Современная молодёжная литература

Варварка
 История
Такое понятие, как «молодёжная литература» появилось относительно недавно, в конце двадцатого века, и встало в один ряд с такими феноменами молодёжной субкультуры (с. – культура, имеющая значение только для какой-то группы), как молодёжная музыкальная культура и молодёжная танцевальная культура.
Спецификой направления молодёжной литературы было то, что это была не столько литература о молодых, сколько литература, написанная молодыми и ими же читаемая. Я не говорю, что раньше не было очень молодых авторов, но они были исключениями и, следовательно, не осознавали себя как общность. И вот когда они стали это делать, появились определения поколений, данные взрослыми («потерянное поколение», «рассерженные молодые люди») и самой молодёжью («битники», «хиппи», «панки»…).
Когда молодёжные поколения стали производить литературную продукцию и противопоставлять её большой литературе, тогда и оформилось то самое явление молодёжной литературы, о котором и пойдёт речь.
По какой причине возникает это противопоставление? Есть несколько версий (правда, ни одна из них не исключает других):
1)Литература взрослых может казаться буржуазной, лживой, чуждой, непонятной, скучной, неактуальной;
2)Литература взрослых может восприниматься как насильственно навязываемая;
3)Литература взрослых может вызывать отторжение просто потому, что взрослые (их действия) вызывают негативную реакцию;
4)Взрослые не относятся к молодёжи серьёзно и предвзято относятся к тому, что нравится молодёжи;
5)Для того чтобы вообще произошло какое-то определение молодёжной литературы, она вынуждена противопоставить себя обычной литературе, чтобы отличаться от неё (по принципу определения: стул – это не стол).


 Проблема
Проблема молодёжной литературы – как раз в этом противопоставлении. То, что молодёжная литература противопоставляется литературе вообще, не даёт молодёжной литературе стать культурой и делает её субкультурой, лишая, таким образом, общечеловеческого значения и замыкая её саму на себе.


 Сэлинджер
Изначально круг читателей молодежной литературы не был ограничен. Одним из основателей направления был Джером Сэлинджер со своей культовой повестью «Над пропастью во ржи», в которой мы погружаемся в сознание подростка, понимающего мир взрослых иначе, чем сами взрослые, потому что не входит в него и не хочет входить. Ему хорошо в своем мире. Хоть Сэлинджер во время написания повести и не подросток (далеко не), он, тем не менее, пытается воссоздать подростковое сознание, и это ему довольно хорошо удаётся.
Герой Сэлинджера, Холден Колфилд, может показаться не особенно умным, но только в силу своей молодости. Важно то, что рассуждения его искренни и правдивы, что он видит ложь, и она его раздражает, что он умеет находить добро даже в не очень приятных ему людях, что для него есть вещи, которые являются для него святыми, не пафосно-святыми, а действительно безумно важными – любовь к сестре, например. Он совершает глупые поступки, но важно то, что он не злонамерен – он не хочет расстраивать родителей своей неуспеваемостью, но он не может учиться нормально не потому, что он дурак, а потому что он не видит в этом смысла и не хочет делать вид, что это для него важно, он не терпит фальши. Он не видит смысла в том, чтобы определяться с какими-то жизненными путями. Потому что реализация этих жизненных путей находится во взрослом мире, который его не привлекает, в котором он разочарован, в котором он находится по необходимости. От него хотят, чтобы он стал взрослым, а он не хочет расставаться с детством – потому что он не хочет терять что-то важное, что есть у детей, но что потеряно взрослыми. Его честность и чувство справедливости в мире детства естественна, а в мире взрослых рудиментарна. Холден не считает всех взрослых подонками, просто ему кажется, что что-то они делают не так, что они ищут смысл в неважных вещах. Он видит смысл в том, чтобы ловить детей над пропастью во ржи, и важнее этого не может быть ничего. (Ведь своё мнение для подростка важнее чьего бы то ни было). Но он знает, что этого никогда не будет, потому что взрослые заставят, уговорят его стать похожим на них и, в конце концов, он смиряется, и у него остаётся только подозрение в собственной ненормальности и тоска со скукой.

 Экзюпери
Кстати, подобный мотив есть и в «Маленьком Принце» Антуана Сент-Экзюпери, которому интересен только тот человек, который сумел сохранить в себе ребёнка, потому что для него потеря ребёнка в себе – это, в сущности, потеря себя.
Между взрослыми и «недовзрослыми» (иногда создаётся впечатление, что взрослые воспринимают подростка как недочеловека, как промежуточную стадию между обезьяной и человеком, или им кажется, что «пубертат» - это не период в жизни человека, а некая тяжёлая болезнь, прививку от которой ещё не изобрели) всегда стояла проблема здравомыслия. Взрослым кажется, что молодёжь ведёт себя ненормально, а взрослые – исключительно адекватно. Кроме того, стереотипы мира взрослых заставляют подростков соглашаться с ними – потому что они не по другую сторону баррикад баталии взрослые-дети, они посередине, под перекрёстным огнём. Ни взрослые, ни дети их не понимают. Дети не примут их обратно, а взрослые ещё не готовы принять, потому что для этого подросткам нужно повзрослеть. И – как у Экзюпери: «Так я и жил в одиночестве, и не с кем было мне поговорить по душам». И герой Экзюпери надевал маску взрослого: «И я уже не говорил с ними ни об удавах, ни о джунглях, ни о звездах. Я применялся к их понятиям. Я говорил с ними об игре в бридж и гольф, о политике и о галстуках. И взрослые были очень довольны, что познакомились с таким здравомыслящим молодым человеком».

 Борьба
Что же происходит с человеком, если с возрастом он теряет все свои лучшие качества? (И что он получает взамен? Свободу? Нет. Независимость? нет. Власть? Да. Но зачем давать человеку власть, когда его лучшие качества канули в лету?) Откуда берётся вся эта ложь? Для молодёжной культуры мир взрослых зачастую становится миром зла и лжи, который вызывает несогласие и бунт. Причём бунт не обязательно должен быть агрессивен и иметь асоциальные формы, он может выражаться в:
1)Уходе от взрослой реальности и реальности как таковой;
2)Сосредоточении на какой-либо сфере;
3)Воспроизведении концепции «фиги в кармане».

 Леберт
И если уж говорить на тему борьбы, то нужно замолвить пару слов о нескольких авторах. Часто ложь, запреты взрослых, несогласие с ними провоцирует молодёжь на ответную реакцию в виде той же лжи и обмана. И чем больше ограничений, рамок и стен построено взрослыми, тем больше возникает желания эти стены сломать или хотя бы пробить в них дырки, в которые можно было бы выбраться на свободу. Описание подобного случая встречается в книге шестнадцатилетнего немецкого автора Бенджамина Леберта «CRAZY». В ней он рассказывает о своей жизни в школе-интернате, описывает, как он ночью с друзьями пробирается в женский корпус, как он пьёт пиво, пока учителя не видят, как он сбегает из интерната, чтобы посетить стрип-бар. При этом он ненавидит своих учителей и свои поступки расценивает как протест и считает их правильными.
 И я не могу сказать, что он делает что-то особенно плохое, потому что он никому не вредит, кроме себя. Он ведь живёт параллельно миру взрослых, а при столкновении переходит в другую школу. Но он даже не понимает, что наносит себе вред, и поэтому, когда в конце книги у него появляются проблемы со здоровьем (он инвалид), он слабо догадывается, почему его здоровье ухудшается. Свободная жизнь – для молодых, и он живёт, не задумываясь о последствиях.
Но, с другой стороны, Леберт, несмотря на то, что он инвалид, не хоронит себя заранее, старается жить и получать удовольствие от жизни известными ему способами. То есть живёт по принципу «Live fast, die young». И, наверное, в этом принципе есть своя прелесть и смысл, по крайней мере, он мне интересен и симпатичен. Одна проблема – человек не делает ничего полезного. Но это и не входит в планы людей вроде Леберта.

 Сатудэй
Есть и другие точки зрения на взрослый мир и его ложь. Например, Лулу Сатудэй, автор книги «Великолепная Лу», так же, как и Леберт, считает взрослую культуру фальшивой, но старается приспособиться к ней. Она знает, что если она не реализуется во взрослом мире, она не реализуется нигде. Потому что мир взрослых – это единственно возможный мир, и никого не волнует, что ей он не нравится. Героиня Лулу решает заработать много денег (именно это она подразумевает под понятиями «состояться», «реализоваться») посредством написания книги.
За основу книги она берёт сюжет «Старика и моря» Хемингуэя, пишет какой-то бред, несёт в издательство, и ей, естественно, отказывают в публикации. Но самое удивительное – это то, что она ничего не понимает и ничему не учится – после этого провала она начинает всё заново, но только в другом виде деятельности. Смысл действий Лу в том, что она пытается жить, как она думает, по правилам мира взрослых, и всё время врёт, чтобы сделать свою книгу похожей на лживый мир взрослых. Вот только она допускает ошибку, даже не пытаясь понять того, о чём она не имеет ни малейшего представления, не понимая, что взрослый мир не создан из лжи и дерьма, и что культуры и правды в нём больше, чем в ней самой. При всём этом она полна сознание своей избранности, хотя для этого нет никаких оснований.
Возникает такая мысль: возможно, если тебе кажется, что взрослые вокруг тебя врут, а ты честный, то, может быть, а) ты ещё не научился врать; б) ты просто ещё не успел завраться. Книги, подобные «Великолепной Лу», убивают смысл литературы как бескомпромиссной борьбы с неправдой, так что исчезает нравственный смысл эту литературу создавать. Ведь изначальная суть молодёжной литературы была уйти из лживого мира в другой, а здесь даже нет попытки это сделать. И это противно.

 Уэлш
Если говорить об агрессивном социальном протесте, то наилучшим примером станет повесть Ирвина Уэлша «Кошмары аиста Марабу», в которой рассказывается о молодом человеке, члене английского фанатского клуба «Casuals». Англия знаменита жестокостью своих футбольных фанатов, так что Casuals – скорее банда, нежели клуб. Главный герой – нигилист, как и вся его стая фанатов, и этот нигилизм героем воспринимается только в стае. Он абсолютно не принимает этот мир. Поэтому он пожирает экстази и избивает вместе со своей бандой фанатов других клубов. Таким образом он существует.
Но потом он совершает изнасилование и не может себе этого простить. Он больше не может любить себя, терпеть себя, и это мешает ему жить. Крах. Это то, к чему в конечном итоге приходит каждый нигилист. Герой Уэлша начинает с отрицания этого мира, а уходя из него, умирая, приходит к его приятию.

 Generation «А»
Тема борьбы интересна сама по себе. Возможен ли бунт без борьбы? Сейчас многие говорят о так называемом «поколении Амели» (по названию фильма), которое вообще не приемлет борьбы; не то чтобы оно против борьбы как таковой – люди поколения «А» не разновидность пацифистов, они не пропагандируют отсутствие борьбы, они не пытаются уничтожить борьбу, одним словом – они не борются с борьбой. Они просто делают то, что хотят делать, и считают это единственно правильным. Мировые проблемы их не касаются и не имеют для них никакого значения, они умеют наслаждаться здесь и сейчас. Удовольствие – всё, что они хотят получить от жизни. И очень тяжело найти грань между такой жизнью и бездумным существованием (которое очень хорошо описано в книге Алана Уорнера «Морверн Каллар», где девушка, несмотря ни на что, только и делает, что красит ногти и танцует на rave parties). Их слоганы: «бери от жизни всё», «не дай себе засохнуть», «имидж – ничто, жажда – всё», «someday never comes», «live fast, die young».
Иллюстрацию подобной точки зрения можно найти у Ирвина Уэлша в книге «Экстази»: «Ему не стало страшно или плохо: он чётко знал, что нужно делать, чтобы уйти, избавиться от дурного. Ответ был прост: танцевать; он чувствовал, что должен танцевать, танцевать в полную силу. Политические лозунги и выступления больше ничего не значат; ты должен праздновать радость жизни, чтобы показать всей этой серой силе и мертвым духа, которые заправляют всем, засирают тебе мозги и умертвляют, пока ты сам не становишься одним из них. Ты должен показать им, что, несмотря на все их попытки сделать из тебя из тебя такого же, превратить тебя в мертвеца, ты всё ещё жив. Глен понимал, что это не решение проблемы и, как только ты остановишься, всё останется по-прежнему, но в данный момент он был на лучшей вечеринке в городе. Именно на такой, на какой он хотел быть».
Но Глену и не нужно решать никакие проблемы, ему проще от них убежать на танцпол. Уэлш даже допускает, что человек этого поколения осознаёт некую недолговечность своих действий, но только вот в этой недолговечности нет бессмысленности, потому что представления героя Уэлша о смысле и важности не совпадают с традиционными, взрослыми. Если взрослым важно «разумное, доброе, вечное», абстрактное, стационарное, то персонажу Уэлша необходима жизнь в движении, жизнь, в которой каждое действие будет правдивым, потому что оно будет желанным и не притеснённым чувством долга.

 Музыка
Действительно, в современных песнях (а это тоже, в своём роде, литература – имеется в виду лирика) я ни разу не слышала ни строчки об ответственности, долге, нравственности; максимум, что можно услышать, это что-то вроде «…I've done you so wrong, treated you bad, strung you along, oh, shame on myself… (…я вел себя с тобой так нечестно, обращался с тобой плохо, обманывал тебя, как мне стыдно…)», «…this city's made us crazy and we must get out… (этот город свел нас с ума, и мы должны выбраться)» /Maroon5/. И не более того. Всё в контексте любви. Ведь молодёжное сознание – особенно сексуализированное.
Все песни пишутся о любви. У молодёжи она может быть глупой, неумелой, с оттенком телесности. Но в их текстах есть чувства, и они не менее сильные, чем у взрослых. А может, оно, это «поколение Амели», и право? Если всё другое отпадает? Если песни и стихи не пишутся о нравственных устоях общества? Если хорошо рифмуются только строчки о любви? Может быть, она и есть единственно нужное и главное в жизни? И если я люблю, неважно, что я безответственна? Так что, возможно, кумиры молодёжи - это люди, эксплуатирующие идею инфантилизма. А инфантилизм может быть разным – честным и коммерческим. Автор книги «Дай Мне!», переведённой на разные языки и уже изданной в Финляндии, Италии, США, Ирина Денежкина, является отличным примером честного «инфантила».

Денежкина
Что вообще из себя представляет нашумевшая Денежкина, прочитанная не только множеством подростков, но и большим взрослых?
Денежкина за понятными, доступными любому подростку грубыми и неизящными словами и обстановкой видит трагедию. Трагедия – это лейтмотив рассказов Денежкиной, её героев постоянно всё ранит, у них повышенная чувствительность. И если кому-то плохо, то остальные замечают, но стараются не обращать внимания, потому что больно, потому что у каждого своя трагедия, серьёзная, безнадёжная. Про счастье Денежкиной писать не интересно, да и мало у неё в жизни счастья, как ей мерещится. (Именно у неё, потому что пишет она почти везде про себя и своих друзей – то есть многие истории вполне реальны). Ей действительно кажется, что жизнь ужасная вещь с маленькими вкраплениями даже не счастья, а, скорее, радости. Она очень инфантильна и каждая описываемая ею маленькая трагедия для неё – как и для любого молодого человека – Трагедия с большой буквы.
Для взрослого человека трагедии, подобные трагедиям Денежкиной, не являются жизненным крахом. Почему? Неужели взрослые такие чёрствые? А может быть, они просто пережили много страданий, и порог восприятия боли сместился? Взрослые прочувствовали много больше молодых, а у молодых всё в первый раз – и они не знают, что случилось, что у них внутри, как с этим справиться и как жить дальше.
Про трагедию Денежкина говорит мало и сухо, без приукрашиваний, языком, которым она пользуется в реальности – с примесью сленга и ругательств. Но зато честно называет вещи своими именами. Ведь сленг может помочь точнее выразить состояние, в котором пребывают герои. А их обычное состояние – это попойки, неразборчивый секс и рядом же – не выходя из загаженной комнаты и не вставая с пола, на котором спишь – объяснения в сумасшедшей любви, разбитые сердца и глубокие философские размышления:

«Антон прерывисто вздохнул. Прижался губами к Наськиному плечу. Прошептал:
- Я без тебя сдохну.
- Я у тебя есть. Как друг, - Наська погладила его по волосам. Осторожно, боясь заронить надежду.
- Обещаешь?
Наська посмотрела в его широко распахнутые янтарные глаза с мокрыми ресницами и сказала:
- Обещаю.
Это была самая их страшная клятва. И Антону стало легче. Ненамного. Но стало. Он сполз с диванчика – друзья вместе не спят (а кто сказал такую херь?) – и сел на полу. Саднили ободранные о бетон плечи. В горле пересохло. В животе, в районе солнечного сплетения – будто камнями придавило – но всё равно пульсировало «я у тебя есть… я у тебя есть…» «Я сдохну», - подумал Антон. Он ждал, что Наська хотя бы погладит его по голове, но она отвернулась и закрыла глаза. Друзья не гладят друг друга по голове. Хрен знает, чем они вообще занимаются».

Рассказы Денежкиной очень реалистичны, правдоподобны, и в этом, наверное, секрет её популярности у подростков. Чем понятнее, тем больше аудитория. И когда подросток, которому кажется, что его не понимает ни один человек на свете, находит в книге свои мысли, ему становится легче. А ещё к тому же никто, как ему кажется, так до этого не писал. Взрослые тоже покупаются на эту «неординарность». Только чтобы оценить «необычность» Денежкиной, нужно прочесть всего-то пару рассказов. А далее всё очень похоже. Денежкина написала свою первую книгу «Дай Мне!» в 2003 году, и только-только выпустила новую, которая похожа на первую.

 Зое Дженни
Произведения молодой швейцарской писательницы Зое Дженни («Комната из цветочной пыльцы» и «Зов морской раковины»), на мой взгляд, наиболее важны в контексте моей работы. Изюминка Зое Дженни в том, что она тоже пишет о молодёжи, о её специфическом мировоззрении и жизни, рассказывает правдиво и честно, но получается у неё это так, что она не вызывает у взрослых отторжения, не противопоставляет себя остальной культуре. И именно за счёт этого она выигрывает и входит в большую литературу. Потому что ложь – с которой молодёжь так отчаянно пытается бороться, не в культуре. Потому что если вам кажется, что в этой культуре ложь – значит, это не культура и была. Ложь скорее находится в субкультуре, потому что она не для всех имеет значение, а истинная культура неоспорима. И когда субкультурное произведение разрушает свои субграницы, тогда оно становится частью культуры. По-моему, это разрушение границ между культурой и субкультурой, одновременно являющееся в своём роде разрушением границ между взрослыми и подростками, получается у Зое Дженни лучше, чем у других современных молодых авторов, потому что она задаётся этой целью.

 Истерика
Мне кажется, что одной из самых важных проблем для молодёжи является от факт, что молодые люди многое могут, но не могут за это свои действия ответить, и что старшие думают, что они ничего не стоят, а стоить им хочется. Проблема в том, что если подсчитать процент совпадения того, о чём мечтаешь и что делаешь, то остаётся только взвыть, потому что он будет ничтожно мал.
Молодёжь может быть менее мудрой, точнее, она по определению слишком молода, чтобы быть мудрой, но, по-моему, мудрость и опытность часто мешают жить и не дают пускаться в авантюры.
Страшно подумать, что я буду жить так же, как все эти старшие люди вокруг меня. Что я стану циничной, что я буду развлекать себя болтанием за чашкой кофе, бутылкой вина, сексом, а потом моё тело перестанет мне подчиняться так же хорошо, как сейчас, и я перестану его любить, и движение перестанет доставлять мне радость, и что буду делать я, я - которая чувствует всё быстрее кожей, чем головой? Меня пугает, что я не смогу позволить себе по-прежнему дурачиться и сходить с ума, что мне проще будет выкурить сигарету, чем прибежать в слезах к другу и пожаловаться ему на жизнь, потому что другу тоже будет так проще, что я буду навечно повязана обязательствами, что мне придётся рассчитывать только на себя, и что одиночество, которое меня стало мучить, не пройдёт, а только усилится… Я перестану расти и стану стареть. И зачем мне вся эта мудрость, если самое лучшее время жизни уже прошло?
Но больше всего меня ужасает, что я уже влипла в эту взрослость по уши и что она затягивает, как зыбучий песок, и этот песок забивается в рот, в нос, в уши, глаза, и я боюсь остаться в нём такой же слепой, глухой и немой, как и все остальные. И вокруг нет ничего, за что бы я могла уцепиться, чтобы вытянуть себя, всё, что есть – это лезвия бритвы, но об него я порежусь и истеку кровью, петли, в которых я зависну между мирами взрослых и детей, и окна, за подоконники которых я уцеплюсь, но потом придётся решать – куда? Слезть с окна в песок или прыгнуть. И я пока не знаю, что страшнее, поэтому и сижу на окне и не хочу спускаться со своих небес. Подобное происходит в книге Зое Дженни – окружающий мир лишает её героиню иллюзий: «Из ресторана я выхожу с ощущением, будто меня предали. Люси [её мать] лжёт. Эти два слова всплывают и лопаются, как пузыри на воде, затем оседают снова и, приобретая всё более чёткие очертания, утрамбовываются в голове».
Хотя, возможно, это сейчас я не вижу смысла в том, чтобы жить так, как живут взрослые. Может быть, потом я просто смирюсь и привыкну, как это делали все. А кто-то не смирится, не выдержит и уйдёт. Хотя если бы они потерпели и остались, эти активные подростки-повстанцы, вскоре бы остепенились, стали бы серыми и скучными взрослыми, ничего не понимающими в жизни. Они стали бы такими, какими должны были быть. Должны – вот в чём загвоздка. Никто никому ничего не должен. И не надо никому навязывать варианты приспособления и выживания в этом мире, потому что можно внушить себе, что эти приспособления тебе нравятся. А привязываться ни к чему не хочется – чтобы не было так больно уходить отсюда, когда здесь больше уже будет невозможно находиться.

Может быть, мир взрослых действительно так ужасен. Но только есть одна маленькая проблема: нам в нём жить. И теперь, заклеймив его позором, мы должны придумать ему оправдание, и даже не ему, а самим себе – ведь мы же зачем-то живём здесь… Возможно, спасение и оправдание этого мира взрослых находится именно в культуре.
 

 Библиография:
1. Антология прозы двадцатилетних, «Денежкина и компания», Лимбус Пресс, 2003
2. Ирина Денежкина «Дай Мне! + Нацбест», Лимбус Пресс, 2004
3. Ирина Денежкина «Герои Герои моего времени», Нева, 2005
4. Зое Дженни «Комната из цветочной пыльцы», Амфора, 2002
5. Зое Дженни «Зов морской раковины», Амфора, 2003
6. Алексей Смирнов «Лето никогда», Амфора, 2004
7. Джером Д. Сэлинджер «Над пропастью во ржи», Правда, 1991
8. Алан Уорнер «Морверн Каллар», Амфора, 2004
9. Ирвин Уэлш «Кошмары аиста марабу», Red Fish, 2003
10. Ирвин Уэлш «Экстази», Red Fish, 2004