В квартире такая тишина, что слышно как на чердаке воркуют или ругаются голуби. Только ходики, Невидимка тут как тут, щелкая секундами, мечутся взглядом по пустой, неприбранной кухне, да еще скрипят половицы. Даниловна ходит, вернее, слоняется, по двум крохотным комнатам, не зная, куда себя деть. Утром она сварила картофельный суп, но есть не хотелось. Она слушала радио и смотрела в окно. Скоро и это наскучило. За окном с ночи не переставая, плавал туман, на деревьях каплями висела морось. По радио, то передавали новости, в которых она по своему старческому недомыслию, мало что понимала, то пели веселые песни. А настроение у Даниловны совсем не веселое. Она выключила радио и решила сходить к соседке. На лестничной площадке рыжий котина с нахальным прищуром зеленых глаз, взглянул на нее, хотел, было подняться, но передумал и презрительно отвернулся.
- Нету ее - подумала Даниловна, но на всякий случай ткнулась в запертую дверь.
Она вернулась к себе, налила все-таки в тарелку супа, но похлебала совсем немного. Пососав коричневую корочку хлеба, Даниловна опять пошла, бродить по квартире, пугаясь ее разбитости и какой-то брошенности. Вот она остановилась у стены и долго смотрела на черную, в палец толщиной, трещину лопнувших, желтых когда-то, а теперь просто блеклых, обоев.
Дом был старый, двухэтажный всего на восемь квартир. Несколько таких домов жались друг к другу в мокрой и стылой осенней степи. А всего ничего, за дорогой, прятали в туман свои высотные этажи красивые дома нового города. Но в этом городе была совсем другая, далекая жизнь. Даниловна ходила туда в магазины, и всегда внутри ее что-то испуганно сжималось, едва она переходила дорогу и попадала в шумные, торопливые улицы. И только возвращаясь в поселок, с его высиженными до блеска лавочками у подъездов, Даниловна отходила душой. Поселок назывался Деревянным, и дома в нем были когда-то добротные, деревянные. Когда это было.
Город только начинал строиться и здесь, в поселке, жили первые строители, И молодая Даниловна жила тут с мужем и дочкой Варенькой. Она со смаком вбивала каблуки лакированных туфель в новые крашенные доски пола, отплясывая на новоселье. Квартиру по тем временам им дали шикарную – две маленькие комнаты, коридор, кухня, да еще и кладовка. Правда, вода и прочие удобства были на улице, но многие жили вообще в палатках. Когда это было.
Город рос, поселок старился. Дома обложили кирпичом, провели газ и о поселке забыли.
Даниловна смотрела и смотрела на трещину. Сколько раз она пыталась заклеить ее, но трещина появлялась снова и снова. Старый Митрохин тоже приходил смотреть, дымя самосадом и грязня кирзачами по полу. Он чесал грудь, забравшись рукою за пазуху, потом долго лазал на чердаке, что-то мерил отвесом.
-Качается дом, - заключил он, слезая с чердака и стряхивая с шапки пыль и паутину.
-Откуда ветер подует, туды дом и клониться.
- Так может и совсем завалится,- думала Даниловна.
Молодежь правдами и неправдами уезжала в новые микрорайоны, старики доживали свое вместе с поселком. Вот и дочка ее, Варенька, получили с мужем недавно новую квартиру в большом доме. Вчера, вечером, вошли они к ней с улицы молодые, распахнутые, веселые, и теплой волной обдало сердце - подняла таки дочку. Одна подняла. Вареньке было три года, когда муж ушел, ушел и канул. Когда это было.
А на фотографии все молодой. Обнял Даниловну за плечи и улыбается. По углу, наискосок, надпись – Любимой Оленьке от мужа на вечную память о нашей любви.
Варя вчера, как приехали, так и замолотила скороговоркой с порога:
- Мам, дай нам кой чего из посуды, сама понимаешь надо обживаться, а у нас на все пока денег не хватает. Ладно, мам.
Даниловна молча кивала и улыбалась, – какая у нее дочка, взрослая, да красивая. И муж – мужчина видный, высокий.
Даниловна велела им снять ковер со стены – мне он зачем, а вам пригодиться, книги и безделушки сложили в здоровенную сумку. Даниловна сама все складывала, оглаживая то будильник, то вазу влажной тряпкой.
-Варенька, вы шифоньер может, тоже возьмете. У меня в нем вещей почти нет.
Варенька поцеловала Даниловну в щеку.
- А Валера мне потом вешалку купит. А пока на дверь гвоздики прибьет. Да Валер?
-Угу,- подтвердил Валера, зажав в зубах середину покрывала, сворачивая его вдвое.
Дорожку Варенька не взяла, сказала, что они еще полы у себя красить будут. Даниловна свернула дорожку в рулон, чтоб не пылилась, и она сиротливо лежала в углу коридора. Из посуды взяли кое-что, Даниловна оставила себе самое необходимое.
Молодые, счастливые, нагруженные приданым, они ушли в морозную свежесть.
А Даниловна все стояла и смотрела на трещину, трогая ее пальцем. На глаза навернулись слезы, которые никак не могли скатиться на щеки. Может быть, она плакала от счастья и радости за свою дочку, может быть еще от чего-то, может быть, вспомнила свою молодость, когда была такой же счастливой, как ее Варенька.
Когда это было.