Памяти моего шурина, Абрама Львовича Бараша, воспитанника 2-й артиллерийской спецшколы, похороненного под Берлином, и всех его товарищей посвящаю…
Весна нынче запаздывала.
Последние апрельские дни были ещё холодны, и ночной туман рассасывался медленно и нехотя.
Мальчишка в замызганных солдатских сапогах неслышно шагал по Арбату. Одетый в выцветшие гимнастёрку и галифе, он шёл не спеша, не чувствуя холода, по когда-то хорошо знакомой улице, с трудом узнавая её.
Как же всё изменилось с тех пор, как он ушёл на фронт!
Арбат теперь весь вымощен плитками, уложенными ковровым узором, исчезли тротуары, а с ними и шуршащие по асфальту троллейбусы. Яркий свет уличных ажурных светильников с трудом пробивается сквозь хлопья тумана, повисшего на ветках деревьев. В переулках изредка виднеются, чудом сохранившиеся старинные особняки с уютными двориками, которые раньше создавали чарующий неповторимый арбатский колорит.
Нет больше того дровяного склада на Молчановке, нет и Собачьей площадки, где мальчишками часами гоняли мяч.
Да и самой Молчановки уже нет. Вместо неё какая-то широченная улица с высокими белыми, похожими на раскрытые книжки, домами по разным сторонам дороги и мелькающие яркие рекламы на их фасадах. Правда церковь Симеона, что на углу Воровского, уцелела.
"А вон и родильный дом Грауэрмана, где я появился на свет. За ним, вдалеке, на другой стороне площади, кинотеатр "Художественный", Гоголевский бульвар.
Ресторан на углу Арбата стал ещё красивее и выше, да и театр Вахтангова какой-то другой. Недаром мама написала, что в него бомба попала, видно перестроили".
Мальчишка неторопливо шёл по Арбату, с удивлением разглядывая город, а воспоминания тревожно стучали в седых висках.
Память подсказывала, что где-то совсем близко, слева, должен быть тот Кривоарбатский переулок, где он когда-то жил с родителями, младшим братом и двумя сёстрами.
"Интересно, как они там без меня? Как мама?" - тревожился он.
Наконец он нашёл знакомый переулок. Справа, за забором, стоит, как и раньше, необычный дом Мельникова, похожий на два соединённых цилиндра, а в окнах-шестигранниках горит свет.
"Может дядя Костя жив?! У него была пара чёрных пуделей. Их то наверняка уже нет и в помине. А в том, большом доме, жил Папанин".
Чуть дальше, наискосок, мальчишка, наконец, увидел свой шестиэтажный дом.
"Так вот он, Кривоарбатский 19… Вовсе не изменился!".
Солдат с волнением взбежал на второй этаж, где была его квартира… « Почему фамилии на дверных табличках не те, совсем чужие? Где же они теперь, мои?"
Рука застыла у кнопки звонка. Понурив голову, мальчишка медленно побрёл прочь…
Потом он ещё долго ходил по знакомым с детства переулкам - Плотникову, Серебрянному, Калашному, Староконюшенному... Бродил по своей юности...
Откуда-то издалека ударили робкие солнечные лучи, и туман сразу исчез.
По улицам торопливо шагали первые прохожие. Город оживал, наполняясь привычным шумом.
Наконец мальчишка оказался на Кропоткинской и машинально повернул направо в Чертольский переулок.
А вот и она, его последняя школа - 2-я специальная артиллерийская.
Сюда он поступил за два года до начала той страшной войны, когда не стало отца.
Гордо, на зависть всем мальчишкам, носил военную форму со скрещенными стволами на петлицах.
Затем грянула война...
Ему было восемнадцать, когда он, лейтенант, закончив ускоренные курсы артиллерийского училища, ушёл на фронт.
Потом были военные лихие годы - тысячи километров грязи, бомбёжки, обстрелы, госпиталя и смерть товарищей.
Изредка приходили долгожданные, треугольные письма-весточки из Москвы от мамы и с фронта от сестры, ушедшей добровольцем.
12 марта 1945 года он, вместе с близкими фронтовыми друзьями, отметил свой двадцать первый год рождения.
А потом началась битва за Берлин, и наступило 29 апреля...
И, хотя память неумолимо старалась вернуть его в это военное прошлое, почему-то после этой даты он ничего не мог вспомнить, как не силился.
Он успел разглядеть табличку -"Гимназия № 1529" .
«Неужели я ошибся? Неужели это не моя спецшкола?!»
И тут на стене он увидел памятную доску с именами погибших воспитанников и своё имя, а рядом дату – погиб под Берлином 29 апреля 1945 года. А чуть дальше, во дворе – памятник: "Воспитанникам московских специальных артиллерийских школ проявившим мужество и героизм в Великой Отечественной войне 1941 - 1945 г. г."
Неожиданно острая давняя боль напомнила о себе и охватила всё его существо.
И сразу вспомнилось всё, всё до самой последней минуты...
Вся короткая жизнь пронеслась перед ним за эти мгновенья…
Только так и не узнал он, что с того давнего сорок пятого прошло уже шестьдесят апрелей, что и мама, и старшая сестра, и брат уже где-то, где-то с ним рядом.
Послесловие
В Москве перед войной существовало несколько артиллерийских специальных школ, куда принимали учащихся 7-8 классов обычных средних школ. Воспитанников готовили для поступления в артиллерийские училища, они были на полном пансионе спецшколы, обмундированы в военную форму, но ночевали дома.
В помещении, где когда-то размещалась 2-я артиллерийская спецшкола, сейчас открыта гимназия, работает музей спецшколы с фотографиями и письмами бывших воспитанников, висит памятная доска с именами погибших и во дворе стоит памятник воспитанникам всех московских артиллерийских спецшкол.