… Провода, километры проводов. Завораживающий бег темной пустоты за пыльными стеклами. Поезд летит в никуда через ничто. Я делаю над собой усилие и отрываю взгляд от окна напротив. Усталость обнимает плечи теплыми мохнатыми лапами. Я натягиваю шарф на кончики ушей – так уютнее – роняю голову на грудь. Хочется спать. У моих ног стоит большая спортивная сумка, я еду на вокзал. Завтра утром я буду дома. Дома? Ну… по крайней мере, там, где я живу со своими родителями последние пару лет. Это, конечно, не настоящий дом, скорее одна из тысяч остановок на пути к нему. Да. Мне нравится так думать.
Вагон почти пуст. Метро – единственное, что я оказалась способна принять в Москве. Первое, чего я испугалась и почти возненавидела с той же силой, с которой потом полюбила. Магия подземелья со всеми его сквозняками, темными станциями и странными обитателями. Туннели между мирами…
Внезапно я вспоминаю о том, к кому приезжала, о том, от кого сейчас спасаюсь бегством. Сон в ужасе вздрагивает и прячется обратно, в складки моего разноцветного шарфа. Тело начинает колотить дрожь. Закусив губу, я запрокидываю голову (почему-то кажется, если поднять глаза кверху, слезы не потекут через край), смотрю в потолок. Лампы вдруг начинают ошалело мигать, потом гаснут. Я ненавижу темноту, я ее боюсь. Девица за двадцать с детским, нет, животным ужасом перед теми, кто прячется во тьме. О них забывают с возрастом. Я не забыла.
Зажмуриваюсь, вжимая голову в плечи, - даже толстый вязаный шарф не спасет мою шею от когтей тех, что… тех… кого? Нельзя давать им имя. Назови меня по имени – и я приду…
Возвращается свет, и все мои страхи лопаются, как воздушный шарик. Вздыхаю с явным облегчением, немного смущенно. И замечаю, что молодой человек, стоящий напротив, у поручня, неотрывно смотрит на меня.
Я не выношу, когда на меня смотрят в упор. Обычно я стараюсь игнорировать подобные взгляды, хотя они хуже бормашины, вгрызаются в самый позвоночник и заставляют краснеть – не от смущения, но от злости. Начинаешь ерзать, совершать лишние телодвижения и в конце концов проникаешься к виновнику дискомфорта самой искренней ненавистью.
Но сейчас что-то заставляет меня смотреть на смотрящего. С этим парнем что-то явно не так. Сразу и не разобраться, что именно… Необычно высокий, да. Тонкий. Не худой, именно тонкий. Кажется, его запросто можно согнуть, не сломав, как ивовую лозу. Густые нестриженые патлы сочного каштанового цвета, которым не помешало бы свидание с расческой. Лицо… Затрудняюсь его описать. Сейчас оно помнится мне так смутно… Только эта прозрачная бледность, коричневые веснушки на скулах… И глаза цвета весенней хвои, немыслимо зеленые, неестественно яркие. Кого сейчас этим удивишь? В наше время цвет глаз меняют в зависимости от настроения, как одежду. Кстати, об одежде. Парень на ней явно не заморачивался. Старая куртка нараспашку, грубой вязки серый свитер, мешковатые штаны, поношенные кроссовки. Безразмерный рюкзак, отчаянно цепляющийся за угловатое плечо.
Мы внимательно рассматриваем друг друга. Нам некого стесняться – кроме нас да пары бомжеватого вида стариков, пребывающих во власти Морфея, в вагоне никого нет. Во взгляде парня мне чудится… что это? Жалость? Сочувствие?
Мы смотрим друг другу в глаза, а мимо с бешеной скоростью проносятся вовсе не обшарпанные стены туннеля, а пространство, которому нет названия в человеческом языке, скручиваются в спираль миллиарды прочертивших пустоту звезд, и стекла дребезжат, не выдерживая натиска шевелящейся снаружи тьмы… А потом в лицо мне ударяет упругий влажный ветер, пахнущий свежо и горько, и до слуха доносится рокот волн, который становится все громче, пока целиком не заполняет мир. Я птица, летящая над островками скал и гладью зеленых пустошей, обрывающихся в ревущую пасть океана; я птица, и солнце очертило острые края моих крыльев. Наверное, я чайка – иначе почему я кричу так горестно?
Магия разрушена шелестом механического голоса, объявляющего мою остановку. Наваждение ушло. Я встряхиваю волосами, заставляя себя вернуться в реальный до оскомины мир. Что это было? Я подумаю об этом потом. Завтра. Я так устала…
Я поднимаюсь, взваливаю сумку на плечо. Подхожу к дверям, возле которых стоит, привалившись к поручню, парень. Он продолжает смотреть на меня, но выражение глаз изменилось. И в тот миг, когда двери, натужно взвизгнув, распахиваются, и я выхожу, парень подается вперед, и пальцы его на миг опускаются в карман моей куртки.
Я даже не оборачиваюсь. Уносящийся дальше поезд накрывает волной ветра, пахнущего пылью и нагретыми проводами, и я остаюсь одна. Впрочем, одна ли? Невесомая тяжесть предмета, подаренного мне парнем из вагона, жжет кожу сквозь ткань куртки и свитера. Но я не спешу рассмотреть свой подарок.
Достаю сигарету, щелкаю зажигалкой. Устало приглаживаю лохматые волосы. Бреду к эскалатору, представляя себя со стороны – одинокая, невзрачная фигурка, сгорбленная под тяжестью сумки, в мятых джинсах и с еще более мятой душой… Усмехаюсь, вдыхая сигаретный дым, но вместо едко-горячего запаха ноздри снова щекочет аромат прибоя и мокрого песка. Сошла с ума, определенно.
… Подарок зеленоглазого незнакомца отваживаюсь достать лишь в поезде, когда соседи по купе уже спят, оглашая воздух руладами храпа. Бережно прикасаюсь кончиками пальцев, долго любуюсь в неверном свете луны, проникающем через грязное стекло. Потом прячу в сумочку, а сумочку кладу под подушку, плоскую, как блин. Люблю, в общем-то, поезда, но вот эти сплющенные подушки…
А за окном, далеко в низине, проплывает просто волшебный мир. Никогда на моей памяти луна не светила так ярко. Холмы, впитавшие ее свет, сами начинают излучать голубоватое холодное мерцание, и оттого пропадает четкая грань между небом и землей. Мерный стук колес – единственное, что напоминает о реальности окружающего меня мира. Ах, да, еще этот храп… Я неприязненно смотрю на полные благодушия лица соседей с нижних полок, думая о том, как можно спать в такую ночь.
Я переворачиваюсь на живот, прижимаюсь подбородком к скрещенным рукам и жму кнопку на плеере. Теперь мир голубого света принадлежит лишь мне и «Энигме». Да… и парню с глазами цвета весенней хвои.
Как всегда, я не улавливаю тот миг, когда сознание погружается в сон. Однако, я понимаю, что сплю.
…Потом в лицо мне ударяет упругий влажный ветер, пахнущий свежо и горько, и до слуха доносится рокот волн, который становится все громче, пока целиком не заполняет мир.