...Тот вечер мне запомнился крепко. Не только тем, что это было накануне моего отъезда из России. В тот вечер я более явственно и обнаженно ощутил, что все хорошее и плохое, к чему я привязался за долгие и лучшие годы моей жизни: любимая и интересная работа, люди, город, вещи и события, - вдруг отодвинутся и растворятся, обрекая меня на жгучую тоску и необходимость снова приспосабливаться к новому. Я понял, что во мне ворочается мучительный двойник, выдыхающий прошлым и пытающийся вздохнуть будущим...
- Проводишь меня? - спросила Сыроежка после того, как распрощавщись с друзьями, потопали к метро.
Мы жили в одном районе и это облегчало исполнение мной рыцарских обязанностей. Она проживала в небольшом деревянном домике, чуть дальше меня, вместе с матерью и маленькой сестрой. Таких домиков на их улице было несколько: с захламленными, заросшими дворами, деревенским, по сути, укладом жизни и даже небольшим прудом с утками и камышом. Окруженные - наступающими со всех сторон - новостройками, эти домики были похожи на понурых, серых леших, испуганно жавшихся к друг другу и пускающих в небо взволнованные дымовые вздохи. Все это обещали снести. Обещали снести и Сыроежкин деревянный домишко, который нам всем очень нравился. Садясь возле кустов крыжовника и малины на дощатую скамью, мы находили дефицитную, для огромного города, пасторальную тишину и умиротворение. А копать Сыроежкин огород все старались наперегонки, пытаясь дать волю изнеженным и соскучившимся, по физической работе, интеллигентским мускулам.
- Провожу, если напоишь кофейком.
Меня разобрало сильнее, чем ожидалось. Впрочем, ни при каком разумном количестве спиртного меня не шатало, что являлось предметом зависти некоторых моих друзей.
- Напою, напою, - мало пил!
Рассмеявшись, Сыроежка взяла под руку, прижавшись ко мне, а ногами сделала смешной крендель, обходя лужу.
- Останешься? - спросила чуть дрогнувшим голосом.
- Посмотрим...
Особого настроя у меня не было, но к Сыроежкиному дому надо было плюхать пару километров после автобусной остановки. Я прикинул, что путь туда и возвращение назад к бабе Шуре займет часа полтора, и будет очень поздно. А баба Шура этого не любила. Да и два раза за ночь проходить все апрельские лужи было глупо.
«Все таки, придется переночевать у нее» - подумал я.
- Останусь, пожалуй...
Она не ответила. Только чуть сильнее сжала плечо.
У сыроежки была отдельная комната с отдельным входом, могли и прошмыгнуть, хотя Наталья Сергеевна, мать Сыроежки, давно привыкла, а может притерпелась, махнув рукой, к моим визитам, и уже обнаруживала не только черты гостеприимной и доброй женщины, но и какие-то неуловимые, вредные штрихи, что отличает просто женщину от женщины - тещи...
...Выйдя из метро, мы перешли к автобусной остановке с припозднившимися гражданами. Сыроежка села на лавочку под козырьком, а я стал прикуривать сигарету. На остановке было достаточно темно, но краешком глаза я увидел, как она отодвинулась от сидящего, рядом, лохматого парня и что-то сказала ему. Потом встала и направилась ко мне. Парень, вскочив как-то неуверенно, что выдавало в нем пьяного, схватил ее за руку.
- Ну ты че, сука, в натуре! - проблеял он. - Че ломаешься, сука!»
Сыроежка испуганно зыркнула на меня, вырвалась и потянулась ко мне.
- Оставь ее в покое! - срывающимся от волнения голосом крикнул я парню, двинувшись в его сторону.
- Ты че пристаешь к людям, ирод! - заступилась за нас какая-то бабка. - Иди, проспись, окаянный!
Парень на мгновение опешил и осмотрел меня мутным и недобрым взглядом, прикидывая мои возможности. Потом перевел взгляд на Сыроежку, покивал головой и глубоко, по пьяному выдохнул воздух, задумавшись. Я обнял Сыроежку, считая конфликт исчерпанным, и в это время получил по уху. Видимо, парень закончил расчеты и пришел к выводу, что можно еще повеселиться.
Сонливость и хмель исчезли. Да и как можно было иначе после такой оплеухи! Мне мешала повисшая на руке Сыроежка, но я рванул к парню. Пытаясь упредить очередной удар, я вцепился в него. Он обхватил меня за пояс и стал заваливать. Я начал делать то же самое. Мы стояли с парнем, широко расставив ноги, и обнявшись, как родные, давно не видавшие друг друга, братья. Только наши дрожащие мускулы знали, как мы пытаемся переломить и свалить соперника.
Мне стало казаться, что именно он, этот пьяный бугай, - вина всех моих раздумий, нерешительных и псевдорешительных поступков; того, что называется неустроенностью. Он был виноват в том, что мне надо было лететь в неведомое и устраиваться заново. И я вцепился злой хваткой в него, как мог вцепиться в мои проблемы, молча ломая их напор. Он оказался сильным малым: я чувствовал, как моя спина начала сдавать, и вот-вот меня свалят на грязный асфальт, если не предприму что-либо. Я мгновенно расслабился, поддавшись, потом переложил его, и оба свалились вниз, но с лучшей позицией для меня: я был наверху. Пока Бугай соображал - что случилось, я нанес проверенный удар ребром ладони по шее. Тот обмяк, раскинув руку в сторону.
- Батюшки! Батюшки мои! Убьют ведь друг друга! - заверещала бабка. - Люди! Вы хоть разомните их!..
- Пойдем, Сандро! Прошу тебя, пойдем отсюда! - со слезами кинулась ко мне Сыроежка.
Парень продолжал лежать, но явно задышал. Я встал тяжело, и Сыроежка потащила меня. Мы пошли вдоль проспекта по проезжей части, более свободной от луж - не разбирая дороги. Было ужасно от всего этого...
...Далеко уйти мы не успели. Около нас со скрежетом остановилась милицейская «Волга». Я даже не заметил, как выскочившие оттуда добрые молодцы скрутили мне руки. Я начал отчаянно сопротивляться. Мне показалось, что это вопрос жизни и смерти - не дать втащить меня в машину. Однажды, в детстве, купаясь в реке, меня потащило течением вниз от маленького островка, на котором мы с ребятами загорали. Я греб, что было сил, пытаясь приплыть снова к отдаляющемуся, от меня, песчаному островку жизни, панически полагая, что если я этого не сделаю, то пропал! Ребята мне крикнули, чтобы я плыл к основному берегу, - ниже по течению, и стало понятно, что незачем было тянуться именно к этому острову... Потом я с грустной улыбкой вспоминал этот случай, понимая, как часто нам жизнь устраивала подобное испытание: выбирать и находить иной берег и не бояться потерять привычный...
Молодцы из милиции наконец сумели меня затащить на заднее сиденье и положив лицом вниз, буквально вдавили в него носом. Я перестал сопротивляться, слыша краем уха неразборчивый шум и Сыроежкин визг. Я еле дышал, но и этого воздуха было много: от сиденья пахло нестиранными брюками, рыбой и какой-то блевотной кислятиной. Видно, много таких, как я, а то и похуже - горемык оно перетаскало за свое существование...
«В какое отделение меня везут? - лихорадочно соображал я. - Скорее в Приокское... Угораздило же меня попасть в переплет... Дайте же сволочи, вдохнуть... А где сейчас Сыроежка?.. Сыроежка поедет, наверное, к себе, выпьет чаю, и залезет в теплую постель, мать ее, а мне еще куковать в КПЗ...»
...Ехали мы не долго. Не особо церемонясь, милиционеры привычно, но без лишней злобы завели в приземистое, мрачное здание и сунули в клетку, где уже находились двое пьянчуг. Один, с фонарем под глазом, дремал в углу, видно, съехавши по стене, от чего его нехитрая одежка поехала вверх, обнажая бледное, морщинистое пузо. Второй на меня внимания не обратил, но периодически вращал опухшими глазами, и двигая губами, тщетно пытался произнести монолог, потом махал рукой и застывая, через некоторое время вновь, как норвежский гейзер, принимался за свое.
«Все, я сдохну с ними до утра!» - я отчаянно пытался найти выход, припоминая знакомых и знакомых моих знакомых, имевших какое-нибудь отношение к милиции. Вспомнил, что отец моей одногруппницы, Гали, работал следователем в транспортной милиции, но что толку! Не буду же звонить в полночь добропорядочной семье, сообщая, что меня за драку притащили в милицию...
...Вызвали меня к дежурному или следователю, - кто их разберет, - на удивление быстро. За столом сидел молодой лейтенант. Перед ним лежали мои документы: раскрытый паспорт и просроченный пропуск в Ленинскую библиотеку. Лейтенант взял паспорт и хмуро на меня взглянув, стал долго и внимательно вертеть в руках, изучая странички. Я бы не удивился, если бы он понюхал и попробовал его на вкус.
- Сандро... Понятно... Ботичелли, значит? - хмыкнул он.
Я Молчал. Что бы новое сказал - все же так веселились...
- А Сандро - это Александр? - спросил он.
- Да-да, Александр, - ответил я несколько заискивающе, как будто этот факт оправдывал меня или давал права надавать всем по мордасам.
- Что же вы, Александр Филиппович, - с напускной важностью начал лейтенант. Затеяли пьяную драку в общественном месте, ранили гражданина... Покушались, так сказать, на его жизнь...
- Товарищ лейтенант! - опешил я. - Как ранил?! Я никогда не носил ножа! И затеял драку не я, а он. Я же, защищал девушку!
- Вот свидетель, он утверждает, что вы нанесли удар ножом пострадавшему и скрылись с места происшествия...
Я только сейчас заметил в углу притихшую, маленькую фигурку в сером плаще и шляпе. Он молча и зло на меня посматривал. Видимо это был один из свидетелей драки, но почему он утверждал, что я ранил того бугая?..
- Никого я не ранил, товарищ лейтенант! Я и бил-то его всего раз!
Не ответив, лейтенант продолжал молча курить и как будто ждал чего-то.
Я не на шутку испугался. «Только этого мне не хватало! А вдруг его кто-то добил и теперь мне пришьют дело?! Екорный бабай! Ну, Сыроежка!» - почему-то то и дело поминал ее, хотя было ясно, что она не при чем...
Зазвонивший телефон заставил вздрогнуть.
- Да... ага... Понятно-понятно... Нет? - лейтенант мельком взглянул на серого старика. - Ладно, оформляйте... Здесь проблем нет... Счастливо.
Дежурный аккуратно положил трубку и посмотрел снова на старика, потом на меня.
- Получается, что вы правы: ножевых ранений нет. Есть опьянение третьей степени.
- Я видел, как он замахнулся и ударил вот так! - гнул свое серый старик из угла, наглядно демонстрируя движением руки, как я это сделал.
- Это я по шее его ударил, только один раз!
Меня не покидало чувство, что все это происходило не со мной.
- А кто эта девушка, с вами? Жена?
- Да какая там жена... - сказал я пренебрежительно, и притих, огорченно посматривая в сторону.
Лейтенант снова внимательно посмотрел на меня.
- А она звонила и кричала, что она ваша жена, требовала немедленно отпустить, - сказал он после паузы. - Утверждала, что вы действительно защищали ее...
«Так, Сыроежка не поехала домой, значит!..»
Ужасно хотелось курить.
- Вы где работаете?
- В реанимации, детской. Можно курить?
- Нечего тут курить, - он бросил мне документы.- На улице покуришь.
Лейтенант тшательно записал меня и серого старика в журнал, почесал грудь и нахмурился:
- Можете идти, - сказал он сухо. - Надо будет, - найдем.
Кто бы сомневался!..
Я вышел из здания милиции - совершенно не понимая, где нахожусь. Обращаться к старику, вышедшему вместе со мной, не стал принципиально. «Показал бы тебе, мухомор, будь ты моложе...» - со злостью подумал я. Прикурив завалящуюся в кармане, треснувшую сигарету, осмотрелся, пытаясь понять - где же, все-таки, я...
- Сандро, милый! - Бросилась откуда-то из темноты Сыроежка, не на шутку напугав. - Ну, как ты милый, тебя не били? Господи, что за вечер такой!.. Тебя не били, Сандро? Сволочи какие! - приговаривала она.
- Нет, - ответил тихо. - Не били...
Я обнял ее и уткнулся холодным носом в ущелье - между душистым, мягким воротником лисицы и теплой, тихо пульсирующей шеей, застыв надолго. Сыроежка гладила меня по волосам, и мне казалось, что никогда не подниму головы: мне было стыдно за свое пренебрежительное - «Да какая там жена». Я бы ни за что не признался ей в этой слабости, а может, подлости... Я уткнулся еще глубже, и мы долго еще так стояли.
- Я замерзла... - сказала наконец Сыроежка, - поедем домой...
Мне тоже было холодно. Ноги промокли. Шапку я потерял на поле брани...
- Поедем, - грустно произнес я. - Досталось же моей голове сегодня...
Треснувшая сигарета не курилась и я ее выбросил.
Мы молча пошли вдоль темного и совершенно пустого шоссе, - оскорбленные, растерянные и замерзшие.
- Может, такси какое попадется... - обернувшись назад, тихо сказала Сыроежка...
- Какое такси в два часа ночи...
Минут через десять действительно показались фары. Мы стали голосовать. Машина резко вильнула к обочине и остановилась со скрипом.
- Господи! Только не это!- вскрикнула Сыроежка, и было от чего: оказывается, мы остановили ту самую милицейскую волгу, на которой я с таким позором был доставлен в отделение.
Переднее стекло опустилось:
- Ну, садись, ребята, подвезем, - сказал старшина, высунувшись.
- Спасибо, сыт по горло, да и маршрут ваш не устраивает.
Я схватил сыроежку и продолжил путь. Машина медленно поехала рядом.
- Садитесь, нечего дуться! Опять в какую-нибудь переделку попадете!
- Давай поедем, Сандро! Я ужасно замерзла... - Сыроежка дернула за руку и мы сели на заднее сиденье.
Теперь уже по-человечески.
- Куда ехать?
Я назвал адрес Сыроежки.
- Вот вы обижаетесь, а зря, - обернулся к нам старшина. - Всю ночь куролесим, и кто только нам не попадается... А про тебя старик кричал, что ножом ударил, как же не брать было.
- Я чуть не задохнулся на вашем сиденье. Вы что, подрабатываете перевозкой трупов?
- И такое бывало! - заржал коротко... - Да заблевали, суки...
Некоторое время ехали молча. Сыроежка, уткнувшись в мое плечо, тихо отогревалась.
- Тетя у меня в этом районе живет. Хорошо здесь, как в деревне, - сказал старшина, и опять замолчал.
Нас высадили возле пруда, откуда было рукой подать до ее дома. Испугав чью-то кошку, мы прокрались в Сыроежкину комнату и тихо сели. На столе стояла тарелка с печеньем. Я почувствовал, что проголодался. В левом ухе тихо свистело воспоминание о бугае.
- Пойду, умоюсь, - поднялась Сыроежка, - а потом ты. Чаю не хочешь?
- Нет, спасибо.
Она вышла, тихо притворив дверь, и я снова задумался над своей неустроенной жизнью. О том - правильно ли я поступаю, отказываясь от того, что имею, - в поисках того, чего может быть, не заслуживаю или не хочу... «Эх, екорный бабай!" - вздохнул я, потянувшись к печенью...
...Сыроежка скользнула в комнату вместе с запахом мыла. Я тоже пошел в ванную и быстренько, отворачиваясь от своего отражения в зеркале, привел себя и одежду в относительный порядок....
...Когда я вернулся, Сыроежка уже лежала, предусмотрительно отодвинувшись к стене, как бы приглашая. Она лежала спиной ко мне. Этот момент всегда нас почему-то смущал - ложиться вместе. Мы старались не попадаться друг другу на глаза, когда раздевались...
Я лег, прижавшись к ее вечно холодной, крутой попочке, вздохнул глубоко и умиротворенно, как ребенок после долгого плача, и заснул...