КОВАРСТВО
ЛИЛИЯ ЮМАЕВА
Фазыл и Мурод занимались одним ремеслом, и лавки их стояли рядышком, и в мастерскую друг к другу то и дело заглядывали, и в чайхану вместе ходили. Только у Фазыла все было куда как беднее: мастерская совсем крохотная, так что старичков своих ему порой некуда было ставить, дом его в ближнем переулке выделялся тем, что покосился от дряхлости, и сам он был сухонький и неказистый от вечных забот. Мурод же процветал: жил в двухэтажном особняке с большим садом и вымощенным двором, имел машину, торговал с размахом разным товаром, а зачем ремеслом занимался – никто не ведал, люди говорили: «причуда». Однако же, хоть и причуда, а мастерскую он себе отгрохал, как заправский художник. Увидев Мурода,знакомые еще издали начинали кланяться и улыбаться, а меж собой вспоминали: « У него еще прадед владел торговыми рядами в центре города, а отец заведовал самым большим в Самарканде торговым центром». И никогда ничего не говорили о самом Муроде.
Неказистого же Фазыла вся округа называла «усто». Мурода это приводило прямо-таки в ярость, хотя внешне он ничем ее не выдавал. Часами мог сидеть в тесной пристройке Фазыла и наблюдать, как он разминает глину в руках, как потом лепит из нее длинноухого крепкого ишачка, на которого усадит забавного седобородого старика, да так их распишет, что, кажется, ишак вот-вот закричит во всю мочь « ио- ио!», а старик ударит его пятками в бока, и помчатся они в даль далекую, как живые. В своей мастерской Мурод потом сотни раз пытался повторить работу Фазыла, но из-под его пальцев выходила только мертвая натура. Вроде бы и старик как старик, и расписан по всем правилам, а жизни в нем нет, и все тут. Заглянешь же в лавку Фазыла – все его глиняное царство хохочет, подмигивает, ухмыляется на все лады, скачет и прыгает, как живое: дедушки на осликах, девушки, похожие на козочек, задиристые мальчишки и степенные бабушки, всевозможное зверье – дракончики, собачки, овечки, лошадки. Казалось бы, не бог весть какое творчество – всего лишь необожженная глина, даже глазурью не обливается. Но тем труднее в этот вылепленный кусок глины вдохнуть душу, заставить его жить. И Фазыл был одним из немногих самаркандских мастеров, кому это удавалось.
Товар у Фазыла расходился быстро. Люди, пораженные его искусством, нередко готовы были заплатить и больше названной цены. Но Фазыл не любил, как он выражался, драть с покупателя-кормильца, и , наверное, поэтому оставался бедным. Мурод не раз с досадой говорил ему:
- Мало просишь – вот и расхватывают по дешевке.
Фазыл же с простотой душевной отвечал:
- А ты попробуй, как я, продай хоть одну партию по дешевке. Вот и разгрузишь мастерскую !
Самодовольный и тщеславный Мурод прямо-таки вскипал:
- Да у меня берут не меньше, чем у тебя , хоть и цена высокая! Ты тут мне мешаешь со своей дешевкой. А в салоне у меня берут в два раза дороже, чем у тебя , а продают – ого-го! – по какой цене.
Фазыл в ответ разводил руками и отходил в сторону, как бы говоря: « Чего не умею – того не умею, уж не обессудь!»
Изменились времена, другими стали страна, люди, лишь у Фазыла все осталось по-прежнему: сидел в той же лавке и занимался тем же ремеслом. Только теперь стало больше появляться иностранцев. Они внимательно разглядывали его глиняных человечков и разную живность, по-своему хвалили и с охотой брали его товар.
Мурод же далеко пошел. Он стал большим человеком, говорили, дескать, начальник над всеми народными умельцами. Фазыл его теперь не видел, потому что лавку свою он сдал в аренду, и там хозяйничали двое жестянщиков. Иной раз по рядам прокатывался слух, что ожидается выставка народных промыслов, и самых лучших мастеров будто бы даже за границу отправят. Фазыл не очень-то всему этому верил, пока не услышал от резчика по дереву из их же рядов, что его в самом деле посылают в загадочно-туманную для Фазыла страну Францию. Когда он вернулся оттуда, рассказам не было конца, а Фазыла он, между прочим, уверил, что глиняные игрушки из Узбекистана пользуются там огромной популярностью и одного усто из Самарканда даже наградили на выставке золотой медалью.
С тех пор зародилась у Фазыла мечта повидать свет и получить, как сосед-резчик, хотя бы бронзовую медаль. Теперь тот нарасхват: везде приглашают, всем он нужен. Но в жизни Фазыла по-прежнему ничего не происходило. А дело продвигалось все труднее.Умерла его любимая жена Матлюба -–незаменимая поддержка и опора в самые трудные моменты. Выросшие дети обзавелись своими семьями, и в бедном их, но таком уютном доме остались они вдвоем с младшим сыном Алишером. Учился он тоже по части прикладного искусства, но это было что-то совсем непонятное и чуждое Фазылу. Какие-то странные предметы из глины, разрисованные блеклыми красками, про которые Алишер с гордостью говорил отцу: « современное искусство». Сын мечтал как-то соединить свои поделки с отцовскими фигурками и называл это словом «синтез». Они ладили друг с другом несмотря на то, что отец совсем не понимал сына и в душе надеялся, что когда-нибудь и он начнет лепить глиняных человечков и животных.
Однажды в рядах кустарей поднялся страшный переполох. Приехало большое начальство и стало ходить по лавкам в окружении несметной толпы мастеровых и других людей. Когда они подошли к лавке Фазыла, многие вокруг закричали : « Это усто! Лучше его игрушек на всем базаре нет!»
Среди начальников Фазыл увидел и Мурода. Тот даже подошел и потряс руку бывшего соседа.
- Как живешь? Дети, семья?
- Слава Аллаху, живы – здоровы, только вот Матлюбы моей нет.
Мурод сочувственно покачал головой, но тут Фазыла окликнули: начальству понравились его игрушки, и оно стало расспрашивать,
что да как. Оказалось, отбирают изделия мастеров на выставку.
Фазыл повернулся к Муроду:
- Сколько лет сижу здесь – ни разу на выставку не брали!
Мурод, самодовольно напыжившись, важно ответил:
- А сейчас возьмем! За границу поедешь.
И, понизив голос, добавил:
-Помогу! Отбери свои лучшие работы, да побольше – от количества тоже зависит…
Фазыл до того обрадовался, что ног под собой не чуял. И в самом деле, вскоре пришло ему персональное приглашение. С ним Фазыл сначала бегал по всем рядам, а потом с головой погрузился в суматоху, отбирая и совершенствуя лучшие свои поделки. Алишер тоже весь светился радостью, помогая отцу.
- Может, и дом теперь отремонтируем, и тебе привезу оттуда,- Фазыл кивнул головой в сторону, - всякие обновки…
- Да ладно, отец, - смеялся Алишер, худощавый в отца, с тонким, красивым, как у матери, лицом, - ничего мне не надо, лишь бы у тебя все было хорошо !
Вдвоем они отобрали и завернули в мягкую ветошь каждую фигурку, бережно сложили в ящик и привезли в большой красивый зал, весь заставленный разнообразной тарой. Был там и Мурод. Подошедшего к нему Фазыла он заверил, что тому больше незачем сюда приезжать, он лично за всем проследит, пусть придет прямо в день открытия выставки.
Пролетел месяц, и вот пришло долгожданное приглашение. Фазыл весь сиял от счастья и летал, как на крыльях. Пожалел, что сын не может идти вместе с ним – экзамен ведь не отложишь – и, празднично приодевшись, отправился на выставку один. И вот так – с поющей душой и счастливыми помолодевшими глазами – он вошел в сияющий многолюдный зал. Пробираясь сквозь толпу, он наконец увидел Мурода в окружении каких-то важных лиц. Постеснявшись подойти к нему, он некоторое время топтался на месте и рассеянно разглядывал выставленные экспонаты, среди которых его фигурок явно не было. Тут подошел Мурод и, взяв Фазыла под локоть, повел его в левый угол зала. Фамилии мастеров крупными буквами были выведены на белых плакатиках, висевших над столами с многочисленными поделками , и наконец он увидел свою. Он весь заволновался и , оглянувшись на Мурода, растроганно сказал:
- Спасибо тебе, брат…
Тот самодовольно улыбнулся:
- Сейчас ты , Фазылджан, еще не так порадуешься…
Фазыл перевел глаза с плакатика на свои фигурки и… не узнал их.
- Это не мое, не мое, - тихо прошептал он.
Со стола вместо пестрой многоликой толпы, где и старики, и молодки , и мальчишки - каждый на особицу, со своим прищуром, ухмылкой или, наоборот, широкой улыбкой, со своей неповторимой повадкой, чуть взгрустнувшие или бесшабашные , степенные или удалые, важные или простодушные – словом, разные и в то же время узнаваемые, вместо этой толпы
На него смотрели безликие глиняные человечки с пустыми глазами, «мертвая натура», как он говорил, ярко и пошло раскрашенные и оттого еще более безобразные.
- Это не мое! – хриплым голосом громко произнес Фазыл.
- Твое, твое! – раздался за спиной дружески ободряющий голос Мурода.- Не стану скрывать, - вкрадчиво продолжил он, - исходя из своего опыта и знаний, а я, как ты знаешь, много поездил по миру, так вот, решил помочь тебе, кое-что поправить, как я это вижу и понимаю: где-то слишком вздернутый ус опустил, кому-то глаза подрисовал, девушкам краски добавил – в общем, штрихи, мелочи…
- Да в мелочах –то все и дело! – воскликнул вмиг постаревший и осунувшийся Фазыл. – Ну, кто тебя просил это делать? Ведь они мои, а не твои! Неужели не видишь – своими руками ты лишил их жизни! А меня, меня… - стал заикаться Фазыл, а потом гневно выкрикнул: - Я не позволю тебе позорить мое имя! – И одним жестом сорвал плакатик со своей фамилией.
Не разбирая дороги, он понесся к выходу. Не помня себя, влез в какой-то автобус, кое-как добрался до родного переулка. Вбежал в дом и без остановки начал бегать по комнате. Все его худое тело дрожало, хотелось от слабости прилечь, но он не мог от возбуждения ни лечь, ни сесть. Так и пробегал до прихода сына.
Войдя в комнату, Алишер остановился и спросил встревоженным голосом:
- Отец, что с вами? На вас лица нет!
Фазыл подбежал к сыну и припал к его плечу.
- Он отнял у меня лицо, понимаешь, сынок? – рыдал Фазыл на груди сына. – Мое лицо некрасивое, старое и морщинистое, но это мое лицо, - сказал он с нажимом, - мое – единственное, ни на кого не похожее! Теперь у меня нет лица, понимаешь, сынок?
Бережно отодвинув отца и отступив на шаг, Алишер растерянно произнес:
- Нет, ничего не понимаю…
Выслушав сбивчивый рассказ Фазыла, Алишер заметался по комнате, как раненый зверь. Сжимая кулаки, он с искаженным лицом бросился к отцу:
- Я прикончу этого подлеца! Я разгромлю его дурацкую выставку!
Фазыл, воздев руки к потолку, упал на колени перед сыном:
- Не делай этого, сын! Это большой грех! Там много очень хороших мастеров, и они ни в чем не виноваты…Прошу тебя, сын!
И повалился на пол. Перепуганный Алишер метнулся к шкафчику, разыскивая лекарство.
Он укутал дрожащее тело отца в большой ватный чапан и сел рядом с ним, успокаивающе растирая его грудь. Но Фазыл продолжал спрашивать:
- Как ты думаешь, сын, зачем он это сделал? Ведь это хуже, чем вырвать у человека сердце.
- Он бездарный завистник и потому изувер. Зависть к вам его всю жизнь гложет.
- Что ты такое говоришь? Он живет, как хан. У него все есть, и мир объездил. Это я ему должен завидовать.
- Все есть, а таланта нет. Ум и талант от Аллаха, а не от поездок за границу.
- Но он и выставки свои делает…
- Вы, отец, наивный, как ребенок.
Алишер склонился над отцом, словно хотел согреть его своим теплом.
- Ничего! Вы еще много что сделаете.
- Стар я. Видишь, как руки дрожат? – ответил Фазыл, выпростав руки из чапана.
- Знаете, отец, - тихо и задумчиво произнес Алишер, и его чеканное лицо засветилось, - я проучился два года и теперь понимаю – вы у меня лучше всякой академии. У вас буду учиться.
- Что ты! Не бросай институт , сынок! – испугался Фазыл.
- Не брошу! Выучусь в двух академиях, а там и дом отремонтируем, и большую мастерскую откроем. Главное – чтобы вы жили…
И в глазах Фазыла загорелся робкий огонек новой надежды.