Мэл и тётя Тамара доканчивали уже второй чайник чая. Тетя Тамара была маленькая старушка, весёлая и шустрая, единственная из родственников Мэл в Деревцах, и единственная, кого Мэл не считала Буйной Родственницей. Напротив, она была Человеком с большой буквы, и Мэл первым делом после Курска позвонила ей, и на другое же утро по приезде к ней отправилась.
У тёти Тамары был маленький деревянный дом, а у Мэл в этом доме имелась своя комната. Она жила в этой комнате, когда училась в старших классах Деревецкой средней школы. Здесь до сих пор висели на вешалке первые смешные шедевры швейного искусства, которые Мэл начинала создавать в то время: дурацкие сумочки из джинсы с бахромой, юбки из деревенских дорожек. А над кроватью были пришпилены к обоям фотографии: Мэл, лет четырнадцати, еще с русыми волосами и косичками, с котом на коленях, Мэл и тётя Тамара в саду, Мэл на крыльце школы, а рядом - Юльчик, Асей, утонувший в Карелии, Танька и Человек, который теперь работал Мужем Мэл. Ещё были пара выцветших афишек концертов, на которые Мэл и Юльчик ездили в Москву. И плетёная из макраме сова.
Но сейчас Мэл и тетя Тамара сидели в другой комнате. Окна в сад были распахнуты, пахло перезрелыми яблоками и мокрой землёй, и Мэл показывала тете Тамаре контракт с "Цепочкой" и макет следующего номера журнала, где в середине была глава " Ночь творения мира", подписанная: Мэл Дорецкая.
- Хорошо, что ты фамилию Вовкину не взяла, - сказала тетя Тамара, - а то бы никто и не узнал, что это ты.
- Ещё не хватало, чтобы я была Лисёнкова, - засмеялась Мэл. - Это же не фамилия, а насмешка судьбы! Его и менты все за глаза зовут Лисёнок. На прошлой неделе я шла мимо универмага, слышу - два мента бормочут - вон, Лисёнка баба чокнутая пошла!
- Они его знаешь, как все боятся! - сказала тетя Тамара с такой гордостью, точно Человек, работающий Мужем Мэл, был её родной сын.
- Знаю. Он же профессиональный садист.
Тётя Тамара засмеялась. Потом спросила осторожно:
- Машке пошлешь журнал?
Машка - это была Мать Мэл. Родная сестра тети Тамары.
- На фиг надо, - сказала спокойно Мэл, и развернула конфету "Халва в шоколаде". - Чтобы они моим журналом мух хлопали? Они ведь уже буквы забыли, тетя Тамара!
- Ну, и бог с ними! - легко согласилась тетя Тамара. - А я почитаю вечером. Днём надо обобрать смородину. Её невесть сколько в этом году!
- А я тебе помогу, хочешь?
Они дружили. Еще бы, прожить вместе четыре года!
Когда первое ведро смородины было собрано, а Мэл и тетя Тамара отдыхали в тени каштана, У Мэл затрещал мобильник. Звонившая личность обозначалась в мобильнике Мэл как "Poet", а на самом деле это был дядя Юльчика, с которым Мэл иногда общалась. Он был слегка псих, а Мэл – псих конкретный, поэтому частенько они ругались и расставались на полгода. Поэт преподавал у Мэл в школе литературу, первым открыл у нее литературный дар, нашел в тетрадке матерные частушки про директора, всех учителей и про себя самого в том числе. После этого Поэт дал Мэл почитать Миллера и Лимонова. Он находил некоторое сходство с её писаниной. Мэл сходства не находила, мнение Поэта отвергала, ругала все на свете стихи, и в том числе лично Поэтовы, которые часто печатала местная районная газетка.
- Чего тебе? - спросила Мэл. Они давно были на "ты".
- Ты чего делаешь? - спросил Поэт. У него был красивый голос, и он этим пользовался, умело повышая и понижая октавы.
- Смородину собираю, - ответила Мэл.
- Воображаю себе, - сказал Поэт. - Как ты собираешь смородину... а в уголке рта, небось, косяк...
- Никаких косяков, - сказала Мэл. - Я у тёти Тамары.
- А, - сказал Поэт, - понятно. Ну что, напечатали тебя?
- Это так быстро не делается, - сказала Мэл, - но контракт подписали. В каждом номере будет по главе. Значит, должно быть 12 глав. А у меня пока шесть.
- Хоть заплатят? - спросил Поэт.
- Заплатят сколько-то, и на том спасибо.
- Значит, у тебя всё хорошо...
- А у тебя что?
- Лилька меня бросила, - сказал Поэт горестным тоном, вложив все тоскливо - бархатные модуляции. Мэл засмеялась. Поэт никогда не был женат, но тянул тридцатилетний роман с преподавательницей музыкальной школы, Лилией. Лилия была замужем за интеллигентным, нигде не работающим алкоголиком, который умел настраивать рояли, чинить сантехнику, коптить рыбу, но по большей части читал книги в пьяном виде у себя в саду. У него единственного в Деревцах был гамак. Лилька тридцать лет ходила к Поэту по вечерам пить вино и заниматься любовью, но своего алкоголика не бросала (из жалости!), а он её романа даже не замечал. Время от времени Лилька и Поэт ссорились, ругались и расставались недели на две-три, потом всё начиналось сначала.
- Помиритесь, - сказала Мэл.
- Теперь, наверное, уже никогда, - сказал Поэт. - Она сказала, что я стал неинтересен ей, как мужчина. А я не могу без любви, Люська! Для меня это как воздух...
- Ха, - сказала Мэл, - ты прям как десятиклассница какая-то, нежная дева в пастельных шелках.
- А ты совсем никогда не была влюблена, Люська? - спросил Поэт. - Никогда в жизни? Не верю! У тебя весь твой роман пропитан поисками любви, тоской по любви, отчаяньем без любви...
- Неправильное прочтенье, старик, - сказала Мэл. - Мой роман - это отрицание любви ввиду ее отсутствия в мире вообще. Ладно, мне некогда. Мне надо смородину собирать. Я вечерком зайду к твоей престарелой Джульетте и скажу ей, что ты крезанешься, если она не позвонит.
После смородины Мэл вернулась домой. На плите оказалась сковородка с цветной капустой, запеченной под сыром. Майор вовсю осваивал вегетарианскую кухню. Тем более что у Мэл еще до Курска пропали месячные. Она этого и не заметила, а замначальника милиции в силу своей профессии просёк такую деталь. Утром спросил:
- У тебя сколько дней уже задержка?
- Не знаю, - ответила Мэл, - дня три.
- Не три, - сказал Человек, работающий Мужем Мэл, - а неделю. Купи тест!
- Я ничего не чувствую, - сказала Мэл, - это пройдёт. Это просто так.
Тем не менее, она купила тест, но испортила его днем, не дождавшись до утра, и тест показал нечто странное: три полоски, но третья бледная и слабая, видимая только на свету.
- Фигня какая - то, - сказала сама себе Мэл.
Позвонить было некому. Юльчик никогда не беременела, поскольку исправно принимала что-то типа таблеток. А у Таньки много лет стояла спираль, которая уже вросла. И вообще Мэл не хотелось думать об этих вещах. Она подошла к зеркалу, посмотрела на свой живот. Он ни капельки не увеличился, как бывает перед критическими днями. Паук в пупке сверкал заманчиво, и не хотел, чтобы его когда -либо снимали.
Дальше пошли скучные события обычного порядка: приходили девицы на английский, звонили Подружки, вечером Мэл сходила к Лильке и позвонила Поэту, а потом одна в темноте играла на скрипке и пила вино. К середине бутылки Мэл позвонила на тот номер, где всегда отвечали, что аппарат выключен или находится вне зоны действия сети. Теперь произошли некоторые изменения: сказали, что неправильно набран номер.
- Ну и пошли вы все в жопу! - хмуро сказала Мэл. И продолжила пить вино и играть на скрипке. Мелодия сложилась в нечто совершенно новое, и Мэл быстренько записала ноты по памяти,придумав подходящее название: " Ноктюрн. Отсутствие в мире любви".
Потом она полезла было на стеллаж над входной дверью, где были у майора свалены какие- то инструменты, старые ненужные книжки, пыльные чехлы и коробки. Там Мэл раскопала книгу, которая была привезена ею еще из ее родного города неизвестно зачем. Книга называлась: "Девять месяцев", и снимая ее, Мэл полетела с табуретки на пол. Встать оказалось сложно. Щиколотка страшно болела. Еле-еле Мэл доковыляла до кровати.
Щиколотку поместила на стену и стала читать страшную книгу. От этого чтения Мэл сделалось нехорошо, и она решила допить вино. На ногу невозможно было наступить. Щиколотка распухла, и Мэл стало страшно. Она позвонила в отдел.
- Гражданин майор, ты там?
- Да, - сказал Человек, работающий Мужем Мэл.
Голос у него был раздраженный. Наверное, случилось что-то экстренное по службе.
- Вовка, я упала с табуретки, и по-моему, растянула щиколотку...
- Что ты делала на табуретке? Что ты, ****ь, лазишь по всяким табуреткам, если у тебя ноги не с того места приделаны! - заорал майор.
- А какого *** ты на меня орешь? Ты как смеешь на меня голос повышать? - заорала в ответ Мэл, и Человек, работающий Мужем Мэл, тотчас сказал вежливо:
- Люся, я сейчас приеду. Люся, у меня труп в лесу нашли. Я через полчаса приеду. Сиди дома, сунь ногу под холодную воду.
Мэл бросила трубку и отвернулась к стене. У неё не хватило ума запрятать страшную книгу, и Человек, работающий Мужем Мэл, увидел, когда приехал и нашел Мэл в темноте.
- Люська, дура набитая! Какого *** ты лазишь под потолок за этим старьём, когда у тебя есть Интернет! И вообще, я тебе сказал, купи тест!
- Тест врёт, - стонала Мэл, пока Человек, работающий Мужем Мэл, прощупывал ее щиколотку.
- Нет тут никакого растяжения. Просто ушиб.
- Может, связки разорваны? Очень уж больно!
- Пить надо меньше, коза! Разве можно тебе сейчас пить!
Мэл оттолкнула его от себя и бессильно ударила кулаком в плечо:
- У меня ничего нет! У меня ничего нет, Лис!
- Давай, я тебя завтра свезу в клинику в область?
- Не надо. Ещё рано, - сказала Мэл, - и там ничего нет.
Майор туго перебинтовал ей ногу и уехал на службу, а Мэл уснула и снились ей жуткие вещи - переплетённые чёрные деревья и жухлая трава.
Нога прошла через несколько дней. Человек, работающий Мужем Мэл, никогда не ошибался. Он ведь мечтал стать хирургом, с тех пор, как вправил Мэл вывих (они оба были тогда в десятом классе). В хирурги Будущий Муж Мэл не попал, и пошел в школу милиции, где тоже можно безнаказанно причинять людям телесные повреждения. Однако интересы и навыки к медицине остались.
Мэл писала новую главу. Позвонила Ангелине, замредактора в Курск. Все было хорошо, кроме одного - критические дни не начинались.
Мэл поехала в клинику в область сама. Человеку, работающему Мужем Мэл, ничего не было сказано. Ещё не хватало, чтобы он потащил ёе в свою милицейскую клинику, и все там с ним здоровались и любезно обращались с Мэл.
В клинике, конечно, с интересом смотрели на Мэл. На ней были платформы высотой в семнадцать сантиметров, расписанные красными и желтыми зигзагами, расклешённая книзу юбка из пёстрых кусков кожи и синтетического зелёного мешка, и французская прозрачная чёрная кофта, под которой не было лифчика. Ногти на ногах Мэл были покрашены в чёрный цвет и украшены бусинками. В ушах висели два игрушечных компакт-диска.
- А где ваши бахилы? - спросила Мэл гардеробщица.
- В жопе, - сердито сказала Мэл, и больше ее об этом не спрашивали. Подумали, наверное, что она к психиатру.
- Беременности нет, - сказал молодой доктор с усиками, похожий на Гитлера, - но есть огромная эрозия. Сейчас сделаем анализ, есть ли там какая -либо инфекция. По виду непохоже.
- И что дальше? - спросила Мэл.
- Если есть инфекция - надо лечить инфекцию. Если нет инфекции - будем прижигать.
- Прямо сегодня? - спросила Мэл.
- А вы что, ждете, чтоб она у вас зацвела?
- Ага, - сказала Мэл, - чёрными розами!
Мэл отправилсь бродить по лесу, окружавшему клинику. Пока ожидались результаты анализов, она позвонила Юльчику.
- Какой кошмар! - завопила Юльчик. - Не делай ничего без Вовки, слышишь! Позвони ему!
- На фиг он мне сдался! - сказала Мэл. Зашла в местный магазинчик, купила банку коктейля и пакет чипсов. Через два часа ей сказали, что инфекции нет.
- Фиг с ним, жгите, - согласилась Мэл.
Запах палёного мяса и особенно дым, поднимающийся между колен произвели на Мэл столь глубокое впечатление, что снились ей потом три ночи подряд. Она вскрикивала и ворочалась, пихая ногами Человека, работающего Мужем Мэл. Тот, расстроенный тем, что беременность не состоялась, а операция лишала странную пару интима на месяц, тоже спал плохо. И постоянно ругал Мэл.
- От стресса эта хрень появилась? Так тебе сказали? Так нечего самой себе делать стрессы на ровном месте! Психуешь из-за всякой фигни!
- Конечно, - сказала Мэл. - Весь мир фигня, только ты и я... и так далее...не еби мозги, Вова. Без тебя кошмары снятся.
- Жрать надо как следует, а не всякую сою! - ворчал майор. - Мясо надо жрать, хлеб и картошку!
- Будешь ворчать, вообще на год заболею, - сказала Мэл.
Ей было тоскливо, и ничего не хотелось делать, когда приходилось думать о невесть откуда свалившейся болезни, а не о том, о чём она привыкла думать. Она взяла скрипку и отправилась к Поэту, чтобы сыграть ему "Ноктюрн. Отсутствие в мире любви". У Поэта была крошечная квартирка при школе, в здании, которое было построено еще до революции и использовалось, как школьный архив, склад и квартирка Поэта. Здесь помещались только письменный стол, старый диван, огромное кресло и пальмы в кадках. Пальмы насадила Лилька, она же подарила Поэту соответствующих интерьеру синего попугая в клетке и картину неизвестного мастера, изображавшую осенний лес, освещенный странным флуоресцентным светом.
- Привет, - сказала Мэл. - Я прошла вторую мировую, можно сказать. Гитлер сжег мне живьём все внутренности. Теперь мне ничего нельзя - ни пить, ни заниматься сексом, ни физических нагрузок. Что остается делать?
Поэт проверял ученические тетрадки, в которых всегда писал нестандартные замечания, за что его неоднократно ругали на педсовете. Например, Мэл и Юльчику он часто писал: "Потрясающе!" или "Небесный флёр!", а Таньке, случалось: "Полное отсутствие мысли, девушка". Что касается Человека, ныне работающего Мужем Мэл, ему однажды досталась запись: "Дурак ты, Вова", из-за чего нынешняя Свекруха Мэл даже ходила к директору.
- Остается жить духовной жизнью, - сказал Поэт, и бросил тетрадки, - кофе будешь?
- Буду, - сказала Мэл, - кофе, кажется, мне можно. Вари кофе, а я пока сыграю тебе ноктюрн. А ты скажешь, как надо его назвать.
Это был подлый замысел. Поэт часто угадывал мысли Мэл, и давал ее музыкальным опусам шикарные названия.
- Играй, - сказал Поэт, - а печенье тебе можно?
- Я не ем муку, - сказала Мэл, - но ради тебя пойду на эту жертву.
Она сыграла (попугай обеспокоено смотрел на нее из клетки), и вопросительно глянула на Поэта.
- Это называется: "Мир есть любовь", - сказал Поэт.
- Ты помешался, - сказала Мэл, - сколько тебе лет, Поэт?
- Пятьдесят три, - сказал он честно.
- А бредишь этим, как пацан.
- Но ведь это правда!
Мэл села по-турецки на старом диване и взяла у Поэта из рук чашку с кофе:
- Нет ничего, - сказала она. - Музыка - это иллюзия, литература - бред, который никому не нужен, образование твоё - способ занять дебилов, чтобы не ломали всё подряд. И тем более, любви никакой нет. Никто никого не любит. Все притворяются. Чтобы потрахаться, сорвать пятиминутный кайф. Лилька таскается к тебе, потому что у её алкоголика сто лет не стоит, а у нее климакс, и ей надо. Понимаешь?
- Мэлка, - сказал Поэт, - у тебя изнасилована душа.
- Не знаю про душу, - сказала Мэл, - тело - да. И не один раз. Когда никто не хочет, я сама его насилую.
- У тебя есть кто-то, кого ты безумно любишь, - продолжал спорить Поэт.
- Точно, - весело согласилась Мэл, - мой компьютер!
- И он тебя любит.
- Он железный. Любить не умеет. И это здорово.
- Зачем ты вышла за Вовку Лисёнкова? - спросил Поэт. - Он же дегенерат.
- Он перевязал мне кисть, когда я ее покоцала. А я лежала тогда голая в ванне. Он выносил меня, сдавал врачам, составлял протоколы... И вид моей крови привел его в неистовое возбуждение..., - сказала Мэл. - С тех пор он готов лизать следы моих ботинок.
- Дурочка, - засмеялся Поэт. - Он тебя со школы любит. Но он тебе совершенно не пара. Вышла бы уж за Серого, в конце концов!
- У Серого в доме горячей воды нет. И компа нет. Это несерьёзно.
- У тебя с ним связь позначительнее, - сказал Поэт.
- Только не надо меня терзать, - сказала Мэл. - Мне и так фигово, а я даже убежать никуда не могу. У меня выжжены внутренности.
Она поиграла Поэту еще, и сказала: "Это я давно сочинила. Название такое, в стиле техно - "Аппарат абонента выключен".
- А кто этот абонент? - спросил Поэт. - Он, надеюсь, не местный?
- Конечно, нет, - сказала Мэл, - он художник. Он из Бецелева. Там живут его родичи. А сам он - гражданин мира. Пойду я домой, Поэт. Живот у меня что-то побаливает.
Дома она позвонила Юльчику:
- Слушай, ко мне стремительно надвигается депрессия... Может, соберёмся в субботу?
- Ты, я и Танька? - уточнила Юльчик.
- Можно еще Маришку позвать. Она травы принесет.
- А тебе можно? - спросила Юльчик, которая до дрожи в сердце боялась всякой гинекологии.
- Пить нельзя. Траву можно. А мой дегенерат в субботу работает.
В субботу Юльчик приехала пораньше, и они с Мэл тщательно отделывали коттедж под нечто восточное.
- В тибетском стиле, - уточнила Юльчик.
Они постелили на пол циновки из трав, которые Юльчик привезла с собой, поставили кальян и зажгли ароматические свечи. Запах сандала поплыл до второго этажа. Потом Юльчик зажарила рис с соевым соусом и какими - то хитрыми специями, а Мэл настрогала салатики из заранее замаринованных овощей и морепродуктов. Сладкого не покупали, зато в холодильнике с утра сидела бутылка 0,75 "Русского размера".
По мнению Поэта, водка не сочеталась с тибетскими изысками. Но его всё равно не приглашали. Танька потребляла в пищу и мясо, и всякую прочую дрянь, но в обществе Мэл и Юльчика всегда косила под них. А Маришка никогда ничего не ела, только закусывала водку солёными огурцами. За огурцами с утра Мэл слазила в погреб.
Девки пришли расфуфыренные, с причёсками и разрисованными глазами. Самый крутой наряд был на Юльчике: расшитая туника с бляхами и дырками и такая же юбка, на лбу - бисерная индейская повязка. Танька и Маришка были в юбках с оборками во все стороны и соответственных кофтах. На Мэл был нетипичный для нее наряд: чёрный корсаж, чёрные шёлковые брюки клеш, длиннющие серьги из чего-то розового, светло-зелёного, сверкающего и голубого.
- Чего наряжались? - усмехнулась Танька. - Всё равно без мужиков.
- Никаких в жопу мужиков! - заявила Мэл. - Я на вынужденном воздержании.
В общем-то, на воздержании были все. Замужем из всех четверых была одна Мэл. У Таньки имелся когда-то муж. Он существовал и сейчас, и иногда возникал в жизни Таньки, вызывая бурные скандалы. Маришка встречалась с Виктором, наркодилером. Но он по большей части пропадал по своим таинственным делам. Что касается Юльчика, она утверждала, что она лесбиянка, хотя время от времени у нее бывали вполне гетеросексуальные любовники.
Временных связей у всех четверых было полно. Больше всех грешила этим, конечно, Мэл.
Выпили водки. Юльчик начала рассказывать что-то из жизни областной столицы. Маришка поддакивала. Потом перешли на местные сплетни, а от них - на секс. Мэл чувствовала, что ей делается спокойнее от травы, но не весело, а печально и сладко.
- Какая у тебя картина классная, Мэл! - сказала Маришка, взглянув на портрет. - Потрясающий свет!
Маришка когда-то училась в декоративно-прикладном училище. Не закончила его, и работала преподавателем рисования в местной студии, в которую ходили три ребёнка с половиной. Но художником себя считала серьёзным.
- Где-то я видела подобное, - сказала она. - Уверена, что той же кисти...
- У моего дядьки, - сказала Юльчик. - У него пейзаж с таким же светом.
- У Поэта картина другого автора, - сказала Мэл, - а давайте я вам, девки, сыграю... чтобы лучше торкнуло!
Она взяла скрипку и сыграла "Ноктюрн. Отсутствие в мире любви".
- Офигенно! - проговорила восторженно Танька. - Торкнуло хорошенько.
Юльчик и Маришка согласились с Танькиными эмоциями. Мэл не чувствовала, но ведь она водки не пила.
- А пошли, девчонки, на дискотеку! - предложила она, смеясь.
Девчонки согласились, хотя идея была очень смешная. Единственную дискотеку в Деревцах посещали только подростки от 13 до 16 лет. Но накуренным и пьяным было всё равно, и Мэл вызвала такси.
Водитель посмотрел на подружек с ужасом. Они хохотали и разговаривали на сплошном мате. Кроме Мэл, которая молча грузилась.
На дискотеке их встретили испуганно и восторженно. Они здоровались за руку со всеми подростками, заняли лучшие места в зале с убогой светомузыкой и около часа упоённо извивались под транс-музыку. Мэл смотрела на свои отражения во многих зеркалах и чувствовала, как в нее входит ощущение счастья. Откуда оно взялось, было непонятно - не от танцев же и не от травы... Потом девки вышли на улицу - покурить и отлить за клубом. И Мэл, которая единственная не курила сигареты, сообщила подружкам о своем ощущении.
- Это действие алкалоидов,содержащихся в хаше, - сказала с научным видом Юльчик, которую заметно покачивало.
- Нет, - сказала Мэл. - Я вижу, как внутри меня растёт свет. Я не знаю, откуда он взялся, но он пришёл.
- В небе открылся люк, - хихикнула Танька, оттуда выглянул глюк.
- То, что ты дебилка, известно с третьего класса, - сказала презрительно Юльчик Таньке.
Они вернулись на дискотеку. Ощущение счастья в Мэл росло. Она даже отвлечённо протанцевала медленный танец с пригласившим ее чернявым подростком со сломанным носом. Мелькнул мимо Вадик в своем кожаном плаще. Проходя мимо, коснулся локтя Мэл:
- Здравствуйте...
Домой Мэл шла одна. Подружек разметало куда-то, она и не вспомнила о них. Юльчик пошла, наверное, ночевать к Маришке, чтобы родители не видели ее в пьяном состоянии, а Танька забурилась в бар. Мэл пришла домой и без сил упала на кровать в спальне. Зазвонил телефон. Вадик.
- Мэл, вы одна?
Он до сих пор звал ее на "вы".
- Ага, - пьяно и сонно ответила Мэл.
- А к вам можно?
- Можно, - сказала Мэл, подумав про себя - а смысл?
Тем не менее, встала, полусонная смыла с лица косметику (не дай бог уснуть в таком виде), разделась и набросила прозрачную чёрную рубашку.
Вадик явился смущённый, но с горящими глазами. Скинул плащ, и сел на краешек кресла.
- Водочки выпьешь? - спросила Мэл.
- Да, - стеснительно кивнул сказал Вадик. Волосы у него, как всегда, завивались в кольца и блестели от геля. Мэл налила ему остатки водки в Маришкин фужер и спросила, усмехаясь:
- Что у тебя вечно за херня на голове, Вадька? Так уже пять лет не модно.
Вадик не ответил, молча обнял ее и стал целовать неумелыми губами. Мэл дала целовать губы, грудь, живот с пауком в пупке, а потом предупредила:
- Я после операции. Потому секс возможен только оральный.
Орально соединились после еще нескольких поцелуев в паука и ниже. Далее Мэл заняла активную позицию. Хватило трёх минут слабых манипуляций, после чего Мэл, шатаясь, прошла в ванную и сплюнула в раковину горькую жидкость.
- Теперь уматывай, - сказала она, заворачиваясь в одеяло, - я спать хочу.
Вадик сам захлопнул за собою и ушёл. Мэл же почти уснула, когда вдруг поняла, откуда явилось странное ощущение невесомости и счастья. Ночник над кроватью освещал картину. Светились волосы нарисованной Мэл, светились её глаза и белое тело. Свет тянулся к живой Мэл и вызывал сладкое блаженство.
- Я усну с этим, - сказала она, - пусть мне приснится, что мир есть любовь.