Сколько раз уже, выполняя беззвучную команду, эта умелая рука опускала истершийся рубильник в конце представления...
Первым всегда уходил верхний свет. Яркие лучи каждый раз меркли по-другому. Иногда, это происходило мгновенно, и темнота жадно проглатывала необъятную сцену, будто понимая, что скоро все равно придется уступить место новым потокам света. Чаще, лучи уходили постепенно, превращаясь, сначала, в густой липкий туман, чтобы затем медленно, но неумолимо раствориться где-то вверху.
Главный Герой или Героиня еще продолжали суетиться и выкрикивать какие-то реплики на блекнущих подмостках, не замечая, что окружающие персонажи уже совсем не так "свежи", как в начале или в середине спектакля и теперь, будто по инерции, лишь доигрывают свои разноплановые роли, не слишком заботясь о качестве игры...
Все бледнее становилась краска на разноцветных декорациях, со знанием дела выстроенных вокруг сцены, и даже великолепный реквизит и костюмы, без которых ни одно представление невозможно, и которыми так дорожили Главные Герои, вдруг, начинали казаться грудой не нужного, отработавшего хлама. Вентиляция тоже медленно сбавляла обороты, и воздух незаметно превращался в затхлый кисель из полустертых воспоминаний Главных Героев.
Только в зале ничего не менялось до последнего мгновения. Немногочисленные Зрители в своих белесых одеждах казались мраморными статуями, застывшими в ожидании скорой развязки. Аплодисментов почти никогда не было - лишь задумчивое созерцание, больше похожее на молчаливую работу жюри, нежели на восторженное внимание впечатлительных ценителей.
Самым последним обычно смолкал Суфлер. На протяжении всего представления он изо всех сил старался напомнить Главному Герою хоть что-то из роли, которую тот старательно учил накануне спектакля. Но Герои, как правило, уже после первого действия, начисто забывали не только роль, но и цель своего появления на сцене, и начинали нести бездарную отсебятину, несмотря на отчаянные попытки вспомогательных персонажей следовать гениальному замыслу бессильного теперь Режиссера. А главное - Герои уже в середине пьесы начинали путать действие на сцене с реальной Жизнью, разворачивающейся за стенами зала. Поэтому, большинство спектаклей заканчивались намного раньше отведенного времени, хотя Зрители, казалось, до конца не теряли уверенности в том, что пьеса все же оправдает их надежды, и Герой окажется на высоте...
И лишь когда становилось ясно, что текст окончательно перевран, а сюжет до неузнаваемости искажен Главным Героем, забывшим идею и тему, и бесцельно меняющим аляповатые маски, раздавалась над залом беззвучная, но властная команда: "Занавес!"
Когда непроницаемая многослойная ткань тяжелым черным покрывалом падала перед сценой, в самое последнее мгновение, Герой, иногда, вспоминал истинный сюжет. Но было поздно - персонажи и реквизит уже рассыпались в пыль для того, чтобы появиться в новом спектакле и с новой целью. И только Зрители знали, получит ли еще когда-нибудь Герой новую роль, чтобы снова учить текст и, возможно, опять забыть его на сцене. Тем более, что каждый из них когда-то тоже отыграл Главную Роль в своем Спектакле...
"Занавес!" И умелая рука вновь опускала истершийся рубильник. Но никогда он не задерживался внизу. В Зале всегда ждали терпеливые Зрители, и рубильник тем же движением мгновенно поднимался вверх. И вспыхивал яркий свет под невидимым потолком, и занимал свое место старательный Суфлер, и появлялись привлекательные персонажи на фоне новых блистательных декораций.
Первым звуком, который доносился со сцены, всегда был пронзительный крик новорожденного - очередной Главный Герой вначале еще так хорошо помнил роль...
В этом крике слышалось все - и холод от прихода в мир, и песня любви, и сладость побед, и боль утрат, и радость жизни на Земле, и страх смерти... - все, что ожидало нового Героя в его спектакле на яркой сцене...
И стремительной волной вечной надежды устремлялся вверх послушный Занавес.