Национальный характер

Сергей Плотников
Есть в нашем национальном характере одна черта, которая отличает нас от всех других народов. Это страсть к эксперименту и изобретательству. Причем объектом эксперимента может быть все что угодно, вплоть до самого экспериментатора. Помните как Архимед из ванны голым выскочил? Так вот, я думаю, что Архимед тоже русским был. Почему? Да у нас Митька Рябой тоже однажды из бани голышом с криком от радости вылетел - Архимед наш деревенский. Придумал, как радиатор своего «Белоруса» в самогонный аппарат переделать.
Представь себе: ты работаешь, план, значит, выгоняешь, а в это время в радиаторе у тебя пар оседает, трактор, как вполне интеллигентная сельскохозяйственная техническая скотина, в расширительный бачок чистый шестидесятиградусный самогон выгоняет. Остановился ты передохнуть, сцедил с бачка стаканчик - залил в организм. Бражки трактору в систему охлаждения долил и дальше поехал.

Судить его за это хотели. Ага, за покушение. Ну как на кого? На председателя, конечно. Он как раз рядом стоял, когда Митькин «Белорус» взорвался. Чисто ядерная бомба. Даже воронка осталась. Сам-то Митька хоть бы хны - третью смену пахал, потому что из-за руля вылезти не мог, не то что на ногах стоять - перебрал охладителя. Волей-неволей пришлось работать. А председатель у нас человек нервический, он Афган прошел, и ко всяким взрывам очень, значит, неравнодушен. Как рвануло, оглянуться не успели, председатель штопором в землю ввинтился, одни пятки наружу торчат. Думал противотанковым по трактору вдарили. А потом наружу выглянул - стоит над ним Митька. Качается - что твоя рябина тонкая. В руках баранка - все что от трактора осталось. И радиацией конечно пахнет на месте взрыва. Ну сивухой то бишь. Как смекнул председатель это дело, взъярился - ужас. А он у нас человек нервический, Афган прошел. Митька хоть в Афгане не был, но потом мужикам рассказывал, когда примочки на глаз ставил, что за эти полчаса, не то что в Афгане, словно в Хирасиме с Нагасакой вместе взятых побывал. От этого у него на долгое время творческий кризис приключился - водку пил только заводскую, а изобретать - ни-ни! Целых два месяца держался - председателю слово дал. Потом не выдержал: новый трактор получил. Стал на нем автопилот сооружать, чтобы когда пьяный пашешь, по прямой ездить, а не по синусоиде.

Кроме Митьки есть у нас в деревне еще один изобретатель. Зовут его Ким. Ким вообще-то значит коммунистический интернационал молодежи. Только Киму на этот самый молодежный интернационал очень даже наплевать. Его так родители назвали, а сам он, что такое интернационал, довольно плохо представляет. Вроде песня такая есть, а кто ее поет, коммунисты, или всякие другие, от этого Киму ни жарко ни холодно, пусть поют, лишь бы ему жить не мешали. Фамилии его никто на деревне не помнит, а зовут его все по прозвищу - Копченый. Он и в самом деле копченый. Прошу запомнить, не грязный, а копченый. Это большая разница. От копченого и пахнет не так как от грязного, а как от копченого. Достиг этого состояния Ким путем долгого проживания в забайкальских лесах, вдали от цивилизации. В деревню он приходит только за хлебом и за водкой. Даже избы у него нету. Живет по зимовьям. Но экспериментаторскую жилку русского изобретателя Копченый даже в лесу сохранил.

Просыпается как-то Ким у себя на зимовье аккурат первого января. А что перед 1 января бывает? Правильно - 31 декабря, то бишь канун Нового Года. Первоянварские симптомы знаете? Ну как не знаете?! Давайте по порядку: во-первых, сухость во рту, будто ты всю ночь жженую паклю жевал; во-вторых, головная боль, словно накануне по ошибке вместо шапки-ушанки с размаху медный таз на голову надел; в третьих, вялое головокружение на фоне общей ослабленности организма и не совсем обоснованное чувство вины перед всем человечеством. Примерно такую гамму чувств испытывает человек 1 января.

Хватается Ким за больную голову и вдруг вспоминает, что вчера, занесла его нелегкая с верным другом Кандыбой в клуб на молодежную дискотеку. И что там Ким вроде бы брейк на спине танцевал: бес попутал - Сашка Рыжий, шестнадцатилетний сорванец, двоюродный племянник, выпендривался перед девчонками, и Кима, пятидесятилетнего хрыча тоже заколодило, решил молодость вспомнить.

Поохал Копченый, ну да Бог с ней, с дискотекой. Тяжело Киму - ночь-то нелегкая выдалась. Сколько они тогда с Кандыбой перевернули, как упомнишь; куда Кандыба девался неизвестно; а каким макаром Ким наутро на зимовье за двадцать километров от деревни очутился - так это совсем загадка!

Болеет Ким. Жажда его мучает - дело житейское, и выход вполне ясен, только нет никакой возможности помочь страждущему организму - до деревни далеко. И продукта драгоценного, который бы хоть граммулечку алкоголя в себе содержал, чтобы залить честь по чести в похмельный организм, в наличии - увы! - не имеется.

Есть правда полуфабрикат – сахар и дрожжи. Можно бы брагу поставить, да только времени ждать, пока божественный напиток настоится, увы нету. Не может Ким выйти за временные рамки и подождать дней пять-шесть. Хоть ты его убей - не может!

Пришлось эксперимент ставить. Долго Ким думал. И химический анализ проводил и физический, а потом махнул на все рукой: будь, что будет! Составил одним махом знакомую пропорцию, которую и ночью его разбуди, без запинки скажет. Размешал субстанцию, и - бах, внутрь принял. Лег на нары и ждет, когда же она, напиток, то есть, в нем бродить начнет. Недолго ждать пришлось.

Встретил я на неделе: идет, руками штаны расстегнутые поддерживает, чтобы, значит, не спадали. Зачем лишний раз застегивать, время тратить. Время в такие моменты ой как дорого бывает! А лицо такое светлое-светлое...

- Что, - говорю, - с тобою, Ким, приключилось?

- Так ведь пост нынче, - отвечает, - ничего кроме воды до первой звезды вкушать нельзя...