Дом - огромный. Старинной северной постройки. Бревна посерели от времени.
Войдя внутрь, я вижу, что дом недостроен. Внутри пустое пространство. Только слева широкая лестница на второй этаж. Поднимаюсь по ней.
Вниз смотреть жутковато. Вместо пола второго этажа - несколько половиц в рядок вдоль бревенчатой стены, чтоб пройти на кухню (только она да смежная с ней маленькая комнатка приспособлены для жилья). Какое-то подобие перилец отделяет этот странный настил от пустоты. Смотришь с лестницы – не по себе становится именно потому, что зрелище человеческому глазу непривычное, противоестественное.
Не успел хозяин ничего. Начал строиться с размахом, да война помешала. Ушел на фронт в сорок первом и не вернулся.
Осталась жена Настасья и двое сыновей - Феофан и Галактион, по-деревенски Фиешка да Галашка. Всегда удивляли меня наши деревенские имена – звучные и необычные. Основательно жили наши деды и прадеды! Хранили традиции и чувствовали красоту. Разве думали они, что все развалится?
В мои три года Настасья казалась мне бабушкой. Наверно, так она и выглядела - женщины в наших вологодских деревнях рано стареют. Детское воспоминание – сидит Настасья на табуретке, ноги за перекладину нижнюю засунула, дремлет, да вдруг как пова-а-алится медленно! Бабы, да и она с ними, долго смеялись потом.
Маленькая, добрая, щедрая - ведь ничего, ничего у нее в доме не было, постель, набитая соломой, на полу лежала - как привечала она нас, маленьких, и любили же мы к ней ходить - кипяточку на травках попить, любовью согреться, преснушек Настасьиных поесть.
Потом меня увезли. Приехала в родной Наволок лет через десять - деревню не узнала. Даже горочка, по которой поднимались мы обычно к своему дому, стала ниже. Я смотрела и удивлялась: как же мы по ней на велосипедике-то трехколесном разгоняться умудрялись?
Деревня тихая, замершая. Зашла к Настасье. Посидели, поговорили. Так хорошо мне было - тепло, спокойно. Веяло от Настасьи добротой беспредельной - в первозданном смысле этого слова…
Напоила меня Настасья чаем с черным хлебушком. Да так она бережно этот хлебушек резала… И дала я себе слово приехать сюда еще раз и привезти ей хотя бы сладостей к чаю, хотя бы баранок да сухарей.
Пусть простится мне наивность моего намерения за его чистоту.
Приехала - годы спустя. Бабушка Настасья была слепа. Галашки - так и звали его, почти сорокалетнего, в деревне - не оказалось дома. Ушел в магазин за реку, за хлебом и водкой. А бабушка сидела на лавочке у окна и на ощупь резала ножиком какое-то серое вареное мясо - мелкими кубиками. Она не вспомнила меня.
Она никого уже не помнила и говорила путано. Знала только, что Галаша ушел в магазин, а Фиеша живет хорошо.
В комнатенке ничего не изменилось. Та же нищета, та же пустота, тот же запах - чистый, деревенский - запах опрятности, дерева, сена.
Хотелось плакать и просить прощения.