. После нескольких выступлений, мы стали уже широко известной, группой, правда, в узких кругах. На нас шли смотреть уже как не на диковинку из снежной России, а как на коллектив рок музыкантов. Люди оценили нашу музыку, и это было приятно. Как я уже говорил, с остальными участниками группы я не поддерживал даже видимости отношений, поэтому решил - сегодня будет моё шоу.
Я носился по сцене, хлопал по протянутым ладоням зрителей, затягивал паузы между песнями, произнося длинные речи. Зал отвечал мне. Я понимал, что завтра, может даже сегодня, придя до¬мой, они забудут о неизвестной группе из далёкой России. Но в это мгновение они были моими. Они следили за каждым моим движением, подпевали и отвечали дружным одобрительным криком на мои обращения. Калиф на час? Пусть так, я был согласен и на это!!!
Во время исполнения одной из песен, я вдруг перестал слы¬шать музыку и гул зала. В моём мозгу звучали только слова. Я не видел людских лиц и света прожекторов. Мой взгляд был прикован к мужчине, спокойно стоя¬щем в углу зала. Длинные каштановые, подёрнутые сединой волосы, бородатое лицо и карие глаза, внимательно изучавшие меня. Что-то давно знакомое было в этом лице. Но что? Где я его видел? Незнакомец надел тёмные очки и отступил в тень. Музыка и шум в зале обрушились на меня подобно снежной лавине.
К удивлению, я совсем не сбился и смог дотянуть пес¬ню до конца. Мало того, мне даже удалось вытянуть весь концерт
Но странно знакомое лицо пожилого человека, так и стояло перед глазами.
Как обычно, после выступления, я ни слова, ни говоря, теперь уже моим бывшим коллегам, отправился в бар. Турне кончилось, а вместе с ним и так надоевшее мне сотрудничество с чуждыми по духу людьми. Меня мало заботило то, что будет дальше. Незнакомец в зале, вот что занимало все мои мысли. Я был уверен в том, что я видел это лицо раньше, и не один раз. Но где, когда?
- Собираешься отправиться в путешествие? - мягкий баритон выр¬вал меня из размышлений.
Тот, кто занимал все мои мысли стоял рядом и вежливо улы¬бался.
- Пьянство - это как бродяжничество, никогда не знаешь, что будет утром, - пояснил он, глядя на моё удивлённое лицо.
- Ты не возражаешь? - спросил он, присаживаясь за столик. И восприняв молчание, как знак согласия, продолжил, сняв тёмные очки:
- Я бы с удовольствием выпил с тобой за удачное выступление, но вот уже почти тридцать лет, я не прикасаюсь к спиртному. Так что, если не возражаешь, я ограничусь соком
 За несколько минут этого монолога, я никак не мог прийти в себя. Наша встреча казалась мне мистически неправдоподобной. И ещё ощущение близкого, давнего знакомства. Ну всё-таки, где же я видел это округлое лицо, грустные карие глаза, устремлённые вдаль, правильный нос и длинные волнистые волосы? А ещё мягкий, вкрадчивый голос. Я уже слышал его и не раз. Кто этот незнакомец? И почему он подошёл ко мне?
- Я давно уже отошёл от дел, - между тем продолжал загадочный человек. - Рок умер, в него веры больше нет. Но рок из России.... Это меня заинтересовало. Знаешь, я считаю, что нет культуры, более связанной с силами природы и верой предков, чем славянская вообще и русская в частности. Я решил посмотреть на вас. И меня задело. Энергетика, искренность, наивность подачи... Я поверил в вас, Я сам когда-то был таким же бескорыстным романтиком, верящим, что стихами я можно изменить мир.
- Вы писали стихи? - похвала незнакомца приятно взбодрила меня.
Глаза мужчины стали грустными:
- Да, писал. Признаюсь тебе, пишу и сейчас. Но погоди, ведь я же не представился,
- Да, будьте добры. Стой минуты, как я вас увидел в зале, никак не могу успокоиться. Мне кажется, что я вас откуда-то знаю
- Немудрено. Когда-то моё лицо очень неплохо продавалось
Он улыбнулся, встал из-за стола и протянул руку.
- Позволь представиться, Джеймс Дуглас Моррисон,
Моя ладонь застыла в воздухе. Выпитое моментально улетучилось из головы. Ноги подкосились, и я медленно сполз на стул
Джим Моррисон!!! Один из величайших поэтов и музыкантов ХХ века трагически погибший в 1971 году, стоял передо мной. Ходили слухи, что его смерть мистификация. Многие верили, хотели верить. Но вот так, увидеть живого, правда, постаревшего короля ящериц! Это невероятно!!!
Тот, кто называл себя Моррисоном, присел напротив меня и участливо подвинул бутылку с пивом.
- Извини, я не хотел тебя ошарашить. Глотни, это приведёт тебя в норму.
- Но вы .... Вы ... Ну, как это....
- Умер? Да, Джим Моррисон умер. Тот Джим, которого создали, Он должен был умереть! Я всё объясню, если ты согласен меня выслушать. У тебя есть время?
Я кивнул.
- Кстати, - продолжил незнакомец, - я прекрасно понимаю, что, скорее всего, ты примешь меня или за сумасшедшего, или за проходимца. На твоём месте, я бы поступил так же.. И что самое интересное, я не буду доказывать тебе, ничего доказывать. Когда-то мне было очень нелегко убедить всех, что я умер, Теперь же, даже если очень захочу, я никогда не смогу воскреснуть. Мёртвый я выгоднее. А вообще-то, я и сам особо не горю желанием вернуться.
Итак, если посчитаешь, что тебе не подходит моё общество, ты всегда можешь уйти. Я не обижусь и всё прекрасно пойму. Но постарайся выслушать меня. Может в исповеди того, кого называли Живым Богом, ты услышишь что-то полезное и для себя.
В крайнем случае, я всё-таки более интересный собеседник, чем она, - он указал на бутылку с пивом. - В том, что ты завтра проснёшься со здоровой головой, будет и моя маленькая заслуга. Так ты согласен?
Невозможно было описать то, что творилось в моей голове. Я понимал всю абсурдность и нелепость происходящего. Человек-легенда, кумир поколений, тот, с чьей смертью закончилась целая эпоха в рок музыке, сидел передо мной, предлагая поговорить по душам,
Поверить ему? Полное безумие! Самое лучшее будет встать и уйти, Но какая-то сила удерживала меня. Сила этих грустных глаз. Взгляд человека, знакомого мне по фотографиям и видеосъёмкам, был устремлён туда, куда не может проникнуть взор простого смертного.
”Я вырываюсь из цепей разума и живу подсознательно”, - вспомнил я слова из песни Джема.
И решил остаться!
- Благодарю тебя, друг, - произнёс тот, кто называл себя Моррисоном, правильно истолковав мои намерения. - Поверь мне, ты не пожалеешь о принятом решении, Конечно, невозможно повторить чужой путь жизни, но заметки, оставленные предыдущими путниками, помогут избежать ловушек, которые мы расставляем сами себе.
Тогда, в самом начале, всё казалось очень просто. Мы были молоды и самоуверенны. Мы считали себя умнее честнее и благороднее тех, кто был до нас. Повсюду звучал рок-н-ролл, Вьетнам был прямо под носом, люди хотели жить и любить. Казалось ещё чуть-чуть, один шаг, и все мы станем другими. Избавимся от ненависти и войн.
”Скажи всем людям!" - пел я,
И верил, что слово может изменить мир. Сделать его добрее и справедливее
Но оказалось, что в САМОЙ СПРАВЕДЛИВОЙ СТРАНЕ, за право говорить, надо платить наличными! Мало того, чтобы тебя услышали, нужно раскошелиться вдвое. Мои стихи, мои мысли, мои чувства стали товаром, подобно чипсам и пепси-коле.
Всегда найдутся несколько хороших парней, которые будут зарабатывать на тебе, и не только деньги. Они будут продавать всё: твоё творчество и твою личную жизнь, твоё тело и твою душу. Чёрт возьми, они даже смогут продать твоё дерьмо, если увидят в этом прибыль! При этом они будут искренне считать себя твоими друзьями и благодетелями. Но однажды один такой парень придёт и скажет:
- Хелло, Джим-паренёк. Ребятам с телевидения не нравятся твои стихи. Поменяй-ка несколько слов. И вообще, то, что ты пишешь, стало плохо продаваться, давай-ка, сделаем несколько танцевальных песенок,
Ты возмущаешься, плюёшься, гонишь его прочь. Но появляется другой. Он участлив и обходителен. Он ловит каждое твоё слово, находит деньги под твои проекты. Усыплённый и благодушный, ты продолжаешь творить, не замечая, как из свободного поэта превращаешься в денежный станок. И когда ты слышишь свою песню в лживой рекламе, то начинаешь понимать, что от твоего имени обманывают миллионы людей,
Ты очнулся, ты возмущен, ты обвиняешь и разоблачаешь. Но.... Но видишь, что уже поздно. Ты, который ценил свободу превыше всего, оказываешься скованным сразу несколькими цепями. Вот одна из них. Моррисон указал на бутылку с пивом.
- Сначала, ты просто любишь излишества. Потом концерты, вечеринки, пресс-конференции. И все хотят выпить с хорошим парнем Джимом.
Ты знаешь, что в год мы тратим на алкоголь и сигареты, больше, чем на образование?! Вот оно, справедливое и просвещенное общество!
А потом? Потом, ты просто не можешь вспомнить тот день, когда последний раз был трезвым. Алкоголь, вот что становится твоей реальностью. Он даёт иллюзию свободы, превращая тебя в своего раба.
И вот уже ты не можешь петь, не можешь сочинять, не можешь думать, не можешь заниматься любовью. Да что там, не можешь существовать, пока не приложишься к заветной бутылке. А далее, когда те с кем ты постигал алкогольную мудрость, начинают уходить, ты понимаешь, что скоро и твоя очередь. Ты пытаешься допеть недопетое, дописать недописанное. Но что же ты видишь?
Твои стихи и песни никому не нужны!!!
Тебе уже привесили ярлык и нашли место на полке. Чувства? Какие, к чёрту чувства! Им не место в бизнесе!
Люди хотят видеть монстра одетого в кожу, некоего короля ящериц. Будь добр, Джим, покажи им это. Шутка, которую Боги сыграли со мной! На самом деле, я нежное, чувственное существо, но с душой шута, которая заставляет меня сходить с ума в самые ответственные моменты.
Знаешь, я как-то заблудился в пустыне. Она с человеком удивительные вещи проделывает. Время там застывает. Начинает течь по-другому, Ты ощущаешь ход часов вечности. Пустыня становится частью тебя, а ты частицей пустыни, Ты чувствуешь себя бесконечно маленьким и бесконечно огромным. И эти ощущения делают тебя свободным. Бесконечно свободным. БЕСКОНЕЧНО!
Ты представляешь, что такое бесконечность? Для большинства, родившихся рабами, бесконечность - это пустой звук. Мозги торгашей, не принимают того, что где-то может быть место, которое нельзя застолбить и перепродать.
А потом, я услышал:
- Эй, Джимми!!! Куда ты идешь, Джимми?
 Это был голос самого пространства.
- Ну и куда ты пришёл, Джимми?! - спрашивал я потом сам себя. - Где новые песни - лишь стон и плач, где молодое вино - загнивает на корню. Я видел тех, кто вместе со мной воспевал свободу и проклинал жажду наживы. Они оказались такими же, как все. Копии своих отцов, проживших в рабстве условностей. Пластиковые солдатики в мгновениях вечности.
И я стал кричать. Но что значил мой крик.
- Эй, Джим, залей себе глаза, и успокойся, - говорили какие-то мерзкие типы со скользким взглядом.
Откуда они взялись? Где я был раньше?! Я верил в тех, кто слушал мои песни. Парадокс: они слушали их, но не слышали. Им были нужны не стихи Джима, а скандалы вокруг него. И вот, пожалуйста, лживые газетёнки готовы предоставить всю грязь.
Джим Моррисон против войны? Кому это интересно? Моррисон попал в полицию?! Пьяный?! А вот это, то, что нужно!
Он защитил девушку от грубости полицейского? Какая ерунда! Он был под кайфом?! А вот про это мы напишем!!!
И пропал Джим Моррисон - человек. Миру показали уродливого идола. Алкоголика и скандалиста. Моррисон - живой Бог! Какая чепуха!! Я, прежде всего человек! Обычный человек! Но этого никто не хотел видеть.
Давай, Джим, покажи нам то, чего мы ещё не видели. Я чувствовал, что скоро сорвусь. Я пел о любви, но кто-то пусти слух, что я люблю ненавидеть. Какой-то замкнутый круг. Чем больше я хотел достучаться до сознания слушателей, тем меньше меня понимали. Кем я был для них? Поддельный герой.... Я был готов отдать, что угодно, лишь бы прекратить эту дьявольскую круговерть!
Я мечтал быть шаманом, идущим по неведомым Мирам, а стал шутом, забавляющим толпу.
А потом, в Майами, я решил проверить крепость реальности. Ха-ха! Я показал им всё, что они хотели увидеть! Даже не показал, а сделал вид, что показываю. Насмешка над Фемидой! Люди, отправившие тысячи парней загибаться в джунглях, судили поэта, опрометчиво расстегнувшего штаны. Чудовища в масках благопристойности, осуждали того, кто не желал одеть маску.
Как-то в гневе, Джон крикнул мне:
- Моррисон как человек ты уже мёртв!
Он был недалёк от истины. Я прозрел! Люди вокруг меня были не люди, а вампиры. Им нужен не я, но моё имя. Моя смерть могла стать очень даже неплохим товаром.
Тогда-то созрела мысль избавиться от всего, что меня так расстраивало. Я подарил парням со скользким взглядом право на Джима Моррисона, а взамен получил свободу. Смерть пусть и мнимая вернула мне крылья, которых я лишился, возомнив себя Живым Богом.
Теперь я могу писать, как мне нравится. Исчез поддельный герой. Остались стихи. И когда-нибудь, когда позовут не Джима Моррисона - идола, а Моррисона - поэта... Тогда они и увидят свет. Пусть даже после моей смерти. Настоящей смерти.
Я хотел забыть о роке. Но когда я увидел вашу афишу, то, как много лет назад, в пустыне, я услышал голос:
- Иди, Джимми! Иди!
Я не пропустил ни одного концерта. Чёрт возьми, я видел тех, кто будет окружать меня на последней охоте. К дьяволу языковой барьер! Стихи не нуждаются в переводе! Я не понял слов, но постиг их смысл. Я вернулся на тридцать лет назад.. Я вступил в город своего рождения.
Наплюй на всех, кто потребует изменить хотя бы слово. Дар Богов непонятен жалким рабам. Они попытаются привести тебя к общему знаменателю. Посулами и угрозами, соблазнами и лишениями, чем угодно, но они будут стараться сделать тебя похожим на самих себя. Обрезать крылья птице вдохновения и обратить её в жирную курицу, пусть и несущую золотые яйца.
Гони их прочь! Талант ревнив и обидчив. Он не приемлет компромиссов. Помни об этом и не совершай моих ошибок.
Джим, а я был уверен, что передо мной именно он, встал из-за стола. Он поднял воротник пальто, надел тёмные очки и направился к выходу. Возле самой двери он обернулся. Лёгкая улыбка тронула его губы:
- Позволь один совет. Завязывай с выпивкой, приятель. Мы уже достаточно намочили глаза лошади. Прощай.
И он растворился в темноте улицы.
Что это было? Сон или реальность, настоящий Моррисон или психически ненормальный, очень похожий внешне на него человек? Я не знаю до сих пор. Да и важно ли это? Важно то, что, каждый раз, вспоминая слова Джима:
- Мне кажется, что необходимо находиться в революционном состоянии всегда, иначе вы пропали. Это должно быть чем-то постоянным.... Это не значит, что нужно всё изменить. Но это должно быть ежедневным..
Я вижу пред собой реального человека с грустными глазами, слышу его мягкий голос. И я нахожу в себе силы, чтобы разорвать паутину мелких, обыденных проблем, и сделать хотя бы один шажок в сторону тех волшебных Миров, куда нас звал Джеймс Дуглас Моррисон, поэт и музыкант.

 1999год.








Господин Праздник



" Ты устал быть птицей,
 И сорвался камнем "
 гр. "АРИЯ"
Проклятое надоевшее до тошноты, до зубной боли, серое, вязкое, однообразное существование давило заводским прессом. Ненавидимая работа превращала жизнь в бесконечное ожидание пятницы, чтобы, убежав от одинаковых лиц, заперев двери и, задёрнув шторы, отдаться тоске по уходящему времени. Он слишком долго решался на первый шаг. Ему казалось: ещё рано, может завтра, или нет - послезавтра, а лучше со следующего понедельника. Он делал вид, что выжидает удобного случая.
Удобный случай задерживался, а время шло и шло. Он запаниковал. Подобно птице случайно залетевшей в комнату через открытую форточку, он метался из стороны в сторону, бился о стекло, в надежде найти выход.
Наконец, он решился. Он бросил нелюбимую работу. Он ликовал и упивался собственной храбростью. Вот она свобода!!! Вот оно право выбора!!! Вот он путь к творчеству!!!
Свобода оказалась замечательной вещью, пока в кармане водились деньги. Право выбора... Да, теперь он мог выбирать, но и другие тоже. Их выбор чаще всего падал не на него. Путь к творчеству? Он оказался не таким уж простым, с множеством тупиков и обрывов.
 Всё оставалось по прежнему, только доводившая до бешенства работа сменилась разовыми, случайными заработками, в промежутках между которыми тянулись всё те же пожирающие разум и душу серые, однообразные дни. Он уже не ждал удобного случая. Он понял, что, скорее всего, этот самый случай просто-напросто забыл о нём и прошёл мимо. Он вообще перестал чего-либо ждать
Всё чаще и чаще, заработав, он несколько дней подряд мог добраться до дома лишь с помощью каких-то малознакомых людей, напившись до бесчувствия. Вскоре это стало нормой. Он пил до тех пор, пока в кармане не оставалось ни гроша. Потом, несколько дней, лежал в кровати, потерявшись во времени, не желая ни пить, ни есть, ни двигаться, ни вообще существовать.
Однажды, удалось прилично заработать. Он побежал в магазин. Продавщица, узнав его, сразу прошла в винный отдел. Чувствуя себя сказочно богатым, он был готов купить весь мир. Тем более его Мир находился здесь - на этих полках, в этих манящих бутылках с разноцветными этикетками и дарящей забвение жидкостью.
Он пил долго и жестоко, потеряв счёт дням, не замечая смены дня и ночи. Часто засыпал, не добравшись до кровати, в самых неожиданных местах. Его это мало волновало. Страшило одно - спиртное рано или поздно закончится.
Наступил день, когда он обнаружил только одну бутылку. Он налил дрожащей рукой стакан. Медленно выпил и на несколько минут замер, стараясь удержать спиртное в желудке. Поборов тошноту он расслабился. Стало легче, но словно камень в ботинке, словно заноза не давала покоя мысль - последняя бутылка. Завтра ему придётся бродить в поисках заработка, проклиная всех и вся, а особенно тот самый удобный случай, что так бессовестно его обманул.
 Он сидел перед початой бутылкой, тупо глядя в пустой стакан, и на его глаза наворачивались слезы, размывая реальность.
Вдруг, в окно постучали. Ещё и ещё раз. Всё настойчивее и настойчивее. Он поднял глаза и, сфокусировав зрение, чуть не упал со стула. На балконе стоял клоун! Настоящий живой клоун!!!
Зашевелились остатки воспоминаний. Когда-то давно, вечность назад, ещё совсем ребёнком он видел в цирке точно такого же клоуна. Мятый зелёный котелок на всклоченных рыжих волосах, круглый нос, нарисованная на губах жизнерадостная улыбка. На клоуне была разноцветная рубашка с огромными пуговицами, полосатые штаны, ботинки с загнутыми носами.
- Хей-хо! - закричал странный гость смешным голосом. – Не плачь, мальчик! Я не выношу детских слез. При виде их я сам начинаю рыдать.
Его совершенно не удивило, что клоун назвал его мальчиком. Он даже улыбнулся, когда из глаз гостя хлынули два ручья, передразнивающие его собственные слезы. Увидев улыбку, клоун рассмеялся и достал из-под рубашки сверкающий горн. Гость поднёс инструмент к губам, и тут же зазвучала весёлая музыка.
- Я Господин Праздник из страны Вечного Счастья, - представился гость. - Хочешь со мной, мальчик?
Он был настолько удивлён, что не смог ничего ответить.
- Решайся, мальчик, решайся, - торопил клоун. - Может я и есть твой удобный случай.
Клоун лукаво подмигнул, и он сделал выбор. Выпив ещё для храбрости, он вышел на балкон.
Господин Праздник уже стоял на перилах и протягивал руку в белой перчатке. Клоун помог ему взобраться, и они шагнули.
В первую минуту он зажмурился, лишившись возможности дышать от непривычного чувства полёта. Когда он всё-таки решился открыть глаза, то увидел что сидит в вагончике детской железной дороги. Напротив всё так же задорно улыбался Господин Праздник.
Клоун протянул вертушку. Маленькие крылья, поймав ветер, закружились с приятным треском, разбрасывая весёлых солнечных зайчиков.
- Чего ты хочешь, мальчик?
Он хотел выпить, но почему-то попросил мороженое и лимонад. Клоун рассмеялся. Он почувствовал в своих руках холодный батончик. Тот самый за 23 копейки, что он так любил в детстве. Запотевшая фольга с розовым медведем держащем в широко раздвинутых лапах плакат с надписью " Лакомка ".
Он взглянул на другую руку - так и есть - бутылка с пузырящейся тёмной жидкостью, увенчанной каёмкой желтоватой пены и этикеткой «Байкал». Его любимый "Байкал". Однажды, тайком от родителей он выпил его столько, что потом на несколько дней слёг с больным животом.
Странное дело - ему совсем не хотелось спиртного!!!
Чего ты желаешь ещё, мальчик? - снова спросил клоун.
Он собрался, было попросить, но не смог. Он разучился хотеть, желать и мечтать.
- По-моему, ты хотел быть музыкантом, - напомнил Господин Праздник.
Он увидел себя на сцене. Он исполнял музыку, свою музыку, перед огромным залом. Люди слушали, затаив дыхание. Они были в восторге от его музыки. И он испугался. Да, он хотел быть музыкантом, когда-то он был музыкантом. Но....
- Может, ты всё ещё хочешь стать писателем? - спросил Господин Праздник.
Он увидел полки книжного магазина. Разноцветные переплёты со своим именем. Люди подходили, перелистывали, покупали. Ему снова стало страшно. Да, он мечтал стать писателем. Он даже писал, как говорили неплохо. Но.....
Чего же ты хочешь?
Он молчал. Он забыл о способности желать чего-то, кроме хмельного забытья. Его мечты умерли. А и были ли они вообще? Всего лишь бледные тени, пропавшие при первых же трудностях.
- Когда-то ты был хорошим солдатом, - разочарованно произнес клоун и исчез.
У него снова было видение. Ночь. Моросящий дождь. Камуфляж мокрый насквозь липнет к телу. Кроссовки, пропитались водой, хлюпают и расползаются на глазах. Можно было надеть сапоги, но капитан говорит, что в керзачах на боевой пост выходит или дурак или самоубийца. Он убедился в правоте командира - резиновые подошвы отлично сцепляются с мокрой каменистой почвой, позволяя удержаться на ногах при перебежках. Он уже расстрелял связку магазинов. Осталось ещё два скреплённых синей изолентой. Потом... Нет, он точно знает, что продержится до наряда из караулки. Потом, командир полка на торжественном построении вручит ему орден и отправит па дембель в первой партии.
Домой. Стучат колёса состава. За окном темнота. Он никак не может уснуть. Скоро, скоро дом. А там... Там новая жизнь. Новые возможности.
Поезд резко тормозит. Он падает с полки. И летит. Летит. Слишком долго. Где же пол?! Он всё летит. Летит........
 ****
- Что случилось? Случилось что, я вас спрашиваю?
- Да сосед наш допился до чёртиков и сиганул с балкона.
- Господи, какой молодой!
- Он последнее время и трезвым не бывал. Каждый день на рогах.
- Сколько беды от этой водки. Кстати, не слыхали, снова говорят, подорожает?
- А нашим мужикам без разницы. Всё одно хлестать будут.
Его тело лежало на асфальте перед многоэтажным домом. На ноготь большого пальца взобрался рыжий муравей. Пошевелив усами и удостоверившись, что его не собирается стряхивать, он отправился в путешествие к краю рукава чёрной рубашки.
Вокруг столпились пенсионеры с окрестных лавочек и любопытные прохожие. Вдали завыли сирены милиции и «Скорой Помощи».

 2001 год.













 Плач Сатаны

Ужас и отвращение переполняют мою душу. Нет, я не должен оставаться в живых. Даже в этом преступном и развращенном мире нет места такому чудовищу как я!!! Все преступле¬ния, грехи, разбитые человеческие жизни обрушилась тяжёлым грузом на мои плечи, давя и не позволяя распрямиться.
Как бы мне хотелось рассказать кому-нибудь обо всём, покаяться! Но кому?! Священнику? Нет! Дьяволу нет места в храме! Первому встречному?! Но какой человек в силах, выслушать до конца историю моих злодеяний!!! Бумага!!! Я выложу всё на бу¬маге, а потом сожгу, может, хоть немного облегчив свои стра¬дания.
Я был единственным, долгожданным ребёнком в семье. С раннего детства любой мой каприз и пожелание беспрекословно выполнялись родителями, многочисленными бабушками и дедушками, дя¬дюшками и тётушками. Я мог захотеть свежей клубники зимой, Нового Года летом, дня рождения каждый месяц, и вся родня, не жалея сил и средств бросалась исполнять мои повеления, едва стоило мне слегка наморщить носик и увлажнить глазки. Мои слезы и рыдания воспринимались семьёй как общенациональная катастрофа.
Тогда я ещё не понимал, почему эти взрослые сильные люди готовы подобно дрессированным собачкам выполнить любой фокус, стоит лишь зарвавшемуся карапузу топнуть маленькой ножкой. Даже соседи, даже гости бывавшие в нашем доме сразу же по¬падали в мою власть и лезли вон из кожи, стараясь добиться моего расположения.
Позднее я понял причину этой власти и научился использовать её. Просто я был идеально красив. Той самой красотой фарфоровой игрушки или мраморной скульптуры, в которых нет ни единого изъяна. Люди готовы совершать преступления и платить бешеные деньги за возможность находиться рядом, лицезреть и наслаждать¬ся красотой этих произведений искусства.
Изъяны - бич человеческой природы. У кого-то неправильный нос. У кого-то жидкие волосы или полное их отсутствие. Кто-то страдает из-за кривых ног или формы ушей.
Меня природа избавила от всего этого, наделив идеальными чертами лица, замечательной шевелюрой и потрясающим телом.
С детства я привык чувствовать китайским мандарином среди верноподданных. Для меня не существовало слов "нельзя" и "не¬возможно".
По мере того, как я рос, росли и мои потребности. Семья стала мне тесна, подобострастие и угодливость родных опроти¬вели и не вызывали ничего, кроме злобы и презрения. Я хотел общаться со сверстниками, подчинять их.
Никто в семье не посмел мне перечить. Я, пятилетний ре¬бёнок, мог позволить себе пропадать из дома, иногда на це¬лые сутки.
Я сколотил ватагу из самых отъявленных сорванцов и возгла¬вил их. Скоро мы стали грозой окрестностей. Если мы совершали набег на чужой сад, то вытаптывали всё до последней гряд¬ки, обламывали до последнего сучка на дереве. Если били стёкла, то до тех пор, пока перепуганный хозяин не вызывал милицию, уверенный в том, что на его дачу совершила налёт какая-то крупная банда. Если мы отнимали у кого-то игрушку, то несчастный владелец чаще всего оказывался на больничной койке жестоко избитый и перепуганный до полусмерти.
Никому и в голову не могло прийти, что мирный дачный по¬сёлок терроризирует шайка дошколят, место которых в песочни¬це. Никто бы не поверил, что руководит всем этим скромный мальчик с лицом ангела.
На следующее лето, повзрослев и окрепнув, я стал выдумывать ещё более изощрённые и циничные забавы. Как-то мы дошли до того, что подожгли домик сторожа. Высохший, ветхий домишко вспыхнул в одно мгновение.
Прячась за спинами взрослых, сбежавшихся на пожар, мы заворожено смотрели на огонь, пьянея от собственной безнаказанности.
К ужасу собравшихся зевак, из хибары вывалился, крича от ужаса и боли, сторож. Как обычно, выпив перед сном, старик уснул. Теперь он метался в охваченной ог¬нём одежде, заходясь в леденящем кровь крике. Несколько человек бросились к нему, пытаясь сбить пламя.
На лицах моих сообщников застыл ужас, некоторые даже плакали, и только я хохотал в полный голос, глядя на нелепые прыжки и размахивание руками живого факела. На следующий день моя ватага развалилась. Недавние товарищи теперь сторонились меня, словно прокажённого. Я подозреваю, кто-то из них, наверное, даже рассказал родителям о нашем участии в поджоге. Но родители, возможно, приняли откровения за детские фантазии, а может быть, предпочли молчать, страшась за судьбу чада.
Как бы то ни было, но со мной остался только один самый отчаянный и почти такой же, как я сам циничный приятель.
Однажды, мы стояли на мосту, перегнувшись через перила. Вспо¬минали наши подвиги, в том числе и нашумевший поджог. Кстати, сторож умер по дороге в больницу, и вину за пожар свалили на него. Заснул, мол, с непогашенной сигаретой.
В моей голове созрел замечательный план: набросать в колод¬цы, где дачники брали воду дохлых собак и кошек, крысиной от¬равы, вылить керосина и коровьего помёта, а потом посмотреть, что будет. Мы с упоением представляли лица пьющих задуманного нами дьявольского коктейля.
Вдруг, мой приятель хихикнул. Просто хихикнул и всё. Одна¬ко я был уверен, что он смеётся надо мной. Сгорая от гнева, я ловко подхватил его за ноги и перекинул через перила. Маль¬чишка полетел в реку. Надо сказать, что глубина в этом мес¬те была приличная, а течение быстрым. Минут десять я наблю¬дал с моста, как внизу, визжа от страха и взывая о помощи, барахтается мой приятель. Его голова то появлялась, то исчеза¬ла на зеленоватой пенящейся поверхностью воды. Когда в очеред¬ной раз он не смог вынырнуть, я развернулся и спокойно пошёл домой. В моей душе не было ничего, кроме удовлетворения тем, что позволивший непочтительность по отношению ко мне прия¬тель, получил по заслугам.
Потом была школа. Пятиэтажное здание, окружённое забором - не утопающий в зелени садов дачный посёлок. Мне приходи¬лось быть гораздо более осторожным. Но, несмотря на прилагае¬мые усилия, моё имя постоянно фигурировало во всевозможных скандальных историях; от пошлых надписей на стенах и попор¬ченных учебных пособий, до жестокого избиения учеников и кражи школьных журналов. Однако мне всё сходило с рук.
- Посмотрите на него, - кричала моя мать, вызванная на пед¬совет, кипя праведным гневом, - разве такой ребёнок может совершить что-то плохое?! Нет, и ещё раз нет!!! Хулиганы и ма¬лолетние преступники, которых вы почему-то до сих пор не изолировали от нормальных учеников, оговаривают моего мальчика. 0ни злятся, что это невинное дитя не принимает участия в их гнусных проделках, и клевещут на него!!!
Учителя, завуча, директор школы смотрели на меня. Я стоял, опустив голову, придав скорбное выражение невинному лицу, размазывая по щекам слезы. Педагоги смущались, бормотали извине¬ния. Я начинал рыдать в полный голос. Разгневанная родитель¬ница хватала меня в охапку и утаскивала из этих, как она выражалась, "застенков".
По дороге она успокаивала меня, покупая всё, что только попадал на мой взгляд. Дома, отец и возмущённые родственники требо¬вали оградить юную душу от психических травм, немедленно сме¬нив школу, а ещё лучше наняв частных педагогов.
На домашние занятия я был несогласен. Мне требовались люди, толпа, свита. Я жаждал повелевать ими. Поэтому приходилось менять школу.
В новом, учебном заведении, всё происходило по описанному выше сценарию. Я менял школы как перчатки и думаю не надо говорить, что в оставленных мною "храмах науки" дисциплина резко улучшалась, и всё входило в привычное русло. Скоро я понял, что в городе уже не остаётся школ, в ко¬торых бы я не поучился. Я решил больше пока самолично не прет¬ворять в жизнь свои изощрённо-изуверские фантазии. Для гряз¬ной работы у меня были исполнители.
Десятки соблазнённых и брошенных мной учениц были готовы на всё, ради только одного оброненного мною в их сторону взгляда.
Мои одноклассники, мальчишки из других, даже старших классов, не остановились бы ни перед чем, чтобы удостоиться моего рукопожатия. Я наслаждался придуманным мной и воплощаемым в жизнь ими злом.
Мне стоило сказать одно слово, и педагог, поставивший ми¬нус к моей пятёрке попадал в больницу, избитый неведомыми хулиганами. Я мог только нахмуриться на сделанное мне какой-нибудь молодой учительницей, замечание, и вечером она, гуляя с собачкой или вынося мусор, подвергалась групповому изнасилованию. Правда, это были редкие случаи - учителя меня тоже боготво¬рили. Я был лицом школы, появляясь на всех праздниках и фо¬тографиях в первых рядах.
Я мог месяцами пропускать занятия, и никто бы не посмел поинтересоваться причиной моего отсутствия. Учился я играючи. Ещё бы, ведь в моём распоряжении были мозги всех отличников школы. Я потешался тем, что устраивал боксёрские бои между этими очкариками. Победитель удостаивался чести написать за ме¬ня контрольную или выполнить домашнее задание.
Учителя смущённо отводили глаза в сторону, когда на экза¬менах я раскладывал шпаргалки. Я наслаждался своей властью и презирал окружающих. Чем-то они все напоминали мне того нелепо прыгающего, охваченного пламенем сторожа и барахтающегося в мутной воде орущего бла¬гим матом приятеля.
Школу я окончил с золотой медалью и без труда поступил в ВУЗ. Здесь я ещё раз убедился в магической силе моей внешности. Учёба не вызывала у меня никакого интереса. Но мне нужно было лишь одно: порабощение окружающих, лишение их соб¬ственной води, превращение в подвластные лишь моей прихоти механизмы.
Учился я по-прежнему чужими мозгами. Преподаватели восхищались моей одарённостью. Лица противоположенного пола боготво¬рили меня и мечтали, хотя бы о моём взгляде. Их приятели из кожи вон лезли, чтобы хоть отдалённо, хоть чем-то напоми¬нать меня. Но я был неповторим, и им всем ничего не остава¬лось, как козырять перед подругами хотя бы своим знакомством со мной.
Каких только бесчинств и преступлений не творил я со своими приятелями! Каких мыслимых и немыслимых удовольствий не испытал! Я уже даже и не пытался скрывать своей порочнос¬ти. Когда мы на чём-то и попадались, то отвечали все кроме меня. Всегда находились люди, готовые мне помочь - дать денег взять вину на себя, а то и вовсе заставить обвинителя умол¬кнуть.
Я потерял счёт времени. Я не знал, сколько прошло лет после окончания школы. Пять? Десять? Может ещё больше?
Я видел окружающих меня людей, печать развращённости и прес¬тупной жизни лежала на их лицах. Кто-то уже умер, не выдер¬жав полного сомнительных удовольствий и извращённой жестокости существования.
Но я даже не изменился. Моё лицо херувима было так же свежо и молодо. Мои волнистые волосы так же пышны. В моей прекрасной фигуре нельзя было найти ни грамма жира, а на коже даже малейшего признака дряблости.
Но случилось страшное. Я пересытился. Ни алкоголь, ни нар¬котики не доставляли мне ни малейшего удовольствия. Жестокие забавы не будоражили кровь. Ласки наложниц не возбуждали. Я сидел среди общего разгульного веселья и изнывал от скуки.
Тут я увидел её. Готовая сорваться пошлая шутка застыла на губах. Бокал с каким-то изысканным напитком опрокинулся на пол. Я не понимал, что со мной происходит. Она смотрела на меня, но в глазах её не было привычного, надоевшего мне обожания, в её глазах была жалость!!!
Я захотел её. Нет, не физически, я уже испытал все мыс¬лимые и немыслимые способы физической любви, став полностью к ним равнодушным. Я хотел её душу. Я жаждал увидеть в её глазах такое же всепоглощающее, животное обожание, как и у других. А если этого не будет, я убью её, изуродую это смутно знакомое лицо.
Я подошёл к ней. Мы стали танцевать. Я что-то говорил, пы¬тался шутить. Она, казалось, меня не слышала. Она просто смот¬рела на меня. Смотрела так, будто хотела проникнуть в мои мысли.
Я потащил её в спальню. Она послушно шла за мной. Я бросил её на постель и стал срывать одежду. Она не сопротив¬лялась, не кричала, только смотрела пронизывающим взгля¬дом.
 Я не мог больше этого выносить и накрыл её лицо по¬душкой. Но даже тогда, в полной темноте, я видел её глаза. Не помню, сколько мне понадобилась времени, чтобы задушить её, только, когда я убрал подушку, глаза девушки были закрыты.
Мне стало легче. Я встал и включил свет.
Всё-таки её лицо мне было знакомо. Мой взгляд упал на зеркало. О, Господи! Этого не могло быть!!! У ДЕВУШКИ БЫЛО МОЁ ЛИЦО !!!
Галлюцинация! Игра света! Бред воспаленного мозга! Моё идеаль¬ное, прекрасное лицо было украдено незнакомкой!
Взяв себя в руки, я вышел к веселящимся приятелям. Ничего, не объясняя, я велел всем убираться прочь. Когда комната опус¬тела, я налил себе большой стакан коньяка и залпом выпил.
Алкоголь меня немного успокоил. Я понял что ошибся. Мне всё просто показалось. Убеждая себя в этом и прихватив конь¬як, вернулся в спальню. Трупа не было!
Обессиленный я опустился на постель, сделал большой глоток из бутылки, закурил.
В дверь постучали. Потом, не дожидаясь моего ответа, в спальне вошла девушка. Убитая мною девушка! Всё же, как она была похожа на меня!!!
Я совершенно не испугался. Я уже давно разучился испытывать какие-либо чувства. Я просто смотрел на неё.
Она начала говорить.
- Мне жаль тебя, - сокрушалась она, - Я так хотела тебе по¬мочь, природа не поскупилась при твоём рождении. Ты появил¬ся на свет без малейшего физического изъяна. Ты был похож на ангела. Но... Но в твоём совершенном теле было одно страшное увечье. Духовное уродство. У тебя напрочь отсутствовала совесть,
Она, то есть я, опоздала всего на несколько мгновений, но ты уже был тем, чем был. И мне пришлось стать отдельной личностью, самостоятельной человеческой особы.
Я повсюду следовала за тобой, пытаясь предотвращать задуманные преступления, оберегая и защищая тебя. Если же это не получалось, я винила только себя. Всю творимую тобой мерзость я пропускала через себя. Посмотри, во что превратили меня твои злодеяния!
 Вместо девушки передо мной возникла сгорбленная, трясущая¬ся старуха. Сквозь жидкие, кишащие насекомыми волосы, просве¬чивалась покрытая струпьями кожа черепа. Морщинистое серое лицо усыпали кровоточащие гноящиеся язвы, нос ввалился, один глаз заплыл бельмом, на подбородке подрагивала огромная покрытая седой щетиной бородавка. Запах давно немытого, разла¬гающегося тела, вызывал тошноту. Не в силах смотреть я зак¬рыл лицо ладонями!
- Такой отвратительной меня сделали твои поступки, - прошам¬кала ведьма. - Я - твоя Совесть - расплачиваюсь за твои преступле¬ния. Смотри же на то, чего не видел ни один смертный! Не смей закрываться!
Она попыталась ухватить меня за руку. При одной мысли о прикосновении мерзкого существа, меня прошиб холодный пот. Я отскочил в сторону.
Старуха ехидно захихикала.
- Я не могла выдержать больше твоих злодеяний, - каркала она над моим ухом. - Я разлагаюсь заживо! Я умираю! Надо было что-то предпринять, спасти себя, тебя. Я сумела на некоторое время вернуть себе прежний облик, Я проникла на один из твоих шабашей. Я пыталась поговорить с тобой, пре¬достеречь тебя. Ты же меня убил. Убил собственную измученную непомерным грузом Совесть. Так прими же теперь на себя всю тяжесть своих преступлений!
 С этими словами старуха рассыпалась. На меня обрушилась лавина горечи, боли, унижения растоптанных и погубленных мною людей. Я упал на пол и катался, виз¬жа от ужаса и немыслимых страданий. Я понял, каким чудови¬щем являюсь. Истинное моё лицо отразилось в зеркале. Лицо пропавшей старухи. Лицо убитой мною Совести. Совести, которой у меня никогда не было. Умерев, она оставила мне моё настоящее обличье, то которым я её наградил, совершая злодеяния, то которого я на самом деле заслуживаю. Нет мне места даже б этом преступном и развращённом ми¬ре!!! Поэтому прощайте! И если сможете, простите!