Всю неделю Мэл носилась где-то, Пашка почти не видел её. Она покупала немыслимые вещи: старую швейную машинку, пластмассовый таз, книги из букинистики. Она с болтала по телефону, хотя раньше не делала этого из опасения быть обнаруженной Человеком, Работавшим Мужем Мэл. Однажды она уехала на целых два дня, и Пашка не мог до неё дозвониться. А когда Мэл вернулась, весёлая, растрёпанная и голодная, Пашка показал ей листовку, которую он сорвал со щита объявлений.
"Ушла и не вернулась", - растерянно прочитала Мэл. В листовке были её имя, приметы, возраст. Даже было написано, что она - автор неформатного романа "Дорога в никуда", который печатается в литературном альманахе "Цепочка". И самое главное - её фотография. Правда, размытая и страшная, но похожая.
- На хрена он это делает? - спросил Пашка, - неужели человек не понимает, что ты его не любишь?
- Глупенький ты, Пашка, - сказала Мэл, - он по мне со школы с ума сходил. Он извращенец, а у таких чувства выше рассудка. Читал "Лолиту"?
- Ну да, - ответил умный Пашка, - это перверсия. При перверсии человек с извращённой психикой видит невозможной жизнь без своего фетиша... А он ведь Эс энд Эм, ты говорила?
- Хрен его знает, кто он, - сказал Мэл, - хоть бы он отъебался от меня раз и навсегда!
Они попили кофе на кухне, а потом Мэл сказала:
- Знаешь, Пашка, я ведь скоро от тебя уеду.
- Куда? Неужели к родителям? - изумился Пашка.
- У меня нет родителей. У меня есть тётя Тамара, Серёжка, Юльчик, Танька, Маришка. Есть Поэт. Есть Рома. И ты есть. И все вы будете, но я боюсь, Паш, ты больше не сможешь быть моим любовником.
- А почему? - спросил Пашка серьёзно.
- Потому что буду жить с другим человеком, которому не хочу изменять.
- Тот художник, что ли? - спросил Пашка.
- Ага.
- Не боишься? Это же неизлечимо.
- Я ничего не боюсь. Всё самое плохое уже было.
Пашка помолчал, потом спросил деловито:
- Ну, а виртуальный-то секс будет? Это ж ничего страшного.
Мэл захохотала, обняла Пашку и чмокнула его в щеку:
- Конечно! Это всегда пожалуйста! Только надо будет тарелку для Интернета приобрести.
- Или ноутбук, - сказал Пашка.
Он ни капельки не обиделся, и было непонятно, расстроился ли. Это ещё раз утвердило Мэл в мысли, что он всё-таки, биоробот.
Потом Мэл звонила по мобильнику, много смеялась и называла собеседника то "Дурачок", то "Крейзи". Пашка понял, что это и есть художник. Мэл пообещала к нему завтра приехать.
- А скоро его выписывают? - спросил Пашка.
- На следующей неделе, - сказала Мэл. - Доктор сказал, у него снята зависимость. Но ему нельзя жить в прежнем окружении. Понимаешь? Там, где подвернутся все эти приятели.
- И куда же ты его повезёшь? В Деревцы?
- Ты что, Процессор! В эту мерзость я никогда больше не вернусь, даже за миллион долларов.
Назавтра Мэл нарядилась, как сказала Пашка, "по полной программе". Юбка на ней была чёрная, кожаная, с пятью рядами бахромы на подоле. Курточка все та же, из двух видов меха. И черная кожаная бахромка на лоб. Бисерные серьги, свисающие до плеч, довершали наряд.
- Зонт возьми, - сказал Пашка.
- Дождя не будет, - ответила Мэл, - я его не заказывала.
Зато она прихватила с собой скрипку. Рома приделал к чехлу лямку, и Мэл носила скрипку за плечами, как автомат.
- Я играю этим нарикам разные красивые вещички. Доктор говорит, им это полезно. Вчера я сыграла ноктюрн об отсутствии в мире любви, и соврала, что это Моцарт. Поверили, прикинь, все, кроме Саньки. Он мой стиль давно знает.
Саня доканчивал картину, которую начал, когда у него прекратились ломки. Тогда же он бросил курить сигареты. Несколько девиц, как всегда, сидели неподалеку, но теперь не на веранде, а в большом зале. Санька рисовал здесь из-за обилия света - окна были большие, а девицам подходили, интересовались, как движется его работа. Саня не ругался на них. Он вообще никого не замечал, когда писал.
Мэл подошла сзади. Поздоровалась кивком головы с бывшими наркоманками. Посмотрела на полотно. На нём был осенний пейзаж, поздняя осень, все деревья голые, сквозь их ветви проникает солнечный свет, как всегда, ослепительно яркий и загадочный. По дороге посреди картины шли двое, два тонких силуэта, затопленных светом - мужской и женский. Дорога уходила вглубь картины и таяла в сиянии. То есть вела как бы в никуда. Сане осталось дописать несколько кустов на переднем плане и нанести ту особенную дымку, которая делала свет на его картинах непохожим ни на что другое.
Мэл, не здороваясь с Саней, достала из чехла скрипку, подправила колки и заиграла. Саня обернулся и улыбнулся ей.
- Сейчас, я скоро докончу, Мэлка.
На звуки музыки в зал стянулся народ: парни и девушки, некоторые бледные и страшные, некоторые - ничем не отличающиеся от обычных людей на улице. Даже из персонала кое-кто пришёл. Мэл поиграла им, пока Саня не закончил кусты, и сказала:
- Ну, хорошего понемножку, мы пойдём гулять
Они ушли в парк, где на траве лежал тонкий слой инея.
- Зима в этом году поздно наступила, - сказал Саня.
- Но не холодно, - добавила Мэл.
Саня держал её за руку, переплетя её пальцы со своими, и им в самом деле было не холодно. За старым дубом они долго целовались, как делали это каждый раз, когда Мэл приезжала в клинику.
- Мне что-то страшновато, Мэлка, - сказал Саня, - страшновато отсюда уходить. Куда я пойду? У меня нет дома. У тебя тоже нет. А если мы будем жить у Ромки, опять будут приходить все эти Гарики и Шурики... Конечно, мне тут психолог объясняла, что тяга к наркотикам образуется по разным причинам, в моём случае – из-за затяжной депрессии. Теперь депрессии не будет. А всё-таки страшно.
- Мы не будем жить у Ромки, - сказала Мэл.
- А где? На Павелецком вокзале? - усмехнулся Саня.
- Я решаю, - ответила Мэл. - Ты ещё больной, понятно? Все вопросы решаю я.
- А ты возьмешь и убежишь от меня, как от своего мента, - почти шепотом сказал Саня.
- Я что, совсем долбанутая, Артист? Молчи лучше.
Она обняла его за талию, и их животы соединились. Мэл ощутила тепло Саньки, Санька почувствовал жар Мэл. Его пальцы сцепились сзади на её талии.
- Жалко, что зима, - сказала Мэл, глядя Сане в глаза и улыбаясь.
- Жалко, что зима, - повторил он.
Они не могли упасть вместе на траву, как делали это в пору своей любви, на берегу деревецкой речушки Петлянки. Но им хватало просто взглядов – глаза в глаза. Этот способ помогал забыть всю предыдущую чёрную дрянь. Она рассасывалась и уплывала в неизвестность.
Мэл приехала в Москву ближе к вечеру. Прошлась по магазинам, прежде, чем ехать в Пашкин район. Купила Пашке в подарок синий свитер. Второй свитер, только чёрный в белую полоску, купила для Саньки. Положила денег на мобильник. Позавчера она получила перевод от Ангелины. И Ангелина недавно звонила, что известное книгоиздательство заинтересовано в издании романа Мэл отдельной книгой.
- Но для этого ты должна приехать в Курск, у меня будут их представители.
- В следующем месяце, хорошо, Ангелина? Сейчас у меня суперважные дела.
Ангелина сказала, что это будет в самый раз.
Мэл зашла ещё в один магазин, где приобрела ореховый торт и пачку красного чая. Пашка очень уважал красный чай, а Мэл предполагала устроить прощальное чаепитие.
Когда она отошла от кассы, сильная рука схватила ее за запястье левой руки. То самое, порезанное и замотанное сейчас красной банданой. Мэл подняла голову и в ужасе отшатнулась. Человек, работавший Мужем Мэл, держал её железной хваткой.
- Ты откуда взялся, Вовка? - в ужасе прошептала она.
- Я-то - на курсах. А вот ты что здесь делаешь? - спросил он как ни в чем не бывало. - Я тебя уже во Всероссийский розыск подал. А ты здесь по Москве прогуливаешься... Вот удача-то!
- Отпусти, - прошипела Мэл - Отпусти, я сейчас заору!
- Ори, - сказал Человек, работающий Мужем Мэл. - А я в форме. И скажу, что поймал преступницу, которая в розыске.
- Сволочь. Урод проклятый. Дегенерат. Чтоб тебя разорвало! - с ненавистью сказала Мэл.
А он вел ее к выходу, даже усилий не делая. Мэл не сопротивлялась. Получалось, как будто они шли за руку. Как влюбленные.
У входа Мэл разом перегнулась пополам и вскрикнула. Это было так естественно, что много людей обернулось, а майор поверил.
- Ты что, Люся?
- Больно... здесь, в боку, ай, ай!
- Похоже, аппендицит, - сказала пожилая женщина. - Дайте, я посмотрю. Я хирургическая медсестра.
Человек, работающий Мужем Мэл, вынужден был отпустить руку Мэл. Мэл разогнулась, как отпущенная пружина и понеслась прямо через шоссе, бросив свои пакеты и вызвав страшный визг тормозов на дороге. Она бежала между машин, дважды едва не была сбита, водители материли её, высовываясь из окон. Но она была на другой стороне, у паперти какой-то старинной церкви. А майор остался за бесчисленным потоком машин. Смелости побежать за нею у него не хватило бы. До подземного перехода было метров тридцать от магазина.
Мэл мчалась по неизвестным ей переулкам, налетала на прохожих, размахивала руками. На бегу замахала рукой едущему такси. Прыгнула в открытую дверь, тяжело дыша, назвала адрес Пашкиной квартиры и откинулась на сиденье. По лбу у нее стекали крупные капли пота.
- А у тебя деньги-то есть? - спросил таксист. - Ты, похоже, с психушки сбежала!
Мэл молча выбросила из кошелька несколько бумажек.
- Хватит тебе?
- Много, - солидно сказал таксист, - имеешь деньги, могла бы и свою машину купить.
- Была у меня машина, - сказала Мэл. - Чёрный "Мерседес". И коттедж был. И родичи - сплошь начальники. А я ушла к бывшему наркоману, и жить мы будем неизвестно где... Точно дура, правда?
- Я начальников не люблю, - сказал таксист, - все они сволочи! Не в деньгах счастье, дочь!
За Саней Мэл приехала с Ромой, Юльчиком и Пашкой. С собой у них была одежда для Сани, пакет с подарком для доктора, и еще пакет с бутылкой коньяка и тортом - чтобы отметить событие. Коньяк и торт купила Юльчик, и приехали они на Юльчикиной машине.
- Смотрите за ним, - почти умоляюще сказал доктор Мэл, - у него очень хорошие результаты... жалко будет, если они пропадут!
Саня подарил свою картину с дорогой в никуда доктору. А Мэл сказала:
- Я вам книгу свою посвящу, скоро выйдет.
- Ничего мне не надо, - сказал доктор, - за лечение его тётка давно уплатила. А мне - лишь бы он назад сюда не вернулся.
Коньяк пили прямо в машине - все, кроме Сани.
- Тебе ж коньяк можно! - уверенно сказал Юльчик.
- Не хочу я ничего, и кому-то же надо машину вести. Вы уже ржёте, как лошади, первый же мент остановит!
- Не будем о ментах, - сказала Мэл. - Веди, Артист. Я рядом сяду, ты дорогу не знаешь.
Заехали в Москву. В Пашкиной квартире собрали вещи Мэл - скрипку, купленное ею барахло, одежду и компьютер.
- Я тебе в следующем месяце его верну, - сказала Мэл Пашке. - Когда книга выйдет, я себе новый куплю.
- Оставь его себе, - махнул рукой Пашка, - на фиг он мне нужен, старьё такое!
Пошли пообедать в кафе, поскольку все были голодные, а готовить никому не хотелось.
- Эта чокнутая мне до сих пор не сказала, где мы будем жить, - сказал Саня Роме и Юльчику.
- На Павелецком вокзале! - захихикала Мэл.
- Нет, а реально, Мэл? - спросила Юльчик, откидывая со лба свисающие до самых бровей голубые бусы. - Ты мне сказала, что купила дом. Где дом-то?
- И откуда ты денег взяла на дом? - спросил Саня.
- Во-первых, он дешёвый. Во-вторых, я его ещё не до конца купила. Дала задаток. Потом отдам остальное. Им не к спеху.
Переночевали - Мэл и Саня у Пашки, а Юльчик поехала к Роме. Мэл не видела всего процесса развития этого романа, но поняла, что с лесбийской любовью Юльчик, видимо, временно завязала.
Назавтра отправились вдвоём - Мэл и Саня. Юльчик отвезла бы их с радостью, но Мэл сказала:
- Твоя машинка там застрянет, до весны не вытащим. Я тебе потом позвоню. В принципе, Ромка знает, где это.
- Я?! - поразился Рома, который знал не больше остальных.
В древнем автобусе, пахнувшем бензином, потом и разношерстными одеколонами Мэл сидела, склонив голову на плечо к Сане, а он держал её руки в своих ладонях. Время от времени они, не сговариваясь, поворачивались друг к другу и начинали целоваться. Сидевшие напротив тётки смотрели с отвращением и на серьгу в форме ящерицы в ухе Сани, на чёрную шляпу Мэл со страусовым пером, и особенно - на поцелуи.
- Совсем Москва очумела, - сказала правая тётка. - Смотреть тошно!
- Да они же наркоманы, не видишь, что ли! - отрезала левая тётка.
Мэл и Саня посмотрели друг на друга и засмеялись.
- Эй, шеф, останови! - закричала Мэл. - Нам здесь!
- Где здесь? - спросил удивленный шофер. - Здесь же лес!
- Нам и надо в лес!
Они выгружались долго, к недовольству всего автобуса - монитор в вещмешке, системный блок, увязанный в одеяло, чемоданы, рюкзаки.
- Точно чокнутые! - решили обе тётки и долго следили взглядами, как странная парочка углубилась со своим барахлом в лес.
- Ты меня в землянку какую-то тащишь, Мэл? - спросил Саня.
- Нет! Иди, не приставай!
- А далеко идти? Тяжело со всей этой байдой.
- С Ромкой было далеко. А мне короткую дорогу показали. Полкилометра всего.
Когда они вышли на окраину с облезлой табличкой "дер. Рябиновка", Саня даже присвистнул:
- Вот здесь? Это же Новоебенёво какое-то! Здесь хоть электричество есть?
- Есть, - заверила Мэл. - В нашем доме целых четыре розетки. И почту привозит раз в неделю почтальон.
- С вертолёта сбрасывает? - засмеялся Саня.
- Ни фига подобного! Летом - на велике, зимой - на лыжах.
Дед Фёдор увидел их из окна и вышел навстречу. Подхватил из рук Мэл рюкзак со швейной машиной.
- Приехали! А я два дня вам топлю, чтобы в холоде не сидели! Пойдёмте! Я картошки горячей принесу!
- Это кто? - тихонько спросил Саня у Мэл.
- Это дед Фёдор. Он продаёт нам дом, - сказала Мэл. - Совсем недорого. Отдавать деньги можно постепенно.
- Конечно, - сказал дед - Куда мне деньги-то? Только на лекарства! Это твой жених, Мэла? А ты говорила - наркоман... А он, вроде, нормальный.
Саня засмеялся и сказал:
- Классный дед!
- А то! - гордо сказала Мэл.
В доме было тепло. Имелась мебель - круглый стол, хромоногие табуретки, кровать. Кровать была покрыта новейшим покрывалом из ангорской шерсти. На полу лежал новый ковер в тибетском стиле.
- Я же сюда уже приезжала, - сказала Мэл. – Кое-что устраивала... я не очень умею, Саня.
На кровати сидел рыжий кот-подросток.
- Это я вам принес от бабки Фроси, - сказал дед, - чтобы мышей вывести. В деревне без кошки нельзя.
- Конечно, - сказал Саня, - я жил в деревне в детстве. У бабушки. Как раз в этих краях.
Дед пошел за картошкой, а Мэл и Саня сели за стол. Посмотрели друг на друга.
- Я классно придумала? - спросила Мэл.
- Как сказать, - усмехнулся Саня, - хотя свет здесь хороший. Писать будет удобно.
- Мне тоже будет удобно писать, - сказала Мэл.
- Никаких Гариков, Шуриков. Я и ты, - сказал Саня. - Ты отлично придумала, Мэл. Только...
- Что - только?
- Ты не заскучаешь? - спросил Саня, глядя в глаза Мэл. - Я не надоем тебе? Все время - я и я. А ты любишь тусовки, компании, веселье...
- Здесь Москва близко, - сказала Мэл спокойно. - И мы будем в неё ездить. Продать твои картины. Походить по магазинам. К друзьям. А друзья будут ездить к нам. Здесь хорошая рыбалка, дед сказал.
Тут пришел дед с картошкой. Мэл достала из рюкзака кусок сыра, банку огурцов, бутылку водки. Налила себе и деду. Саня пил крепко заваренный чай.
Мэл позвонила Юльчику, Пашке и - впервые за время побега из Деревцов - Серому. Засыпали они под треск дров в печке, обнявшись под одеялом.
- Ты знаешь, - сказал Саня, - а я ведь никогда не спал ни с кем под одним одеялом всю ночь, вот так.
- Спал. Со мной, в Деревцах. Когда мент дежурил.
- Это не то. Тогда нам приходилось вставать в пять утра, чтобы мне уехать незаметно.
- И нравится тебе - как сейчас? - спросила Мэл.
Саня обнял её под одеялом, легко повернул к себе, и её губы уткнулись к нему в грудь. Он прижал лицо к её волосам, пахнущим лимоном. И пробормотал:
- Никогда в жизни не было так хорошо. Ты мне не говоришь, но я теперь чувствую сам...
- Что? - спросила Мэл.
- Что ты меня любишь. Понимаешь, меня никто в жизни не любил.
- Только без слюней, Санька! - сердито сказала Мэл. - Тебе что врач сказал - никаких эмоций! Кроме хороших, само собой.
- Это ж хорошее.
- Никаких сраных воспоминаний! Всё! И никаких слюней - любишь, не любишь, я тебе не девочка с ромашкой! Я плохая и злая, и это навсегда.
Он прижал её к себе и вздохнул сладко:
- Знаешь, главное - это не то, что человек тебе говорит, а то, что он для тебя делает.
- Ага, - сказала Мэл, и потянула его к себе, - сделай для меня ...ещё разок... чтобы спалось крепче!
Дед разбудил их, еще едва - едва рассвело. Мэл не проснулась. Саня подошел к окошку.
- Пошли за дровами, Санек! - крикнул дед.
Саня посмотрел время на мобильнике (ибо в доме не было часов):
- Ты сбесился, дед? Восьмой час!
- Так там возни часа на три! Придем, как раз девка твоя пошамать сварит.
Саня глубоко сомневался, что Мэл умеет варить, но оделся в темноте и пошёл. Когда они возвращались, таща на веревке три срубленных сухостоя из дальнего леса, свет уже вовсю заливал окрестности.
- Пленэр здесь великолепный, дед, - сказал Саня.
- Чего? - спросил дед.
- Местность красивая значит, и свет подходящий. Рисовать хорошо. А речка далеко?
- Речка в другой стороне, близко... хочешь речку рисовать?
- Попробую, пока она не замерзла.
Сухостои свалили около Саниного дома, распиливать их решили после обеда. Саня вошел в дом. Под потолком заливался древний радиоприемник, хорошо ловивший, однако, "Радио Юность". Мэл, в короткой футболке и красных трусах, возилась в углу, устанавливая комп на облезлой этажерке.
- Вот, - гордо сказала она. - Собрала! Правда, три раза Пашке звонила. Он сказал, что я - имбецилка... А ты где шатаешься?
- За дровами ходили, - сказал Саня.
Посмотрел на стол и перевел ошарашенный взгляд на Мэл. На столе стояли чайник, блюдца и чашки. Большое блюдо с сырниками и чашка сметаны. И тушёная капуста с грибами.
- Чего смотришь? - спросила Мэл. - Мой руки. Надо же пожрать чего-нибудь.
- Где ты это взяла, Мэл? - спросил Саня.
- Творог я с собой привезла. Сметана дедовская. Шампиньоны из банки. Капусту попросила у бабки по соседству. Они мне ещё дали репы и лука. Им это всё девать некуда. Хотели сала дать, я не взяла.
- А как ты готовила-то в печке?! - с ужасом спросил Саня. - Я жила у тети Тамары четыре года в доме с печкой, - ухмыльнулась Мэл, - нашел тоже чему удивляться, ха!
Саня смотрел на нее минуты две, потом пошёл, помыл руки из рукомойника и сел за стол. Мэл была прежняя: короткая оранжевая футболка, паук в пупке, красные трусы с хулиганской надписью: "Be agressive, my cock", волосы все скатаны в жгутики и завязаны в хвост светящимся шнурком.
- С тобой все в порядке, Мэл? - спросил он осторожно.
- Ты чего, опять подкололся с утра, что ли? - сердито спросила Мэл. - Что со мной может быть не в порядке? Сиди и лопай, пока дают!
Саня засмеялся, перегнулся через стол и поцеловал ее. Стол угрожающе затрещал.
- Не сломай мебель, крейзи! - крикнула Мэл. - Это раритетный стол! За ним ещё наполеоновские солдаты коньяк пили!
Они ели и болтали. Саня сказал, что дед Фёдор - классный мужик.
- Он ко мне, как к сыну относится. Говорит - мне скучно здесь с бабками, я молодых люблю. А сыновей у него нет. Две дочки замужние, живут у чёрта на рогах, никогда не приезжают.
- И к бабкам никто не ездит, - сказала Мэл. - Короче, он нас здесь с тобой разбалуют, на фиг!
- Да пусть побалуют, - засмеялся Саня. – Плохо разве?
Потом они оделись и пошли гулять. Нашли речку. Выбрали место, откуда лучше падает свет.
- Ну, сегодня я писать не буду, - сказал Саня. - Я обещал деду сухостой пилить. А он мне даст доску для картины. Сейчас пойду, подготовлю её, загрунтую...
- А я поставлю жратву варить и сяду за комп, - сказала Мэл . - Надо последнюю главу добить.
Саня ушел, Мэл сделала поджарку для вегетарианских щей, поставила щи в печку и села за компьютер. Но не успела написать и двух строчек - позвонила Юльчик.
- Ну, вы живы там, в своей Вишнёвке?
- В Рябиновке! - грозно возразила Мэл.
- Всё равно, алкогольное название... тараканы вас не съели ночью?
- Сиди там в своей Москве задрипанной! - засмеялась Мэл.
И стала рассказывать. Про дрова, про речку, про сырники, доску для картины и сборку компа.
- Слушай, - сказала Юльчик, - мы приедем в воскресенье, ладно?
- Конечно. Привези мне какой-нибудь музыки. Что-нибудь психоделическое. По радио такую херню крутят.
- Будет сделано... Мэл, - спросила Юльчик осторожно, - нет ли в вашей деревне ещё одного пустого дома?
- Есть. Хочешь под дачу?
- Может, и под дачу. А, может, и поживём рядом с вами. Например, с весны.
Они закончили болтать, и Мэл вернулась к компу. Но мысль пропала, зато возникла другая. Она выросла одновременно из всех углов старого дома и вмиг опутала Мэл с головы до ног. Мэл ощущала ее вкус, запах и цвет. Быстро сняла с гвоздя чехол со скрипкой и заиграла. Мелодию нельзя было назвать быстрой или медленной, весёлой или грустной. В ней переливались страсть и волшебный свет, который освещал Санькины картины. Доиграв, Мэл быстро записала ноты на мятом листе нотной бумаги, в который заворачивали при переезде компьютерную мышь. И пометила сверху: ноктюрн «Мир есть любовь».