Бомба.
Глава 1. Хорошо ещё, что саксофон.
Собирался описать историю с этими проклятыми колготками и худруком. Он не выдержал колготок и всей этой бессмыслицы, хотя душа у него высокая, невостребованная и стремится к вечному. А как бы он развернулся, если бы не бомба и не колготки. Увы, колготки. Хорошо ещё, что саксофон. Он примирял его с превратностями жизни. Он связывал его с Космосом.
Вникать в это было не обязательно. Но когда он играл, со всей полнотой и каждым фрагментом своего состава он чувствовал это примирение. В такие сладостные минуты был ли на земле лучший антидепрессант кроме саксофона?
Звонят - бомба. В чем дело? Какая бомба? Непонятное нагнетает нервозность и сушит гортань. Известное дело. О бомбе сообщил тот, кто однажды рассказывал, что в здании Дома Культуры во время войны располагался госпиталь. Вспомнили - бывший директор. Маленький человек с замазанными глазами. Его молодость пришлась на годы сталинских репрессий. Наверно он знал больше, чем говорил. Как все их поколение, на смену которому пришло другое - что говорит больше, нежели знает. Но причем здесь бомба? Под Домом Культуры. Во время авиационного налета ее выпустил фашистский бомбардировщик-ас. Должно быть, выпуская бомбу, он чувствовал усталость разродившейся женщины. Но плод оказался мертворожденным: бомба пробила крышу, пол и ушла в земляную пульпу фундамента, не взорвавшись. А почему не искали? Искали. Но началось стремительное наступление, за которым последовал пьянящий угар великой Победы. Хотелось помнить другое. А что ж молчали? Война началась шестьдесят лет назад. Говорил, но жили надеждой, что бомба распадётся на элементы. Так, может, уже распалась? Пенсионный возраст таит загадку.
Глава 2. Вокальный коллектив «Фиалка» был недоволен.
Вокальный коллектив «Фиалка» был недоволен правлением худрука. К народным талантам он должен относиться трепетно. Им кажется, что он слишком много внимания уделяет своему саксофону, и совершенно пренебрегает своими прямыми должностными обязанностями. После концерта в локомотивном депо они написали бумагу, что “после концерта в локомотивном депо по линии оказания шефской помощи им не накрыли стол - хотя бы чаю и какого-нибудь обхождения, цветок там или адрес”. Дескать, они без пяти минут профессионалы, их любят в Домах и Дворцах культуры, а то и в филармонии, и примут их с распростёртыми объятиями и закрытыми глазами. Виновником данного зла они назвали худрука, который не дал трудящимся железнодорожникам излить свою благодарную любовь и творческую душу широким потоком.
Надо думать, что они также накатали донос о его действительном пребывании в вытрезвителе, что вообще - аморальный тип, так как регулярно имеет двух женщин. Что вообще - его имя Лидий. Это наводит на мысли об идеологической диверсии. Разберемся на собрании.
Библиотекарша Глазырина переживала, что падает читаемость. Она помнила еще то время, когда клубные библиотеки были настоящими и неформальными центрами духовного общения. Она всегда ходила по коридорам с книгой и всегда спрашивала:
- Вы читали эту книгу? Очень рекомендую. Книга никогда не устареет как передатчик информации.
Вытрезвитель в судьбе Лидия был пятном позора. Но потому, что на них упоминание саксофона не рождало чуда признания его заслуг. Но на казенной койке очага трезвости он познакомился с преподавателем марксизма-ленинизма. Это он сказал Лидию по утру: общество, вскормленное сосцами Маркса и Ленина, поражено в нескольких поколениях. Лидия интересовало не общество, а отдельная личность.
Иссушенная похмельем гортань болезненно напряглась, прежде чем выдать:
- Общество и личность порознь не ходят.
Остатки своей никакой наружности Глазырина умерщвляла беспрестанным неостановимым курением. От нее за версту разило как от общественной пепельницы на лестничной площадке. Кожа ее лица и рук имели оттенок копченой плоти, характерной для мумий. Из книг она много вычитывала полезного. Не вычитала она только одного - что ее наружность отпугивает читателей и ставит великую просветительскую миссию книжного дела под сомнение.
Искали киномеханика, чтобы провести шефский показ художественного фильма. Кто-то сказал, что он разочарован фактом вытеснения кино экспансией видеопродукции, театра и компьютерами. Найти его можно только на рыбалке. Природа склеивает вазу его разбитой души. Он страдал от того, что пережил свою профессию: она состарилась раньше него. Это тоже самое что похоронить своих собственных детей.
Руководитель театральной студии «Время, вперед!» принес смету для постановки нового спектакля. Не читая, директор отдала ее худруку по имени Лидий.
- Денег нет, и не предвидится, - сообщил Лидий, не зная, куда деть бумагу. Проблемы самодеятельных театров не волновали его даже во вторую очередь.
Театрал печален. В глазах - мировая скорбь, во внешности - признаки разложения великой натуры Демона с картины Врубеля.
Худрук Лидий Петрович Каминский вслух не высказывался, что его тяготят производственные проблемы по созданию условий развития народных талантов. Он умел держать язык за зубами. На молодежных дискотеках худрук не играл. Сентиментальные «медляки» у молодежи были не в чести. Зато на танцевальных вечерах "Кому за тридцать" его саксофон восходил как солнце, и перестарки вешались на него гроздьями, и он был счастлив. А вокалистки из «Фиалки» возмущались, что они молодые, а он соблазняется старухами, хотя ему не было еще и сорока, и он был строен и темной кудрявой шевелюрой смахивал на цыгана.
Дворник по имени Анна делала специальную пышную прическу и каждый раз провожала его печальным взглядом не доенной коровы, когда по утрам он спешил на работу, полный идей и планов, полный молодящих мелодий.
Глава 3. Потом приходят из комиссии.
Потом приходят из комиссии. Это правда? Что? Что бомба. Правда. То есть, молва есть, а факт наличия не установлен. А почему нет акта? А разве нужен? В таких делах акт - первое дело. Тогда проверяйте и составляйте. Здесь был госпиталь.
С той, с которою развелся, Лидий жил вместе из-за квартирного вопроса. Бывшая жена, телефонистка межгородской связи, считает его неудачником. Нельзя всю свою единственную и неповторимую жизнь сложить на алтарь саксофона. Она завидует - ее подруга ходила замарашкой до тридцати лет и вдруг прорвалась - вышла замуж за иностранца - дипломатического клерка и укатила с ним в Нидерланды. Зависть ее старит. Общий их сын живет в интернате в Солнечногорске. На субботу и воскресение он приезжает. Саксофон отнял у него детство и отца. Он ненавидит саксофон и вообще музыку. Мотоцикл - его тотем.
Библиотекарша Глазырина страдала, что и без того свою мизерную зарплату она получает даром. Из вскользь брошенных фраз она узнавала, что книга как передатчик информации устарела. Глазырина не соглашалась. В такие минуты она была способна на преступление. На нее было жалко смотреть. Компьютерного магната Билла Гейтса она объявила своим личным врагом.
Лидий не был ее врагом, хотя не читал книг. В нем было что-то такое, что превращало книгу в предмет второго порядка. Под всякими предлогами она зазывала его к себе. Полки с книгами производили на Лидия тягостное впечатление. Мудрость выглядела очень громоздкой и пыльной. Как можно соединить все это с нежным веществом мозга, чтобы не вызвать заражения крови? В Глазыриной он видел только громоздкую и пыльную принадлежность.
Дворник Анна с пышным белым колтуном наконец-таки пробила скорлупу молчания. Перед вечерней сменой она вошла к худруку в кабинет. Она была растрепана, словно решилась прыгнуть с вышки без парашюта. В бессилии прислонилась она к косяку как к березе, в руках косынка цвета хаки. Пальцы мнут косынку как крайнюю плоть. Она была подвыпившая и вся из себя изрядная: какие кружева и свадебные ленты с искусственными цветами в волосах! Предвкушение праздника изнасиловало ее до изнеможения.
- Все эти два года я любила вас и желала.
Перед Лидием лежала газетка скандальной репутации. Гребешком расчесал он усики.
- В вас есть что-то от Малороссии.
- Вы, главное, не волнуйтесь, все будет и благородно. Я с пониманием… Не хочу, чтобы муж в чем-либо вас заподозрил и порвал нежную паутину связи.
В тот день Лидий себе нравился особенно: он купил туфли на высоких каблуках, и верил, что они приведут его к порогу великих жизненных преобразований. Он пружинисто прошелся по кабинету.
- Сомневаюсь. Ваш муж порядочная скотина. Вчера он сломал мне барабанную палочку, ковыряя в ухе.
- Не надо - он пьяница. Его увеличенная печень твердеет день ото дня. На успешное лечение она не оставляет ему никаких шансов.
Что-то было в ней от русского поля.
Глава 4. Ищут бомбу.
Ищут бомбу. Поговаривают об эвакуации. Где-то нашли ветерана - свидетеля тех героических дней, чтобы он показал место, куда ударил снаряд. Его нашли в интернате для престарелых работников культуры. Прежде чем указать конечный адрес бомбы, он ходил по Дому культуры, плакал, вспоминая свою молодость, когда он был фигурой, а Дом культуры - клубом. В то странное и загадочное время репрессий заведующий клубом был личностью и светочем. Ветерану напомнили о необходимости указать место нахождения бомбы. Он путался и вообще дурил - всё время сбивался на воспоминания командармов, которые он выдавал за свои. Из клуба он отправился на фронт в составе ополчения. Пришлось поить его чаем с овсяным печением. После этого он вошел в лекционный зал и твердо указал в угол.
Сначала шурфили фундамент снаружи, потом его оголили и разворотили. В результате торцовая стена дала трещину. После этого перешли в лекционный зал. Там разобрали часть пола. Открылся глубокий подвал, о существовании которого не подозревали. Разыскали чертежи и очень удивились - подвал был обозначен. На следующий день была гроза и ливень. В понедельник пришли, заглянули в подвал и ахнули - он оказался полным воды. Прораб и слесарь стояли и чесали затылки. Это грунтовые воды, сказал один. Другой придерживался версии, что это натекло по желобу теплотрассы. На клочке бумаги он тут же нарисовал схему и затем с увлечением стал объяснять окружающим, как устроен желоб теплотрассы, и как натекает в подвал вода.
Пришлось снова доставлять ветерана. Он приехал и очень удивился, что нет школьников, с которыми он поделился бы своим прошлым. Ему обозначили коридор его воспоминаний - бомба. Ветеран сказал, что в подвале вода была всегда. Ветеран настаивал, что именно в это место, где вода (а вода была везде), ударила бомба. Подвал - это и есть воронка. Так значит она взорвалась? Если бы она взорвалась, ответил ветеран, воронка была бы в десять раз больше.
Закралось сомнение в здравом уме старого солдата. Все в один голос потребовали саперов. Они появились на следующее утро. Они пришли малочисленным отрядом, и сразу же в Доме Культуры повеяло духом войны. Осмотрели место, сказали, что сначала надо откачать воду. Как откачаете, позовете. Они ушли. Привезли специальный снаряд. Целый день толстая гофрированная труба, похожая на трахею, высасывала воду из подвала, перекачивая ее в ливневую канализацию. Разговоры об эвакуации продолжаются. Прошел слух, что эвакуация - только предлог: в связи с событиями руководящими кругами принято решение Дом Культуры закрыть.
Дворничиха Анна в ту пору вошла в свой климактерический возраст, а худруку Лидию не было еще и сорока. Они совокуплялись в танцзале по вечерам и по утрам до начала всякой работы, притащив из спортзала спортивный мат. Они брали его за углы и несли через коридоры. Поверх дерматинового чехла они стелили штору. Потом им надоело мат этот таскать, они стали располагаться прямо в спортзале.
Разговоры о закрытии очага культуры были упорны, так как времена тяжелые, и бюджет ведомства не выдерживает разросшуюся инфраструктуру.
Воду откачали, и снова вызвали минеров. Те пришли, недоумевая - чего минировать. Когда выяснили - рассмеялись. Что значит мирные люди - перепутали саперов с минерами. Пришлось делать заявку на саперов. Вскоре они прибыли. Вы представляете? А мы - минеров... Строгие такие - ну, откачали? Чего тут у вас? Война, госпиталь, суровые будни, ежедневный подвиг самопожертвования, массовый и единоличный героизм, авиационные налеты фашистских асов...
Завхоз позвала саперов в кладовку. Там стоял накрытый стол - на это число у нее выпал день рождения. Вокруг стола сидел технический персонал Дома Культуры, состоящий из одних женщин. Сбоку пристроился Лидий с гитарой. В женском коллективе он не был исключением, так как помимо женского имени имел ранимую и податливую женскую душу. Солдатам женщины обрадовались - у некоторых сыновья или уже служили, или готовились.
Солдатские слюнные железы отворились, точно шлюзы: на их службе такие столы - большая редкость. Завхоз - добрая русская душа - наваливала им в тарелки дымящуюся картошку. Со всех сторон другие женские руки подкладывали им колбасу, селедку, сыр и наливали в рюмки самогон. Заработали жернова зубов и мускулы скул. Худрук спел романс. Один солдат попросил гитару и, вытерев руки о край скатерти, запел неестественным голосом о тоске солдатской службы и о девушке на гражданке, которая не ждет.
После обеда саперы ходили вокруг пролома в полу, сытно курили и задумчиво заглядывали в подвал. Работать не хотелось. Один солдат, тот, что пел неестественным голосом, нечаянно споткнулся о гофрированную трубу и упал в подвал. Такое случается с отвлеченными натурами. Высота была метра три. Если падать ногами вперед, то проблем бы не было. Но он изловчился упасть спиной. Страшно все переполошились, думая, что поврежден позвоночник. Он лежал, как и пел – неестественно: изогнутый манекен с восковым лицом, не пытавшийся подняться без посторонней помощи. Кто-то предположил, что сломана шейка бедра. Странный перелом, встречающийся только у людей преклонного возраста. Кальций из костей с годами вымывается, кости становятся хрупкими и ломкими. А тут двадцатилетний солдат лежит на ржавом сыром хламе с переломанной шейкой бедра. Интересная мысль - тяготы солдатской службы состарили его. Но сознание отказывалось принять эту данность.
Прибыла скорая помощь. Во время извлечения солдата из подвала его стошнило. Врач заподозрил сотрясение мозга. На диагноз о сломанной шейке бедра он отреагировал каменным выражением лица. А вот тошнота была полной и совершенной. Обидно: шейка бедра прирастет к своему месту, а этот сытный неурочный обед уже не вернется в свое лоно. Для солдата поесть обильно, вкусно и бесплатно - первейшее дело. Загадочная бомба обернулось для бедняги потерей обеда и преждевременным чувством голода. Но все было съедено, и нечего было положить ему в карету скорой помощи. И все равно солдат уезжал веселым - пребывание в больнице внесет разнообразие в его скучную кирзовую жизнь, если вообще не комиссуют.
Глава 5. В то лето девушки…
В то лето девушки словно с ума посходили. Лето было жаркое, и, оголяясь, они будто соревновались между собой в смелости. Лидию особенно горько было именно в то лето, что ему нет сорока, а к нему прилипают преимущественно пожилые женщины. Дворничиха Анна со своим пышным и шумным, как паровоз, оргазмом была неприятна. Но женщин помоложе и посдержанней у него пока не предвиделось. Чтобы как-то восторжествовать над дворничихой и судьбой, свое семя он из себя не пускал.
Но бомбу искать продолжали. И вдруг нашли труп. Думали, что это труп того, в кого угодила бомба. Ничего подобного. Война кончилась полвека назад, а труп был свежим - было ему не больше года. То есть он был взрослым, но труп годовалый. Установить это можно было и на глаз.
Труп извлекли и положили в лекционном зале возле ямы. Осматривая его, следователь боролся с чувством брезгливости.
- Труп принадлежит мужчине лет тридцати - тридцати пяти, - задумчиво произносил он для протокола и устремлял на Лидия свои синие глаза.
- Интересно, как это труп может принадлежать мужчине, - произнес Лидий, отворачиваясь от трупа.
В его жизнь впервые пусть и косвенно, вошла смерть, и он чувствовал свою вину.
- Что вы хотите сказать? – вопрошали синие глаза.
- Мужчине может принадлежать женщина, машина, черты лица, но никак не его собственный труп.
Следователь понял, что Лидий упрекает его в неграмотности.
Криминалист надел белые резиновые перчатки и стал похож на официанта дорогого ресторана. Ловкими проворными жестами опытного карманника он ощупывал истлевшую одежду и забирался в карманы в поисках паспорта и других указаний на личность. Между тем труп лежал неестественно подтянутым. Его поза многим показалась излишне чопорной и торжественной. Ничего определённого им предъявлено не было.
Вечерами худрук играл на саксофоне на танцевальных вечерах для пожилых парочек, а утром приходила дворничиха Анна, и они шли в спортзал. Застукала их Егоровна - уборщица с малюсенькими одинокими глазками на сморщенном лице. С ведром в руках, сгорбленная, в своём синем сатиновом халате она производила гнетущее впечатление. Можно было не поднимать личного дела - ей было ни как не меньше шестидесяти.
- У меня не было мужчины уже двадцать лет, - сообщила она Лидию с настораживающей гордостью.
Лидий пытался шутить:
- Рекорд для книги рекордов Гиннеса. Но на самом деле это не много - воздержание способствует омоложению.
Егоровна не хотела вступать в изнуряющую дискуссию. Она искала изнуряющей близости.
- Или спи со мной или разоблачу, - потребовала она. Разоблачений Лидий боялся больше, нежели отсутствия эстетического фактора. Дворничихе Анне пришлось потесниться - каждое третье свидание отдали Егоровне. Лидий был уверен, что продлится это недолго: связь, которая держится на нечестности, не жизнеспособна.
Глава 7. Экспертиза подтвердила…
Экспертиза подтвердила, что покойному не более тридцати пяти лет и что скончался он от…
Это было самое необычное: человек умер не от насилия или собственной беспечности. Он умер от переутомления. Это понятно: он попал туда в результате алкогольного опьянения, пытался выбраться, но силы оставили его. Однако квалификация экспертов попала под сомнение.
От тех третьих свиданий Егоровна стала молодеть. Что-то в ней заключалось такое, что благодарно отозвалось на факт возрождения интимной жизни.
Лидий тайком от Анны стал отдавать ей и каждое второе свидание.
Гадания над трупом продолжались. Дали информацию в газету и в телеорганы. Прав никто не предъявил. Женщины вокального коллектива «Фиалка» ворчали: творческие стимулы таяли как мартовский снег.
Следователь запросил сводку прошлогодних пропаж людей. Довольно обычный поисковый ход. В ожидании ответа анализируют одежду, чтобы определить социальный уровень её хозяина. Но одежда не даёт зацепок, ибо истлела. Следователь переживает ибо не может проявить свой высокий профессионализм.
Егоровна цвела, и чтобы еще больше расположить к себе кавалера, показала ему колготки, которые выдали ей для умывания полов. Это были свалявшиеся белые колготки, которые предназначались артистам самодеятельного балета. По каким-то неведомым причинам танцоры не надевали их, и без употребления они пожелтели. Поэтому за ненадобностью их списали. Но крепость их оставалась нетронутой. Егоровна показала их Лидию, чтобы он стал их носить. Однако вид у них был такой, словно некоторое время они принадлежали нечистоплотным людям.
Две женщины из близлежащих домов перессорились из-за трупа. Одна говорила, что это - ее муж, другая, что ее любовник. Им интересно быть вдовами. Им казалось, что в этом есть что-то романтическое и как-то украсит их в глазах соседей. Удивительное дело - в России может быть востребован даже неопознанный труп. Но что-то в этом опознании было неубедительное: их описания входили в противоречие с останками.
Угнетает то, что в запрашиваемый промежуток времени в милиции не зарегистрировано пропаж человека с аналогичными параметрами.
Следователь переживает. Прежде каждое новое преступление рождало в нём надежду, что оно будет необычайным и позволит ему с блеском проявить свой сыскной талант, чтобы затем покинуть унылый следственный кабинет райотдела.
Решили провести опознание. Морг. Лампы льют хлористый свет. Запах формалина сводит на нет все запахи, прежде милые. Гулко как в фойе театра. На столе лежат несколько трупов. И тут женщины начинают понимать, что они заигрались. Опознание провалилось с треском. Следователь ждет оргвыводов.
В конце концов, руководство распорядилось труп закопать без всяких почестей.
Свалявшиеся колготки оскорбили Лидия. Но внешне это никак не проявилось. Он боялся неадекватной реакции. Что-то навело его на мысль, что Егоровна – экстремистка. Это означает, что она примет его амбиции как личное оскорбление, и наличие общей постели из фактора объединения может стать фактором конфронтации. Она принадлежала к сфере, умеющей отливать волны обиды в пули действия - демонстрации и манифестации, жесты, словесную клевету и жалобы по инстанциям. Своей репутацией он дорожил, как дорожат теплой подушкой в студеную ночь. И вообще относил себя к эстетической сфере, ничем житейским не замутненной. Он затаился и продолжал ломать голову над тайной чуда ее омоложения.
Глава 8. Директор пригласила Лидия.
Директор пригласила Лидия к себе в кабинет. Ее обширное брюхо носили тонкие ножки. Управлялось брюхо маленькой головой. Дети любили ее за то, что она здорово владела своим голосом. Им она могла говорить за кролика, кошку, колобка, суслика, злого волка и Василису Прекрасную. Таким же образом она могла озвучить сосиску и варёное яйцо. Еще она умела квакать. Когда-то она соответствовала своим тоненьким ножкам и головному убору. Говорили, что была она хороша и экзальтированна. Годы изменили её, и теперь Раиса Ароновна была похожа на газетную карикатуру, высмеивающую плодовую гусеницу. Экзальтация осталась. Не было секретом ее намерение уехать на историческую родину. Когда не нужно было говорить за сказочные персонажи, ее голос становился визгливым и нервным. Усталость ее от этих трупов и бомб не знала границ. Во что превратили Дом Культуры!
Прошел слух, что вообще трупа не было. Якобы то был не человек, а манекен, который используется милиционерами для следственных действий. Его потеряли или забыли, а хозяйственная Раиса спрятала: хотела использовать его в спектаклях кукольного театра. Но черви наполнили его жизнью.
Позвольте, а как же эксперты и криминалисты? Это тема для служебного расследования. Произвели эксгумацию, после чего снова закопали. Поговаривают о служебном несоответствии. Следователь понял, что против него интригуют.
Поговаривают, что прежний директор специально придумал эту штуку с бомбой. Его единственная дочь уехала с мужем и внуком в дальний город, и чтобы как-то наполнить свою опустевшую пенсионерскую жизнь событиями, он придумал бомбу.
Лидий в дебаты не вступал, опасаясь расплескать без нужды фиал своего творческого потенциала. В Раисе Ароновне было что-то от теплого жирного насекомого, а он не любил себя недоброго. Тайна омоложения Егоровны пугала его своими непредсказуемыми последствиями. Директорша достала из стола бутылку коньяка, две рюмки и шоколадные конфеты. Интересно - сколько тайн омоложения знает она? Горком профсоюза подписал ей заявление об уходе. Через месяц она уедет в Израиль. Навсегда.
- Мне все здесь дорого, - со слезами. - Все создавалось по капле - по камушку, по кирпичику.
Кажется, Лидий нашел ключ. По капле. Егоровна молодеет от того, что он делает с ней то, чего не делает с дворничихой Анной. Он не контролирует свое семя. Грубо говоря, он не сдерживает его при свиданиях.
- Ты помнишь, как ты пришел сюда? - Директорша выпила коньяк, и глаза её заслезились. - Тебе не было еще и десяти.
- Меня не принимали в духовой оркестр. Лидий осушил рюмку, и его взгляд стал сырым.
- Ты расплакался, и я настояла дать тебе альтушку.
В ту пору, в свою лучшую пору жизни Раиса Ароновна работала в Доме культуры руководителем детского кукольного кружка. Тогда это было нужно. А Лидий был безотцовщиной. Раиса Ароновна заменила ему отца и интернат.
Другой кандидатуры на должность директора, кроме Лидия, у отраслевого горкома профсоюзов нет.
Рахильку (так называла ее клубная прислуга) не выпускали за границу. Соответствующие органы инкриминировали ей хранение взрывчатых веществ, что приравнивалось к хранению оружия массового поражения. Правда не уточнялась цель хранения бомбы, которая, кстати сказать, до сих пор не найдена. В милиции уверены, что бомба надежно спрятана. Дело только во времени. Наличие трупа также являлось пятном на ее биографии. Все укладывалось в стройную схему: некто узнал о существовании бомбы и был устранен как нежелательный свидетель. Были произведены обыски по всему Дому Культуры. Они ничего не дали.
Егоровна молодела, и вскоре оказалось, что ей всего только пятьдесят один год, а все считали ее старухой. Она временно постарела от того, что не жила полноценной жизнью женщины.
Осенью девушки выглядели уже не такими соблазнительными. Приходилось вспоминать или ждать следующего лета. В конце октября к Лидию в Дом культуры в полном составе явилась руководящая головка соседнего отделения милиции. Приближается День Милиции. Позвольте отпраздновать торжественно, шумно, красиво, с выдумкой и размахом. Последнее подразумевает, что будет много пьяных. Лидий ощущает свою нужность и востребованность. Какие проблемы! Традицию нельзя нарушать. Директора меняются, а традиции остаются. Будет зал, подсобные помещения, сотрудники помогут. Наш святой долг: милиция служит нам, а мы - милиции.
Глава 9. Осень была дождливая.
Осень была дождливая. Небеса, скупые на влагу летом, прохудились осенью и потеряли всякую меру. Лидий узнал, что его новые башмаки пропускают воду. Дворничихе Анне не хотелось по утрам собирать осенние листья, которые судорожно цеплялись за мокрый асфальт. Ей хотелось по утрам лежать на спортивном мате возле сильного тела без пяти минут директора. Ей хотелось стать его сиамским близнецом. От этих мыслей ее бросало в пот сильнее, чем от метлы или климакса. Она воображала себя мокрым осенним листом. У нее начиналась депрессия. Редкие свидания не способствовали сиамскому союзу. Ее мужу поставили диагноз - цирроз печени. Он лежал в госпитале и жестоко ревновал жену.
Накануне милицейского празднества, под вечер пятницы, пришел странный плохо одетый человек. Цвет лица, форма его, сделанная будто не профессионалом, а любителем - Лидий принял его за человека подземелья. Бомжара.
Привет, ты помнишь меня? А что? Я тоже ненавижу ментов. Говорят, что это они подбросили вам труп. Зачем?! Висяк. Надо же на кого-то списать? Лидию все равно. Главное, что он будет играть на саксофоне сначала на концерте, а потом в полумраке танцзала, и милицейские подруги будут дарить его хорошими улыбками.
- Давай пошутим - подложим им бомбочку, маленькую такую, на полкило тротила. Шарахнем ближе к ночи. Вместо фейерверка. Все равно напьются и ничего не поймут.
Трудное детство выработало в Лидии рачительность.
- Зачем тратиться? Бомба уже подложена.
Гость смотрел на худрука взглядом обкурившегося. Таким же взглядом через пять минут он «нырял» в яму лекционного зала. Человек подземелья сомневался - бомба с войны и наверно проржавела, а его взрывчатка новенькая, только что с прилавка. Инструкция, гарантия, чтобы наверняка. Что-то Лидия смущало. Нет-нет, это надо обдумать – все-таки, судьбы людей, пусть и пьяных. Они же иной раз лезут под пули ради жизни, и сравнивать их с тараканами никак не позволительно. Кроме того, за игру они щедро платят, и утром ему желательно проснуться в собственной постели.
Устроители празднества внимательно отнеслись к оперативному сообщению Лидия, особенно в части описания примет. Они рассмеялись. Это сумасшедший, бывший подрывник. У него крыша съехала в Афгане во время минирования дороги, по которой возвращались беженцы.
Лидий драил саксофон и гладил брюки. Еще перед зеркалом он расчесывал усики, делавшие его похожим на картежного шулера. Раису Ароновну уволили, но на историческую родину не отпускали. С нее как со свидетеля взяли подписку о невыезде на время следствия по делу обнаружения трупа. От переживаний у нее стали пухнуть ноги. Нарушения водно-солевого обмена. Нижние части ее тела пришли в некоторое соответствие с верхними. Чтобы смягчить горечь невзгод, Лидий приходил к ней, и помогал ей и ее мужу паковать вещи для дальней дороги.
С Егоровной он распорядился жестко - семя не транжирить. Увы, уборщица оказалась не в меру чуткой и сноровистой. Она принадлежала к той породе женщин, которые не только съедают порцию, но вылизывают тарелку. Оставалась последняя надежда: ее расцвет временный, вспышка агонии, последние выжимки, после которых наступает ураганное старение, необратимое тление и распад на ферменты.