Украденный у жизни день

Земфира Кратнова
У понедельника есть своя мистичность. Мало кто вдумчиво смотрит по сторонам. Особенно утром. Мы не видим мир вокруг. Потому что еще шумит, переливаясь всеми цветами радуги, ушедшее воскресенье. И мы где-то там, далеко от окружающей реальности. Периодически всплываем на поверхность, обводим окрестности диким взглядом и снова теряемся во внутреннем микрокосме.
На другом конце вселенной цокают каблучки секретарши шефа, противно верещит факс, словно из трубки испорченного телефона доносятся голоса коллег. Мир сер и сумрачен. Мы смотрим не на него, а сквозь него. А мимо нас проходят сотни и сотни событий.
И когда, как не в понедельник, творить самые дикие, самые невероятные безумства?

Они встретились возле памятника Гоголю. Высокий стройный мужчина в дорогом пальто и букетом белых роз. И девчонка, по виду совсем еще подросток. Они обнялись и долго стояли, не разжимая объятий, под строгим взглядом каменного классика.
– Здравствуй.
– Здравствуй.
Снова молчание. Иногда есть моменты, когда отсутствие слов способно сказать гораздо больше.
Мужчина гладил девушку по голове, ероша коротко стриженые волосы. Она тихо улыбалась, не отводя глаз от его лица.
– Честное слово, чувствую себя пятнадцатилетним мальчишкой.
– Седые волосы вас выдают, сударь…
Он расхохотался.
– А все-таки, ты язва. Кто говорил мне буквально два дня назад, что возраст значения не имеет?
Она теснее прижалась к нему, прикрыла глаза и севшим голосом пробормотала:
– Я говорила о том, что в постели нет ничего, кроме страсти. Прожитые годы, статус, прошлое и настоящее – такие мелочи. Есть только мужчина и женщина. А у этой вечности не может быть возраста. Да поцелуй же ты меня, в конце концов! Что ты стоишь, как статуя!
Прохожие шли мимо, огибая невидимый островок, на котором отгородилась от мира пара влюбленных, слившихся в долгом поцелуе. Мир перестал существовать для них, стертый касанием горячих губ. Время остановилось, сбитое тем непонятным свойством души, которое способно превратить бесконечный водопад секунд в тягучую медовую сладость, где минута не равна шестидесяти коротким отрезкам.
– Это что-то невероятное… Двадцатилетняя девчонка заставляет меня сходить с ума. И мне это нравится!
– Принимаются любые возражения. Но свидание ведь от этого не отменяются. Кстати, спасибо за розы. Они великолепны.
Еще один поцелуй. Короче, но гораздо более страстный. И еще один. И еще… Секунды, подстегнутые невидимым дирижером, сменили ритм и рванули в диком темпе, наверстывая упущенное и стремясь попасть в такт с бешено бьющимся пульсом.
– Давай перестанем смущать Николая Васильевича, – девушка поправила сбившийся беретик и отступила в сторону. – Тем более, мне было обещан весь день в полное распоряжение. Мы гуляем! Кстати, а почему ты настаивал на встрече именно возле этого памятника? Лучше уж у Пушкина. Александр Сергеевич был знатным специалистом по части амурных дел. Не то что этот мастер страшных сказок.
 
– Сейчас я тебе кое-что покажу. Это знают все окрестные студенты. Ты не боишься высоты?
– Не жаловалась. Даже думала когда-то, что стану мойщиком окон.
– Боюсь, тебе не разрешат. Производственный травматизм, знаешь ли. Коллеги на тебя засматриваться будут и падать часто с верхотуры.
Оба они весело рассмеялись, а потом мужчина потащил девушку через всю площадь к угрюмой четырнадцатиэтажке.
… Сверху площадь выглядела маленькой и суетливой, как разворошенный муравейник. Толкались, спеша по своим делам горожане, кутались в платки замерзшие торговки, орала дурным голосом сигнализации задетая каким-то прохожим машина…
– Ну, и где твой сюрприз?
– Посмотри на памятник с этой точки. Он тебе ничего не напоминает?
Девушка прищурилась, потом отрицательно покачала головой.
– Нет… А хотя… Ой, какая прелесть! – И звонко рассмеялась, вспугнув парочку голубей, умостившихся неподалеку.
Скульптор был наверняка человеком не без чувства юмора и сделал памятник таким образом, что ссутулившийся Гоголь, закутанный в плащ, сверху напоминал гигантский кукиш, обращенный головой-пальцем в центр площади.
– Мы это лет двадцать пять назад выяснили, когда в институте бегали сюда пиво пить.
– Вот ты экстремал… А что, ближе к земле пиво не такое вкусное?
– Не такое. И поцелуи на крыше куда как слаще.
– Ой…
Губы ищут губы, страсть сплетается со страстью – и снова пространство-кристалл прячет в себе двоих, оторвавшихся от сумасшедшего мира во имя личного безумия.
Рука ее внезапно разжалась, и белые розы полетели с последнего этажа, теряя лепестки. Оторвавшись от губ мужчины, девушка с сожалением посмотрела вниз.
– Извини, я их уронила…
– Ничего страшного. Падшими они выглядят тоже неплохо.
– А тебя просто тянет к падшему…
Мужчина усмехнулся. Мобильник в кармане его пальто разразился отчаянной трелью. Девушка поморщилась.
– Только не говори мне, что тебя потеряли на работе.
Мужчина перевел взгляд на экран и с сожалением вздохнул.
– А я ж предупреждал, чтоб меня не дергали сегодня. – Он немного помолчал, потом посмотрел в глаза своей спутнице, усмехнулся и выключил телефон. – Все, я исчез. Украл у жизни этот день. Пропал для всех. Кроме тебя.
– Спасибо тебе за это. Поехали вниз?

"Здравствуйте. Сейчас я не могу подойти к телефону. Оставьте свое сообщение на автоответчик, и я обязательно перезвоню. Спасибо".
"Здоров, чемпион по пряткам. Это Толян. У тебя, надеюсь, все хорошо, у нас тоже. Всех клиентов я отвел на завтра, сегодня день свободный. Так что, отдыхай, болей, или что у тебя там стряслось. Если срочно что надо, звони сразу мне, у нас что-то с телефоном в приемной, принимает звонки через раз. Аривидерчи!"

В лифте он нажал на кнопку "стоп" и притянул девушку к себе.
– Ты – моя самая невероятная история. Ты вернула мне больше, чем влюбленность. Ты подарила мне еще одну молодость. Я не знаю, как все сложится потом, но сейчас я счастлив до неприличия.
– Так это же замечательно…
Каждый поцелуй – мгновение, в котором скрыта своя история. Обнимая девушку, мужчина вновь и вновь прокручивает в голове сюжеты-вспышки, из которых образовался этот стремительный роман. И вспышки складываются в огромную сияющую звезду, впитавшую в себя и неуверенность первых перекрестных взглядов, и огонь страсти, и торжество победителя, и гармонию со всем миром, когда лучи утреннего солнца скользят по кровати, где, обнявшись, лежат в полудреме еще не так давно совсем незнакомые друг другу люди…
– Я не могу поверить, что это происходит со мной.
– Почему? Все просто замечательно, любимый. Есть ты и я, а все остальное не так уж важно. Возможно, мы когда-нибудь расстанемся. Но это "когда-нибудь" так далеко и непонятно…
– Ты говоришь как взрослая женщина.
– Я говорю как любящая женщина.
Выйдя на улицу, они одновременно посмотрели на памятник Гоголю, потом переглянулись и расхохотались.
– Ну что, идем на набережную?
– Как скажет моя королева.

"Здравствуйте. Сейчас я не могу подойти к телефону… "
"Шеф, это Володя. У нас проблемы. Приперлось руководство из центра. Чего их принесло?! Ходят по конторе, спрашивают, где ты. Мы отмазываем тебя, как можем. Толик их обрабатывает. Позвони обязательно".

На набережную опускались ранние сумерки. Мужчина и девушка сидели в пустом кафе и сквозь стекло смотрели, как местные пацаны закидывают удочки в темную воду.
– Повезло ребятам, что вода еще не замерзла, – сказала девушка, рассеянно стряхивая пепел на пол.
– Подожди. Еще два-три дня – и будет куда как холоднее. – Мужчина поднял свою чашку с кофе, но не донес до губ. Смотрел на свою спутницу, и какие-то совсем шальные мысли бродили в его голове, судя по горячему взгляду.
– А мне всегда нравилось, что в нашем городе такая теплая зима.
– Ну, не такая уж она теплая…
– Хорошо, любимый, это мы горячие.
Перегнувшись через столик, она снова поцеловалась с мужчиной. Официантки возле стойки старательно отводили взгляд от влюбленной пары. Мужчина был им знаком: он часто приходил сюда с партнерами по бизнесу, заказывал кофе и фирменный салат "Дикарь", иногда оставался здесь, даже когда его спутники откланивались. Он любил подолгу сидеть в одиночестве лицом к реке и искать что-то свое там, в свинцово-стальной глубине, отражающей цвет его глаз. Пару раз его видели с женщинами. Но это были, скорее всего, тоже бизнес-леди. Потому что не было у него в лице той теплоты, которой светилось оно сейчас.
А напротив него сидела самая обычная девчонка. Такая, каких сотни в городе.
Такая, которая бывает для кого-то единственной. Потому что людское сумасшествие – материя крайне запутанная и неисследованная.
– Любимый…
– Что?
– Поехали к тебе. Терпеть уже не могу!

"Здравствуйте. Сейчас я не могу подойти к телефону… "
"Шеф, это Анатолий. Тут к нам из департамента центрального пожаловали, но ты не волнуйся. Все под контролем. Если хочешь - можешь подъехать".

Они занимались любовью дико, страстно, отдаваясь друг другу до самого предела, не задумываясь ни над чем, не ощущая ничего, кроме древнейшего чувства наслаждения, перекидывающего хрупкий мост через пропасть между реальностью и небытием, между смыслом и бессмыслием, между сбывшимся и несбыточным.
Чувствуя свою женщину всем телом, теряя рассудок и контроль, мужчина растворялся в ней, повторяя как заклятье ее имя – сначала тихо и нежно, а уже потом громко, во весь голос, заглушая пульс крови, стучащей в ушах гигантским тамтамом шамана. И пространство становилось крошечным, и мир пел удивительную песню, написанную самыми древними на земле нотами.
Мир становился все меньше и меньше, а огонь страсти горел все сильнее и сильнее…
И потом, вымотанные любовью, лежа на скомканных простынях, они еще долго целовались, вглядывались друг другу в лицо, возвращались обратно в ту реальность, которую потеряли на несколько часов.

"Здравствуйте. Сейчас я не могу подойти к телефону… "
"Это Кроцкий, начальник департамента. Вы действительно неуловимы. Мы общаемся пока с вашим замом. Позвоните нам обязательно".

Уйти на день от всего мира. Забыться. Исчезнуть. Украсть двадцать четыре часа, выдернуть их из суматохи и постоянной спешки. Соскочить на мгновение с бешено вращающего колеса, чтобы просто вдохнуть воздух другой жизни. Той, которой она была когда-то, давным-давно, на забытом островке молодости и беспечности, куда уже возврата никогда не будет.
И только воспоминания, иллюзия, эхо остаются, и иногда кажется, что они так реальны и осязаемы…
Даже отдавая себе отчет в условности вновь обретенного мира, мужчина забывал о том, что завтра рано или поздно настанет. Потому что слишком прекрасным было настоящее. Слишком стремительна любовь. И слишком немилосердна окружающая действительность, чтобы прощать такие безумства.
Мужчина понимал это. Но острый вкус жизни стоил такого риска.

"Здравствуйте. Сейчас я не могу подойти к телефону… "
"Так, ты только не паникуй раньше времени, но ситуация хреновая. Эти орлы вернулись, тебя не было. Они с Толиком заперлись в кабинете, и он уже часа полтора там соловьем заливается. Ритка ходила им кофе носить, говорит, он уже с ними на "ты". Есть подозрение, что он за твоей спиной эту встречу готовил. Для неожиданного визита он что-то слишком подготовлен. Я говорил тебе, что с гнильцой человек! "

 – Мне пора.
– Я все понимаю. Спасибо тебе за великолепный день.
– Это тебе спасибо. Вспомнил, что такое свиданка. Как девушку ждать. Как обхаживать. Романтика…
– А ты романтик?
– Не знаю… Наверное, нет. В работе я практик и циник.
– Но ты же смог забыть свою работу ради меня?
– Не совсем…
– Только не говори мне, что в постели ты думал о бизнесе.
– В постели я вообще не думаю. Это вредно.
– Правильно…
Они стояли возле подъезда ее дома и в который раз за день вглядывались друг другу в лицо. Потом она опустила глаза.
– Извини, мы теперь встретимся не скоро, мне надо уехать на недельку к родственникам. Вернусь – позвоню.
– Нет, не позвонишь.
– Почему?
– Потому что я циник и практик. Прости…
– Не поняла?
– Я все знаю. И про тебя, и про Толика. Он немного просчитался. Совсем чуть-чуть. Досадная ошибка. Случайность. Совпадение…
– Я не понимаю, о чем ты!
– Да понимаешь ты, все понимаешь… – Он устало вздохнул и провел рукой по лицу, словно отгоняя какие-то неприятные воспоминания. – У Толи в кабинете стоит прослушка. Специалист он грамотный, а вот человек ненадежный. Я решил подстраховаться. Как видишь, совсем не зря. А тебе действительно спасибо. Ты очень хорошая актриса.
– Я не…
– Прекрати, – он поморщился. – Я же тебе говорю: ирония судьбы. Незапланированные случайности. Я не любитель провинциальных театров, но полгода назад был у вас в городе. Ты играла горничную. Спектакль так себе, но ты так убедительно сопротивлялась домогательствам кучера…

И она все вспоминает.
На сцену прямо из первого ряда смотрит на нее человек с букетом роз. Тот же человек, который сейчас смотрит на нее с грустной улыбкой проигравшего победителя. Розы он тогда отдал другой артистке. А впрочем, какая теперь уже разница…
Действительно, ирония судьбы иногда абсолютно непостижима и выступает самым сумасшедшим сценаристом.
Они встретились не на театральных подмостках, а в жизни, где знакомый знакомых, неприятный тип с бегающими глазками и нервными жестами, попросил ее сыграть небольшую роль. Увести на день начальника из офиса, пока приедут "большие боссы", которых он долго окучивал, упорно пытаясь взобраться на вершину кабинетной власти. Кто ж знал, что у босса так хорошо развит инстинкт самосохранения…
Она упорно пыталась спрятать глаза. Но какая-то неведомая сила снова возвращала взгляд к его лицу, серьезному, спокойному и бесконечно терпеливому.
– Прости меня…
По ее щекам катились слезы. Создав и разрушив иллюзию, она неожиданно поняла, что нуждалась в этой игре не меньше, а может, и больше, чем ей казалось.
– Прости…
Он слышал и не слышал ее одновременно. Мыслями он был уже в недалеком будущем. Он знал, что через час войдет в свой офис. Встретится с заждавшимися столичными гостями, предупрежденными еще вчера, что у него срочное дело и он задержится. Положит перед ними хорошую «домашнюю заготовку», полностью оправдывающую любое опоздание. Выслушает их замечания. Потом они поедут в то же кафе, где не так давно он сидел напротив женщины, всхлипывающей сейчас у него на плече. Долго будут обсуждать новый проект, спорить, отшлифовывать мелочи… Но это уже детали.
Будет долгий и неприятный разговор с Толей. Очень долгий. И очень неприятный. Но Толя никуда не уйдет. Даже если очень захочет. Потому что прирученные враги лучше побитых собак, выпущенных на свободу.
И он это знал. И всегда действовал по этому сценарию.
Приподняв пальцами подбородок плачущей девушки, он улыбнулся:
– А можно я сделаю еще одну невероятную глупость?
Потом долго, не меньше минуты, держал паузу. Провел ладонью по ее щеке, стирая следы слез.
– Поехали ко мне. Я плевать хотел на гордость. Когда карты раскрыты, нам нечего терять.
…Всю дорогу она дремала у него на плече. И утром, проснувшись у него дома, ждала, когда он вернется. И плакала, плакала, плакала, сотни раз прокручивая в голове историю их отношений, каким-то шестым чувством понимая, что все только начинается, и пока абсолютно не известно, какую роль предстоит ей играть. И до самого вечера сидела у окна, выискивая взглядом его фигуру.

Он сидел в том же самом кафе, задумчиво вертя в руках салфетку. Потом вытащил из кармана ручку «Паркер» и что-то написал. Перечитал, пожал плечами, скомкал клочок бумаги, бросил его в пепельницу, рассчитался и ушел.
Официантка, украдкой наблюдавшая за ним весь вечер, воровато озираясь, вытащила салфетку, расправила на столе и удивленно подняла брови.
– Валька! Ты представляешь себе: а наш пижон, оказывается, стихи пишет. Бред сумасшедшего…
И две подружки расхохотались.

Украденный у жизни час,
Украденный у жизни день,
Украденная бесконечность.
А мир для каждого из нас,
Отбросив от судьбы лишь тень,
В секунде отражает вечность.
И отраженья свет неровный
Все делает таким условным,
Лишенным страсти и покоя…
Реальны – только мы с тобою.


 декабрь, 2004 г.
Рассказ впервые опубликован в журнале «Монокль»