- Менестрель! Я ещё не слышал сегодня твоих песен. – Голос главы клана разбивает хрустальную вязь мечтаний о дальних странствиях, коим я предаюсь с самого начала пира.
Всё как всегда – ни один вечер не обходится без того, чтобы меня не попросили спеть. Предводителю нравятся мои песни – и если он сам молчит, то кто-нибудь из его соратников, желая порадовать главу, непременно выкрикнет моё имя. Да погромче – чтобы глава заметил.
Порой мне это кажется смешным и жалким – когда я вдруг забываю, что и сам готов петь до хрипоты ради благосклонности того, кто сидит на троне. Таков наш мир – лучше быть с сильными, если не хочешь прозябать в нищете.
И потому я ловко скрываю недовольство, родившееся в душе из-за прерванных грёз – на моём лице должна быть улыбка.
А душа… душа может плакать, если ей того хочется. Этого никто не увидит.
Лёгкий полупоклон, – я любимый менестрель главы, имею право не падать ниц – и вот уже лютня в моих руках, пальцы ложатся на струны.
- Какую песню хотел бы ты услышать, о повелитель?
- Спой о победе, менестрель.
Я улыбаюсь, ибо ждал именно этого ответа.
И под сводами пиршественного зала рождаются первые звуки торжественной песни, прославляющей подвиги нашего предводителя.
Аккорд за аккордом, строфа за строфой – раз за разом одно и тоже. Мне даже кажется, что время поймало меня в какую-то ловушку – все вечера слились в один, и не отпускают меня, заставляя ходить по кругу.
Я пою, не сводя глаз с главы – так положено – и потому вижу, как к нему подходит один из его самых старых друзей и соратников. Он что-то шепчет повелителю на ухо. А потом они оба смотрят на меня, и на их лицах появляются странные улыбки.
И мне вдруг становится тревожно. Я не знаю, почему.
Проступки? За мной нет ничего, что опорочило бы меня в глазах предводителя, и потому нет причин ждать его гнева.
Навет старых врагов? Был один – менестрель, чьё место я занял. Но люди говорят – он спился и сейчас с трудом может вспомнить своё имя.
И всё же тревога обвивает своими щупальцами мою душу. Я почему-то уверен – впереди меня ждёт что-то очень важное. Пока не знаю, плохое или хорошее. Но уже в этот миг не сомневаюсь – жизнь моя изменится.
Такое порой бывает со мной. И ошибаться мне ещё не приходилось.
Однако я продолжаю петь, словно ничего не заметив – не могу оборвать песню, не могу позволить себе сбиться.
И вот стихают последние отголоски мелодии. Снова лёгкий полупоклон повелителю – я жду его слова. Взяться ли мне вновь за струны, или пока достаточно и этого? Всё, как всегда.
Глава вновь улыбается.
- У тебя появился соперник, менестрель. – Он смотрит на меня, не отводя взгляда.
А я, забыв на миг обо всех правилах приличия, не опускаю глаз. Я замер, и ничего не могу с собой поделать. Соперник?! Кто?!
Слышу за спиной тихий ропот. Соратники предводителя в недоумении – почему ещё не наказан дерзкий менестрель за наглость свою?
Но тот, кто сидит на троне, не гневается. И я вдруг понимаю – он доволен. Он наслаждается моей растерянностью.
- Сейчас его приведут, менестрель. И начнётся состязание. Мы же станем судьями вам. А пока сядь, отдохни.
Я с трудом заставляю своё задеревеневшее тело сойти с места. И, кое-как добравшись до стула, падаю на него.
В голове моей – хаос первозданный.
Соперник…
И я понимаю, что боюсь. Боюсь потерять всё, что у меня есть. Боюсь повторить путь своего предшественника. Боюсь оказаться на обочине жизни и снова искать в себе силы, чтобы лезть наверх.
Нет, неправильно. Я не боюсь. Я в ужасе.
Ибо за годы безмятежной жизни разленился, обмяк. Утратил ту хватку, тот напор, что были моими помощниками когда-то. И то, что телом я ещё молод, ничего не значит – моей душе хватает сил лишь на пустые грёзы о дальних странствиях. На которые я, скорее всего, никогда не решусь – сама мысль о лишениях и тяготах этого пути страшит меня.
Я знаю – надо преодолеть страх. Надо взять душу в кулак. Иначе – пропаду.
И я начинаю борьбу с самим собой. Вспоминаю дни, когда сражался с тем самым менестрелем за благосклонность повелителя. Вспоминаю, как пел в этом же самом зале.
Перед моим взором снова оживают картины из прошлого.
Восхищение в глазах соратников главы клана.
В его глазах.
Слово предводителя – «Отныне ты – мой менестрель. Да будет так».
Боль и страх во взгляде побеждённого…
Силы начинают возвращаться ко мне. Потихоньку, тонким ручейком – но я рад и этому.
Стиснув зубы, даю себе клятву – не сдамся. Одним махом опорожняю кубок, наполненный до самых краёв вином. Вкуса прекрасного напитка не чувствую.
Опускаю руку – и вижу его. Соперника. Менестреля.
Он стоит на моём месте – посередине зала. Одет просто. Но держится свободно. Смотрит в глаза повелителя, и словно не замечает всё того же возмущённого ропота за своей спиной, не видит гневных взглядов, что кидают на него сидящие рядом с главой воины.
Я доволен – это нахальство мне на руку.
- Приветствую тебя, менестрель. Из каких краёв ты пришёл к нам? – Голос властелина спокоен. И мне становится ясно – он пока что и не думает сердиться. Ему интересно.
- Приветствую тебя, глава клана. – Чужак всего лишь на миг опускает голову. – Путь мой лежал из Столицы. Но я не менестрель. Я бард.
Глаза сидящих в зале широко открываются – вместе со ртами. Тишина окутывает нас. Мы все поражены – он осмелился возражать предводителю! Да ещё так грубо! И мы ждём расправы над наглецом – немедленной и беспощадной.
Но глава сидит и смотрит на барда. Только смотрит. Молча. А потом обводит взглядом зал. И усмехается, поняв, о чём мы сейчас думаем.
- Что же, пусть будет бард. Но я хочу, чтобы ты объяснил мне – чем звание менестреля неприятно тебе?
- Приязнь или неприязнь тут ни при чём, глава клана. Я странник, и не привык подолгу оставаться на одном месте, услаждая своим пением слух сильных мира сего – подобно ему. – И незнакомец указывает рукой на меня. – Лишь несколько дней провожу я в каждом городе или деревне – а затем дорога вновь зовёт меня за собой. Потому зовусь бардом.
Тут на лице барда появляется усмешка – и я с удивлением вижу в ней лёгкую печаль.
- Да и не каждому властителю по сердцу мои песни, глава клана…
Мой повелитель откидывается на спинку своего трона. Я внимательно смотрю на него – и ликование наполняет мою душу. Мне уже ясно – бояться нечего. Я останусь менестрелем.
Но всё же червь сомнения ещё гложет мою душу – слишком странно ведёт себя сегодня глава клана. Он не гневается на барда. Хотя я не раз был свидетелем того, как жестокая кара настигала людей, дерзнувших перечить властелину.
И вдруг озарение снисходит на меня - предводитель развлекается. Однообразные пиры с бесчисленными восхвалениями наскучили ему. Поэтому бард будет жить – пока не надоест нашему властителю.
- Ты говоришь, не каждому из нас по сердцу твои песни? – Глава нарушает молчание. – Это интересно. Мне сказали, ты пел на площади для простолюдинов – и они хвалили тебя. Я хочу услышать, как ты поёшь. Кто знает, может, и мне понравится твоё пение, бард. Хоть ты и говоришь, что не привык услаждать слух сильных мира сего. Но прежде пусть споёт мой менестрель. И лучшего из вас я щедро вознагражу.
Я встаю, беру в руки лютню. И ощущаю, как внутри меня разливается радость – страх растаял без следа, я вновь готов петь. А обещание награды придаёт мне новые силы.
Выхожу в центр зала, становлюсь рядом с бардом – и уже знаю, какую песню спою. Её я считаю лучшей из всех, созданных мною.
Взлетает ввысь мелодия, и вторит ей мой голос, сплетаясь воедино с музыкой.
Я закрываю глаза, и вижу то, о чём пою.
Стяги, гордо реющие над строем рыцарей, закованных в латы; клинки, сияющие на солнце; развевающиеся от ветра волосы на непокрытой голове предводителя – он не боится смерти, ибо та сама бежит от него прочь. А чуть поодаль застыла вражеская армия – грозная, могучая, но обречённая на поражение.
И начинается битва. Яростно сражаются рыцари главы клана против нечестивцев и прочего сброда – наших противников. Мой повелитель на острие атаки – разит без промаха, ибо правда на его стороне.
Настаёт миг победы – враги обращены в бегство или убиты. Пленным дарована жизнь – мы милостивы.
Я замолкаю и бессильно опускаю руки, чувствуя себя пустым сосудом – так, как сейчас, я не пел уже очень давно. А может, не пел никогда.
Грохот хлопков в ладоши обрушивается на меня. Все сидящие в зале, как один, встали и благодарят меня. А юный паж повелителя подносит мне кубок со стола главы.
Я кланяюсь. Я счастлив. Кидаю снисходительный взор на барда – что ты сможешь противопоставить мне, певец простолюдинов?
И торжествующая улыбка застывает на моём лице. Ибо я вижу в глазах соперника печаль и жалость. Он жалеет меня!
Растерянность овладевает мной. Почему бард так странно смотрит на меня? И тут же в душе рождается гнев – пусть лучше себя оплакивает! Ведь его скоро освищут – кому интересны незатейливые песенки для черни!
Я презрительно улыбаюсь в ответ, разворачиваюсь, и возвращаюсь на своё место. Предвкушая награду от повелителя, жду, когда же начнёт петь этот сумасшедший.
- Твоя очередь, бард. Покажи нам, на что ты способен. – Глава улыбается ему – но улыбка холодна. И это – хороший знак.
Соперник кивает головой. И, не говоря больше ни слова, прикасается к струнам своей лютни.
Тихий перезвон плывёт по залу. В нём слышится какая-то странная робость – и вместе с тем затаённая сила, с которой мало что может сравниться. Словно только-только начавшаяся весенняя капель – она почти ещё незаметна и в любой миг может исчезнуть, стоит лишь солнцу скрыться за тучами. Но каждый знает – это глас весны, пред которой бессильны пусть даже самые жестокие зимние морозы.
Я вдруг понимаю – мелодия уже подчиняет меня себе, помимо моей воли. Пытаюсь избавиться от наваждения – но тут бард размыкает губы, и начинает петь.
Он поёт о том, как прекрасна звёздная ночь. О том, как искры небесного света ложатся в ладонь – стоит лишь запрокинуть голову, поднять руки, и замереть ненадолго, сумев раствориться в бархатной тьме.
Бард поёт – и я ощущаю, как тает с каждым мигом желание освободиться от власти его музыки.
Песня говорит – остановись в своём беге, смертный. Оглянись по сторонам – ведь в спешке этой ты не видишь, сколь прекрасен мир. Ты – часть души его, дитя его. Остановись, зачерпни из ночного озера звёздный свет – познай мудрость сущего.
Мелодия уводит меня всё дальше от пиршественного зала – и я радостно иду за ней, моля лишь об одном: чтобы она не прервалась. Мне навстречу распахивает мягкими крыльями свои объятья ночь, и звёздный хоровод уносит меня ввысь – прочь от земли. Я чувствую, как прерывается моё дыхание, как всё реже бьётся сердце, подчиняясь небесной музыке – но не пугаюсь этого. Я знаю – пока звучит песня, смерть будет обходить меня стороной…
Но мелодия уже стихает – нет ничего вечного в нашем мире, кроме, быть может, его самого да небесных светил.
И я возвращаюсь в пиршественную залу. Смотрю на барда, стоящего в центре, перевожу взгляд на сидящих рядом со мной. Слегка удивляюсь – неужели я сейчас выгляжу так же, как они? И понимаю – да, так же. Волшебное странствие совершил, наверное, каждый из нас. И глава тоже.
На краткий миг вспоминаю о награде – равнодушно, без прежнего вожделения. Пусть предводитель отдаст её барду – я уже получил своё сполна от песни.
- Это красивая песня. – Голос повелителя тих и задумчив. – Очень красивая. Ты напомнил мне о… Впрочем, неважно. Теперь я понимаю, почему тебя так любит народ. А какие ещё песни ты знаешь, бард?
Мой недавний соперник смотрит на сидящего на троне. А его пальцы нежно, едва касаясь, скользят по лютне – словно благодарят её за только что родившуюся для нас сказку.
- Много песен, глава клана. О радости и боли, о жизни и живущих, о пути и цели… О войне.
- О войне? – Властелин подаётся вперёд, впивается взглядом в барда. – Спой мне о войне, бард. Я хочу услышать эту песню.
- Боюсь, она не понравится тебе, глава клана. – На лице барда появляется печальная улыбка. – Я пою не так, как твой менестрель. Я пою не о победе.
- Спой, бард. И, - тут предводитель встаёт с трона, - да будет мне в том порукой моя честь: даже если гнев вызовет твоя песня, не падёт он на тебя!
Изумлённый шёпот мечется меж стенами зала – мы стали свидетелями воистину редкого события!
- Как пожелаешь, глава клана. – Бард опускает голову в знак согласия.
И снова оживает под его чуткими и умелыми пальцами лютня. Но на сей раз мелодия, рождённая ею, звучит иначе – словно острые иглы впиваются в сердце, пронзают душу.
Тихий голос барда вплетается в музыку. Он поёт о воинах, павших на полях сражений. О тех, кому уже не суждено вкусить радости жизни. О том, что им уже всё равно, кто победил – ибо они проиграли, обильно оросив землю своей кровью.
Бард поёт о жестокости и бессмысленности войн – потому как победитель в них только один. И это – смерть, раз за разом собирающая щедрую дань с неразумных, поднявших оружие друг на друга.
В моей душе эта песня отзывается глухим погребальным звоном. По щеке скатывается слеза – но мне почему-то не стыдно за себя. Я знаю – так и должно быть. Так правильно.
А бард поёт.
О том, что лишь глупцы смывают обиды кровью – ибо порождают тем самым ещё большее зло. На место павших встанут их дети и друзья – и снова закружится в кровавом танце сталь, с упоением отнимая жизнь. Порочен сей круг, и торжествующе смеётся смерть, раз за разом понуждая своих рабов уничтожать всё вокруг себя.
О том, что мир живёт созиданием, и немыслимую боль причиняют ему люди, разрушающие красоту в угоду мести или корысти.
О том, что даже те, кто победил, убив врага – всё равно мертвы. Ибо, отнимая жизнь, они калечат свои души, лишая себя силы созидать. И чем дальше уходит человек по пути войны, тем черствее становится он, и вскоре настанет миг, когда не сможет рыцарь увидеть ничего, кроме крови и смерти. И вся красота мира пропадёт для него, ставшего живым мертвецом, одержимым жаждой разрушения.
Я вижу то, о чём поёт бард. Весенний день, распускающиеся почки, первые цветы, поворачивающие свои венчики навстречу солнцу. И закованные в сталь ноги воинов, равнодушно топчущие это великолепие жизни. Кровь на зелёной траве. Влага жизни искрится под солнечными лучами – так празднично и так страшно.
Слышу шелест листвы, пение птиц, радующихся ясному дню – и стоны умирающих, бульканье и хрипы, вырывающиеся из рассеченных глоток вместе с кровавой пеной.
Песня обрывается резким аккордом – я вижу барда, прижавшего руки к струнам. С трудом глотаю воздух – он режет горло, и мне кажется, что вот-вот на стол хлынет поток крови. Словно это меня убили в сражении.
На пол с грохотом падает кубок.
Глава встаёт с трона.
Смотрит на барда.
Молча.
Не отрывая взгляда.
Его лицо – белее снега.
Морщины и шрамы – чёрная паутина.
Глаза – холодное пламя.
А бард – улыбается.
И я понимаю – он знал. Он всё это знал заранее. И всё равно – пел.
Мне становится страшно. Впервые в жизни – не за себя. За него. Я знаю – сейчас глава нарушит свою клятву. Ему нанесли оскорбление – и его надо смыть. Кровью.
- Я. Поклялся. Что гнев мой. Не падёт на тебя. – Слова падают в полной тишине, словно глыбы, сорвавшиеся с горных круч в глубокое ущелье. – Я сдержу своё слово. Ты можешь уйти из города. Сейчас. Но не дерзай испытывать. Моё терпение. Если ты исполнишь. Хотя бы ещё одну песню. В черте моего города. Смерть настигнет тебя. В тот же миг.
А бард – улыбается.
- Благодарю тебя, глава клана, за достойный приём и верность слову своему. – Он что, издевается над повелителем?! Да нет, не может быть, не такой это человек. – Я ухожу. Да не покинет тебя удача до конца дней твоих.
Снова склоняется голова в знак прощания – и бард, развернувшись, делает первые шаги к выходу.
- Мой повелитель! Позволь мне… - О, Ангелы! Что я делаю?! Должно быть, я сошёл с ума!.. Нет, всё правильно. Так и только так. – Позволь мне проводить барда до городских ворот… И… и проследить, чтобы исполнен был твой наказ в точности. – Последние слова произношу почти шёпотом – моё лицо горит от стыда за эту ложь. Не перед главой – перед бардом неловко.
- Иди, менестрель. – Предводитель усмехается. – Но не медли с
возвращением. Я желаю, чтобы ты мне сегодня пел до глубокой ночи.
Я торопливо склоняюсь перед ним – и чуть ли не бегом отправляюсь догонять барда.
А он – ждёт. Прямо за дверьми зала. Ждёт меня.
- Я надеялся, что ты поступишь так, менестрель. Пойдём.
И мы идём. По коридорам и лестницам, через небольшие залы. Молча. Каждый из нас понимает – сейчас ещё не время для слов.
И вот за нами закрываются ворота замка. Впереди лежит город. Его неумолчный шум обрушивается на меня – но я даже рад этому.
Свежий вечерний ветерок невидимыми губами целует мои щёки, остужая их.
Мы сворачиваем в первый же переулок – он как раз ведёт к выходу из города.
- Тебе многое дано, менестрель. – Бард кидает на меня внимательный взгляд. – Но ты пренебрегаешь своим даром.
Я изумлён. Я не понимаю его слов.
- Что ты хочешь сказать? Разве мои песни плохи? Разве они не вызывают восторга у тех, кто слушает их?
Он грустно улыбается. Слегка качает головой.
- Ты и в самом деле достиг немалого, и твои песни приятно слушать. Но в них нет жизни, менестрель. Знаешь, хорошую песню можно сочинить – но настоящая музыка должна родиться… Скажи мне, что ты видел за годы, прожитые в этом мире? Где успел побывать?
Я открываю рот, чтобы ответить – но так и не произношу ни слова. Бард прав. С самого своего рождения я жил в замке клана. Мои родители верой и правдой служили правителю. Отец был рыцарем, а мать – чародейкой. И редко когда покидал я стены этой твердыни. Зачем – если всё, что мне было нужно, находилось в замке? О другой жизни я мало что знал.
Бард понимающе смотрит на меня.
- Скажи, менестрель, как ты можешь петь о битвах, о других городах, о жизни людей – если не видел всего этого? Ты провёл хоть одну ночь под открытым небом, слушая тихий перезвон звёзд? Ты видел, как поднимается из-за края мира солнце? Тебе знакома радость, поющая в душе при виде грозового облака, обещающего победу над летним зноем?.. Был ли ты хоть на одной из битв, про которые так смело поёшь?.. Вижу, что нет. Тогда как же ты находишь слова для своих песен?
Я не знаю, что ему ответить. Но и молчать тоже не могу – в моей душе просыпается злость. Я понимаю, что вправе обвинять только самого себя – но как же трудно сдержаться и не накричать на барда… А ведь ещё совсем недавно мною владели совсем иные чувства.
И всё же я смиряю свой порыв. Ведь мой собеседник снова прав. И, признав это, ощущаю, что мне становится легче. Появляется гордость за себя.
- Я… Мне рассказывали. – В душе я сыплю проклятьями, ибо кажусь себе жалким. – Те, кто видел.
Бард смеётся – но смех его звучит по-доброму и не обижает меня.
- Ты же сам понимаешь, менестрель – это не то. Как можно рассказать радость? Как можно передать словами боль? Я знаю о том и о другом не понаслышке – и то лишь с великим трудом могу вложить в песню бледную тень того, что видел.
- Чего же ты хочешь от меня, бард? – Я смотрю на него, отбросив попытки защитить себя и оправдать ту жизнь, которой живу.
Он вдруг останавливается. Затем делает шаг вперёд и поворачивается лицом ко мне. И только сейчас я замечаю, что мы уже дошли до городских ворот. И стоим, разделённые невидимой чертой – он уже вне стен, а я ещё внутри.
- Я хочу, чтобы ты пошёл со мной. Чтобы увидел своими глазами всё то, о чем я тебе рассказал сейчас – и многое другое. Мир ждёт тебя, менестрель, давно ждёт.
Я смотрю на барда – в его глаза. В них живут звёзды.
И во мне вновь воскресают мои грёзы. Дальние странствия, неведомые края, ночное небо над головой и шёпот ветра.
Мир, доселе отторгаемый мною ради уюта и беспечальной жизни в замке клана, властно зовёт меня к себе. Я закрываю глаза.
Перед моим взором встают картины того, чего я никогда ещё не видел – заснеженные горы, бросающие всем вызов своей мощью; моря, смеющиеся над попытками наивных людей покорить их; пустыни, жарким и сухим дыханием охраняющие свои тайны.
И сами люди – разные, непохожие друг на друга. Злые и добрые, жадные и щедрые, радостные и скорбящие. Благодарящие не за те песни, что восхваляют их, а за те, что согревают душу.
Но вдруг, разрушая мои мечтания, до слуха доносятся мерные удары колокола. Настало время закрывать ворота.
А ветер с размаху бросает мне в лицо невесть откуда взявшиеся мелкие капли дождя.
И новые видения приходят ко мне.
Мерзкая осенняя слякоть, пронизывающая до самых костей во время ночёвки в лесу, как бы близко ни был костёр.
Тощий мешок с едой, уже давно показавший своё дно, хотя до конца пути ещё шагать и шагать.
Разбойники, которым всё равно, кто перед ними: состоятельный торговец, или бард, всё богатство которого – его лютня.
Гнев сильных мира сего, что сочли себя оскорблёнными правдивой песней.
Я открываю глаза. И смотрю на барда.
Он всё понимает – в этот же миг. И снова улыбается – печально, но без осуждения.
- Что ж, таков твой выбор… менестрель. Я понимаю тебя. Может, когда-нибудь ты поймёшь меня – и решишь иначе.
- Может быть, бард. – Слова с трудом выходят из меня, цепляются шипами за горло. – Может быть… Когда-нибудь потом. До встречи. И… благодарю за твои песни.
- До встречи.
Я поворачиваюсь к нему спиной. Повелитель ждёт меня…
А душа… Душа может плакать, если ей того хочется. Должно быть, однажды настанет и её час.
И, уже сделав первый шаг к замку, сквозь скрип закрываемых городских ворот, я слышу:
- Страшись опоздать, менестрель. У тебя не так много времени, как ты думаешь…