"ЛЮБОВЬЮ,ГРЯЗЬЮ ИЛЬ КОЛЁСАМИ..."
Оно, конечно, романтики с виду - никакой.
Вот был бы девятнадцатый век, да томно вздыхающий княжеский сынок, да бал какой-нибудь – совсем другое дело!
Или свечи там, канделябры безумной красоты и формы… Чтоб уж совсем добить читателя.
Да все это на фоне строгой классической музыки. Настраивающей, так сказать, на трагический финал.
Ни-че-го подобного, дамы и господа! А имеет место быть глухая, пьяная, нищая вологодская деревня, парнишка лет шестнадцати, по деревенским меркам – мужик, за взрослого вкалывает, а при этом еще и в школу в девятый класс бегает за несколько километров, пешком, каждый день туда-сюда.
Высок, широкоплеч, смирен не по фактуре – слова не вытянешь. Волосы пепельные, мягкие, вьются слегка, колечки такие нежные – ну да в деревне красоты этой оценить некому.
Глаза – серые, задумчивые. Взгляд все время сосредоточен на чем-то, нездешний взгляд, это да, это было. А больше – ничего. Парень как парень.
И золото кружев с манжет юного романтика не сыплется в интересные моменты его биографии, потому – манжет нет, а есть ватник, он же фуфаечка, шибко популярная в этих широтах одежка.
А сценой последнего акта его жизненной драмы сделал Господь баньку на задах огорода.
Влюбился парень. Решился наконец в кино Её пригласить. По вологодским захолустным меркам это почти что о помолвке объявить.
Приоделся и пошел. В соседнюю деревню. Позвал. Отказала. Отправился домой. Километра три шел в обнимку с бедой сероглазый романтик. А дошел – ружье отцово взял и в баньку. Сапог один снял, носок снял, чтоб палец освободить - на курок нажать. Сел на лавку - и …
Никто не понял – зачем? Что толкнуло? Одна, быть может, матушка знала, сердцем чуяла – мог он так… Но матушке в те горькие дни не до разъяснений было.
Маленькая, заброшенная почти, дикой травой заросшая вполовину, стала деревушка местом, где свершилась трагедия вселенского одиночества – беспредельного, черного, отчаянного. Возмутились, пришли в смятение небесные силы, схлестнулись в вековечной схватке вихревые потоки. Смяли, в прах растерли нежный побег любви, проклюнувшийся в мальчишеском сердце.
Похоронили парня у самой кладбищенской ограды – не стали за черту выносить, пожалели, мухи не обидел за свою недлинную жизнь. Через два года рядом появился еще один холмик. Матушка соединилась со своим единственным сыном.