А хлебный все-таки закрыли, думал Юрий Борисович, пробегая по противоположной стороне улицы мимо демонтированных витрин. Закрыли. Будет теперь тут, стало быть, банк. Или этот – как там Олежек говорит? – ипотечный центр. Слово-то какое! Сходи-ка дорогая в ипотечный центр, купи пачку муки. Тьфу! Юрий Борисович свернул с улицы, привычно задержал дыхание и, миновав темную, испохабленную несколькими поколениями арку, побежал по неухоженному затененному дворику "колодца".
Закрыли, значит. Ну и хрен с ними! Не будут больше хлеб черствый продавать. Главное в глаза смотрит и говорит что свежий! А?! Правильно! Туда им и дорога! Раньше ведь лежали на прилавке ложки специальные, навроде обувных рожков, чтобы покупатель сам мог хлеб на предмет свежести попробовать. А потом взяли моду – ты у нее спрашивай, а она тебе врать будет! Юрий Борисович перепрыгнул через бетонный кругляшок канализационного люка и, оставив позади другую арку, очутился в своем дворе.
Закрыли и ладно. Рынок все-таки. Центры ипотечные нужны, а магазины хлебные – нет. Да и чего там? Супермаркет же есть. Удобно и недалеко. И булка, опять же, каждая в кулечке. Хотя вот пряников с повидлом там таких не бывает. И откуда они брались в том хлебном? Батоны, главное, черствые, а пряники – как с противня всегда.
Надрывный вой бензопилы Юрий Борисович услышал еще около арки, и чем ближе подбегал он к подъезду, тем громче делался этот вой, и тем хуже становились предчувствия. Да и не предчувствия это уже были, а уверенность, от которой катившейся по всему телу пот враз сделался отвратительно холодным и совершенно нездоровым.
У подъезда, упершись четырьмя короткими столбиками-ножками в асфальт, стояла могучая машина-вышка с загадочными цифрами и буквами на ярко-желтой, воздетой к небу, стреле. На конце стрелы, большей частью скрытым листвой роскошного тополя, виднелась люлька с двумя мужчинами, которые, опасно перегнувшись через край, срезали бензопилой огромную ветку, приютившего их в своей кроне, дерева. В некотором отдалении от машины расположилось несколько разнополых людей в спецовках. "Зеленстрой" – прочитал на спине одного из них Юрий Борисович. Он уже перешел на шаг и теперь медленно двигался к машине. Связные мысли покинули его голову и только три слова, ухая, отдавались в висках. Вот значит как?! Вот значит как!
– Эй, дед, ты куда?! – окликнул его молодой парень в спецовке, и, подойдя поближе, преградил дорогу, – Не видишь что ли – дерево валим.
– Зачем? – с тихой угрозой спросил Юрий Борисович.
– Жильцам мешает, – объяснил парень, – Ты из этого подъезда, что ли? Ну погоди пару минут сейчас ветку ту снимем – и проскочишь.
– А вы жильцов вообще спрашивали: мешает им или нет? – все с той же угрозой спросил Юрий Борисович, – Или, может, ты сам гаденыш, это дерево сажал, чтобы сейчас его тут "валить".
– Ты че, дед, обалдел? – удивился парень, – Обзывается, – шутливо пожаловался он подошедшей дородной женщине.
– Да тем, кто такие деревья сажает – вообще яйца отрывать надо! – весело высказалась та, – Пользы никакой – пух да и только.
– Цветение длится всего две недели в году, – с презрением произнес Юрий Борисович, – Тень же защищает от солнца все лето. А конкретно это дерево посадили я и мой сын.
– Ну вам, дедушка, ничего отрывать не станем, – засмеялась женщина, – А на сына нужно поглядеть!
Юрий Борисович побледнел и подтянулся.
– Мой сын умер, – отчеканил он, чувствуя разливающуюся по телу мелкую дрожь.
Женщина перестала смеяться и ткнула кулаком в бок лыбящегося парня.
– Извините, дедушка, – сказала она, – Сейчас ветку отпилят, и вы сможете пройти.
Юрий Борисович сделал резкий шаг вбок, пытаясь обойти парня.
– Да куда ты, дед?! – разозлился тот и снова заступил дорогу, – Зашибет нафиг, а нам потом отвечать!
– Уйди с дороги, гаденыш, – процедил Юрий Борисович. Он уже чувствовал, что дрожь его прошла, и тело успокоилось в упругой готовности.
– Слышь дед, это уже не смешно, – со злостью сказал парень и, вытянув вперед руку, легонько толкнул старика в грудь.
Юрий Борисович неуловимым движением перехватил руку парня и, сделав шаг вперед, четким рывком выкрутил ее до нужного предела. Так как учили. Парень взвыл и согнулся пополам. Юрий Борисович нанес ему удар ногой в подколенную впадину, и парень опустился на колени. Все было в точности как на тренировках. Осталось только отпустить руку противника и обездвижить его ударом в затылок.
– А, – бессмысленно открыла рот женщина, глядя на застывшего на земле парня, – Митрич! – завопила она. – Димку убили! Дед ты что, сбрендил?!
Но Юрий Борисович не слушал ее. Энергичными шагами он двинулся к машине, а навстречу ему шел еще один мужик в спецовке. Словно футбольный вратарь, готовящийся отбить удар, мужик развел в стороны согнутые в локтях руки, сжав пальцы левой во внушительный кулак. Левша, машинально отметил Юрий Борисович. Когда мужик сделал хватательное движение правой рукой, Юрий Борисович легко увернулся, затем присел, пропуская удар левой над головой и, стремительно распрямляясь, резко ткнул противника в солнечное сплетение. Смотреть как тот, согнувшись пополам, будет жадно хватать воздух, Юрий Борисович не стал. Он подошел к машине и, задрав голову вверх, с яростью прокричал:
– Так, а ну прекратили там!
– Да пошел ты нах... – ответили ему сверху.
Юрий Борисович обошел машину кругом и, обнаружив пульт управления стрелой, нажал наугад какую-то кнопку. Ожили мощные моторы, и стрела стала медленно распрямляться, вдвигая люльку все дальше в крону.
– Твою мать! Митрич, куда ты смотришь?! – заорали наверху, и отвратительный вой бензопилы прекратился.
Юрий Борисович отпустил кнопку, и стрела остановилась. В этот момент кто-то сильно ударил его по спине и, вцепившись в плечо, попытался оттащить от машины. Юрий Борисович развернулся, быстрым движением схватил атаковавшую его бабу за волосы и, запрокинув ей голову, прошипел в лицо:
– Не лезь, дрянь! – Он хотел оттолкнуть ее прочь, но почувствовал, что неожиданная слабость стала заполнять его изнутри. Какими-то отвратительными толчками слабость эта, распространялась от сердца по всему телу. Юрий Борисович отпустил женщину, тяжело оперся о борт машины и стал медленно сползать на землю.
***
Ай, да дед! с веселым изумлением думал Виталий, наблюдая из машины суету возле вышки. Это вам не каратэ какое-нибудь! Это мы с вами сейчас могли наблюдать уже почти забытое советское боевое искусство самбо! И не кастрированный его спортивный вариант, а самый, что ни на есть полный, боевой! Мент он бывший, что ли? Голову даю на отсечение – если бы деда не скрутило, он бы всех их тут положил! А так...
Виталий с легким сожалением наблюдал, как боевитого старика забирала "скорая".
- Герои, - с отвращением сказал врач работникам «Зеленстроя», - Уложили старика!
- Это кто еще кого тут уложил, - проворчал мужик, которого называли Митричем. О том, что он ударил ногой потерявшего сознание деда, он, естественно, не сказал.
Врач сплюнул, залез в машину и та, рассекая воздух сиреной, вылетела со двора. Скорей от скуки, нежели по необходимости Виталий сфотографировал ее номер. С той же аккуратностью, с которой до этого он фотографировал драку, а до нее – всех сотрудников «Зеленстроя». Все это вряд ли могло пригодиться, но вносило некоторое разнообразие в его третий рабочий день по новой «цели». Впрочем, дед к «цели» имел отношение непосредственное – он жил над ней. Над ним. Они еще остались, эти старики в домах ставших элитными из-за своей территориальной принадлежности к центру города. С каждым годом их становилось все меньше и меньше, но они еще были. А под ними, над ними, слева от них, справа от них, скупали, ремонтировали, объединяли квартиры молодые - в крайнем случае, средних лет - энергичные предприниматели, юристы, экономисты и прочие ребята, жаждущие жить комфортно, парковать машины под окнами и не желающие видеть этих едва ходящих напоминаний всех их ждущего финала.
Не всех, поправил себя Виталий. Вот господин Кулешов до старости не доживет. Или грош цена мне как профессионалу.
Делать было решительно нечего – раньше пяти «цель» не появится, но правила есть правила и раз уж их неукоснительное выполнение дает результат – совершенно не к чему их нарушать. Чтобы развлечься, Виталий решил «пробить» деда – не зря же он регулярно выкладывал кучу денег за «свежие» диски из налоговой и прочих полезных организаций. Виталий достал ноутбук и пока загружалась операционная система прикидывал какой номер у дедовой квартиры. Начал он с поиска по базе абонентов. Так он узнал, что деда зовут Юрий Борисович Стрежин, и что задолженности по оплате телефона у него нет. Виталий ввел полученные ФИО в базу налоговой и уважительно присвистнул. «Внештатный консультант МВД» - звучало солидно, но сумма доходов была смешной. В пенсионном фонде что ли покопаться? - прикинул Виталий. База данных пенсионного фонда была создана по совершенно непонятным критериям удобства. Виталий потратил несколько часов, дважды прервавшись на свою «сидячую зарядку», пока нашел информацию по деду. И тут можно было свистеть еще более уважительно. Тридцать семь лет стажа! И где! В Комитете Государственной Безопасности! Ай, да ай!
Виталий откинул до предела водительское кресло и, выбравшись из-за руля, сделал несколько упражнений для ног. Каков, однако, дедушка, думал он. Эти ребята еще радоваться должны, что инвалидами не остались. Что могут вон еще веточки пилить, да деревья валять.
Дед Виталию нравился. Судя по наблюдениям неполных трех суток, распорядок дня Юрия Борисовича выглядел следующим образом. Шесть ноль-ноль - зарядка на балконе («цель» еще дрыхнет, охрана не приехала). Шесть тридцать – обливание на балконе (видимо, он становится ногами в тазик, так как вода с балкона не проливается). Шесть сорок пять – начало пробежки (подъезжает охрана, на случай раннего выезда). Семь тридцать – окончание пробежки (охрана уже закидала бычками и заплевала все пространство вокруг машины). Далее – неизвестно (в девять торжественный выход «цели», преисполненный значимости охранник заходит в подъезд и вскоре оттуда появляется г-н Кулешов, охранник за ним; второй в этот момент предупредительно открывает дверцу; отъезд). Около десяти дед со своим друганом выходил играть в шахматы на лавочке. Под давешним тополем. Виталию очень не понравилось, какие при этом взгляды время от времени бросал дед на его – Виталия – так удачно и незаметно припаркованную «тройку» (в первый день) и «девятку» (во второй). В час дед и его друган шли по домам – видимо питаться и отдыхать. Появлялись они снова часа в четыре и вместе топали на бульвар – наверняка к другим таким же старичкам любителям шахмат. Возвращались уже в сумерках. А за время их отсутствия г-на Кулешова успевал посетить его своеобычный гость – подтянутый молодой человек в неприметном серо-зеленом "рено".
Сегодня старички не поиграют, подумал Виталий. Интересно, обули бы они меня или нет? Там у них, кажется, преинтересная «испанская партия». Два дня разыгрывают. И ходы пишут. Любопытно.
Виталий сел в пассажирское кресло, снова взял ноутбук и принялся «листать» энциклопедию миттельшпиля, изучая различные варианты "испанки".
***
Г-н Кулешов прибыл, как и ожидалось, около пяти. Оставшиеся после отъезда вышки работники "Зеленстроя", теснимые бдительной охраной, принялись что-то оживленно объяснять г-ну Кулешову, поминутно показывая на огромный пень – единственное напоминание о могучем тополе, ветки и ствол которого уже распили и вывезли. Не хотят корчевать, сообразил Виталий. Еще бы! Такая громадина – там рыть и рыть. А потом еще и корни подрубать.
Однако Кулешов был непреклонен. Из-за спин охранников он что-то экспрессивно втолковывал работникам, тыча толстенькой ручонкой все в тот же пень.
Видать стоянку для своей машины хочет сделать, рассудил Виталий. Чтобы аккурат под окнами была. Разумно. А, все-таки, какие лохи, подумал он об охране. Был бы я отморозком-беспредельшиком – сейчас бы подъехал и положил их всех из "калаша". Жаль только, что с ними того козла нет, который деда ударил. Ну да всему свое время.
***
– Борисыч, я тебе кефира принес!
– Спасибо, Олежек, кинь там на тумбочку.
– Что это ты, Борисыч такой скучный? Врач сказал – ничего страшного.
– Ему оно, конечно, виднее.
– А то! Наши тебе привет передают. Говорят: без гроссмейстера игра не та.
– Спасибо, Олежек.
– Да и мы с тобой партейку не закончили.
– Да-да...
– Борисыч!
– Да нормально все, нормально.
– А чего тогда молчишь?
– Разве молчу? Ты мне скажи – что там вместо хлебного нашего будет?
– А ты не знаешь?!
– Центр, этот, что ли... как его?.. Ипотечный.
– Э, да ни черта ты не знаешь! Какой еще центр?! Зал игровых автоматов там будет.
– Да? Ну и ладно.
– Борисыч...
– Чего?
– Дерево-то ваше с Алешкой, того... Спилили.
– Ну и ладно.
– Это сосед твой снизу. У которого зеркальные потолки и держиморды две.
– Ладно, ладно...
– Хотел я ему сказать: постеснялся бы, сам пацанов к себе водишь, а командуешь тут как...
– Ладно, Олежек, брось...
– Борисыч!..
– Нормально все. Нормально.
***
Юрий Борисович еще раз внимательно осмотрел картонный параллелепипед кефирной упаковки.
"Открывать здесь"! – с раздражением, прочел он. А где "здесь"?! Вот любит Олежек эти новомодные хреновины. Неужели трудно было нормального кефира принести?!
Юрий Борисович потянул за картонный уголок и тот, отделившись одним краем от пакета, открыл две одинаковые надписи "Нажать тут".
Теперь нажать! с раздражением подумал Юрий Борисович. Причем "тут" и "тут". Он вздохнул и посмотрел в окно. В окне виднелся кусочек неба, кусочек клена и котельная целиком. Ладно, нажмем. И "тут" и "тут". Совершенно не сопротивляясь яростному натиску, пакет принялся отвратительно менять свою форму. Под картоном явственно пальпировалась густая жидкость, однако ничего в положении Юрия Борисовича желающего, но не могущего пить кефир не менялось.
А хрен с ним! решил Юрий Борисович и отложил пачку. Нервы дороже кефира, а нервы...
В дверь палаты деликатно постучали, и тут же, перечеркивая эту дань традициям вежливости, не дав Юрию Борисовичу выразить свое отношение к чьему-то желанию войти – тут же дверь распахнулась, и на пороге появился г-н Кулешов. Дверной проем не мог вместить его охрану, но она угадывалась, где-то там позади жирненького задка своего господина, где-то в коридоре – потому как какая опасность могла исходить из одноместной палаты, одинокого пенсионера?
– Вы позволите, Юрий Борисович? – улыбаясь, спросил г-н Кулешов и вошел в палату, – Здравствуйте! Как ваше самочувствие? – он говорил с напором искренней доброжелательности, совершенно не сомневаясь в ответной благодарности собеседника за эту его доброжелательность.
Юрий Борисович смерил своего посетителя тяжелым взглядом, с мрачным удовлетворением отметил, что тот закрыл за собой дверь, оставив охрану снаружи, и только тогда неохотно ответил:
– Врач сказал – ничего страшного.
– Вот и чудесно! А то мне рассказали о каком-то чудовищном конфликте у подъезда! Я, конечно же, приму меры к рабочим, оскорбившим вас, но главное – чтобы вы чувствовали себя хорошо. Я тут принес вам кое-что, чтобы ускорить выздоровление.
– Меры нужно принимать не к работникам, – сказал Юрий Борисович, с неприязнью наблюдая, как незваный гость выкладывает на тумбочку пакет сока, связку бананов и упаковку кефира – такую же, как принес Олежек.
– А к кому же? – рассеянно спросил г-н Кулешов, ища, куда бы приткнуть бутылку минеральной воды.
– Меры нужно принимать к новоявленным хамам, считающим будто они могут навязывать свои желания всем вокруг.
– Так, – г-н Кулешов поставил бутылку рядом с тумбочкой и сел на стул для посетителей. – Я вижу, вы полагаете, что между нами возник некий конфликт – так я вас уверяю, что это не так.
– Действительно – какой конфликт? – язвительно отозвался Юрий Борисович. – Уж ежели я пережил ваш ремонт, то мне теперь ничего и не страшно.
Г-н Кулешов вздохнул, исполнил своими толстенькими пальчиками беззвучную фортепианную импровизацию на мясистых своих коленках и закинул ногу за ногу.
– Ну вы же должны понимать, – сказал он, смешивая примирительные интонации с доброжелательными, – Как сложно вести ремонтно-строительные работы в наших условиях.
– А как же! – кивнул Юрий Борисович. – Особенно, если потолки зеркальные вешать!
Г-н Кулешов снова вздохнул, взял несколько изящных аккордов на своей правой коленке и, ловко заменив примирительную интонацию интонацией легкого недоумения, заметил:
– Мне казалось, что поднятый вами сейчас вопрос мы уже урегулировали. Я же здесь сейчас по другому делу.
– Ну выкладывай свое дело.
Г-н Кулешов несколько вытянулся лицом.
– Юрий Борисович, мне не нравится ваш тон! – сказал он, подпустив немного раздражения в свой.
– А мне не нравится, когда кто-то по своей прихоти уничтожает то, что без него прекрасно тридцать лет росло и никому ничем не мешало!
– Так!
Г-н Кулешов сыграл на коленке несколько акробатических гамм и, видимо, оставшись недовольным неслышным другим, но очевидным ему звучанием, переменил инструмент, расположив теперь левую коленку поверх правой.
– Мешало, Юрий Борисович, мешало, – сказал он и наклонил голову набок, словно прислушиваясь к звукам, извлекаемым им из левой коленки легкими нажатиями пальцев.
– Кому же это. Тебе?
– Представьте себе не только мне. Многим жильцам. Просто вы об этом ничего не знали.
– Так уж и не знал?!
– Не знали. Ваш былой авторитет не позволял вашим соседям высказать вслух свои претензии по этому поводу.
– А твой авторитет, значит, помог им тебе же все и высказать?
– Зачем же мне? Было, между прочим, письмо от жильцов в санэпидемстанцию с просьбой ликвидировать источник мощнейшего аллергена, каковым является тополиный пух.
– Источник, значит, – зло сказал Юрий Борисович, – А раз источник – значит рубить!
– Именно так, – кивнул г-н Кулешов. – Ликвидировать.
– А заместо него что же? Заместо этого, между прочим, источника тени что? Заместо этого поглотителя разного дерьма из воздуха что?
На каждое "заместо" рассерженного старика г-н Кулешов кивал головой и брал очередной, уверенный аккорд на левой коленке. Когда Юрий Борисович исчерпал все свои "заместо", г-н Кулешов спокойно ответил:
– По решению предприятия, на балансе которого числится дом, в интересах нужд жильцов, на месте ликвидированного дерева будет сооружена парковка для легкового автомобиля.
– Правда? Уж не для Олежкиного ли "запора"? – язвительно спросил Юрий Борисович.
– Это вопрос регулируемый.
– Знаем мы, в какую сторону он регулируемый! – со злостью сказа Юрий Борисович. – Ежели ты, гаденыш, думаешь, что будешь там свой броненосец ставить, то ты глубоко ошибаешься!
Г-н Кулешов заметно побледнел, прекратил свои музыкальные упражнения и немного откинулся на стуле.
– Пора бы вам, Юрий Борисович, понять вот что, – без всякой уже доброжелательности сказал он, – Время тоталитарного беззакония, когда вы и вам подобные кровопийцы из КГБ (а вы думали я не знаю, где вы работали?) творили, что хотели – безвозвратно прошло. Если теперь и есть диктатура, то это диктатура закона и только его. Если я делал ремонт, то я строго соблюдал все необходимые нормы. Если я инициировал снос, поганенького деревца, то будьте уверены – все было сделано абсолютно законно, с соблюдением всех формальностей.
– А если я тридцать лет назад посадил дерево – это, по-твоему, тоталитарное беззаконие?!
– Не это, Юрий Борисович, не это. А то, что плевать вам было при этом на интересы других жильцов – вот хотелось вам дерево и все. Что вам было с того, что оно кому-то солнечный свет закрывало или что у кого-то аллергия на пух – вам было все равно. И попробуй кто вам возрази! Орлу из КГБ!
– Не ври! – крикнул Юрий Борисович, – Я лично обошел жильцов и спросил, не возражает ли кто!
– Ну и что? Кто вам мог возразить?
Юрий Борисович почувствовал себя совершенно обессиленным. Что же это? думал он. Где уважение? К возрасту. Хотя бы к возрасту.
– Я понимаю, что вы расстроены, – успокоительно сказал Кулешов, однако иронии негде было спрятаться в его интонационной лжи, – Но вы должны понимать, что времена меняются и люди меняются...
– О да! – с жаром согласился Юрий Борисович. – Я вижу, как они меняются! Мой сын в твоем возрасте погиб защищая честь родины, а ты – отрастил себе брюхо, распродавая за бесценок ее богатства!
– Извините, но то, что ваш сын погиб, помогая реализовывать имперские амбиции умирающего государства (видите, я и это знаю!) решительно ничего в нынешней ситуации не меняет.
Юрий Борисович почувствовал знакомую дрожь, разливающуюся по телу. Это же просто, подумал он. Достаточно попасть вон в ту точку. Даже если я не попаду с первого раза – у меня будет вторая попытка, такой уж он толстый и медлительный. А потом можно заняться и охраной. Хотя, что они? Они и не причем.
Но в этот момент его посетитель взял финальный аккорд на своих коленях, решительно поднялся и направился к двери.
– До свидания, Юрий Борисович, – сказал г-н Кулешов, открыв дверь, – Поправляйтесь! – он вышел в коридор и плотно затворил за собой дверь.
***
...Нервы. Юрий Борисович нервничал. Это случалось с ним не часто. Он мог злиться, ругаться, но чтобы нервничать... Юрий Борисович чувствовал, что проиграл. Это тоже случалось с ним не часто. Проиграл, без малейшей надежды на реванш. Проиграл сопляку, которому проигрывать было стыдно и глупо. Проиграл в главном: его воля, двигавшая всеми его поступками, встретилась с прихотью денежного мешка и была не сломлена – нет! – была проигнорирована. Это унижало его. И он нервничал. Вся его жизнь в данный момент ему виделась чередой горьких разочарований. Построить дом, вырастить сына, посадить дерево. Что же случилось? Он построил дом. Пусть не сам, пусть в составе комсомольского отряда, помогавшего братской республике. Но что это был за дом! Добротный, нужный! И чья вина, что борьба за независимость недавних братьев началась с разрушения именно этого дома. Чья? Он вырастил сына. Прекрасного человека, офицера. И проклятая война отобрала его. Что ему оставалось? Неужели только дерево? То самое, посаженное вместе с сыном? Дерева больше нет. Зато есть толстый, довольный собой молодой человек, который откровенно глумиться над ним – над ним! – построившим дом, вырастившим сына и посадившим дерево!
– Здравствуйте! – в палату зашла миловидная медсестра. – Как ваше самочувствие? Вам ничего не нужно?
Вот, подумал Юрий Борисович, какая милая жена была бы для Лешки. А что теперь? Теперь мне смотреть в окно и видеть там чужую машину?
– Я тут это, – горестно сказал Юрий Борисович. – Не могу кефир открыть. Совсем, видно, из ума выжил.
– Ой, да не берите в голову! – весело посоветовала сестра и ловко открыла стоявшую на тумбочке пачку кефира. – Сейчас такие упаковки я и сама не всегда могу открыть.
Юрий Борисович расстроено потер переносицу.
– Дочка, прости ради Бога, но ты мне этот кефир открой, – и он протянул пачку, лежавшую на кровати.
– Да он такой же!
– Ну, пожалуйста.
– Как скажете дедушка. А не пропадет тот, что я открыла?
– Да пусть пропадает! Ты, кстати, дочка, бананы любишь?
Когда сестра ушла, Юрий Борисович попытался вернуться к своим мрачным мыслям. Но мрака в них уже не было. Мысли его приняли четкие очертания плана. Плана по возвращению уважения к себе. Хотя бы в своих глазах.
***
Виталий планировать не любил, да и не умел. Своими поступками он привык создавать определенную событийную среду, в которой дальнейшие его действия могли бы привести к желаемому результату. Главное же было неукоснительно следовать раз и навсегда выработанным правилам. Разбирая электронную корреспонденцию, Виталий неожиданно подумал: а не закончить ли ему с "целью" завтра? Специальное же правило гласило, что раз так подумал – значит так и нужно сделать. Он тут же собрал все необходимое и разложил по мягким черным сумочкам. Между возвращением домой г-на Кулешова и визитом к нему молодого человека в серо-зеленом "рено" пройдет час. Это не волновало Виталия. На месте он будет до приезда "цели". Этого требовало другое правило. И еще одно правило настоятельно рекомендовало в канун операции хорошенечко выспаться. Здесь-то и возникли неожиданные проблемы.
Виталий два дня штудировал теорию "испанской партии", сверял ее с фотографиями, подробно запечатлевшими поединок деда и его другана, но никак не мог понять, что же за сложную комбинацию задумал хитроумный старик против своего слишком уж уверовавшего в победу соперника. Гамбит Яниша? Архангельский вариант? Перед глазами Виталия стояла шахматная доска, по которой, слегка покачиваясь, двигались изящные фигуры. Так ни до чего и не додумавшись, Виталий уснул. Ибо того требовало правило.
***
Юрий Борисович зашел в квартиру и сразу же направился в ванную. Все его действия сейчас были направлены на реализацию разработанного им плана. Этот план мог не привести к нужному результату, но абсолютный провал был невозможен. А значит – надлежало действовать. Юрий Борисович заткнул пробками раковину и ванную, открыл воду и посмотрел на часы. Была половина второго. Нормально, решил Юрий Борисович, как раз пока гидроизоляция потечет, пока перекрытие – нормально. К пяти все будет в ажуре. Неожиданно зазвонивший телефон заставил его нахмуриться – план этого не предусматривал.
– Алло?
– Борисыч! Ты чего не звонишь?! А я вижу – ты в подъезд зашел, сейчас думаю, наберешь...
– Прости, Олежек, чувствую себя не очень...
– Да брось Борисыч! Сколько нам осталось? Если тратить время на дурное самочувствие – это вообще не жизнь будет!
– Да мне это, полежать немного надо.
– Борисыч! А к нашим? Сегодня, а?
– Нет, Олежек, сегодня вряд ли.
– Да ты что, Борисыч! Тебя там заждались все!
– Глова совсем не работает, что я пойду?
– Ну хоть посмотришь! У меня там такая французская защита! Гарантирую мат в семь ходов.
– Ну если в семь...
– Максимум, Борисыч, десять! Максимум десять!
– Ну хорошо, посмотреть схожу.
– И правильно, Борисыч, так я захожу?
– Давай во дворе.
– Давай во дворе!
Юрий Борисович повесил трубку. Все-таки звонок, вернее его содержание, идеально вписывалось в план. Теперь нужно было идти в ванную и следить, чтобы вода не перелилась в коридор. Портить свой паркет Юрий Борисович не собирался.
***
Юрий Борисович насухо вытер пол в ванной и развесил тряпки на провисших веревках. Это сколько ж в перекрытие ушло? попытался прикинуть он. Ну сколько ушло – все ваше, а мне пора.
Он запер квартиру и вышел во двор, где его уже поджидал Олежек.
– Я с Петровичем играю, – сходу начал докладывать тот. – Знаешь, на каком ходу я его слона взял?..
Юрий Борисович слушал внимательно и иногда задавал вопросы, суть которых заключалась в сдержанном уважении к мастерству Олежека, так ловко ведущего партию.
Старики на бульваре долго жали руку Юрию Борисовичу и желали ему всяческого здоровья. Затем решили все-таки приступать. Кроме Олежки с Петровичем была еще интересная партия и вскоре старики-зрители определились со своими симпатиями и окружили интересующие их пары. Юрий Борисович болел, естественно, за Олежку и поначалу даже всячески подбадривал того, но, утомившись ходом трудного поединка, со временем отошел в сторонку и молча поглядывал оттуда на доску. Он был уверен, что никто не заметил, как он ушел. Однако же пришлось поднажать. Юрий Борисович знал, что, приходя с работы, г-н Кулешов первым делом идет ванную – это явствовало из обычного для этого времени падения напора воды и характерных звуков, доносившихся из вентиляции.
Юрий Борисович поспел вовремя. Выйдя на балкон, он увидел, как к подъезду подъехала машина и аккуратно припарковалась на то место, где рос его тополь. Теперь уже скоро, подумал Юрий Борисович и еще раз зашел проверить все ли в порядке в ванной. Теперь уж скоро. Отпустит охрану, зайдет в квартиру – и в ванную, а там...
***
Когда раздался звонок у входной двери, Юрий Борисович не вздрогнул. Он не спеша, встал с табурета и пошел в прихожую.
– Здравствуйте, Юрий Борисович! – с напором произнес г-н Кулешов, – Простите, у вас в ванной все в порядке?
– Я, знаете ли, только из больницы, – слабым голосом сообщил Юрий Борисович.
– Да, да, с выздоровлением, – отмахнулся г-н Кулешов, – Что у вас там в ванной?
– Бельишко, сохнет, – скромно ответил дед.
– У меня там, освещение все закоротило, – раздраженно сказал г-н Кулешов. – И плита одна зеркальная отвалилась, вы позволите взглянуть, что у вас там?
– Ну, если вас интересуют стариковские панталоны, – развел руками Юрий Борисович, – Да и не думаете же вы, что с них могло столько натечь?!
Г-н Кулешов решительно отстранил пошатнувшегося деда и, не разувшись, прошел в ванную. Юрий Борисович пошаркал за ним.
– М-да, – недоуменно заметил сосед снизу, – Удивительно, но здесь сухо, – он с трудом наклонился, и пощупал пол, – Любопытно, а из-под плиток проступает вода!
– Откуда же?! – изумился дед.
– У вас есть трубы в перекрытиях?
– Да вот все мои трубы, – Юрий Борисович обвел рукой причудливо переплетающиеся коммуникации, – Вот, кстати, и панталоны – вы, помниться, хотели взглянуть.
– Ладно, – скривился г-н Кулешов, – Видно у меня где-то под потолком прорвало. Извините.
– Да ничего-ничего, – успокаивал его Юрий Борисович, провожая к выходу, – Я все понимаю – зеркальные потолки... – неожиданно он побледнел и привалился плечом к дверному косяку.
– Что с вами? – брезгливо спросил г-н Кулешов.
– Прихватило немного, сейчас...
– Может "скорую"?
– Нет-нет.
– Ладно, я пойду. Будьте здоровы! – попрощался г-н Кулешов и вышел на лестничную клетку.
– Погодите! – позвал его Юрий Борисович и заковылял следом, – Я вот все хотел у вас спросить... – и он поймал соседа за руку, когда тот уже встал на первую ступеньку.
– Ну что еще? – обернулся к деду г-н Кулешов.
– Спросить хотел... – прошептал Юрий Борисович и, побледнев еще сильнее, вдруг навалился всем телом на г-на Кулешова.
– А-й-й-й, – вскрикнул тот и, потеряв равновесие, рухнул спиной на лестницу. Его грузное тело, лениво поворачиваясь, неестественно медленно сползло вниз.
Юрий Борисович отпустил перила, вытер выступивший пот и торопливо миновал лестничный пролет. Г-н Кулешов был жив. Без сознания, но, безусловно, жив. Вот беда, да и горе, расстроено подумал Юрий Борисович. Как неудачно-то все вышло! Годы мои годы, что же вы со мной сделали?! Внезапно он уловил легкий шорох на площадке пролетом ниже.
Юрий Борисович резко повернулся. По лестнице мягкими шагами поднимался молодой человек в пепельно-сером джинсовом костюме. Его правая рука покоилась на черной поясной сумочке с расстегнутой молнией.
– Это, ведь, г-н Кулешов? – негромко спросил молодой человек.
Юрий Борисович помедлил.
– Это – да, – наконец ответил он, прикидывая, каково расстояние до молодого человека и что там у него в поясной сумочке, – А ты кто такой?
– Что с ним? – проигнорировал вопрос молодой человек. Он остановился, когда до площадки, на которой стоял дед, оставалось четыре ступеньки. – Я спрашиваю: что с ним?
– А я спрашиваю: кто ты такой?! – упрямо повторил Юрий Борисович.
Молодой человек погладил свою сумочку и неожиданно улыбнулся.
– Я журналист, – сказал он. – Готовлю материал о г-не Кулешове. Вы позволите мне его сфотографировать?
Молодой человек откинул полу своей курточки и достал из еще одной поясной сумочки блестящий фотоаппарат.
А что ж у него в той, напряженно думал Юрий Борисович, на которой он руку держал?!
– Так вы позволите?
– Вали отсюда, – посоветовал Юрий Борисович, – Его и без тебя сейчас будут фотографировать.
– Не понял? – поднял бровь молодой человек.
– Кончился г-н Кулешов. Упал с лестницы и кончился, – пояснил Юрий Борисович, внимательно наблюдая за лицом своего неожиданного собеседника.
– Вот как? Разрешите удостовериться?
– Вали отсюда! – повторил дед.
Молодой человек снова положил руку на расстегнутую сумочку.
– Поймите меня правильно, – улыбнулся он. – Г-н Кулешов в некотором роде человек публичный. А тут просочились слухи о его... гм... нетрадиционной ориентации. Мне поручили разузнать все, и по возможности сделать снимки. И вдруг вы мне говорите, что он мертв. Вот это материал! Но я должен быть уверен! Позвольте, я удостоверюсь, – и молодой человек легким шажком преодолел еще одну ступеньку.
– Можешь быть уверен, – сказал Юрий Борисович и тоже сделал шаг вперед, – Можешь уверенно отсюда валить.
Молодой человек замер, напряженно что-то обдумывая. Рука его машинально, словно лаская лоно любимой женщины, нежно поглаживала открытую сумочку.
Далеко, мрачно подумал дед, ох и далеко. И годы. Чертовы годы. Когда еще так сердце колотилось?
– Хорошо, – наконец улыбнулся молодой человек, – Вы сами вызовите милицию?
– Да уж как-нибудь.
– Хорошо, – молодой человек повернулся и начал спускаться, – Да, – резко оглянулся он, – Один вопрос.
– Валяй.
– Я видел, как вы с приятелем играли в шахматы. Пару дней назад.
– Ну?
– Это ведь была "испанская партия"?
– Ну.
– А что лично вы разыгрываете? Это ведь не гамбит Яниша?
– Хочешь совет? – спросил Юрий Борисович, пристально глядя молодому человеку в глаза.
– Да, конечно!
– Бросай ты это занятие.
– Какое же?
– "Журналистику" свою. Бросай. А то ведь, то, что рядом с дерьмом долго находится, само свойства дерьма приобретает. И эти свойства, сынок, никакими гамбитами потом не вытравить.
– Я подумаю, – с улыбкой ответил молодой человек.
– Подумай, – кивнул Юрий Борисович.
***
Никакая милиция так и не приехала. Приехала "скорая" и забрала два тела. Неужели помер дед? или просто плохо стало? – гадал Виталий, сидя в своей машине. Могло быть и так. Могло быть и так. Ленин умер, Сталин умер и мне как-то нехорошо.
Виталию было нехорошо. В одночасье и, можно сказать, оптом, он нарушил несколько своих фундаментальных правил. Те же, которые он еще не нарушил, велели ему немедленно, пока не уведомили охрану, сию же минуту ехать в больницу и проверить все на месте. Но... Виталию не хотелось. Не то, чтобы он всерьез прислушался к совету бывшего КГБ-шника, – нет, конечно! – но... Виталий взялся за ключ зажигания и легонько покачал массивный брелок. Правила, правила, правила. Он повернул ключ и с первым же рыком ожившего двигателя, неожиданно увидел простое и единственно верное решение. Если при работе возникают непредвиденные обстоятельства – от нее лучше отказаться. Если это возможно. А это возможно. Будет и другая работа. Без всяких там обстоятельств. Чем не новое правило?
Весело насвистывая, Виталий осторожно выехал на улицу.
***
– Борисыч! Мы так не договаривались!
– Ладно, Олежек, брось лом, передохни.
– Нет, ты пойми: я не против, но может лучше подождать, пока из ЖЭКа пришлют кого-нибудь с отбойным молотком?
– Олежек, брось лом, подожди.
– Ну Борисыч, ну посуди сам – два старика ломают асфальт, ну что это такое?
– Погоди, мы еще яму будем копать.
– Глубокую?
– Дай-ка подумать... Саженцу восемь лет... ну, стало быть, метра полтора. И вод столбики по метру.
– Мама родная! Я помру!
– Олежек! Брось лом, помри!
– А вот тебе шиш!
– Вот это другой разговор!
– Угу... А все-таки дрянь-человек.
– Кто?
– Да этот... сосед твой бывший снизу.
– Чего это?
– Ты ему жизнь спас, а он не мог тебя уважить, дерево заместо парковки своей посадить.
– А это... Ну на это мы не в обиде. Сами посадим. Заборчик вот соорудим.
– Слышь, Борисыч, а чего это он съехал, а? Неужели из-за того, что ты его залил?
– Да нет, конечно. Просто это жилище не отвечало его требованиям безопасности.
– Ишь ты, а мы живем и ничего.
– А какие у нас требования? Тенечек вот чтоб был и все.
– Так это, Борисыч, от этого дерева если и будет тенечек, то не при нашей жизни.
– Ну, при чьей-то будет – и то хорошо.
– Угу.
– Так что, Олежек, брось-ка лом. И бери-ка, дружище, лопату!
Июнь, июль 2006 г.