«…Готовьте оладушки! Скоро приеду!
Ваш Костик»
Написав эти строки, рядовой Тулов, привычным движением, сложил бумагу вчетверо и засунул в конверт. Он всегда писал письма во время увольнения, в парке. Любил сам бросать их в почтовый ящик на улице. Так он чувствовал себя гражданским человеком.
Пригревало солнышко, до дембеля оставалось двадцать восемь суток – эти два обстоятельства вызывали у Константина невольную улыбку. Ленивой походкой, с ослабленным ремнем, он брёл на почту. Мимо проходили девчонки в коротких юбочках. Костя никогда не был обделен женским вниманием, и сейчас многие представительницы слабого пола провожали его заинтересованными взглядами и приветливыми улыбками.
Он не корчил из себя пижона, хотя многие завистники его таким считали. Вообще Костик Тулов был отличным парнем: мог поднять настроение и поддержать разговор в компании. Хоть и не играл на гитаре, но в кругу друзей всегда оказывался на первом месте. В общем, любили его ребята. И его бабушка, у которой он жил с малолетства, не могла наглядеться на своего Костеньку. И тем сильнее от этой всеобщей любви ему хотелось домой, благо до дембеля меньше месяца.
Опустив письмо в почтовый ящик, Костя поправил ремень и с улыбкой направился ближе к части. Вечер потихоньку подкрадывался к городу. Константин жадно втянул носом вечерний воздух, он был особенным в этой стране. То ли более влажным, то ли наоборот сухим, но одно Костя знал точно – воздух был другим. За размышлениями о Родине и вечернем воздухе, он сам не заметил, как подошел к части. Пройдя КПП, он снова окунулся в мир цвета хаки, нелюбимый им, но ставший за два года почти родным.
Из-за заброшенного здания старого бомбоубежища показались две фигуры. В сумерках трудно было различить даже лица, не говоря уже о званиях. Но форма на них была полевая.
- Рядовой Тулов!
Костя оглянулся. Перед ним стоял майор Фролов и улыбался.
- Здравия жела…, - Константин не закончил желать здоровья офицеру. В затылке почувствовалась сильная боль, а в глазах начало темнеть. Последнее что он успел увидеть это озабоченное лицо Фролова склоняющегося над ним.
Костя очнулся от резкой колющей боли в левой ноге. Он инстинктивно дёрнул руку к больному месту, но рука, намертво привязанная к спинке железной койки, только слабо дёрнулась и повисла. Костя сидел на бетонном полу того самого бомбоубежища. На койке, к которой он был прикован, сидели два сержанта Батыров и Турбаев. Их очень веселили безуспешные попытки Костика высвободить руки. Боль, от которой Костя очнулся, оказалась вызвана сигаретой. Батыр зачебонил свой окурок о ляжку пленника. Тем самым, вызвав у своего напарника неудержимый приступ хохота.
- Ну что, Тула! Очухался? – спросил Батыр, вдоволь насмеявшись.
Костя смотрел на него непонимающим взглядом.
- Да вы что, ребята! Охренели совсем? Чего творите то!?
Турбаев ударил Костика в челюсть.
- Ты, сука, поговори мне еще! Под дурака косишь? Ну хорошо, щас я тебе популярно объясню зачем ты здесь…
Костя сплюнул кровь, накопившуюся во рту, от разбитой губы. За время службы он не раз дрался, но еще ни разу он не находился в положении, когда нет возможности ответить на удар. От этого ему стало, почему то не по себе. Сержанты нередко устраивали различные сумасбродные «игры». В «играх» этих Костик быстро ориентировался и, как правило, выходил победителем. Забавы обычно склонялись к одному – мордобой. Но то был честный мордобой, где была возможность дать сдачи, если на то пошло. Здесь и сейчас – всё было по-другому.
Турбаев закурил и присел на корточки рядом с пленником. Костя приготовился выслушать правила очередной «игры», но Турбаев, похоже, и не думал об играх. Он заглянул в глаза пленнику и не отрываясь смотрел в них. Затем, выпустил струю дыма Косте в лицо и ухмыльнулся.
- Ты, Тула, знаешь всё, только вот, может, подзабыл, чуток. Я тебе напомню. Месяца два назад шлюх подвозили Полковнику нашему. Подарок на денюху от майора Фролова. Так не ты ли возмущался и письмо накатал в комендатуру?
- Я, - ответил Костя, - они же девчонки еще, к тому же, их насильно приволокли. А вы, сволочи, еще после полковника по два раза их пропустили. Козлы! Как можно!? Им же лет по двенадцать всего!
- А не тебе, сука, нас морали учить, - Турбаев побелел от злости, - Мы и сами учёные, кого хочешь научим.
- Но ведь девочки еще! Сняли бы шлюх! А то ведь на улице хватали и…
Еще один крепкий удар пресек Костину речь.
- Бля, крепкая у тебя рожа, - Турбаев тёр ушибленную костяшку, - Повторяю для тех кто на бронепоезде: не тебе нас учить!
- Что ж ты, тварь, связал то меня? Ссышь один на один? – Костя сплюнул кровь с осколком зуба.
Сержанты переглянулись.
- Отвяжи мне его Лёха, - Турбаев переминался с ноги на ногу как боксёр перед боем.
- Ты дурак что ли? Майор сказал ничо не делать пока он не придёт, - Батыр с опаской оглянулся на дверь.
- Отстёгивай, майора еще час не будет.
Батыр, ворча что то себе под нос, освободил Константина. Костя взялся за лицо в месте ушиба: на скуле образовалась небольшая шишка. Он вытер кровь с подбородка и встал на ноги.
- Ну давай, боец, покажи что умеешь! – Турбаев нетерпеливо подпрыгивал, представляя себя боксёром на ринге.
Костиной комплекции можно было позавидовать. Стройное подтянутое тело не редко сводило с ума девчонок на пляже. Хоть и не посещал он спортивные залы, но за собой следил. Да и вообще, жилистый был парень. Неудивительно, что после двух коротких, но точных ударов по лицу, Турбаев плашмя упал на спину, ударившись затылком об бетоный пол, и потерял сознание. Батыр вскочил с койки и бросился на Костю со штык-ножом. Батыров был здоровяком в отличие от «сопли»-Турбаева. Удар ногой в живот заставил Костика упасть, согнувшись, рядом с предыдущим соперником. Озверевший Батыр начал махать ножом, пытаясь порезать лицо Кости. Но тот закрывался руками и все порезы достались им. Батыров оттащил Костю за шиворот обратно к кровати и сковал наручниками.
- Ну всё, сука. Щас я тебя пытать буду. Ты мне за друга ответишь.
Здоровяк подошел к Косте и начал осматривать его, сверкающими глазами, как мясник осматривает добротный кусок телятины.
У двери застонал Турбаев.
- Вставай, каратист! Ща приколемся… - сказал Батыров, не оглядываясь.
- Чо ты придумал? - сказал потирая ушибленные места второй сержант.
- Смотри сюда… - Батыр присел на корточки и улыбаясь посмотрел на Костика, - Ну что, Тула? Ты про инквизицию читал?
- Читал… - шепелявя, произнес Костя.
- Так вот инквизиция – это нянечки в яслях, по сравнению с нами. Щас я с тебя лоскутки себе на покрывало срезать буду.
Батыров не шутил. Костик понял это, но от большой потери крови, в голове мутилось, и он не мог до конца осознать, что с ним собираются делать. Здоровяк распорол штанину Костиного камуфляжа и оглянулся на напарника. Тот стоял широко раскрыв глаза, до конца не понимая, шутит его приятель или нет. Батыр понял этот взгляд по своему и медленно остриём ножа начал резать кожу на ноге Кости, намечая очертания «лоскутка». Костя, до этого момента уже начинающий терять сознание, дико закричал и начал ёрзать пытаясь освободиться.
- Держи его, мать твою! А то он мне всю красоту испортит. – сказал Батыр.
Турбаев подчинился, до сих пор не осознавая ужаса происходящего. Он повалил Костика на бок и сел на него, держа руками истязаемую ногу солдата. Батыров, доведя свой «рисунок» в виде «сердечка» до конца, подковырнул лезвием кожу. Он прижал край кожи к лезвию ножа и резко, с силой рванул кверху. Костя резко дёрнулся, сбросив с себя Турбаева, и затих. От болевого шока солдат потерял сознание.
- Черт! – рявкнул Батыр, - ну что за паскудство! Смотри как криво получилось.
Кожа сорвалась не по «рисунку», содралась дальше, выходя за границы «сердечка».
Батыров, от досады, ударил Костика ножом в горло. Турбаев побелел от такого зрелища встал и, согнувшись, отбежал в угол. Его стошнило. Батыров не обратил на это внимания. Он был занят тем, что подравнивал ножом оторванный кусок кожи под «сердечко».
- Ну вот. Так то оно будет получше. – Батыр любовался на своё произведение.
На лестнице послышались шаги. Турбаев вытер лицо рукавом и выпрямился. Дверь со скрипом открылась. На пороге стоял сияющий Фролов, явно пребывавший в состоянии «лёгкого опьянения». Довольная улыбка на его лице резко сползла, после того как он увидел, что творится в комнате. Турбаев в испачканной форме стоял в углу комнаты. На испачканном кровью полу лежал рядовой Тулов, Батыров же разглядывая на свет лоскут кожи тихо напевал какую-то казахскую песенку.
- Да вы чего тут делали то… - майор побледнел, но быстро сориентировался, - Турбаев, помыть тут всё. Батыров, сука, иди верёвку ищи.
Фролов подошел к Костику и прислушался к его дыханию. «Живой еще», - подумал майор: «Тем лучше…».
Батыров принёс веревку и подвинул койку на середину комнаты. Забравшись с ногами на шконку, он привязал веревку к балке под потолком. Костика втроём подтащили к веревке и накинули на шею, мастерски сделанную Батыром, петлю.
В автобусе похоронного бюро было душно. День выдался безоблачный, и солнце нещадно жарило всех, осмелившихся выйти из тени. На сидении позади водителя сидели две женщины и разговаривали в полголоса, но слушал их весь автобус.
- Ну как ты, Лен? – спросила одна женщина.
- Да я то нормально, а вот Сережка совсем плох. Держится хорошо, но я то знаю, что это только для вида, - мачеха Костика горько вздохнула, - Похоронку когда получил, пришел домой весь бледный, молча отдал мне её и на диван сел. Голову руками обхватил и закричал так… Я еще ни разу такого крика не слышала. «Для кого же я его растил» - говорит. Потом ушел на кухню, я к нему боялась подходить.
- Еще бы, единственный сын… Ну расскажи хоть как и что? Ездили, говоришь, туда? Что там сказали то?
- А что они скажут? Гроб вообще запретили вскрывать, пришлось столько инстанций оббегать, чтобы разрешение получить.
- Вскрыли?
- Ну да… Да лучше б не вскрывали, кошмар один. Рассказывать страшно. Сергей только раз взглянул и ушел сразу. А мне патологоанатом показал всё и рассказал.
- Ну что рассказал то? – не унималась подруга.
- Ну что, что? Рука у него вся изрезана «ёлочкой» видимо от ножа закрывался ей, кожу срывали еще с живого, в горле проникающее ранение от ножа… Да что там говорить… седой весь… Парню двадцать лет было. Царство ему небесное.
В автобусе воцарилась тишина. Слышен был лишь завывающий гул мотора. Ребята в автобусе, друзья и одноклассники, сидели с нескрываемым ужасом на лицах. В сердце каждого из них зародилось то чувство, при воспоминании о котором, даже в самый радостный момент жизни становится тяжело и тоскливо. У каждого в глазах застыли слёзы. Им была представлена страшная загадка, правильного ответа на которую, они не узнают никогда. И от осознания страшных реалий жизни, упавших на них стотонной плитой, им становилось еще страшнее и тяжелее на душе.