Война – жесточе нету слова,
Война – печальней нету слова,
Война – святее нету слова
В тоске и славе этих лет,
И на устах у нас иного
Еще не может быть и нет.
А. Твардовский
Я счастливая: родилась под мирным небом нашей могучей Родины, никогда не слышала воя бомб и грохота канонады, но слово война – для меня всегда казалось страшным и непонятным. Глубинное, трагическое значение его было неведомо. Но однажды я случайно осталась смотреть телепередачу, посвященную годовщине Нюрнбергского процесса. И увидела кадры, снятые нашими военными кинооператорами в 1944-ом, при освобождении Освенцима … Ночью я плохо спала. И вот теперь меня удивляет, почему с такой легкостью, бездумно, ребята рисуют на стенах и заборах знак свастики? Мы, что выросли в послевоенном мире, не осознаем жестокого, драматического образа войны с ее пылающими, не гаснущими на истерзанной и изрезанной земле и воздухе кострами. Нас надо учить памяти о войне, не боясь нарушить безмятежность юных лет. Ведь память – наша история. Каким будет взгляд на нее нас, подростков, таким будет наш завтрашний день. Стерев прошлое, мы стираем будущее.
Конечно, история войны писалась кровью, и, чем дальше уходит время, тем спокойнее будут воспринимать люди жесточайшие ее факты. Но 1418 тревожных дней и ночей, что длилась Великая Отечественная война с фашистскими ордами, навсегда должны остаться в памяти народной, в памяти человечества.
Да, это было суровое время. Сейчас трудно себе представить, но это было так. Двадцать второго июня 1941 года приемник подал голос: « … без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы и подвергли …» слова какие-то необычно волнующие. «Уже шла война, рвались снаряды, гибли люди, но тогда как-то казалось, что война – это где-то в другой стороне и ненадолго», - вспоминает моя бабушка. Но нашу Родину лихорадило долгих четыре года.
Сколько мук и страданий принесла война!
Все казалось похожим на сон. Но все было подлинным. И промерзшая темная комната, и окно, прочерченное бумажным крестом, и кусочек хлеба, похожий на замазку, и написанные детской слабеющей рукой слова: «Все умерли. Осталась одна Таня» (Вы читали дневник Тани Савичевой, девочки из блокадного Ленинграда?)
Тетя моей бабушки тоже пережила Блокаду. У нее до сих пор в чулане сохранился черный репродуктор, тот самый, из которого в ту апокалиптическую зиму 1941-1942 годов периодически доносился торопящийся, тревожный голос диктора: «Воздушная тревога! Воздушная тревога!» А затем вой сирены. Страшный звук, который был больше похож на безысходный, на одной ноте, плач. И казалось, что плакала не сирена, вырывавшаяся из черной тарелки репродуктора, а плакало само Время.
На занесенных улицах стояли мертвые, примерзшие к рельсам трамваи. Порванные провода обессиленною свисали со столбов, и ветер раскачивал умершие фонари. В городе не было ни света, ни тепла, ни еды, а был только снег и бесконечный мороз.
Бабушка Аня, тетя моей бабушки, говорила, что враги, которые окружили город, считали, что он умрет от голода очень скоро. Они установили срок – 3 месяца. Срок был научно выверен. Пытаясь сократить его, они регулярно обстреливали и бомбили Город, но пошел четвертый месяц, а затем пятый. Силы осажденных, казалось, были на исходе. 125 граммов хлеба, мало похожего на хлеб, съеденные кошки и собаки, сваренные кожаные ремни и объеденные обои, наконец, столярный клей.
Люди в городе уже не походили на людей. Среди мертвой снежной тишины они возникали и пропадали, как тени. Эти тени ползли, тяжело переставляя опухшие ноги, опираясь на стены промерзших умерших домов. Многие не доходили. Они опускались в снег, чтобы больше ни когда не подняться. Бабушка Аня выжила, но до сих пор подбирает каждую крошечку хлеба со стола и ругает нас, ребятню, (у бабушки девять внуков и пять правнуков) за оставленные куски.
Победа Города над Блокадой, самая трагическая в Войне, является и самой значительной в ней. Это была победа безоружного человеческого Духа над вооруженным врагом.
В нашем языке еще нет слов, определяющих деяние Города во время Блокады. Ибо в истории человечества еще не было такой войны и не было такого массового Духовного противостояния.
Моя бабушка рассказывала, как гитлеровцы охотились за своими жертвами. Тех, кто отказывался идти, избивали, силой гнали в гестапо. Две женщины, предчувствуя недоброе, покончили с собой. Людей согнали в один из сараев. Двое суток не давали ни пить, ни есть. На третьи – погнали к подножию одной горы, где приказали стать на колени у края свежей ямы. Грудных и малолетних детей женщины держали на руках. Их расстреливали два с половиной часа. После того, как огромный ров был засыпан, земля еще долго шевелилась. Мою прабабушку и еще несколько женщин немцы изнасиловали и сожгли заживо на глазах у моей пятилетней бабушки. Прадедушка геройски погиб в 1941. И бабушка Валя, сама еще ребенок, осталась в войну с трехмесячным братом на руках, познав сиротство и все тягости и лишения, повзрослев слишком рано … Теперь, когда звучит песня «День Победы», моя бабушка тихо плачет …
Горше всего было видеть, как страдают на войне дети. Можно ли забыть обезумевшую мать, которая идет по фронтовой дороге и баюкает мертвого ребенка? А ребенка, который сосет грудь убитой матери, можно ли забыть? Кадры из фильма так и стоят у меня перед глазами.
Есть одно богатство на свете – человеческая жизнь. Но как же хрупка она, как мгновенно может оборваться … А тут ребенок, тонкий росток.
В историческом музее в зале Великой Отечественной Войны я видела фотографию, на которой было изображено детское сердце. В центре был аккуратно нарисован кружочек, а подпись гласила, что эсэсовец, который так метко будет стрелять и так точно попадать в сердце ребенка, будет получать дополнительные отпускные дни. В это трудно было поверить, но это было. В ад душегубок и печей отправлялись тысячи детей и женщин.
В Лодзи есть памятник: огромное разорванное материнское сердце. В годы войны в этом мрачном квартале гитлеровцы устроили детский концлагерь. Тут малышей готовили для отправки в лагеря уничтожения общего типа, в частности в Освенцим. Не все дети были задушены там, в газовых камерах, многие погибали еще здесь – от болезней, голода, побоев. И мне пришла мысль: наверно, не только материнское сердце – само небо разрывалось над этим предместьем Лодзи …
В концентрационном лагере Саласпилс, что в семнадцати километрах от Риги, фашистами было уничтожено сто тысяч человек, в том числе семь тысяч детей. Их свозили сюда в основном зимой 1943 года, когда фашисты провели карательную экспедицию в партизанских районах Белоруссии. У всех у них – и у годовалых, и у десятилетних – регулярно брали кровь. Пять ящиков с ампулами детской крови поставлял ежедневно армии лагерь.
К весне – те, что еще не погибли, - были так изнурены, что никакой реальной ценности для вермахта больше не представляли. На первый взгляд все они выглядели одинаково – испуганные, измученные, молчаливые, малоподвижные. На этом сером, жутко сером фоне видятся только ребячьи глаза – полные ужаса, горя, усталости надежды. Их не описать, не забыть. (Я часто перелистываю маленькую книжку – документальную повесть «Это было в Дахау»). Тем не менее, несколько сот малышей (детей до года фашисты уничтожили) удалось вырвать из лап фашистов.
Их привозили грузовиками: укладывали по пятьдесят на дно каждой машины и сгружали во дворе одного из монастырей. Весь город знал – сосед передавал соседу. И шли рижане – латыши, русские, поляки, немцы: поскорее разобрать детей. Эти страшные маленькие скелетики надо было, прежде всего, вымыть и обогреть. Через 2-3 месяца многих поставили на ноги. Неизвестно, что стало бы с измученными ребятами, если бы не помощь незнакомых людей.
Но чьи это дети, откуда? У большинства на шее болтались бирки: имя, фамилия, возраст. Кто знает, настоящие ли имена значились на деревянных дощечках, - в лагере это были единственные игрушки, ими менялись, кидались, как мячиком.
Меня бросало то в пот, то в жар, когда я смотрела художественный фильм «Помни имя свое». Да, война рассыпала людей, как просо! Будь проклята подлая война!
Самой природой, условиями существования рода человеческого детям предназначено жить в мире, оберегаемом взрослыми. Война на время разрушила этот закон, но она же и доказала: когда страна в самых трагических обстоятельствах, на пределе возможностей считает своей важнейшей исторической задачей спасение детства, она победит все!
Дети выжили, выстояли. Потому что в труднейшие минуты поспевали к ним на помощь красноармейцы, партизаны, колхозники. Бывали ночи, когда у здания эвакопункта выстраивались длинные очереди …за детьми. Выбирали не самых красивых, приглядных – нет, самых слабых, больных, истощенных.
Нетрудно подсчитать, сколько стали выплавил за свою жизнь сталевар, сколько хлеба вырастил крестьянин, сколько книг написал писатель. Но как измерить служение детям педагога, воспитателя, отдавшего не одному, не двум - сотням воспитанников свое сердце? В книге Э. Максимовой «Вторая победа» рассказывается о Трещаловой Александре Алексеевне, воспитательнице детсада Ленинграда. Она разрезала свое единственное крепдешиновое платье на ленты для бантов и кос. Понятно. А как эти женщины души свои делили на столько частей, и каждому ребенку доставало и любви, и тепла ?
Не могу забыть эпизод из рассказа С. Большаковой «А я – везучая». Во дворе одного из детских домов фашисты варили себе еду, и малыши часами ждали, пока повар выбросит из котла кость. Они набрасывались на эту «пищу». Фашистские изверги, смеясь, фотографировали несчастных ребят. Воспитатели, чтобы хоть как-то прокормить детей, вынуждены были рыться в помойных ямах около кухонь, собирать гнилую картошку. Но ребята умирали … Страшно говорить, но из трех-четырех платьиц умерших по ночам воспитатели сшивали одно, чтобы хоть как-то отогреть больного мальчика или девочку.
Глядя на свои очередные «фенечки» на руках, украшения и бижутерию, мне почему-то становится стыдно …
А что было у моих ровесников в том военном детстве? Сани, в которые вместо лошади впрягались по четырнадцать девочек. Радость, что удалось купить на базаре блюдце мороженого молока (молоко не мерили тогда литрами: иная мера была – блюдце!).
Пропущенные уроки, оттого, что в сильный мороз нечего было надеть на ноги, - и так бывало! Сшитые из солдатской шинели бурки и клеенные из автомобильной резины бахилы были роскошью. Огонь добывали либо бегали с баночкой за углями туда, где печь уже затопили, либо с помощью кремния и обломка напильника. Соль была драгоценностью: 100 рублей за стакан! Мыла не знали. Одежду стирали золой и речным илом. Ели цветки липы, траву – подорожник, белую акацию, бузину, бурьян с зелеными «калачиками». А по утрам с трудом открывали припухшие глаза. У многих отекали руки и ноги. Страшный голод и чесотка. Масса гробов и неубранные трупы по дороге на улице … Горящий вокзал. Разрушенные дома. Не утихающий гул улетающих фашистских бомбардировщиков.
Когда смотришь на оставленные в школьной столовой тарелки с едой, вспоминаешь кадры из фильма, когда беспомощные дети ползали по траве, пытаясь разыскать что-то съедобное … Или: получив порцию соевого супа, дети выпивали жидкость, потом медленно, по кусочкам разжевывали каждое бобовое зернышко. А хлеб выкладывали на салфетку и собирали до последней крошки.
Вы смотрели фильм «Помни имя свое»? Фашисты установили ежедневный рацион в три сырые картофелины. Если дежурная сестра давала кому-нибудь чуть больше, дежурный надсмотрщик выбивал у нее из рук поднос и жестоко издевался над ней.
Сваренное желе из столярного клея с лавровым листом и горчицей было настоящим лакомством! Даже лучше овсяного киселя из муки и глицерина с солью!
Многие, кто прошел войну, не помнят, когда наступил голод. Он обрушился неожиданно. Появились карточки: зеленые, желтые, красные, синие – для рабочих, служащих, детей, иждивенцев. Появились новые обязанности. Родина … Она воспитывала. Учила любить работу, не бояться мороза. Дети умели пилить дрова, полоскать в проруби белье, из промерзлой земли выкапывать картошку, ухаживать за младшими, носить домой снег в бидоне (воды уже не было), бродить по дворам в поисках дров. Дети умели косить, подшить валенки, вставить в ведерко дно, почистить дымоход в печке, заклеить бахилы, умели наладить пилу, отбить косу, поправить крышу, сделать лестницу, грабли, сплести лукошко из хвороста, намесить глину для штукатурки, навьючить воз сена, смолоть зерно, остричь овцу, почистить колодец, нагнать на кадку лопнувший обруч. Двенадцатилетние подростки знали, как надо управиться с молотилкой, научились ходить за сохой в огороде … Такова несложная грамота жизни, которую надо было освоить. Были в войну ситуации (и немало их было), когда подросток ставил под ноги ящик, рядом со взрослыми точил на станке снаряды. Известно: мальчишки участвовали в партизанских боях. Тут все проходило по счету взрослого человека, и сама жизнь обрывалась (все было!) в тринадцать лет.
Есть поговорка: «На войне детей не бывает». Что ж, верно, ибо противоестественно сближение самих этих понятий. Те, что попали в войну, должны были расстаться с детством – в обычном, мирном смысле этого слова. Дети мерзли в многочасовых очередях: несытые, в полутемных каморках … И еще они научились ничего не просить для себя. Трудное то время вытравляло в тогдашних сверстниках свойственные многим детям эгоизм, капризность, требовательность.
Паек делился поровну, и нужна была достаточная сила воли, чтобы ту небольшую долю хлеба, что положена на весь день, не проглотить сразу – ведь все время хотелось есть. А еда занимала их желудки, их души, их ум. И не расслабляла, не заманивала, а, напротив, дисциплинировала мысль: «Если съем все сейчас, мама потом отрежет от своей порции». Нельзя было такое допустить: мамы худели и старели на глазах – от работы, забот, похоронок …
Московские школьники на детской любительской киностудии «Аистята» создали короткий документальный фильм, который назвали «На войне маленьких не бывает». Он о детях и войне.
Какое это, по правде говоря, противоестественное сочетание слов. Но … Рисунки осиротевших ленинградских детей, собраны и донесенные до нас уже теперь безвестными воспитательницами, - содержание этого коротенько фильма. На оберточной бумаге трехлетний Шурик Игнатьев нарисовал загогулины, а в середине листочка – маленький овал. Его спросили, что это такое, он ответил: «Это война …А посередине булка. Вот и все». Воспитательница записала его слова на уголке рисунка и дату поставила 23 мая 1942 года.
До конца войны оставалось еще три года, до конца блокады – почти два. До наших дней – 60 лет.
Слушая о бабушкином детстве, я понимаю, что война в жестокой слепоте своей соединяет и несоединимое: дети и кровь, дети и смерть. В годы битв наша страна делала все, чтобы уберечь детей от страданий. Но порой эти усилия оставались тщетными. И когда дети беспощадной волею войны оказывались в пекле страданий и невзгод, они вели себя как герои, осилили, вынесли то, что, казалось бы, и взрослому преодолеть не всегда под силу.
Взрывная волна войны выбросила их из детства – настоящего, солнечного, с книгами и тетрадями, смехом и играми, праздниками - сразу же во взрослую нелегкую жизнь. У них не было отрочества, когда человек взрослеет постепенно, когда душа его мужает. А школьной тетрадкой служила обычная газета, сложенная в несколько раз, сшитая листками. Учителя поверх газетных строчек чертили карандашом линейки и старались покрасивее подписать первый титульный лист. День за днем шла жизнь. Даже в условиях непрерывного боя, среди топких болот, в которые загнала людей война, в условиях смертельной опасности и горя дети каждое утро шли в школу, писали и читали, пели песни и учили стихи. Это не только укрепляло веру в победу, но и утверждало неизбежность, обязательность победы. Если не верить, зачем тогда детей учить?
Каждый осознавал учебу как свой долг перед защитниками города. Школа была теперь для ребят их фронтом борьбы с врагом. Всем хотелось учиться.
Прежде чем вывести на досках первые слова и цифры, учителя открывали тетради с записями сводок Сов информбюро. Большая страна узнавалась по оставленным и отбитым потом у врага городами. Минск, Смоленск, Киев, Севастополь .…Когда эти города оставляли с боями, голос диктора был пронизан болью, но зато, когда их отвоевывали обратно, их имена звучали как стихи – гордо и возвышенно …
Есть такое понятие «обстрелянный солдат» и «необстрелянный». Если эти два слова понимать шире, то в 1942 году все люди, вся страна, солдаты и женщины, дети и старики, были «обстрелянными». Все, так или иначе, участвовали в войне, понимали, что дело очень серьезное и жаловаться на трудности некому.
Да, дети военных лет взрослели не всегда и не во всем так, как положено взрослеть детям. Они взрослели в войну. И на слабые плечи – просто так, сразу – сумели взвалить ответственность и за самих себя, и за младших братьев и сестер, и за чужих детей тоже.
Да, это было жестокое время. Но это было и героическое время.
Дети в ту суровую пору были не только жертвами – они становились и воинами. За особые заслуги, мужество и героизм, проявленные в борьбе с захватчиками, звание Героя было присвоено Александру Чекалину, Леониду Голикову, Марату Казею …
Особые заслуги! А были они мальчишками. Еще не достигнув совершеннолетия, ребята достигали таких высот мужества, что оказывались достойными Золотых Звезд Героев, орденов, медалей. И вот что поразительно: в указах о награждении никогда не упоминалось, что речь идет о детях. Их называли по имени и отчеству, как взрослых. Почему? Да потому, что их воинская и трудовая доблесть не была доблестью «в масштабе детского возраста», она стояла в одном строю, плечом к плечу с мужеством взрослых.
Медалью «За оборону Сталинграда» был награжден восьмилетний Игорь Михайлов. Во время обороны крепости на Волге мальчик, как мог, помогал бойцам: приносил им письма, газеты, воду, собирал и передавал командованию немецкие листовки и не раз выслеживал вражеских разведчиков.
Орденом Отечественной Войны 1 степени за подвиг в бою был посмертно награжден Саша Ковалев, юнга на боевом катере.
Медалью «За отвагу» был награжден юный разведчик Витя Киселев. Мальчик был схвачен фашистами при сборе сведений о противнике. Они пытали его, но ни слова не сказал Витя о своей гвардейской части.
Орден Красной Звезды получил Ваня Андрианов. Ваня предупредил наступающих советских воинов о фашистской засаде. Ползком по снегу, под огнем заметивших его гитлеровцев, тринадцатилетний мальчик перебрался к советским воинам и провел бойцов в тыл врага. Такой же орден был вручен и Васе Леонову. Восемь раз переходил воин линию фронта и всегда доставлял командованию очень важные сведения.
Всех имен юных героев-воинов не перечесть. А сколько еще не нашла награда. Да и некогда было в то время этим заниматься.
Сейчас взрослые говорят: «Эх, вы, молодежь! Вы не такие, как мы. Вот мы в свое время ». А мне думается, что про них в свое время взрослые так же говорили. И молодежь у нас не плохая! Просто время сейчас относительно мирное. Поэтому и молодежь беззаботная. Но если вдруг злые силы начнут угрожать спокойствию нашей Родины, мы все как один, легкомысленные и не очень, встанем на ее защиту.
9 мая мы будем отмечать 57 лет со дня окончания войны. Опять бабушка будет слушать свою любимую песню.
Великая Отечественная война не должна быть забыта не только для того, чтобы не случилось более страшного, но и чтобы люди помнили, что человек способен на великие поступки во имя жизни , во имя справедливости на всей планете.