Неправда, что с годами притупляются воспоминания о событиях военных лет. И эта людская память особенно болезненна на фоне мерзких поступков доморощенных бритоголовых фашистов, марширующих с поднятой рукой в черной форме и оскверняющих и память павших и даже их памятники.
Накануне войны я с родителями и братом жили в пятиэтажном доме коридорной системы в Москве на Ленинградском шоссе. Это здание раньше служило общежитием Менделеевского института, а теперь в нём проживали в основном работники Наркомата химической промышленности и различных предприятий этой отрасли - от докторов наук до простых рабочих.
Первый этаж занимали почта и милиция, а на всех остальных четырёх этажах было по 20 комнат, одна общая кухня и, конечно, одна уборная, разделённая соответственно на две половины - "М" и "Ж".
Даже по моим детским наблюдениям (а в начале войны мне было девять лет) все семьи, проживающие в условиях этой пятиэтажной коммуналки, были очень доброжелательны.
В комнате соседней с нашей проживала семья из шести человек: муж с женой и четыре сына, младшему из которых было лет семнадцать. Имена мужа и жены запали мне в память, так как казались странными - Пица и Хува. Так их все звали в доме, и все уважали эту дружную многодетную, по довоенным временам, семью. Муж, будучи инвалидом с рождения, работал начальником отдела снабжения на механическом заводе им. Кагановича, что на Лесной улице, а Хува вела домашнее хозяйство. Трое сыновей были студентами институтов, а младший только что окончил школу.
Но грянула война...
Дом наполовину опустел, одних призвали в армию, другие эвакуировались. Наступило тревожное время. Проводы в армию, частые бомбёжки и ночная беготня на станцию метро Белорусская, которая была нашим бомбоубежищем, и первые похоронки воспринимались оставшимися жителями дома как общее горе. Все несчастья переживали сообща, независимо от возраста и национальности.
В первые дни войны три старших сына Пицы и Хувы, по призыву комсомола ушли на фронт. Спустя несколько месяцев был призван и младший сын. Хува пошла работать на завод.
Каждый день, возвращаясь с работы, они заглядывали в почтовый ящик, висящий на двери, с надеждой получить от детей эти треугольные спасительные весточки.
Но судьба была к ним несправедливо жестока. В первый год войны, вместо сыновних писем, получили они три похоронки, три похоронки на старших сыновей. Три раза у Хувы разрывалось сердце, три раза её материнская сущность не могла смириться с этой бедой и необратимой утратой. Пица с каждой похоронкой всё больше замыкался в себе, стал угрюмым и неразговорчивым. И хотя им было в то время лет по сорок, они в один год сникли и поседели.
Война, навалившаяся такой трагедией, превратила их в каких-то роботов, уходящих ранним утром на работу и возвращающихся поздним вечером с единственной надеждой - найти в ящике письмо от младшенького. Только ради этого они и жили.
Постепенно начали возвращаться после госпиталей, измученные молодые ребята, в одночастье превратившиеся в инвалидов.
Каждый день Хува молила Бога за маленького, чтобы он сохранил его.
Письма приходили, не частые, короткие, но очень тёплые. На этих весточках они держались и продолжали жить.
Наступил сорок пятый год, и, по победным сводкам Информбюро, война приближалась к своему завершению.
В конце апреля пришла четвёртая похоронка...
Похоронка накануне Победы...
Вот и всё. Для Хувы и Пицы исчезла надежда, исчез смысл жизни. Последняя радость ушла с младшим сыном.
9 мая 1945 года, когда объявили капитуляцию Германии, все женщины вышли в коридор, обнимались, плакали, поздравляли друг друга. Не было только Хувы.
Все встревожились, зная, что она только что была дома.
Мой двадцатилетний брат, инвалид войны, вскрыл топором дверь комнаты...
Всех охватил ужас. Хува висела, и тело ещё покачивалось.
Брат успел приподнять её и освободить из петли. Хува выжила, но жить не хотела. Спустя два года она, двоюродная сестра моей мамы, ушла из жизни. Пица окончательно сник и постепенно спился, немногим пережив жену.
Теперь они лежат на Востряковском кладбище в Москве, недалеко от могилы моих близких.
Мир праху вашему, Хува и Пица...
Прошло много лет с той поры, но до сих пор испытываю душевную боль, вспоминая это.
Рис. Художника В.И.Заднепровского