Три дня.
(Эпоха вырождения)
От автора.
Сначала этот рассказ представлял из себя длинный диалог двух очень молодых людей начавшийся с разговора о музыке, а закончившийся дискуссией о Вере и Душе. Но, наверное, просто разговор на эти темы будет скушен и неинтересен. Я постарался написать историю, которая отражала бы мой взгляд на жизнь, но была бы интересной. Получилась ли интересная история – судить не мне.
Я не настаиваю на нижеизложенных словах. Это только моё мнение. Можно соглашаться, а можно не соглашаться (будет странно, если будет по-другому).
Я заранее прошу прощения за использование ненормативной лексики. В принципе, можно было обойтись и без неё. Хотя, смысловую нагрузку она не имеет только с одной из сторон (как известно у медали их две), с другой же стороны бывают случаи, когда подобные выражения ярче и чётче отображают состояние человека. Бывают случаи, когда стоит говорить «без купюр» и называть вещи своими именами. Так честнее. Можно со мной не соглашаться, это только моё мнение.
***
День первый.
Наукоград Дубна. Пятница.
Ноябрь. Непонятный месяц – вроде уже не осень, но ещё и не зима. Андрей любил ноябрь, несмотря на слякоть, холод, ветер и прочие природные изыски. Андрей вышел на крыльцо Университета, поёжился под влиянием холодного ветра, натянул горло свитера на подбородок и закурил. Он облокотился на перила и стал смотреть на дорогу. По дороге, мимо Универа, проезжали машины, разгоняя подтаявший снег (только недавно выпал и уже таять начал – трус).
- Коста! Костомаров!
Андрей обернулся, вместе с группировкой каких-то «перваков» из дверей Универа вышел Феликс. Феликс учился на курс старше и по другой специальности, но они, тем не менее, были знакомы, не то чтобы очень хорошо, но банальными «привет-привет» они не обходились никогда.
- Здорова, Железный, как себя чу? – с улыбкой спросил Андрей после того, как они пожали руки.
Феликс осмотрел сбитые костяшки правой руки и потрогал до сих пор болевшие рёбра.
- Я хотел сказать спасибо, за вчерашнее…
- Да брось ты, на моём месте так поступил бы любой нормальный комсомолец.
- Ага, только что-то комсомольцев я там не наблюдал, причём, что характерно, ни с одной из сторон.
- Да эти бесы совсем обнаглели, это ж додуматься надо – на студентов нападать! Главное только дембельнулись и уже чадят! Студент он ведь как ребёнок – и поломать чего-нибудь может!
- Не говори, – Феликс достал из внутреннего кармана чёрного замшевого пиджака пачку «Camel» и газовую зажигалку. – Я этого не забуду, а забуду – псом поганым меня назовёшь.
- Зачем? – не понял Андрей.
- А мне нравится, когда меня псом поганым называют, заводит меня это. Как сам-то?
- Нормалёк. Щас с преподом во мнениях не сошлись.
- В смысле?
- Ну, он считал, что у меня есть шпаргалка, я же утверждал обратное…
- Обычная история.
- Обычная.
- Ты смотри, спорами не увлекайся. Мы, конечно, в демократической стране живёт и колхоз – дело добровольное. Но. Так и вылететь не долго.
- То есть? У вас кто-то вылетел, что ли? Чо-то не припомню…
- Да, был у нас один такой… Артёмом звали. Да ты его видел.
- И чо?
- А ни чо. В прямом смысле. На экзамене с преподом посрался, на кочергу сел, малясь умом ****улся. («Сесть на кочергу» – уйти в запой; жарг.)
- В смысле?
- В прямом. Пил весь июнь. Месяц на экзамены не приходил, потом от тоски, да с перепою припёрся на кафедру, наорал там на всех, документы забрал и в армию отчалил.
- Да ладно!
- Я те серьёзно говорю, я его провожал… Взгляд у него какой-то был… Да. Ну, ладно, хватит о грустном. Так что, студент, пей кефир и кушай кашу, будет легче участь ваша! Всё, покеда…
Феликс отчалил обратно в Универ, холодно стало и Андрею. В кафешке к нему подплыл его дружбан Боря.
- Дай папиросочку, у тебя брюки в полосочку, – поприветствовал он Андрея.
Они вместе сели за столик. Разложили яства и приступили к трапезе.
- Слушай, Дюша, подстрахуешь?
- В смысле?
- Да, надо в ГПЛ смотаться.
- Зачем?
- Объясняю. Тут дело почти интимное. Сеструха моя, младшая, с пацаном встречалась, а он её позавчера бросил. Видите ли не подходит он ей! Разные они! Не достоин он её! Прикинь урод! Отмазку нашёл!
Андрей заржал в голос, да так, что на них обернулись, хотя здесь и не такое видывали. Он притих и важно кивнул:
- Да, делюга серьёзная…
Они доели и пошли в раздевалку, получив там одежду, вышли на улицу и отправились на стоянку. На стоянке Боря пикнул сигнализацией, узнавшая хозяина «десятка» моргнула и приготовилась к службе. Боря долго крутил ключ, но машина заводиться не хотела. Вместо неё заводиться начал сам Боря. Через минут десять (Андрей это время сидел и с умилением смотрел на Борю) хозяин машину со злостью ударил по приборной доски:
- ****ь! Да эта ****ь заведётся сегодня или нет!
- Борис, – назидательно встрял Андрей, – нежнее. Чо ты на неё орёшь?
- Хочу, чтобы её совесть замучила!
- Уйди. Дай я.
Боря вылез на улицу, нервно закурил. Андрей перелез на водительское место, ласково провёл ладонью по приборной доске, по рулю, затем ласково повернул ключ. Машина завелась.
- Я не волшебник, я только учусь, – ответил Андрей на вопросительный взгляд Бори.
Машина тронулась со стоянки и двинулась в сторону ГПЛ-67.
… Младшей сестре Бори было почти семнадцать лет, она поступила в ГПЛ после девятого класса. Училась она на экономиста, это их с Борей объединяло. Училась хорошо. Отличники часто гонимы остальной массой учеников и поэтому два гонимых отличника Таня и Юра очень быстро нашли друг друга. Они встречались уже почти год, и всё у них было хорошо. До поры. В какой-то момент Таня почувствовала присущее всем девушкам в этом возрасте желание командовать и управлять. Девушки часто считают, что они намного умнее и взрослее своих сверстников противоположного пола, не всегда это совпадает с действительностью. Молодым людям, при этом, остаётся не такая уж и богатая альтернатива выбора: либо смириться и делать вид, что подчиняешься и прислушиваешься и ждать пока это желание исчезнет (а оно может и не исчезнуть вовсе), либо послать благоверную на три буквы, а там… а там что-нибудь ещё. Первый вариант, конечно, для многих унизителен и неприятен, но он позволят добиться в конечном итоге поставленной цели. Второй же вариант был более категоричным и грубым. Некоторые, правда, умудрялись их совмещать. Один мой знакомый каждый день в дрызги-брызги ссорился со своей девушкой (так она его мучила своими нравоучениями), а на утро они снова были вместе. Так вот, Юра терпел долго. Сначала он молча слушал, тупо кивал, а внутри его разгоралось пламя. Потом он попытался последовать умному совету своего отца: «Женщине нужно дать поверить в то, что она главная. Уступишь ей в мелочах, ей покажется, что она главная, а сам будешь решать значимые вопросы. Она будет довольна и тебе будет спокойно. Но это касается только мелочей!» Наверное, в силу молодости, у Юры поступать согласно совету не получалось, он часто стал срываться и однажды они просто наоравшись в сласть друг на друга, прямо посередине проспекта Боголюбова, разошлись в разные стороны. Таня ждала звонка и извинений, не понимая, что парень говорил серьёзно и звонить ей не собирался. Мужчины редко вкладывают второй смысл в слова (при разговорах с женщинами), намного реже, чем женщины (при разговорах с мужчинами)…
«Десятка» тормознула у ворот, и молодые люди вышли на улицу. Андрей сразу прочувствовал контраст температуры между тёплым салоном «десятки» и пронизывающим ветром двадцать пятого ноября. В темпе вальса ребята зашли в здание. На входе сидел охранник, который пройти дальше ребятам естественно не позволил. Боря поймал на улице какого-то пацанёнка и попросил позвать чувака из группы №… по имени Юра. Они остались ждать в предбаннике, а пацан ушёл искать Юру.
- Эх, щас бы на Ибицу смотаться, – мечтательно произнёс Андрей, глядя на хмурое ноябрьское небо.
- Во-во, только и думаешь, что про и-би-цу!
- Не надо грязи, поручик, мы ж с вами культурные люди.
- Во, точно, щас я ему культурно сломаю нос. Даже говорить ничего не буду.
В предбанник зашёл пацан, ростом примерно с Андрея, одетый в тёмный свитер и чёрные брюки. Светлые волосы были аккуратно уложены на право, на носу блестели аккуратные очки в модной оправе.
- Это вы меня звали? О, я вас узнал, вы брат Татьяны?
- Не ты понял, Андрюха? На «вы» к нам, – повернулся к Андрею Боря. – Ты чо мне манэрами, своими, тычешь! А! Культурный, да! Фраер, хавэллу побереги! А то хлопотно будет! – нагонял жути Боря.
- Да ладно, Борь, нормальный пацан же… Чо ты взъелся-то?
Андрей вспомнил себя в школе. Однажды к его другу так же подошёл старший брат девушки, с которой тот встречался, Андрей вступился за друга. Андрей трусом не был, но здравый смысл подсказывал, что в случае конфликта с почти стокилограммовым детиной, последствия для него будут плачевны. Здравый смысл проиграл. Вопрос потом за них обкашлял его старший брат – Олег. Но это было после того, как детина сломал Андрею нос.
- Нормальный? Ты за кого вообще, а? Андрюха!
- Я за правду. Давай его послушаем, а? Ты, Борь, иди, покури, а я тут потрещу с пацаном за жизнь.
Боря дёрнул щекой, но согласился с Андреем.
- У меня урок сейчас, – робко сказал парень.
- Наплюй, чёрт не выдаст, свинья не съест! Меня Андрей зовут, – протянул руку Костомаров.
- Юра.
- Ну, вот и познакомились. А теперь, давай, в красках расскажи.
Юра начал рассказывать. Во время этого повествования Андрей почувствовал уколы где-то в груди. До боли знакомая история. В принципе подобные истории наверняка происходили с каждым молодым человеком. Трудно сделать выбор, между амбициями и чувствами. Андрей в своё время сделал выбор. Выбор, о котором жалел вот уже третий год.
По окончании рассказа (рассказывал он не долго, минут двадцать) Андрей закурил и сказал:
- Я вижу, ты пацан взрослый. Умный. Должен понять, то, что я сейчас тебе скажу. Ты пойми, Юра, характер часто мешает. Я тебе, конечно, могу сказать, мол, ты с ней мути, слушайся, это ведь не мешает мутить с другими, которые советами и нравоучениями не достают. Могу. Но не скажу. Если ты парень нормальный, если я в тебе не ошибся, то послушай совет. Я тоже был в твоём возрасте, и у меня была такая же история. Знаешь, что я выбрал?
- Нет.
- Я выбрал характер и амбиции. Теперь жалею. Горько жалею. Жизнь как сабля: широка, остра, бля! Жизнь не всегда длинная, бывает-то по-разному, паря, живи сегодняшним днём. Так как будто это последний день. Получай ощущения сейчас – потом, может просто не быть! Если вы друг другу дороги, то найдёте компромисс. Бля, не люблю я этого слова. Компромисс – это когда обе стороны не довольны. Но, не в словах ведь суть. Так?
- Так.
- Вот, молодость, паря, проходит быстро. Оглянуться не успеешь. От неё остаются только воспоминания. А вот какие воспоминания – решать тебе. Счастье – это когда ты можешь поржать над своей молодостью за столом, лет в сорок. Понял?
- Понял.
- Ну, ты парень сообразительный. Вы мало времени провели вместе. Нужно больше. Сейчас ты можешь совершить, может быть, самую большую ошибку в жизни. Ведь потом будешь жалеть! Быстро, не думай – будешь жалеть?
- Буду, – кивнул Юра.
- Всё, – улыбнулся Андрей. – Звони Тане.
Когда Боря (порядком замёрзший) вошёл в стеклянный предбанник, то он увидел, что его сеструха и Юра целуются (горячо, с придыханием), а Андрей сидит по-арестантски на корточках.
- Чо ты им сказал-то? – изумился Боря.
- Какая разница? Их не пляшут. Я ж тебе говорил у меня потрясающий дар – пудрить мозги. Поехали.
В машине уже Андрей грустно смотрел в окно и думал: если бы пудрил мозги, было бы легче, так ведь говорил же откровенно. Очень жаль, что тогда не нашлось человека, который мне бы всё это сказал. Очень жаль…
***
Экспресс «Москва-Дубна» двигался с привычной скоростью, не совершая никаких опасных манёвров и обгонов на железнодорожных путях. Прибытие экспресса планировалось по расписанию и поэтому в этих маневрах не было никакой необходимости.
Олег с женой Тамарой вышли в тамбур, просто чтобы размять затекшие ноги и отдохнуть от типичной слезливой американской картины. У Олега и Томы вкусы на кинофильмы совпадали – они любили засыпать под фильмы с названиями типа «Жестокая резня бензопилами» или «Звонок». Олега – человека с напрочь отсутствующим воображением – подобные фильмы искренне веселили. На «Титанике» так вообще ржал. Когда он их смотрел, то вспоминал срочную службу под Тулой и первый месяц в университетской общаге. «Резня бензопилами» отдыхает, по сравнению с той гаммой чувств и переживаний, которые он там познал. Он (не без сарказма) думал, что если режиссёров этих фильмов на пару деньков переселить из Голливуда в одно из российских студенческих общежитий, скажем, в город Новый Уренгой (Новый Уренгой – без обид), то они резко переосмыслят всю свою непутёвую жизнь и займутся-таки полезным делом. Если выживут, конечно.
Олег на пару секунд заглянул в соседний вагон, осмотрелся, посмотрел на монитор, висевший под потолком, вернулся к жене.
- Слушай, может, в этот вагон перейдём?
- Зачем?
- А там фильм интереснее. По-моему даже, что-то эротическое?
- Кто о чём, а вшивый всё о Ване! С чего ты взял-то?
- Ну, коленку я там увидел голую! Круглую такую.
- Ага, а фильм про футболистов, да?
- Всё может быть, я как коленку увидел, больше ни на что смотреть не мог.
Олег и Тома работали в одной строительной фирме, больше того – в одном отделе. Виделись каждый день и соответственно даже на работу ездили вместе. Это улучшению семейных отношений не способствовало, но, в принципе, и не мешало им. Олег и Тома были такими людьми, которые ссорились и по поводу и без повода. Орали они друг на друга постоянно, жить без этого не могли, и если хоть один день проходил без скандала – они считали, что этот день они прожили зря. Хотя ни один из них в этом никогда не признался бы другому. Человек, даже с крепкими нервами, присутствовавший по какой-то причине при их ссоре – долго не выдерживал. Он либо в истерике убегал, либо остаток дня пил люто, благодаря Господа нашего, за то, что у него всё не так. Нужно отдать чете Костомаровых должное – они не так часто ссорились на публике, тем самым не подрывая обороноспособность страны.
- Ты бизнес-план на две тысячи шестой год видела? – закуривая, спросил Олег.
- Гениально, – прокомментировала новый перл шефа, Тома. – План Барбаросса просто.
Она повернулась от окна к мужу и увидела, что тот закурил.
- Ты чо, кончай курить! Щас проводница придёт, орать будет!
- Эта та, тёмненькая такая? Которая у нас билеты проверяла?
- Допустим.
- А чо? Пускай орёт, пускай она меня даже отшлёпает, я не против… – вспомнив томный взгляд проводницы, ответил (не подумав) Олег.
- Чо? Ты совсем совесть потерял, Костомаров, а? Это при живой-то жене.
- Ни что не вечно, милая, под луною! И вообще у вас, у женщин, есть одна проблема – вы не любите, когда вам говорят правду, но всё время требуете, чтобы вам её говорили! Но это ведь ваша проблема, а не наша!
Они вернулись на свои места, не прерывая перепалку ни на минуту. Через пятнадцать минут вагон начал пустеть. Понимающие люди ощущали густеющую атмосферу на местах 18 и 19 и потому инстинктивно старались отойти от этих мест, и по возможности на большее расстояние. Радовало лишь одно обстоятельство – до Дубны оставалось всего полчаса езды.
***
Семья Костомаровых в полном составе собиралась крайне редко. Двое из трёх детей – Марина и Олег жили и работали в Москве и навещали родителей крайне редко. Чаще звонили, но ведь это не то. В Дубне постоянно жил только младший сын – Андрей. Разница в возрасте у первых двух отпрысков была не велика – Марине недавно исполнилось тридцать, а Олегу двадцать восемь. Андрей же был на порядок младше, в августе две тысячи пятого праздновали его двадцатый день рождения. Андрей редко радовал родителей успеваемостью. Учился он посредственно, раздолбайничал.
Семейные праздники обычно проходили очень шумно. Помимо трёх детей у глав семейства Александра Петровича и Ольги Константиновны было ещё много систёр и братьев, соответственно их мужей и жён, в довесок ещё и дети. В эту субботу повод для сбора был более чем важный – Костомаровым исполнялось по пятьдесят (угораздило же родится в один день! Они собственно так и познакомились: прогуливаясь по парку Александр Петрович подсел к симпатичной девушке, начал нести пургу, про то, что у него сегодня день рождения, она же парировала, мол, у меня тоже. С тех пор празднуют дни рождения вместе), а соответственно вся палитра родственников никак не могла пропустить это знаменательное событие. Для того чтобы собрать всех вместе Костомаровы решили арендовать зал в ресторане, а иначе в квартире все просто не поместятся. Гости съезжались не только из Москвы, но и из других городов нашей необъятной родины. Два дня кутежа были обеспечены.
Андрей был назначен «встречателем» гостей, а потому к четырём часам дня подъехал к вокзалу на БВ. Две семьи были встречены вчера днём, сегодня подъедет семья старшего брата, а завтра нужно будет встретить семейство Маринки.
Купив стакан чая, он присел в кафешке. Ждать было недолго, минут пятнадцать. Он снял пальто и повесил на вешалку. Устроился поудобнее на пластиковом стуле и задумался. Сегодня он помирил двух молодых людей. Склеил пару. Причём сделал это талантливо, хотя всё что он сказал тому парню (Андрей уже забыл его имя) было искренне, и он действительно так считал. То есть не врал. Андрей потрепал волосы на голове. Жаль, что тогда у меня не было такого ума, как сей час. Хотя, по большому счёту, и сейчас-то его серое вещество с большим трудом можно было назвать умом. По крайней мере, в общепринятом смысле. Уровень знаний, в его голове, с момента поступления в Университет никак не изменился на момент настоящий. Стоит ли занимать чужое место? Андрей всё чаще ловил себя на мысли, что ему не нравится, то, чему его учат. Ему это было не интересно. Заниматься неинтересным тебе делом – что может быть страшнее? «Мало того, что мне не интересно то чем я сейчас занимаюсь, больше того – я не знаю, чем я хочу заниматься!» Андрей злился на себя, когда ему приходили такие мысли. «Что ж я как баба-то!» – думал он. Но это не помогало. Осознание того, чем он хочет заниматься, не приходило.
Но не только это тревожило молодого человека. «Все ссорятся, мирятся, а мне и ссориться-то не с кем!» Те мимолётные увлечения (их даже романами назвать нельзя) ничем не закончились. Андрея ещё бесило и то, что все его бывшие пассии сразу находили себе вторые половинки и встречались с ними долго.
Сразу столько вопросов навалилось на совсем ещё молодого парня, естественно он не мог с ними справиться, хотя пытался справиться самостоятельно. Можно конечно спросить у кого-то совета, но этого делать не хотелось, не хотелось показывать себя слабым. Андрей чаще пил и замыкался в себе. Он пытался сам найти ответы на свои вопросы. Но ответы не находились, у Андрея ещё было слишком мало жизненного опыта, чтобы с ними справиться. Хотя на один извечный вопрос «В чём смысл жизни» Андрей (для себя) ответ нашёл. «Я хочу быть свободным. Я хочу жить честно и по чести. Это моя цель» О том, что такое Честь и Свобода он имел представление смутное. Пытался найти ответы в книгах и фильмах. Получалось не всегда, да и фильмы сейчас…
Он посмотрел на часы и встрепенулся, экспресс приходил через пять минут, он быстро допил остывший чай, накинул пальто и выбежал на перрон.
Экспресс прибыл точно по расписанию, ждать Андрею пришлось недолго. На перрон высыпали люди с сумками и без оных. Андрей, щурясь, рассматривал в толпе прибывших и встречавших своих.
- Эй, Андрюха! А что нам надо? – крикнул кто-то метров за тридцать от него. Андрей сразу узнал голос брата и отрапортовал:
- Да просто свет в оконце!
- А что нам снится?
- Что кончилась война!
- Куда идём мы?
- Туда, где светит солнце!
- Верной дорогой идёте товарищ!
Они, наконец, подошли друг к другу и обнялись. Братья не виделись больше полугода. Олег приезжал в мае на выходные, но тогда не было дома Андрея, он все выходные бухал у кого-то из своих знакомых на дне рождения.
- Ахтунг! Ахтунг! Справа по борту НЛО – неопознанный лающий объект! – прошептал Олег на ухо Андрею, кивая на Тому.
- Да тише ты, тише…
Подошла и Тамара, они с Андреем раскланялись (они друг друга не очень любили), Олег с Андреем взяли в руки по сумке и отправились на остановку.
- Маршрутку ждём или…
- Париж открыт, но мне туда не надо. Не-е, брат, мы поедем на такси, как белые люди.
- Как московские люди?
- Какая разница! Брат, мы ж сколько не виделись! Как учёба? Летом всё с первого раза сдал?
- Нет, не с первого.
- Ни чо, я тоже мечтал стать инженером, а стал кем…
- Какая причина? – важно осведомилась Тома.
Андрей вытаращил глаза и высунул язык, немного попрыгал на месте, размахивая руками.
- Понятно, – фыркнула Тома.
- Делюга серьёзная. Не могу не признать вескости причины. А препод что на это ответил? – спросил Олег.
- Сказал, как отрезал – пшёл вон от седа, пес смердящий! Шо б духу твоего тута нэ было! Нэхрыст!
- Ты знаешь, я его понимаю…
- Я вижу – весёлая семейка в сборе, – снова фыркнула Тома.
- Дык, в семье не без урода! Погоди, нас же двое! Это что ж тогда получается? Мы что с тобой не родные? – воскликнул «догадавшись» Олег.
- Не может быть! Погоди-погоди, у тебя нос и у меня нос, у меня рука и у тебя рука, у меня… это, ну, ты понял… и у тебя то же самое. Брат!
- Брат!
Они снова стали обниматься. Тома, поняв, что над ней издеваются, сильно пнула Олега по заду острым носом своего сапога, тот, схватившись за задницу, упал на колени и заорал:
- Вызовете «скорую»! Пендель отравлен!
Тома отошла от них подальше, так как на них уже стали оборачиваться и проговорила тихо:
- Двадцать восемь лет мужику, а какой разъебай! Кому сказать не поверят.
- Перебор, – посмотрел на отошедшую Тому Андрей.
Олег, понял, что переборщил. Он встал на ноги и с видом оскорбленной добродетели стал очищать колени брюк от снега. Андрей набрал номер такси и вызвал машину.
***
День был не простой. Это был День его кафедры. Нужно было посидеть в зале, посмотреть выступления самодеятельности (так, вроде, это называется), а потом – делай что хочешь.
После Дня Кафедры многие студенты отправились в «Патриот». Андрей ехал в Бориной машине вместе с двумя сокурсницами. Одна из них – Светка – сидела рядом с водителем, а вторая – Машка – вместе с Андреем на заднем сидении.
- Ой, Костомаров, а, правда, что ты на свадьбе Самойлова, в октябре был? Расскажи. Интересно, как этот… – Светка прервалась. Они с Самойловым встречались ещё в школе, а после того как расстались, Светка выпытывала из знакомых (и не знакомых) всю возможную информацию о его нынешних пассиях. Странный народ эти женщины. Андрей так глубоко вопрос не знал, хотя он и Самойлова толком не знал, и рассказал всё, что знал о свадьбе:
- Ой, свадьба та была, страшнее анекдота! Вы бы видели! Двадцать человек, из них пятнадцать – в чёрных кожанках. Фасон примерно один и тот же. Короче в ресторане, ну, когда уже уходить-то надо было, стали одеваться. Нажраны были прилично, так что свои куртки одели, как вы сами понимаете, не все. Один чудик примерил курточку, не свою, но очень похожую и попёрся со всеми в «Патрик», догуливать. Сдал куртку в раздевалку, как свою. Там в «Патриоте» этот чувачок ещё прилично вжарил и решил отправляться на боковую. Получив в раздевалке куртку, чувак замечает подлог. То ли просветление у него в мозгу случилось, то ли ещё чего, Аллах его только знает, но парень начинает вопить «верните куртку, гады!» Ой! Ай! Как он орал. В раздевалке ему отвечают «Что посеяли, мол, то и пожали!» Короче, начался путаный диалог на универсальном языке междометий и глаголов. Чуть ли не хозяина «Патриота» вызвали. В этот момент, когда точка кипения всех участников этого трагифарса уже была достигнута, чувачку, нашему, звонит счастливый обладатель его куртяги, он, по странному стечению обстоятельств, в «Патриот» идти не пожелал, и говорит, мол, давай меняться. Анекдот близок к завершению. Чувачок просит прощения, но его не прощают, почему-то, и говорят ему, мол, кто заплатит за банкет: народ на уши подняли? Подняли! Честь гардеробщицы уронили? Ещё как! В процессе спора стакан разбили. И такое было. Короче, ужас…
- Андрей, я не об этом спрашиваю. Я о другом. Какое платье на невесте было дешёвое? Какая она была толстая и так далее… Ты, что, Костомаров, не понимаешь?
- Так я уже с утра гашеный был, так что таких подробностей не помню. По-чесноку, если, я и имя-то её не помню. Вон у Борьки спроси…
У Бори в этот момент в мозгу пролетела мысль «спасибо, брат, удружил».
- Так я и думала, Костомаров, ты в своём репертуаре. Борь, расскажи…
- Как я её, сучку, ненавижу! – прошептала Андрею на ухо Машка. Андрей новой вводной удивился, так как Светка и Машка числились лучшими подругами. Ох, женщины.
Жужжание автомобильного двигателя заглушало повествование (довольно красочное) Бориса.
В «Патриоте» уже было тесно, Андрей протискивался сквозь толпу, время от времени здороваясь с кем-то и улыбаясь кому-то. Какое-то время Андрей просидел за столиком с Борей, Светкой и Машкой, но когда к ним подплыл Петя Резаков сидение стало не возможным. Минут десять Андрей, скрипя зубами, слушал те сплетни, которые распространяли Петя и Светка. Последней каплей было то, что Резаков толкнул Андрея в плечё и сказал:
- Я тут сёдня, как раз на эту тему в «Maxim» статью читал, ты как Эндрю, читал?
- Я не читаю журналы, – вздохнул Андрей.
- А чо ж ты читаешь?
- Книги.
- И как – интересно?
- По разному. Я пойду
Андрей, со вздохом, поднялся из-за столика и решил подняться на второй этаж, сразу ему это сделать помешал Лёвчик Панкратов, он подошёл к Андрею и на ухо горячо прошептал:
- А мы вас не возьмём на дебаркадер! Вам там просто места не хватит! У нас же пулёмёты и лошади!
- Лёва… Ты это больше никому не говори… Хорошо? Мне сказал и всё, хватит…
- Ты хочешь, чтобы я Родину продал?
На это Андрей смог найти только один убойный аргумент:
- Не валяй дурака, верни Пашке макароны.
Лёва задумался, понял, что с этим ему тягаться будет трудно. А Костомаров подсел за столик к Феликсу (Лёва-то из его группы был) и сказал:
- По-моему этому хватит, по-моему, он уже поплыл.
- А? – оторвался Феликс от созерцания вылезших из-под джинсов зелёных стрингов у присевшей к своей сумочке девушки справа – А, да он всегда такой. У него просто никогда зуба мудрости не было.
Молодые люди переглянулись и понимающе кивнули друг другу. Феликс вернулся к приятному занятию, от которого его так нетактично оторвал Костомаров, а Андрей, разглядев за одним из столиков, Руслана – пошёл к нему.
Руслан был его сверстником и учился на «юриспруденции». Он всегда держался отстранённо от всех, умудряясь при этом ни с кем не портить отношения. Руслана Андрей знал через одну их общую знакомую. Год назад Андрей захотел познакомиться с одной девушкой. Он подошёл к Руслану (Андрею кто-то сказал, что они знакомы) и важно спросил, поздоровавшись:
- Ну, что скажешь за Альбину? (так, якобы, звали девушку)
- Альбина! – фыркнул Руслан. – Эту Альбину, твою, зовут Елена Михайловна Мурженко. Вся «тридцатка» её знает. Живёт на славной улице Тверской, в славном доме под номером восемь, квартира три, дверь коричневая такая… Но она не такая, Андрей, она за деньги.
Так и познакомились. Иногда они встречались на подобных мероприятиях (на которые зачем-то всё же ходил Руслан, хотя ему было здесь не интересно) и говорили «за жизнь». С Русланом приятно было побеседовать, он никогда не употреблял слов паразитов, и много читал. Несмотря на это, его никогда не называли обидным словом «ботан». Вот и теперь Андрей решил поговорить на одну очень волновавшую его тему. Андрей подсел к Руслану и спросил:
- Слушай, Руслан, вот я всё хочу спросить, ты же тоже Талькова любишь?
- Люблю.
- Я возмущён! Недавно годовщина очередная была и ни одной передачки по этому поводу. Даже по новостям ни словом не обмолвились! А про Листьева – тьма. Хотя кто из них больше сделал – это ещё большой вопрос.
- Ни одной. Это и есть трагедия момента.
- А ты что думаешь, кто его убил?
- У меня по этому поводу много мыслей, если тебе интересно…
- Конечно, интересно! Эти щас начнут сплетни разводить, кто кого и где… мрак…
- Согласен. Понимаешь, как бы это не дико звучало, мне кажется, что в какой-то мере смерть Талькова она случилась вовремя…
- Ага, ты ещё скажи – удачная PR-акция…
- Да ты не дослушал. Я его люблю. Я перед его творчеством приклоняюсь, это гениально! Ге-ни-аль-но! Конечно, человек умер. Да какой человек! Таких мало. Но время менялось и очень логично, что с исчезновением коммунизма, исчез и Тальков.
- Да ладно! У меня ощущение, что мы до сих пор в коммунизме живём…
- Нет, я имею в виду, что коммунизм, как явление, по крайней мере – официально, своё существование прекратил. Даже не коммунизм, а вот та система, которая существовала долгое время, она в том виде, в каком была – исчезла. И таким образом, то против чего он протестовал своими песнями, весь глубинный (да и внешний) смысл – стал неактуален. В эпоху вырождения нашей страны, новая стадия которой началась с августа девяносто первого, это стало никому, ну, почти никому, ненужно. Неактуально. Были бы, наверняка были бы, старые поклонники, но и они бы вскоре перешли бы на более нейтральный стиль и образ музыкального творчества. Что, кстати и произошло. Просто захотели забыть то, в чём жили долгое время. Человек быстро привыкает к хорошему. А плохое забывает долго. Тальков был человеком принципиальным, но в то же время очень ранимым. И очень религиозным, а стало быть, и духовным. А духовность неактуальна и архаична. Он бы, скорее всего, не сломался бы, может, просто сменил бы род деятельности. Но как певец, как ТАКОЙ певец, он, скорее всего, закончился бы. А так осталась вечная память. Грубовато, конечно.
- Как ты сказал? Эпоха вырождения?
- Да – эпоха вырождения. А что тебе не нравится?
- Просто, эпоха, это же, обычно, длительный период времени…
- Обычно длительный… Ты ж знаешь, у нас в стране всё через одно место… Ну, это если коротко…
- Объясни подробнее… Интересно.
- А если подробнее… Если подлиннее? Эпоха – действительно длительный период времени, но это касается эволюции, в смысле развития науки там и прочего. Материального чего-то, техногенного и технологического. Я же имею ввиду, другое. Вырождение много времени не требует. Оно совершается очень быстро. Тут день за год считается. В то время идеалы и ценности менялись с огромной быстротой. В таком темпе десять лет – стоят века. Да что десять лет – и трёх дней, в принципе, может быть достаточно. Понимаешь, когда Союз распался, многие почувствовали свободу. Не то, что бы свобода это плохо, нет… Просто… Вот все говорят СССР – то, СССР – сё… Хрущёв – оттепель, Брежнев – застой. Но ты поспрошай своих родителей, об этом… Они тебе расскажут, что это были самые счастливые в их жизни годы.
- Потому что молодые были, вот и счастливые.
- Не только. Тогда дышалось легче, понимаешь, жилось свободнее. Духовность тогда была. БАМ…
- Ну, ты ещё фашизм вспомни, – фыркнул Андрей.
- Ну, БАМ, конечно, не самый лучший пример. Но шли-то туда добровольно. В основном. Потому что ВЕРА была. И в партию и правительство в том числе. И стройотряды были и прочее, но жили-то весело и с удалью. Песни у костра пели…
- Так это, потому что другой жизни не видели, вот и пели. А Карибский кризис? Чуть Третья Мировая Война не началась! А про Кукурузника я и вспоминать не хочу! Талоны опять же.
- Я смотрю ты не вспоминать не хочешь, ты понять меня не хочешь. Я не говорю про то, что ты мне сейчас сказал. Это я и сам прекрасно знаю. Я о другом. Я о духовности той. Я сам, честно говоря, слабо верю, в то, что кто-то реально строил рай в отдельно взятой стране, это скорее предлогом было. Для чего-то. И для кого-то. Мы с тобой этого не знаем, и думаю – никогда не узнаем. Так что рассуждать об этом просто глупо. И Занавес и Карибский кризис – это всё было, спора нет. Но было же и другое. Многие же люди жили и не задумывались на эту тему, может, и потому что не знали ничего, может. Плохого или лучше – отрицательного, было много. Но не сказать, что этого «отрицательного» было больше чем положительного. Гордость за Гагарина – раз.
- Колбаса по два-двадцать…
- Смешно, – без тени улыбки прокомментировал Руслан. – Тот же Тальков Союз и Коммунизм – ненавидел. Считал всё это заразой, чем-то вроде фашизма. Лженаука. Оболванивание людей. А Ленина так вообще – Люцифером прозвал.
- КПСС – СС…
- Точно-точно. Но в тоже время, помимо Гагарина – ведь у нас были лучшие инженеры, лучшие учителя, писатели, врачи. Солженицын, Капица, Сахаров. Список можно продолжать бесконечно.
- Не спорю.
- Во-от. Но я опять не о том. Я о том, – Руслан задумался (а действительно, о чём он?). – Про вырождения. Ты их слышал, – Руслан кивнул на остальных студентов. – Ты слышал, что они слушают, что поют, как говорят?
- Мра-ак, – почесал затылок Андрей и закурил новую сигарету.
- Мало того, что не разобрать ничего… Музыка, в моём понимании, определяет внутреннее состояние человека, его суть и так далее. Скажи мне, что ты слушаешь – и я скажу тебе – кто ты…
- И что…
- Когда я учился в школе, в одиннадцатом классе, мы по литературе проходили Высоцкого. Девушка одна сказала, мол, я его не люблю. Я встал и спросил – почему? Знаешь, что она мне ответила?
- Что?
- Мол, он алкашом был и наркоманом, да и внешне как-то…
- Без бриолина и маникюра, свитер немодный?
- В яблочко. Те же слова. Я посмеялся. Я ничего ей говорить не стал – понял, что переубеждать её бесполезно. А знаешь, что самое страшное?
- Что?
- Пацаны были с ней согласны.
- А училка?
- Училка? Бог с ней, с неё вообще, как с гуся вода. Я не о ней. Я о пацанах. Понимаешь? Пацаны. Тогда Фабрика Звёзд только запускалась. Так они всерьёз обсуждали, что там и как… Понимаешь?
- Понимаю. И?
- Музыка без души. Когда пишешь что-то, не важно, что – стихи, музыку, ты, чем пишешь? Как ты думаешь, душой или головой?
- Думаю – душой.
- Вот и я так думаю.
- А что вообще такое – душа? Есть ли она?
- Она есть. Её никто не видит, никто не знает где она, все о ней говорят. А она есть. Просто есть и всё. Пишется это душой. И не задумываются люди, когда пишут, ни о гонорарах, ни об известности. Просто пишут и всё. Потому что по-другому не могут. Я тебе так скажу, моё мнение…
- Слушаю, – кивнул Андрей.
- Если писатель, поэт, музыкант, начинает писать что-то за деньги в режиме конвейера или «фабрики», то он перестаёт быть «творцом» и превращается в «коммерсанта».
- Да, но эти «фабриканты» и иже с ними, они же тоже наверняка слушали и Высоцкого и Талькова и Цоя, читали Ахматову, Есенина…
- Да не о них речь… Речь о тех, кто это слушает. Ты экономист…
- Так в ведомостях написано.
- Вот, знаешь, что спрос – рождает предложение.
- Верно – экономика, должна быть рыночной.
- То есть если поют и пишут «это», значит «это» покупают и слушают. Если бы не покупали, то и не писали бы. Понял?
- Ну, не до конца…
- Смысл и глубина в этих песнях есть?
- Если сильно захотеть – то найти можно.
- Вот. И духовности тоже нет. Когда перестаёт существовать духовность – начинается вырождение. Того же Высоцкого слушали, доставали и переписывали, не смотря ни на какие запреты. И любили. По настоящему любили. Талькова, Высоцкого, Цоя – любили. И любят до сих пор. Да, к ним на поминки, если бы была возможность, вся страна бы приехала. От мало до бесконечности. На их могилы до сих пор цветы приносят каждый день. А если из этих кто умрёт, не дай Бог, конечно. Что будет? Правильно, через месяц, да что месяц, раньше, забудут. А почему? Потому что ИХ – орда! Одни исчезнут, появятся новые. Коммерсанты. А Поэты и Художники – рождаются раз в сто лет. А умирают, к сожалению, чаще. А нам остаётся надеяться, что в скором времени появятся новые Поэты.
- А ДДТ? Другие?..
- Они менее категоричные. Сейчас это и не надо. Бороться не с кем. Тальков всех этих открытым текстом обкладывал. Песня есть такая – «Товарищ Ленин, а как у вас дела в аду?..», как?
- Помню.
- Вот, а «Россия» и сколько таких… Это в то время… Самые демократичные, самые любимые, самые свободные Любимов с Листьевым в концерт «Взгляд» в 88-м году его пригласили петь. Знаешь, какую песню?
- Какую?
- «Примерный мальчик».
- Да-а-а…
- А знаешь, что он спел?
- Что?
- Всё, кроме этого. Но я не говорю, что Шевчук или Гребенщиков или ещё кто – хуже. Нет. Они не хуже. Они другие.
- Вернулись к тому, с чего начали.
- Это да. Но ты понял, что я имел в виду под словом – эпоха вырождения.
- Да я сразу понял, просто хотел послушать твои доводы.
- И как?
- Примерно совпадают с моими. Но, я пришёл к выводу, что оно ещё продолжается.
- Так и я не сказал, что оно закончилось. Смутное время. Но, пока такие как мы будем существовать, победить оно не сможет. Хоть и помешать вырождению мы мало чем сможем. Остаётся надеяться, что немного осталось. Бог поможет, Он всё видит.
- Скажи, а Вера она… помогает?
- Ты же крещёный.
- Да какой там! Окрестили меня, когда мне год был. Я тогда не мог внятно излагать свои мысли и доводы, вот они меня и не поняли. Крестик, так, болтается, для красоты. Но я и не атеист.
- Вера помогает. Только к ней прийти нужно. Она, просто так, никому не даётся. Это очень важное решение – окреститься. Я где-то читал, что, мол, если человек некрещёный – то Бог, как бы, не знает о его существовании. Ну, незарегистрированный он. Её помощи, как правило, не видно, хотя – ищущий да обрящет.
- А ты веришь?
- Верю.
- В церковь ходишь?
- Редко.
- Почему?
- Церковь и Вера – не совсем одно и то же. Понимаешь?
- Понимаю.
- Из-за церкви много чего люди натворили. Из-за церкви, а не из-за Веры. Вспомни Крестовые походы, а конфликты на Ближнем Востоке, Югославия. Мусульмане резали христиан и наоборот. Повод всего этого – Вера. Повод, а не причина. Причина же банальна – деньги и власть.
- Хитрые люди руководят людьми простыми и сирыми, так?
- Где-то так…
- А те бегут исполнять якобы волю Божью?
- Да. С Исламом идентичная история. Ведь истинный Ислам – религия мирная. А есть ещё и Радикальный Ислам. Эти понятия часто путают. Вообще в прежние времена Вера была очень мощным оружием. Скажи только – «Вон тот – враг! Он не верует!» И побегут головы резать. Варфоломеевская ночь, Святая Инквизиция.
- Помню, кино видел. Ты сказал – в прежние времена.
- Да, в прежние. Я ж говорю – вырождение. Сегодня, если кому сказать в той же Франции или Испании, про то, что кто-то не в то верит и его надо убивать. Засмеют.
- Да. Ну, а ты, что ж в юристы подался? Работа-то бесовская.
- Я хочу в священники пойти, после.
- В священники? Ты ж сам только что говорил про церковь…
- Я надеюсь, что это не везде. В деревеньке какой-нибудь, взять нечего, вот попы и служат честно. Я хочу. Это моё.
- Тут я тебя понять не могу.
- Понимаешь, они настоящие… С Богом говорят…
- Спасибо, приятно было поговорить с умным человеком.
Они пожали руки.
Дальше всё было обычно: чай-кофе – потанцуем, пиво-водка – полежим и так далее…
День второй.
Наукоград Дубна. Суббота.
В начале было слово. Слово было матерным, начиналось оно с буквы «б», а заканчивалось мягким знаком. Слово много раз повторилось с разной интонацией и окрасом. Иногда оно было в конце предложения, иногда в начале, в середине – ни разу. Видимо кто-то заснул в ванной и видимо этого «кого-то» (судя по звуку льющийся из душа воды) не заметили.
Андрей глаза не открывал, знал, что если откроет – то проснётся, а он не хотел просыпаться (а на самом деле тупо боялся).
«Как мило, наверное, ехать по жаркой саванне на бирюзовом фламинго и попивать что-то холодное из красивого высокого бокала. Бр-р-р. Господи, какая же ***ня в голову с перепоя лезет!»
Андрей услышал, как отворилась дверь в комнату, кто-то прошлёпал к кровати и стал теребить его за плечо.
- Дюша, восемь часов. Вставать пора, тебе через час на вокзал.
Андрей спал на левой стороне туловища, поэтому приоткрыл правый глаз. Его взгляду с начала открылись чьи-то волосатые ноги, выше были семейники, а ещё выше белая футболка с портретом Че Гевары. Ещё выше физия Бори. Верный друг его разбудил, как вчера просил Андрей. Бо-ольшое ему за это спасибо. Андрей с неохотой поднялся и натягивая джинсы спросил:
- Чо такой довольный? Приснилось чо?
- Да-а-а, – растянул в блаженной улыбке небритую физиономию Боря. – Машка.
- Какая Машка?
- Шарапова.
- Счастливый ты человек, Боря.
- Почему? А тебе чо приснилось?
- Жопа.
- Какая жопа?
- Бывает просто жопа. Бывает «жопа круглая». А у меня жопа костлявая, неприятная такая… С косой…
- Жопа с косой… действительно как-то… пасмурно.
- Во-во.
Андрей быстро собрался, в коридоре (так как в ванной по-прежнему продолжался скандал, судя по голосам – это были Лёнчик и Машка) он посмотрелся в зеркало. Ему стало жутко. Но делать было нечего.
На остановке он решил закурить, достал пачку «Честерфилда» из кармана пальто. Из пачки высыпались какие-то крошки (идентифицировать крошки у Андрея не было времени, да и желания) и разломанная на две части сигарета. Он огляделся. Попросить закурить было не у кого, кроме одиноко стоящей девушки. Курить хотелось сильно, поэтому Андрей поёжился от порыва ветра и подошёл.
- Закурить не будет? – спросил он, не надеясь на взаимность.
Девушка окинула Андрея высокомерным взглядом и молча достала из сумочки пачку «Мальборо».
- Благодарствую, – Андрей прикурил и отошёл.
Подошёл автобус, они залезли внутрь. В автобусе было мало народу. Андрей уже года полтора не ездил на автобусах, всё больше на маршрутках и Бориной «ласточке», поэтому цену билета он не знал, чтобы узнать спросил у подошедшей румяной кондукторши:
- Десять, да?
- Если что-то изменится, я вам сообщу, – ответила она. У Андрея не было сил, чтобы оценивать сарказм кондукторши, он расплатился и прижал горячий лоб к холодному стеклу.
- Плохо? – спросила та самая девушка подсев к нему.
- Хорошо, но не очень, – Андрей отлепил голову от стекла. – Меня зовут…
- Нет, не надо, – не глядя на него, ответила девушка.
- Понял, не дурак, – пожал плечами Андрей. – Дурак бы не понял и переспросил.
Сестра Марина преподавала русский язык и литературу в каком-то московском навороченном колледже, для детей особо одарённых родителей. Её сын Сева в этом году пошёл в первый класс.
Андрей стоял на перроне и скучал. Наконец экспресс подъехал. Его мучило чувство того, что всё это уже было. Ещё бы! Три дня подряд на вокзале ошиваться! Из вагона вышла Марина с сыном, мужа Анатолия Андрей не разглядел. Толя Андрею нравился, с ним приятно было поговорить, у них с Андреем было много общего. Сестра подошла, провела рукой по волосам Андрея.
- Плохо выглядишь…
- Чувствую себя ещё хуже… Чо без мужа?
- Работает.
Андрей посмотрел на Севу, пацану было чуть больше семи лет, и он ужасно походил на него самого в этом возрасте: светлые волосы, уши как лопухи и чистые глаза. Волосы потемнеют, уши прижмутся к черепу, а глаза… Андрею хотелось, чтобы к двадцати у Севы глаза оставались такими же чистыми…
- Пил вчера?
- Не, только… Ещё закусывал, это вообще – тяжёлое наследие ужасного прошлого! Слышь, систер, кончай меня учить! А то привыкла там, в школе своей: «Мама рыла яму» (каламбур – мама мыла раму)
Андрей наклонился к Севе.
- Ну-ка, Всеволод Анатольевич, скажи: ма-ма ры-ла я-му.
- Мама р-р-рыла яму! – прорычал Сева.
- Молодчик, дай краба, – они пожали руки.
- Ты знаешь, что он ответил, когда его в классе спросили, кто его лечил от картавости?
- Что?
- Он ответил – брат моей мамы, мой дядя. Учительница спросила: «логопед?» А он… Сева скажи, что ты учительнице сказал.
- Нор-р-рмальный пар-р-рень Андр-р-рей! – снова прорычал Сева.
- Класс? – радостно спросила Марина.
- Кла-асс, – не мог не согласиться Андрей.
Он потратил на излечение племянника на порядок меньше времени, чем профессиональные логопеды. Севу учили правильно выговаривать букву «р» лет с пяти, а Андрей исправил дефект за один только июль этого лета, так что в первый класс Сева пошёл без дефекта речи.
Они ещё поболтали о разном, пока ждали такси. Андрей удивился этому желанию «московских» разъезжать на такси. До ужина в ресторане оставалось не так много времени, так что Марине останется время только привести себя в порядок и сразу собираться на праздник.
- На, – протянула она ему два сложенных листа формата А4. – Олегу отвези…
- Чо такое?
- Песню переделала, родителей поздравлять будем.
- Понятно. А я думал это у меня тяжёлое наследие ужасного прошлого.
Они стояли у дороги, такси не ехало, и они начинали замерзать. Андрей издалека заметил, ехавшую на них, серебристую «Ауди-А6». Подъезжая к ним «Ауди» замедлила ход, моргнула фарами и поехала дальше.
Марина посмотрела на брата. То ли от холода, то ли ещё от чего, но брат стоял весь бледный и гонял желваки. Ей показалось, что она поняла причину перемены настроения Андрея.
- Кто это? – спросила она, кивая на удаляющуюся машину.
- А? – Андрей дёрнул головой. – Забыл…
Марина пожала плечами, мало ли что с ним такое, захочет – сам расскажет.
- Слушайте, вы езжайте, – кивнул Андрей на подъезжающее такси. – А я потом подтянусь, к Олегу заеду пока.
- Как хочешь, – пожала Марина плечами и в месте с сыном забралась в «Волгу». Вещей у них было не много, так что физическая помощь Андрея не требовалась.
Оставшись в одиночестве, Андрей понял, что ему срочно нужно выпить – иначе бешено колотившееся сердце просто выскочит из груди или вовсе остановится. Он набрёл на какой-то магазин, купил там пузырь белой и пачку сигарет. Сел в каком-то дворике на качели и стал пить, прямо из горла, закусывал только дымом.
Он знал человека сидевшего за рулём той «Ауди». Это была она. Аня. Они встречались почти три года, а перед выпускным вечером расстались. Причин было много, Андрей вряд ли мог бы назвать одну, самую важную. Причина была в том, что они были людьми разными. Замашки и планы на дальнейшую жизнь их диаметрально расходились. Аня хотела жить красиво и дорого (любой ценой), при этом она умудрилась не стать стервозной сукой, Андрей же хотел просто жить и оставаться честным (любой ценой). Он считал, что хождение по головам (он это называл литературным названием – хождение по мукам) ради карьеры или просто финансового благосостояния – не правильно. Ему никто и никогда этого не говорил, он просто откуда-то знал, что это – не-пра-виль-но! И всё! Он считал, что никакое благосостояние не стоит потери человеческого облика. Облика морального. А если ты ходишь по головам – какая уж тут мораль?!
Но дело было не только в этом. Он помнил (вернее уже много позже догадался), какой именно разговор и стал финальной точкой в их отношениях.
Тёплым июньским вечерком они гуляли по городу, и как обычно у них бывало, прогулка заканчивалась разговором на повышенных тонах. Началось всё с того, что Аня вдруг резко перескочила с рассказа о своём выпускном платье на другую тему:
- Одна моя знакомая, хочет познакомиться с одним парнем, только чтобы с ним переспать. У тебя со мной не та же цель?
Андрей поперхнулся мороженным, за три года она ему так и не позволила перейти дальше поцелуев и обжиманий, хотя Андрею иногда казалось, что и она не против, но казалось так ему только иногда.
- Ну-у, как тебе сказать, – протянул Андрей.
Он считал, что половые отношения естественны и вполне нормально, и что если парень, встречающийся с девушкой, хочет поскорее перейти к этим отношениям – тоже нормально. Другое дело ради чего он с ней встречается. Если только ради секса – тогда действительно караул. Андрей точно про себя знал, что он с Аней встречается не только из-за этого, она ему нравилась очень и он (в далёком будущем) хотел на ней жениться. Андрей хотел ей всё это объяснить, но позже, подобрав нужные и правильные слова. Андрей думал, что у них ещё много времени. Он ошибался, не зная, что этого времени почти не осталось. Последней же каплей стал этот его неуверенный ответ. Он перевесил в Ане все сомнения. Ох, женщины.
Тем вечером они поссорились (была найдена ещё какая-то причина). Андрей не звонил Ане, считая, что это её повоспитывает, и она поймёт, что без него ей – труба. А вышло всё не так. На выпускной он увидел, что её привёз (и увёз) какой-то чувак на дорогой «Ауди».
- Такие девушки любят смазливых и богатых, – вздохнул стоявший рядом с ним Боря. – Такие как мы, им не нужны.
- Какие «такие»? – зло спросил Андрей. Он имел ввиду «такие» сказанное Борей в отношении Ани. Боря вздохнул и ушёл.
Андрей ругал себя за то, что не позвонил, он считал, что это и стало толчком для Ани. Он ошибался. Позже он пытался связаться с ней, но она на его звонки не отвечала и при встречах старалась побыстрее свернуть разговор.
Боря (и вообще никто) не верил в чувство Андрея к Ане, считали, что это просто гормоны и что если найти Андрею новую пассию – тот успокоится. Андрей и сам некоторое время так считал. Если бы это было так, то Андрей ушёл бы в разгул (он же всё-таки какой-никакой, а мужчина). Но с другими у него не получалось, не потому что причина была в них. Причина была в нём. Один раз он даже очень серьёзно увлёкся одной барышней. Но в том-то и дело, что «увлёкся». Она видимо этот нюанс почувствовала и бросила Андрея. Это было совсем недавно и Андрей (хоть и совсем немного) переживал расставание.
Что же касается Ани, то он каждый день хотел её видеть и одновременно боялся увидеть её. Когда её видел, то что-то с ним случалось, и он сначала радовался встрече (или просто тому, что увидел её издалека), а потом уходил в себя (не редко это заканчивалось пьянкой). Это произошло и сейчас. Он злился на себя за такое слюнтяйство, но ничего не мог поделать.
Сейчас ему нужно было отвлечься от выпивки и он, оставив в бутылке чуть меньше половины, отправился к брату.
***
Брат остановился на БВ в квартире своего старого школьного товарища (в квартире родителей все просто не поместились бы), который на полгода ушёл в плавание с каким-то сухогрузом.
Дверь открыл Олег. Олег чем-то напомнил Андрею Борю. Брат тоже стоял в семейниках и футболке с портретом Че Гевары, только цвет футболки был не белым, а красным. Андрей мысленно подсчитал, сколько сейчас времени, получалось, что никак не меньше часа дня.
- Я никак не пойму, ты сова или жаворонок? – спросил Андрей, когда они прошли на кухню.
- Удод он, – вошла Тома на кухню.
- Ты, ты заткнёшься или нет, а! С утра до вечера – ду-ду-ду, ду-ду-ду! Никакого покоя нет! – заорал Олег.
- Ну, я смотрю у вас всё по-прежнему, – вздохнул Андрей. – Идиллия и уважение к ближнему.
- Покой нам только снится.
- Болит? – спросил Андрей, увидев, что брат держится за голову.
- Вчера с Костей коньяк по голландской системе пили.
- Это как?
- С пивом и тюльпанчиком.
- Кучеряво живёшь…
- Твоими молитвами.
- Вот и жил бы со своим Костей! – ехидно крикнула Тома, не понаслышке знавшая, о правильной сексуальной ориентации мужа.
- Не искушай, а! Нет, вот давно бы убил! Так нет – люблю.
Андрей улыбнулся и протянул брату два листка, которые ему дала Марина.
- Это чо за приблуда? – удивился Олег.
- Песня. Родителей поздравлять будем. Вам дано ЦУ выучить на зубок, так как репетировать времени нет.
- А тут репетируй, не репетируй, всё равно на «я» получится.
- Ну, моё дело маленькое. Мне дали – я передал. Всё я пошёл.
Тома, улыбаясь, закрыла за ним дверь. Когда Андрей вышел, улыбка сразу сошла с её уст. Андрея она недолюбливала. Считала его неудачником. Олег злился и орал, когда она заводила эту тему. Олег брата любил и никому не позволял его оскорблять. Правда, доводы Томы были не слишком изысканными – мол, двадцать лет парню, а у него как у десятилетнего – в поле ветер, в жопе дым. Никакой ответственности! Бабы и той нет, хоть бы за неё отвечал. Олег, мало интересовавшийся личной жизнью брата, сетовал на то, что, мол, парень в поиске и так далее. Подобные разговоры заканчивались в основном скандалами, поэтому сейчас Тома не стала озвучивать свои мысли. А мысли были такими: «Пьяный припёрся! Чего от него вообще можно ждать, если он в юбилей собственных родителей уже с утра обожранный ходит!? Как бы чего не учудил в ресторане! А этот, муженёк-то, всё потакает ему, как маленькому, возится с ним! Цирк какой-то! Когда же они оба повзрослеют! Нет, точно конченый человек, Андрей этот. Конченный. Нос красный, глаза злые, холодные какие-то, сам лыбится, а глаза так и сверлят. Ох, допьётся скоро, молодчик».
Иногда, правда, ей становилось жалко Андрея, но такие секунды слабости случались редко, да и длились они не долго. Секунды.
***
По дороге домой (в автобусе), Андрей добил бутылку, под неодобрительные взгляды каких-то старушек. Развезло его прилично, но он всё-таки успокоился.
Домой он пришёл, еле перебирая ногами, отец сразу почуял ароматец и спросил:
- Ты опять!? Ты же обещал!
- Бать, да чо я-то? Я ж немного, я бля буду, когда гости придут всё нормально будет!
- Ты же слово давал!
- Я не давал. Ну, то есть такой формулировки, что «даю слово» не было. Я же…
- Зачем тебе всё это? Можешь чётко ответить?
- Бать, не задавай глупых вопросов, чтобы не получать глупых ответов. Я так хочу, я всё понимаю, я уже взрослый человек, я хочу сам совершать свои ошибки и сам за них отвечать! Свобода это когда ты сам можешь решать, что тебе делать. И сам отвечаешь за эти решения.
- Разъебай, – понял отец, что с пьяным сыном разговаривать бесполезно.
- Может быть…
- Иди в порядок себя приводи, скоро уже пойдём, – отец вышел, потирая ладонью левую сторону груди.
Андрей зашёл в ванную и посмотрел на себя в зеркало.
- Ну и сука же я! – прошептал он, открывая кран и подставляя голову под струю воды.
Он прекрасно понимал, что он делает, когда напивается в день рождение своих родителей, он понял, что настроение родителей испорчено. От этого осознания ему стало ещё хуже и снова захотелось выпить.
- Ничего, потерпи – вечером напьёшься! – снова сказал он, глядя в зеркало.
В ресторан шли всей семьёй, отец казалось, и не помнил об их разговоре и вёл себя совершенно естественно. «Лучше бы морду набил» – грустно подумал Андрей.
Тома всё-таки не удержалась от попытки поговорить с Олегом о брате. Ехали они отдельно от остальной семьи и возможность поговорить была.
-… Почему ты его всё время защищаешь? Сколько тебя знаю, ты всё время защищаешь неправых. Все знают – что они неправы и ты тоже знаешь! А всё равно встаёшь на их сторону. Почему?
- Я хотел стать адвокатом, – индифферентно ответил Олег.
- Я серьёзно!
- Так и я не шучу.
Тома остановилась.
- Олег!
Олег подошёл к ней, взял её за локоть и сказал тихо-тихо, почти шёпотом:
- Знаешь, какой кайф – идти против всех? Не знаешь, ты всегда с теми, кто прав. Так спокойнее. Правильная ты. В тамбуре не курить! Орать будут! Идти против всех и побеждать всех. Одному. Понимаешь? Это как идти по тротуару против движения. По водопаду, только не вниз, а вверх! О брате. Ты о нём почти ничего не знаешь, поэтому мне не интересно слушать то, что ты о нём думаешь. Всё равно всё неверно. Понять трудно, принять ещё труднее. Проще послать. Далеко и надолго и крест поставить. Он мой брат. Он молод. Он ещё не во всём определился, но стержень у парня есть, это видно. Он справится. Дай ему время, не засылай в «отвергнутые». Всё, закрыли тему.
Тома скривилась, но перечить не стала. Не то что бы парировать было не чем, просто не хотела нагнетать атмосферу.
В зале ресторана «Вечерний» горел приглушённый свет и играла такая же музыка. Стояло несколько круглых столов. Андрей повесил пальто на вешалку и прошёл в зал, стал здороваться со многочисленными двоюродными и троюродными дядями, тётями, братьями и сёстрами, бабушками и дедушками и просто с хорошими (даже очень хорошими) знакомыми родителей (и соответственно его знакомыми). На его лице почти не осталось следа похмелья, если не считать за «след похмелья» кисло-вялое выражение. Он с трудом выдавливал из себя улыбки, слова и шутки. Он любил всех родственников, но конкретно сейчас с ним ему говорить было не приятно. Ну, не вписывался он со своими внутренними метаниями во всеобщее радостно-праздничное настроение.
Его мозг всё больше захватывали мысли об Ане, о своих проблемах с учёбой, да и вчерашний разговор с Русланом он вспоминал с каким-то странным чувством. Вроде бы всё, что сказал ему вчера Руслан это то, что музыка и творчество Талькова это гениально, и то, что вера помогает. Ещё правда одна фраза постоянно пульсировала в мозгу Андрея «эпоха вырождения». Вроде ничего особенного, просто мысль необычного и интересного человека (любящего читать и размышлять о России), человека не совсем вписывающегося в общую струю сегодняшнего бытия российского студента. Руслана понимали далеко не все, да и говорил (открыто) он далеко не со всеми. А вот поговорил он с ним, с Андреем, и тот задумался.
«Как трудно интеллигентному, думающему человеку жить в обществе недалёких людей. Не плохих. Не хороших. Недалёких. Сегодняшнюю молодёжь мало интересует то, о чём мы вчера разговаривали. Конечно, не все такие. Но “недалёких” большинство. И вот это большинство и устанавливает правила поведения. Свои – недалёкие правила. А тот, кто этим правилам следовать не хочет, тот кто? Тот изгой. Но этот изгой он внутренне честнее. Он следует своим внутренним правилам. А кто я получается? Я, получается, следую этим правилам, этих ”недалёких”. Я сижу с ними за одним столом, пью с ними кофе и не только кофе, ржу с ними вместе, я слушаю сплетни всяких Светок и Резаковых. Как он меня вчера назвал? Эндрю. И я утёрся. Он же про Бутусова такое говно мне рассказывал! А Тёма человек, не то, что Резаков. А я-то не понял. Надо было прямо за столом ему в харю плюнуть! Сука. Господи! Листая старую тетрадь расстрелянного генерала, я тщетно силился понять, как ты смогла себя отдать на растерзание вандалам. Действительно гениально, и, ****ь, как современно! Вандалам. Получается, что я тоже такой же вандал, если не борюсь с ними. А как с ними бороться? Душить всеми фалангами своих пальцев? Всех не передушишь. Можно высказывать своё мнение. Я этого не делаю. А кто я, таким как Руслан? Никто. Я не свой и не чужой. Никакой я. Трус я? Трус»
- Один часовой заснул на посту и просрал нашествие римлян. Как ты понимаешь, жизнь на каторге у него была не долгой, – толкнул его в локоть брат.
Андрей очнулся от своих мыслей и обнаружил, что чисто машинально во время своих размышлений накладывал себе салаты, наливал и выпивал водку. С ним за столом сидели Олег с Томой и Марина с Севой. Гости давно преступили к трапезе, в ресторане было шумно, все разговаривали, смеялись. Время от времени звучали поздравления и тосты. Дарили подарки, как всегда остроумным поздравлением выделился дядя Вова. Он встал и произнёс следующую пламенную речь.
- Знаю, что часы на дни рождения не дарят. Но это не обычные часы. Это часы особенные. Эти часы мы сами, своими руками, сделали на заводе. Запчасти к ним на завод мы носили больше двух лет. И через проходную проносили с очень большим трудом. Спрятать от бдящего конвоя эти запчасти мы смогли только там, где они точно не смогли бы их найти – в заднице. И там же мы эти часы проносили уже в готовом виде. По очереди. И вот часы здесь. Внесите часы! (переделанная история про «золотые часы» из х/ф. «Криминальное чтиво»)
Андрей поперхнулся водкой, когда дядя Вова и его старший сын внесли в зал огромные напольные часы в виде английского Биг-Бена. В гуле хохота погас и тост дядя Вовы.
Дальше дядя Витя поздравлял родителей песней на китайском языке (сказались два года срочной службы, которые дядя Витя провёл на границе с Китаем). Наконец настал черёд поздравлять именинников их родных детей. На середину зала вышли Марина, Олег с Томой и Андрей (всё ещё размышлявший о «эпохе вырождения»). Спели… Ну, как сказать? Грэмми им бы точно не дали. Ну, короче, получилось всё, как предсказывал Олег, то есть получилось на «я». Однако горе певцов всё же наградили аплодисментами.
Андрей, наконец, улучил момент и вытащил брата на улицу покурить и поговорить. Решение поговорить с братом далось Андрею с большим трудом. Ну, не хотел он, чтобы кто-то кроме него влезал в эти его интеллигентские метания. Не хотел. Но самому справиться с ними было всё же трудно. Начать разговор было ещё труднее.
- С-слушай, Олег, т-тут такая т-тема, – почему-то заикаясь (видимо от нервного перенапряжения вызванного постоянной работой мозга и похмельем). – Я с т-тобой поговорить хотел о д-девушке одной, м-мне кажется…
- Заикания испугом лечат, у нас в казарме чувак жил. Заикался он, караул! Ну, мы и решили его напугать. Ночью, – прервал его брат.
- И чо, заикаться перестал?
- Заикаться перестал. Ссаться, сука, начал. Не бери в голову, бери в рот, и люди к тебе потянутся.
- Спасибо, брат.
- Стоп. Неправильно начали. О чём разговор. В чём зерно проблемы?
Андрею не нравился насмешливый тон брата, именно этого он и боялся. Сейчас начнёт ещё с ним, как с ребёнком разговаривать, мол, я взрослый, я всё знаю. Андрей уже пожалел, что затеял разговор, но – назвался груздем, полезай в кузов.
- Есть одна девушка, я с ней встречался долго, перед этим ещё год к ней подкатывали. Расстались мы перед выпускным.
- Погодь, ты мне про неё тогда рассказывал?
- Да. Я с тех пор о ней думаю, ни о ком больше. Ни с кем даже пытаться мутить чего-то не хочется. Да и не получается.
- Сильно она тебя зацепила?
- Очень, я как её вижу, меня трясёт аж всего, – Андрея и сейчас трясло, но это могло быть из-за холода, пиджак он оставил на спинке стула, и сейчас на улице оба они стояли в рубашках.
- То есть ты на ней зациклился? Так?
- Нет, я… я не зациклился… я же не маньяк…я её…
- Стоп, не говори. – Брат прищурился. – Вены не резал, вешаться из-за неё не хотел?
- Я ж не совсем ёбнутый.
- Уже легче. Ты пьёшь, я заметил, много, да и мама говорила… из-за неё? Подумай.
- Нет.
- Хорошо. Ты мне скажи, ты классику любишь?
- Люблю.
- Помнишь, что с той Анастасией Филипповной стало?
- В «Идиоте»?
- В нём.
- Ну, помню.
- А что с Рогожиным этим?
- Помню.
- Что?
- Ну, не очень всё хорошо кончилось.
- Это, мягко говоря. Умом ****уться очень легко, особенно из-за женщины. Особенно, пока ты молодой. Сегодня ты нормальный, весёлый человек, а завтра – пьёшь людскую кровь и ходишь по водосточным трубам. Не еби Му-Му, брат, выбери момент и поставь с ней все точки над «я», понял? Не играй в мыслителя и философа. Поговори с ней. И тебе сразу станет легче. Самый страшный враг – незнание. Иначе потом сам себя изнутри съешь. Уже ешь. Я однажды тоже… вовремя не поговорил… Но это нафталин. Ты молодой, у тебя жизнь впереди, баб туча…
- Мне туча не нужна, мне одна нужна, чтобы любить и жить с ней…
Брат долго смотрел на него. Андрей не смог идентифицировать окрас этого взгляда. На улице было темно, да и щурился Олег сильно. Брат вздохнул, положил свою руку ему на плечо:
- Я всё сказал… Решай сам брат… Ты взрослый, решения надо принимать самому.
Олег ушёл, а Андрей ещё долго стоял в одиночестве. Он думал, напряжённо думал, о словах брата (может, он и был прав?), о Руслане, об Ане… Андрей очень сильно захотел выпить и побыть в одиночестве. Выпить в ресторане можно (ещё как), но вот побыть одному и разобраться в мыслях будет трудновато. Внутри все веселятся и смеются, радуются, а тут он со своей кислой рожей. Андрей решил уйти по-тихому. Не прощаясь. Если он найдёт ответы на вопросы, то потом просто всё родителям объяснит, и они его простят.
Андрей тихой сапой снял с вешалки своё пальто и вышел на улицу. Сначала нужно выпить. Иначе вылетит сердце. Потом подумать.
***
Купив пузырь, он набрёл на какой-то подъезд, время было около семи вечера. На улице уже было темно, поэтому на одиноко идущего и пьющего водку парня не обращали внимания. Да и в субботу вечером и не такое можно увидеть. Он зашёл в подъезд.
На четвёртом этаже он сел на ступеньку и прислонился к стене. Андрей пил из горла, не открывая глаз. В ресторане он уже выпил достаточно. В подъезд он пришёл «пьяный», а из подъезда планировал выйти «никакой». К нему вернулись старые мысли, а перед глазами (окутанными какой-то пеленой) появилось Анино лицо. В какой-то момент он потерял связь с реальностью, ему послышались тихие (даже по-стариковски шаркающие) шаги, показалось, что кто-то сел с ним рядом на лесенку. Андрей глаз не открывал. Потом он услышал голос.
- Ты её любишь? – спросил Голос.
- Её.
- Ты плачешь?
- Нет.
- А что это?
- Это от дыма… и холода.
- Завтра тебе будет стыдно…
- Будет. И больно будет. Завтра.
Молчание.
- Есть же другие, – снова подал голос Голос.
- Не знаю. Никому не верю, – мотнул головой Андрей, глаз он не открывал.
- Может это не любовь? Подумай, разберись...
- Может и не любовь. Тогда что? Семь лет уже…
- Семь лет? Это много. И что, никого не было?
- Были… Нет…не было…
- Почему?
- Не хотел расходоваться по пустякам…
- А у неё?
- Меня не было…
- Так, почему ты не с ней?
- Я с ней. Она без меня.
- Ты говорил ей, что любишь?
- Нет.
- Почему?
- Меньше знаешь – крепче спишь.
- Это глупо!
- Это мой выбор.
Молчание. В подъезде слышится бульканье жидкости, переливаемое из бутылки в горло.
- Пьёшь?
- Она ни в чём не виновата. Я сам во всём виноват.
- Твоя мечта…
- Забыть. Её забыть. Проснуться однажды и увидев её – не узнать. Забыть…
- Это глупо.
- Это мечта…
- А если она смеётся над тобой?
- Не смеётся…
- А если?
- А если?.. Я прощаю её.
Андрей и сам не понял, было ли это на самом деле или этот разговор выдумало его воспалённое водкой сознание. Андрей сам не заметил, как он оказался в парке на скамеечке. Он сидел и тупо смотрел на падающий снег. Мыслей не было никаких. Только безразличие. Он сунул руку в карман и бутылки там не обнаружил. Сигарет тоже не было.
Мимо него по дорожке шли (видимо в «Патриот») какие-то девушки, их было человек пять, у них было хорошее настроение, они смеялись (чересчур громко), и пели что-то заунывное, воспевающее тяжёлую и несчастную женскую долю. Одна из них завидев его, одиноко сидящего на лавке, крикнула что-то типа: «Мальчишка, пойдём с нами, с нами интереснее!» или типа того. Андрей посмотрел в их сторону. Он вдруг вспомнил, как смотрел на него его отец, приходя вечером домой (Александр Петрович в середине девяностых работал на двух работах, дабы заработать хоть что-то) усталый и голодный, а он, Андрей, доставал его глупыми детскими вопросами (типа: почему радуга зелёная? Почему трава вращается вокруг солнца, а не по вертикали? И прочая детская ерунда). Отец мудро улыбался и отвечал терпеливо и подробно. Андрей представил свой взгляд со стороны, и так ему вдруг тоскливо стало. Ну, почему, почему у него всё не так как у людей? Вон девчонки идут – молодые, красивые, счастливые. Человеку для счастья нужно немного. А они счастливы, потому и кричат и смеются громко. Он очень давно не смеялся откровенно и громко. Зачем загружать себя непонятными (никому не нужными) размышлениями и вопросами? Мир такой, какой он есть и ему – Андрею его не изменить! Нужно жить так, как… А как?
Андрею вдруг стало так тоскливо и скучно, что он захотел ответить как можно грубее, чтобы сильнее их обидеть. Он даже открыл рот, но ничего не сказал. Понял, что они не виноваты в его плохом настроении. Понял, что это – неправильно. Он просто встал и ушёл. Он знал, куда ему идти.
***
Он долго вспоминал номер квартиры Руслана, чтобы позвонить по домофону. У двери подъезда на морозе, он простоял минут двадцать, лёгкое осеннее пальто, под которым была только рубашка, так как пиджак он забыл в ресторане, совсем не грело. Ему повезло и из подъезда, наконец, вышли. Он проскочил внутрь, пару минут грел руки на батарее и только потом он поднялся на нужный этаж и позвонил в дверь Руслана.
Руслан открыл почти сразу. Он стоял в фартуке с закатанными рукавами рубашки (видимо что-то готовил). Он осмотрел Андрея с ног до головы, в глаза сразу бросились бешенные и больные (Андрей сам не заметил, как простудился, водка глушила все симптомы ангины, высокую температуру он принял за простой похмельный синдром) глаза, мешки под глазами и бледность лица.
- Проходи.
Они прошли в кухню, Андрей плюхнулся на стул и произнёс как-то дико и с придыханиями:
- Руся… Я всё думаю… Ты тогда сказал… Вырождение. Ты и меня имел в виду?
- Не совсем… Хотя… В какой-то мере это относится и к тебе.
- Почему? – не понял Андрей, эти слава прозвучали очень обидно, он не ожидал их. Ему захотелось заплакать. – Я же не такой как они!..
- Кто «они»? – продолжал чистить картошку Руслан.
- Ну, те… Которые другие. Которые «недалёкие». Они же… Никакие… Я же… Я же…
- Что?
Андрей тяжело дышал:
- Я же не вырождаюсь! Я д-духовный, я почти к Вере пришёл, мне чуть-чуть осталось!
- Нет. – Грустно сказал Руслан. – Точно. Это относится и к тебе. – Через паузу добавил. – Ты пьёшь?
- Пью.
- Ты пьешь, потому что считаешь, что это и есть твоя свобода? Делать то, что хочется? Так? Ты хочешь там найти ответы?
- Да. В чём я не прав?
- Ты прав в деталях, но неправ в основополагающих вещах.
- Объясни… Пожалуйста… Я с ума сойду…
Андрей уже действительно был не в себе и со стороны вполне мог сойти за припадочного (ещё чуть-чуть и изо рта пойдёт пена). Андрей сам себя довёл до такого состояния, водкой, сигаретами и размышлениями, которые не давали его бедному мозгу ни секунды покоя. Андрей сам изменил своему правилу, которое гласило: меньше думаешь – крепче и слаще спишь!
- Попытаюсь коротко и доходчиво, учитывая твоё состояние. Свобода – это не тогда, когда ты делаешь то, что хочешь. Это эгоизм. А тогда, когда ты делаешь то, что нужно, зная, что за это ты можешь заплатить и заплатить дорого. Но ты всё равно делаешь. Потому что не боишься, а знаешь – ты прав. Правда придаёт силы человеку. Страдания облагораживают. Правды без страдания не бывает. А, правда – это свобода. У каждого своя правда, но есть и высшая правда. Правда Жизни. Её ещё иногда справедливостью называют. Страдания – это цена за правду. И плата. Когда ты это поймёшь, ты станешь свободным и возродишься, как человек, в высшем смысле, а не как биологическое существо. Понял?
Андрей молчал, он переваривал новую вводную. Хотя испитый мозг уже вообще отказывался что-то переваривать. Основную мысль он (хоть и с трудом) уловил. Андрей поднял больные глаза на Руслана, молча кивнул головой и вышел из его квартиры. Руслан не стал его останавливать.
Он шёл по улице Энтузиастов, бормоча тихо что-то себе под нос. Проходившие мимо люди шарахались от него и оборачивались. Взрослые люди (учуяв запах алкоголя) думали, что парень совсем до чертей допился, ругали молодёжь вообще и этого алкаша в частности. Слышались тихие (вдруг услышит! Не буди лихо, пока оно тихо!) ругательства в его адрес. Сердобольные старушки (которые почему-то ещё ходили по улицам в одиннадцать часов вечера) сдерживая слёзы, медленно крестили его вслед. Более молодые люди, относились более скептически. Считая, что парнишку уже скоро должно отпустить.
Андрей дошёл до остановки и встал. Мимо него проехали три маршрутки, которые подходили Андрею, но он их не замечал и оставался на месте. Как свет в конце туннеля перед ним возникли фары.
…Наверняка у каждого молодого человека есть сексуальная фантазия, где он стоит на остановке (или идёт по улице), а перед ним останавливается шикарная спортивная машина. Из неё выходит шикарная дама (или даже две) и что-то спрашивает (-ют). Молодой человек указывает дорогу (рассказывает о селекции луковичных растений, считает столбиком, объясняет суть «общего анализа» Карла Маркса), а благодарная дама предлагает ему прокатиться с ней. Дальше всё проходит по мере испорченности мечтателя. Не берусь утверждать, что подобные фантазии есть у всех, по крайней мере, я (стоя в 20-ти градусный мороз на остановке) об этом мечтал. Ну, не суть…
Андрей аморфно повернул голову в сторону автомобиля. Это была серебристая «Ауди». В груди что-то ёкнуло. Андрей уже не мог адекватно оценивать действительность. Он сел в машину, кажется, даже улыбнулся (если конечно можно было назвать улыбкой эту гримасу, вызванную морозом, отупением и опьянением).
Аня была пьяна. Во время движения (Андрей даже не думал, куда они едут) она постоянно что-то говорила, материлась и пару раз даже приложилась к бутылке виски «White horse». Андрей кивал, мычал, ему хотелось курить, но сигарет не было. Было виски. Подошло.
Из красочного рассказа Ани он понял не много. Ясно было только то, что она со своим мужем Игорем поссорилась и, что, похоже, уже никогда не помирится. Зная Аню, Андрей в эти слова не поверил (ей, как всем женщинам было свойственно преувеличивать… да всё преувеличивать), но говорить ничего не стал. Странно, но он не обрадовался тому, что она с мужем может расстаться. Он видел, что Аня переживает искренне (в уголке правого глаза предательски блестела слеза), что ей плохо. И ему было плохо вместе с ней (он даже на секунду испугался, что это «плохо» примет материальные формы). Ему захотелось её прижать к груди (не надо пошлых мыслей!) и успокоить. Но он этого делать не стал. Во-первых, он был пьян и мог элементарно промахнуться, во-вторых, это было бы воспринято неверно, а, в-третьих, она же за рулём!
Они приехали. До мутного сознания Андрея не дошло, что они приехали к ней домой, и что за рулём машины, на которой он ехал, была пьяная баба. Они вошли к ней в квартиру. Аня предложила выпить. Андрей согласился. В интоксикацию он не верил, считал, что это выдумки предков и медиков и вообще пережитки ужасного прошлого.
- Ты дурак, Костомаров, – выдала Аня тост.
- Не спорю, – они чокнулись.
- Нет, правда, ты какой-то не такой, – смотрела она с прищуром. – Не от мира сего, какой-то. Другой бы на твоём месте волосы бы на себе рвал, а ты как железо. Я что тебе совсем безразлична была?
Андрей катнул желваки, уголок левого глаза дёрнулся, левая рука затряслась.
- Может быть, – он сам, не ожидал этих слов.
- Да-а-а? А сейчас?
Она вскочила с дивана и подошла к нему, но он отстранил её руками. Она такой реакции не ожидала. Её первый раз отталкивали. Аня поджала губы и с интонацией ребёнка, у которого отняли конфету, спросила:
- Ты что не хочешь?
- Хочу, но не так. Ты не меня хочешь, ты просто хочешь. А это не по мне. Я не вошь какая-нибудь и не по вызову.
- Другого раза у тебя может не быть…
- Знаю.
- Конечно! Ты ж у нас рыцарь! Только без доспехов и коня! А я хочу жить! Понимаешь? Жить! Мне двадцать лет, Андрей, и я не хочу жить в коммуналке или с твоими родителями, и считать каждую копейку от зарплаты до зарплаты! Я молодая! Андрей!
Она сильно распалилась во время монолога. Говорила ещё что-то обидное. Щёки её раскраснелись. Но истерика была не долгой, минут через пять (Андрей молча стоял и смотрел на неё) Аня села на диван, а потом расплакалась.
- Не смотри на меня, я страшная, я уродина.
Андрей присел рядом, стал гладить её по голове:
- Ты самая хорошая, самая красивая, самая умная…
Она потихоньку стала засыпать, нервное напряжение и алкогольное опьянение взяли верх над нежеланием засыпать в одной квартире с посторонним парнем. Всё это время он гладил её по волосам и смотрел в стену. Он не чувствовал ни усталости, ни боли, ни обиды, к нему вернулось тупое бесцветное равнодушие, покинувшее его на пороге этой квартиры. Вернулись и неприятные мысли. Она заснула. Андрей встал, прошёл в коридор, достал её мобильный телефон, нашёл абонента с окрасом «Милый», набрал номер на своём телефоне (вдруг звонок с её трубки он не примет) и о чём-то с ним разговаривал.
… Он вспомнил слова Руслана. Андрей Аню любил. Любил давно и всё время о ней вспоминал, стараясь, правда этого не делать, но память побеждала, и он всё время возвращался к тому времени, когда они были вместе. Он давно уже жил прошлым. Для него свой характер давно ушёл на второй план (в отношении её, естественно), дело было уже не в характере. Он её любил и хотел, чтобы она была счастлива, и чтобы у неё всё было хорошо. Он понимал, что с ним она счастлива не будет. Если, вдруг, она будут снова с ним. Конечно, не в деньгах счастье. Но это только по началу. Привыкнув к хорошей жизни, Ане трудно будет привыкать к жизни обычной. А у Андрея пока ничего не было, да и перспектива появления «чего-то» была очень смутной. Ввиду отсутствия планов на будущее и интереса к учёбе. Он не хотел, чтобы ей было плохо. «Стоп», – думал Андрей. – «Что такое любовь? Это забота о человеке. Да. Я её люблю? Да. Я хочу, чтобы она была счастлива, чтобы ей было хорошо? Конечно. Но со мной она счастлива не будет. Факт. Зато счастлива она будет с ним, с ним ей будет хорошо, комфортно. Да. Пусть ей будет хорошо, хотя бы и с другим. Ну, а я? Мне будет хорошо? Сначала – нет. Потом? Потом, скорее всего, если я буду знать, что хорошо ей, то хорошо будет и мне. Как он там сказал? Страдания облагораживают? Бля, благородный я какой стал! Без страданий нет правды? А в чём правда? В том, что я её люблю и хочу, чтобы ей было хорошо. И что с того, что я буду страдать? Главное – это она. Сначала будет плохо – потом хорошо. Нужно только подождать. Сколько ждать? А какая разница. Жизнь как сабля: широка, остра, бля. С другими я не смогу. Если возникнет вопрос ”ты меня любишь?” я не смогу ей солгать. Отвечу – нет. И всё. Всё закончится. А если такого вопроса не возникнет – тогда тем более! Зачем тогда всё это? Бля, правильной дорогой иду!»…
Андрей сидел на скамеечке у подъезда. Со страшным визгом во двор влетела «БМВ» этого «Милого». Из машины выскочили трое. Один из них (это и был Игорь) подбежал к вставшему Андрею, схватил его за воротник пальто:
- Где она?
- Руки убери, дома она. Спит. Тебя ждёт.
- А чо ж ты мне плёл-то ***ню какую-то? А!
- А ты бы приехал, если бы я просто тебе сказал, что она тебя ждёт?
Игорь опустил голову.
- Вот и я так думаю, – кивнул Андрей. – Иди, она тебя ждёт, ты ей нужен.
Игорь недоверчиво посмотрел на Андрея.
- Побазарить бы надо…
- Да иди… Меня, если захочешь, всегда найдёшь. Я не прячусь. Всё, я пошёл.
Андрей развернулся и пошёл подальше от этого дома.
День третий.
Наукоград Дубна. Воскресенье.
Раннее ноябрьское утро. Даже ещё ночь. На улице было темно и грустно. Вчера вечером снова выпал снег, и Андрей с его помощью очистил от грязи свои туфли. Он посмотрел на часы. В это время нормально (в тепле) можно было выпить только в игровом клубе «Вулкан». Андрей подошёл к стойке и заказал сто грамм водки. В кармане ожил мобильный.
- Алло…
- Ты дурак, Андрей, – раздался тихий (видимо Игорь спал) Анин голос.
- Я тоже очень рад тебя слышать, Аня.
- Нет, ты, правда, дурак.
- Не спорю.
- Ты ничего не понял, ты ничего не знаешь, ты…
- Нет… – прервал он её. – Я понял… Я стал свободен…
Россия. Московская область. Наукоград Дубна.
19 – 26 февраля, 2006 год.