17 сентября 1997 № 35 (194)Iностранец
О пользе национальной идеи
А нужно ли искать?
Прошло уже более года, как Ельцин призвал к поискам национальной идеи, которая помогла бы нам сплотиться и решить насущные проблемы. Ведь проблемы-то есть, а идеи вроде бы и нет. Но точно ли нужна такая идея?
Рискну ответить утвердительно. Национальная идея как инструмент самоидентификации нужна любому народу. И любой народ ее либо уже имеет, либо старается обрести.
В этой области давно идет борьба за умы. Достаточно взглянуть на книжные прилавки, где совершенно несусветное количество самой разнообразной печатной продукции «за Россию» - о ее духе, истории, вере, культуре, героях, царях и т.д. Литература на любой вкус – от откровенного барахла до произведений Бердяева и Соловьева. Идея же все как-то не обретается. Между тем, когда народ, составляющий 80 процентов населения страны, не знает, кто он, тогда нет у этой страны ни осмысленной внешней политики, ни внутренней стабильности.
Кто хоть немного знаком с национальными газетами других, нерусских народов России, тот знает, что сейчас каждый такой народ занимается поисками все той же национальной идеи, то есть поисками своих корней, своего места в мире, по существу поисками самого себя. И что же в том плохого? Ведь никто не против национального возрождения, например, татар, карелов или адыгов. Тогда почему нужно отказывать в этом русским?
Да, национальная идея - штука чреватая, но следить затем, чтобы паранойя единиц не охватила миллионы – забота государства. От сахара случается диабет. Но не запрещают же его употреблять вообще. Призывают лишь к умеренности.
Общегосударственными должны быть конституция, законы, экономическое пространство и прочее, а национальные идеи у населяющих государство народов могут и должны быть разными. Важно только, чтобы они были созвучны главному – желанию жить в мире. И не превращали бы самобытность в исключительность, допускающую попрание прав других народов. Тем более, что и задачи у народов России созвучны – выжить, обрести лицо и создать условия для нормальной жизни.
Вот только «русскую идею», как ни странно, изобретать совсем не надо – она уже есть.
Что же это такое – русская идея
Каждый народ всегда хотел чем-нибудь осчастливить своих соседей и весь мир, даже если соседям и всему миру это не нравилось. Англичане несли индивидуализм, демократию и терпимость, французы – свое понимание свободы, равенства и братства, немцы – идею порядка, трудолюбия и добросовестности. Русские же несли то, что Достоевский называл «всечеловечностью», суть которой в христианской любви и сострадании. Они были убеждены, что не захватывают новые страны и территории, а освобождают их от иноверческого ига, не покоряют, а берут под защиту. И в данном случае речь не идет о том, что они несли на самом деле. Подавляющее большинство русских солдат и младших офицеров, штурмовавших Измаил или Шипку, действительно были убеждены во «всечеловечности» своей миссии. Другой вопрос, что потом получалось – русификация, подавление национальных восстаний, укрепление деспотической империи, политические и экономические дивиденды для конкретных лиц. Но мы говорим сейчас о том, что двигало этими русскими людьми. Ведь шли они на смерть совсем не ради дивидендов.
«Всечеловечность» - вот та самая, настоящая русская идея. По существу перед нами уникальный случай – христианская любовь трансформировалась в национальную идею. Тому есть логическое объяснение.
Отцом русской нации можно с полной ответственностью назвать Сергия Радонежского. Из разобщенных рязанцев, владимирцев и прочих именно его молитвами и поучениями начала складываться единая русская нация. Всех их объединило благословение Сергия, сумевшего преодолеть местнические языческие наслоения в русском христианстве и предопределить этим рождение единого русского православия.
Немецкая нация сформировалась во многом из желания упорядочить христианство с помощью Реформации, французская – из стремления придать ему светское звучание (гуманизм), а русская – от того, что просто была объединена им. Христианство гармонично легло на спокойный характер славянских племен, породнившихся с еще более спокойными финно-угорскими племенами. Все эти племена не были зажаты соседями, а наоборот, имели большие пространства для расселения. Отсюда терпимость и незлобливость памяти еще с до христианских времен, отсюда и христианская «всечеловечность» - внутренний мотор русской идеи.
Вопрос же о том, что такое Россия: Европа или Азия, - тоже был решен задолго до Аксючица и Зюганова. Почему-то не смущал этот вопрос, например, Владимира Соловьева, который писал : «Мы русские европейцы, как есть европейцы английские, французские, немецкие; и в теснейшем сотрудничестве всех христианских народов и государств я вижу не только возможный, но необходимый и нравственно – необходимый путь для спасения всего христианского мира».
Не смущал этот вопрос и Достоевского: «Стремление наше в Европу … было не только законно, но и народно, совпадало вполне со стремлением самого духа народного, а, в конце концов, бесспорно, имеет и высшую цель».
Тем же, кого пугает западное влияние на «ранимую православную душу», нужно взглянуть на пример Греции, Кипра, Болгарии или Македонии, которым православие отнюдь не мешает интегрироваться в европейское сообщество и строить вполне приличную, достойную самоуважения жизнь для своих граждан.
А от нивелировки и потери своего собственного лица есть средства защиты, которые можно позаимствовать у того же Запада. Недаром же каждая даже самая маленькая европейская страна самобытна и неповторима. Почему же именно огромная Россия обречена на потерю своего лица?
История разочарований
Обретя самих себя на исходе ХIV века, русские на протяжении последующих шести столетий постоянно сталкивались с противоречием обретения и разочарования. Обретением актуальной формулы, выражавшей ту самую идею «всечеловечности», и разочарованием в ней. И ересь про «небесный град Китеж», распространявшаяся по Руси каждый раз, когда жизнь вступала в противоречие с внутренними нравственными устоями, - это чисто русская ересь.
«Москва – Третий Рим, а четвертому не бывать!» - дана была формула, и новой христианской столице должны были покориться и Тверь, и Новгород, и все прочие. А как же иначе? Власть – то эта от Бога. И пошли московские воины жечь эти города, убивать их жителей, свято веря, что делают они это из любви, выполняя Божью волю! А кончилось все опричниной и сыноубийством. И исчерпало себя народное доверие.
Результат – смута, лжецари, оккупация и полная неспособность защищаться до тех пор, пока само существование народа не оказалось под вопросом. И только тогда сам народ нашел в себе силы восстановить порядок и уж потом, опять же сам, выбрал себе нового царя.
Ох и бунтовал народ, пока не всучили ему новую формулу гармонии между душой и жизнью: «Православие, самодержавие, народность». Не сразу власть в России стала «немецкая» (по Бердяеву), а православие пошло в услужение власти. Происходило это постепенно. Тоже на сразу, но разобрался нард - не любовь это, не «всечеловечность». И стало все разваливаться на глазах. Ну, и большевики тут как тут. И формула новая – «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Вот вам и любовь, и «всечеловечность». И поверили, что «своею собственной рукой…» Ведь это и вправду было убедительно.
Снова потребовалось время, чтобы разобраться и понять: какая же это любовь, когда столько крови – садизм какой-то, а не «всечеловечность». Как только при Горбачеве правда прямо хлынула на людей, все и кончилось. Никто не побежал защищать СССР, и опять началась смута. И выходов из этой смуты снова два - либо смерть народу, либо обретение новой формулы.
Но советская власть не только отторгла русский народ от корней, но и прямо-таки биологически истощила его. Угроза самому существованию народа опять вроде бы налицо, а всенародного подъема на свою защиту, как бывало раньше, не видно. Все потому, что разрушена сама основа. Ведь народ – это некое количество людей, которые, не являясь родственниками, ощущают свое единство. Есть эти нити, связывающие всех воедино, - есть народ, разорваны они – нет и народа.
Любой мужчина, служивший в советской армии, вспомнит, что дедовщина распространялась, и сейчас распространяется, не на всех. Были и есть отдельные национальности, которые, даже оказавшись в меньшинстве, своих в обиду не дают. И их не трогают. Русские же могут унижать и издеваться даже над своими земляками. Поэтому, когда сегодня говорят, что русский народ – это народ коллективистский, то бессовестно лгут. Сегодня русские – индивидуалисты настолько, что это уже мешает им осознавать себя единым народом. Постарались здесь все – и ордынцы, и Романовы, и больше всех – советская власть.
Народ – «переходная группа»
Все дело в том, что русский народ, как самый многочисленный, по замыслу советских идеологов, должен был стать основой совершенно нового советского этноса, названного впоследствии «новой исторической общностью». А потому его надо было поскорее очистить от наследия проклятого прошлого, то есть лишить национального лица. С первых дней советской власти наиболее активно уничтожалось именно русское самосознание, перевиралась именно русская история, извращался именно русский фольклор. Все это принесло потрясающие результаты – само понятие «русский» сегодня имеет столько толкований, что прямо диву даешься!
У русских в значительной степени выхолощен главный признак этноса, который выделяют все этнологические школы, – осознание себя общностью, отличной от других и только потом объединенной общей историей, культурой и языком. Осознание такой общности начинается с простейшего: это – «свой», это – «чужой», не обязательно «враг», но отличный от меня самого. И ничего страшного в таком разделении нет – отличаем же мы родственников от друзей, друзей – от соседей.
Есть такой научный термин – «переходная группа». Под ней понимают определенную совокупность эмигрантов, которая, оказавшись в другой стране, в других условиях, начинает меняться. Через некоторое время у этих людей появляется другое отношение к себе, у них возникают новые ценности, а часть прежних этнических признаков постепенно исчезают. Но тем не менее эта группа все-таки не сливается полностью с окружающим населением. Таких «переходных групп» много в странах традиционной иммиграции. Как ни парадоксально, сегодняшнее состояние большинства жителей России мы можем тоже охарактеризовать как состояние «переходной группы».
Только в России с приходом к власти коммунистов эмигрировали не люди (хотя часть из них действительно эмигрировала), а «эмигрировала» сама страна. Люди же, не меняя места жительства, в кратчайшие сроки оказались в совершенно других, новых для себя условиях. Сменились экономические отношения, поменялись нравственные ценности. То, что вчера было хорошо, сегодня вдруг стало плохо. Причем все население заставляли эти новые ценности принять.
В результате вышло, что через 70 лет преобладающая часть населения оказалась в «переходной группе», то есть между «советским народом» и своим собственным. Это относится ко всем народам бывшего СССР, но в наибольшей степени – к русскому. Сегодняшние ученые почему-то не учитывают данного обстоятельства и в старой советской манере считают, что если записано в паспорте «русский», «украинец», «еврей» и т.д., то так и есть. И выводы делают, исходя из этой записи. При этом не учитывается, что степень советизации самосознания у русских и, например, у прибалтов, в силу меньшей продолжительности советского господства, разная. И, соответственно, разные темпы возрождения этого самосознания.
Что же из всего этого следует? Что русского народа в России нет и вся страна заселена «гомо советикусами»? Но жива же все-таки русская культура, есть памятники, картины, книги. Есть тысячи людей, которые на них смотрят, читают и, несмотря ни на что, продолжают создавать. Нет, русский народ еще жив. Он просто тяжело болен. Ему еще предстоит стать нацией, но не советской, не евразийской и даже не российской, а именно русской, в нормальном, европейском понимании этого слова.
Миссия, не требующая ядерных ракет
Как же снять это вечное противоречие между обретаемой формулой духовной гармонии и самой жизнью? Как вывести русский народ из состояния «переходной группы»?
Первейшая задача русского народа – десоветизация сознания, да и всей нынешней российской жизни. Главное препятствие на этом пути то, что «гомо советикусы» - не «переходная группа», а стопроцентные советские, набранные из рабов рабовладельцы, - по-прежнему правят страной. Госчиновники, «новые русские», интеллектуальная и культурная обслуга правящей элиты в большинстве своем являются выходцами из советской номенклатуры, так и оставшейся у власти. В момент распада империи они – привилегированный, наднациональный, истинно советский класс – оказались единственной консолидированной частью населения, чем и не преминули воспользоваться. Они, а не русские были подлинными оккупантами в бывшем СССР. Они фактически продолжают советскую оккупацию России и сейчас. Как освободиться от этой оккупации – отдельная и большая тема. Здесь достаточно лишь указать на пример стран Восточной Европы и Балтии, где решительная десоветизация открыла путь успешному национальному развитию.
Что же должно занять место советской идеологии в сознании народа? А все та же «русская идея», о которой говорилось в начале статьи. То есть идея христианская в наиболее органичной для русских форме православия. При этом речь отнюдь не идет о механическом возвращении к прошлому, иначе все вернется на круги своя. К тому же, несмотря на базовую принадлежность к христианской культуре, сейчас большинство русских никакими христианами уже не являются.
Многое зависит от самой православной церкви. Ей нужно извлечь уроки из прошлых провалов. А уроки эти состоят в немалой степени в том, что церковь часто излишне старательно служила государству, жертвуя ради него своей духовной миссией. Нужна церковная реформа и настоящая миссионерская работа. Между тем, прошлые провалы для многих иерархов как бы и не существуют вовсе, и даже споры о них вызывают раздражение. Вместо осмысления и самоотверженного служения звучат жалобы на «объективные обстоятельства». Как тут не вспомнить старца Зосиму из «Братьев Карамазовых», сказавшего о современных ему священниках: «И если приходят уже еретики и начинают отбивать стадо, то и пусть отбивают, ибо мало-де у нас содержание».
Вот и сейчас многие ждут, когда им содержание увеличат. Или просто запретят «еретикам» на стадо посягать, вместо того, чтобы самим попытаться обратить «еретиков». Было даже предложение (слава Богу, от некоторых светских, а не церковных деятелей) страхом Божиим загнать народ в нравственность. А ведь сказано в послании апостола Иакова (гл. 2, ст.19): «Ты веруешь, что Бог един, хорошо делаешь. И бесы веруют и трепещут». Значит, мало не только страха, самой веры мало! Деяниями надо подтверждать свою веру, любовь к Богу и к ближнему. Люди должны идти в церковь не потому, что жандарм гонит (такое бывало), а потому, что душа зовет. Вот и возникает мысль: может, не зря 70 лет чистилища, может, появилась наконец возможность очистить православие от языческих наслоений?
«Народ-богоносец» на все времена – очевидная ересь. Каждый народ имеет свое место и свое время в Божественном замысле. И может быть, православной России, если она таковой вновь станет, все же суждено быть оплотом христианского мира? Миссия эта чисто духовная, она не требует ядерных ракет.
Приведенная выше цитата из Соловьева о сотрудничестве всех христианских народов как пути спасения христианского мира имеет продолжение. По Соловьеву – это «путь спасения христианского мира от поглощения его низшими стихиями», так как «…успех панмонголизма будет заранее облегчен тою упорною и изнурительною борьбою, которую некоторым европейским государствам придется выдержать против пробудившегося ислама в Западной Азии, Северной и Средней Африке». Можно, конечно, возмутиться такой цитатой, но многое ли в современной жизни противоречит прогнозу Соловьева? Вряд ли кто-нибудь будет отрицать и пробуждение ислама, и бурное развитие стран азиатско-тихоокеанского региона. Совершенно не нужно эти «стихии» считать «низшими» и обязательно враждебными, но тенденция, как говорится, налицо.
Рим распространил христианство вширь, Византия пыталась глубинно осмыслить его. Может быть, Москва, очистив христианство от шелухи, сохранит и укрепит его своей терпимостью, примером и словом? Миссия эта великая, и ее не осилит бедный, растерявшийся народ, не чувствующий себя хозяином даже в собственной стране.
опубликовано 17 сентября 1997 в № 35 (194) газеты "Iностранец"