Вместо предисловия
Если люди читают эту книгу, значит они умеют читать.
Для всего остального она абсолютно не годится.
* * *
- Да что ты будешь делать, надо что-то написать!
Петров уставился в пустоту и делал вид, что что-то обдумывает.
- Да, ****ый в рот, да что за нахуй такой! Что за поебень! Что за говносрань! Другие пишут и нихуя, а я как *** в проруби тут баландаюсь и ****ец!
Петров.
Петров считал, что он писатель. Ну, или хотя бы писатель в будущем. Но мало ли кто что там считает. Одни считают, что они супер-пупер-мега-звезды, а в итоге получается Фабрика Звезд. Другие считают. Что они прирожденные политики, а получаются Жириновские. Третьи считают, что они экстремалы, а потом к ним прилетает Шойгу.Петров считал себя писателем. Ну, или хотя бы писателем в будущем. Этакий спермотоксикоз. Хотелось славы, многомиллионных тиражей и баснословных гонораров. А вместо зарплаты, как говорится, давали ***. Но он, втихушку, как енот-полоскун, писал небольшие сопливые рассказики в стол и никому их не показывал. Зато всем гордо говорил: «Да я, нахуй! Да я пишу, бля! Да я, бля нахуй, практически писатель, бля нахуй! Да я еще стану знаменитым! Да меня еще все знать будут потому, что я талант! Поэтому идите все нахуй!» И верили, утвердительно качали головами. А он писал в стол и никому не показывал. Но писал. Но никому не показывал. Потому что в стол. Но считал себя писателем. Потому что писал. В стол. Поэтому никому не показывал. Потому что, блять, в стол, это вам не на всеобщее обозрение.
И тут ему подвернулась удача. Ему на e-mail пришло письмо с предложением участия в одном литературном конкурсе. Ему часто приходили такие e-mail’ы потому, что все-таки себя он считал писателем и часто вращался на разных литературных форумах и сайтах и подписывался на информационные рассылки. И даже посещал книжные магазины. И даже иногда что-то там покупал. Ведь не может писатель быть необразованным и неподкованным, и быть не в курсе всех происходящих в литературных кругах событий. И письма с серверов, на которых располагались литературные сайты и форумы, приходили регулярно. Вот только дело в том, что Петров, в большинстве своем, удалял их со своего жесткого диска, не читая.
А это письмо он прочитал. И подумал: «А чем черт не шутит?! Я же писатель! Хватит прятать свой талант в столе! Пора показать свой потенциал серой безликой массе, пора доказать им, что Дашковой и Поляковой не ограничивается спектр российской беллетристики! Да черт побери, так и есть!» И Петров отправил свой лучший рассказ из тех, что за несколько лет он скормил в ненасытную утробу своего письменного стола на конкурс.
Ждать пришлось недолго. Прошло всего два-три месяца и Петрову, из далекого столичного города (а именно там проводятся все мало-мальски приличные литературные конкурсы), пришла весть о том, что его рассказ выиграл в конкурсе, получил первую премию, будет напечатан в одном из столичных журналов (а какие еще журналы могут издаваться в далеком столичном городе?), и вообще редакция журнала нацелена на дальнейшее плодотворное сотрудничество.
Петрова окрылило. Его окрылило даже больше, чем если бы он выпил упаковку банок энергетического напитка «Red Bull». «Я не один считаю себя писателем, это подтвердило компетентное жюри, среди членов которых наверняка были известные модные писатели. И, может быть, даже среди этих членов находились и Дашкова с Поляковой, черт с ними, я уж и не так сильно их ненавижу!».
После того, как Петров получил первую премию в денежном эквиваленте, и авторский2 экземпляр журнала, и гонорар за публикацию рассказа в этом журнале, Петров понял, что на этом можно зарабатывать деньги. Причем деньги неплохие, если регулярно посылать свои рассказы в издательства различных журналов, где они с успехом и будут регулярно печататься. И даже не вопрос денег был в этом деле приоритетным. В этом деле приоритетным был вопрос славы, которая, рано или поздно, пришла бы к Петрову и, однажды, ранним июньским утром, он бы вышел в семейных трусах на балкон с целью покурить, и застал застал на тротуаре толпу восторженных поклонников его книг (а к тому времени их точно было бы больше, чем две), которая бы неистово стала бы кричать и размахивать плакатами «Петров, мы тебя любим! Петров, мы в тебя верим!», а на ветках деревьев, расположенных напротив дома, сидели бы (или лучше сказать, висели) девушки с биноклями, и падали бы без чувств вниз, завидев в окуляры его легендарную персону. А он бы, приосанившись, небрежно швырнул бы в толпу бычком и отрепетированным, с хрипотцой, голосом, сказал бы: «Ребята, ****овали бы вы отсюда нахуй! Спать мешаете».
* * *
Петров начал писать рано. Еще до того, как пошел первый раз в первый класс. И сейчас, когда он вспоминал об этом, он не мог понять, зачем он это делал. Просто его так перло.
Конечно то, что он корябал в свои дошкольные годы, нельзя было назвать писательством. И ни а какой карьере писателя он в те годы не мечтал. Он не знал, чем конкретно дяди, которые пишут книжки, зарабатывают на жизнь. Он не знал, какие конкретно деньги, дяди, которые пишут книжки, зарабатывают себе на жизнь. Он не имел понятия о славе, популярности, модности. Но он все равно писал. И в то время он писал не в стол. Он показывал свои вирши всем: маме, папе, бабушкам, дедушкам, дядям, тетям и старшим ребятам в санатории, в котором он по малолетке «отдыхал».
Старшие ребята смеялись над всем тем, что Петров им приносил (больше всего они смеялись, когда он им приволок свой новый рассказ, который назывался «Кибернетика разума». После того, как они вдоволь посмеялись над названием, они спросили Петрова: «Вася, а что такое кибернетика?». Петров смущенно задвинул взгляд в пол и ответил: «Я не знаю», после чего никому неизвестно, почему никому из ребят не поставили диагноз «Подавился собственным смехом»), но все равно говорили: «Молодец, пацан! Все правильно делаешь!» и один раз даже пытались ночью принять в его члены Ордена оборотней в туалете, но Петров отказался, хотя и очень желал, потому что ему очень хотелось спать.
Потом наступил временный перерыв, лет пять Петров ничего не писал, потом начал писать тупые, и казавшиеся ему смешными, стихи, потешая родню.
Потом снова перерыв, в течение которого Петров занимался бессмысленной чушью, наподобие писания бредовых дневников, записями в которых могли быть такие: «Среда. Четырнадцатое мая. Встал. Пожрал. Посрал. Делать нечего. Пойду еще пожру».
В возрасте около двадцати лет Петрова опять прорвало. Он снова начал писать рассказы. Но эти новые, так сказать, совершеннолетние рассказы, Петров считал более зрелыми, более глубокомысленными, более одухотворенными и даже идейно наполненными. Поэтому он относился к своим рассказам серьезно.
Но дело в том, что все его рассказы писались под настроение, небрежно и подчастую штампованно. И даже Петров это понимал, хоть и считал каждый росчерк своего пера гениальным. Поэтому речи о том, чтобы посылать эти рассказы на рассмотрение всевидящих редакторов не шло. Надо было писать что-то новое.