Я был зачат по будильнику.
Точнее, по тому мерзкому звуку, который из него исходил. По нему треснули, он замолчал, движения продолжили и я был зачат, и с тех пор не люблю все металлическое.
Исключение составляет большой противолодочный корабль «Минск», который люблю.
Не так давно его продали корейцам для организации плавучего борделя.
А я до сих пор во сне по нему хожу и слышу голос нашего политолога, капитана третьего ранга Непродыхайло Виктора Анисимовича, который любил выйти на верхнюю палубу, когда солнце, штиль и бирюзовые небеса, вздохнуть со значением и сказать: «Ну и погода! Усраться можно». А потом он обращал свои взоры на меня и говорил:
- Усатэнко, молоко матери! Почему не идем на партийное собрание?
- Не член партии, товарищ капитан третьего ранга!
- Ну и что? Ты же комсомолец!
- Уже нет. Выбыл по возрасту.
- Так! Шестнадцать торпед с ядерным боезапасом без партийного влияния. Как же это?! Усатэнко! Ведь если что случится, мы же тебя наказать не сможем! Как же на тебя надавить партийным рычагом?
После чего он спускался в недра корабля, где страдал.
А мы таскали на корабль баб. Потому что уйти на четырнадцать месяцев и не оттрахать половину города-героя Севастополя - это, я вам скажу, непростительное хамство. Но и тут партия была начеку. Открывается дверь каюты, а за ней совершается могучий коитус.
- Чем занимаемся?
- Да вот... и...бемся, товарищ капитан третьего ранга.
- Заканчивайте, товарищи. Заканчивайте и освобождайте помещение.
А мне, тайному организатору всего сего безобразия, он говорил:
- На корабле бабы.
- Да что вы, Виктор Анисимович!
- Да, да, и не уговаривайте меня Я же не слепой. Я все знаю. Я не теоретик партийно-политической работы, я практик. Вот, пожалуйста, - подходит к каюте и стучит в нее нашим условным стуком.
Из-за двери:
- Голос!
И зам очень тонко, чтоб не сразу признали:
- Танк блоху не давит!
Открывается дверь, а за ней две голые задницы - одна прилипла к другой, причем нижняя принадлежит прекрасному полу.
- Вот вам пожалуйста! - говорит наш Анисимович, аккуратно притворяя дверь.
- Какие вам еще нужны доказательства? Разве что постучать еще куда-нибудь? - стучит.
Оттуда:
- Сколько вас?
- Только раз!
- Вы нам знаки подадите?
- Слушайте, ежели хотите.
- Сымитируйте-ка нам старпома.
- Вот вам хер на полвагона.
После чего дверь открывается. За ней та же голожопая картина. И так мы с ним ходим довольно долго.
Это я, как было отмечено выше, доставил на корабль весь этот злопахучий кордебалет, который мгновенно рассосался по каютам. Когда проходим мимо моей двери, она открывается и из за нее высовываются сразу две очаровательные мордашки.
- Сережа, ты еще долго?
- Сейчас, - говорю им и поворачиваюсь к замполиту, - Виктор Анисимович, так я пошел? - после чего в ту же секунду исчезаю за дверью, пока он не очнулся.
Эх, Виктор Анисимович, где вы теперь и кто слушает вашу политинформацию:
- Эхфиопия, можно сказать, с Сомали горшки-то между собой побили? Побили. Ну, а мы, как вы думаете, на чьей стороне? Арифметика проста, товарищи. В Эхфиопии сколько населения? Правильно - тринадцать мильенов. А в Сомали? Только три. Так что ясно должно быть, на чьей мы стороне. Мы всегда на стороне демократического большинства.
Он любил самолично объявить по корабельной трансляции художественный фильм. Зайдет в рубку, покажет дежурному знаком - мол, ну-ка давай, и тот ему включит радиовещание:
-... и будет демонстрироваться фильм «Двадцать шестого не стрелять!»...
А в этот момент дежурный как раз решает проверить оружие, благо что пересменка, передергивает затвор, совершенно позабыв выдернуть магазин. Спуск - выстрел и всеобщее онемение, потом возня и голос:
- Уже застрелили...
Словом, хороший был корабль. Сколько раз он горел... Он горел, а мы его тушили.
А сколько у нас летунов погибло? Только поговорили, он сел в свой самолетосамокат, разгоняется, срывается с палубы и, так и не набрав высоту, падает в море.
Погружающийся самолет еще виден сквозь толщу воды, а мы на полном ходу на него наваливаемся. Так что не люблю я ничего металлического.
Потом вдовам трудно доказать во всяких там инстанциях, что муж погиб, а не пропал без вести, потому как тела-то не нашли.
А нет тела - пенсии нет. Не оформить по нашим законам пенсии без тела, чтоб их зачали по будильнику
Так и будет числиться «без вести»,