На английском: http://proza.ru/2024/04/04/1175
НА ЭТО ПРОИЗВЕДЕИЕ ПОСТАВЛЕН СПЕКТАКЛЬ (в 2009 году) И ПРОШЁЛ С УСПЕХОМ В ГОРОДЕ ДЮСЕЛЬДОРФ (ГЕРМАНИЯ), РЕЖИССЁР ВЛАДИМИР МАТУШИН. http://www.wladimir-matuchin.de/
- Так, Фархад Норович Гулонов.., вроде нет Фархадов?
Переворачиваю страницу дела. Смотрю на фото..
- Так это же Заур? А по документам Фархад... Что он натворил? Ага, ничего себе, четверых грохнул... Он ко мне обращался, с просьбой, отвести на островок, ну вот Заур, твоя очередь на островок... Почему он нож поворачивал, всадит и проворачивает? Надо завтра спросить. Как много читать... завтра у нас с ним много времени, сам всё расскажет..
Закрываю дело, беру с собой под мышку и иду в свой барак. Наша, особая часть N 14360 стоит в Ханты – Мансийском автономном округе. Внутренние войска и задача нашей части приводить приговор в исполнение. А привожу приговор в исполнение я – тридцати двух летний капитан Сорокин Иван. Посылают сюда мужиков не женатых, так как условия не созданы для семей никакие и это тюрьма. Стоят три барака. В первом бараке наш штаб, там наши кабинеты и там мы работаем, в основном с бумагами. Второй барак, там пол барака по левой стороне казарма для солдат, а правая сторона комнаты для жилья офицеров, каждая по две койки. Третий барак с решётками и стальными дверьми, там сидят зэки, приговорённые к расстрелу. Есть ещё пару складов: вещевой, пищевой, оружейный, и т.д. Есть один вездеход, он стоит в гараже.
Кухня, баня, котельная. В бане моются только личный состав, зэкам даём мокрые тряпки обтираться. Голову моет зэкам солдат – парикмахер, раз в неделю, он же их и бреет. Солдаты в основном часовые, кухонные работники, электрик, механика два. В штабе сидит начальник хозяйственной части, отвечающий за всё хозяйство: продукты, одежда, бензин, запчасти, он тоже капитан. Моя должность – начальник секретной части, вся документация на зэков, солдат, офицеров и прапорщиков у меня. Я отправляю офицеров и солдат в отпуска, на дембель, принимаю и отправляю зэков на тот свет, тоже я.
Замполита у нас нет, эту миссию возложили тоже на меня – отвечать за моральные качества коллектива. Я же и палач, я же и добродетель. Наша часть хорошо охраняется, она стоит за высоким забором с колючей проволокой, по углам вышки с прожекторами. Что – то типа лагеря, но далеко не пионерского. За забором стоят болота, такие озёрца, поэтому бежать – то зэкам некуда, через пару шагов утонет. В основном они работают на заготовке дров, топить котельную почти круглый год, а зимой в сплошную ночь и стужу сидим как они, так и мы в основном по казармам. Каждый выполняет своё дело, и разгильдяйства тут нет: спиртного нет, и баб тоже. Ни солдатам, ни нам офицерам бежать в самоволку некуда. Да, деревня Хантов за пол километра есть, там мы и почту получаем с большой земли.
А вертолёт садится, прям в середине территории части. От КПП идёт широкая дорога, насыпанная из песка к деревне и дальше, а наша часть на острове, вокруг болота и топи, такие чистые озёрца с ледяной водой даже летом. И мох, редкие колья деревьев без кроны, какие повалены, какие стоят. С вышек солдаты часто наблюдают за медведями, он довольно часто подходят к части, ведь знают тропки, не проваливаются в болота. За частью, если обойти забор, на другой стороне только озерца болот и так примерно метров за пятьсот стоит такой малюсенький сухой островок, буквально пятачок, в длину и ширину по двадцать метров.
Такой небольшой оазис, где растут напротив две берёзки, причём с кронами. Вот на этот то островок и просился Заур, так в глаза глядел, не его очередь. Их дела лежат в шкафу по порядку, вот я и вожу по порядку каждое воскресенье по одному на островок. Я уже здесь пятый год, мой предшественник был тоже капитаном, он то мне как эстафету и показал тропку на островок. Только предупредил не пить, шаг оступился и не выберешься, везде только мох, а скользкий. Зимой я не расстреливаю, летом, там же в болотце труп и спускаю. Кладбищ здесь нет. Сидят, значит, мои гаврики и дожидаются лета.
Когда – то я мечтал стать пилотом, уговорил одноклассника поступать со мной в военное лётное, он поступил, а у меня прикус зубов не правильный, вот и пошёл в секретные, сижу вот теперь, отстреливаюсь от безоружных зэков в наручниках. Кто бы мог подумать: я - тихоня, мальчик, не битый до тридцати двух лет, не разу не били, со всем соглашался и в сторону уходил, не от трусости, просто не вижу смысла в этой всей суете и борьбе за неизвестно что, доказывать кому – то что–то непонятное и вдруг палач. Причём выполняю я своё дело по философски и спокойно, на остров сводил, как в магазин за конфетами сходил: не ест совесть, не мучаюсь сном, не думаю потом даже, а ведь перед расстрелом, как правило, с делом знакомлюсь. Зачем...? Вот оно у меня, под мышкой. Зайду к себе, отдохну немного и пойду к Мише, в котельную, он там, в одной комнате и живёт, и топит этими делами топку. Надо бы эти дела сохранять, возможно, что в бедующем следствию пригодятся, ведь, сколько дел цепляют одно за другое. Ну, раз так приказали..., будем жечь.
Да, в деревне живёт одна наша – русачка, приехала к моему предшественнику как жена, чтоб жить рядом, а он подумал, что раз не зарегистрированные, то не жена и недолго здесь пробыв – смотался, кто–то из своих его отсюда вызволил. Так и осталась. Все её зовут декабристка, а я зову тёткой, ходит к ней мой жилец по комнате лейтенант молоденький, Коля зовут, она его на пятнадцать лет старше, вот и зову её теперь тётей. Открываю комнату, он сидит строчит письмо, поднял глаза к потолку и подбирает рифму к стиху:
- Галочка, Галя, Галчонок,
Ты лучше всех в свете девчонок,
Все мысли мои, лишь о тебе... Вань, помоги?
- Ты жди, я приеду к весне.
- Ты мне весной отпуск дашь? Осенью обещал, Вань ты чё? Я уже год здесь, положено, устал.
- Ты зимой здесь нужен, на тебе вездеход, ты нас от мира отрежешь, техника вся на тебе. Нет.
- Вань, да ты чё?
- Да.., Ваня я тебе дома, здесь, а за дверью товарищ капитан, ну хотя бы Иван Дмитриевич. Люди замечание делают. Галке пишешь, а к тётке ходишь?
- Почему ты её тёткой зовёшь, её Люба звать.
Я лёг на кровать и постарался вытянуться так, что захрустело в спине, эта сидячка меня до горба на шее доведёт.
- А я не знаю, как её звать. Ты знаешь, кто до тебя к ней бегал?
- Ты... Вань, я серьёзно не знал, знал бы, не связался бы...
- Да ходи ты, молодым всегда у нас дорога, я не против.
- Ты добрый, тебя даже зэки Чёрным ангелом зовут. Ты светлый, а почему чёрным зовут?
- Я их на тот свет отправляю, вот и чёрный, а почему ангел? Не знаю, предыдущего звали Дьяволом.
- Ты опять дело принёс?
- Завтра воскресенье. С Зауром на остров идём.
- Заура зэки уважают, он говорят, мстил за брата, четверых пришил.
- Читал, знаю..., я посплю, ты пиши дальше.
Я повернулся к стене, но не спалось, полежал с закрытыми глазами, потом понаблюдал, как Колька старается над письмом, пытается стих досочинить.
- Коль, ты тут прибери, твоя очередь, и дрова рубить в кочегарке твоя очередь.
- Знаю..., вот закончу.
Я поднялся и, надев китель, направился к двери, захватив с собой дело Заура.
- Пойду к Михаилу Захарычу, дело сожгу, да поболтаем с ним.
Вернулся к столу, открыл дело, вырвал фото Заура, перевернув, написал: Заур, убил четырёх, мстил за брата. Положил фото в карман кителя и направился к двери. Коля наблюдал за всем с интересом.
- Вань, а фотки – то их, зачем собираешь?
- Выйду в отставку, писать о них всех буду, у меня память хорошая, я в неё как в библиотеку хожу, могу всё дословно вспомнить потом.
Я открыл дверь и вышел на улицу. Уже начинало смеркаться, начиналось пахнуть осенью, туманы спадали по утрам позже, по утрам индевел мох и белая ночь начинала сменяться сумерками, но северная ночь с сияниями ещё не наступила. Подошёл к котельной, толкнул дверь. Миша сидел в фуфайке и пил чай.
- А – а, Ваня, садись. Опять с дельцем? Ну да, завтра воскресенье. С кем на этот раз прогуляешься по болотцу?
- С Зауром.
- Прочитал уже? Что он натворил?
- За брата мстил, четырёх пришил.
- У меня брата не было, никого нет. Вань, не томи душу, дай? Я видел, ты в склад ходил, получил, дай?
- Я тебе когда – ни будь, давал?
- Отдам через неделю, с отпуска Прохоров приезжает, привезёт, я заказывал. Меня мужик декабристки угощал, а ты какой – то.... не свой.
- Не могу.
- Но ты ведь не пьёшь? Ты этих сволочей поишь, зачем поишь? Донесут, не по уставу зэков поить.
- Пусть донесут, не докажут. Моё дело: пью сам, или в болото выливаю. Мне положено, куда хочу, туда деваю.
- Ну что ты за человек: не пьёшь, не куришь, бабу сопляк увёл?! Да я бы его, этого твоего квартиранта, за шкирку выкинул из комнаты.
- Молодой, ему нужнее, ему ещё здесь много лет гнить.
- А ты что.., не надо уже, импотент? Да, ты всё равно не куришь, а мне табачку моего не хватает, ты бы выписал на себя свою пайку, а я бы забирал, скажи начпроду, что закурил, мол, от такой жизни?
- Рак горла, или лёгких заработаешь и придёшь с поленом мне морду бить.
- Вот такого никогда не будет...
- Выпишу.
Я подсел к топке и бросил дело в огонь, Миша подсел ко мне на брёвнышко рядом и подал стакан горячего чая.
- Спасибо тебе Ваня, я тебе благодарен так.
- За табак?
- Ты меня, старого майора, всё держишь, не увольняешь, мне же уже два года как гулять надо. Человек ты, Ваня..., куда я там? Никого, ничего, в бичи? Тут хоть всегда в тепле и при деле.
- Не бойся Захарыч, пока я здесь, ты тоже здесь. На твоё место не очень–то желающих найти можно. Топку, да баню топить разленились люди.
- Квартиранта пришли, его очередь рубить.
- Сказал уже.
Дело Заура гореть никак не хотело, поэтому приходилось щепочкой поднимать почти каждый листочек, где встречались какие–то справки, мед.экспертизы, душераздирающие фото покойников им убиённых, фото ножа.
- Нашёл всёх, по всей стране искал, последнего в Питере прикончил – молодец. Мне бы такого брата.
- Вань, ты, общаясь с ними, черствеешь, уже Заура молодцом назвал, душегуб он. Вчера, когда ты этих новых, подростков принимал, я, как увидел, думаю: Господи! Они уже ребятишек с учебных классов берут и к нам везут, прям со школы.
- Им всем за двадцать, выглядят так молодо, истощённые, пока сюда попадут, исхудают по этим судам да предвориловкой.
- А что натворили?
- Перед полянкой почитаю, как поведу на полянку, так и почитаю, дела–то их в подряд лежат, в подряд и сходят. На следующее лето, так примерно в это время поведу. Пойду я.
- Иди, а то, может, ещё посидишь?
- Пойду.
Воскресенье, сегодня все отдыхают, туман уже рассеялся, получил в оружейном отделе свой пистолет и иду в барак зэков за Зауром. Часовой открыл камеру, в малюсенькой комнате кровати в два яруса, внизу сидели четыре зэка и играли в карты, Заур встал. Подошёл ко мне вплотную:
- Я попрощаюсь?
- Попрощайся.
Часовой закрыл камеру, несколько минут была тишина, потом Заур постучал в дверь, часовой открыл окошечко, Заур протянул запястья рук, я одел ему наручники, и часовой открыл дверь. Мы пошли. Зауру было лет к сорока, высокий таджик, с благородным лицом, с таким лицом детям в школе преподавать, а не кишки людям выпускать, но..., он сам хозяин своей судьбы, так распорядился. Мы вышли из КПП и шли вдоль забора, обходили часть. Вдоль забора можно было ещё идти, была твердь, но пару метров в сторону и виднелись озерца болот и трясина. Заур шёл впереди с наручниками, я сзади. Мы вышли на тропку, за частью, и пошли более медленно и осторожно, присматриваясь под ноги.
- Заур, я твоё дело читал.
- Молодец, любопытный. Я тебя вначале лета просил повести сюда, почему не повёл?
- Не твоя очередь была.
- Ты что, взятку ждал, чтоб без очереди?
- Смотри под ноги, ещё наговоримся. Да, а зачем ты нож проворачивал, я так и не понял?
- Чтоб не смогли спасти, нож сунешь и провернёшь, рана не закрываться будет, большая будет дырка, кровь быстро потеряет. Я нож всегда с собой забирал, всех одним ножом пришил. Он–то меня и выдал. А красота–то, какая!
Мы вошли на островок, этот маленький оазис среди болот и торчащих берез без крон, но на этом маленьком кусочке земли было сухо, цветы, грибы, птицы, мышки, всякие насекомые и две берёзы, не высокие, но такие родные и нежные, со светлыми листочками.
- Садись Заур, у нас много времени, поговорим, торопиться обоим некуда.
Заур огляделся вокруг и сел под берёзой. Я достал бутылку водки, которая мне полагалась для успокоения себя, после исполнения приговора. Открыл её, подошёл к Зауру и подал в руки.
- Наручники хоть сними?
- Не положено. После сниму, после.
- Я теперь понял, почему тебя зовут Иван, Чёрным ангелом. Ты – человек. Мы догадывались, что ты тут с нами беседуешь, уведёшь на полянку, а выстрел слышим через часа два – три. Ты поишь нас, так? А потом, когда уснёт, тогда стреляешь, так?
- Так.
- Знал бы, что ты будешь меня расстреливать, не бегал бы зайцем от ментов, сам бы сдался. У тебя глаза добрые Ваня. Угостись тоже?
- Пей маленькими глотками. Нет, я потом, обратно в болото могу упасть под мухой.
- И то, верно, так это всё мне?
- Тебе.
- Положено уставом?
- Нет, у меня свои уставы. Ты брата любил?
- Любят женщин, а брат, это брат... Он проводником на поезде работал Душанбе - Москва, вот мафия его и подрядила товар их наркоманский возить, а товар пропал у него раз, убили эти четверо.
- Значит, он сам виноват?
- Не надо плохо говорить об Нурике, его наверняка заставили...
- Есть у тебя мать?
- Есть, а что толку, она всё забыла. В нашем доме сестра живёт с семьёй и мать там, болезнь такая, своих детей не знает. К лучшему, не переживала ни за Нурика, ни за меня. Представляешь, поест, и холодильник ищет по кухне ходит, говорит, три дня ничего не ела. Странная болезнь, не дай Бог. А у тебя просились отпустить их?
- Да.
- И что ты дел?
- Пей потихоньку, маленькими глоточками, а то тебе бутылки не хватит, нет у меня больше. Отпускал я их. Как с места срывался, так и стрелял. Упадёт в болото, через три шага, зачем такая страшная смерть, захлёбываться? Почему ты просился, жить не хочешь?
- Нет, мне на Гаваи надо.
- Гаваи?
- Была такая книжка у меня, так мне понравилась «Гаваи» и такие картинки там. Острова это, море вокруг, а девочки такие милые, в юбочках из соломы танцуют перед туристами. Мне туда надо, не могу уже здесь. Устал...
- Ты что, буддист?
- Я верю, что душа бессмертная. Когда мне двенадцать было, заболел я желтухой, там лечат и кровь всё проверяют часто, берут, значит из вены. Посадили две медсестры на стул меня, и вену найти не может, одну руку расковыряла, за вторую взялась, а у меня поплыло всё в глазах, и упал. Даже не почувствовал удар об пол: под потолком в углу очутился, тело там, а я сам здесь. После этого несколько раз так получалось: один раз стою на улице ночью, думаю, я, что тут делаю, посреди улицы, лунатик что – ли? Пошёл в постель лечь, а она занята, там моё тело лежит, как тряпка лежит, а я не в теле, рассматривал стоял себя.
Особенно когда устану или заболею, получается. С тобой было так?
- Да, что–то подобное пару раз было. Есть у тебя семья?
- Нет, всё свободу боялся потерять, не нагуляться, потом убийц брата искал. Сошёлся с одной, но она не годится для семьи, пила, четыре ребёнка родила и всех от разных мужиков, и всех в роддоме оставила. А как мне заявила, что беременная, так я подумал: доигрался. Ноги в руки и бежать. За дитя не боюсь, опять оставит, откажется, усыновят или удочерят люди добрые. А у тебя кто есть?
- Нет, я ни хочу это о себе рассказывать, на то я и секретник, хоть что – то в тайне держать.
- Не хочешь, не надо.
Заур глотал маленькими глотками водку из бутылки.
- Вань, помоги мне махорочку скрутить, тут в кармане брюк и бумажка.
Он накренился, и я достал махорку в мешочке и бумагу.
- Добрый ты, может, снимешь наручники?
- Нет, не могу.
- Вань, не уходи с этой должности, будь всегда здесь, знали бы ребята, что ещё и водкой поишь... Да, просил тут один, Сорокин, просил всех: кого следующим поведешь, похлопотать за него, перед тобой, рак у него, вот тут, на груди шишка, растет, но не болит, рак это, не болит рак. Так уж своди следующим?
- А почему в санчасть не попросится?
- Зачем? Его лечить начнут, мучить, зачем мучить, вылечат и всё равно в расход? Не забудь, Сорокин.
- Не забуду, я сам Сорокин. Сделаю, обещаю.
- Так ты значит по – родственному уж угоди человеку.
- У тебя в документах Фархад, а все зовут Заур, почему?
- У туркменов, да и у многих народов так, одно по документам дают, чтоб никто не знал, а другое, как – бы ненастоящее дают для пользования, чтоб не напустили порчу люди злые, напустят на Заура, а я и не Заур, ничего у них не получится сделать мне. Родители Фархад дали, а бабушка Заур.
- Чувствуешь себя виноватым?
- Ты всех спрашиваешь такое?
- Да.
Заур начал пьянеть и глаза становились мутными и сонными.Язык начал заплетаться, и речь становилась медленнее.
- Нет, никогда, я отомстил за брата. А другие чувствуют?
- Отвечают примерно так же, здесь все невиновные, если им верить.
- А ты дела их читай.
- Читаю.
- Вань, я спать хочу, я, как усну, ты убедись, что крепко сплю и бабахни. А потом здесь же топишь?
- Здесь.
- Спокойный ты какой, в кафе сидишь с другом, а не убивать пришёл.
- Работа такая.
- Держись Ваня здесь, ради нас держись, трудно смотреть перед смертью в равнодушные и злые глаза, а у тебя добрые... Ангел ты – Ваня, ангел.
Он закрыл глаза и начал говорить снова.
- Я знал, что следующий я, сниться стал сам себе и всё в детстве. Вижу себя пацаном и всё тут. Я ждал тебя.... Мне на Гаваи надо.... Выпрыгнуть с самого себя и на Гаваи...
Открыл глаза и вдруг возбуждённо начал говорить:
- Вань, а сбежим вместе на Гаваи? Ты меня утопи, и встань у кромки, да и себе пулю в лоб. Я тебя пару минут подожду. Мы вместе улетим туда... Для порядку к Богу явимся, отметимся и туда, а?
- Заур, змея!
- Да ну её, родимся близнецами, братьями будем, играть вместе будем, бизнес откроем свой: в лодке туристов катать будем, а они нам завидовать будут – в таком парадизе живём, а Вань?! Давай?!
- Давай...
- Я конечно старшим буду, на несколько минут тебя, я то первым умру?
- Давай..
- Допиваю, а ты мне не мешай, я спать буду, не могу здесь больше быть, на Гаваи хочу... Сиди тихо Ваня, не мешай, жди... Вместе улетим...
Он закрыл глаза и сидел неподвижно, началось ровное дыхание. Заур спал, а я сидел и ждал, когда уснёт крепко. Я обещал дождаться крепкого сна. Заур валился всё ниже и ниже и уже совсем лежал на спине прислонившись головой к берёзе. Я встал, поставил дуло пистолета в грудь и выстрелил, тело вздрогнуло и обмякло. Заур был мёртв. Я сел рядом и сидел так минут десять. Снял с него наручники и зацепил за портупеею привычным жестом, потом его взял под локти и подтащил к краю островка. Он опускался всё ниже в прозрачную ледяную воду, не он, его тело, а душа наверняка где – то на всё это смотрела и ждала меня: когда встану у кромки и пущу себе пулю в лоб. Размахнулся и выкинул как можно дальше пустую бутылку с под водки и пошёл по тропинке к части. Вдруг с шумом пролетела большая птица надо мной и задела голову крылом. Она повернула ко мне голову на лету, я увидел её коричневый глаз, коричневый, как у Заура и я ей вслед крикнул:
- Заур, я тебя обманул!!!
2004