Выдающийся бесперспективный.
Над гражданином Прокловым судьба не потешалась – она с холодным безразличием и ненавистью хохотала над ним во весь свой звонкий голос.
Фортуна, как и другие создания, населяющих небосвод, не питает нежных чувств к рабочим лошадка: боги жалуют ярких жеребцов, к которым Проклов В.Г. не относился.
Проклов никогда не думал о фортуне и даже когда особо остро ощущал её обидные женские уколы – списывал поражения на счёт обычного своего невезения, или обстоятельств.
Да и чего в нём такого? За что удаче любить его должна, лелеять? Бесхребетный червь, неспособный расталкивать локтями других. На такого ни кто внимания не обратит и детей быть у него не может: в обхождении с женщинами и бытом – младенец. Ни детей, не плетей – один на целом свете.
Человек скучный, не общительный и въедливый до всего – он вызывал приступы зевоты у женщин своим частым глубокомысленным молчанием. Начальство его ценило, но карьеры он не сделал: себе на уме + темы сверхсекретные. Темы его научных работ в Советском Союзе были настолько секретны, что зачастую оставались, знакомы лишь автору: и это – не шутка.
Покровители у Проклова во времена красных знамен имелись, но они, пользуясь плодами трудов подопечного, не считали необходимым даже отблагодарить его: посему Проклов в доцентах задержался на долгий срок: на всю жизнь. Коллеги – профессора и академики, а он ни богу свечка, не чёрту кочерга.
После развала СССР в бесперспективные специалисты оказался зачислен, затем и вовсе отдел, в котором он проработал всю свою сознательную жизнь - разогнали, приказав ему предварительно сжечь рабочие архивы и всю документацию отдела. Во времена советской власти Василий Григорьевич жил неплохо, не задумываясь о бытовых трудностях. Он вёл свои сверхсекретные изыскательные работы и верил, что его труд укрепляет обороноспособность страны. Он верил не фортуне, он верил науке и государству. Вера Проклова сгорела под внимательными взглядами двух полковников, вместе с которыми он по приказу уничтожал плоды своих трудов в лаборатории...
После лишения работы, дающей хоть какие – то средства к прожитию – пришлось крепко задуматься о своём дальнейшем и незавидном существовании.
Была у Проклова значительная ущербность – не стремился он ко лжи. Знал, что хотят от него слышать, но не мог: «принципам не изменяют».
В научных целях он мог убедить любого и в проруби искупаться, но в жизни - не мог.
Он был выше обстоятельств, а может, только хотел казаться выше всех моментов.
Именно по этой причине и игнорировала его удача: можешь сам взять – бери. У колодца стоишь - пей, а не можешь – сам виноват: белый ишак белому жеребцу не равен.
Пятьдесят четыре года – возраст не малый: переучиваться поздно, на поклон идти не к кому. И кому он интересен, кроме своих теорий? Физическая форма оставляла желать лучшего, худой до неприличия и крепок разве только духом. Только месяц отработал на овоще базе, да заболел: плечо выбил. По этой причине и зарплаты его лишили на половину, и с работы попросили, как испытательный срок не прошедшего. Грузчиком в близлежащий магазин не взяли: мешка с сахаром взвалить на тележку не смог. Работы сторожа также получить не удалось: был заносчив на собеседовании с хамоватыми работодателями.
Кольцо нищеты, словно галстук на параде сдавил горло. Мысли в голове бродили – бывшим покровителям в высоких чинах на поклон идти, да помощи просить, но Василий Григорьевич их устыдился, разогнав в миг.
Беспомощен, но не безголов, оказался доцент Проклов в этой ситуации. Первое – наперво обещал себе, что доживёт эти, шесть лет до пенсии, чего – бы ему этого не стоило. Утром и вечером он уходил подальше от своего родного района в поисках стеклотары. Стыдно было стоять в очереди приёмного пункта с бомжами и прочими отбросами, да ничего и здесь не растерялся. Стоял в очереди с достоинством: «Своё сдаю, из дома». Сданной посуды на хлеб хватало, нужно – то его совсем не много. Собирал макулатуру, одевшись в свою драную куртку и замотав лицо платком, оставляя лишь прорези для глаз: не хотел, что – бы его кто из бывших знакомых узнал. Иллюзии финансовой защищённости – давали повод для продолжения жизни.
Электричество для глажки сорочек можно использовать меньше, если гладить только видимые места платья, стричься можно и самому, а грибы продавать по осени.
Проклов радовался своим незамысловатым открытиям, словно ребёнок и его мозг, несомненно, способный на большее - лихорадочно просчитывал варианты по оптимизации жизненных процессов.
Нищета – мерзко, но белее мерзостно состояние собственного бессилия перед сложившимися не в твою сторону обстоятельств. Он начал борьбу с бедностью, демонстрируя судьбе всю свою мощь и непреклонность.
На хлебе с подсолнечным маслом далеко не уедешь: нужно топливо более серьёзное.
Две тысячи рублей, до наступления пенсии не растянуть.
Пришлось снести некоторые книги в букинистический магазин.
Дали до обидного мало, но Проклову и этого по началу много показалось. Книготорговцу визитку свою старую оставил и уверил, что по тематике "Психология и окультизм" - книги на продажу найдутся.
Денег от проданных книг хватило не на долго, потому решил, что продавать книги нецелесообразно: всё равно, что печь ими топить, горение быстрое, а тепла мало.
Вопрос с витаминами на летний период был разрешен: крапива, дешёвые овощи, макароны, грибы.
С наступлением холодов пришлось затянуть ремень потуже: меньше выходить из дому и тем самым экономить сожжённые калории на холоде. Вместе с холодами, навязавшимися на бедную голову Проклова, его к тому - же начала преследовать простуда и боль в желудке.
ЖЭК, регулярно присылавший жировки по оплате жилплощади – трудности Проклова не интересовали. Да и не думал Василий Григорьевич уведомлять кого – либо о своём бедственном положении: решал проблемы, как мог - не включал электрическую плиту, питался сырыми продуктами и тем самым экономить электроэнергию.
Соседка, узнав о трудностях соседа, надоумила встать его на биржу труда. Как - же он сам не догадался? Ведь помнил, и справка о сокращении осталась! Не сразу, лишь по прошествии двух месяцев работники социальной защиты поняли всю бессмысленность специализации доцента Проклова и назначили ему пособие по безработице. У Василия Григорьевича просто праздник случился: деньги на оплату коммунальных услуг появились.
Экономить всё одно приходилось, он поменял свой режим с тем, что – бы сделать свои дела за светло и не жечь понапрасну электроэнергию. Спать приходилось ложиться раньше, но дрыхнуть по 12 часов в сутки, он был не в состоянии. Невесёлые думы одолевали его оскорбленное сознание, а память, словно издеваясь над владельцем – рисовала картинки из прошлой жизни. Вспоминалась работа и мать, единственно любимая женщина на свете: два года назад, он поставил ей большой мраморный памятник. Проклов потратил на него все деньги, которыми располагал и даже исхитрился влезть в долги, которые к счастью были выплачены коллегам ещё до сокращения. Слёзы подступали к горлу, но через глаза выходить не хотели. Затем он успокаивался и вновь думал о своих работах, многих из тех, что он хотел закончить, довести до конца. Не удалось.
В одну из унылых, бессонных ночей, он поймал себя на мысли, что деградация личности при таком стечении обстоятельств – не за горами.
Начал было, слушать радио и даже включил несколько раз чёрно – белый телевизор, который органически не переваривал, но стало ещё безрадостнее. Жизнь, словно сталь – холодная и матовая - была в тягость.
В один из длиннейших до неприличия дней, Василий Григорьевич во время бритья заметил, что в зеркало на него смотрит старик с безжизненным, потухшим взглядом.
Проклов замкнул веки и, чуть обождав – открыл их снова. Увиденное не было недоразумением. За полгода бездействия – он сдал, сделавшись похожим на семидесятилетнего, заросшего и дремучего седого старика.
Нужно было что – то предпринять. Ведь есть какие – то занятия, которые могут вернуть к жизни? Неудивительно, что он не мог получить даже место сторожа. «Нужно сходить в театр, облагородить свой внутренний мир, вплеснуть в душу энергию жизни», - подумал он шёпотом, но тут – же отбросил, сей вариант, из–за безденежья. «Тогда чтение, сочинительство. Работа! Нужно успеть сделать всё, что не успел, всё, что задумал!» - обрадовался он, и его лукавая жизнелюбивая улыбка, отражённая в грязном зеркале, убедила в правильности предположения. С этого момента его жизнь удивительным образом переменилась.
Первым делом он сходил за ножницами и подстриг самого себя. Ушло на это занятие около часа. Алгоритм стрижки оказался до неприличия прост: для успешного выполнения предприятия достаточно было зажимать пучки волос, отмеряя пальцами необходимую длину волоса, и срезать выступающий конец пучка. Он, остался собственной работой доволен, так как не видел результаты своих трудов ниже затылка. «Чем большее количество пучков стрижется, тем ровнее прическа», - к этому мнению Проклов пришёл уже после окончания процедуры: было – бы лучше сделать это открытие до парикмахерских экспериментов.
Проклов начал действовать словно каторжанин, готовящий путь к побегу: дённо и нощно, не на страх, а на совесть.
Сидя за столом, он подолгу о чём – то думал, изредка производя записи в толстой клетчатой тетради.
В карих глазах, покрытых поволокой болезни и печали – засветился огонёк жизни, который через полтора месяца чуть было, не угас на вечно.
Поднимаясь на свой четвёртый этаж, по возвращении из хлебного магазина, Василий Григорьевич почувствовал себя до чрезвычайности скверно. На своей площадке закашлялся и, переводя дыхание, остановился. Во рту ощутил какую – то неприятную кашицу, что - то засолонело на языке. Хорошо, что желудок вдруг перестал болеть. Закашлялся сильнее, возникла необходимость сплюнуть. Быстро зашарил по карманам в поисках ключа, носовой платок попался первым. Сплюнул – на платке был сгусток крови. Увиденное повергло его в замешательство, вызвав приступ головокружения. Попытался схватиться за перила, но промахнулся и полетел вниз, больно ударившись головой о ступеньку.
Ему посчастливилось. Спасла его от смерти та самая фея, что посоветовала встать на биржу труда – соседка. Её внимание привлёк несимпатичный слуху металлический звук молочного бидончика, который с грохотом последовал вслед по лестнице за своим владельцем. Карета неотложной помощи приехала быстро: часа не прошло и в больнице ему живо диагноз поставили.
Операция прошла успешно, только вот организм этого не разобрал, потому в сознание Проклов только на третьи сутки пришёл. Уже на следующий день санитарка, на коляске отвезла его в хирургическое отделение.
Палата на пятерых человек, обшарпанный пол, пять кроватей с тумбочками, в которых ютились тараканы, несколько стульев и раковина с подтекающим краном.
По известным причинам Василий Григорьевич собраться из дому не смог и потому здесь выглядел чистым Гаврошем, чувствуя себя крайне неловко. Казённая пижама, оказалась мала и к тому – же местами протёрта до дыры.
Врач, увидев Проклова во время первого для пациента обхода – укоризненно помотал головой из стороны в сторону, и подошёл к нему первому. Внимательно скользя по истории болезни взглядом, полюбопытствовал:
- Как же Вам батенька так удалось себя запустить? Мышечная дистрофия, прободная язва, низкий, очень гемоглобин, сотрясение мозга средней тяжести.
Проклов не ответил, лишь неопределённо пожал плечами и печально улыбнулся. Медик продолжил:
- Считайте, второй раз родились. Непременно займитесь здоровьем. Пусть ваши родственники ко мне подойдут, я им напишу список нужных лекарств и предложу диетку. Нужно немало потрудиться, прежде чем встанете на ноги. Завтра – же к невропатологу пойдёте. Со здоровьем в вашем возрасте и состоянии шутки плохие.
Эскулап назидательно посмотрел на пациента, затем милостиво улыбнулся, ободряя Проклова и давая понять ему, что не всё так уж безнадёжно.
Больной, продолжая нелепо улыбаться, позволил медику ощупать свой живот и произвести над собой дальнейшие манипуляции. Лишь потом, ответив на ряд дежурных вопросов, сказал:
- У меня нет родственников. Денег тоже. Скажите, если не вести интенсивного курса лечения… Сколько мне жить осталось?
Врач растерялся от неожиданного вопроса, поставившего его в тупик. Дописав что – то в журнал, ещё раз повторил, не глядя на больного:
- Со здоровьем не шутят. А сколько вам жить осталось – один лишь бог знает.
Проклов взял за привычку долго лежать на кровати лицом вверх, разглядывая трещины на потолке: их было много, и были они такие – же нескладные, как линии его жизни. Изредка отвлекаясь на беседы с соседями по палате, он мечтал о выписке с тем, что – бы продолжить делать записи в свою общую тетрадь. Пища в клинике, от которой больные отказывались в пользу домашней – была не дурна и нравилась Василию Григорьевичу. Суетливо было в палате, иногда в картишки перекидывались, вечерами предавались воспоминаниям: Проклов о себе рассказывал менее других. Всё – бы нечего, только те две таблетки по три раза в день существенной пользы здоровью принести не могли. Наш пациент чувствовал себя крайне неважно, и гемоглобин в крови продолжал падать.
Так – бы пациент богу душу и отдал, если – бы не улыбка фортуны, озарившая его.
В воскресенье вечером, погода за окном стояла дождливая. Когда стрелки часов двигались ко времени окончания приёма посетителей, дверь палаты распахнулась, и в дверном проёме появился благовидного вида мужчина. Одет он был безукоризненно, выглядел крайне респектабельно. Своей импозантностью и шармом, припозднившийся посетитель смутил как пациентов, так и посетителей. Все замолчали, озадаченно взирая на него, словно на модель, сошедшую с подиума.
Не дав опомниться, респектабельный мужчина лучезарно улыбнулся. Окинув присутствующих взглядом, доброжелательным тоном поинтересовался:
- Добрый вечер… Проклова Василия Григорьевича смогу я здесь увидеть?
Безошибочно определив необходимого человека по рассеянным взглядам сопалатников Василия Григорьевича, посетитель прошёл к окну, приблизившись к Проклову. Источаемый по пути следования, изысканный аромат парфюма был настолько смел, что он в один миг заполнил палату победив все остальные запахи.
В левой руке посетителя находилась живописного вида корзиночка с фруктами.
Проклов посетителю не обрадовался. Он ему и знаком-то не был. На вопрос: «Как вы себя чувствуете?», Проклов ответил не сразу.
Сначала осмотрел холёного не в меру субъекта, затем, глядя в глаза, ответил:
- Не жалуюсь. Мы разве знакомы?
- Хайдуков Максим Константинович, - протянул посетитель руку, для приветствия. – Давайте выйдем, пошепчемся, слишком здесь воздух спёрт, - доверительно предложил посетитель, во время рукопожатия.
Проклов сразу взял в толк, что два молодцеватых, крепко скроенных дядьки в коридоре, пришли с посетителем.
Путь их лёг в ординаторскую: тем днём там дежурил лечащий врач Проклова. Обычно не проявляющий живого интереса к своему пациенту, он отчего - то изменил свой нрав: встал с кресла, потянулся вперед, угодливо заулыбавшись.
- Погуляйте, по коридору, - не обратив внимания на радушие врача, холодно распорядился Хайдуков, а сам, присел к столу и жестом предложил сделать то – же Проклова, не забыв обаятельно ему улыбнуться.
Врач согласно закивал головой, поспешил к выходу, а посетитель спросил у Проклова:
- Если я закурю, не чего?
Пациент неопределённо пожав плечами, не возразил..
- Курите, если не заругают. Я не против, мне табачный дым очень нравится.
- Вот и чудесно…
Хайдуков полез в карман, извлёк пачку сигарет с замысловатым названием на английском и принялся искать что – то ещё, должно – быть зажигалку. Не найдя её крикнул, обратившись к двери:
- Саша!
Тут – же в ординаторской появился телохранитель, воровато оглядывая кабинет.
- Огня!
После того, как коричневая сигарета задымилась, источая по настоящему благородный аромат, телохранитель вышел, а Хайдуков, чуть подумав начал:
- Конечно я понимаю, что мой визит странный для вас. Но это гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда сойтись могут.
- Так чем обязан визиту горы? – доцент явно нервничал, чувствуя себя неловко.
- Это ваша визитка? – Хайдуков вынул из кармана визитку, и подвинув её по полированной поверхности стола больному.
- Моя.
- Вот и считайте, что мой визит к вам случился по воле этого обрезка бумаги попавшего ко мне в руки.
- Не помню, что – бы я вам эту визитку давал. Спасибо конечно за фрукты, но признаться, неловко.
- Да не волнуйтесь, считайте меня другом, так вам легче меня понять. Дело в том, что я интересуюсь вопросами психологии, магии и всем, что с этими вопросами соприкасается. Совсем недавно пришлось заглянуть в букинистическую лавку, ту самую на Володарской улице.
- Вы желаете купить другие книги? – оживился Проклов, мигом раскрепостившись. – У меня имеется хорошая подборка по той теме, что вам интересна. Не думал, что в нашем городке найдутся люди, которым мой предмет потребуется…
- Книги меня несомненно интересуют. Но вы мне больше книг интересны, - улыбнулся посетитель и по спине Проклова отчего – то пробежал холодок. - Да не бойтесь вы меня. Я уважаю вас, как учёного и пришёл сюда, что – бы сделать вам любопытное с моего разумения предложение. Я хочу нанять вас в качестве своего репетитора.
- Вам около сорока лет, не поздно учиться решили? – усмехнулся доцент.
- Учиться, как гласит народная мудрость никогда не поздно. Что – то из психологии мне знакомо. Многому конечно учат, но я ищу специалиста широкого профиля. Ищу мудреца, а не трепача.
- Вы шпион?
Хайдуков искренне, чуть не до слёз рассмеялся. Не в силах скрыть улыбку – продолжил прервавшийся диалог.
- Нет. Я не шпион. Даю вам слово, что я не агент мирового империализма. Глупо было – бы уверять вас в том, во что – бы сам не поверил. Да, мне интересны практические наработки, развитые вами в институте, где вы работали, но интересны, как живому человеку.
- В моей визитке нет информации о моём месте работы.
- Эта информация есть на форзаце одной из книг, которую вы сдали в магазин: Франц Бардон, «Врата посвящения». Увидев вашу визитку и экслибрис на книге - только большой глупец не поймёт, круг ваших профессиональных интересов. Книги – на английском языке, вывезены с запада. Вывод напросился сам – собой: вы один из тех учёных, который мне нужен.
- Положим я психолог. Но разве я не мог сдать в магазин книгу, мне не принадлежавшую? Может это не мои книги?
- Не могли, Василий Григорьевич, не свои книги продать, справочки я о вас навёл: моё время – мои деньги. Не делаю я ходов в холостую. Будь я шпион – поступил – бы по другому. Признаться, предвидел ваш непростой характер и хотел, было зайти под вас с подветренной стороны, но зачем время терять и вам голову морочить? Я прямолинейный человек и там, где есть возможность идти прямо, не петляю. Без обиняков предлагаю вам сотрудничество: мне нужны ваши знания, нужны ваши извилины.
- Знания принадлежат государству, а не мне. Я подписку о неразглашении давал.
- Мне плевать на ваши тайны, они меня не интересуют! – вспылил Хайдуков. – Мне интересен ваш опыт и знания! Государственные секреты, которыми вы располагаете, я готов слушать, но лишь как досужие байки: нет у меня к ним интереса. Я готов вам щедро платить за то, что – бы вы тренировали меня по психологии, давали нужные мне ответы на любые вопросы по теме. Хотели на чистоту – пожалуйста.
- Если вы не шпион, значит преступник, - вслух подумал Проклов.
- Ээээ. Мне не совсем нравится ваше определение, но пусть будет по-вашему.
- Я не сотрудничаю с преступниками.
- Сложный вы человек, месье Проклов, - вздохнул посетитель и улыбнулся. – Но именно поэтому вы мне нравитесь. Настоящий гений должен быть упрям, как Коперник, но он не должен быть упёрт, как осёл. Я действительно человек с преступным прошлым и настоящим. Правды хотите? Я организовываю некоторые операции криминального толка: мошенничества. Понимаете о чём я?
- Не до конца.
- Мошенники – особая каста и я в этой среде маршал: мой вес по настоящему велик. Вы нужны мне с тем, что – бы я мог расширить свои возможности и свой кругозор. Он у меня не узок, и вы ошибётесь, если подумаете обо мне, как о умственно ограниченном субъекте у которого руки по локти в крови. У меня два высших образования, совершенное знание четырёх иностранных языков, тысячи прочитанных книг и семь лет лишения свободы за плечами. Мошенничество – аристократичный вид криминала, здесь крови стараются избегать. А вот службы госбезопасности, на которые вы работали – крови не сторонились. Мне перед вами за себя не стыдно. Я вас с работы не выгонял, а деньги я беру только у тех, у кого они действительно есть. Даже если – бы у вас была сотня тысяч долларов, я не думаю, что стал – бы тратить на вас своё время. Мне интересны по настоящему состоятельные люди или серьёзные международные проекты. Мне не интересны примитивные приёмы, которых я всегда стремился в своей работе избегать. Я предпочитаю большой пасьянс умных комбинаций, игре в дурачка. Если я решу создать секту (это как пример), то я буду добиваться её государственной регистрации и буду продвигать её всеми доступными средствами на роль государственной религии. Подобное предложение вы можете слышать только один раз: итак, Вы готовы к сотрудничеству? Да или нет?
- Каковы условия?
- Прежде я должен знать, чего вы стоите. Расскажите о своей работе в институте: кратко, но ёмко: это позволит мне квалифицировать вас как специалиста. Может быть, у меня нет до вас интереса.
- Попробую… Моя работа состояла в следующем: аналитик – архивариус парапсихологического отдела при центральном управлении КГБ. Со всей страны ко мне стекались результаты научных исследований по любопытным и закрытым темам в сфере парапсихологии. От моих резолюций зависело: будет, развиваться проект, или нет. Так – же курировал все разработки закрытых НИИ в аномальной сфере (их было совсем не много), следил за отчётами о тоталитарных сектах, резюмировал информацию, хранил архив. Предназначались исследования, прежде всего для внешней разведки и для борьбы с религиозным экстремизмом внутри СССР. Допуск секретности, которым я обладал – был одним из самых высоких. О самих проектах я вам рассказывать не собираюсь и не буду. Даже не пытайтесь настаивать. Больше мне добавить нечего.
- Я под впечатлением, - честно признался Хайдуков. – Горько. Всю страну развалили. Как такое могло случиться? Такой любопытный пласт работ и не нужен оказался? Как - же архивы?
- Работы по изучению тех сфер, которыми занимались институты – утеряны вместе с сожжёнными архивами. Их вывезли и сожгли в моём присутствии.
- Хорошо. Условия между нами могут быть только партнёрские. Вы становитесь моим консультантом с этой - же минуты. Только по причине вашей болезни с обсуждением своих дел я вам надоедать не буду. Отдыхайте, лечитесь до самого выздоровления. Лекарства, передачи, палату люкс вам организуют завтра. Ваш лечащий доктор к вам больше иметь отношения не будет: хорошие специалисты, будут у вас, завтра, крайний срок послезавтра.
- Так чем конкретно мне предстоит заниматься у вас на службе?
- Как я уже сказал – консультированием и разработкой практической базы. Мой бензин, моя машина, от вас – слежение за тем, что – бы всё было верно. Собираюсь размахнуться, как следует: адекватно рыночным реалиям, ведь нужно развиваться. В команде имеются профессионалы по рангу не младше вашего: экономист, юрист, инженер. Все мои люди – специалисты от бога: увлечённые, грамотные, талантливые. Никто не втягивает вас в грязные игры, Василий Григорьевич. Ваша задача - моделировать в коллективе заданную мной задачу и здесь важен творческий подход. Признаться, я занимаюсь этим не по причине того, что на меня блажь нашла: собираюсь реализовать несколько своих давних задумок, которые мгновенно окупятся, да и доход принесут. Я смотрю на этот эксперимент, как на искусство, игру, творчество, а творчество, как вам должно быть известно – затягивает. Как вы думаете, я не ошибаюсь в вас?
Проклов улыбнулся и вприщурку посмотрел на рекрутёра, усмехнулся:
- Время покажет.
- Ну, пока оно что-то покажет. На время показа, я гарантирую вам оклад в размере полутора тысяч американских рублей и мою всестороннюю поддержку в вопросе вашего выздоровления. Через некоторое время, сразу, как запустим первый проект, зарплата значительно увеличится. Что касается вашего здоровья, то вы далеко не безнадёжны. Ваши болячки успешно лечатся: хорошие специалисты поставят вас на ноги за месяц.
- Мне нравится с вами общаться. Вы рациональный человек, господин Хайдуков, - растроганно произнёс доцент дрожащим от волнения голосом.
Рукопожатие скрепило их союз.
________________________________________
Жизнь, давшая было не склеиваемую трещину, начала исправляться для доцента Проклова самым чудесным образом. Хайдуков не обманул, сдержав все обещания.
Уже утром его перевели в уютную одноместную палату с большим аквариумом, цветами и телевизором. К обеду стали приходить различные врачи для осмотра - пациенту пришлось, раз пять снимать новую шёлковую пижаму.
Доктора принимали такое участие к здоровью пациента и были до такой степени внимательны, что Проклов чувствовал себя ужасно неловко.
Трижды в день его посещали люди от Хайдукова. С утра и в обед – Марина Сергеевна: приносила еду из дома, приготовленную на особицу и по специальному меню. Марина Сергеевна готовила Проклову и на полдник, только полдник приносил, как правило, Алексей (личный помощник Хайдукова). Алексей оставался в палате не на долго: участливо поинтересуется, не нужно – ли чего, и тут же исчезнет.
Самочувствие, несомненно, улучшалось. Лекарств разных возле тумбочки – целая полка и все иностранные.
Покой – безусловный: врачи без стука заходить не смеют. Медицинская сестра придёт, цветочки полить, да медикаментов дать, укольчик сделать, санитарочка пол от пыли протрёт, врачи осмотрят: не чувствовал себя Василий Григорьевич вниманием обделённым. Телевизор он не включал, всё больше аквариумными рыбками любовался и думал о чём-то своём: далёком и несбыточном.
В один из вечеров, когда Алексей принёс ужин – Проклов попросился к себе домой: забрать необходимые вещи.
Алексей радушно улыбнулся, ответив:
- Хоть сейчас Василий Григорьевич. Машина моя под окном, я только за коляской схожу.
Проклов изумился, истошно запротестовал:
- Лёша, да что вы! По-вашему я такой беспомощный? Ходить мне врачи не запрещают! Нашли младенца: в коляске возить!
- Может, переодеться желаете?
- Если на машине, то чего уж там, не замёрзну. Только ключи от квартиры забрать нужно, да пальто накинуть. Где мне ключи и вещи искать? Наверное, в ординаторской?
- Нет, Василий Григорьевич, ключики вместе с вашими вещами.
Взгляд Проклова упал на платяной шкафчик, стоящий в углу палаты, именно туда, куда показал рукой Алексей.
Проклов сначала опешил, обнаружив в шкафе целый гардероб: неудобно рыться среди чужих вещей в поисках своих обносков, но Алексей его сразу «успокоил», как только увидел озадаченный вид подопечного:
- Одевайте то, что вам больше понравится, Василий Григорьевич. Размер ваш.
Проклов, было, обернулся, с тем, что – бы улыбнуться шутке молодому человеку, но увидев, что тот серьёзен – вновь смутился.
- Почему это? С каких пор? – изумился он, с сомнением посмотрев на Алексея, ожидая, что сказанные слова, всё же розыгрыш.
- Максим Константинович распорядился вас экипировать.
Доцент задумался. Похоже на правду. На медикаментах новый работодатель не экономит. Человек действительно обязательный. С момента, как в новую палату попал – думать и горевать не приходилось: шёлковый халат пришёл на смену ветхого больничного одеяния. Одноразовая бритва «big» подаренная соседом по старой палате – нашла замену в дорогом электрическом станке «Phillips», а Марина Сергеевна, в один из дней, принесла ему целую стопу теплого и дорогого нижнего белья.
- А мы можем к нему заехать на обратном пути?
- К Максиму Константиновичу? Думаю, что да, это возможно. Если вы видите в этом необходимость – я с ним созвонюсь и договорюсь о встрече.
- Позвоните. Непременно позвоните. Хочу его поблагодарить и поговорить с ним очень нужно. Разговор у меня к нему не телефонный.
- Хорошо, он вас очень ценит и конечно найдёт для вас время. Одевайтесь по полной программе, не в халате – же поедете, - улыбнулся Алексей, и вышел в коридор, оставив Проклова в задумчивом одиночестве.
Доцент соляным столбом стоял перед шкафом, рассеянно осматривая новоявленные обновки. К тряпью он всегда питал патологическое равнодушие, считая одежду предметом второстепенным, так, почти необязательной деталью. «Нет дыр, чисто – значит носить можно» - так он думал со студенческих лет, однако вещи, которые он наблюдал сейчас, ему неистово нравились. Конечно, ребячьего восхищения он и сейчас перед ними не испытывал, но, увидев, что платья новые, дорогие, качественные - растерялся. Подобных нарядов у него с рождения не было. Взгляда просто невозможно было отвести от белой рубашки. Она, висевшая на плечиках, посреди других сорочек и прямо-таки магнетическим образом воздействовала на глаза Проклова. Сорочка была не просто белая, она была ослепительно – снежная. Он провёл по ней рукой – руке стало приятно: материал не оттолкнул прохладой, а нежно лизнул ладонь. Сняв её, подошел ближе к люстре. Причудливый узор на сорочке и тонкая работа поразили его. Он и не думал, что носильные вещи могут быть предметом искусства. Василий Григорьевич бережно положил своё новоявленное сокровище на кровать и вновь последовал к шкафу. Горькая улыбка проявилась на лице немедленно, как только он увидел свою одежду, в которой случилось попасть ему в больницу.
Минут через пятнадцать в больничном коридоре появился человек, мало кому напоминавший былого доцента Проклова. Из палаты – люкс выпорхнул щеголь, наделенный уверенным выражением лица и благородной осанкой. Этот аристократический франт сосредоточил на себе всеобщее внимание больных, находящихся возле столовой и посетителей. Франтовской наряд Проклова состоял из той самой сорочки, роскошного кремового костюма и удобных, крокодиловых туфель. Накинутый поверх убранства черный плащ из кашемира – создавал дополнительный шарм и неотразимость. Вызывающий аромат парфюма из склянки, найденной в шкафчике, рядом с одеждой – шлейфом тянулся за бодро идущим по коридору мужчиной.
Алексей следовал за Прокловым, едва поспевая. Внезапные перемены во внешнем и внутреннем виде, опекаемого субъекта, щекотали его разум, оттого, должно - быть он и улыбался. Ещё здорово смешил затылок Проклова, своей самостийной стрижкой не сходящийся с прочим убранством.
У приёмного покоя стоял чёрный «BMW», место в котором и заняли наши герои.
Проклов, мысленно отметив комфорт в салоне, приятный запах и крайне удобные кресла, с нетерпением ждал момента, когда его потёртая, почти исписанная тетрадь окажется в его руках и продолжится прервавшаяся работа. Да! Ещё к Хайдукову заехать нужно. Работать пора!
Боль и азарт. (Наши дни.)
Жанна приветливо, но холодно кивнула знакомой клиентке, зашедшей в парикмахерский зал минут через сорок, после открытия салона.
- Замуж выхожу, - доверительно шепнула ей эффектная девица, усаживаясь в кресле, но, увидев на лице мастера вымученную улыбку – осеклась: - Прими мои соболезнования и извини.
- За что тебе извиняться? Жизнь продолжается, - пожала плечами Жанна. – Правда, я в этом не до конца уверена. Тебе, какую стрижку сообразить?
- А какой ты меня завтра готова представить?
- Счастливой. Только счастливой. Стрижка и причёска – дело второстепенное. Любой каприз для тебя выполню: пожелаешь, царскую причёску российских монархов соображу, захочешь – стрижку под ноль забацаю. Волосы у тебя – просто прелесть: здоровые, густые, длинные.
Эффектная блондинка в парикмахерском кресле – посмотрела на своего мастера: задумчивого и потерянного.
- Жанет, а ты мне на свадьбу африканских косичек навьёшь? Как Нинке Купцовой.
- На свадьбу? Африканских косичек? Ты с дуба упала?
- Мой Колька фильм один до дыр засмотрел: «Охота на пиранью». В нём девица одна, на меня похожая и у неё – африканские косички. Как тебе моя идея?
- Я этот фильм видела, - скептически улыбнулась парикмахерша. – Там эту девицу, прикидом которой ты так восторгаешься - убили.
- Какая разница, убили её или нет? Я такие косички хочу.
- Ладно, сделаю то, что просишь. А как твою идею родственники оценили, подруги?
- Я никому об этом не говорила. Долго мучалась, решала. Вот и надумала.
- Не заругают?
- Кто? Ты должна понимать, что я за муж за Кольку выхожу, чтобы свободной быть: нет родителей, нет проблем. Пусть это будет мой первый смелый поступок в супружеской жизни.
Парикмахерша искренне улыбнулась, и посетительница отметила, как в зеркале блеснули задорные искорки, вспыхнувшие в её карих глазах (значит, шансы приобрести толковое убранство головы - гарантировано).
- Можно представить, какими будут твои последующие шаги «супружеской жизни»: измотаешь своего Кольку, капризами замучаешь.
- Один любит, другой тешится, у всех так.
- Не у всех, - твердо перебила её мастер вмиг помрачнев. – Так как именно тебе заплетать?
- Как Нине Купцовой, я же тебе сказала.
- Я это уже слышала. Тебе так же, как Нинке, или гораздо лучше?
В глазах клиентки возник вопрос и Жанна, не тратя времени, принялась расчёсывать роскошные волосы посетительницы, неспешно рассказывая ей о возможных деталях стрижки.
- Есть предложение сделать тебе свадебную причёску на той базе, что ты просишь. Именно грандиозную свадебную причёску: косичек триста, я – бы сделала их круглыми, но столько волос даже на конской гриве не найдёшь: добавим объём фиброй. Стразы, у меня есть под брильянты…
- Стоп, стоп, стоп! Жанетта, ты фея, – в восхищении воскликнула посетительница, в волнении заламывая себе кисти рук. – Я поняла, что ты знаешь, что нужно делать. Давай завяжем мне глаза, и принимайся за работу.
- Я часов восемь работать буду, и ты с завязанными глазами усидишь?
- Вытерплю! Ты не сомневайся! Сколько это чудо будет стоить?
- С безбашенного клиента – возьму немного, но то, что я тебе сделаю – меньше шестисот зелёных бумажек стоить не может: с тебя три сотни.
- Ура! Триста! Ты ко мне на свадьбу придешь? Я тебя приглашаю!
- Хватит ерунду говорить: хочешь, чтобы меня там твои родители линчевали? Могу представить главу нашего города, который увидит свою дочь в африканском убранстве. Надеюсь наряда из павлиньих перьев не будет? Пожалуй, я тебе горячей смолой по английской технологии волосы подклею.
- Да хоть воском, - улыбнулась юная блондинка, возраст которой едва приблизился к двадцати годам.
Жанна выполнила волю своего заказчика: прикрыла глаза тампонами, а чтобы они не сползли - подклеила их скотчем.
Проворные руки мастера делили волосы посетителя на ровные сектора квадратной формы, образовав на темечке спиральный узор.
Прядки искусственных волос специальным узлом крепились у основания волос и затем вплетались прямо в косички, удлиняя их. Время плетения африканских косичек зависит от техники плетения и от количества задействованных в работе рук - чем их больше, тем быстрее можно обзавестись африканскими косичками. Жанна всегда работала без напарника: в работе гений в подмастерьях не нуждается. Жанна всегда работала за двоих или троих.
После внезапной смерти мужа, она решила полностью утонуть в работе, и это ей удалось, как никому другому. Парикмахер с фантазией от бога не знал компромиссов и усталости, за что её и ценили постоянные клиентки, которых у неё появилось превеликое множество.
Работа спорилась, руки Жанны творили чудеса и от видимых результатов своих рук и таланта, на душе становилось легче.
Дома – ей спасения не было: стены хороводом пройдя вокруг неё – нередко начинали своё безжалостное схождение. Замкнутая площадь, в которой нет, не единой живой души – пугали её и выгоняли на улицу. В подобных случаях, она спешно выскакивала за порог своего двухкомнатного жилища и торопливо шла к чёрному пруду: единственному месту, которое готово ей было дарить покой. Её притягивала водная поверхность чёрного пруда, зеркально гладкая, или волнистая, она всегда умиротворяла её, оставляя в душе пустоту от ушедших воспоминаний.
Более шестидесяти дней необъяснимое волнение выгоняло её под вечер из пустого жилища и она торопилась туда, где была так счастлива в прошедшем для неё времени с любимым человеком: к чёрному пруду.
Именно там ей казалось, что она не одинока. Воспоминания подслащивали грусть, а ком, давящий горло – бесследно пропадал.
Сашу похоронили в закрытом гробу. Тело привезли из морга лишь на пятый день после внезапно случившейся смерти. Жанна считала, что в результате какой-то страшной ошибки ей была предоставлена неправильная информация о смерти мужа и в похороненном гробу – было тело другого человека. Именно мысль о том, что Александр жив – выгоняли её на ночь из дома, в надежде отыскать его. «Он там» - вспыхивала в мозгу догадка и Жанна, поспешно собиралась на улицу, не забывая прихватить с собой большую трость - зонт. Усталость после работы, гудение в уставших ногах - была не в счёт. Когда она поздним вечером выходила на улицу и направлялась в сторону чёрного пруда – её несли крылья не умершей любви.
Не заметив, как наступил вечер – Жанна выполнила заказ дочери мэра на славу. Во время работы она не могла думать ни о чём другом, как о своём занятии, именно потому у неё не получались причёски и стрижки, а получались произведения искусства, достойные попасть в любую, даже самую изысканную энциклопедию.
Дочь мэра, увидев результат труда на своей голове, долго и пристально разглядывала себя в зеркале, затем, закрыв глаза и сжав кулачки – истошно завизжав, словно резанный поросёнок, спросила:
- Лучше этого сделать сможешь?
Жанна смущённо улыбнулась: более высокой оценки её творчеству – ей слышать не приходилось и ответила:
- В этом году – нет!
Крик юной посетительницы вновь повторился и немногочисленные поздние посетители парикмахерской, включая двух уборщиц и заведующего салоном – спешно собрались на ужасный душераздирающий кличь. Они, едва увидев произведение искусства на голове посетительницы - догадались о причине, нарушившей их покой. Все с любопытством рассматривали результат последней работы Жанны, это был миг её очередного профессионального триумфа.
Ей не удалось погреться в лучах заслуженной славы: тут – же раздалась знакомая мелодия мобильного телефона и карман халата истошно завибрировал. Звонивший не был определён: номер на дисплее отсутствовал. Отойдя немного в сторону, оставив тесный круг обступивших её людей, она выдохнула в трубку:
- Да, я слушаю.
Выдержав короткую, но многозначительную паузу, в трубке прозвучал приятный мужской голос, не показавшийся ей хоть чуточку знакомым.
- Жанна Евгеньевна, добрый вечер. Нам необходимо срочно встретиться сегодня.
Жанна криво усмехнулась, и холодно поинтересовавшись:
- Кто Вы, удивительный незнакомец? Кто это так жаждет встречи со мной?
- Я обязательно представлюсь вам при встрече.
- С чего вы уверены в том, что эта встреча произойдёт?
- Я располагаю любопытной для вас информацией, и мои данные могут оказаться вам нужными: я хочу найти убийц вашего супруга и понять причины, толкнувшие убийц на это преступление.
- Толкнувшие убийц на преступление? – недоумённо повторила она его последнюю фразу, сползая по стенке на пол.
- Да, вы правильно меня поняли. Я ищу исполнителей или заказчиков, повинных в смерти вашего супруга. Смерть вашего мужа – не случайность: вас намеренно ввели в заблуждение. Александр был убит. Жду вас сегодня в 21 час у кафе Арлекин.
Жанна была потрясена услышанным, время остановилось, действительность в виде парикмахерского зала и уборщицы, находившейся неподалёку – закружились. Сердце бешено застучало в унисон коротким гудкам в мобильном и она повалилась на пол, сотрясаемая истеричными спазмами бабских рыданий.
***
Кафе Арлекин находилось вблизи от чёрного пруда: городского, полу заброшенного центра отдыха. Прежде чем свернуть к месту встречи, она недолго размышляла о чём-то одной ей известном, но, минут через пять, пришла к внутреннему соглашению с собой, свернула по тропинке, ведущей к кафе.
Волнения она не чувствовала: как можно чувствовать что-то, когда в этом состоянии постоянно находишься. К волнению привыкнуть можно, труднее привыкнуть к одиночеству: когда теряешь то, что является частью тебя, то теряешь себя. Когда узнаёшь, что потеря твоя неслучайна и есть кто-то, кто в твоей потере повинен – рождается коктейль из непонятных первобытных чувств.
Сознание зажигало в ней массу односложных вопросов, горящих в сознании жгучими неоновыми буквами: КТО, ЗАЧЕМ, ПОЧЕМУ, ЗА ЧТО… Вопросы без вопросительных знаков – рождаемые в душе, были столь солёны, что Жанна остро почувствовала необходимость пресной и примитивной ясности.
Часики на её руке – показывали без четверти девять, когда она присела за один из свободных столиков. Заказав у официанта стакан пепси и мороженое с шоколадом, она принялась рассматривать себя в зеркальце: макияж на месте и внешность в полном порядке. Полезно следить за своей внешностью: к этой мысли она пришла однажды и с тех пор своему принципу не изменяла. Никто не мог определить её реальный возраст: выглядела она гораздо моложе своих сверстниц и по виду своему, годилась некоторым из них в дочери. После смерти мужа, она вмиг сменила имидж, превратившись из озорного жизнерадостного тигрёнка в строгую и местами скучную Мэри Попинс. Новый, нарочито строгий английский стиль её шёл как никому другому: стрижка под каре, но несколько иная (несколько белых прядок, чуть выбившихся из основной аккуратно уложенной массы волос), строгие, изящные костюмчики, шляпки с непременно чёрной и крупной сеткой-вуалью: так элегантно в их городке могла одеваться лишь она. В подобном наряде она была крайне привлекательна, но мужчины робели, завидев её, столь неприступной и ледяной она им казалась, а те, кто не робел – был остужен её ледяным тоном. Не нужны были ей мужчины, любые попытки противоположного пола к знакомству, она жестоко пресекала: никто не мог сравниться с её Сашей: нежным, добрым и чутким фантазёром способным каждый день дарить ей груды сногсшибательных открытий.
Официант, принёсший заказ, заметил, как поспешно убрала дама зеркальце в сумочку и как она тяжело вздохнула.
«Морщинки у глаз появились», - подумала Жанна, провожая взглядом кафешного подавальщика. Пригубив пепси из высокого стакана, она посмотрела сквозь стакан с жидкостью на солнце, лишь затем перевела взгляд на часики: без одной минуты девять.
К кафе подъехали три дорогие машины. Из двух автомобилей
поспешно выскочили с десяток крепких молодцов и торопливо поспешили в кафе.
Некоторые присели за свободные места, кто-то остался у входа, двое прошли в подсобные помещения.
Из третьей машины, находящейся посредине – выходить не спешили.
Жанна с любопытством пыталась рассмотреть субъектов, скрывающихся за тонированными стёклами, но безрезультатно. Двери открылась минуты через три, из машины выскочили два крепких мужчины с тем, чтобы с изяществом грозных лакеев
открыть заднюю дверь «Сааба» из которой показался весьма примечательного вида
мужчина. Очевидно он заканчивал свою беседу по телефону.
Буквально всё в нём обращало на себя внимание: элегантные манеры поведения, аристократичность, дорогой костюм и шарм, половину которого он мог – бы без колебаний одолжить любой голливудской звезде: всё одно ещё много останется
«Таких кренделей я в нашем Ельцовске, не видела» - мысленно отметила Жанна, смекнув,
что посетитель явился по её душу.
«Крендель», закончив беседу по телефону, поправил блеснувшую в лучах заходящего солнца запонку на рукаве белоснежной рубашки и под прикрытием двух телохранителей, неспешно двинулся к кафе.
Жанна уловила запах его дорогого одеколона, задолго до того, как он приблизился к её столику. Подойдя ближе, он произвёл чуть заметное движение правой рукой и двое богатырей в тёмных очках, остановились, как вкопанные и с ленцой принялись рассматривать посетителей кафе, сразу ощутивших себя здесь лишними.
- Хайдуков Максим Константинович, - представился «крендель», присаживаясь на стул, напротив Жанны. – Как я вам и обещал: представился при встрече.
Жанна сделала неполный глоток прохладительного напитка и произнесла фразу, который Хайдуков явно не ожидал услышать:
- Вам пойдут синие трусы в жёлтый горошек и железная немецкая каска времён кайзера.
- Почему? – опешил тот.
- Совет стилиста. В нашем городе моё мнение очень ценят. Ваш костюм от армани не подходит вашей сущности и манерам: они слишком грубы и первобытны.
- Извините, если это действительно так - смущённо произнёс Хайдуков, лицо, которого озарилось несмелой улыбкой. – Будем надеяться, что это лишь первое впечатление, которое зачастую бывает обманчивым. Я человек дела, потому бываю прямолинеен. Позвольте принести вам свои соболезнования, мне искренне жаль вашего убитого мужа.
- Так все-таки убитого? – пристально взглянула ему в глаза Жанна и, догадавшись, что тот говорит правду, осведомилась: - Кому его смерть могла быть выгодна?
- Именно это мне и хотелось бы знать.
- С чего вдруг такое участие к судьбе моего покойного супруга?
Хайдуков нахмурил брови и кивнул, благодаря официанта за принесённый кофе. Поднеся маленькую чашку к носу, он вдохнул аромат и ненадолго задумавшись, изрёк:
- Неплохо пахнет. Кажется якобс. Пить можно.
Бросив в чашку три кусочка сахара, лежавшие на тарелочке, он медленно размешал их, видно пытаясь сосредоточиться.
- Не знаю, с какой стороны и подойти, чистосердечно признался он ей.
- Могу представить, что вы мне сейчас расскажите, - съязвила Жанна, скептически оглядывая своего собеседника.
- Не можете, Жанна Евгеньевна, не можете, - грустно ответил он ей. – То, что с нами случилось – не в одни ворота не лезет, - уверил её он, сделав первый глоточек кофе. – Что может быть общего между учёным из закрытого НИИ при КГБ и внешней разведке и провинциальным театральным режиссёром?
- Незаурядный талант, - послышался незамедлительный ответ. – Наука, как и искусство не терпит лентяев и глупцов.
- Согласен с вами, - ответил Максим Константинович, делая второй глоток из чашки. – Я не сомневаюсь в том, что ваш муж был незаурядной и талантливой личностью. Но учёного и режиссёра, о которых я сейчас говорю - связала смерть: такая-же одинаковая и страшная.
- Вы меня пугаете, - с прищуром ответила ему собеседница. Собираетесь мне сказки рассказывать? Тогда мне действительно страшно: я теряю своё время.
- Я рассказываю то, что было в действительности.
- Кто вы?
- Бизнесмен.
- Почему вас заинтересовали детали смерти моего мужа? Вам что-то известно?
- Тот учёный из закрытого НИИ – был моим другом и очень нужным мне человеком.
Жанна закрыла глаза руками: казалось она сейчас зарыдает, но этого не произошло. Через минуту – она собрала волю в кулак и вслух вынесла вердикт:
- Вы лжец, господин Хайдуков. Мой муж – погиб при случайном стечении обстоятельств.
- Увы, нет. Выслушайте меня и сами всё поймёте. Фамилия Проклов вам о чём-то говорит? Нет? Впрочем, я и не надеялся на это. Это тот самый учёный из закрытого НИИ о котором я говорил вам ранее. Мы познакомились с ним случайно: мне в руки попали книги по оккультизму и психологии из его личной библиотеки. Я нашел его больным и умирающим, выделил немалые средства на его лечение и пригласил к себе на работу.
- Кем-же вы работаете, раз вам так спонадобился специалист по магии? – невольно съязвила Жанна, всё ещё не в силах простить своего собеседника за ряд ранее допущенных бестактностей.
- Мне скорее нужен был специалист по психологии, чем по магии и истории. Но багаж знаний, обременённый информацией по магии и древним религиям – тоже полезен: не стоит представлять магию, как тупой шаманский танец с бубнами, который исполняет каждый, кому не лень. Всё, что не подходит под современную науку – можно заявить, как магию. В древности все науки, кроме богословия преследовались и попадали под понятие «магия». Многие свободолюбивые учёные – объявлялись магами. С теоретической точки зрения – Джордано Бруно, Коперник, были магами. Впрочем, я отвлёкся. В общем, моего друга – убили также как и вашего мужа.
- И я могу видеть какие либо доказательства вашим словам?
- Конечно. Вы считаете, что ваш муж – погиб случайно. Выслушайте меня, и я приведу вам доказательства обратного. Понимаю, что вы после этого можете меня возненавидеть: но я (повторяю) – человек дела. Хотите меня выслушать – пожалуйста, если нет – я поехал: моё время тоже дорого стоит.
Жанна смерила своего собеседника долгим и пронзительным взглядом: «не похоже, что он шутит». Сейчас он не казался ей лишь напыщенным денежным мешком: в нём отметились одухотворённость, ум и красноречие. Его нужно выслушать.
- Говорите.
Хайдуков сокрушённо помотал головой из стороны в сторону, произнеся в сторону так, чтобы она его услышала: «Могу представить, какой имидж вы мне можете предложить после моего рассказа».
- Извините, - мягко попросила она его.
- Вам не перед чем извиняться. И вы и я – жертвы обстоятельств. У меня погиб друг и лучший сотрудник, у вас – любимый супруг. Не я злой – злые обстоятельства, которые нас здесь собрали.
- Извините ещё раз, кажется, я вас поняла и потому не сержусь. Всё это кажется мне очень странным. Вы говорите о вещах, в которые мне очень тяжело поверить.
- Вам не тяжело в это поверить. Я ничего толком вам не сказал. Вам неизвестны детали. Впрочем, лучше мне продолжить, с того места, где вы меня перебили. Ваш муж и мой друг умерли в кабинетах зубных врачей, и того и другого – пытали перед смертью, как в первом, так и во втором случае – тела сильно обезображены пожаром. Дела моего сотрудника и вашего мужа – закрыты за отсутствием состава преступления.
- Вы говорите просто ужас какой-то.
- Мне не трудно понять ваше волнения и ваши чувства, но всё – же я начинаю жалеть о том, что встретился с вами.
- Продолжайте, - выдавила из себя Жанна, с трудом справляясь со своими чувствами.
- Совпадений в этих смертях – нет. Это дело одних рук.
- Каких к чёрту рук?! – взорвалась уставшая от жестокого потока слов вдова и тем самым привлекла к своей персоне всех посетителей кафе.
- Успокойтесь ради бога, - взмолился Хайдуков и тут-же, щёлкнув пальцами над головой – скомандовал: «Валерьянки, быстро!».
Трудно сказать, явилась выпитая валериана причиной успокоения Жанны, или просто эмоции были выпущены наружу, но она успокоилась, взяв волю в кулак, спросила:
- Кто это сделал?
- Не знаю, кто они, - послышался ответ Максима Константиновича, для которого как видно этот разговор тоже был не прост.
Опустив руку во внутренний карман пиджака, он извлёк оттуда небольшой кожаный мешочек и открыв его, ослабив нить и извлек на свет треугольник из непонятно – синего материала. Это – принадлежит убийцам.
- Что это?
- Какой-то знак. Они оставляют его на месте преступления. Вернее всего эта метка адресована властям.
- И о чём она может говорить?
- «Закройте это дело и не суйте в него свой нос».
- Ужас какой-то. И милиция, следует их указаниям?
- Дела закрыты, все факты следствия - искажены. Мне интересно, кто и почему убил наших близких людей. У меня очень не слабые финансовые возможности, поверьте мне, но я не мог сдвинуться с места в расследовании смерти своего друга. Есть какой-то секрет вокруг этих убийств и он, к сожалению, не продаётся. Если вы ещё сомневаетесь в правдивости моих слов – прочтите это.
На стол легла небольшая чёрная папка.
- Что это? – испуганно посмотрела на него Жанна.
- Это материалы осмотра мест преступления, купленные мною у работников следственных органов. Они написаны специально для меня – в нерабочее время (того, кто видел места совершённых преступлений - немедленно отстраняли от этих, переводили по службе, а тех, кто не смог сдержать язык за зубами - зачистили).
- Нет, не сейчас, - решительно замотала головой Жанна и отодвинула от себя папку. – Я не смогу это прочесть.
- Как вам будет угодно, - пожал плечами Максим Константинович. – Эта папка стоила мне целого состояния: там даже есть обезображенные тела обеих жертв. К сожалению, мне не удалось выкупить треугольную метку с последнего места преступления: но мы нашли человека, работающего во внутренних органах вашего города, который опознал показанный ему треугольник: он засвидетельствовал на бумаге, что видел аналогичный предмет на месте убийства вашего мужа.
- Что вы хотите от меня?
- Помощи. Прочтите это, если сомневаетесь в правильности моих выводов о том, что это дело одних и тех-же рук, - он снова подвинул к ней чёрную страшную папку.
- Нет, я верю вам. Что дальше?
- Есть одна филосовская притча. Будь вы в другом настроении – может, над ней и посмеялись. Идёт человек, по шоссе. Кругом снуют машины. Перейти дорогу невозможно: вмиг собьют. Смотрит – навстречу ему такой-же горемыка. Тот сразу к нему с вопросом: «Ты как сюда попал?», а тот ему отвечает: «Я здесь родился». Так вот Жанна. Судьба в этом самом случае определила мне место горемыки, а мне это место ненавистно. Я сам решаю свои трудности и никому не позволю вмешиваться в свои дела. Убили моего товарища и моего сотрудника. Вы должны помочь мне раскрыть эти страшные преступления. Я не буду себя уважать, если не разгадаю эту загадку. Я должен понять и отомстить. Возможно вы заметили ,что штат моей охраны – велик: это оттого, что я не прячу голову в песок, а решаю свои трудности на всех фронтах.
- Я с вами, только не знаю, чем могу вам помочь.
- Вы, Жанночка, лицо наиболее заинтересованное в раскрытии этих преступлений. Женская интуиция – вещ очень сильная. Вы очень поможете мне, если займётесь этим делом: на вас будут работать лучшие умы из тех, что можно возможно найти. Я готов предложить вам людей, финансовые средства и всё, что вам потребуется: хочу, что-бы вы стали куратором этих дел.
- Я не справлюсь.
- Справитесь: я в своих соображениях и людях не ошибаюсь. Вам подскажет путь к разгадке ваше сердце.
- Есть хоть какие – то зацепки?
- Есть. Первая и главная зацепка – это дневники моего товарища Проклова. Возможно, разгадка в них. Так-же я готов предложить вам встретиться с людьми, которые занимались расследованием этого дела: быть может вы узнаете от них какие-то незамеченные, но немаловажные детали.
- Вы действительно считаете, что я могу раскрыть эти преступления?
- Ной не был судостроителем, но он построил плот, который не развалился во время великого потопа. Что толку от кучи людей в погонах, профессионалов, если они не способны подобраться к раскрытию этих дел? Нужно действовать по наитию: и я ставлю на ваши чувства, ведь вы хотите найти преступников? Повторюсь: женскую интуицию я ценил всегда. Две тысячи американских рублей в месяц плюс все накладные расходы – достаточная сумма для того, чтобы вы взялись за разгадку этих смертей?
Рабство свободы Миши Иженова.
Михаил Иженов произнёс слово УПС, и на душе его стало тревожно. Это нелепое слово: «Упс» – было его личным проклятием. Оно всегда вырывалось наружу произвольно: вопреки его желания. Сегодня он произнёс УПС третий раз, с момента рождения.
В первый раз, он произнёс это словечко, прежде, как распрощался со свободой: посадили за хулиганку. Впрочем, и хулиганством это можно было назвать с натяжкой: напугал дважды до полусмерти уважаемого профессора, родственники которого работали в прокуратуре.
Будучи студентом третьего курса медицинского института – Михаил был записан одним из своих преподавателей в чёрный список, в котором состояли талантливые, но дерзкие студенты имеющие наглость иметь собственное мнение.
Профессор постоянно портил жизнь своему студенту и тот, не унывая, соперничал с наставником в дерзости. Однажды Михаил Иженов опередил своего учителя в забеге на целый корпус: напугал его в морге до смерти, взобравшись на препараторскую кафедру в морге института. Всего-то Михаил и сделал, что притаился под белой простынёй на анатомическом столе, да подождал начала занятий по судебной экспертизе. Он слышал, как группа студентов из четырёх человек зашла в прозекторскую, слышал, как читал профессор установки, на разрешение поставленных вопросов. Почуяв, что профессор потянул руку к простыне – Миша схватил своего неприятеля за запястье и выплюнул свекольный сок, находящийся во рту: простыня эффектно окрасилась страшным цветом, заставив сердце преподавателя застучать с частотой двигателя японской гоночной машины. Загробный голос, раздавшийся под белой простынёй: «сегодня мёртвые будут резать живых» - ввели старика в состояние ступора и привели к состоянию обширного коронарного инсульта. Седой и тучный профессор – душа кафедры, умер, не приходя в сознание, свалившись на пол, подобно мешку с картофелем. Группа студентов в ужасе с криками ринулись к выходу. Михаил и представить не мог, что его шалость вызовет такой весомый для его судьбы резонанс. С сожалением, поглядев на поверженного врага, валяющегося у его ног, Миша только и промолвил: «Упс». Шутка переросла в уголовную статью «Причинение смерти по неосторожности», с последующим лишением свободы и отказ от перспективы получить высшее медицинское образование.
Попав на зону, Миша Иженов, своим дерзким характером, подкреплённым неплохим физическим состоянием – пришелся по душе авторитету «Северу», став ему приятелем, но не шестёркой. Коренастый Иженов, обладал хищным взглядом, пугающей улыбкой и неплохой физической формой. Под присмотром своего «наставника», он уверенно делал себе карьеру, врастая в воровской мир и постигал его премудрости со студенческим рвением. Совсем скоро он получил репутацию «правильного арестанта» и погоняло: «студент». Там-же (в местах лишения свободы) ему удалось получить на зоне ещё шесть лет судимости за групповой побег из мест лишения свободы, совершенный с применением насилия и оружия. Известие о довеске к первому сроку, Михаил встретил тем-же философским и нечаянным словом: «Упс», негромко произнесённым в зале суда.
Михаил иногда задумывался: какая именно сила, ведёт его по кривым дорожкам: в момент совершения глупостей, он будто не принадлежал себе в те моменты, когда свершались важные виражи в судьбе. Словно вспышка освещала его мозг, рисуя в нём предпочтительные варианты решения задач: и сомнений не оставалось – он решал это именно так, как подсказывала ему интуиция.
Жгучий брюнет Иженов – невзирая на свой молодой возраст, уверенно добивался намеченных успехов в жестоком уголовном мире, за что и был в любимчиках у маститых зеков, с которыми в жизни не заигрывал. Держаться на равных с теми, кто опытнее и изворотливее – не просто: урки ошибки не прощают.
Специфическое чувство юмора позволяло Михаилу Иженову выходить из таких лагерных передряг, из которых для иных людей выхода не оставалось.
Менее чем за полгода до окончания срока, он получил известие о смерти матери. Жизнь предательски треснула, как тонкое стекло от крутого кипятка. Его желание: успокоение матери – не суждено осуществиться. В арестанте произошёл надлом: он стал уходить в себя, по долгу размышляя о чём-то, всматриваясь карими глазами в прокуренный потолок камеры. От раздражительности его нередко спасали беседы с православным отцом Филиппом, регулярно навещавших заключённых.
В день освобождения, Михаил не чувствовал радости: скорее это была тревога. Побрившись с самого утра, встав ранее других – он раздал свои немногочисленные вещи сокамерникам, угостил их чифиром, но сам к напитку не притронулся.
Выйдя из ворот исправительного учреждения ближе к обеду, он в нерешительности закурил сигаретку и торопливо пошёл прочь. Ноги сами несли его в неизвестность. Михаил закрыл глаза, сознание его озарилось подсказкой и он не сворачивая продолжил свой путь. Краснознамённая дом 7, квартира 5: кирпичный двухэтажный домик. Поднявшись по лестнице – но чуял, как нервно трепещет сердце. Запах чего-то родного ударил его в нос: когда-то его дом пах также. Звонок. Дверь, обитая рейкой. Два коротких нажатия на кнопку, дверь отворилась, отец Филипп показался на пороге.
- Проходи, Михаил, проходи, - гостеприимно встретил пастырь, отступая в сторону. Священник жил в чистой однокомнатной квартирке, кругом образа и зелень цветов. Батюшка был в светском платье, если так можно называть трико и футболку.
- Дело у меня к вам, отче, - смущённо пробормотал Миша Иженов, приветливо усаженный к кухонному столу. – В монастырь я хочу идти. Куда и как мне теперь?
Отец Филипп снял закипевший чайник с плиты. С едва заметной улыбкой, он посмотрел на своего гостя и выдержав лёгкую паузу, уточнил: - В какой монастырь тебе надобно: в женский, или мужской?
- Батюшка, вы бы свои шутки для своих прихожан оставили для ближайшего богослужения, - побагровев лицом, ответил ему Михаил. - Я к вам за пастырским советом пришел.
- Монастырь – место смирения, а ты – не для смирения рождён. Какой тебе ещё монастырь?
Разливая чай по бокалам, хозяин даже не посмотрел на своего гостя.
- Я понял, что всё, что я до этого момента делал – неправильно, - решительно начал Михаил. – Я потерял всё, что у меня было, даже не обретя то, что у меня могло быть. Я обдумывал этот шаг долго. Понимаю, что это большая ответственность. Или я ухожу в монастырь, или…
- Или что? Руки на себя наложишь? – смущённо спросил батюшка, ломая комовой сахар клещами.
- Наложу. Я понимаю, что должен идти, но дорог не вижу. Мне скор тридцать будет, а что я умею? Кто я в этой жизни? Бомж с судимостью без профессии и навыков. Сил нет.
- Миш, это не сила у тебя убывает, это сила в твоей душе растёт, - заверил отец Филипп своего гостя, отхлёбывая горячий чай из большой пиалы, разукрашенной в цветах. – Сделай одолжение: возьми вон с той полки (рука священника показала на открытый шкаф с посудой) почтовый конвертик. – Он тебя позабавит, и многое прояснит.
Конверт и впрямь был презабавный: письмо было адресовано ему: Михаилу Сергеевичу Иженову и выслано на адрес отца Филиппа, если верить почтовому штемпелю, чуть более трёх лет назад.
- От кого это письмо? – с зыбью тревожных чувств спросил Михаил, увлечённо попивающего чай с сахаром в прикуску.
- От меня, - последовал неспешный ответ.
- Почему – же вы мне его не отдали раньше или не сказали того, что хотели сказать?
- Потому, что ты должен был это письмо прочесть сегодня.
Спешно разорвав конверт, Михаил обнаружил в нём один листочек бумаги из тетради в клеточку. Убористым подчерком на половине страницы убралось около дюжины строчек.
«Михаил, ты освободишься 10 мая 2002 года и придёшь ко мне в дом с просьбой посодействовать тебе в поступлении в божью обитель. Ты будешь взволнован смертью своей матери, которая случилась около полугода тому назад. Ты считаешь себя основной причиной, её к смерти приведшей. Разговаривая со мной, ты будешь под час думать, что у кого-то из нас не в порядке рассудок, но с этим как раз всё хорошо. На тебе лежит миссия, за исполнение которой ты возьмёшься и выполнишь до конца, волю своей совести, какой - бы тяжёлой эта воля тебе не показалась. Ты – гонец зла и вскоре примешься за своё непростое дело. Да поможет тебе провидение в исполнении его воли».
- Это что? Какой-то бред…
- Если хочешь поражения, то да. Бред, – улыбнулся священник, поглаживая свою бороду. – Если жаждешь победы, то написанное - истинна. Тебе решать. Только объясни сперва самому себе, где здесь бред и неправда записана?
- Как вы, три года тому назад, узнали время смерти моей матери и то, что я приду к вам проситься отправить меня в монастырь? – прищурил правый глаз Миша и увидел, что священнику не очень-то уютно под таким недружелюбным взглядом.
- Ты ко мне как Михаил Иженов пришёл, или как «студент»? – нахмурился батюшка, грозно сверкнув из густых бровей грозным взглядом на бывшего арестанта. Через мгновение, басом упрекнул: - Ты о смирении и покое душевном думаешь, в обитель святую просишься, но от неё далёк! Ты не знаешь, в какую сторону идти, но только не стоит верить себе! Верь добру в душе, но не злу в уме своём! Сделай самостоятельный выбор! Прислушайся к душе. Ты – гонец зла. Я ждал тебя, или этого письма тебе, как доказательства не достаточно? Отец Филипп показал указательным пальцем на письмо, остававшееся в руках Михаила. - Если твоё сознание дремлет, - я сам, за уши поведу тебя туда, где ты должен быть.
В руках священника появились ножницы, с помощью которых он вмиг избавился от своей бороды, срезав её едва ли не под корень.
- Упс, - глухо произнёс Михаил, осознавая, что в очередной раз вляпался в какую-то, возможно не очень хорошую для себя историю. – Зачем-же вы батюшка себя бороды лишили? Нагорит, наверное, теперь. Эх, чудны дела твои, господи и без бутылки я думаю в них не разобраться, - озадаченно произнёс Михаил, чувствуя себя полнейшим идиотом.
Отец Филипп, услышав своего гостя – вмиг достал с полки бутылку, и деловито поставив её вместе со стаканом перед ним – скомандовал: - Пей, если душа того просит.
Конечно, появившаяся на столе бутылка странного напитка с непонятным вкусом дурманила, голову Михаилу, но не более состоявшегося разговора: в нём тоже было нечто пьянящее. Будь Михаил моложе на год, возможно, он, не дослушав подобную ахинею ушёл прочь, но тут он принялся вслушиваться в повествования своего собеседника, словно ребёнок. От всего случившегося – словно тараканы в голове бегали. Иженов признался себе, что после первых выпитых двухсот грамм палючей жидкости, лучше ему не стало. Отец Филипп пить спиртное не стал, занявшись исключительно удалением растительности на своём лице: сначала аккуратно триммером электрической бритвы удалил густые волосы со щёк, затем стал бриться, сосредоточенно глядя в зеркало, совершенно не обращая своего внимания на гостя. Михаилу стало не по себе: без бороды отец Филипп стал похож на майора милиции: решительности и непреклонности в нём было хоть отбавляй. Заглянув в глаза своего духовного наставника – Миша в очередной раз задавался вопросом о его, да и своей вменяемости. Батюшка, ощутив на себе столь пристальный взгляд, оторвался от зеркала, перед которым проводил полнейшее преображение своей внешности и в ответ посмотрел в его глаза с нескрываемым увлечением, после чего успокоил:
- Не бойся брат, это не сон. А если не сон – то и бояться не чего. Всё от тебя зависит.
- Что ты от меня хочешь? Кто ты?
- Очисти мир от скверны безумия. Ты сможешь. Ты – гонец зла.
- Избран? Гонцом? Честь конечно большая, но можно мне самоотвод взять? Спасибо за угощение и все фокусы, но кажется мне пора, - усмехнулся Иженов, поднимаясь с табурета.
- Сиди, - приказал Филипп, в миг нахмурившись. – Что - же, ты делать теперь намереваешься?
Михаил, тупо улыбнувшись, пришёл к мнению, что его товарищ новый, потчующий горячительным напитком, точно умом тронутый. Вот и внезапная смена настроения на лицо: тронулся знать разумом в агитационной борьбе за дело божье.
- Что делать?– Я свой срок отсидел и за грехи свои расплатился. Жить на свободе буду с чистой совестью, последовал незамедлительный ответ.
- Не будет тебе в жизни свободы, пока дело своё не сделаешь и до конца не доведёшь.
- Извините, до чьего конца и кого я должен довести, - попытался огрызнуться Михаил, но Филипп, налив ему полный стакан, лишь предложил: «Ещё выпей».
Пожав плечами и неудовлетворённо помотав головой, Михаил осушил полный стакан самогона с непонятным тягучим свойством и, закусив копчёной колбаской, лежавшей на столе – поинтересовался:
- Как-же вы батюшка без бороды теперь… Придётся другую наклеивать.
- Не придётся: без неё проживу, как ни будь, не пропаду. У нас теперь одна дорога.
- И куда эта дорога ведёт, если конечно не секрет?
- Тебе решать.
- С вами батюшка по дорожке, дальше дурдома не уйти: больно уж тропка тернистая и замысловатая. Как вы говорили? Кажется: «гонец зла»? В психушке такого ещё не видели.
- Именно так и говорил: «гонец зла». Или ты в коленках слаб, со злом биться?
- Отчего же слаб, - лицо Михаила скривила саркастическая ухмылка. – Нужно если злу налупить и прогнать – так сразу-бы мне об этом и сказали. Я давно об этом думал: «Нужно погонять зло». Только вот сомнения берут: сдюжу ли…
- Сдюжишь, не волнуйся. На этой земле только ты и сдюжишь: некому кроме тебя. Ты главное не перебивай: дай мне сказать что-то важное. Ты сейчас словно в лесу незнакомом: не знаешь куда идти, ориентиров не видишь, а лес ой какой тёмный. Как думаешь, почему японцы предлагали выкупить мозг Чикатило и предлагали за это – четыре сотни миллионов долларов?
- Я об этом и не думал. А они что, действительно предлагали?
- Для непосвящённых – это великая тайна. В каждой стране существуют центры изучения аномальных явлений: правительства интересуют вопросы, связанные между собой незримыми нитями тайн - от НЛО, до психиатрии. Однажды учёные заметили любопытный фактор, который давно был на самом виду: самые опасные преступники – не были людьми.
- Вот оно как, - ехидно улыбнулся Иженов. – Не мало я их на зоне повидал. Кто же они, опасные преступники, если не люди?
- Машины для убийства, потерявшие душу. Человечество так долго избавлялось от своих суеверий, что в конечном итоге ему это удалось, но важные знания, которыми оно когда-то обладало: погибло. Отсутствие древних знаний делает человечество беззащитным перед неизвестной опасностью.
- И вы нужно думать – хранителей этих древних знаний.
- Да! Твой ум сохранил свою полную ясность даже после выпитого эликсира.
- Так вы меня одурманить хотели?
- Ты пил не алкоголь, а напиток способствует повышенной концентрации всего организма. Проехали. Это сейчас не важно. Важно тебе понять то, что учёные обнаружили факты, которых просто не могли не заметить: люди, одержимые манией убийства – прекращают быть людьми. На отдельных убийц перестают действовать даже законы физики и физиологии. Чикатило, помимо сорока своих жертв – подал науке повод к размышлению: его кровь и его сперма – были разных резус – факторов (подобные случаи медицине не известны). Ричард Спек – американец, убивший и изнасиловавший 8 девушек за одну ночь – имел лишнюю Y хромосому. Эта хромосома появилась у него не с рождения, а гораздо позднее. Учёными закрытых криминалистических институтов были выявлены преступники, способные к гипнозу. Обострённая интуиция, телекинез и телепатия – нередкий атрибут любого душегуба, убившего хоть одного человека.
- Между убийцами есть хоть что-то общее? – поинтересовался Михаил, пристально глядя на своего лектора.
- Да. Есть одержимость духом зла. Убийцами руководит зло, поэтому они не являются психически больными людьми. Любой убийца, совершивший умышленное и спланированное преступление верит, что может навязать свою волю другим. Мир иллюзий одерживает верх над личностью и порабощает душу. Маньяки обладают феноменальными свойствами
- И вы предлагаете мне сразиться с маньяками? – перебил увлечённого рассказчика Михаил.
- Сразиться с маньяками? Конечно, нет! Я этого не предлагаю. Тебе нужно прогнать зло из порабощённых им душ. Я – жду, когда ты сам это пожелаешь сделать.
- Не боитесь, что долго ждать придётся?
- Не боюсь. Времени у нас слишком мало: ты сам вскоре согласишься, как только до тебя дойдёт вся важность этого вопроса. Хочешь почитать что-то любопытное? – вскинул брови батюшка и бросил на стол подборку документов, подшитую скрепкой. – Здесь справка о твоей смерти в возрасте 4 лет и некоторые утаённые от суда моменты, по которым можно добиться полного твоего оправдания: суд был слишком суров к тебе, второй срок – являлся спланированной провокацией нашего центра.
- Бред, - зло хмыкнул Иженов, хватая папку со стола. Строчки крутились перед взором, но смысл написанного – легко достигал состояния подвыпившего мужчины.
- Так случилось, что в возрасте четырёх лет – ты получил смертельное ранение в область шеи. Твой душевнобольной сосед по коммуналке, словно предчувствуя ту опасность, которую ты будешь представлять для всех одержимых в будущем – убил тебя. То, что тебе всегда говорили о твоём шраме не шее – не правда. Твой шрам являлся следствием удара ножа при падении, но не падением и ранением о край доски колодца. Твоё второе уголовное дело специально было сфабриковано, но ты отсидел срок не напрасно.
- Не напрасно? Но ради чего и кто упрятал меня в тюрьму? – озадаченно посмотрел Михаил на Филиппа, оставаясь совершенно спокойным.
- В тюрьме ты не был заметен для тех, кому ты представлялся опасным: эгрегорам тьмы. Сейчас наступил твой час и тебе нечего бояться: они тебе не страшны. Ты должен остановить катастрофу и обезвредить эгрегоров.
- Может быть, с этого момента стоит чуть подробнее?
- Мы выкупили тебя у смерти и подготовили к войне со злом: твоё сознание не подвластно силам тьмы. На тюремных нарах – ты был незаметен для своих врагов: серое информационное поле, над местами заключения, не несёт другой информации, кроме информации о боли и страдании. Твоя аура распылилась среди тех, кто тянет свой срок в неволе. Зло готовит большой матч, который ты должен выиграть. В случае твоего проигрыша – мир утонет в крови. Будут страдать ни в чём не повинные люди, зло повсеместно пустит корни и плодами его будут – тысячи ужасных палачей с адским огоньком в глазах.
- Озадачил ты меня, боярин. Не знаю, что тебе и сказать, - задумчиво произнёс Михаил, бегло знакомясь с кипой бумаг.
- Завтра в дорогу, нечего попусту говорить, - словно подтверждая правильность своей идеи, отец Филипп уверенно кивнул головой.
- Но как можно было, перерезав мне горло, вернуть меня к жизни, да так удачно, что мать родная ничего об этом не узнала?
- Творить подобные «чудеса» – самое простое из того, что можно себе представить. Когда ты подвергся нападению своего соседа, смерть к тебе пришла мгновенно: твой нежный возраст не давал тебе не одного шанса на выживание при таком серьёзном ранении. На скорой помощи ты был доставлен в дежурную хирургическую больницу, где и был составлено свидетельство о смерти: после того, как к жизни тебя вернул маг нашего ордена – врачам только и пришлось, что переписать историю твоей болезни. С технической точки зрения – дело совсем пустяковое.
- Почему я?
- Любой ребёнок до пяти лет, убитый одержимым и возвращённый к жизни не позднее 12 часов – может быть гонителем зла. Но есть и ещё один не приметный пунктик: твой отец должен быть непрямым потомком гонителя.
- И много этих… Гонителей? На сегодняшний день?
- Ты единственный. Если считаешь, что отследить смерть ребёнка от рук одержимого безумием и злом не позднее, а затем в течение 12 часов с момента убийства оживить его – просто, то ты не прав.
- А как вам удалось узнать, что я приду к вам?
- Мы можем видеть твоё будущее.
- Если так, то, наверное, скажешь мне: я выиграю схватку, на которую ты меня толкаешь?
- Да. В этом я уверен, хотя точно тебе этого сказать не могу.
- Война с безумием. Никогда не думал, что стану этим заниматься.
- И слава богу! Ели-бы ты об этом думал – тебя непременно нашли твои враги: ты и так испускал заметную им ауру.
- Почему-то вдруг вспомнились слова: вглядываясь в бездну – не забывай, что и бездна смотрит на тебя.
- На тебя будет смотреть жуткое болото, всю грязь и скверну которого ты не можешь увидеть даже в страшном сне. Ты не должен дать ему расползтись: оно может убить тебя и тогда миллионы не повинных людей и утонут в безумии и крови. Ты согласен выполнить эту миссию добровольно?
Глаза отца Филиппа смотрели на избранника небес сурово и непреклонно.