- Ну что, добился своего? Добился?! – возмущалась только что написанная Миниатюра.
- Добился, – кивнул автор, удовлетворённо потирая руки.
- Молчи, ничтожество! Там обкромсал, здесь сократил. Я стала такой маленькой, что из всех одёжек выпадаю, ни одна литературная форма не подходит. Детские размеры – и те на меня велики!
Автор чисто по-мужски беспомощно пожал плечами и полез за сигаретой.
- Я целый книжный рынок излазила вдоль и поперёк, все художественные стили (модные и немодные) перемерила на себя, ни один в пору не пришёлся.
- Не верю, - машинально буркнул автор, пытаясь высосать из сигареты очередную порцию вдохновения.
- Попался однажды мой размерчик, – нехотя призналась Миниатюра. – Шутовской фасон: правда неприлично торчит наружу, её то и дело приходится засовывать в карман, куда, кстати, всякий раз надо лезть за словом…
- Ну и что?
- Что-что, а карманов-то нету!
- Не переживай, - участливо прогундосил писатель, - ты и без карманов красивая.
- Может и красивая, - зажеманилась Миниатюра, - но разве нормальный читатель ляжет с такой маленькой в постель? Возжелает ли прочесть меня перед сном?
Мечтательно вздохнув, она произнесла нараспев:
- Ах мужчина, возьмите и прочтите даму перед сном. Даже миниатюрная женщина – это целая книга!
Чрезмерно увлёкшись пасторальными грёзами культурно-эротического характера, Миниатюра неожиданно потеряла связь с мировым сознанием; однако искусственное дыхание из носа в рот быстро вернуло её к жизни.
Едва придя в себя, она с тоской взглянула на рваные клочки бумаги в мусорной корзине.
- В черновом варианте я смотрелась великолепно! У меня имелось чудесное, хотя несколько сумбурное вступление. Оно служило мне головой – чудесной головкой с творческим беспорядком вместо причёски.
Меня это устраивало, я не собиралась ничего менять. Но ты оказался недоволен «затянутым вступлением», назвав его к тому же «вульгарным». Ты пригладил эмоции, прилизал интонацию, вырвал с корнем слова и побрил акценты – я осталась лысой!
- Так гигиеничней… - оправдывался автор. - Ведь каждый читатель по тебе пальцем водит, и – как знать! – моет ли он его предварительно с мылом.
- А уши-запятые зачем обрезал, тоже ради гигиены? Чтоб грязь не скапливалась? Я женщина! Чем я теперь буду любить, если ушей нет?
- Люби не запятыми, а многоточиями, - с готовностью посоветовал писатель, - последние ни к чему не обязывают. Всякая запятая – это обещание в сокращённом варианте. Ты хочешь, чтоб за тобой бегали мужские гормоны с требованием исполнить обещанное?
Утомившись спорить, Миниатюра уставилась себе под ноги – туда, где маячили заветные строчки рецензий.
«Хорошо, но есть место для совершенствования», - с выражением прочла она.
- Слышь, писака, свободные места остались, так что поедем в будущее с комфортом. Хи-хи-хи!
- Свернись в трубочку, - раздражаясь, автор начал выходить из себя. Но вспомнив, что сосед по лестничной клетке изрядно ему задолжал, решил в себя вернуться, дабы не усложнять и без того тернистый путь возврата долгов…
- Ага, ещё оскорби, правильно. Рассказу вон слово поперёк не смеешь сказать, потому что он большой и сильный, чуть что – сразу по мозгам! Перед внушительной, героической Повестью заискиваешь. С Романом кофеи распиваешь, – ведь он может и по натянутым нервам рубануть сгоряча! А надо мной можно безнаказанно издеваться.
Вот я лежу на твоём столе лысая, кривоногая, с обрезанными предложениями на самых интересных местах… В своём кичливом бесстыдстве ты даже отказываешься накинуть на меня романтическую пелену!
Я совсем голая, а ты улыбаешься и получаешь массу удовольствия. Вот ещё язык обрежь – и я стану настоящей богиней любви. Зови меня Афродитой, милый!
- Ну, коли ты стесняешься, с пеленой проблему решим.
- Нет!!! – побледнела испуганная Миниатюра. – Не вздумай! Известны твои методы: напечатать и бросить в пучину бессмертия. У всех писателей одно на уме…
- Но пучина бессмертия – достойное обиталище для произведений искусства.
- Неужели? А кто меня из этой пучины, доставать потом будет? Ты, что ли, варвар?!
- Я не варвар, - обиделся автор и повернулся спиной.
- Варвар, причём самый настоящий. Во мне, лирической Миниатюре удалить три объяснения в любви!
- Зато я оставил главное слово: «любовь» - в финале, на закуску. Как говорится, по законам жанра.
- По законам жанра не закусывают, а безостановочно упиваются страстью, если речь идёт о настоящей любви!
- Что ты мелешь? – досадливо поморщился автор, уже несколько минут старательно зашивавший себе рот воображаемой волшебной иглой, дабы не «сморозить лишку». А то потом стой часами перед зеркалом, вымаливай прощение...
- Ты даже не потрудился объяснить читателю, кто именно является в сюжете предметом любви!
Волшебная игла сломалась.
- Да какая разница – кто?
- Разницы действительно никакой, но меня из-за этого не поставят
на полку рядом с классиками русской литературы!
- Во даёшь. Зачем тебе, молодой здоровой Миниатюре, эти старые скептики?
- Не твоё дело! Может, я хочу вместе с ними медленно и самозабвенно покрываться пылью…
- Дура!
Содержание дальнейшей беседы покрыто мраком неизвестности, за что отдельное спасибо ему, мраку – хранителю великих творческих секретов.
Тем не менее, мы позволим себе догадаться, что Миниатюра как женщина настояла-таки на своём.
Писатель торжественно водрузил её на книжную полку рядом с классиками, заставив последних расступиться и извинившись перед ними за… временные неудобства.