Тимофей Фрязинский
«ВЕНЕРА ТУБЕРКУЛЕЗА»
повесть
«Деньгами можно купить только людей,
случая не купишь»
Оноре де Бальзак
1. Иерархия женщин
Женщина на пути мужчины – это хрупкий нераспустившийся одинокий цветок, растущий вдоль дороги, его можно сорвать сразу, с корнем, лишив будущего, обокрав себя на счастье наслаждаться его благоуханием, а можно проявить заботу и внимание о нем, и тогда женщина будет медленно и восхитительно раскрываться неповторимой, неожиданной красотой, пока не зацветет для своего ухажера так, что ее невозможно будет не полюбить искренней и жертвенной любовью. Три журналистки, отпахавшие в офисе не далеко от станции метро «Марксистская», всего несколько месяцев, срулили из нашей газеты одновременно. Маша и Валерия были не в меру молчаливы и замкнуты, зато азартно набивали что-то на клавиатуре, а на экранах их компиков я чаще всего видел рамку Ай-Се-Кью. Эмоции информационных сводок. С Валерией нас однажды заслали на театральный фестиваль в Мытищи, где на фуршете она усосала полторы бутылки вина, а я украл бутылку водки, никакой статьи, в итоге, написано не было. Маша, как всплыло позже, была клерикальной лесбиянкой и успешно состояла в нескольких оргиастических кружках. Ларису уволили за несостоятельность. Их места долго не пустовали, и теперь у нас новый рабочий коллектив. В один прекрасный день в редакции начали работать три девочки из провинции. Все потоки идут в Москву, жажда больших денег гонит сюда самых целеустремленных, активные сливки общества, превращая ее в броуновское движение биржевых торгов, мечтают осесть в медовой столице навсегда.
Саяна, из Кызыла, тувинка, 19 лет, чукотская внешность, черные, смоляные волосы, некрасивые очки, в меру модная одежда, обычно, джинсы, поверх них целую неделю одевалась клетчатая шотландская юбочка до колен, книжка модного писателя в сумочке. Время адаптация в коллективе показательно. В первый же день она заявила себя рассказами о парне-копирайтере и ресторанах:
- Не понимаю людей, которые не едят в ресторанах. Ненавижу, когда меня разыгрывают по телефону. Мой любимый мультик – Симпсоны.
Света, из Казани, личико мышонка, знание французского языка, опять же, джинсы, кофточка, белые ботинки:
- Мы сняли через знакомых квартиру, дешево, а ее хозяева оказались какими-
то религиозными сектантами, приходится несколько раз в неделю принимать их в гости, слушать пропаганду и читать листовки.
Скромная овечка, недавно я наткнулся на нее в углу коридора, где Света доедала булочку. Последние несколько дней кушать в столовую мы ходили с ней вдвоем, разговаривать мне было лень, не проронили ни слова, хотя до этого обеды проходили достаточно шумно и весело. Сегодня я решаю опять проявить к ней внимание и неожиданно сталкиваюсь со стеной.
- Отстань от меня, - звучит с обидой, и мое шутливое настроение не
поддерживается.
Катя, из Одессы, не появляется на работе уже четвертый день, знать о себе не дает, предполагаю, что больше не увижу ее неповторимые глаза никогда. Обаятельная, открытая, нагловатая.
- В Одессе живут самые страстные девушки на свете, - и это личико,
которое невозможно забыть, увидев лишь раз, пристально смотрит на меня.
- Не уверен, - вру, конечно, свои карты в этой бесконечной игре полов
надо держать закрытыми.
Катя удивлена, но ей тоже нравятся извилистые пути. Проходит пол часа. Я возвращаюсь назад:
- Слушай, Катя, у меня к тебе будет одна просьба.
- О чем, - она отрывается от экрана и ждет.
- Могла бы ты своим страстным язычком, - от экранов отрываются все
остальные сотрудники газеты, Катя несколько настораживается, пошлость часто ставит людей в неудобное положение, - смазать клей на вот этих десяти конвертах, - я достаю из-за спины пачку писем.
На ее лице появляется добрая улыбка. Это как раз та реакция, которой я хотел добиться. Девочка прекрасно понимает меня.
- А ты сам не можешь?
- Я хочу, чтобы это было со страстью.
- Моя страсть не для таких дел предназначена.
- А для каких?
- Статьи писать.
С первого же дня большую часть рабочего времени она учит английский язык. Мне нравится ее взгляд на вещи, с ней можно больше, чем с многими другими чувствовать себя самим собой, для таких, как Катя приятно раскрываться, обнажать свой внутренний мир. Ни со Светой, ни с Саяной делиться самым дорогим, что у меня есть, своими переживаниями, мне не хочется. Поэтому Кати не хватает. В этих четырех стенах, как и в тысячи подобных, искренность сопереживания – это богатство, которое делает его владельца бедным, ибо, сопереживая, ты отдаешь часть себя, но это жертвование оборачивается тебе только новым богатством, ибо тот, кому ты переживаешь, отдает свою часть тебе. Единственная реальность Земли – это откровенность, все остальное – лживо, мнимо, дешево, продажно, безрадостно, бесплодно, тупо. Одевается Катя несуразно, безразмерные рубашки, старомодные блузки, бусы, но на все это в женщине не обращаешь никакого внимания, когда у нее есть что-то в сердце.
- Мне кажется, у мужчин основной комплекс, - мы обедаем, и Катя продолжает затронутую за столом тему, - это боязнь взять на себя ответственность за женщину.
- А, я думаю, - Саяна говорит с интонациями знания дела, - у них два
комплекса – бедность и импотенция.
Провокаторша. Изысканный женский метод воздействия. Манипулятивность исключает доверие. Единственный мужчина за столом, испытываю неловкость. С Саяной я уже успел сходить в Музей кино, она увиделась мне ужасной эгоисткой, нехотя приобнял ее на сеансе, не возбуждает. Мир Саяны предстал мне омерзительным. Интеллектуальных разговоров оказалось мало, для чувств необходимо хоть чуточку открыть свою душу и быть абсолютно естественным - микс настоящей любви. Его звуки – это вздохи и постанывания первого поцелуя. Поцелуй вершит собой взаимопроникновение душ мужчины и женщины, его время приходит тогда, когда искренность, желание и радость друг другом требуют доказательств более правдивых, нежели слова. Целуя, человек не только вторгается, но и пускает в себя. Боязнь довериться другому закономерна, ибо, открываясь, мы становимся уязвимыми, но именно так можно все таки найти и ощутить выход из своего черного одиночества. Только губами и языком чувства выражаются полно, и чем дольше был путь к сердцу другого, тем глубже поцелуй проникает в душу, туда, где мы бережно храним все самое дорогое и значимое. Не сразу понимаешь эту истину. Лезешь на все, что доступно, а то, что доступно, то доступно всем. Ей – 16, мне 22. Имя не имеет значения. В кустах на озере после двух часов знакомства, две встречи по часу:
- А ты еще девственница?
- Да.
- А подружки?
- Многие уже нет
- А оральный секс пробовала?
- Нет.
- Знаешь, многие девушки с этого начинают. Я тебе говорю. Попробуй
тоже.
Скованно, она пробует. Нераспустившиеся и сорванные цветы. С кем ее только потом не видели. Прокат. Привыкнув к нему, очень сложно настроится на заботу и ухаживание. Чем тернистее дорога двоих друг к другу, тем неожиданнее бывают повороты на ней, и за одним из них мужчина и женщина одновременно выходят на поляну, где под звездами их ждет ночь долгожданной для обоих любви. Счастье только тогда счастье, когда оно приходит вслед за страданиями. Драгоценными поворотами, переживаниями, мучениями и открытиями насыщены те взаимоотношения, где судьба даровала двоим чудо длительных перипетий, неоправданных ожиданий и сменяющих их непредсказуемых успехов. Для перипетий необходимо время, то самое время, которое неумолимо каждым днем делает нас старее, которое подгоняет, которое, и лечит, и калечит. Когда годы идут, а близкого по духу человека все не встречаешь, то не столько теряешь время, сколько накапливаешь свою любовь, и когда наконец-то эта божественная встреча произойдет, то это не сможет не воплотиться в счастье, с каждым одиноким годом все большее и большее. Потенциальная бомба Амура. Счастье всегда нечаянно. Зато от Саяны прет ожиданием. Аномалия. Очень не по себе. Рядом с ней я чувствую себя объектом ее проектов. Когда от меня сразу чего-то ждут, так не хочется соответствовать чьим-то расчетам, играть ту роль, которую мне кто-то отвел в своих планах, решил за меня мое будущее. Отношение мужчины и женщины – это высший творческий процесс, в котором надо считаться с тем, что есть, но никак не надеяться на то, что должно произойти. Никаких прогнозов. Я, конечно, не иду у нее на поводу, ожидания не оправдываю, ее это злит, Саяне хочется повышенного внимания, но я не могу выполнять ее скрытые, ухищренные команды.
- Блин, - объявляет она на весь офис, - так давно не была на каком-нибудь
концерте классической музыки, а сегодня после работы просто куча свободного времени.
Какой примитивизм. Плоды разговора двухдневной давности:
- А тебе какая музыка нравится?
- Классическая, - говорю первое, что приходит в голову.
Мужчине хочется видеть рядом женщину, внимание к которой рождается естественно, инстинктивно. Роковое влечение. Инстинкт любви невозможно подавить, котировка сигнализируется преградами. Когда мужчине хочется что-либо сделать для такой женщины, поухаживать за ней, проявить заботу, а она не позволяет ему этого, то беспомощность временами тяжелее самой жизни. Каждый пойманный взгляд, каждый ее вздох теперь имеют огромную значимость, ни в коей мере не сравнимую с полученными от кого-то оральными ласками на берегу озера. Просто сказанное слово некоторых женщины бывает гораздо приятнее, нежели раздвинутые ноги женщин других.
2. Зеркальный лабиринт
Жизненная позиция Светы по отношению ко мне приобретает некую костность, разговоры с ней потеряли смысл, в ответ на все она тупо толдычит одну и ту же фразу.
- Отстань от меня!
Анахоретка. Наверное, это потому что я долго разговаривал с ней о театре, а в итоге позвал Саяну в кино. Тяжело одному мужчине в женском коллективе. Я был их беговой дорожкой, но балансировали они не только на моих мозгах. Идем по улице в столовую, Света спотыкается, ее начинает крутить, и, спустя секунду, она растягивается на асфальте. Поймать не успел, мудак. Уж тогда бы она не выкрутилась из моих жарких объятий. Если приспичело бы. Лицо юной журналистки наливается румянцем досады и боли. Ей плохо, но сей факт не вызывает у меня никакого сопереживания. Без чувств. Как это не страшно осознавать, но мне оказалось абсолютно безразлично падение другого человека, а где-то в глубине души я даже смог позлорадствовать этому. Базисный аспект личности. Сочувствие не далекий для меня звук, но куда легче оно рождается в моей душе по отношению к людям незнакомым и далеким. Вчера, на эскалаторе метрополитена пронзительно визжал щенок, и мне стало его действительно жалко. Сбегая вниз, он хромал на одну лапку. Свету жалко не стало, но оставить ее без внимания было бы бестактно. Когда сердце атрофировалось, приходится использовать имитацию. Она сидит на земле, подхожу, пытаюсь успокоить, приободрить.
- Отстань от меня!
Ну, я и урод, если даже моя помощь ей не приятна. И с этим приходится жить. Я такой, какой есть, и сделала меня таким та среда, в которую я прихожу, закрывая за собой дверь газетного офиса, уже несколько лет. Когда вокруг ложь, наглость, лицемерие, злоба, сарказм, презрение, цинизм, двуличие и еще целая масса качеств этого же милого спектра, когда со всех сторон предполагаешь кидалово, когда надо отвечать подъебкой на подъебку, ударом на удар, хамством на хамство, а иначе перестанешь котироваться, когда бескорыстие – это слабость, очень сложно быть добрым, нежным и ласковым. Но хочется очень. Я пытался линчевать свое бесчувствие при любой возможности, лишь бы расшевелить вымершее ассорти эмоций. Дорога домой проходила в безжалостном диалоге с самим собой. Народ, торопившийся с работы, густо насытил улицу, мимо двух подвыпивших типов с физиономиями непривередливых завсегдатаев кабаков, люди пробегали, не останавливаясь.
- Братишка, пятью рублями не выручишь. Мы в автоматы играем. Там уже 2,5 тысячи набежало. Пятерки не хватает.
- Да, конечно, - роюсь в кармане, мелочи нет, выуживаю, в надежде на
десятку, бумагу, но там только несколько сотен.
- Дай сотню, мы вернем сейчас.
Не уверен, что поверил этой парочке, но решил не отказать. Эксперимент.
- Верю, возьми, - протягиваю незнакомому мне человеку, попросившему о помощи, купюру, - я буду ждать здесь.
- Спасибо, братишка, мы сейчас разменяем и вернем.
Двое уходят в магазин. Я остаюсь. Минута. Никого нет. Три. Аналогично. Пять. Очень хочется увидеть в них настоящих людей и порадоваться этому. Простые парни, лет по тридцать, на нашем Районе одного из них я с детства знал в лицо, иногда он вечерами появлялся на веранде в детском садике, это было лет 15 назад. Первые уличные компании. Мы были младшие, они были старшие, веранды у нас были разные, но садик один. Иногда они поили нас водкой, а потом в шутку издевались. И поэтому у меня не было оснований не верить этим людям. Семь минут. Десять минут, и случается чудо. Выходит куртка-пилот, я пытаюсь его озадачить:
- Че так долго?
- Дай еще сотку…
Добро в миг превращается в слабость, а сила – в зло. Ах, как я бы хотел стать ангелом, чтобы в голове перестал крутиться вредоносный механизм, рождающий подозрения, обманы, мерзкие шуточки, пошлые потребности, алчность и всю ту безжалостную грязь, которую иногда очень хочется забыть. Мы – изгои. Вне зависимости от машин, престижных работ, повышающихся заработных плат, веселых вечеринок. Я, Египет, Мельница, Хазар, Карабин, Нарезка, Черепаха, еще несколько десятков знакомых замкнутого круга, вращающегося как кольцо, вокруг планеты Сатурн, населенной торговцами самым разнообразным кайфом, ни у кого из нас нет постоянной женщины. Мужчина без спутницы жизни – это мужчина без любви. Поэтому в ход идут суррогаты всех мастей, хоть какое-то счастье. Особое мое удовольствие – это насмешка. Ироническая, завуалированная, а от того яростно мерзкая, но это уже у меня в крови, и я смеюсь над людьми непроизвольно. Само собою. Это как психическое расстройство. Неделю назад, на новогодней вечеринке, мы подлили Игрушке в апельсиновый сок жидкого ЛСД, ее таращило двое суток, полная бессонница и частичная потеря памяти, а я наврал ей на разборе полетов такого, что сам в очередной раз обалдел от своей нездоровой фантазии.
- Прикинь, ты отключилась на стуле возле тубзика и постоянно сползала
на пол. Тебя все подряд поднимали и тормошили. Ты помнишь хачика? Аслана? В солнцезащитных очках, чей-то приятель, он тебя в толчок водил, проблеваться. Несколько раз.
Игрушка вряд ли была обрадована всплывшими обстоятельствами, ее лицо выразило крайнюю степень задумчивости, которую она усиленно попыталась скрыть за натянутой улыбкой.
- Да, ты не переживай, все нормально. Никто на это особого внимания не
обращал. С наступившем тебя. Счастья.
Теперь она в курсе событий и фактов. Так или иначе, информация – это оружие, а знание – сила. Услышанное слово – это та кнопочка, которая включает мозги абсолютно вне зависимости от вашего желания. Посеянное семя всегда дает свои плоды. Комплексы, загоны, напряжение, нервяк, неприятный осадок - в 18-ти летней худощавой девчушке, получившей свою кличку за то, что целое лето она со своей подругой торговала на рынке меховыми игрушками, я родил именно что-то из этого списка, потому что даже самый бессовестный пофигист вряд ли спокойно отнесется к потерянному контролю над собой, а уж то, что им несколько часов управляла чужая воля некоего хача Аслана в солнцезащитных очках, совершенно вне равнодушия. Наркопритон на хате у Игрушки был бомондным. Здесь все были из благополучных семей, студенты, инженеры, дизайнеры, менеджеры, юристы, начитанные, эрудированные, воспитанные. Тут можно было позволить себе выплеснуть на окружающих, которым это нравилось, самые глубинные свои переживания, чаще всего это была безнадежная чернуха, бактерии которой сидели в душах молодых людей уже годами. Бальзам.
- Кушай, - Игрушка подсовывает Нарезке, присевшему за кухонный стол,
пепельницу с бычками.
- Спасибо, сударыня, я воздержусь, - отшучивается он.
- Вы у нас в гостях, - она настойчиво водит ему тарелкой прямо перед
лицом, - значит ешьте. Вкусные, питательные никотиновые хлопья. Без витамина Е. Сделано не в России.
- Насыпьте с собой, пожалуйста.
- Спасибо за покупку. Дальше.
Все ржут, Игрушка успокаивается. Дальше слов здесь доходит редко. В комнате обсуждаются политические темы.
- Приезжаем мы на точку, - стебался завсегдатай штата Гоа и скупщик
оценок строительного института Египет, - просим мамочку, чтобы показала нам депутатов, их вывели, штук пять в ряд выстраиваются, все в пиджаках, с портфелями, все как и должно быть. Мы осветили их фарами, рожи как из телика. Подозвали одного, он корочку в доказательство показал, все честно. Взяли его. Выпили, побазарили немного, он, мол, испытывает удовольствие от того, что его покупают, как депутата. Специально афишнуть этим ему по кайфу. Там целый бизнес на этом поставлен. Мелькать на ТВ – не для него.
Ха-ха-аха
- Ну и как он, как женщина?
Ха-ха-ха
- Скользкий типчик.
Ха-ха-ха
- Не более скользок, чем ты сам.
Бурная озабоченная фантазия куражила здесь всех. По одной дороге идут те, кто хочет идти по этой дорожке. Любители продажной любви из иномарок мало чем отличаются от проституток. Бог их видел вместе. Нас объединяли самые темные стороны человеческой природы. Я не заметил того момента, когда стал спокойно, как должное, воспринимать острые истории, извлеченные из воспаленных мозгов менеджеров по продажам и заместителей директоров полиграфических фирм. Днем Андрей Михайлович подписывал договора с серьезными людьми, важничал, а вечером давился от смеха под чье-нибудь щекотливое воспоминание о том, как у проститутки кишка из заднего прохода выпала.
- Надо было ее отрезать.
Ржут все. Аморальные поступки – смешны. И не более того. Падение человека, вызывающее ехидную улыбку, это, в первую очередь, падение того, на чьих она устах, ибо, смеяться над болезнью другого – это уже гадство. Каждый из нас хотел выглядеть более монструозно. Мы сами не успели опомниться, как превратились в героев программы «Окна». «В Тульской области, - говорил в утреннем шоу ведущий радио «Максимум», - майор сожительствовал с солдатами. Повторяю по-русски. Майор части своим членом ковырялся в анальных отверстиях призывников». На всю страну в прямом эфире. Так в наших сердцах исчезла мораль, вместе с которой из нашей жизни ушло все чистое и светлое. Нравственность предполагает веру в добрые начала людских поступков, безнравственность – есть вера в начала негативные. Все это очень серьезно. Вера – фундамент жизни. Если он установлен на мусорке, то вокруг всегда будет вонять. Если он расположен на зеленой лужайке, то здесь всегда будет благоухать. И мусорка, и лужайка есть в каждом из нас. И в мозгах каждого есть выбор того, где будет построена его жизнь. Недавно мы внесли вклад в строительство своей жизни в московском клубе «Студио». Улица Тверская. Переулок. Дорогие иномарки у входа. Ночь. Район оставлен до завтра, сегодня развлекаемся в центре.
- Позовите, пожалуйста, администратора.
Мы никогда не разговаривали с охранниками и просили сразу вызвать более высокого служащего. Выходит суетной мужичок в пиджаке.
- Здравствуйте, - я стараюсь брать его доверие нарочито вежливым тоном,
типа, приучен с детства, и уверенностью в своей высокой миссии.
- Здравствуйте, - немного настороженно.
Мельница резко достает ручку и блокнот и начинает что-то быстро записывать. Человек с ручкой может быть кем угодно.
- Мы видимо не с вами разговаривали на неделе по телефонной связи. Ваш
человек, - с долей непонимания, - почему-то не представился. Но уведомил нас, что препятствий на нашем пути не будет. Мы из, - важно брякаю первое, что приходит в голову, с чувством аристократизма, мол, он не может не знать такую организацию, - Союза писателей «Андеграунд», - ну я и выдал, - сейчас пишем литературно-социальное эссе на предмет ночной жизни столицы.
- Проект патронируется Правительством Московы, - вбивает
Мельница.
Уместный акцент. Мельница с трудом окончил 11 классов, а из Ярославского военно-финансового училища его выгнали после первого курса за героин, но врать он умел отлично. Каждую ночь в поисках наркотического порошка курсанты под его предводительством сбегали из казарм в город. Балаган и блаженство. Их вычислили. Генерал-майор Черной настойчиво предлагал Мельнице стучать на товарищей.
- В твоих анализах, - говорил он, сотрясая перед носом паренька
медицинскими бумажками, - найдены следы героина.
- Это все ваша фикция.
- Какая-такая еще фикция? Вот тебе Уголовный Кодекс, ты можешь
посмотреть, что тебе грозит.
- Я ничего из того, что вы говорите, не делал. Это обман или ошибка.
Военный был неприклонен к увещеваниям молодого человека.
- Но я могу сделать так, что твои анализы окажутся чистыми, а ты
продолжишь учебу. Для того, чтобы исправить ту ситуацию, в которую ты завел других курсантов, тебе придется на первых порах нам помочь.
Спустя несколько дней после беспардонных инициатив генерала Мельница покинул Ярославль. Сейчас в московском переулке фикцией управлял уже он сам.
- Клуб «Студио», - похвала обязательна, - как одно из элитнейших, уважаемых и почитаемых публикой мест, - не перебрать бы, - необходимо обязательно затронуть в нашем эссе. Вежливый персонал, вкусная пища, качественная программа развлечений. Вы понимаете?
- Да, - настороженность администратора ушла, - конечно, понимаю.
- Чтобы нам писать не на пустом месте, хотя я вроде у вас уже как-то был,
мы проведем здесь пару часов, никакого навязчивого поведения, инкогнито. На 3 утра у нас назначен проход в клуб «Бункер», мы вас долго не побеспокоим.
- Конечно, конечно. Раздевайтесь, проходите, располагайтесь.
Администратор кидается лично снимать с нас верхнюю одежду. При таком раскладе могут и бесплатно стол накрыть. Вежливо откажемся. Наши пальто перекачевывают на вешалку, перед начальником предстают два разодетых в шмотье из сэконд-хенда персонажа. На мне был трикотажный спортивный костюм а-ля Олимпиада-80. В таких обычно алкаши ходят.
- Ой, - он пытается извиняться, - у нас вход строго в костюмах. Для всех.
Простите, но вы сегодня не соответствуете.
- Да, есть немного. Специально в молодежное оделись. Уже в клубе
«Свалка» на концерте альтернативной музыки отработали.
- Понимаю. Но, к сожалению, мы не можем вас пустить. Приходите в
вечернем, и проблем не будет никаких.
В мыслях я уже пил халявное вино. Приходится распрощаться и стучать в новые двери. В наиболее высокосветские места вход для нас этой ночью закрыт. Радует доверчивость, с какой нас встречают в клубах столицы. Люди верят в чистосердечность первых встречных, это приятно, через пол часа мы спокойно пили пиво в клубе «Республика Бифитр», но сами могли верить в чистосердечность людей уже с трудом.
3. Радио успеха
- «Пик-Ник» – это отрава, - невозмутимо убеждала свое дитя молодая мама, вдвоем они отходили от коммерческой палатки, выложенной шоколадками, бутылками, хрустящей картошкой, жевательными и другими резинками в пеструю стену.
Мерчендайзеры потрудились на славу. Торговые законы. Кетчуп, чтобы его усиленно раскупали, должен стоять на уровне глаз, иначе о его существовании можно вообще забыть. Самая горячая точка – стелаж возле кассы. Спиртное купят даже из-под полы. Внедрение нового товара – это вытеснение с прилавков представителей старой гвардии. А, ну-ка, подвинтесь. Если вафли «Пик-Ник» исчезнут из нашего поля зрения, то общество вряд ли окунется в народный ропот. Где сейчас музыкальная группа «Шао-Бао» со своим мега-хитом? Купила мама коника, а коник без ноги. Наверное, проект был нужен не слушателям, а продюсерам-коммерсантам. Все потоки идут из Москвы, жажда больших денег гонит оттуда целенаправленную пропаганду, пассивные слои общества превращаются в броуновское движение биржевых торгов, так поддерживается мечта. Продажа «Сникерсов» в России терпит полный крах, эту дрянь никто не ест, поэтому количество рекламы американской сладости только увеличивается. Чебуреки, представленные в этой же ценовой категории, возле станции метро расходятся более интенсивно и без трансляций на ТВ. Торговая марка, требующая массовой агитации, без оной падет в небытие. Вся современная цивилизация – это всего лишь муха, раздутая в слона. Мнимое царство. Воздушный замок. На территории, населенной русскими, посредством постоянно поддерживаемой пропагандой иллюзии правят бал приходящие ценности, неизменно оставаясь при этом инородной человеку фантасмагорией, ослабление которой приносит облегчение. Лужайка в деревне и картошка из костра или иномарки Москвы в час пик и беспокойные телефонные звонки. Государство Российское в начале 21 века вряд ли отличалось от своих предыдущих воплощений, переболевшее по молодости жаждой личных наслаждений общество продолжало стоять на искренних, открытых, честных, трудолюбивых и доброжелательных настроениях, однако, именно молодость, благодаря желанию показать себя, стала вывеской падения нравов. Ломкий голос пубертатности озвучивает Землю и ведет за собой неокрепшие души. Срез человечества на пробу делается теперь в самом несформированном месте, пронизанном комплексами и компенсацией их. Осознание своей индивидуальности, повышенное внимание к эротике и сексуальности, раздражительность и неудовлетворенность собой, асоциальные поступки, поиск - мудрость дедов далекого прошлого ныне сменилась подростковыми переживаниями, акценты в современной визуальной эпохе сделаны по-новому - на прилавках ТВ куда приятнее видеть полуголых телок в дорогих кадилаках, нежели вдумываться в поучения старца. Мерчендайзинг – искусство расставлять товар так, чтобы его покупали. Убеждать, меняя сознание. Громадные территории с высококлассной пограничной системой пугают своей мощью, но на проверку оказывается, что населены они разрозненными извращенцами. Нормальные люди не будут увлеченно смотреть изо дня в день материалы про трупы, гомосексуалистов, озабоченных подростков, продажность, коррупцию, убийства, убийства и еще одни, но уже другие, убийства. Информация, несущая в себе смакование грязи, создана психически неполноценными гражданами, остановившимися в своем развитии на отметке 15 лет, и воспринимается она исключительно такими же. Разносчики заразы безуспешно рыскают по России, у населения которой изначально, как ген самосохранения, выработан иммунитет. Несмотря на все уловки мерчендайзеров, ни одна здоровая мама не будет покупать своему ребенку прохимиченную «Кока-колу», которая пользуется особым спросом у торчков. Когда я усиленно курил траву, то ни дня не обходился без заветной жидкости едкого цвета. Любой объект информационного общества, зыбок и сиюминутен, как хит группы «Шао-Бао», придавать ему значение для своей жизни можно лишь по неопытной доверенности продюссерам-коммерсантам, вместе с которыми передовицы человечества уверенно возвращаются назад в прошлое. Прогресс и достижения цивилизации, стирают в людях основные навыки и умения, развитие машин вытесняет развитие человека, время Великой Отечественной Войны было временем 20-ти летних командиров рот, в ближайшее время подростки тоже канут в прошлое, а торжество визуальной эпохи мы встретим с превалированием человеческих черт, характерных для ребенка в период кризиса 7-ми лет - потеря непосредственности, манерничание, замкнутость и неуправляемость уже сейчас основательны в тех, кто с детства, как в высококлассном парнике, вырос в комфорте при всех научно-технических новинках. С тринадцати лет Саяна проводила большую часть своей жизни в виртуальном пространстве. Интернет был ее единственной окружающей средой в период формирования личности.
- Я все таки остановлюсь на «Нокиа», - оповещает она всю редакцию о том, что собирается купить себе новый телефончик, - у него хорошие технические характеристики, защита от воды и от пыли, зарядка на 140 часов. 150 долларов.
Офис встряхивается от предобеденной дремы, начинается оживленное обсуждение моделей мобильников, у кого какие были, и кто какой хочет приобрести. Если у молодых людей сейчас есть что-то общее, что их всех волнует, к чему все они проявляют интерес, то сотовый телефон как раз из этих главных человеческих ценностей. Другие предметы разговора редко возбуждают абсолютно все наше редакционное общество. Мобильники обладают той трогательностью, которой все меньше и меньше достается людям. Цивилизация все безграничнее совершенствует быт, облегчая жизнедеятельность человека, но свобода, которую предоставляют людям достижения прогресса, усложняет наше существование, ибо появившиеся пустоты надо чем-то заполнять, и здесь нам на выручку приходят новые блага цивилизации, ведь все хотят еще большей комфортности и удовольствий. Вслед за интернетом у вас появляется мобильный интернет. Скоростная гонка по кругу без финиша и остановок. Мотор внутри каждого из нас можно заглушить, ограничив себя в желаниях. «В моем телефоне 50 ячеек записной книжки, - мелькнет в голове, - мало, кошмар, отсталость и несвобода, а ведь в других моделях есть 200…» Где будет 200, там появится и 500.
- Я хочу себе новую «Мотороллу», только не раскладушку, а с
выдвигающейся крышкой. 20 радиостанций встроено, наушники, цена вопроса – 350 долларов.
- «Эриксон» не берите. У меня три «Эриксона» было, и все время ломались.
Последний вообще утонул.
Саяну, призывающую взглянуть на выбранную модель, хочется ударить. Такое впечатление, что свой телефон она любит сильнее, чем людей. Механизмо-техника. Все ее поведение состоит из домашних заготовок. Между желанием и действием вклинивается переживание того, какое значение это действие будет иметь на окружающих. Все эмоции искусственны, очень много напускного, сплошное жеманство, даже страшно становится.
- Знаешь, - однажды сразу с порога, еще не снявши куротчку и шарфик, делилась своими впечатлениями о прошедших праздничных днях Саяна, - в Новый год, было одно необычное событие, ситуация, с которой я раньше не сталкивалась.
- Догадываюсь. Новый год – время весьма сказочное, - чем же она удивит меня на этот раз, - что произошло?
- Мы отмечали в маленькой комнатке, и моей подруге пришлось провести ночь на одной кровати со мной и моим молодым человеком. То, что произошло, было захватывающе.
Когда сотрудница, не проработавшая в коллективе и двух недель, начинает день с рассказа о своем групповом сексе, то утекают последние сомнения в ее адекватности. Выставленная публично интимная жизнь перестает быть таковою и трансформируется в ток-шоу. Маскарад. Если люди об этом говорят, то они подтягивают к делу третьих лиц, им мало самих себя, им необходимо произвести впечатление на посторонних. Чертов эксгибиционизм. Чертовы извращенцы-провокаторы. Она всегда рисуется. Желание быть в чужих глазах съедает человека изнутри, но наталкивается на обратное, ибо чужие глаза знают всю подноготную рекламы. Передовые новинки, погоня за ними, достижение возносит человека над отсталой массой, водя его по непрекращающимся лабиринтам мерчендайзинга, сконструированным продюсерами, олицетворяющими все человечество. Слепые вожди слепых вещают через громкоговорители, в то время, когда афиширование добром превращает его в нелепую показуху, поэтому те, кто его делают, молчат.
4. Механизм самолюбия
Гадом я стал только потому, что подлость, коварство и высокомерие почему-то стали моими главными жизненными ценностями. Да, да, други мои, я гордился самыми отвратительными поступками, я рождал самые мерзкие мысли, я восторгался самым смрадом человеческой души. Трудно вспомнить, когда я начал впервые врать, но со временем мне это стало доставлять истинное наслаждение, лгать я научился виртуозно, настолько отменно, что отказаться от данной вредной привычки значило бы потерять лучшую свою часть. Зависимость. Тяжелая психическая зависимость, ведь от лжи испытываешь нехилый кайф, заключающийся в унижении другого человека и упоении своей властью над ним. Но. Обманывая окружающих, я не заметил того, как сам перестал верить людям. За каждым чужим словом и делом я инстинктивно ищу подвох, обман и издевательство, ибо сужу других людей мерками своего низкого существа. Впасть во зло. Это трагедия, потому что недоверие – это одиночество. Среди таких же героев, бороздивших скользкую дорожку преступления за черту. В тот вечер мы в очередной раз оказали визит этой витиеватой тропке.
- У меня СПИД, понимаешь? СПИД! Мне осталось несколько лет… Я разлагаюсь… Если проживу пять, будет заебись… И мне все похую! Лучше я проживу их под кайфом, чем страдающим.
Я никогда не видел Гарика таким, он орал мне прямо в лицо, его боль и отчаяние пронзали весь мой мир, бушующий страх и вероломная ненависть его глаз говорили, что человек в нем уступил место смертельно раненому зверю.
- Гарик, ты с ума что ли сошел? Ты нас подставишь. Пошли скорее к метро,
нас девчонки ждут.
- Эти деньги я Кате не отдам. По-любому. А ты можешь говорить ей, что хочешь.
Он был не преклонен. Самый жесткий выбор – это выбор между двумя предательствами. Либо сдать Гарика, либо обворовать Катю. Я без долгих колебаний шагнул за ним. Мы стали ускоренно придумывать объяснение факту исчезновения долларов.
- Всем телкам, - как-то делился он опытом, Гарик умел найти подход к
девушкам, - что-то от нас надо. Ловэ, тусовки, комплименты, защиту, секс, романтику. Чтобы другие завидовали – это чаще всего. Главное, сразу понять то, что нужно именно вот этой, и дать ей это, а в ответ она, не особо ломаясь, отдаст тебе самое дорогое.
Катя была лучшей женщиной, которая была у Гарика. Сейчас наша романтика была сугубо криминальной. Мы забились между ракушками на «Бауманской», в руках у Гарика мелькала женская сумочка, так подходил к концу приятный ужин в баре с нашими давними подругами. Встретились, выпили, поговорили за жизнь и двинулись к метро, растянувшись всей нашей шумной и пьяной компанией на несколько десятков метров. Девочки разговаривали впереди о женском, мальчики сзади о мужском, но все решали один и тот же вопрос – куда дальше. Гарик знал Катю давно и близко, пару лет назад у них был бурный двухдневный роман в доме отдыха, где мы опять таки гостили шумной и пьяной компанией, и поэтому в сегодняшний вечер она не беспокоилась о своей сумочке, которую так любезно нес ее мужчина, который, в свою очередь, при первой подвернувшейся возможности очень забеспокоился о содержимом роскошного дамского аксессуара, тем более, Катя давно жила с каким-то богачом, и деньги у нее не могли не водиться. А, Гарику срочно нужен был героин, он сидел на игле, но умело скрывал это. После долгожданной инъекции сразу же решаешь завязать. Со временем, когда наркотик начинает потихоньку отпускать, думаешь уже несколько по иному. Завязать можно, но завтра будет видно. Проходит еще пару часов и в душу вкрадывается самый настоящий ужас. Напряженность, нервозность, неизвестность, стресс. Завтрашний день несет в себе опасность, ибо героина нет и не будет. Угроза жизни каждые сутки. Паника. Гарик часто переживал эти метаморфозы. Мозг всегда ищет пути, чтобы избежать гибели. То, что он с восторгом нащупал своей опытной рукой, оказалось просто подарком судьбы. Мы сразу свернули в темный переулок и спрятались за гаражами. Девки щебетали где-то впереди. Очень нервные минуты, в любой момент нас могли застукать на месте преступления, как мусора, а женская сумка в руках молодых людей, ныкающихся в подворотнях, означала бы потенциальный срок, так и те, кого мы только что подло обворовывали, и это было бы не лучше. Вопиющий вираж судьбы. Ведь когда ты воруешь у близких, и они тебя ловят на этом, надо быть монстром, чтобы остаться таким же, каким и был. Нас не поймали, но мы вряд ли остались прежними. Черта, которую я перешел в тот вечер, стерла в моей душе последние следы уважения и любви к людям. Так я стал тварью. С добрым, честным лицом. Таким, как я, клейма безжалостно пропечатываются по сердцу.
- Катя, - я нашел ее в метро, все подружки разъехались, она ждала нас и сумку, но уже начала волноваться, интуиция, - представляешь, Гарика тормознули с твоей сумкой мусора, она женская, а у него рожа криминальная, он стал на них что-то бычить, они запихнули его в козел, постояли немного, выкинули сумку в сугроб, а Гарика увезли.
Я протянул ей сумочку. Она мигом полезла в кошелек, пусто. Мусора – сволочи. Деньги предназначались для туристической поездки. Все произошло в канун Дня милиции, легавые сделали себе отменный подарок. Я как мог успокаивал плачущую девчушку. Восхитительный шедевр выродка. В кармане лежали украденные у нее деньги. Двуличие женщин тоже не знает пределов. Когда Гарик еще сидел в тюрьме, эта самая Катя перемывала на одной из пьянок косточки преданности его подруги.
- Вот дура. Она что, ждет его? Делать ей нечего. Гарик - все, конченный
человек, отброс, второй срок. Это даже не человек. От таких надо держаться в стороне. Идет борьба за выживание, слабые вымрут, сильные останутся.
Мне тогда стало не по себе. Вокруг меня сидели люди, убежденные в том, что тех, кто попал в беду, надо избегать. Наверное, эта позиция заложена природой, но, бывает так, что жизнь кардинально меняет наши взгляды. Ты будешь избегать тех, кто попал в беду, до той поры, пока сам не попадешь в нее. Отношения в среде отбросов общества куда преданнее и сострадательнее, нежели среди благовоспитанной части человечества. Тот, кто не падал, никогда не поймет того, кто упал. Когда я цепанул туберкулез, то оказалось так, что в этой трудной ситуации меня крепче всего поддержали те, с кем я несколько лет был объединен пагубной страстью к наркотикам, полусумасшедшие торчки. Те, от кого я больше всего ожидал соучастия, прошли мимо. Студенческие друзья, коллеги по работе, подруги не проявили никакого внимания. Улыбчивые наркоманские рожи привозили в диспансер фрукты и делили со мной свое время. С каждым новым их вояжем в туберкулезное гетто я чувствовал одиночество не так остро, как в первые дни болезни. Наиболее ярким посетителем являлся обкислоченный Мельница в эксклюзивных одеждах.
- К тебе опять малой в портках из матраса приезжал. Он где их соштопал? Мы
тоже такие на всю палату сошьем.
Я только что вернулся с прогулки, и увидеть друга мне не посчастливилось. Сопалатчики передавали от него привет. Мельница всю зиму расхаживал в светлых штанах в синюю полосочку, купленных за бешеные деньги в бутике. Доллары были украдены им у крупнейшей звукозаписывающей фирмы «Союз», которая имела неосторожность сначала взять Мельницу на должность курьера, а затем опрометчиво доверить ему перевозку сумм в несколько тысяч у.е. по городу. Гнет серебра. Однажды Мельница вернулся в офис в очень мрачном состоянии духа:
- Меня остановил военный патруль, вы же знаете, что у меня была проблема с
армией, меня могли вообще схватить и увезти в казарму на два года с вашей двадцаткой. Пришлось дать им небольшую взятку.
Его карман грел новый сотовый, с работы пришлось уйти, после диалога с начальством Мельница двинулся в «Охотный ряд» за штанами, позже ставшими объектом шуток туберкулезников. Из «Союза» ему звонили два раза, трубку он не брал, после чего вопрос был закрыт.
- Такие панталоны ты уже не сошьешь, - отвечал я, - это из обоссанного
матраса Ельцына из ЦКБ. На аукционе купили.
Вместе с диагнозом передо мной встала сложная дилема – давать огласку этому факту или просто исчезнуть на пол года. Якобы, в деревню. Держать в себе переживания было крайне сложно, и первым, с кем мне захотелось поделиться горем, был Гарик. Я знал, что этот человек все поймет правильно.
- Алло, Гарик, как дела?
- Так себе. Болею. 39 температура уже месяц держится.
- Да, ладно! Я тоже. У меня вроде туберкулез. Офигеть. Это серьезно?
- Серьезно.
- Жить то буду?
- Будешь, не парься. Антибиотиками палочку подавят и все.
- А дальше?
- А дальше будут продолжать давить временами.
- То есть это навсегда?
- Вроде да. Хотя со мной грузин один сидел в тюрьме, он в 70-ых тубиком
переболел, с кровохарканьем, собак поел, подлечился и до сих пор все ровно идет. Он уже и забыл о нем.
Пять минут разговора облегчили мои страдания, я решил не делать из своей болезни тайны, скоро о том, что у меня туберкулез знали на Районе все, но только это показало мне жизнь с новой стороны. Открытость я предпочел боязни правды. Реальность превзошла все ожидания, меня поддержали, хотя рассчитывал я на меньшее. Туберкулез – действительно божественная болезнь, палочки Коха древнее человека. Первые живые существа Земли воскресают в пациентах туберкулезного диспансера. За шесть месяцев, что я провел в нем, мир вокруг меня изменился в лучшую сторону. Очень изменился. Ибо изменился я, вместе с этой страшной заразой обретя человеколюбие. Революция сознания. По выписке, я не только не наткнулся на неприязнь, но и ощутил новую глубину близости с людьми. Со мной стали более приветливо здороваться те, кто прежде не проявлял особого рвения к моей персоне. Злонамеренность окружающих сменилась на доброжелательность. Я беспрестанно чувствовал уважение к себе. Это было так неожиданно, что порой приводило меня в недоумение. Туберкулез – это грандиозное открытие нового мировоззрения, более полного и объемного. Кризис – это суд. Первая встреча с Богом. Ощущение смерти дает истинное представление о жизни. Моя жизнь текла среди изгоев нашей планеты. Любая ассоциальная личность – несчастна. Негодяи и подонки, собранные на дне общества, пугающее отребье рода человеческого, отморозки, преступники, наркоманы, сброд, суть страдальцы, на чьи плечи пали самые мощные испытания, и хотя каждый несет их по своему, судьба всем им улыбалась одними и теми же улыбками, но именно эти несчастья раскрывали им глаза и сердца. Единая Россия. 28-ми летний Гарик был ее представителем в подмосковном Поселке в 60 км от столицы, где вокруг него собралась группа лихой молодежи. Бокс для них давно не был спортом, а являлся коробком, наполненным марихуаной. То, что начиналось беззаботным весельем закончилось болезнью. Люди улиц во всех городах одинаковы. Все друг друга знают. Все объединены тем, что стоят по одну сторону от закона. Подкупающая искренность и непосредственность царят в этом мире так же часто, как настораживающая ложь и коварство. Судят по репутации, создаваемой поступками с детства. Монументируется то, что сногшибательно. Приятель Гарика Доктор сварил наркотик винт, укололся им вместе с какой-то шлюхой, после чего они на несколько дней пропадают из поселка, а спустя двое суток выходят утром из леса прямиком на линейку в оздоровительный лагерь. Вожатым и детям предстает невменяемая парочка, причем девушка одета в майку, трусы и чулки на резинке, объяснить ничего они не в состоянии, но уходить не собираются, смущая своим присутствием сотню людей. Администрация лагеря вызывает врачей, Доктора и шлюху увозят в психушку.
- Винт, - говорил Гарик, - это контролируемое безумие. Смысловые
галлюцинации – основа этого зелья. И мне очень нравится то, как изменился мой взгляд на жизнь с его употреблением.
Человеку нравится сходить с ума. Представляете, какова его нормальная жизнь, если он доволен такому ее повороту. Это - калека. Когда Гарик сидел в тюрьме, то там он многого насмотрелся. Однако, это не помешало ему после срока за грабеж, в середине 90-ых они бомбили барыг-китайцев, которых выслеживали возле обменников, поступить в педагогический вуз и попытаться стать учителем истории. Паспорт по выходу на свободу нынче не пачкают, за два года на нарах он прочел массу классической литературы и производил впечатление веселого интеллектуала, хотя прошлое, конечно, оставляло желать лучшего. Когда на зоне месяц ты ешь только баланду, а потом приходит мамкин день, мусора передают дачки, на столе появляется колбасы, салаты, фрукты, все угощают друг друга и хавают с радостью и аппетитом, то это и есть настоящее счастье. А на следующее утро у всей хаты начинается жуткая диарея. 40 поносящих человек на один толчок, и никаких докторов, приезжают ярославские ОМОНОВЦы и начинается тренировка по подавлению бунта в тюрьме. Эксперементик вертухаев. Ужасы судьбы побудили Гарика бежать от такой реальности. В 60 километрах от Москвы, по Поселку, где нет ни одного милиционера, зомбируют стаи наркоманов. Опухшие сонные глаза, хрипловатые голоса, ход на согутых коленях, лимонад в руке.
- Героин, - говорил Гарик, - это безразличие. Героин – это бесстрастие.
Ради героина Гарик мог пойти на все, предать, обмануть, подставить. Ради спокойствия, которое героин дает тем, кому его очень не хватает. Самая мощная страсть оказалась страстью к бесстрастию, поэтому после трех-пяти уколов люди готовы отказаться от всего земного всего лишь за фрагмент грязной искусственной копии того состояния, которое проповедовал две тысячи лет назад нищий по имени Иисус Христос. И никаких денег не надо.
- У меня там тысяча долларов была, - заплакала Катя, когда я вернул ей
сумку, и мы ехали с ней в метро.
Продуманный наркоман в тот вечер возле ракушек был искренен:
- Тимох, - сказал он, - здесь 200 долларов. 100 – тебе, 100 – мне. По братски.
По братски. 100 долларов дает мне, 900 оставляет себе. У меня даже и мысли не было в той дикой ситуации проверять правдивость его слов. Только доверчивостью, подрывая добро мира, наркоманы и пользуются, ибо добро было для них подорванно с самого рождения. Люди выбирают безразличие тогда, когда тяготы жизни не выносимы. 18-ти летний Мавр шастает по улице Поселка в поисках денег на порошок, по этой же улице его отец шастает в поисках денег на бутылку водки. Мавр помнит, как в детстве, на его глазах избивали мать. Подмосковные вечера. Глубина обсуждения наркотических тем равна глубине, с которой ученые обсуждают научные работы. Планирование преступлений, грабежей, краж, по уровню продуманности равносильно утверждению какого-либо рекламного проекта или даже политических технологий. Вор всегда обращает внимание на то, на что другой человек внимания бы не обратил. Замки, форточки всегда и везде в поле зрения. Своя система ценностей окружающего мира, свои точки приложения человеческих возможностей. Преступники – не хуже и не лучше законопослушных людей в области таланта, умений, навыков, стремлений. Вся проблема в том, что их сфера деятельности затрагивает чужую собственность, в то время, как законопослушные не пытаются посягнуть на чужое. Я сразу полюбил воровать. Это молодит. Оживляет. Лучше всяких косметик, подтяжек и пластических операций. Старики красть не будут. Воровство – для лихих сердец. Дико заводит, внушительный адреналиновый кайф. Грамотно украсть – это силу придает, смелее идешь по жизни. Я же смог перешагнуть закон, а большинство боится. Мощное самоутверждение. Главное для успеха в криминальном предприятии, как и в любом другом, это уверенность. Вера сильнее законов. Настоящие уличные преступники – это высококлассные профессионалы, и только образ жизни не позволяет им занять должное место среди человеческих гениев. Кузьма из Поселка уже имел срок, сейчас был на воле и промышлял квартирными кражами, а вырученные деньги спускал на кайф. Кайфовал, когда деньги были, и бедствовал, когда их не было. Сейчас бедствовал.
- Купи мне мороженное, пожалуйста, - попросила его знакомая девица.
- Денег нет.
- На.
Она протянула ему смятую купюру. Кузьма уходит в магазин, но возвращается без мороженного.
- Прикинь, - убидительно начал парень, вкрапив в свое повествование
интонации возмущения, - меня продавщица кинула на десятку. Взяла деньги, ушла в подсобку и не возвращается. Через некоторое время от туда выходит другая и говорит, что кроме нее здесь никого нет и не было никогда. Я хотел внутрь пройти посмотреть, она мусорами пригрозила.
В кармане у Кузьмы лежала такая желанная пачка сигарет. Если ты ушлый, то ты будешь задействовать свое качество при любом, даже самом малозначимом случае. Сегодня нет денег на сигареты, а завтра тратишь 1000 рублей в день на героин. Жизнь наркомана зиждется на неожиданностях, пользоваться которыми она и учит. Мавр неделю отсутствовал в Поселке, проводя это время в деревне, дабы вырваться из щупалец среды и сбить дозу до минимума. Возвращаясь домой и думая о том, где бы взять торчева, он уже на вокзале случайно как специально встречает знакомого торчка, бросает свою тетку с баулами, которая так надеялась на его помощь, и уезжает на точку за наркотиками. Надежда… Наркоман – это тот несчастный, у которого не осталось в жизни никаких надежд, кроме кайфа и забытия. Все богатство мира отсечено, ему остались только наркотики, барыги, мусора и бабло. Клетка. Где гибнут. Неволя. Как и любая другая страсть. Свобода – это бесстрастие, однако, когда начинаешь курить травку, кажется, что свободу как раз дает именно она. Однажды мы с Нарезкой дико опаздывали на важную встречу, но не могли отказать себе в наркотике. Химка, пропитанная бензином марихуана, сделала свое дело, возле мусоропровода десятиэтажного дома я стал блевать, а он кашлять как раз тогда, когда кто-то вышел из лифта и кинул на нас неодобрительный взгляд. Гурманы. Конечно, это безразлично, но выглядеть в таком свете в связи с предстоящими выборами депутатов в Моссовет не хотелось. Выходим на улицу. Весь мир, как новый. Я глазею на прохожих, как будто меня забросили сюда с другой планеты. Прохожие смущаются, Нарезка гомерически смеется. Неловко как-то. Выгляжу я возмутительно. Мы вламываемся в близжайший супер-маркет.
- Вадика можно.
- Какого Вадика?
- Вадима Александровича Дворянова.
Продавщица, не меняя своего подозрительного взгляда, удаляется звать директора. Через три минуты появляется мой бывший одноклассник. В первом классе я огрел его сумкой со сменной обувью по голове, сотрясение мозга, какая-то случайная бабушка везет его домой на санках, меня на следующий день директор школы строго отчитывает в своем кабинете, а вечером папа стегает ремнем. С тех пор с Вадиком у нас отношения очень хорошие.
- Вадик, - я стараюсь не смотреть ему в глаза, чем выгляжу еще более не
естественным, - привет. Извини за беспокойство, мы опаздываем в администрацию. Там сегодня какое-то собрание, а я баллотируюсь на пост депутата. Добрось, пожалуйста.
Он отзывчив. В машине я рассказываю о своей предвыборной платформе и призываю голосовать за меня. В подъезде, где мы только что раскуривались через выброшенную кем-то пластиковую бутылку, было насрано. Красный ковер коридоров администрации позади, Нарезка остается в коридоре, я вхожу в зал. Весь бомонд Района. После районного сброда. Дивно. Коммерсанты, партийные функционеры, общественные деятели, редактора газет, представители научных кругов.
- Нам надо решить, - призывал господин Щ. из «Яблока», - в каком порядке
размещать представления кандидатов в районном органе печати. Я предлагаю провести жеребьевку.
- А я предлагаю, - противостоял ему господин Б., - разместить представления
в алфавитном порядке.
Грызня. Неописуемая мелочность. Нескрываемая корысть. Все серьезные, в пиджачках, с папочками, с листочками. Какая-то игра со своими правилами и ролями. Дочки-матери для взрослых. У меня даже ручки не было. Чувствую себя не уютно. Главное, чтобы не надо было ничего говорить. Могло бы быть неадекватно. Обошлось. Мы вышли из администрации, мимо проезжал мой друг детства Макс. Заметив меня, он тормознул с желанием пообщаться. Меня елозили другие желания. Выдавать бред и смотреть на реакцию людей – это была моя отрада, издевательство над собой и миром. Через боковое стекло я всунул свое лицо в его салон и дал волю наркотическому опьянению:
- Я только что из администрации… Я там очень испугался… Мы же будем
бомбить их калом?… Ты нам нужен… Все запрограммировано, - не даю ему ни минуты, чтобы опомниться, - На следующий день после выборов по нашему району будут расставлены кресты с сожженными на них одинокими пенсионерами и развешены листовки, сообщающие о том, что таким образом господин Щ. мстит москвичам за свое поражение. Достойная заварушка. Это очень злобный черт. Его надо ликвидировать раньше, чем случиться страшное.
Хорошо, что на собрании я твердо настроился молчать. Чтобы участвовать в выборах в Московскую Думу по своему району, мне хватило собрать подписи друзей и знакомых и сопроводить подписные листы необременительной документацией.
- Может быть еще хуже. Господин Щ. все же становится депутатом. Люди
доверяют этому искреннему человеку. Ему вручаю мандат, а на следующий день господина Щ. ловят на квартире у известной районной алкоголички. Мадам Клавдия, которая не дает жизни всему подъезду. Когда она напилась и заснула со спущенными штанами в лифте, дворовые мальчишки засунули ей во влагалище длинную деревянную щепку. У депутата большие связи, он поставлял ей мясо, а она делала из человечины крабовый паштет и торговала им на Ярославском вокзале. В портмане господина Щ. найдена фотография соития Клавдии и ее мужа, находящегося в местах лишения свободы. «Моему президентику». Выясняется, что господин Щ. когда-то сбежал из психушки и уже много лет ведет двойную игру.
Сам не могу понять, откуда во мне весь этот смрад. Как же я мерзок временами. Помню, устраивался я на работу в школу и проходил собеседование с психологом, всякие простенькие вопросы.
- А какая вам нравится литература?
- Всякая. Особенно черный юмор.
Это был единственный раз, когда я пересек порог данного учебного заведения. У гробовщиков внутри было чище, чем у меня. Наркоман Нирвана оттрудился на этой ниве два месяца. Тащили они гроб, в нем – тетка, превратившаяся в желе, родственники ждут на улице, они спотыкаются, и желе разлетается по комнате. Куски собираются по всем углам, конструируется подобие формы тела, и - в землю. Найти успели не все. В последствии фрагменты обнаруживались периодически даже посетителями. Мне срочно требовалась чистка. Наверное, в России все не так уж и плохо, раз туберкулез не повален. Макс не стал задерживаться возле извращенных настроений.
- Ты за меня будешь голосовать или за господина Щ.?
- Наркоман, - крикнул он, уезжая вдаль.
Кто угодно, только не я. Скорее тот парень, на которого мы с Нарезкой наткнулись на лестничной клетке, когда выходили на улицу, чтобы поехать в администрацию. Такое не забывается. Это были глаза зомби, нечеловека. Что-то пустое и зловещее, что-то беспомощное и одновременно опасное, что-то совершенно неприятное было в них. Глаза были распухшие и стеклянные. Неживые. Даже не глаза. В руках у его подруги был инсулиновый шприц. Они суетились. Это уже конец. Как же все было хорошо в детстве. Этот безмятежный сон ребенка сейчас видится мне раем. Идущие по скользкой дорожке, потеряли безмятежность очень рано. Во имя косяка, без которого вся вселенная была скучна, банальна и сера, мы отказывались от сказки, в которую мог обернуться мир, если бы мы смотрели на него без косяка. Обыденность не давала удовлетворения, и в этом мы были ущербны. Бутылка за бутылкой, косяк за косяком давали блаженство, корень которого я увидел в одну из ночей. Познать корень, лишив растение жизни. Мы приехали на пустынную площадь, смастерили из пластиковой бутылки прибор, забили в него траву, выкурили ее, и Хазар вышвырнул использованную тару на улицу. Было за полночь. Откуда-то появляется нищая бабушка с двумя сумками пустых бутылок, и с уверенностью, что мы пили пиво, бросается к нашему подарку, поднимает его, вертит в руках, ложный сигнал, и она расстроенно идет дальше, шаря глазами по земле. Особенно в районе урн. Своя система ценностей окружающего мира, свои точки приложения человеческих возможностей. Никого из нас это не тронуло. Безразличие взращивает в людях маленького дьявола. Скрыто от глаз под землей. Зло – это всего лишь закономерная реакция человека, которому не хватает сопереживания, провокация каких-либо ответных чувств, энергия, если другой энергии нет, одиночество. Добро, любовь, правда, понимание обходили меня стороной, неужели же кто-то будет отказываться от всего этого во имя инфицированного СПИДом шприца, поэтому я и стал гадом.
5. Пазлы
- Поднимайтесь в актовый зал, через десять минут там состоится митинг.
- Какой митинг?
- В поддержку Путина. Из центральной прессы приехали, с телевидения кто-
то. Живее!
Мощнейшая образовательная Корпорация, университет плюс масса дополнительных проектов, в PR-департаменте которой я работаю журналистом, с недавнего времени начала активно играть в политику, ибо все мы ходим под законами, и отдельные персоны, обладающие деньгами, со временем входят во вкус и начинают желать изменения их в свою пользу. Конечно, во имя развития образования, потому что это развитие – есть развитие доходов тех, кто им руководит, ведь за два года, что я тружусь в стенах этой организации, осуществлено массивное продвижение вперед, филиалы Корпорации открываются уже зарубежом, в Перу, в Чехии, с визитом у нас была жена Путина, постоянно гостят какие-то депутаты, Кобзон, Бородин, а такие люди к кому попало не приезжаю. Ну так вот, за эти два года развития моей заработной платы не произошло. Могу предположить, что развитие спорта, искусства, науки, всего, где этим занимаются недоступные люди в пиджаках, такого же рода. Или наш патрон – жадюга. Я поднялся в зал. Директор стоял перед толпой из 300 сотрудников, бухгалтера, методисты, менеджеры, наборщицы, в пижонском синим пиджаке в белую полосочку. Приближенная свита, заместители, была одета точно так же. Вечером по ТВ показывали Путина. Идентичность одежды.
- Я, - сказал директор отеческим разъясняющим тоном мудрого наставника, -
от имени инициативной группы хочу предложить всем нам выдвинуть действующего президента РФ Владимира Владимировича Путина кандидатом в президенты на предстоящих в марте выборах. Делаем мы это только потому, что политика Владимира Владимировича Путина нас очень устраивает. При нем действительно наблюдается стабилизация и рост экономики, и если Владимир Владимирович останется у власти, то эти процессы будут только усиливаться. Предлагаю проголосовать. Кто «за» - прошу поднять руку.
Все 300 человек без особого энтузиазма вздымают свои руки вверх. Драгоценные фишки. Это мне и надо. Ловлю момент и фотографирую. Работа такая. И теперь смело можно писать про нескончаемый энтузиазм митингующих.
- Есть ли у кого-то другие предложения? - продолжает директор.
Молчание.
- Других предложений нет. Значит, мы принимаем решение о единогласной
поддержке на выборах Владимира Владимировича Путина. Спасибо. Возвращайтесь на свои рабочие места.
Через несколько дней в главных газетах страны проходит соответствующая информация. Могу предположить, что большинство информации, проходящей в центральных СМИ, такого же рода. Когда Тимура приняли на Районе с пятью граммами гашиша и закрыли в СИЗО, то в криминальной хронике этот эпизод указывался, как задержание наркоторговца, что более всего удивило самого героя материала. О том, что он – наркоторговец, Тимур узнал сначала от мусоров, а потом из газеты. И это в то время, когда настоящие наркоторговцы, известные на весь Район айзеры, спокойно разъезжают по улицам на иномарках, и хотя их иногда тревожат органы правопорядка, но, видимо, не по службе. Дружба, деловые отношения, коммерция. Когда мне было 14 лет из меня и двух моих приятелей безостановочно перла агрессия и ненависть. Однажды, мы даже без бухла напрыгнули на корпус машины, уже несколько лет пылившейся без дела во дворе, отломали двери, выдрали руль, порезали обивку, хотели поджечь, но не успели. Из подъезда выбежали братья Камолаевы, татары, молодые коммерсанты, которые и владели этим хламом, давно плачущим по помойке. Я был схвачен и отвезен к отделению милиции. Один из братьев вывел из мусарни человека в серой форме с погонами, тот влез в их машину и ударил мне по лицу. Стало жутко.
- Срок хочешь? Кто с тобой ломал машину?
- Я их не знаю. Мы сегодня на улице познакомились. Бабушка попросила нас
очистить дорогу от мусора, вот мы и пытались машину убрать с тротуара.
- Ты че, охуел, - следует еще один удар, - вы зачем ремни срезали и руль
вырвали?
- Это не мы.
В оборот опять идут его кулаки.
- Под суд хочешь за порчу личного имущества?
Зачморенного меня отводят в кабинет, здесь уже не бьют, но принуждают подписать какую-то бумагу. Умелая угроза обладает неслабым психическим воздействием, но далеко не факт, что за словами пойдет действие, а уж верить мусорам, вообще, глупо, но в то время такие тонкости были мне не знакомы. Очень многие трудности нарисованы лишь в нашем мозге. В ментовеке я оказался тогда впервые, все представлялось мне очень серьезным, детские комнаты милиции, суды, и я очень испугался, что влип в такую историю. Еще пару часов назад мир казался таким прекрасным и беззаботным, и всего лишь слова чужих людей совершили революцию в моем сознании. Мир вряд ли изменился, но внутри меня все перевернулось кардинально. Я озлобился. Через это испытание я открыл свою слабость и ничтожество, но не захотел смириться с этим. Очень высокое самомнение. Смелые люди, на которых не в состоянии подействовать ни один авторитет, притягательны вне зависимости от рода своих занятий, и посему скользкая дорожка преступления, где крепость духа формируется в постоянном рисковом противостоянии с государством и своим страхом, является привлекательной школой для многих молодых людей. Воля: своя и чужая. Гордость никогда не даст покоя.
-Мы тебя сажать не будем, - говорили мне братья, когда мы возвращались из отделения, - в Районе все про всех все знают, нам это не надо, но наш убыток необходимо будет компенсировать.
- Мы уже покупателя на тачку нашли, и тут вы, мудаки, появились!
- Понимаешь, дебил?
Родители пришли в шок, но вынуждены были заплатить внушительную сумму 22-ух летним бизнесменам. Татары следующим утром сами пришли за данью. Через несколько недель проклятую иномарку увезли на свалку. Грандиозная свалка, в пяти километрах от Района, притягивала шпану со всех улиц. На велосипедах детьми мы ездили туда за листами магния, стачивали металл напильником до порошка, смешивали с марганцовкой, которую свободно можно было купить в аптеках, ссыпали в бумажный сверток, поджигали и взрывали во дворах. Китайцу оторвало палец. Славное было время. Особенно лето. Частенько вечерами мы разжигали костер прямо в уютном дворе нашего двухэтажного дома, пекли картошку, допоздна.
- Тима! Домой! – кричала мама откуда-то издалека.
Господи, как давно это было. Домой не хотелось. Все пацаны были старше меня, я всегда узнавал от них много нового и интересного.
- Тима! Домой!
Я опять не шел.
- Иди, иди, мамка сиську подогрела, - подкалывали меня дружки.
Выбегал батя. Приходилось уходить. Деревянные ступеньки. Квартирка. Мама не довольна, что я отказываюсь от ужина, но брюхо уже набито на улице. Поименно я знал всех дворовых котов. Тишка был соседским. Там часто проходили скандалы. Дядя Вова работал грузчиком и пил, несколько раз он спал прямо на полу перед своей дверью. Неприятное зрелище для его сына – Андрея. Он злее всего пробивал мне фофаны, когда я проигрывал в карты. Было больно до слез. Андрей не давал мне покоя, уроки обычно я делал прямо в подъезде под его рассказ. Несколько раз мы спускались к Сергею из первой квартиры. Он был серьезным и с нами во дворе не общался.
- Сергей. Вынеси учебник по химии.
- Зачем вам?
- Мы хотим там рецепт какой-нибудь бомбочки посмотреть.
- Вы же еще химию не учили, все равно ничего не поймете.
- А, когда она начинается.
- В восьмом классе.
- Не скоро. Тогда, может быть, ты нам что-нибудь подскажешь.
- Я?… Там про бомбочки ничего нет.
- Как? А про что есть? Магний и марганцовка – это же из химии.
- Для опытов необходимо специальное оборудование.
- А, у тебя есть?
- Нет. Будете учиться в 8 класс, вам все покажут.
- А, ты можешь принести из школы.
Это ставило его в недоумение.
- Нет.
Мы не понимали. Он все же выносил учебник химии. Формулы нам ни о чем не говорили. Непродуктивно. Никаких впечатлений. Куда больше переживаний мне дало общение с хулиганом Мишкой из 12 квартиры. Была осень, я слонялся по двору, когда Михон вышел из своего подъезда, подошел ко мне, раскрыл ладонь и заговорщически спросил:
- Будешь?
В его руке лежала сигарета.
- Штука, - пояснил он.
От старших товарищей я уже не раз слышал это заманчивое слово. Отца у Мишки не было.
- Буду.
Его это обрадовало. Мы зашли за Дом пионеров. Всей дворовой компанией мы ходили сюда на кружок авиомоделирования. Старичок-руководитель жил самолетиками. Господи, почему это нам перестало быть интересным? Почему этот рай таких добрых чистых увлечений разрушился? Первую тяжку сделал он, потом затянулся я.
- В себя бери, а то рак губы будет.
Я хотел затянуться еще раз, но над нашей головой раздался стук в стекло. Вахтерша увидела юных курильщиков через окно, и шуганула нас. Мы сиганули. Видимо, ее взволновала наша дальнейшая судьба и, дабы предотвратить зло на этапе возникновения, вахтерша направилась к моим родителям и сообщила о том, невольной свидетельницей чего она стала. Проявила бескорыстное участие в чужой жизни. Дома меня ждал папа с ремнем.
- Чтобы рядом с Мишей тебя я больше никогда не видел, - сказал батя.
С каждым годом соучастия становилось все меньше и меньше. Детские годы – чудесны. Лучшие из лучших. Из тюрьмы Мишка пришел уже другим. Замкнутый, настороженный, недоверчивый. Вот куда уходит детство. Определенный интерес мы проявляли к вызыванию всевозможной нечистой силы. Для появления Белого Волшебника была необходима половинка конфетки с белой начинкой. Все действо проходило в темном предбаннике подъезда. Иногда он являлся. Обыденность была сказкой только благодаря детской системе восприятия. Доверчивость, искренность, любопытство, энтузиазм. Я опять околачивался во дворе, из своего подъезда снова вышел Михон.
- А пойдем сделаем землянку?
Мы вышли на пустырь, расчищенный для строительства новой школы, и стали рыть.
- Как Зоя Космедемьянская, - почему-то вспомнилось мне.
Мишка в ответ что-то сострил. Нашли доски, прикрыли, засыпали поверху землей. В кустах у нас уже был шалаш. Вечером мы повели всех к нашей новой постройке. Землянка вызвала восхищение, но вскоре начались дожди, и сооружение было быстро разрушено водами. Я, Андрей, Михон, Мороз, Стренин. Мороз воевал в Чечне, потом пил, сейчас – милиционер. Стренин пил, сейчас бросил, ездит на иномарке. Только серьезная болезнь позволяет увидеть этот мир теми детскими глазами. Я чахну от тубика. Но теперь я вижу вокруг красоту, которую, став взрослыми, мы перестаем замечать. Только приближение смерти будит угасший вкус к жизни. Неповторимость каждого момента, ибо этого можно не увидеть больше никогда. Любой миг уникален. Любой! Когда в 25 лет жизнь на исходе, самое драгоценное – это время. Мы создаем суету, хотя счастье рядом, в нас самих. Я не могу насытиться жизнью, мне ее не хватает, я с радостью впитываю все, что есть. Что дано. Сидя у костра во дворе моего детства, мне ее тоже не хватало. Перенасыщение происходит от однообразия, которое несут в себе суррогаты, созданные людьми. Природа неповторима, человек, посредством машин, штампует свою скуку и смерть. Я перестал смотреть ТВ и слушать радио, куда приятнее простая тишина, ибо она – жизнь, в отличии от многих искусственных миров современности. Я отказался от наркотиков и вина, куда приятнее ясность, нежели туманное, бредовое видение мира. Я запретил себе распространять зло, куда приятнее нести людям позитивную информацию, нежели сеять вокруг смрад. Я выбрал сексуальное воздержание, куда приятнее надеяться на настоящую любовь, а не жить на постоянной лжи и грязи. Грязь в нашем подъезде отсутствовала, ибо жильцы квартир несли посменное дежурство. Моя мать, как и другие женщины, раз в неделю подметала и мыла все два этажа. Ответственность способствует порядку. Сотрите ответственность, и начнется бардак.
- Лучше всего, - рассказывал мне 70-ти летний туберкулезник, - было при
Сталине. Порядок был. Никаких краж. Доска валяется на улице, но ее никто не берет себе. Боятся ответственности.
Сейчас мы живем в то время, когда все наоборот. Не успели рабочие обнести забором фундамент строящегося дома, как в несколько ночей люди растащили доски на свои личные дачи-огороды. В портовом Керчи оборотистые мужички растащили на металлолом огромный корабль, некогда бороздивший моря и океаны. Горькая картина предстала моим взорам, когда я отдыхал на этом курорте. Половины корпуса уже нет, а под оставшейся половиной стоит «копейка» и суетятся людишки с металлорезом. Судно медленно, но верно, таяло на моих глазах. От большой горки возле спортивного комплекса «Олимп» в нашем Районе не осталось даже корпуса. На Масленицу здесь всегда особо обильно кружила детвора. За парой сапог в этот праздник на столб уже никто не лезет, их туда почему-то перестали вешать. В этот день мы всегда сбегали из школы и шли на площадь. Для счастья мне хватало просто быть там. В старших классах мы стали сбегать в кабак, где для счастья нам хватало дешевого продемидроленного пива из рука хама-бармена.
- Дайте, пожалуйста, пива.
- Иди на хер.
Служащий кропотливо чинил свои часы и не хотел отвлекаться на каких-то зеленых подростков. Свою первую бутылку водки я выпил в 14 лет в лесу с тремя случайными знакомыми. Понравилось. Это было необычно и легко достижимо. Меня часто стали притаскивать домой полумертвого, облеванного и грязного. Я ночевал в подъездах, под забором, в вытрезвителе. Пили мы в туалетах, в подвалах, за углом. После детства. Однажды поехали в театр вместе со школьным классом, накачались крепким пивом «Амстердам-новигатор», и во время спектакля меня вырвало на соседей. Воспоминания об этом оживляли меня, как никакие другие, тем более, что других ярких воспоминаний не было. Самый легкий путь к самым примитивным переживаниям. Юность попала под время самой навязчивой алкогольной пропаганды. К употреблению водки «Блэк дэд», спирта «Рояль», пива «Рэд буллз» население России агитировалось по несколько раз в час. Специально для молодого поколения русских. Геноцид. Это мерзавцы из телевизора сгубили мою детскую, не сформировавшуюся душу. Миллионы таких же невинных душ до сих пор насилуются власть имущими.
- Баю-бай, баю-бай, - транслировалось на весь наш район из
громкоговорителей в день президентских выборов, - купи «Морфей» и засыпай. «Морфей» – легкое успокаивающее средство. Приобретайте в аптеках.
Когда-то было стыдно купить презервативы в аптеке, сейчас весь стыд потерян, а вместе с ним потеряна и совесть. Представители отечественной эстрады, кумиры, рекламируют презервативы по ТВ. Презерватив - это не безопасная любовь, это угроза настоящей любви, доверительным отношениям, преданности. Правительство поступает с нами, как с кроликами. Кошмар какой-то. Поощряемая бессовестность. Власть насквозь коррумпирована, но правит нами все равно именно она, потому что правит тот, кто коррумпирован. Я хочу вернуть свою вытравленную совесть. Я хочу быть честным и верить в то, что люди со мной тоже честны. Хочу, чтобы высокая нравственность и добродетель не позволяла моим детям окунаться во весь тот мрак, в который окунался я, когда с дикой радостью перешагивал через моральность. Тьма манительна таинственностью, но когда побродишь в потемках, то вскоре снова хочется света, хочется видеть людей, однако, обратной дороги уже не найти и можно только надеяться на то, что по-настоящему таинственная сила выведет тебя обратно, оставив иллюзии позади, ибо вся таинственность тьмы - ловушка. Мы стояли во тьме полуразрушенного пункта стеклотары. Графские развалины. Мой приятель, которого я привел во двор, оказался на коленях, перед ним стоял Мороз, он спустил свои спортивные штаны и маячил членом перед лицом Савченкова.
- Бери в рот.
Второклассник Савченков нехотя дотронулся губами до члена. Мы стояли рядом и смотрели. Я одновременно испытал отвращение и самодовольство. Унижение другого доставило мне нечто приятное. Мы сначала слушали рассказ Мороза о том, как он в деревне ссал в рот дворняжке Шарику, а потом я предложил опробовать это же самое на своем приятеле. Нам было лет по 8. Савченков особо не упорствовал, его даже не пугали, сказался авторитет Мороза, который был старше нас на 3 года. Потом он отлил в какую-то банку и приказал мальчику пить, тот отказывался:
- Можно я палец обмакну туда, а потом его оближу.
У нас не было неприклонной цели напоить его мочей.
- Ладно, можно.
Он сделал, что обещал. Чувствуешь себя много лучше, когда люди вокруг тебя падают. Спустя три года в школьном туалете я обоссал руки другого своего приятеля. Он пошел на это ради пачки вкладышей от жевательной резинки. Мне было 11, ему 13. Спустя 10 лет во всех кинотеатрах Москвы транслируется молодежный фильм «Американский пирог», где в одном из фрагментов главный герой мочится на голову другого героя, полные залы, все смеются. Многие делали подобные мерзости. Карабин сморкался в чай своего зашуганного одноклассника. Египет мочился на лица спящих товарищей в палате пионерского лагеря. Паяльник состриг в подъезде ногти с пальцев ног, мелко накрошил их, перемешал с табаком, забил в сигарету, угостил ею своего знакомого, но остался не совсем удовлетворен, поймал бездомного котенка и спустил его в мусоропровод. Распоротая тушка беззащитного животного привела в восторг всю компанию, эта история стала визитной карточкой Паяльника, он был известный на Районе живодер. Чем, несомненно, гордился. Когда мне было 14 лет, и я шел по улице в компании двух 16-ти летних пэтэушников, то неожиданно наше гуляние приобрело осмысленность.
- О! Балу! – воскликнул Кот, увидев вдалике какого-то знакомого.
Мы ускорили шаг, догнали его и завели за коммерческий ларек. Кот для вступления ударил ему по лицу. Пошла кровь. Он сжался. Старшие стали принуждать его к оральному сексу. Идти в подвал с ними он отказывался, удары продолжились, пока воля несчастного не была сломлена. Бедняге пришлось удовлетворить похоть молодых самцов, хотя куда охотнее они выбирали девушек. На Район были известны те, кто однажды не смог противостоять сексуальному давлению, и когда их вылавливали, в подвалах царил разгул разврата. Девченки выносли на себе за вечер по десять мужчин. Дамам было лет по 13-14. Они были небезызвестны в детской комнате милиции. Трудные подростки из сложных семей. Всю низость рода человеческого они познали куда раньше своих сверстников.
- Я не могу сегодня, - оправдывалась Консуэла, - вчера погостила на 16-ой
Полевой, сегодня там все болит.
- Покажи.
- Все тебе покажи, - и она сняла трусики и продемонстрировала Паяльнику
раскрасневшееся лоно.
Паренек пожалел шалаву и не стал настаивать, хотя в иных ситуациях Паяльник вел себя совсем безжалостно.
- Поймал, - наставлял однажды этот опытный ловелас, - по ****у дал, она сама ноги раздвинет, лишь бы больше не били. Когда даешь в рот, то лучше всего телке спички в уши вставить, и если она прекращает, то по спичкам легонько ладонями стукаешь, они по перепонкам бьют, и процесс продолжается.
Подростки предпочитали очень взрослые игры, ничего другое не заинтересовало их жестокие сердца. Дети – это передовая линяя фронта битвы добра и зла. Когда впервые выходишь на улицу, покидая парник домашних квартир, где мама и папа создают благоприятный климат, то жизнь предстает не такой ласковой, нежной и заботливой. В подвалах, обустроенных ребятами для совместного вечернего досуга, украденные с дач диваны, пропитаны спермой. Он же, пэтэушник-электрик Паяльник, проводил лампы освещения, его специфику знали все, что давало ему многочисленные знакомства в мире хулиганья. Каждый год по осени он брался выполнять сразу несколько срочных заказов, времена наступали холодные, надо было оборудовать хату. Это прекрасно понимали в каждой компании. На стенах – плакаты. Столик, карты, музыка, вино, девочки.
- Дрочи, - указывает Таня Виталику.
Виталик – известный олигофрен, он тоже приходит пообщаться со сверстниками в подвал, где неизменно является объектом насмешек и издевательств, но приходит все равно. Сейчас Виталик умер, а Танька уже много лет сидит на героине и торгует наркотой. Желание причастности к высокому заставляет закрыть глаза на любые оскорбления. В подвалах в начале 90-ых собирались самые сильные представители молодежи, все остальные парились в квартирах. Виталик достает член и начинает дрочить, все довольны, все ржут.
- Кончи на Танькин плащ, - шутит кто-то.
Все ржут еще громче.
- Я тебе кончу, - угрожает ему девчонка.
Виталик глупо улыбается. Из вечера в вечер. Пошлость обосновывалась в этих душах каждый раз, когда они собирались вместе. Агрессия, распутство, алкоголизм, хамство, желание унижать были главными достоинствами, уважаемыми качествами. Все открыто и искренне, чем и притягательно. Благовоспитанное общество виделось мутным, непонятным и замкнутым, населенным единоличниками. В подвалах ощущалась общность интересов, все было на виду, и, видимо, это ощущение было куда важнее, нежели их суть. Мне тоже нравилось унижать людей. Одноклассник Савченков был не в меру робкий, чем снискал мою особую любовь. Я отбирал у него пенал, он плакал. Так я развлекался первые два года учебы. Наши взаимоотношения были показателями наших личностных качеств. Савченков был единственным учеником, кто плакал, когда чужие люди брали его вещь, остальных этот фокус не трогал совершенно. Я был единственным учеником, кто чаще других заставлял Савченкова плакать, остальных этот фокус тоже не трогал совершенно. Сильный там, где для него есть слабый. Я получил репутацию негодяя и подлеца только потому, что еще из общения с дворовой ребятней, там у костра, ощутил разницу между двумя позициями – сильного и слабого, старшего и младшего. Я был крайним, шутя, меня мучили и били. Такое повышенное внимание было приятно, хотя куда желаннее я бы хотел, чтобы меня любили, но совершенно не знал, как этого добиться. За издевательства над Савченковым со мной несколько раз приходила разбираться его мама.
- А если я тебе сейчас вот возьму и ударю, - угрожала она.
Дальше слов не доходило. Папы у Савченкова не было. Позже, за каменное напряженное выражение лица, я дал ему кличку Убийца, после школы Савченков поступил в медицинский институт и устроился работать в морг. Калечат калеки. Непрерывный процесс несовершенств. Как косточки домино, выстроенные в ряд, мы, задетые кем-то, падаем вниз, задевая кого-то. Но падают все! Устоять и не толкнуть другого, когда толкнули тебя, это подвиг из подвигов, ибо, быть может, толкнуть тебя бросится после этого целая толпа, но не упасть можно только так.
6. Личное правительство
Когда в бегущей толпе молниеносно падает на земь сбитый припадком эпилептик, то среди всех окружающих людей вряд ли найдется такой, кто обладает умениями и навыками спасения тяжелобольного, скорее всего, ни одному из них не приходилось в своей жизни, превозмогая отвращение к струящейся из его рта белой пене, бросаться к дрыгающемуся в судорожных конвульсиях телу и что есть силы разжимать пасть человека любым подручным предметом. Кто-то из толпы должен сделать это впервые, замирают от увиденного многие, срываются с позиции стороннего зрителя единицы.
- Он синеет… Размыкайте челюсть, размыкайте скорее ему челюсть!
Соучастие или слабость. Если этого не можешь сделать ты, то это будет делать кто-то другой, необходимость в котором тебе надо будет оплачивать. Гарантии – это проценты, наценки, надбавки, выставленные за неверие. Там, где человек проявляет слабость духа, его вмиг подчиняет аппарат власти, начальники, эксплуататоры, рабовладельцы, феодалы, капиталисты, манипуляторы сознанием, все те, кто умело использует животные инстинкты, низменные страсти и грубейшие пороки. Слой администраторов порожден падением человечества, и чем оно глубже, тем сильнее пресс властьимущих. Порок приводит в зависимость от еще более мощного порока. Когда начинаешь курить травку, то над тобой вырастает фигура наркоторговца-барыги. Мы уже пол дня звонили Таньке, но ее сотовый был отключен, а это означало, что настроение на нуле, и сегодня купить шмаль нам пока не у кого. Наша жизненная активность зависела от ее деловых расчетов. Проходит еще один час, звоним снова. Очень хочется, чтобы ее сотовый работал.
- Я за больницей в Щ. Знаешь? Но уже сейчас уеду скоро.
Мчимся. Хозяин дал цель. Асфальтовый пятачок на задворках медицинского учреждения, торговля идет бойко, кто-то уезжает, кто-то приезжает, кто-то ждет. Возле красной девятки очередь. Из каждой машины выходит чел, встает в нее, дает деньги, берет товар, садиться к себе и уезжает. Это постоянно. Шестерки, девятки, десятки, нивы. Кто-то приехал на мопеде. Иномарки. Руки с наколками на рулях. Прожженные, ушлые лица. Нормальные люди на точку за гашишем не ездят. Сброс партии наркотиков. Оживленные разворачивающимся действом, пациенты все палят из окна. Три минуты под прицелом нескольких десятков пар глаз, и мы трогаемся домой. Я уже держу в пальцах небольшой целлофановый пакетик от пачки сигарет. Нам насыпали туда два коричневых камушка. Брал Мельница. Барыге он известен как «Саша с костылем». Так и представляется по телефону. Пару месяцев назад Мельница постоянно гонял для парней за дурью со сломанной ногой, они часто трещали с барыгой за жизнь, она ведь тоже человек. Барыга – это только обертка, и внутри – несчастье, ибо ее счастье зависит от мафиозников-азйебарджанцев, еще в середине 90-ых поставлявших крупные партии героина для русских школьников. Над Районом стоял белый туман. И поэтому внутри Мельницы давно был прописан наркотик. Много наркотиков, всяких и разных. Героин, грибы, спиды, фен, гашиш, трава, лсд, может быть, что-то еще. И Мельнице это нравилось. Сейчас ему двадцать пять, пять последних лет он прожил под кайфом. Молодость. Мельница сделал ее яркой. Всего и не вспомнишь. В свой последний день рождения, на даче, он кидался в людей выпавшим гнилым зубом и ехидно улыбался. Однажды, на пикнике у него началась буйка:
- Почувствуй боль! - и он тыкает тебе в спину острой палкой.
Весельчак фотографировался голым с воронкой, надетой на вставший член. Он в противогазе бегал по продуктовому магазину. Парня несколько раз выгоняли из дома. Четыре месяца он бомжевал и кололся, кололся и бомжевал. Подвалы, подъезды, притоны. Лихое время. Изнанка жизни – это правда, со знаком минус, запретный плод, вкусив который мы видим всю реальность бытия, но перестаем верить во власть добра и любви. С властью страстей каждым новым прожитым годом сказочный, волшебный мир замещается вероломной волей сильных мира сего. Все правительства и корпорации с самых древних времен и по сей день строят свое могущество исключительно на грехах человеческих. Земное господство – это знания, умения и навыки в сфере коммерции деградаций души. Банкиры людских недугов, они всего лишь выполняют функции, заложенные безобразием двуногих. Гордость, скупость, распутство, гнев, чревоугодие, зависть, лень. Чья-то мерзость – это чья-то власть. Закономерность. Как и то, что человечность – это свобода, жестокая земная власть при которой сменяется чем-то другим, более высоким, непознанным, но, однозначно, любящим человека. Познание земной любви, духовного родства с женщиной, с совершенно случайным существом, чьи обнажаемые мысли и переживания неожиданно оказываются до невозможности знакомы и для мужчины, а то, что волнует уже его, так же сильно волнует и ее, познание полного взаимопонимания двух половинок несет в себе ощущение чьей-то могущественной руки, приведшей их друг к другу здесь и сейчас. Евдокии как будто кто-то предварительно дал почитать сводки с моего мозга за последний год и специально послал, чтобы озвучить их и удовлетворить мои самые сокровенные чаяния. Ее видение мира, интересы, модель поведения, жизненные акценты оказывались аналогичны моим, неимоверные сходства улавливались постоянно и приводили меня в трепет. Мы прожили свои жизни в разных плоскостях, но черпали себя из одного начала. Одна жизнь на двоих, один сценарий, один ход осмысления пройденных путей и ситуаций. Такого не могло быть, но это было. Страшно даже становится от таких совпадений, это напоминало безумие, чью-то шутку, игру, рядом с ней я жил как в бреду, в фантастическом мире. Она – это был я сам.
- Хочу тебе сказать одну вещь. Весьма откровенно. С тобой это можно. Женщины, в большинстве своем, давно не вызывали у меня уважения. Мне хочется их уважать, но где-то в глубине что-то интуитивно, эмоционально что-ли, не позволяет мне это делать. Так вот, к тебе у меня проснулось уважение. И я этим очень доволен.
Мы ехали на автобусе из туберкулезного санатория в Москву уже 5 часов. Отдых после лечения в диспансере подходил к концу. А, ведь я мечтал о такой женщине. Умная, авантюрная, любознательная, тонко чувствующая, естественная, живая, доверчивая. Ребенок 28-ми лет с темным прошлым из разврата, наркотиков, вина, дискотек и кабаков. От чистого человека не хочется никаких ответов, для него все делаешь бескорыстно, рай. Я загорался ее идеями, как своими, на мои идеи она отвечала тем же. Мечты сбываются. Надо будет ей сказать об этом. Сейчас попридержусь, не все сразу, выдержка, растяну моменты искренних комплиментов промежутками между ними. Чтобы это не было слишком навязчиво, как бы невзначай оттолкнусь от смежной темы. О! Подвяжу к какой-нибудь рекламной вывеске, в Москве наткнемся, но сдержать себя от того, чтобы сделать Евдокии приятное не легко. Какая же она хорошенькая, оторваться сложно. Я глянул в окно, лесные пейзажи исчезли, мы проезжали какой-то небольшой городок. Глаз наткнулся на рекламную растяжку. «Квартиры – дешево. Мечты сбываются». Обалдеть.
- Евдуш, прикинь, я только что подумал, что увижу в Москве рекламный плакат, где есть что-нибудь про мечты, и только тогда скажу тебе… скажу тебе, что мечтал о такой, какая ты есть. Подумал, посмотрел в окно, а там этот плакат висит.
Наш ум вне нас. Тот, кто заслал мысль в голову, знал, что через минуту будет плакат. Магнит разума.
- У тебя такие прозрачные глаза, что там все светлые помыслы видны. В них просто приятно смотреть.
Помыслы соответствуют только честной реальности.
- Так красиво, так изысканно, так нежно за мной очень давно никто не ухаживал, - услышал я в ответ.
Ради этих слов действительно стоило заболеть туберкулезом - ради того, чтобы тебе бросились на помощь совершенно незнакомые люди, стоило упасть в эпилептический припадок. Когда это происходит каждый раз, отчетливо понимаешь, что общество, суетящиеся на улице люди с напряженными масками неприступности на лицах, полны человечности, которая только лишь ждет экстремальной ситуации. Эпилептик лежал на брусчатке Красной Площади и ошалело смотрел вокруг, его спасли, стройная толпа зевак, которая еще пять минут назад смотрела на съемку видеосюжета для ТВ, теперь смотрела на эпилептика.
- Расходимся, - заорал крепкий мужчина, который только что разжимал ему челюсть, - вам что здесь, концерт что ли? Расходимся, я сказал.
Податливые люди сделали несколько шагов назад. Некогда они все были бегущей толпой, но те, кто смотрит, безропотно отдают свою волю тому, кто действует, особенно, если это действие однозначно направлено на любовь к ближнему. Власть пороков порабощает, любви мы отдаемся сами.
7. Начинка
Я стоял перед толпой учеников и их родителей на крыльце пятиэтажной красного кирпича школы, первое сентября нарядными людьми включило осень. Передовым значился ряд первоклассников с цветами, их окружало плотное кольцо из средней и старшей школы, над которыми нависали счастливые предки. Спустя почти 20 лет я опять впервые увидел праздничную линейку, но уже другими глазами. Из-за границы. То, что когда-то мне казалось каким-то важным и бескомпромиссно серьезным, теперь было самим мною, и оно было чем угодно, только не тем, чем оно казалось со стороны. Я представлял здесь главу нашего района и вручал от его имени благодарственную грамоту директору и его жене-завучу:
- Здравствуйте дорогие наши первоклассники, ученики старших классов, уважаемые родители, рад видеть вас счастливыми и красивыми, рад чувствовать ту прекрасную атмосферу, которая сложилась в школе № N, о чем я знаю не по наслышке. Десять лет я изо дня в день приходил в эти родные стены, и могу обоснованно сказать, что школа № N – это лучшая школа Москвы. Тоже самое знает наше высокое руководство, поэтому и поручило мне наградить…
Поворотик с привратностями. В десятом класс против директора, которому я сейчас жму руку в присутствии общественности, мы мутили провокационные акции. Возраст протестов. Старую директрису убрали, новый администратор нам не понравился, мы не смирились с этим назначением, притащили из дома пустые водочные бутылки, создали из сухого молока, а la гуманитарная помощь, искусственную рвоту, вошли в родные стены с их ранним открытием и разметали террористические заготовки по четвертому этажу, пытаясь создать для нового руководителя имидж бескультурного пьяницы, тем более, что этому были некоторые основания. Как любой другой мужчина, он был не чужд горячительным напиткам, однако, пострадала от нашего акта, в первую очередь, старушка уборщица, которой, под опасностью критики ее работы, в спешном порядке пришлось намывать пол до прихода масс. Она трудилась, мы трусливо отсиживались в сортире. Аналогичные настроения вызывал у нас военрук, не предавший вместе с перестройкой культ Ленина. Уголок военной подготовки подвергался постоянным осквернениям, мы ломали стенды с портретами героев, сморкались на флаг, писали матом на стенах. Нас ловили, пугали, ругали, это вносило элемент противостояния, паскудство стало анонимным и периодически вспыхивало все два года старших классов. Сейчас военрук стоял среди учителей, я давно не испытывал к нему даже малой доли той лютой неприязни, которая двигала мною в пятнадцать лет, прошлые подвиги стали нелицеприятной глупостью. Мы подличали, другие предпочитали злостно прогуливать. Шарф и Бабушка редко появлялись в школе, вместо уроков посещали баскетбольный зал и окончили школу со справкой. Проучились десять лет, документ получили только о восьмигодичном образовании, на вручение аттестатов не пришли, сейчас ездят на иномарках. Трифон был ненормальным на голову, он считал себя в праве на любые выходки. Обычно возбужденный паренек набирал в рот меловую крошку, разбавлял ее там слюнями, караулил беззащитную девочку-тихоню и выхаркивал на нее содержимое своей ротовой полости. На требование учительницы вместе со жвачкой Трифон выплевывал ей в ладонь обильную харкотину. Пару раз он перегибал палку, и его сильно мутузили, обычно это делал прыщавый Марк, который, так же как и директор, был неравнодушен к алкоголю, являлся на уроки под хмельком, учителя обоснованного побаивались паренька. Те, кто наиболее рьяно увлекался жестокими избиениями людей, пошел по уголовке. Терроризировали нашу небольшую школу очень многие. Взрывали толчки, вгоняли иголки в замки, мочились в горшки с цветами, обмазывали говном потолки, бабы жгли друг другу волосы, травили одиночек, стремились унизить, обесчестить, оскорбить, подчинить все и всех. Нелюбовь имела громадное значение. Неприязнь - желанием навязать свою волю другому - рулила человеческими движениями, находя источники в осознании собственного превосходство. Гордость – есть единственный корень терроризма. И если в нашем обществе последние десять лет обострились военные настроения, захватывают заложников, взрывают среди белого дня гражданское население, то это значит, что гордости стало так много, что для кого-то, для определенной группы лиц, она уже оказалась причиной даже для убийств сотен беззащитных детей. Воспитывая гордость, мы воспитываем мир террористов. Количество взрывов растет, а это значит, что увеличивается число сумасшедших с манией величия, шахидка – это всего лишь видимая вершина айсберга, то, что находится под водой много хуже того, что мы вытворяли в школе. Высшая ценность современной цивилизации - дорогая тачка, шикарная одежда, громадный дворец, политтехнология – есть памятник гордости. Торговые корпорации и террористы – это одна команда, разрушающая государства и нации, чтобы перекачать людей в новый мир цифр. Компания Бритиш Петролиум содержит в нефтяных странах Латинской Америки бригады наемников-убийц, вербовка отморозков идет через мировую сеть журналов «Солдат удачи». Nokia – генеральный спонсор семьи Шамиля Басаева, но виноват в этом только человек, поддавшись страстям, пустившийся в сладкий пляс под навязчивую музыку реклам, без которой теперь его настигает пустота. Гонка за самосовершенствованием в системе координат информационного общества – это самоубийство. Суррогат действительности расчленяет сознание. Чем выше взлетаешь, тем жестче падаешь. Бабушке в армии выбили передние зубы, баба Шарфа изменяет ему при первой попавшейся возможности, Марк сторчался, Трифон не вылезает из психушек. Психушка, как любая крайность, заманчива своей мощью и непостижимостью. Я нелегально проникал в Психоневралогический интернат в Ивановской области. 500 человек пожизненно живут в закрытом учреждении. Изоляция от общества, режим, врачи, уколы. В глухом лесу, там не ожидают гостей, охранники ушли обедать, я беспрепятственно прошел через центральный вход и сел на лавочку возле одного из корпусов, став центром внимания больных людей. Уродливые фигуры двигаются по территории интерната ненормальными ритмами. Ощущаю себя на чужой планете. На крыльце стоит магнитофон, попса, несколько девиц пляшут среди бела дня. Смех или сострадание – значение имеет не поступок, а те мысли, с которым ты его делаешь. Представился фотографом:
- Природные пейзажи снимаю, - на шее болтался фотоаппарат,
забрел сюда, решил войти, пообщаться.
За пять минут меня окружила толпа женщин разных возрастов. Из 500 человек здесь лишь 50 мужчин.
- А, можете нас сфотографировать, - их глаза бесподобно чисты, в
кого бы я не вглядывался, там было что-то притягательное.
- Да, конечно, - мне как раз этого и хотелось.
Делаю несколько снимков.
- Мне сейчас 35 лет, - рассказывает женщина с лицом мужчины, - я
всю жизнь провела по таким заведениям, в детском доме мне дали имя и фамилию, ни отца, ни матери, пробыла там до 18 лет, потом перевили сюда. Но здесь не все такие. Многих сдают родственники. Потому что не могут читать и писать научиться.
Какие же восхитительные глаза - рыжая худощавая девушка с усыпанным веснушками лицом украдкой бросает на меня свой взгляд и, застенчиво улыбаясь, отводит его в сторону. Меня обдает чем-то светлым. Сам схожу с ума. Я хочу туда снова. В ее глаза.
- Здесь все люди, - рассказ продолжается, - с потерянным счастьем.
Все мы – брошены и никому не нужны, а ведь каждый человек должен быть кому-то нужен. Своего счастья здесь ни у кого нет, поэтому каждый охотится за чужим счастьем.
Меня поразила глубина нашего ненавязчивого разговора, возникшая совершенно без раскачек. Больше всего я не ожидал встретить здесь четкое человеческое самосознание, но наткнулся именно на него. Женщина с лицом мужчины, пациентка психушки, мыслила так же грамотно, как и не многие мудрые люди вне специального учреждения. Это были юродивые, запертые в клетку. Не вписывались в социум, искусственно созданный людьми. Если не умеет писать и читать, то это не значит, что не мыслит и не переживает. Общество списывает со счетов тех, кто не играет по его правилам. Тот, кто сошел с дистанции, обрел свободу. Болезнь души – всегда путь к очищению. Святость в древние временя приходила людям через самые сильные муки и страдания. Предполагаю, что среди 500 больных такие здесь есть, но их спрятали от человечества. В моем лице оно имело получасовую аудиенцию у Бога. Неожиданно выбежала медсестра с охранником, меня выпроводили вон, спустя два дня я снова стоял у ворот интерната, жажда продолжить беседу не покидала меня все это время, на этот раз легально.
- Вы можете обострить их заболевание, - утверждал мне в своем
кабинете главный врач, - их личность разрушена, ничего путного они вам сказать не смогут. Все их высказывания – бред, далекий от реальности. Для вашей диссертации по философии вы там не найдете никакого смысла. Это тяжело больные люди, находящиеся на принудительном лечении.
Гостей здесь не ожидают. Политика – это убеждение в том, что интересы человека, масс – есть интересы руководителя.
- Мне еще доложили, - продолжил Олег Александрович после
телефонного звонка, - что вы на днях проникали в наше закрытое учреждение нелегально. Как вам это удалось?
Сейчас мне скрутят руки, обколят лекарствами и закроют здесь навсегда.
- Материализовался, - отшутился я.
- Изначально к вам возникла бдительность, теперь недоверие. До
свидания. Охранник проводит вас к выходу.
Администрация бережно охраняет своих пациентов от внешних воздействий, тотальностью убеждения белое может стать черным, а черное белым. Нередко пациенты отчасти понимают это, что вырастает в недовольство администрацией, власть снова лишает их покоя, тем самым, сохраняя свою роль в их мозгах, для кого-то позитивную, для кого-то негативную. До тех пор, пока в мозгах земная власть будет играть главную роль, люди будут управляемым стадом, стремясь переманить которое на свою сторону, любой политик в междоусобной войне сеет раздор и смакует падения оппонента. Политика профессионально производит смуту. Это еще не убийство, это мышление. Согласно генетической экспертизе генератор зла работает в человеке на обостренном чувстве собственной ущемленности.
- Почему мы должны расходиться, - возмущался бородатый
мужчина на грандиозном антитеррористическом митинге в центре Москвы, собравшем сто тысячную толпу, - эта наша земля. У вас нет ничего святого. Организуем круг, не расходимся.
Женщины боязливо взялись за руки, окольцевав своими телами мемориал из пары десятков восковых свечей, нескольких букетов цветов и трех меховых детских игрушек, спонтанно родившийся на брусчатке Васильевского спуска усилиями неравнодушных масс. Проходящие мимо люди останавливались, вносили свой вклад, кто-то поставил иконку, лежали чьи-то четки, молчали, думали, шли дальше, митинг уже давно закончился, политики выступили, большинство участников рассосалось.
- Повторяю, - говорил в матюгальник сотрудник
правоохранительных органов, - перенесите, пожалуйста, свечи к храму. Освободите место для возобновления автомобильного движения, люди в машинах ждут.
- Вы – нелюди, - смутьян продолжал возмущаться и мнить себя
центром вселенной, но отряд женщин оказался не стойким, убеждений милиционера стало достаточно, чтобы взаимопонимание возобладало на эмоциями, группа передвинулась к церкви.
Смиренно стать выше своих личных переживаний, интересов, приоритетов, стремлений и желаний, какими бы благими они не казались, позволяет гармонично встать в реальный, истинный мир, но именно с мощными личными переживаниями можно замахнуться на изменение реальности, что без столкновений в той или иной сфере не происходит. Лет пять назад, из нас четверых Парубок был наиболее продвинутым футбольным фанатом, он постоянно сидел на Западном-В секторе еще не отреконструированного стадиона «Локомотив» вместе с хулиганской основой и околофутбольной бандой «Флинтс Крю», многих хорошо знал в лицо, но на ярую внематчевую активность не решался. Довольствовался пивом и агрессивным хоровым пением. Как и большинство других. Но кто-то садился рядом с настоящими хулиганами и испытывал драйв, а кто-то по дешевке прописывался на трибуны за ворота вместе с подростками и получал от ментов дубиной по башке. Хулиганы в раз могли превратиться в единый и смелый кулак и выгнать милиционеров с сектора, надавав им пинков, это были решительные люди, которых не пугали погоны власти. Такими они были, по крайней мере, пока были рядом друг с другом. На секторе с хулиганами, если мусора начинали бить или винтить кого-то одного, то за него сразу вступались все, толпа, мусора ретировались, прибывал ОМОН в касках и очень часто бил всех без разбора, а иногда просто стоял под трубунами для устрашения. Погнать ОМОНовцев было успехом. За воротами были фанатики помладше, и трибуны с ними были вотчинами легавых. Там никто не за кого не вступался, каждый был рад, что забирают и пинают не его. Не было организации и лидеров. Но каждый подросток стремился к этой организации и восхищался Западом-В иногда больше, чем самим футболом.
-Если б знали вы, что за сволочи, все московские му-со-ра.
-А, ну-ка, давай-ка, уебывай отсюда, Россия – для русских, Москва – для москвичей.
-Хулиган донт-стоп, хулиган донт-стоп.
Когда это складно и бодро скандирует 500 молодых бритоголовых отморозков, то чувствуешь себя среди них куда лучше, чем на скучной лекции в институте среди 25-ти представителей разношерстного студенчества. Поэтому я и ездил на матчи, сначала редкие домашние, потом все домашние, а затем редкие, но выездные. Иной домашний матч был покруче выездного. В тот вечер в Москве «Спартак» играл против «Зенита». Мы пили пиво и отслеживали движняки на пяточке перед кассами. Парубок уже давно вычислил многих основных бойцов, которые находились в ожидании чего-то. Мы стали ждать того, что ждали они. Таких, как мы, здесь шарилось очень много, но не опытный глаз ни о чем бы и не догадался.
- Пошли, - отрезает Парубок.
- Куда?
- Со всеми.
Основа срывается, за ними цепляется еще большее число людей, кто-то отламывает какую-то железяку, толпа поднимается на мост и двигается вдоль Щелковского шоссе. Нас несколько сотен. Адриналин медленно начинает подниматься выше уровня. Незабываемые всплески, ради них все и происходит. Тогда центровые фанаты еще не мелькали в радио-эфирах и на ТВ, всем было достаточно улицы. Прохожие в шоке. Идем, какой-то лысый тип орет, чтобы все встали плотнее. Где-то вдалеке слышится гул голосов. Понеслось. Теперь мы бежим. Суета. Опять отламываются подручные материалы, какие-то перцы вооружаются древками флагов, торчащих возле какого-то здания. Пьяный Кирпич наиболее активен из нас, он натыкается на лежащего зенитоса и ***чит его ногой, к шарфику питерца бросаются человек пять, и он уходит на сувенирные лоскутки. Где-то вдалеке слышится гул сирен. Сбавляем ход.
- Вперед, уроды! Вперед! – лысый тип гонит нас по курсу и не дает опомниться. Через несколько метров я натыкаюсь на мусора с автоматом. Стреляет в воздух. Они выстраиваются в ряд. Это уже не шутки. Делаю умное отвлеченное лицо, мол, я тут случайно оказался, и сворачиваю в переулок, по которому иду в диком напряжении. Могут выстрелить, могут дать ****ы, могут увезти на козле.
- По факту прошедших беспорядков, - говорил диктор стадиона в течение нескольких следующих домашних матчей, - возбуждено несколько уголовных дел.
Кого поймали, того засудят. Страшно, конечно, но спустя некоторое время я поехал с Парубком в «Сокольники», где был назначен сбор сил для махача с фанатами ЦСКА. В тот день был долгожданный дерби. Стоим, ждем, проходит часа полтора, вокруг куртки-бомберы, джинса и башмаки-говнодавы. Нами усеяна вся площадь, сотни три человек. И в этот момент на горизонте появляются враги. Слышится звон разбитых витрин продуктового магазина. Мы бежим на них, они бегут на нас, над головами летят бутылки. Начинаются локальные перемахи. Приезжает одна мусорская машина, сделать ничего не может, она беспомощно крутится на площади, какой-то тип подходит к ней вплотную и со всего размаха бросает в лобовое стекло пивной батл. Рядом кому-то в бошку попадает камень, хлещет кровь, кто-то достает бинт и начинает перевязывать пострадавшего. Опять сирена, опять мусора с автоматами. Беспорядки угасают, нас конвоируют до метро. Переживаний масса и главное, таких, что не каждому даны. Этим и притягателен фанатизм, под каким флагом он бы не выступал. Величие. Захватывающие события. Организация, лидеры, стратегия. Пятьсот агрессивных мужиков от 16 до 40, проникнутых ненавистью, в самом центре Москвы беспрепятственно устраивают массовое побоище, круша друг друга, витрины и черепа представителям земной власти. Мы были боги, хоть и на пять минут.
8. Услуги
Когда папа, увлеченно занимающийся агитационной работой в поддержку одного из кандидатов на предстоящих президентских выборах, попросил меня зайти к куратору по нашему району за новой порцией листовок и газет, меня это не обрадовало. Политические функционеры вызывали во мне неприязнь. Контактировать с такими людьми не хотелось абсолютно.
- А, Тимофей! Проходи, - Никита Николаевич, о котором я уже был насышан,
был вежлив, его лицо представляло собой типичную физиономию деляги, искринки хитрости в глазах скорее стимулировались, нежели не скрывались.
- Да, я не надолго.
- Проходи, проходи. У меня есть к тебе разговор.
Мы сели на кухне.
- Мне твой папа, - продолжил он, - про тебя рассказывал. Не хочешь ли ты
поработать на этих выборах.
Вряд ли меня устроит предложение раздавать листовки и разносить газеты. Вежливо откажусь под предлогом насыщенной журналистской деятельности.
- А что надо делать?
- Я сегодня был на совещании у Сергея Юрьевича Глазьева, там решались
разные вопросы в связи с выборами. В ближайшее время будет создаваться новая структура. Информационно-аналитический центр. И туда требуются молодые люди. Работа с обращениями граждан. Сможешь?
- Думаю, да.
Как же быстро я меняю свои решения.
- Работу надо начинать завтра.
И я опять, как в беде, оказался в отталкивающей и одновременно притягательной политике. Притягательна она тем, что вхож туда далеко не каждый, а отталкивающа, ибо каждый, кто туда вхож, мутен. Чтобы снова войти в этот мир, мне пришлось подставить сотрудников редакции, под угрозой оказался выход следующего номера нашего издания, я плюнул на все обязательства перед начальством.
- Меня не волнует, - орала на меня главный редактор Туся, - что ты нашел новое место работы. Ты обязан отработать у нас еще две недели. Мы тебя никуда не отпустим. За тобой статьи. Мне плевать на тебя.
-Можешь хоть сейчас уходить, но если мы уволим тебя по статье, - орала на меня шеф главного редактора пучеглазая Елизавета Петровна, - тебя с такой трудовой книжкой никто никуда не возьмет. Мне плевать на тебя.
Елизавета Петровна, как успешный топ-менеджер, недавно получила в подарок от еще более значимого начальства небольшую иномарочку. Заслуга ее состоит в том, что она своими скандалами и наездами вынудила 15 сотрудников департамента уволиться по собственному желанию, их работа была раскидана по оставшимся счастливчикам, заработную плату же своим служащим Елизавета Петровна повысить не пожелала. Помещица. Так просто отпускать меня она тоже была не намерена. Встала в позу.
- У нас серьезная структура, - с этого и начался наш последний разговор, - мы
не позволим тебе по своему желанию уйти тогда, когда этого захотел ты.
Власть делает людей надменными, ибо безвластные раболепствуют, но властьимущим очень больно становится тогда, когда происходит неожиданное, и на их власть плюют. Не ставить ни во что наделенную властью персону – это единственная возможность сделать из нее нормального человека. Только через боль человек становится самим собой. Самолюбие администратора, приносящее массу зримых и незримых бед людям, является удачной целью для тех, кто хочет ходить по земле с высоко поднятой головой.
-Алло! Туся? Туся, - и полное безразличие и холодность в моем голосе, - я больше не приду к вам на работу. Можете увольнять меня по статье.
Она начала что-то верещать в трубку, и в ее угрозах я отчетливее всего услышал интонации беспомощности.
-До свидания.
Твой начальник беспомощен перед твоей волей. Ты сам хозяин своей жизни. Незабываемые ощущения, ведь человеком себя особо остро чувствуешь только в те моменты, когда вопреки сильному давлению извне, вопреки чужой власти и чужим приказам, вопреки своему подчиненному статусу, восстаешь и действуешь не так, как хотят твои эксплуататоры, а так, как хочешь сам. Это удовольствие не сравнимо в этой жизни ни с чем, но пережить его удается не так уж и часто. Кайф Спартака. На следующий день я быстро нашел развлекательный клуб «Товарищ», именно здесь, между красно-зеленых стен, базировалась часть предвыборного штаба С.Ю. Глазьева, суровые охранники сверили мою фамилию со своими списками, я был допущен за кулисы.
- Наша первоочередная задача, - сказала мне Олеся, через которую к нам в
Отдел поступала вся информация от более высокого начальства, - состоит в том, чтобы прочитать вот эти два мешка писем, - в углу лежал груз, - рассортировать все обращения по регионам и составить шаблонные ответы на них. Садись и начинай работать.
В небольшой комнате было душно. Несколько человек, каждый за своим столом, изучали содержимое конвертов. Я взял пачку писем и стал читать. За два дня работы задание было выполнено. Компьютеры продолжали стоять неподключенными, печатать ответы было негде, никто не знал, что надо будет делать дальше. Неопределенность нервировала. Казалось, что нас могут кинуть в любой момент. Это ощущение не покидало меня все два месяца, что я провел в штабе. Человек, подтянувший меня в это дело, был нашим вторым, помимо Олеси, начальником. Двоевластие и неразбериха. Руководство штаба назначило главным Никиту Николаевича, но все поручения пускало через Олесю.
- Задание изменилось, - сказала она тогда, когда работа встала, - письма надо
рассортировать не по регионам, а по проблемам, по темам. Пенсионные вопросы, жилищные, материальная помощь и так далее.
Мы взялись по-новому перечитывать корреспонденцию. Когда начальство не знает, что надо делать и постоянно меняет свои решения, это не добавляет ему авторитета. Спустя пять дней работы из штаба С.Ю. Глазьева очень захотелось уйти. В первые два дня нас хорошо покормили обедом за счет заведения, это скрашивало царящий бардак, а потом не только перестали кормить, но и начали отказывать нам в кипятке, стаканах, ложках и вилках. Неприятные изменения. Но куда неприятнее проходили встречи с директором клуба. Он как хозяин заходил в нашу комнату.
- Вы че, охуели, - орал этот бандитской наружности управляющий, - все
стены мне стульями поободрали. Я же предупреждал, чтобы вы их не прислоняли. Счет выставлю лично каждому из вас.
Вся наша группа, и Николаич, и Олеся, сидели, опустив глаза, он окидывал нас властным взглядом и уходил. Возразить ему что-либо боялись. Зато никто не боялся читать чужие письма. Каждый человек вкладывал в письмо некую свою энергию, эмоции капсулизировались на листах бумаги, читая его, мы впитывали в себя эту энергию, я быстро ощутил прелесть проникновения в чужой внутренний мир, хотя бы в его фрагмент. Мистическое действо.
- Обо мне, - читаю я за очередным конвертом, - упомянул Нострадамус, а о
простых смертных он не писал.
С этим все ясно. Не зря это письмо на тридцати страницах печатного на машинке текста с вкраплениями и исправлениями шариковой ручкой.
- А куда письма сумасшедших?
- В отдельный мешок. Мы на них не отвечаем.
Увесистая поклажа лежала в самом углу. Психически неполноценные люди пишут политикам об инопланетянах, планах изменения человечества, чудодейственных приборах и многом другом, что является предметом статей желтых бульварных газет. Кругооборот энергий в природе. Кто чем напитывается, тот тем и выплескивает. Письма сумасшедших у нас не читал никто. Весь остальной материал только по началу трогал душу и сердце, со временем на проблемы человека, стоящего за словами, строчками и предложениями, обращаешь все меньше внимания, привыкаешь к вечным страданиям, описываемым в каждом письме, читая его, лишь строго улавливаешь тематику и сразу, по-быстрее, подводишь под тот или иной шаблонный ответ. Для самого Глазьева письма людей виделись как статистика сигналов по основным проблемам в том или ином регионе, отчетная бумажкой на столе. Другого ничего он от нас не требовал. Нам же требовалась тысяча мелочей, доставать которые приходилось самим.
- Под письма нет коробок. Их надо где-нибудь добыть. Кто-нибудь желает
заняться этим вопросом? – командует Олеся.
Никогда не упускал возможности свалить продышаться из любого офиса. Даже временная смена обстановки, выход за рамки рутины, живительны.
- Я могу.
Через десять минут вхожу в магазин «Арбат-Престиж» и разговариваю с грузчиком.
- Мы здесь недалеко от вас в офисе работаем, нам нужны пустые коробки,
помогите, пожалуйста.
Большая политика. Она всегда начинается с маленьких людей, которые в нее верят. Я стоял однажды перед выходом из метро «Кантемировская» с пачкой листовок в руках, каждый приезжающий внизу поезд выталкивал на свет крупную порцию самых разных людей. Подавляющее большинство из них были усталыми и возвращались с работы.
- Эта листовка специально для вас. Сегодня это может вам помочь. Ни эту ли информацию вы искали весь день?…
Навязчивость политики вынуждает людей бежать мимо. От меня шарахаются, как от чумного. Политиканы пытаются добить изнуренных трудовыми буднями мужчин и женщин своей пропагандой. Если бы не было таких, как я, таких, кто создает кумиров и насаждает веру в них, получая за это деньги, то не было бы и самих кумиров, ибо сам Глазьев листовки со своим изображением возле метро никогда не раздавал и раздавать не будет.
9. Мозги узлов
С Психом мы столкнулись на одной из темных улочек Москвы, и наши лица озарились взаимными улыбками. Его мать работала в мусарне, а сам он вел скользкий образ жизни и уже давно не отличался законопослушностью.
- А вы куда? – голос уколотого героином, определенных целей на
сегодняшний вечер у Психа уже, видимо, не было, и он дрейфовал по морозу в поисках необременительного общения.
- Мы, – даже не знаю, звать его с собой или нет, - мы в «Лукоморье».
- А че там?
- Надо с человеком встретиться.
- Не. Я сейчас в «Лукоморье» не появляюсь.
- А че так?
- Два сотовых телефона пару недель назад подрезал. Там возле входа
длинный столик. Какие-то парни пиво пили, я с другой стороны сел, сижу, жду, заебался ждать уже, наконец-то они допили и пошли к бару за новым…
- …а когда вернулись, то ни телефонов, ни тебя не обнаружили.
- Да, - Псих скромно улыбнулся и опустил глазки в землю.
- Че за парни то?
- Первый раз их видел.
- И хотелось бы, чтобы последний?..
- Наверное, они не с нашего района. Я в записных книжках на мобильниках полазил, ни одного знакомого не нашел.
- Ясно. Ну, ладно. Мы опаздываем на встречу. Давай, счастливо.
Опять улыбки, и мы расходимся в противоположных направлениях. Никаких встреч у нас намечено не было.
В «Лукоморье» дым и малолетки. Кабаки собирают гулящую публику, определенный сорт людей, готовых потратить свободное время на кайф и безделье в компании себе подобных. Попасть в плохую компанию можно и будучи далеко не подростком. Большая синяя мусорная урна, рекламирующая пиво «Балтика», была под завязку набита смятыми копиями подписных листов в поддержку выдвижения С.Ю. Глазьева на должность президента РФ. Выборная компания является сложнейшим механизмом, айсберги которого мы ежедневно видим на телеэкране, хотя самые характерные для политики процессы скрываются под водой, и нырнуть туда можно, либо через крепкие семейно-родственные и клановые узы, либо совершенно случайно, не забывая о том, что ничего случайного в нашей жизни нет. В небольшой комнатке, в центре Москвы, наконец-то работало четыре скоростных ксерокса. Клуб «Товарищ» гудел уже вторую неделю неестественными для себя звуками. Охранники пускали сюда только своих.
-Вам что?
-Покушать у вас можно?
-Нет, нельзя.
И голодный посетитель, недоуменно вглядываясь в лица снующих вокруг него людей, выставлялся обратно за порог. Здесь явно что-то творилось, но, однозначно, не для всех. Когда шесть мужиков в цивильных пиджаках выгружали из грузовика здоровенные коробки с вожделенной оргтехникой и вносили их через центральный вход клуба, это привлекло таки внимание бегущих мимо людей.
-А, что здесь будет?
-А, вам что надо?
Род деятельности нескольких десятков персон, засевших сутками в этом месте, мало того, что не афишировался, он скрывался. Скрытность – это боязнь правды, поэтому никто из шести мужиков в цивильных пиджаках не смог прямо сказать бабульке в поношенном пальто, что сейчас здесь функционирует предвыборный штаб кандидата в президенты РФ С.Ю. Глазьева. Эта правда опасна для тех, кто имеет к ней отношение, ибо в области современной политики безопасность дает только ложь. Ксероксы в «Товарищ» привез невысокий пухляк со значком депутата Государственной Думы, он сверкнул перевязанной пачкой стодолларовых купюр, когда наиболее приближенные индивиды из этой комнатки обратились к нему за денежной помощью. Отслюнявил что-то. Как-никак некий Николай Васильевич, домашние тапочки, пиджак с золотыми пуговицами, джинсовая рубашка, пышные усы, очки-хамелионы, не спит уже трое суток, дежуря возле золотоносного аппарата, куда он час за часом вкладывает стопки подписных листов, доставляемых сюда со всех концов России. Иногда аппарат барахлит, выходит брак, он то и летит в урну скомканным. В соседней комнате, чтобы вскоре отправить подписные листы в поддержку кандидата в Центризбирком, их проверяют и пересчитывают, но до отправки листы надо еще отксерокопировать, а копии оставить себе. Срок подачи листов в Центризбирком заканчивается через два дня, поэтому их ксерят в усиленном режиме, специально доставив для этого дополнительные машины.
- Это распоряжение, - говорил Шудик Владимир Григорьевич, - Сергея
Юрьевича. Листы надо отксерокопировать, и на их основании будет создаваться специальная база данных для нашего информационно-аналитического отдела.
Секретные материалы. При всей громкости названия люди, набранные для работы в этой структуре, не отличались особыми знаниями и умениями. 18-ти летняя толстушка Лена совсем недавно купила московскую регистрацию, учится на первом курсе какого-то сомнительного заочного юрфака и обладает потрясающей неграмотностью в вопросах русского языка. «Прзьба из Орхангельской области». 30-ти летняя Лена, приехавшая в Москву из Ульяновска, учится там же. Ее маленький сын обмазывал гуталином свои интимные места. Бородатый Григорий всем другим местам предпочитал ночевать на стульях в клубе «Товарищ». Помимо политики он имел место в церковной иерархии. Психолога Макса особо волновала тема Боба Марле, растаманства и бурбуляторов. Галя и Инна были чьими-то родственницами. Этим сотрудникам формировавшегося отдела и жал руку в просторном кабинете на Большом Харитоньевском переулке кандидат в президенты РФ. «Товарищ» оказался временным прибежищем, мы быстро от туда съехали.
- В первую очередь, - говорил Глазьев, лицо его было излишне, как-то
неестественно, умным и напряженным, дубленка по колено, сине-белая байковая рубашка с плотным высоким воротником, - вам надо ответить на все письма, которые пришли в мой адрес. Напишите список того, что вам надо, мы вас обеспечим. Если надо 10 компьютеров, значит, будет 10 компьютеров. Сколько писем уже обработано?
Уже пять дней письма читались, раскладывались по проблемам, потом перекладывались по регионам, потом снова раскладывались по проблемам, но назвать их число не смог никто. Тупиковый вопрос превращается в таковой после тупого ответа, и ставит в неловкое положение даже того, кто его задает.
- У кого-нибудь есть что еще сказать?
Молчание.
- Сергей Юрьевич, - я волновался, но все же решил засветиться в надежде на
установление близости к боссу; политическая среда стирает все святое, ради бабла моя готовность манипулировать беззащитным сознанием плебеев не имела границ, это ужасно, от денег надо держаться подальше, - вы работаете для народа, для народа выступаете на ТВ. Этот же народ пишет вам свои письма. Людям было бы очень близко, если бы вы употребляли в своих речах те лингвистические формы, которые люди сами употребляют в письмах. Мы думаем, что надо создать…
- Это позже. Сейчас главное, - встревает Шудик, помощник Глазьева, человек
с пристроенным к голове сотовым телефоном, - это собрать людей на
учредительный съезд движения «Родина», поэтому до первых чисел февраля вы должны ответить на все поздравительные письма в адрес Сергея Юрьевича.
Владимир Григорьевич Шудик был одним из тех, вокруг кого вертелась вся планета предвыборного штаба Сергея Глазьева. Движущей силой людей в политической природе являются деньги. Шудик оперировал наличкой. Закон человеческих страстей.
- Главное, чтобы утвердили нашу структуру и внесли в бюджет ее
финансирование.
Программы и лозунги для профанации масс, просто слова, загрузка ваших мозгов, братья и сестры; основные события на политическом поле происходят в тени и служат одной единственной цели. Борьба за финансирование - суть. Именно поэтому люди из проекта «Ксерокс» и их соседи - люди, отвечающие за сдачу подписных листов в Центризбирком, хотя и работают в команде одного человека, ведут между собой самую настоящую войну. Со шпионами, стукачами, дезорганизаторами и непрерывными склоками.
- Мы с ними враги, - говорил Шудик, - они будут ставить нам палки в колеса,
мешать работать, тормозить процесс, пойдут на все, чтобы мы не успели отксерить листы за оставшиеся два дня.
- Зачем? Мы же единый штаб?
- Все здесь делается для того, чтобы потом перед Глазьевым ткнуть меня
лицом в грязь. И поэтому обделить деньгами, выманив их себе.
Не замечая того, сам становишься частью всех этих придворных интриг, а оставаться здесь безучастным равносильно самоубийству, ибо куда больше, чем твои знания, в политике играют роль твои способности втераться в доверие и отворачиваться от тех, над кем нависают тучи. Чтобы чего-то достичь, надо перешагивать через тех людей, которые тебя подтянули к тому или иному проекту. Кидать своих протеже. Пользоваться их связями и именем в обход их самих.
- Твой лучший друг, - говорил некто Анатолий в просторном кабинете на
Большом Харитоньевском переулке незадолго до того, как туда приехал Глазьев, – это твой главный враг. Я героев России на хер посылал.
Некто – это нерукотворный образ этого закрытого от посторонних глаз мира, ибо надежды на финансирование, на золотой дождь с неба, приводят в политику личностей темных и мутных. Там, где платят большие деньги, их получатели перестают верить в чужое бескорыстие.
- Я три компании предвыборные делал. Там такие шакалы сидят везде. Им
палец в рот не клади.
Люди с богатым прошлым, которые афишируют только своими айсбергами от него, ползают в этих муравейниках корысти, рыскают в поисках добрых и порядочных хозяев, ищут свою голубую несбыточную мечту, ибо хозяева, распоряжающиеся финансовыми потоками, забрались наверх этой сыпучей пирамиды именно благодаря тому, что они злы и непорядочны. И в считанные дни ты становишься таким же, твой мозг решает важнейшие вопросы того, где бы правильно засветиться, а где бы не сказать чего-нибудь лишнего, потому что именно от этого зависит твое положение в этом зыбком мире политики, где никто не знает, что будет завтра. Игры, происходящие за кулисами, достойны самых лучших театральных помостов, однако, актеры в бесконечной череде очень важных событий уже давно не думают о том, что с их ролями связаны надежды сотен тысяч бедных людей, надежды на то, что нелегкая жизнь народа наконец-то станет хоть чуть-чуть лучше, а посему те, кто дают надежду, но не оправдывают ее, сами уже не в состоянии испытывать целую гамму чувств. Калеки, с ампутированной верой к людям, обеспокоенные только собой нарциссы - мир политики – это болото из зеленых долларов. Именно поэтому начальство посадило сотрудников информационно-аналитического отдела движения «Родина» в просторный кабинет, не придав никакого значения тому, что он не отапливается. Перед компьютерами все сидят в шубах. Платить много не имеет смысла, если можно платить мало. Корысть делает человека добычей для настоящих хищников, только за надежду быть допущенным к кормушке, за надежду стать частью привилегированного общества, он готов голодать, мерзнуть и все равно пресмыкаться перед своим господином. Надежда же заставляет уже других людей писать письма депутатам с мольбами о помощи. На новом месте мы продолжали читать письма, технику подключили, набиваем базу, специальная программа быстро распечатывает фамилию респондента в подходящий шаблонный ответ, листы упаковываются в конверты и в коробках относятся на почту.
- Бабушка просит помочь. Ее хотели убить за квартиру.
- Я читал уже это письмо. Она в сентябре писала.
- Наверное, уже убили.
Весь отдел громко засмеялся.
10. Аквариум судьбы
Павлин поздно понял свою ошибку, очередная пассия, студентка первого курса строительного вуза Даша, после двух первых теплых свиданий начала выкладывать прочными кирпичами холода стену в их отношениях сразу после того, как ощутила с его стороны ожидания и требования. Или же несоответствие планов и надежд 28-ти летнего мальчугана и женской реальности нарисовались ему нарастающим разрывом. Надежда – это как потенциальное разочарование, так и потенциальное чудо, все зависит от веры и любви. Знакомство длилось уже две недели, завязалось при помощи системы SMS-сообщений, Павлин специально для этого купил использованный сотовый телефон на Митинском рынке. Мобильник сильно борохлил при разговорах, но для коротеньких текстовых сообщений подходил нормально. В компьютерной базе данных плавают тысячи телефонных номеров тех молодых людей, которые желают выйти на близкого человека, Павлин особо не утруждал себя выбором и ответил на первое приглянувшееся резюме. «Симпатичная брюнетка, рост, вес, ищу интимных отношений, Даша». Первые его SMS-пике оказались неудачными, слишком грубое обращение вызвало у девушки реакцию отторжения, она настойчиво попросила Павлина больше не писать ей никогда, но юноше понравился ее тон, он выждал некоторое время, купил себе новый телефонный контракт с новым номером и, наученный опытом, повел новую беседу более осторожно. На этот раз студентка, не подозревавшая, что переписывается с тем же хамом, проявила интерес, и они решили встретиться, чтобы посмотреть друг на друга в живую. За час до начала занятий вечернего отделения Павлин подъехал к ее институту, туда же прибыла и Даша, разговор протек выдержано и поверхностно.
- Я, - поделилась своими впечатлениями девчонка, - на выходных ходила с папой на охоту, он у меня охотник, и застрелила двух уток.
- А, я, - парировал юноша, - на выходных работал.
За все время общения они даже не посмотрели друг другу в глаза, ничего не предвещало бури, но когда Павлин сел в вагон метро, то на его телефон от Даши пошли совершенно неожиданные сообщения:
- Зайка, моя, Павлинчик, я по тебе скучаю на этой отвратительной лекции по математике. Ты даже не представляешь то, как я тебя хочу.
Резкий переход от посредственной беседы к словам любви не насторожил пылкого донжуана, он быстро поднялся в своих глазах до неба и поплыл. Начались постоянные созвоны по мобильному и домашнему телефонам, за пять дней Павлин истратил на связь тысячи рублей, девушка жила в Орехово-Зуево. Окраска бесед по взаимоинициативе приобрела практический смысл.
- Если ты меня хочешь, - утверждал он, - то давай скорее встретимся снова. Я
тоже тебя хочу.
- Давай, - отвечала она.
Предстоящая встреча мусолилась ими в подробностях, несколько дней и наконец-то произошла на ВДНХ. Несмотря на холодную погоду, Даша приехала в короткой юбочке и модных чулках, молодые люди два часа страстно целовались на лавочке, девушка пообещала ему большее. Третье свидание изменило настроение Павлина, предвкушающего скорую развязку событий, Даша не уделила ему должного внимание, ее постоянно отвлекали чьи-то SMS-сообщения, она не слушала и не слышал паренька. Лил дождь. Павлин приехал с ночной смены, не поспав, раздражительность в такие моменты бьет ключом, вдруг возникшие жизненные обстоятельства не позволяли свежей парочке найти консенсус для той долгожданной, более важной ступеньки отношений, которую она ему обещала.
- В четверг я буду гулять с подругой, - говорила Даша.
- А как же я?
- Не знаю.
Они разъехались каждый по своим направлениям. Неопределенность отношений мучила паренька, всю дорогу домой Павлина коробила холодность девушки, так резко наступившая после ласк на лавочке ВДНХ, он ждал от нее большего трепета и чувственности к своей персоне и, не получив их, решил пойти на провокацию.
- Я на тебя обиделся, - написал Павиан по SMS-почте и стал уверенно ждать
извинений и теплых слов.
- На обиженных воду возят, - гласил мнгновенный ответ, - и сексом с ними
не занимаются.
- Я ехал к тебе, хотел увидеться, а с твоей стороны - пустота, - ему так
понравилось быть зайчиком и лапусиком.
- Не надо обвинять - если что не нравится, я не держу.
Такого поворота Павлин не ожидал. Его мечта рушилась, еще несколько дней назад он ощущал себя любимым и законно не предполагал иного, однако, женщины бывают непредсказуемы.
- Что, - скрывая страх, спрашивал он, - встречаться больше не будем?
- Если ты не хочешь, давай не будем.
- Нет. Я хочу с тобой встречаться, - услышала драгоценные слова Даша.
Не оборвавшись, их роман получил возможность для продолжения, но строить прогнозы в такого рода делах, занятие бессмысленное, хотя и заманчивое. Заманчивостью легких отношений елозили Павлина варианты знакомства в мобильной сети, он, несмотря на загруженный график работы и изнуряющие ночные дежурства, уже не мог спокойно заснуть. Мучавшая мальчугана неудовлетворенность была плодом его воспаленного рассудка. Кредо судьбы. Неудовлетворенность – это жизненный диагноз, больной человек всю жизнь не будет рад окружающей действительности и уверен, что достоин лучшего. Ему всегда и всего мало, ему надо большего, его данность – ущербна. Хотя всего лишь надо научиться быть счастливым тем, что есть здесь и сейчас, Павлин пытался получить удовлетворение своего внутреннего мира от чужих, незнакомых людей. Даша не давалась, он опять окунается в среду озабоченных владельцев сотовых. Тем более, виртуальное знакомство придавало даме некую загадочность, которую он не мог встретить в своем реальном окружении. Женщина может быть любой, но она не может быть не загадочной. Сначала он узнавал ее координаты, потом слышал голос, затем шли томительные надежды и ожидания счастья, но в этот раз Павлин быстро нашел общий язык с некой девушкой, ищущей, как и все здесь, интимные отношения. У нее была квартира в центре города. Он стремительно приезжает на станцию метро «Таганская», ждет ее среди еще десятка таких же ожидающих кого-то людей, но мадмуазель не появляется. Жесткость лишает его рассудка. Молодой ловелас начинает судорожно обзванивать другие примеченные номера из обильного списка.
- Вы извините, пожалуйста, - говорит ему женский голос на другом конце виртуального провода, - я случайно дала объявление, я уже не хочу ничего, мне ничего не надо, - она волновалась и оправдывалась.
Парень набирает номер нового поиска. «Хочу секса, приезжай на машине, тел.» Но автомобиля у него не было, Павлин опять ощутил свою несостоятельность.
- Была бы машина, - подумал он, - я бы сейчас вообще не парился ни о чем.
Машина – это всего лишь робот, слуга, подчиняющийся человеку, такой же, как тысячи других удобных достижений цивилизации, джакузи, солярии, интернет, сотовые. Техника не более чем корректно, как доктор, облегчает наши страдания на Земле и не влияет на человечество до тех пор, пока сам человек на ее поле не начинает резких движений. Машина не виновата, что она в руках у больного. Сотовый телефон – это всего лишь управляемая в руках человека машина, вещь очень полезная и совершенно безвредная то тех пор, пока человек не включит его и не наберет номер службы знакомств, где наиболее популярным рейтингом пользуется трафик «Хочу познакомиться для секса». Оба абонента хотят трахаться и им безразлично то, с кем это делать. Вот она, здесь базируется современная Содом и Гоморра. Павлин обламывался, впереди – бессонная ночь на дежурстве, ему было беспокойно, но утром он вместо того, чтобы ехать отдохнуть, прозванивает Дашу, настойчиво просит свидания, едет к ней в Орехово-Зуево на электричке полтора часа, потом полтора часа они едут вместе обратно в Москву, еще час путь от вокзала до дома, итого в дороге он уже был пять часов, впереди - долгожданный интим, после ночной работы. Похоть сделала Павлина стойким. Наконец-то они вошли в квартиру, в пакетике лежало вино и шоколадные конфеты, из комнаты выскакивает бабка лет под 90 с испуганным искаженным лицом и трясущимися руками:
- Павлин! Павлин!..Что делать?.. Он – умер…
Старуха плачет, парень утверждал своей избраннице, что живет один, перед ней с порога предстает нечто мрачное, не обращая внимания на незнакомого человека, горе продолжает литься на людей, готовящихся к удовольствию:
- Что же делать?… Умер… умер… ы…ы…
Бабуля протягивает внучку записку от его матери. «Умер Петр. Помогите похоронить». Петр – второй муж матери Павлина, они виделись еще месяц назад, а теперь его нет. В самый неподходящий момент. Уходить старуха не собирается, переживания доводят ее до истерики, Павлин кое-как уводит родственницу в самую дальнюю комнату и вожделенно подступается к Даше.
- Кто это? Я ее боюсь… Я не буду при ней, - раскованность Даши сменилась напряженностью, только что рядом умер человек.
В комнате раздаются редкие рыдания, ухажер по плотнее прикрывает дверь, полчаса психологической борьбы заканчиваются его победой, она решается отдаться, позволяет себя раздеть, но интимный инструмент мужчины не срабатывает, опечаленную, он провожает Дашу до института, а на обратном пути без отягчающих его до селе раздумий включает свой крайний вариант. Человеческие планы есть болевые точки человческих ущербностей. Некая Тамара, с которой Павлин уже целую неделю имел опыт небольших телефонных переговоров после знакомства в SMS-чате, жила в одном с ним районе, удобно, но как раз светиться в месте своего жительства сексуально неудовлетворенным, он очень и очень не хотел, поэтому врал ей, что обитает на противоположном конце Москвы. Такие орудуют на стороне. Мегаполисы растворяют личность человека, в деревнях, где все на виду, все все про всех знают, преступлений, разврата и грязи много меньше, ибо у людей совесть есть там, где им приходится считаться с мнением окружающих. В деревне с негодяем перестанут здороваться на улице, и он останется один, в многомиллионной Москве отвратительные поступки не несут осуждения общества, ибо постоянного общества вокруг человека нет. Все мелькают.
- Алло, Тамара, это Павлин. Давай сегодня встретимся. Я приеду к тебе через
час.
Сексуальный маньяк знал, что у девушки есть место для встречи, этот вопрос он всегда узнавал в первую очередь, во-вторых, с дамой обсуждались животные подробности.
- Я симпатичная полная девушка, - убеждала его Тамара по телефону в
течение всей недели, - в сексе мне нравится все. Очень люблю оральные ласки делать мужчине.
- Я тоже это люблю, - отвечал Павлин, чье распаленное воображение рождало
многое.
Друг друга они еще не видели ни разу, она – студентка, он – служащий, но необходимость у них была одна, поэтому и состоялась эта встреча. Тамара подошла первой:
- Вы никого не ждете?
- А, вы Тамара?
- Да.
Она была очень толстая, но Павлин это сейчас не волновало.
- Пойдем, прогуляемся, - предложила девушка.
Конечно, ей хотелось быть увиденной с мужчиной. Быть замеченным в родном Районе с такой обширной мадмуазелью парниша не пожелал:
- Я, вообще-то, для другого сюда приехал.
- Я на первом свидании не могу.
- Как так? Ты же час назад дала согласие.
- Я пошутила.
- Ни фига себе шуточки, - он чувствовал свое превосходство над ней и был
неумолим, - я с другого конца Москвы ехал. Пошли. Время нет.
- Ладно, пошли.
Через 45 минут Павлин наконец-то оказался в постели с женщиной, ему очень понравилось то, что она выполняла все его желания, только над заведомо не привлекательной особой он смог почувствовать себя мужчиной. Его давно мучил комплекс. «Все уже давно директорами работают в моем возрасте и по штуке долларов получают, - часто думал он, - а я оказался не способен; все люди как люди, а у меня ничего нет, поэтому я нафиг не нужен никому». О своих эмоциональных угрызениях он никому не говорил, тем более первой встречной, насытившаяся плоть отдыхала, Тамара включила разговор:
- А у тебя высшее образование есть?
- Нет, а зачем оно мне?
- Как зачем? С ним, например, ты сможешь стать директором…
Павлин был приследуем. Рождая эмоции, человек становится их заложником. Контроль потерян. SOS! Возбуждаясь, он заряжается и начинает скакать между полюсами магнита Земли в поле других носителей эмоций, теряя свободу и подчиняясь радио-волнам страстей. Одержимый чувствами маньяк самого себя. На Земле люди – всего лишь инопланетяне, странники, изгнаники из райской среды, восстановить благополучие которой здесь мы безуспешно пытаемся прогрессивной гонкой за комфортами и поисками в сфере искусств. Земля – это зона строгого режима, с казармами и каторжными работами, с вертухаями и администрацией, с человеколюбием и продажностью. Временное место жительства. Плацкартный вагон. Человек имеет эмоциональную слабость привязываться к попутчикам и декорациям, которые останутся здесь навсегда, переживать из-за них, искать, терять, вертеться, крутиться, доказывать, спорить, воевать, страдать, болеть и умирать.
11. Груз
Маршрутка, нас 8 человек, мы едем в ночной клуб «Космопорт» на транс-вечеринку, из выходных в выходные мистерии проходят в нескольких точках Москвы. Актовый зал средней образовательной школы с легкой руки ее оборотистого директора по ночам модернизируется в колоссальный шабаш. Конспирация не позволяет выставить на вход неоновую вывеску и развесить рекламные плакаты у станции метро. Красочный мир видений прячется за неприметной железной дверью. У каждого из нас в кармане заготовлена порция наркотика, исключительно галлюциногенные препараты. Грибы. В древние языческие времена их употребляли только шаманы и другие персонажи, ответственные за связь с космосом, сейчас о грибосах говорят в курилках на переменах между уроками. Развитие цивилизации через расширение сознания. Волшебный психоделический псилоцибин. Первый раз был самым незабываемым. Улица, люди, машины превратились в какую-то единую декорацию, картонную картинку, не связанный со мной ничем мир, где я ощущал себя беспрепятственным космонавтом вне законов этого пространства и времени; район стал просто поверхностью, причем, однозначно, живой, мультфильмом, где я был не героем, не режиссером, не статичным участником, а сторонним непричастным наблюдателем. Возвысился. Невесомость души. Прогулка в шапке-невидимке. Такое не забыть. Это лучшее, что дали пережить мне грибы. Потом бывало много хуже. Расплата за нетрудовой путь к познанию неизбежна, она много хуже ожиданий. Полночь, очередь в кассу, пестро одетая публика а-ля карнавал, покупаем билеты, отходим за угол, каждый достает бумажный сверток, вожделенно развертывает его и жрет содержимую требуху. Не знал бы, что это, посчитал бы за мусор. Старшие товарищи показали нам, где растут эти чудодейственные поганки и как они выглядят. Когда грибы попадают в желудок, что будет через 30 минут – неизвестно, но точно что-то будет. Что-то новое, необычное, доселе невиданное и впредь неповторимое.
- Ради этого стоит жить, - утверждал Мельница.
Я съел минимум, штук 30, но и этого достаточно, чтобы неплохо улететь из предсказуемой реальности. Мы еще сидели в баре, когда в башке стала рождаться дикая хрень. В зале громко играл какой-то ди-джей.
- Неплохо было бы, - начал я о том, что первое пришло в голову, - услышать
сегодня музыкальную композицию, созданную из выстрелов дробовика и звуков, ритмично издаваемых африканскими танцорами с трещотками.
- И эротическое шоу с жидким йогуртом в презервативах, - вставил
Мельница.
- Ты бы стал пить йогурт из презерватива, если бы в нем плавали кусочки
грибов? Твоих любимых грибов?
- Презервативы, снятые концов с африканских танцоров?
- Йогурт из грибов мы можем поставлять в Голландию. Грибы сибирские,
технологии – немецкие. «Данон».
- Усовершенствованная упаковка-гандон.
- А на этикетке изобразим африканских танцоров. Лейбл.
Я порылся в сумке и выудил оттуда русский йогурт:
- Съедим?
- Оставь на утро. Тебе чего-то сейчас не хватает?
- Вроде, нет. Все очень хорошо. Но со звуками настоящих дробовиков на
заднем плане я чувствовал бы себя более вдумчиво.
Меня уже несколько раз медленно глючило. Сумка была набита противоречивой едой, наступало ощущение, что огуречный рассол все мне там залил, дно промокло и с него вот-вот начнет капать. Я порылся в сумке, вытащил оттуда пакет с солеными огурцами, но он опять оказался невредимым. Вскоре дно сумки опять было мокрым.
- Ты за десять минут его уже третий раз достаешь, щупаешь и убираешь
обратно. Что-то потерял? Расскажи нам, в чем дело?
- Мне кажется, что огурцы протекли.
- В мозгах у тебя протекло.
В подтверждении правильности этих слов, я изобразил пару раскрепощенных гримас. Мне нравилось то, что у меня протекли мозги. Это нравиться всем, кто ради таких ощущений принимает наркоту. Кто-то предложил покинуть бар. Танц-пол бомбился музоном. И мы нехило попали под эту атаку. С радостью. Я улавливал множество различных звуков, и каждый из них оформлял определенным телодвижением. Ноги дико ***чили в пол, башка тряслась, руки хаотично разметались в стороны, фигура рассекала все свободные участки площадки, кружась в каком-то архискоростном бальном танце. Плюс неестественный громкий смех. Нечеловеческое ржание. И таких, как я здесь было несколько сот. Месиво дрыгающихся фигур. Все под кайфом. Трава, грибы, таблетки, элэсдэ, водка. Безостановочно танцевали часа два, потом я подвалил к первому встречному с уверенностью в том, что он меня поймет. Под психостимуляторами все понимают всех, ибо в каждом каждый понимает что-то свое.
- Любой псих может уйти из лечебницы на выходные, закинуться дрянью, его
подружка случайно захватит с собой кухонный нож, чувак крезанется, отберет у нее лезвуху и начнет резать всех подряд, - паренек был серьезен и очень внимательно меня слушал, я попросил его не смотреть в мои глаза, - В такт музыке. Не все и поймут сначала, в чем дело. Может быть, так и надо. Шоу. Или чей-то фриковский прибамбас, костюмчик, одевают же некоторые медицинские халаты и распираторы. Чтобы по-ярче выглядеть. В надеждах на достойную оценку. И таких сумасшедших с ножами может прибыть целая гоп-компания. Массовая резня в ночном клубе. Наркоманы перерезали друг друга из-за дозы дешевого стимулятора. Газеты и не такое написать могут. И фотографии каких-нибудь ублюдков с бешенными глазами и дикими оскалами.
Это не так уж и весело, особенно, когда ты сам находишься на дискотеке, куда после трудного дня съехался весь торчковый сброд Москвы, области и самые отморозки из Питера и провинции. На транс вечеринах трезвый взгляд – неуместная редкость. Здесь собираются только наркоманы. Специфика такая. Специализация. Если большинство еще более менее держит себя в руках, то человек 10-15 гоняли совершенно невменяемые. Абсолютно. Такие есть на каждом пати. Готовые для дурки. Огромные зрачки, резкие движения, бессмысленные высказывания, чудовищные выкрики с того света. Полнейшая психушка. Буйное отделение. В одном из клубов я видел реалный психоз. Телка, видимо, обожралась LSD, начались глюки, она стала визжать и падать на пол. Ее поднимают, она вырывается и опять грохается о землю. Отмахивается от чего-то. Несет какую-то ахинею. Опять пронзительно визжит. Всполошился весь бар. Кошмарная сцена долго стояла перед моими глазами. Это был нелюдь, хотя все приезжают сюда за мечтой.
- Бумага обожралась, - с пониманием пронеслось по толпе.
Я был рядом и почувствовал ее страх. Очень неприятная энергия. Бабу срочно надо было вывести на улицу, атмосферу сменить. Она же была далеко не в клубе, и улицы для нее тоже вряд ли существовало. Неподчиненный никаким правилам мир. Ей вызвали скорую. От обкислоченного человека можно ожидать всего, чего угодно. А когда таких сдвинутых полный клуб – это настоящий хаос. Хотя, конечно, для самих кислотников, данное привычно и кажется нормой. Пару сотен обдолбанных чуваков. Зубодробильный музон. И водка в баре. Всех хорошо прет. Конфликтов нет. Кайф. Рай это или ад? А без музыки? Что бы все они начали делать без музыки? Триста перекошенных рыл вне человеческих законов. Там, за гранью реальности этой ночью оказался Мельница.
- Ладно, стреляйте в меня, - сказал он под утро с обреченностью и тоской в
глазах, - ну стреляйте же!
Последние несколько часов с ним творилось временное, но серьезное, помешательство из области паранои. Это были далеко не шутки. Мельница уже длительное время чего-то боялся, но не мог нам внятно объяснить причину своих страхов. Ужас, не сходящий с его лица, говорил о серьезности той ситуации, в которой оказался парень, съевший 200 грибов.
- Выпей водку, - говорил ему я, - полегчает.
Стопка продолжала стоять перед ним нетронутой. Мельница посмотрел на меня еще более недоверчиво. Оставлять его в покое было нельзя, он сразу направлялся к охраннику и пытался объяснить ему, что попал в серьезную беду.
- Меня заманили в этот клуб и хотят здесь убить, - испуганно говорил
Мельница администратору, когда я встрял в их беседу.
Лицо администратора выражало настороженность и недовольство. Я успокоил служащего клуба, отвел Мельницу за стол, мы установили возле него сменное дежурство.
- Его нельзя оставлять одного, - говорил Египет.
Мельница услышал наши слова и заплакал.
- Может не надо, - сквозь слезы он стал нас упрашивать о чем-то, - зачем вам это?
На нас стали коситься. Администратор теперь обращал в нашу сторону больше внимания, чем в отношении других снующих туда-сюда людей.
- Мельница! Ты заебал. Что с тобой? Что тебя так пугает? Ничего страшного
не происходит. Это твой загон. Все нормально.
- Вам то может быть и нормально, а меня то тю-тю.
Он опять погружался в себя и ни в коей мере не хотел выдавать своих мыслей. А мысли его были воспалены. Часа четыре подряд его держало в напряжении обоснованное сотнями доказательств, рожденных в его больном мозгу, предположение, что мы, наркоманы с темными связями в уголовном мире, привезли его в клуб для того, чтобы убить из-за квартиры, которую он как раз в это самое время покупал. Стопка водки, от которой он отказывался, несомненно, была отравленной. В каждом нашем слове, в каждом движении Мельница находил подтверждение своей бредовой теории.
- Мельница, - говорил я ему, - перестань бояться. Тебе нечего здесь боятся. У
нас же пол Района знакомых с пушками.
Я назвал ему несколько знатных имен. Он сжался.
- Ага, - подумал Мельница, - если на счет моей квартиры еще и бандиты
подвязаны, то вопрос о моей жизни решен. Эти так просто прощать меня не будут.
- Простите меня хоть вы, - жалобно начал он.
- Да, за что?
Мельница заплакал, я почувствовал себя виноватым. Наверное, не специалисту лучше с ним вообще ни о чем не говорить. Передо мной сидел безумец. Безумие – это складный мир, выстроенный в мозгу, параллельная реальность, филигранность которой сопоставима с настоящим, однако, в отличии от настоящего, существующего вне нас, безумие – не более, чем проект работы мозга человека. Гениальность и ничтожество в одном флаконе. Сумасшедшие мысли тревожат без передыха, и ничего с этим не поделаешь. Это как встроенная программа. С тех самых пор за Мельницей стали следить неизвестные, после каждой вечеринки все больше и больше.
- Черт, - иногда он выдавал мысли в слух, - опять этот оранжевый «Москвич».
Когда человеку кажется, что за ним следят, но он не знает, кто именно это делает, то рождается предположение, что на их стороне может быть любой. Теория заговора. За человеком могут следить, его могут пытаться уничтожить, с ним могут избегать общаться. Отщипываются те куски реальности, которые можно поставить на внутренние рельсы, чтобы смотреть на мир по накатанной. Многие, если не все беды людей, живут лишь в их сознании. Заговоры обязательно существуют, если в них верить. Верят в них те, кто допускает, что Землей руководят люди, хотя как люди могут руководить здесь чем-то, если ни один человек не знает того, что с ним будет завтра. Однажды я вышел вечером на прогулку и, руководствуя свои действия, не планировал, что на следующий день проснусь в своей кровати, а под глазом будет стоять здоровенный синячина. Я совершенно не помнил, как он у меня появился, меня штормило и я блевал в унитаз водой, которой тщетно пытался подавить сушняк. Скотина.
-Ты набычил на каких-то телок, с ними был парень, он тебя и отхерачил. На плешке. Я подбежал, вроде все замялось. Потом ты на лавочке спал, я тебя еле до дома донес. На ступеньки тоже завалился, - мы пили вчера по барам с Кирпичом, и он, в отличие от меня, помнил все.
Ненавижу себя. Ненавижу. Ведь все так было хорошо. Я стал чувствовать себя действительно серьезным настоящим человеком, без дерьма. А тут такую гадость выдал. Пальто и джинсы валялись грязными, боты насквозь мокрые. Фу. Фрагментик резюме. Ощущение собственного позорного поведения секли душу. Слаб я, слаб. Урод. Я – урод. Маму расстроил. Она так надеялась, что я повзрослел, что больше не повторится пьянок, заблеванной одежды, драк, исчезновений из дома в неопределенном направлении на несколько суток, резких потерь аппетита. А тут, опять волнения.
-Ну, сколько можно!.. Сдохнешь когда-нибудь под забором.
И сдохну. Если не изменю этот мир, изменив себя. Если не умеешь тормозить, не садись за руль вообще. Я ни один раз зарекался бросить притрагиваться к спиртному. Ну его на ***! Как попаду под разлив, так все – ****ец. Че делаю – не помню, а на следующий день меня ждут только сожаления о том, что долбанул первую рюмочку. Так и умрешь в бессознанке. Бессознанка – это когда себя не контролируешь, когда ты – это не ты, когда ты – это тварь, безответственная даже за себя самого, иначе в луже я бы не валялся. Трезвое ясное сознание достойно уважения, замутненность – это слабость, иногда приятная, ведь напряжение всегда снимается с кайфом, однако восстановить былую силу не так уж и легко, как ее разрядить. А разрядился я за те праздники порядочно. Сначала был «Космопрот», затем пьянка, теперь, хотя суп еле влез в меня, я, одев чистую одежу, поехал мутить телок. Узбек, с которым мы уже не однократно снимали баб и приводили их на его хату, звал меня на проституток. Сложно отказаться. Денег у него много. Отдел по борьбе с экономическими преступлениями. И проблем тоже много.
-Стресс постоянный, нервы. У нас все вокруг бабок крутиться. Напряженно. Чувствуешь себя каким-то вымогателем. Снимаюсь водкой.
И воздастся вам за дела ваши. Однажды Узбек познакомился по работе с продавщицей, она в чем-то там по законам проштрафилась, и стала его любовницей. Трахнулись, она стала клянчить из него деньги. Чувствует, где маслом помазано. Ей надо все чаще и все больше. Денег, конечно. Девочка переходит все границы.
-Узбек, я заняла денег, купила себе новый сотовый, надо отдать.
Такие отношения стали ему в тягость, Узбек посылает ее подальше. Коварство женщин не знает границ. Начинается шантаж.
-Узбек, я записала на сотовый наши некоторые разговоры, где ты о деньгах говоришь. Пойду, отдам записи своему дяде, он в ФСБ работает, скажу, что ты меня обидел. Мне кажется, нам нельзя расставаться. Я так тебя люблю.
Продавщица – одинокая мать. А шантаж – это обоюдомерзкое предприятие. И он – коррупционер-взяточник, и она – сука. Заложники своих ничтожеств. Столкнулись, как в море корабли. Ощущают ли люди отвращение к себе, когда совершают гадости? Рано или поздно – да. Когда с ним делают тоже самое. Жизнь расставляет все по своим местам. И лучше понять это тогда, когда можно еще что-то исправить, чем лежа на смертном одре, когда остается только ужасаться всему, что натворил, и подыхать уродом. Хотя все может развернуться так, что даже одуматься не успеешь.
- Человека сбили…
И в воздухе что-то вздрогнуло. Лица испуганно очнулись и прильнули к замерзшим окнам. Во мраке будничного вечера, на темном асфальте Щелковского шоссе, неподвижно лежал человек. Нищая, зеленая куртка задралась, и голое тело на морозной земле пугало итогом. Двое вокруг человека не суетились, поток машин медленно проезжал мимо. Гонишь себе, гонишь, магнитола, новые чехлы на сиденьях, а тут – бах – мощный сигнал реальности глушит все остальные волны в твоем мозгу. Смерть рядом. Хотя бы на миг яснее этого ничего нет, и его сразу хочется затмить обыденностью. Мы забываемся мечтами о модном платье сезона весна/осень 2005, мы загружаемся знаниями новых компьютерных программ, мы зачитываемся газетой «Окна», мы забиваем свою жизнь тысячами других фетишей – всем, вокруг чего крутится наш планетарный мегаполис. Фабрика желаний. Лишь бы не думать о страшном конце. Но ведь если есть финиш, значит, есть судья, который когда-то дал каждому из нас старт в этом марафоне по лабиринтам судьбы. Только при помощи нанотехнологий в нем удалось наконец-то установить первый рекламный баннер. «Мнемонирование зерен вечной судьбы». Нить Ариадны предоставляется каждому, кто готов рискнуть во тьме найти любовь. Индустрия фетишей – это путь по освещенному тротуару, где все лучшие места уже скуплены другими. Итог все равно неизменен – смерть – цель, к которой нас приведет любая беговая дорожка, но вернуться и пройти другим путем уже будет не возможно. Твой выбор – это поступок, и он – безвозвратен. Направо пойдешь – ничего не найдешь, налево пойдешь – сам пропадешь, прямо пойдешь – коня потеряешь. Другого такого случая может больше не представиться, поэтому только решительность позволит тебе сделать шаг в неизвестность, где ты будешь первым. Первопроходцы никогда не знали, что их ждет впереди, и получали за свою смелость все, что попадалось на пути. Случайность мощнее ожиданий. Несколько лет назад мы жрали в столовке на «Бауманской», это был полубомжатник для простых работяг с дешевой и сомнительной хавкой, в кругах студенческой бедноты района известной, как «Три коня». Смерть везде. Мужик зашел сюда пообедать, кость застряла где-то в горле, мы безуспешно пытались ее вытащить, он все равно умер на кафельном полу. Рядом осталась стоять его одинокая жена. Пол часа назад они строили какие-то планы. Непредсказуемость – это стиль жизни, которому нас учит смерть. Лучшие моменты жизни случаются внезапно. Авантюристы в почете у Бога, ведь самых потрясающих успехов добиваются именно они. Фортуна улыбается тем, кто, доверяясь ей, сжигает за собой все мосты. Когда есть, куда отступать, человек всегда будет цепляться за жизнь и капитулировать перед смертью, бежать, бросая самое бесценное, друзей, родных, честь, совесть, мужество; когда ты решаешь для себя, что терять в этой жизни больше нечего, страх смерти проходит, и позиции не сдаются. Жизнь – это смерть. Страх смерти – это страх жизни. Он, страх смерти, единственный и многовековой рабовладелец человеческих сердец, основным инстинктом рулит нами в самых ответственных моментах, и мы, подчиняясь ему, поворачиваем на тропинку, идущую в обход, кустами, прячась, ползком, дрожа, на цыпочках, вместо того, чтобы идти по жизни прямо, с гордо поднятой головой и чередой геройских подвигов за спиной, тем более, что смерть, слепая к раскладам материального мира, вездесущая, безостановочно ведет интимный диалог исключительно с твоей душой, и посему нередко представая третьим лицам вопиющей случайностью.
- Человека сбили…
И внутренний мир маршрутки вздрогнул. Нас восемь человек, мы едем в ночной клуб «Космопорт».
12. Рельсы момента
Вот и известная зеленая вывеска с серебряными буквами. В тот ветреный день июня я быстро нашел отделение Сберегательного банка на Новокузнецкой улице и занял должное место в конце небольшой очереди. Пенсионеров не было, а с ними отсутствовал и нездоровый ажиотаж вокруг стеклянных окошечек. Деньги нужны были на марихуану, я давно не раскуривал парней. Ах, эти дьявольские деньги. Когда в карманах есть монеты, соблазны, окружающие человека, или даже притаившиеся внутри него, оживают. Крупные купюры, пылившиеся на банковском счету, молниеносно вызывают мысли о сексе. Потрахаться сейчас было бы очень даже кстати. И финансы позволяют. Что-нибудь новенькое. В голове сразу нарисовались картины предстоящего животного соития. Срочно.
-Девушка, я хотел бы снять две тысячи рублей. Нет. Пусть лучше пять.
Обожаю спонтанность. Хотя уже несколько раз зарекался не иметь больше ничего общего с торговлей любовью, избавиться от этой привычки нелегко. Просто иногда хочется свежих впечатлений, и если они нравятся, то за них будут платить. Страсти. Новые дорогие страсти. Соблазны - это то, что управляет нами. Государство соблазнов. Я любезно интересуюсь у банковской работницы, где находится почтамт, и быстро направляюсь по указанному адресу. Милая она. Ответила улыбкой. Знала бы эта молоденькая кассирша то, о чем я думал напротив ее окошечка, человек предстал бы перед ней весьма двуличным созданием. Чужой мозг – тайна тайн. Мой мозг уже работал, как запрограммированный комп – найти и выебать. На ближайшей почте не оказалось телеграфного узла. Облом. Но мне указывают новое направление. Бегу. Сотовый бы сейчас не помешал. Но тогда бы я не узнал этот райончик Москвы так хорошо, как после рысканий и поисков. Ритмика столицы. Вот в этот украинский ресторан «Корчма» я хотел устроиться официантом года три назад. Мимо метро «Новокузнецкая» двигаюсь в сторону Балчуга и на набережной, где год назад шел ремонт, нахожу телеграф. В записной книжке три телефона. Карина. Лилия. И Арина. Неизвестность несет в себе ощущение предвкушения. Я не помнил ни одну из них. Когда-то перекатал с интернета телефончики, но так и не успел ими воспользоваться. Интересно будет посмотреть. Выпадет то, что должно будет выпасть. Слепой случай. Карина и Лилия по очереди соскочили с дистанции. Им обязательно нужен был номер моего сотового. Подстраховаться. Индивидуалки. Слой населения Москвы. Сексуслуги. Востребуемые обществом. Если бы Арина оказалась такой же, как и две предыдущие, то звонить мне бы было уже некуда. И остался старик у разбитого корыта. Конечно, есть «МК» со страничкой досуга, но обошлось. Она без мозгоебства дала свои координаты и назначила время, но меня не покидало ощущение, что наш разговор прослушивают. ФСБ или параноя. Так или иначе - Хорошевское шоссе. Через час я уже сидел на диванчике однокомнатной ухоженной квартиры, мы пили коньяк и закусывали его шоколадом. Врач простой столичной больницы с зарплатой в 120 долларов, Арина – проститутка, исповедующая сатанизм. Обаятельнейшая грудастая стройная брюнетка лет 28-ми с неповторимыми черными глазами. Это был шок. Звоню. Открывается дверь. Она. На каблуках, и в откровенном атласном сарафанчике на брительках. Полуоголенные сисечки женщины были тем, что надо. Ведьмочка с высшим медицинским образованием, которая тонко подмечала мои достоинства и делала приятные комплименты.
- Ты молодец, - вскользь упомянула Арина, - поинтересовался заранее на
счет того, что я буду пить, - я спрашивал у нее об этом по телефону, - подумал обо мне. Как настоящий мужчина.
Такое внимание я покупал за деньги, ибо по-другому ничем подобным меня никто не удостаивал. Работа индивидуалок основывается на понимание мужчин. Я много делал для женщин, но уместно оценить смогла это только проститутка.
-Я – идейная ****ь, - сказала она на прощанье, - Мне просто нравится трахаться, вот и все. Звони еще.
Проституток я любил. Им врать не надо. Не надо улыбаться, когда не смешно, не нужно изображать интерес, когда, на самом деле, продолжать слушать больше нет никаких сил, нет нужды в фальши. На фальши строится множество скоротечных любовных побед мужчин над женщиной. Помимо телесных ласк от таких успехов не получаешь ничего, если конечно не упиваться своей лживостью. Пощечина любви – это даже не случайный секс, пощечина любви – это когда спустя некоторое время ты случайно встречаешь свою мимолетную партнершу на улице, вы прекрасно видите друг друга, но проходите мимо даже не здороваясь. Ни доли взаимного интереса. Никаких человеческих отношений. Узбек прекрасно организовывал любовные оргии. В ту ночь мы уже второй час делали вид, что с вниманием слушаем двух студенток:
- А вот у нас в школе был КВН.
Налегаем на спиртное, на трезвую голову этот разговор скорее вызовет отвращение к дамам, нежели возбудит новую волну желаний. Девчонок быстро вырубает. Это хорошо. Главное, самому раньше не срубиться. Ольга дважды падает со стула и продолжает тянуться за очередной рюмкой. Настораживаемся. Мертвых тел нам не надо, а все идет как раз к этому. Приходит пора решительных действий. Узбек обнимает Ольгу, я - Диану, они уходят в комнату, мы остаемся на кухне.
- Прости меня за то, что я не пришел на прошлое свидание. Ты такая
хорошенькая.
Диана мне не нравилась, но нравился ей я, и мы с Узбеком, не утруждая себя тягостными раздумьями, позвали ее с подругой на квартиру. Скоро получив от девушки самое сокровенное, оно теряло в моем сознании ценность. Диане оказалось достаточно двух часов пьяного общения, чтобы сразу и полностью, пустить меня в свой внутренний мир. Никаких преград, которые пробуждают вожделение; никаких переживаний, которые усиливают притяжение; никаких усилий, которые делают чувства сильнее. Водка, ложь, постель. Самый легкий вариант в области любви есть самый худший, ибо доступная женщина падает в глазах мужчины, прихватывая с собой на дно болота нежность, заботу и любовь. Любовь гибнет именно в постели тех, кем пользуешься во благо своих животных потребностей. Уважение к противоположному полу стирается с каждым актом распутства, ухаживания теряют смысл, если достаточно купить водку и пельмени. Ухаживая, мужчина не только делает приятно своей даме, но и сам, познавая ее, познает мир, ведь на Земле достойны самого большего внимания именно женщины, лишь бы они сами были готовы пройти через перипетии ухаживаний. Когда любви нет, когда не встречаешь ту, ухаживать за которой хочется нестерпимо и бесповоротно, ту, которая предана, которая тоже выбрала меня, то отчаяние в высоких мотивах доводит до разврата. Я сам не заметил того, как погрузился во тьму, где рядом со мной кружились только те, кто отдавался с первого раза, других я избегал. Когда даже им врать стало невыносимо, я пошел по проституткам. Обычно мы развлекались с московским куртизанками на пару с моим студенческим приятелем. Повязаны блудом. Из нашего педагогического вуза люди шли куда угодно, только подальше от школы, и только самые лучшие из них посвятили себя детям. Остальные вышли на охоту за деньгами. Сегодня с Узбеком мы охотились за плотью. К станции «Площадь революции» мысли наши еще в пути с разных концов столицы шли в схожих направлениях. Оба мы думали о сексе. В вагоне метро ехало много обаятельных девушек, женщины вокруг в этот момент мне открылись такими несчастными и жаждущими настоящей любви, от них исходило одиночество, но я почему-то парадоксально предпочитал всем им продажную шлюху. Это была болезнь. Я стремился к самой грязи рода человеческого, ибо чистоты мне встретить не удалось, а стремиться к чему-то надо было обязательно. Напротив Лубянки ловим тачку.
- Мы хотели бы девочку снять. Знаешь, где они сегодня стоят?
Водитель оживает и без раздумий соглашается нам помочь. Спорт-комплекс «Олимпийский». Ночью вокруг него кипят свои страсти. Подъезжаем к газелям, к нам сразу подбегает мамочка.
- На какую сумму рассчитываете?
- А что есть?
- 70, 100 и 150.
- Покажите-ка.
Первая партия выходит из газели, освещаем шлюх фарами. Какие же они все разные. Смотрим по сотке. Берем. Инна. Из Нижнего Новгорода. Тормозим у магазина, Узбек уходит купить бухло и резину. Сразу подъезжает милицейская машина, один из сотрудников правоохранительных органов открывает нашу дверь и заглядывает в салон:
- Документики, предьявите, пожалуйста.
Н-да… У меня ничего нет, у Инны тоже. С проституткой и без документов. И как это им объяснить. Как-то неловко. Наше поведение крайне невнятно. В салон заглядывает второй мусор:
- Вы кем приходитесь друг другу?
Я даже не знаю, что ответить. Очень неловкая пауза.
- Проедемте в отделение.
Где же Узбек. Вот влип. Берешь проститутку, собираешься провести с ней бурную ночь, а вас задерживают и хотят сплавить в участок. Тяну каждую секунду, застреваю в дверях. Наконец-то. Узбек предъявляет им ментовскую ксиву. В милицию идут работать в большинстве случаев только те, кто готов заниматься коррупцией. Сержанты ППС недовольны:
- Извините за беспокойство. Приятно отдохнуть.
Все вопросы сняты. Водила просек золотую жилу и попросил за извоз штучку. И вот мы на хате. Узбек по-хамски трогает ее за сиськи, она жмется. Симпатичная. Возраст она говорить свой отказалась, думаю - школьная выпускница.
- Всех друзей попересажали, родители развелись, вот я и махнула в Москву.
Жизнь посмотреть. В Нижнем то делать нечего.
- А у тебя, случайно, клофелина в сумочке нет, - через шутку
подстраховываюсь я от неожиданностей.
За маской проститутки вполне может скрываться коварная воровка или грязная наркоманка. Подставы в той части вселенной, что расположена за чертой нравственности, закономерны.
- Есть, - теперь, видимо, шутит уже она.
- У нас тоже кое-что есть против вашего клофелина, - я демонстрирую ей
самый большой кухонный нож и лукаво улыбаюсь.
Шутливый тон в отношении этой темы закрыт. Хорошая девчонка. Попили коньяка, поболтали, посмеялись и перешли к делу.
-Ну, я что вам, швейная машинка что ли? У меня уже там болит.
В перерывах необременительные разговоры и контрастный душ. Поспали часа три. Просыпалась Инна сложно. Капризничала. Хотела еще поваляться в кроватке. Как ребенок. За это я и люблю проституток. И если грамотно себя с ними вести, то они предстанут не бездушным куском мяса, не куклой, не швейной машинкой, а человеком. В ней надо его увидеть, и она с радостью докажет, что так и есть. Мы выставили ее за дверь. К вечеру внутри опять начались терзания. Я убегал от человеческих отношений, ибо они несли мне только страдания. Те, кого я любил, не отвечали мне взаимностью, безответная любовь стала спутником всей моей жизни. Психика не оставила без внимания такие пощечины судьбы, и к 25 годам я стал все явственнее ощущать себя женоненавистником, обожествляющим разврат. Чем больше они мне плевали в душу, тем глубже я становился животным. С особым наслаждением я вспоминаю те моменты, когда трахал подвернувшихся падших женщин прямо в подъездах. С каждым годом мне все сложнее и сложнее становилось уважать слабый пол, ибо те, кого я уважал больше всего на свете, кого любил, ради кого был готов на все, готов был отдать свою последнюю рубаху, лишь бы сделать их счастливыми, они отвечали мне безразличием. Мои ухаживания и высокие чувства были не нужны. Осознание этого несло в себе страшнейшие душевные муки. Как же мало бывает нужно человеку для счастья. Всего лишь частичка внимания. Капелька, которая предназначена именно ему. Жажда любви увеличивается с каждым оазисом, который оказывается плодом воображения истомившегося путника на планете Земля. Пища, утоляющая голод до настоящих человеческих отношений с женщиной, не продается, ибо доверие не покупается. Все лучшее – бесплатно. Нежное и ласковое существо, которое адекватно оценит заботу о себе, это и есть женщина. Когда с ними не везет, все остальное теряет всякую ценность. Если мне не изменяет память, то за несколько последних лет на назначенное свидание со мной, когда я имел исключительно серьезные намерения, не пришел никто. Ни разу. Приходишь заранее, стоишь, ждешь, а ее нет. Верь обещаниям. Все заготовленное тепло катится нахуй никому ненужным. Потрясающие ощущения. Чувствуешь такую гамму переживаний, оправиться от которых после очередного всплеска все сложнее и сложнее. Наверное, мне придется всю жизнь быть одному. Ненавижу телок. В такие моменты я дико ненавижу телок. Мрази. Когда относишься к ним по человечески, то в ответ получаешь только плевки. Женщина – это нелюдь. Ибо, наоборот, когда харкаешь ей в душу сам, то она готова на край света за тобой ползти. На карачках. Не уважать женщину – это значит любить ее. Эх, надо было бы в последний раз в Свит-клубе быть по жестче. Черные большие глаза и такие же большие сиськи, выставленные напоказ, не остались незамеченными. Задница у нее тоже внушительно превышала нормы, и когда эта принцесса усиленно дергалась передо мной в такт музыке, меня так и подмывало подколоть ее на счет полезности физических упражнение для сбрасывания лишних кило. Пожалел девочку. Дурак. Теперь стою здесь с букетом цветов, а ее нет. Вчера мы просто мило перекинулись парой слов и забились о встрече вечером следующего дня.
-Ты хозяйка своих слов? Точно придешь?
-Да.
Наверное, за это мы и любим женщин, что они ведут себя непредсказуемо до невообразимости. Сегодня она может продинамить тебя со свиданием, а завтра с радостью отдастся в кустах. Сегодня ты можешь с трепетом в сердце ждать приглянувшуюся даму на свидании, а завтра судорожно бежать в Сберегательный банк, чтобы за деньги насадить первую встречную.
13. Ход сердца
- Я все больше и больше склоняюсь к тому, - делился своими мыслями после очередного террористического акта 25-ти летний программист Денис, - что из России надо съебывать. В Австралию. Сейчас хочу дельце небольшое с другом открыть, подкоплю бабла и свалю. У меня жена, ребенок, мне жить хочется.
Программист, создающий виртуальный мир, разрушает человеческую реальность, поэтому Денис и получал за свою работенку 2000 долларов США, а о его месте мечтали тысячи компьютерщиков, однако, это не меняет необходимости оставаться человеком и в новых декорациях. Деньги стимулируют гордость и зависть, даруют материальную свободу, а взамен требуют самое безвозвратное и бесценное на земле – ваше время, вместе с которым в рабство деньгам отдается свобода духовная. Баксы были символом деградации, упадка и гибели, а сигналы об этом, поступающие на планету Земля, стали постулатами культа вырождения человечества, несущего в себе эмбрионы киборгизма. Сирены запевали каждый месяц. Атака на финансовые небоскребы в Нью-Йорке. Горящее Останкино, оплот СМИ России. В самой свободной стране мира Голландии во время выборов убит политик-гомосексуалист. Английская принцесса чистых кровей Диана и ее любовник-араб погибают в автокатастрофе. Обкокаиненный король футбола Марадона расстреливает из ружья журналистов, дежуривших возле его дома. Премьер-министр Латвии – педофил. Парализованный глава Римской католической церкви Иоанн Павел 2. Массовое убийство в парламенте в Армении. Показательные казни чиновников-воров в Китае. Отец-Алиев передает власть в Азейбарджане сыну-Алиеву. Коровье бешенство в благополучной Европе. Разлагающийся от пластических операций король поп-музыки Майкл Джексон. Клонированная овечка Долли. Самоубийство певца-наркомана Курта Кобейна, группа «Нирвана». Взрывы статуй Будды в Афганистане. Сербия бомбардируется. Чечня, баски, корсиканцы, палестинцы. Ежегодный Love-парад лесбиянок, гомиков и наркоманов в Берлине. Клан Бушей контролирует торговлю афганским героином по всему миру. Куклы Бен Ладэна пользуются бешанным спросом в магазинах США. Шахиды режут головы людям перед телекамерой, и эти киношедевры транслируют на весь мир. Антиглобалисты устраивают по выходным погромы в Квебеке, Праге и еще десятке других городов, а потом разъезжаются по домам до новых праздников. Религиозные сектанты распыляют зорин в скоростном метрополитене японского Токио. ФСБ РФ травит газом «Норд-Ост». Секретарша Моника Ливински сосала у президента Клинтона в Овальном зале Белого дома. Модельер Версаче убит у стен своего дома ревностным любовником. Торговля медалями на зимней Олимпиаде 2002. Миллиардер Сорос устраивает обвал курса ряда национальных валют государств Юго-Восточной Азии. Атипичная пневмония. Разбушевавшиеся народные массы захватывают парламент Аргентины. Русские подростки-лесбиянки из группы «Тату» покоряют Америку. В Колумбии идет партизанская война. В Ираке идет партизанская война. Нефть. Румынские шахтеры, направаляясь в Бухарест, устраивают беспорядки. Базы НАТО в Грузии. Певец-транссвестит из Израиля побеждает на международном музыкальном конкурсе. В школах высокоразвитых стран юноши расстреливают своих одноклассников. В Италии народным голосованием в парламент избрана порноактриса Чочолина, которая несколько лет трахалась перед камерой. В России героин рекламировался в глянцевом журнале «Птюч». Мы жили в то прекрасное время, когда для людей предоставлялась тысяча путей, чтобы сделать шаги в сторону добра; геройски выдержать натиск соблазнов и искушений мог попытаться каждый. Я ждал автобус, бегущие люди то и дело вклинивались передо мной, чтобы прорваться сквозь нашу очередь, плотной стеной разграничивающую площадь Щелковского автовокзала на две половины. Еще несколько лет назад это сразу начало бы меня нервировать, долго не раздумывая, я ощутил бы себя слабым звеном, уязвленная гордость не дала бы покоя, я наорал бы на человека, а потом все дорогу до дома гонял в голове мысли о том, какие уроды вокруг нас живут. Сейчас я был рад, что все прут мимо меня, временные неудобства не вызывали во мне гнев, преодоление страданий есть жизнь на земле, зато в ком-то другом вполне могло зародиться зло. Я с удовольствием помешал ему появиться на свет, атмосфера в автобусе, когда мы наконец-то расселись по местам, отличалась умиротворением. В том мире, когда влюбленность во зло давно была неосознанной нормой, ощущение счастья легко достигалось осознанием людского предназначения на земле. Грамотно переносить скорби, аккумулируя негатив в позитив, суть человека. Я вышел из автобуса и натолкнулся на случайных знакомых из завсегдатаев праздных заведений. Имен не помнил. Ловцы кайфа подошли поболтать, тем более, идти нам надо было в одном направлении.
- Ты че весь в навозе по городу ходишь. Он в навозе! Ха-ха-ха. В навозе!
Они были пьяные и громко заржали, тыча в меня пальцем. На нас стали оборачиваться прохожие. Показательное начало общения. Мои штаны были испачканы грязью, мы толкали застрявшую «Волгу». Парень задорно начал восполнять свой комплекс неполноценности за счет меня, это была не более чем шутка, желающая унизить другого.
- Коровник чистил, - пошутил я.
Поразительно, но его слова не вызвали во мне никакого отрицательного фона. Я в миг понял всю его подноготную, но ответить злом не захотелось, это всего лишь болеющий человек. Мне понравилось, что я остался глух к провокации негатива. Душевное спокойствие сохранилось на все сто процентов, мир вокруг был так же прекрасен, как и до этой встречи, хотя раньше встреча могла бы завершиться ссорой и угрызениями в своей слабости и несостоятельности, ибо наголо против двух шансов я не имел. Оружие – хороший помощник и тяжелый крест, справедливости ради доступ к нему на тот момент был достаточно свободен, однако, на лишнее беспокойство для своей души способны только единицы. Кустарно изготовленный обрез можно было легко достать, зная некоторые ньюансы. Объявление, приклеенное на московском фонарном столбе, незамысловато гласило: «Прокат инструментов и методические материалы для игр-стрелялок. Дешево. Тел. Зелимхан».
-Алло! Зелимхана можно услышать?
-Ты по какому вопросу?
-Необходима помощь.
-Для компьютера?
-Да, конечно, но на несколько специфическом уровне.
В залог можно было оставить идентификационную карточку со своим личным кодом. Еще бы чуть-чуть и правительство начало вмонтировать в нас электронные чипы. «Твоя личная микросхема, - вещала реклама, – это твой личный комфорт». Пустые глаза, бездушие, искусственное поведение. Достижения технологического прогресса, внедренные среди людей, стирали у человека основные чувства и эмоции, базовые знания, умения и навыки. Замещение. Машина вместо жизни. Цифровой мир. Бесстрастие роботов. Антихрист. Киборгизация общества шла глобальными темпами. «Техника – это хорошо, - говорили политики всех мастей, - люди – это плохо». Мегакорпорации действуют исключительно согласно своим далеко идущим планам. Газированная вода: «Спаси мир с Терминатором 3!». На прилавках всех магазинов. В каждом городе Земли. Арнольд Шварцнегер наконец-то входит в большую политику и становится президентом Америки. Терминатор на киноэкранах – это пролог. Беспощадная конкуренция за патент на наноботов велась несколько лет. Когда в секретных лабораториях нескольких стран во всю кипели страсти вокруг этих микроскопических роботов, которые могут встраиваться в человеческий организм и выполнять заложенные программы, население России было обеспокоено совсем другими проблемами.
- В этом государстве невозможно жить! – плакала после очередного террористического акта юрист 30-ти летняя Лена.
Искусственная молекула-компьютер – это фундамент следующей научно-технической революции после сотовизации планеты. Управляемая плазма внутри нас. Нанокапсула, вживленная в человека. С тысячами роботов. Как прививка при рождении. Человека можно будет нашпиговывать электробиологической бодягой, а потом в нужный момент просто нажать на кнопочку. И все. Совершеннейший терминатор – это существо, состоящее целиком из кибернетических клеток-наноботов. Бессмертие, которое так хотят обрести на земле. Потому что после смерти многим рассчитывать не на что. “Если XX век был веком физики, - говорил Путин, - XXI век будет веком биологии». Кока-колой с киборгом на этикетке рулят те же силы, которые спонсируют исследования ученых-нанотехнологов, платят 2000 долларов Денису и разрабатывают политическое будущее планеты. Бесконечные взрывы, от которых хочется бежать, это были их планы относительно человека, который все чаще и чаще, погружаясь в суету и маяту, терял смысл своего существования, но обретал массу иных интересов. Интересы Дениса никогда не были константой. Аморфным подростком семнадцати лет от роду, он вышел на улицу, взял крепкого пива и мужественно двинулся на излюбленное место своего летнего отдыха. Аллея Героев встретила парнишку надвигающимся вечером и привычным шумом компаний сверстников. Обгоревшее под солнцем пляжа тело жгло душу, и через два часа он уже суетно покупал с друзьями водку. Разгоряченные молодые люди быстро потеряли над собой контроль.
- Разливай до конца, я хочу сегодня нажраться.
До боли знакомый пластиковый стаканчик наполняется остатками вонючей жидкости, пустая бутылка с ненавистью крошится об асфальт, животная радость раздирает ночных гуляк, время уже за полночь, Аллею посетили осквернители. Мемориальный памятник, увековечивший подвиги солдат и офицеров, каждый вечер превращается в свалку мусора. Лавочка в этом месте сродни столику в ресторане, только официантами он не обслуживается, а молодые посетители с детства привыкли к великосветскому тону и прислуге. Ранним утром Аллею подчищают от той части отходов, которые можно пустить во второй круг обращения, но с исчезновением пивных бутылок улица продолжает быть устлана бычками, пачками от сигарет, двухлитровыми пластиковыми баклашками и остатками еды. Спецслужбы поселка расчищают и эти завалы, однако, главную проблему – смрад в головах подростков, даже не осознающих сущность своих поступков - никакими спецслужбами не исправишь. Вслед за ненавистью у мальчиков просыпается голод, они неистово мечутся по пустой Аллее в поисках дешевых наслаждений.
- Давайте украдем арбузы.
- А, может, попросим. Мне Зитка рассказывала, что она однажды шла по
городу мимо палатки, видит дыню, взяла и попросила. Ей дали, она пошла дальше. И никаких денег и ничего другого. По человечески.
- Сейчас просить не у кого.
Шобла с вожделением набрасывается на решетку, вырезанные трехугольнички сладости, которые с легкостью можно выудить между прутьями при помощи перочинного ножа, их уже не устраивают.
- Расшатывай забор.
- Отодвигай решетку.
Забор трещит, кто-то тянется за целым арбузом.
- Еще немного, поднажмите, он не пролазит, чуть-чуть.
Задействуются последние резервы сил, что-то лопается, стенка клетки отлетает в сторону, и арбузы горой вываливаются на улицу.
-Стоять, слышишь меня, стоять, - откуда-то со стороны старого рынка появляются темные пузатые силуэты чем-то недовольных людей.
Однако, подростки уже далеко, рефлекс страха сработал стопроцентно, адреналин выбил из их голов хмель, вслед себе они отчетливо слышали не только голоса с кавказским акцентом - прежде этого были стоны своего товарища, заваленного решеткой, но раненный был брошен. Когда-то пацаны проводили все свое время с автоматами в руках и добрыми помыслами в голове. Немецкие убийцы-фашисты хотели истребить русских женщин, мужчин, стариков и детей. Шла Великая Отечественная Война.
- Народы России, - писалось в германских газетах, - это низкоорганизованные
существа, пригодные для использования лишь в качестве неквалифицированной рабочей силы или подлежащие уничтожению.
Немецких женщин, уличенных в любовной связи со славянином или евреем, отлавливали, пригоняли на центральную площадь города и, привязав к столбу, отдавали на растерзание толпе.
- Вчера, - делился со своей женой за обедом последними новостями Ганс, - милиция ворвалась к Бергманам и их куда-то увезли, а сегодня вся улица говорит о том, что Бергманов расстреляли. Нет больше Бергманов.
- А за что?
- За то, что они инвалиды.
Спустя год перед Гансом встал выбор: либо быть расстрелянным самому, либо вместе со всеми пойти воевать против Советского Союза. 22 июня 1941 года немецкая армия перешла границу нашего государства и начала оккупировать территорию России, устанавливая в захваченных деревнях, поселках и городах свои порядки. Всех жителей сразу брили наголо и выстраивали перед горделивым эсэсовцем.
- Сейчас, - говорил он им, - вы пройдете курс дезинфекции по высококлассным немецким технологиям. Глубокое дыхание укрепит ваши легкие, поможет от инфекционных заболеваний. После дезинфекции мужчины будут строить дома и дороги, а женщины работать на кухне. Все, что сейчас надо будет делать – это глубоко дышать.
Запуганные люди, которым была подарена надежда на спасение, сильно сомневаясь, но в глубине души все же наивно веря в благополучный исход, входили в камеры, где изуверы с ненавистью травили их газом. Крематорий ждал всю Россию. Весь ваш дом, всю вашу улицу, всех знакомых, близких, друзей и родных собирались убить в один день. Чтобы этого не произошло, молодые советские люди устремились на фронт, где дали отпор зарвавшимся, наглым фашистам. Когда началась война, Саше Дудкину было девятнадцать лет, позади осталась учеба в фабрично-заводском училище и работа в инструментальном цехе завода «Радиолампа», выпускавшем различные детали для средств связи. Бои шли в 100 километрах от Поселка, завод пришлось эвакуировать в Ташкент. Александр наконец-то был отпущен на фронт, куда он так рвался уже целый год, но не мог покинуть важную для страны работу в тылу. Быстро окончив офицерское училище, Дудкин был направлен командиром роты в пехотные войска. В двадцать лет Саша с уверенно руководил группой вооруженных до зубов солдат. Моб в 200 рыл. Александр умел зарядить окружающих верой, он источал оптимизм, силу духа, мужскую волю. Солдаты доверяли своему командиру и никогда не сомневались в правильности его решений на поле боя, хотя от его действий зависела их жизнь. В ту августовскую ночь 1944 года, а позади уже были изнуряющие сражения в операциях под Смоленском и Сталинградом, опытный Дудкин усиленно пил крепкий чай и всматривался в карту Западной Белоруссии. Пепельница была переполнена. Немцы отступали, Красная Армия гнала оккупантов к государственной границе, сердце командира роты пылало лихой воинской доблестью, подвиги и адреналин стали необходимы его солдатам как воздух. Ощущение приближающейся победы придавало второе дыхание изнуренным пехотинцам. Вместе с Дудкиным не спал никто.
- Завтра будем долбить фрицев, - сказал далеко за полночь Александр солдатам, толпившимся возле костерка, - хорошенько поспите, мы должны взять все их стволы и языка, а остальные пусть бегут в Германию.
В пехотных сражениях залогом победы было бесстрашие. Кто первым испугается, побежит, тот и проиграл. В первую очередь, это был психологический бой с самим собой. Идти навстречу пулям мог далеко не каждый. Русские – это герои, ибо большая часть тех, кто пал на войне, погибла, смело шагая на вражеский огонь. В тебе стреляют, но ты должен идти вперед.
-За Родину! – орали командиры взводов утром следующего дня, выпрыгивая из окопа и шмаляя очередью вперед себя.
-Ура! – вторили им пехотинцы.
Рота целенаправленно двинулась к реке Шешупа. Магазины их автоматов напатронены под завязку. На противоположном берегу засели немцы, они стали палить по русским солдатам из пулеметов шквальным огнем, русские вошли бесстрашно в реку, фашисты начали поливать их огнеметами, наши, держа стволы над головой, стреляют в ответ, немцы испуганно затихают в окопах.
- Сумасшедшие, - подумал убегающий Ганс, когда несмотря ни на что
советская рота форсировала реку, и кто-то прикладом оглушил его соседа- пулеметчика.
Пять минут рукопашного боя, и вся линяя немецкой обороны квалифицированно уложена, для наших же это только начало. Разгоряченные парни врываются в село Слобода, окружая сопротивляющуюся там группу гитлеровцев. В нас херачут минометы. Русские дерзко прыгают на огневые позиции батарии немцев и начинают кулаками избивать приспешников фюрера. Кому-то ломают челюсть. Многие сдаются в плен. Развивая успех, русские гонят врагов еще шесть километров, выбив их из трех населенных пунктов. Корифеи куража. Гитлеровские офицеры в шоке, они бросают на наших воинов усиление – 12 танков и 300 солдат, которые уже наслышаны о сегодняшних, громких подвигах роты Александра Дудкина, и нехотя исполняют приказ начальства. К сорока поверженным при Слободе немцам в данном столкновении присоединяются еще пятьдесят, Ганса берут как языка, он опять задумывается о расстреле, но судьба уготавливает ему иной удел – после войны он строит дома в поселке в 60 киллометрах от Москвы, где на Аллее Героев сегодня стоит памятник Герою Советского Союза Александру Дудкину, чья рота впервые выгнала немецких захватчиков за границу СССР. Символ мощи и силы России, культовое ритуальное место, где каждый год 9 мая начинается поселковый Парад Победы, возлагаются венки, собираются ветераны, которые по несколько лет участвовали в настоящей бойне, когда по улицам все ходят с пистолетами, причем, в кустах прячутся другие люди с пистолетами, которые очень хотят тебя убить, твою девушки сжечь, а твоих детей воспитать аморфные рабами.
- Товарищи, - говорил Саша своим солдатам несколько дней спустя, когда роте было объявлено о присвоении ему за мужество в недавним бою высокого звания Героя Советского Союза, - это не мой подвиг, это ваш подвиг, каждого, кто бился при реке Шешупа, кто вернулся от туда и кто там погиб смертью храбрых. И не для себя мы пошли на эту войну, а для наших детей, внуков и правнуков, для того, чтобы они жили долго и счастливо. Будет именно так, я знаю, наш труд не звездами оценивается, а историей, потомками, которые будут рождаться на русской земле и вспоминать всех нас с благодарностью, почетом, уважением и любовью.
Судьба ротных командиров была предрешена. Два-три месяца сражений, потом – либо тяжелое ранение и домой инвалидом, либо смерть. Другого не дано. Солдат хватало боя на три. Арифметика войны. На передовую линию фронта шли умирать за спасение своих близких. В вечную жизнь. Вскоре после подвига в тяжелых боях в Пруссии Дудкин был тяжело ранен и скончался в госпитале в Минске. Самопожертвование – это всегда победа, через которую пишется судьба, ибо оно позволяет стать выше ничтожных, видимых вещей и обрести внутреннее благополучие. Только через самопожертвование можно достичь счастья. Для Дениса кардинальный поворот к нему произошел в 19 лет. Он лежал рядом со своей первой любимой девушкой. Только что Денис узнал, что у них будет ребенок. Это напугало молодого парня. Впереди замаячили бесповоротные жизненные перемены. Денис чувствовал, что не готов отказаться от своей свободы во имя другого человека.
- Может, аборт сделаем.
Маша же была готова к такому повороту событий.
- Не хочешь, тогда я сама выращу моего ребенка, - сказала она и начала одеваться.
У Дениса не было ничего, безработный студент второго курса, но совесть не позволила ему оставить девушку одну. Отношения с друзьями отходят далеко на задний план, он начинает совмещать учебу с работой на кафедре, месяцами работает без выходных за убогую государственную зарплату и ютится с невестой в тесной комнатке в квартире своих родителей. Ответственность, возложенная на него судьбой, есть ни что иное, как испытание, проверка, тест на человечность, от результатов которого зависит будущее. Не прошло и трех лет, как трудности аккумулировались в успех. 2000 долларов, любящая жена, любимая дочка, квартира в центре Москвы, интересная желанная работа. Денис, создавая зло виртуального мира, создает добро для тех, кто и здесь собирается остаться человеком, однако, очень часто, чем больше получаешь от жизни, тем сильнее испытываешь муки неудовлетворенности по поводу еще больших желаний. Испытание – это всегда два в одном. Зло обладает возможностью стать добром, зависит это от настройки фильтра людских сердец. Так война с убийствами, голодом, холодом и кровищей перетекает в мир, полный мудрых честных смелых людей, видевших смерть в лицо и знающих суть жизни. Мясорубка истории через ножи совести. Потопы, варвары, инквизиция, ростовщики, гитлер, терроризм. Экстремальная ситуация – это рентгеновский луч, высвечивающий людское нутро. Мусорщик собирает грязь и создает чистоту. Терроризм – это грязь, гной, болезнь, и, как любая другая болезнь, она приходит не столько в наказание, сколько во имя спасения. Все правители, все политики, корпоратисты, террористы – самозванцы, ибо власть лежит не в их руках, они – это только лишь иллюзия. Мирские законы исправляют поведение страхом, но не переменяют сердечного расположения. Взрывы – это провокация души. Либо страх и ненависть, либо, вопреки всему, человечность. Не имеет значение то, кто организовывает теракты и кто их заказывает, имеет значение то, что они рождают в наших сердцах. Спокойствие и мир там, где люди доверяют свою жизнь человеколюбивому Богу и не боятся смерти, ибо то, что следует после смерти, много главнее нескольких десятков лет мирской суеты. Там не будет иметь никакого значения, Мерседес у тебя был или раздолбанное кресло-каталка. Любовь во имя Бога к ближнему своему больше, чем к самому себе, даст вечное блаженство душам тех, кто не гнался за материальным фарсом. Там беспрерывно будет лучше, чем моменты внутреннего и естественного счастья, столь редко переполнявшие нас здесь.
14. Стабильность землянина
Тогда был день рождения Кирпича. Вино-водочный отрыв. Квартирная попойка.
-Ты меня уважаешь?
-А ты меня?
Кирпич и отличился. Он закрылся в туалете и никому не отвечал, все столпились вокруг уборной, мама именинника, которая уже два часа пыталась всех выпереть с хаты, аккуратно поддевает ножом защелку, дверь медленно открывается, шобла засовывает туда свои бошки, вглядывается и с визгами и смехом рассыпается по квартире. Кирпич спокойно спит на унитазе, штаны спущены, болт стоит на все сто. А перед ним стоит мама. Кое-как мы уложили его на подстилку прямо в коридоре, вывалились на улицу и продолжили пить на лавочке. Нравятся мне дни рождения, где можно встретить старых друзей и новых знакомых. Юля. 17 лет. Симпатичная, озорная, простая, ребенок. Поклонница группы «Тату». На празднике она была в белой рубашечке, короткой клетчатой юбочке и галстуке. Напилась. Напился и я. До такого состояния одурения, при котором неотвратимо тянет спать, и все мои виды на ее подружку приходится оставить. Проснулся дома в 12. Звонок в дверь. Зрачка нет. Открываю. Двое в милицейской форме. Их редкие визиты никогда не оставляют меня равнодушным, внутри я знакомо почувствовал опасность.
-Тимофей Ф.?
-Да.
-Мы к вам по поводу вашей вчерашней вечеринки и того, чем она закончилась.
-А чем она закончилась?
Я сразу вспоминаю, как угнал у соседей Кирпича детский велосипед, гонял на нем по всему Району, а потом где-то его выбросил. Теперь мусора это вычислили, зачем им это надо, сколько будет необходимо денег, у меня ведь сейчас их нет.
-Давайте, мы пройдем в квартиру.
-Да, - стараюсь источать интеллигентность, - конечно, проходите.
Думаю, судить меня за велосипед не будут. Но лучше этот вопрос решить как-нибудь без посредничества государственных органов. Наверное, придется указать им место, где я его захоронил.
- Так чем же она закончилась, - прикидываюсь дурачком
- Юля Д. выбросилась из окна девятого этажа…
Холодный тон чиновников. Я не сразу понимаю, о чем речь. Они повторяют.
- Юля Д. выбросилась из окна девятого этажа…
- Как?…
Какая бессмысленность. Нелепость. Вчера она сидела рядом со мной за столом, я подливал ей вина, мы шутили, танцевали, вышли на лавочку, Юлька улыбалась, смеялась, а потом поднялась с улицы в подъезд и решила, что дальше жить ей не надо. Что за дьявол в наших душах.
- Вот это мы и хотим у вас узнать.
В словах звучат интонации следователя. Чувствую себя обвиняемым. Самоубийство подруги отходит на второй план. Они ищут виновного.
- Ничего не знаю. Я рано ушел домой спать.
- Не заметили ли вы чего-нибудь необычного в ее поведении?
- Нет.
- Она сильно была пьяна?
- Нет. Как все.
Нелепость какая-то. Состояние шока не ушло вместе с милицией. Я был там. Возле меня был человек, который в своей голове муссировал мысль о суициде. Ей чего-то не хватало в этой жизни. Мы ей были безразличны. Самоубийство – это безразличие к людям. Высшая форма нарциссизма. Этот шаг был пощечиной тем, кто окружал Юльку. Нас она убила, а не себя. Нас! Нас с Юриком случай столкнул в электричке несколько позже того трагичного вечера. Он был молод, глуп и совершенно не интересен. Разговаривать с ним никогда не хотелось, но ради приличия приходилось перебрасываться парой пустых фраз.
-Привет. Как дела?
-Нормально.
- А у тебя сигаретки не будет? Я вот курить начал.
-Неа, нет. А нафиг начал?
-Да… из-за девушки.
-А че с ней.
-Мы раньше в классе одном учились. Она мне очень нравилась. А пол-года назад она на каком-то дне рождения выбросилась из окна…
Мы помолчали. Временами я стал понимать Юльку. Отчаяние. Отчаяние от пустоты – это когда неожиданно проникаешься тем, что ты – один, и одному придется быть всегда. До конца. День за днем. Ночь за ночью. Никем так и не понят, никому так и не нужен. Кто-то понимал, но только далеко не полностью, кому-то был нужен, но далеко не всегда. Когда очень хотелось быть понятым – не понимали. Когда очень хотелось быть нужным – не нуждались. Не оценен по достоинству. Трагедия. Миллионы трагедий. Прошло несколько лет, Юрка опять полюбил. Он встречал ее из школы и провожал домой. Она была еще совсем ребенок. Девчонка. Чистая. Простая. Озорная. Искренняя. Мать ее барыжничила шмотьем из Польши. Капитал рос быстро, и людоедом поглощал все вокруг. В Польше мать набирала фотки местных панов барыг, привозила домой и сватала их дочке. По-родительски. Агрессивно и настойчиво. Уверяла, что это очень выгодно. Что это счастье. Дочка убегала к нему. Плакала. Открывалась.
- Юра! Юрочка, - слезы текли по ее щекам, - я не понимаю этого. Как так?
Моя мать хочет меня продать. Я ей безразлична.
Русские молодые бизнесмены тоже входили в число избранных. Однажды мать заперла дочь дома. Ждала денежного жениха. Та вырвалась. Полуголая выбежала на улицу. К нему. Успокоил. Любил. Очень любил. Особенно в разлуке - его забрали в армию. Она так сдружилась с семьей Юры, что приходила к ним как к родным. Пообщаться. Поболтать. Поделиться впечатлениями, переживаниями и мечтами. О нем. Когда родители ездили к сыну на место службы, она всегда ездила с ними. Их встречи были моментами истинного счастья. Настоящего счастья. Письма, которые он писал ей, а она писала ему, были их душа и сердце, вылитые на бумагу. В ожидании, в грезах о любимой у Юры прошло полтора года. Осталось шесть месяцев. Всего лишь шесть месяцев. Как раз тогда от нее перестали приходить ответы. На одно, на второе, на третье его письмо. Опять ничего, он лежал в казарме. Думал. Объявили, что к нему приехали. Выбежал на улицу. Это были родители. Ноги его подкосились. Без нее. Теперь без нее. Сердце взвыло болью. Разговор с родителями не клеился. Никто не хотел начинать этой главной темы. Томительное молчание прервала мать:
- А, может быть, это к лучшему?..
Невозможно передать того, что творилось у паренька на сердце. Каждый день, каждый час, каждая минута были мукой. Душа плакала. Разрывалась. Успокоить ее было некому. Захотелось безразличия и забытия. Так начинается героин. В 24 года Юра умер. Когда-то это была настоящая любовь. Наркотики – это самоубийство. Энергетика распада. Любые наркотики. Для любого человека. Красный имел все. Машина. Хата евроремонт. Ловэ. Девки. Клубы. Дачи. Сауны. Рестораны. Один раз попробовал героин. Понравилось. Повторил. Третий раз, четвертый, пятый. Сторчал хату. Сторчал машину. Сторчал деньги. Сторчал все. Героин. Только героин и больше ничего. Опустился. Его перестали уважать, с ним перестали здороваться. Да и сам он уже перестал замечать людей. Несколько раз делал себе передозы, но не подыхал. Откачивали. Однажды на ломках пришел к барыге. Треники, задрипанная курточка, шапка-петушок. Хотел взять порошок в долг. Не дали.
- Ты нам, итак, должен, дружок.
Это был центровой подъезд, там все легко брали Н., поднимались на два этажа, вмазывались и выбрасывали шприцы в окно. Козырек, нависающий над выходом из подъезда, был постоянно завален грязными баянами с кровью всех нариков Района. Склад использованных приборов. Красный снял курточку, кое-как пролез сквозь узкое окно, выкарабкался на этот козырек, стал подбирать чужие использованные шприцы и в надежде хоть на что-то колоть себя остатками. Кульминация судьбы. Человек и его пустота, которую надо чем-то заполнить. Шприц за шприцом. Игла за иглой. Кайф. Через два дня рука опухла, посинела и покрылась карбункулами. Классический катаклизм. Заражение крови. Он совершенно один целые день орал от боли в каком-то героиновом притоне, а потом умер. Наркоманы выбросили его тело в подъезде. Брукс тоже умер от героина. Когда-то он увлекался электронной музыкой, хотел стать ди-джеем, искал свой внутренний мир. Попробовал наркотик. Понравилось. Стал колоться. Однажды пошел в туалет, догнаться, вмазался, передоз. Умирал 3,5 часа. Бедная зашуганная наркоманами старушка-мать боялась открыть дверь. Атлет жив, я знал его давно. Тренажерные залы в школе, потом плотно сидел на героине, сейчас слез. В последнее время мы несколько раз обкуривались его травой. Когда закрыли несколько точек и стандартные пути покупки наркотиков перестали функционировать, то сразу же начинается поиск новых вариантов, поэтому я дал Атлету денег на пять граммов гашиша.
- Да, - исушающе говорил он, - знаю, что барыг прикрыли, но я обладаю
выходами на человека, он не для всех торгует, только для своих, и могу тебе по старой дружбе помочь.
- Качество?
- Выше среднего. Мы вчера дунули из этой партии, я не смог даже говорить
по началу.
Марихуана – это красивая жизнь. Просыпаешься утром, и все вокруг как-то не так – вода из кранов громко капает, полы мерзко скрипят, лифт невыносимо долго едет вниз, люди на улице раздражают, сам я какой-то не такой – а забьешься в подъезде у мусорного бочка, выкуришь косяк, и только тогда жизнь начинает устраивать. Поэтому многие из тех, кто ее курят, курят ее по несколько раз в день.
- Во сколько встретимся? - мне всегда не терпелось получить по быстрее
вожделенную дозу наркоты, - через часок?
Ожидание кайфа, за который уже заплачены деньги, тяжко.
- Нет, через часок не получится. Давай, вечером. В восемь. В баре «Урга».
- Договорились.
Следующие пять часов я не мог ни на чем сосредоточится. Наконец-то близка долгожданная встреча. В кабаке полупусто, сажусь за барную стойку, жду. Атлета нет. Это нервирует. Очень не хочется верить в его неуважение и безразличие ко мне, но опоздание в мире наркотиков, особенно того человека, с кем впервые имеешь дело такого рода, часто попахивает обманом. С каждой минутой сомнения в том, что сегодня я увижу Атлета, неумолимо растут. Через пол часа я уже уверен, что меня кинули, но продолжаю ждать и надеяться на нелепую его задержку. Дверь бара открывается, всматриваюсь очередной раз в лицо входящего, не он. Не могу представить, что делать дальше. Больно. Вера в людей весомо сточена. Без внимания это оставлять нельзя. На следующий день прихожу в «Ургу» с ножом в кармане, высиживаю часа три, хочется, чтобы Атлет заглянул сюда попить пива. Преступники ведь всегда возвращаются на место своего преступления. Атлета нет. Теперь его надо искать. Близкие люди, кому я рассказал сей нелицеприятный факт, ограничивались словесным сочувствием, свою помощь в выбивании долга не предложил никто. Дружба представилась мне в те дни всего лишь очередной иллюзией, созданной человеком, чтобы жить в спокойствии и счастье, а как только в спокойный мир приходит напряг, то этой иллюзии приходит конец. Реальность разбивает мечты. Напрягаться ведь никто не любит, тем более для чужого, на самом то деле, человека, у которого свои какие-то дела и свои ошибки. Пытаясь исправить свои ошибки, я навел об Атлете кое-какие справки.
- На той неделе, - сказали мне, - он Психа на золото кинул.
Это немного успокоило. Я перестал ощущать себя самым слабым звеном. Пострадавших было не мало. Нож перекочевал из кармана обратно в ящик письменного стола. Скорее всего, Атлет был в бедственном положении, героин ежедневно требовал финансов, он обманывал всех, кто хоть немного доверял ему по старой дружбе. Вопиющий обман перестает вызывать мощное негодование и подталкивать к мести, когда он не конкретен, а повсеместен. Личное достоинство унижается особо глубоко на фоне других, но когда фон так же втаптывается в грязь, то нанесенные оскорбления воспринимаются более спокойно. Кидать всех – это, значит, не кидать никого в отдельности. Получить обратно деньги я уже не помышлял, но посмотреть Атлету в глаза было необходимо. Не найдя его на улицах Района, я пошел к нему домой. Звонок, глазка нет, дверь открыла мама.
- Здравствуйте, Атлета можно.
- А вы по какому вопросу?
- Я к нему, а не к вам.
- Сейчас он не в состоянии отвечать за себя сам, за все его дела отвечаю я.
Что вам надо?
Интересный ответ. Это точно какой-то ее хитрый ход, чтобы я рассказал о жизни Атлета на улице. Не пройдет.
- У меня личный вопрос.
- Сейчас у моего сына нет личных вопросов. Говорите.
- Хотелось бы, по крайней мере, при нем.
- Он не выйдет. Он сейчас себя плохо чувствует. Вы кредиторы? Сколько он
вам должен.
Она сама себя впутывет в его наркоманские дела. Ладно, будем играть в открытую. Может, деньги отдаст.
- Да, он мне должен небольшую сумму.
- Сколько?
- 500.
Эх, надо было сказать больше.
- Думаешь, ты один такой, - с жаждой сопереживания сказала она, - Я уезжала
на неделю, он все из дома вынес – видеокамеру, телевизор, видеомагнитофон, телефон, все ценное. Долги его я отдавать не собираюсь. Он скоро выздоровит и все сам отдаст. Человек попал в трудную ситуацию. Ему сейчас очень надо помочь, ему нужны нормальные друзья.
Я просто не нашел того, что сказать в ответ. Гаденыш в Атлете видится мне все меньше, в нем все больше несчастного страдальца. Человека – это то, что у него внутри. Очень захотелось уйти. В глазах мамы боль, отчаяние и безысходность. Она уже не верила в то, что говорила. Я ощутил себя гробовщиком, вбившим своими низменными желаниями гвоздь в ее сердце. 500 рублей и сгубленная жизнь. Растить ребенка, связывать с ним надежды, вкладывать в него свою душу, а в 20 лет он становится наркоманом, которому все безразлично. Мрак. Пустота там, где периодически аккумулируются страсти. Наркотики – это всего лишь крайняя, низменная показательная страсть, какими полон мир наш. Блуд, сребролюбие, гнев, печаль, уныние, тщеславие, гордость. Возникают и рушатся империи, проходят войны и президентские выборы, осуществляются реформы, внедряются нанотехнологии и в этой многовековой бесконечной череде смен декораций и правил не меняется ничего, совершенно ничего, ибо вне зависимости от окружающей человека картинки, вся его жизнь стабильно течет вокруг одних и тех же неизменных страстей. Мотивы людских действий монументальны и установлены они вне законов кавалькады исторических эпох. Небесная Конституция. Бог и пустота. Низменные страсти, будоражащие эгоистичные переживания, оставляют человека совершенно одного, ибо порождают в душах людей безразличие ко всему, что вне его эгоизма. Я быстро попрощался с мамой Атлета и выполз на улицу. Долговязая фигура Кирпича, замаячившая вдалеке, в тот пасмурный осенний день была мне безразлична, но я все таки его бессмысленно окликнул. Кирпич был мрачен и угрюм:
- Я с кладбища… Мы Юльке на могиле крестик сделали. Хотели мужиков
подпрячь, но денег не было и мы своими силами… Отец Птицы помог…
15. Небесность
Миг счастья всегда неожидан и девственен, он рождается где-то вне мира разума и обрушивается на человека в тот момент, когда он меньше всего ожидает ощутить истинное восхищение жизнью. Счастье – это взлет на небеса, стоя на земле. Последний раз я взлетел на небеса из своего темного подъезда. Было пять утра. Я ждал лифта, чтобы подняться домой и заснуть после очередной вечеринки, наполненной приятным флиртом, дальше которого с этой женщиной для меня пути нет. 25-ти летняя Ира, ныне директор фармакологической фирмы, была когда-то давно моей одноклассницей, которая мне всегда нравилась, но она никогда не обращала на меня никакого внимания, потому что я был известный школьный пьяница. Внимание другого человека – это дар, особенно, когда ценности общества учат думать, в первую очередь, только о себе. Карьеризмус. Отсутствие внимания равносильно одиночеству, поэтому я с жадность глотаю ее последние слова.
- Был рад встречи, - сказал я ей на прощание.
- Взаимно, - ответила она.
По крайней мере, было искренне, а это уже весомое богатство, которое невозможно купить ни за какие бабки. Пару дней назад я ехал в «Джипе» своего политического босса, в моем кармане лежали выданные им первые неожиданные тысячи рублей, вся Москва, вдоль автомагистралей, была, как будто специально, увешена афишами группы «Новые русские Бабки». Объявления стреляли в мой внутренний мир своей системностью, я приятно ощутил себя частью этого круговорота. Без «Джипа» и денег все было бы по-другому. Шефу кто-то снова позвонил на сотовый, до выборов в президенты России оставалась чуть больше месяца.
- Это все интриги, - объяснял далекому собеседнику Шудик, - и мне это
совершенно не интересно. Это не имеет к работе никакого отношения.
«Джип» продолжал нестись по направлению к клубу «Товарищ».
- А ты что-нибудь слышал про сеантологов?…
- ….
- Страшная секта, которая зомбирует политиков и многих других известных
людей.
- ….
Невольный слушатель, я с радостью впитываю информацию, предназначенную человеку на другом конце телефонной волны.
- Я тоже раньше ничего не слышал. А сейчас возле Сережи появилась
женщина, психолог, как раз из этой секты.
Шудик учился вместе с Сергеем Глазьевым в одном институте, старая дружба, доверие, так люди приходят в политику.
- ….
- Это сильный психолог. Она мне интересна как соперник.
- ….
- Нет, поговорить с ним пока не удалось. Это такой разговор, который надо
вести с глазу на глаз. Это сложно. И у меня и у него графики очень напряженные. Пообщаться тет-а-тет не получается.
- ….
- Разберемся, конечно. До связи.
Подъезжаем к клубу. Политическая жизнь здесь уже угасла. На улице стоит Никита Николаевич.
- Этот, - говорит нам Шудик, указывая на моего протеже, мерзнущего за
окном машины, - только за деньгами приезжает.
Выходим, улыбаемся друг другу, здороваемся. Вся политика на этом построена. Сплошное лицемерие.
- Оставьте ваши координаты, - уже вторую неделю на все звонки в наш офис на Харитоневском переулке от нуждающихся людей мы отвечаем именно этой культовой в политических кругах фразой, - мы вам перезвоним.
Не видел, чтобы кто-то из нас кому-нибудь перезванивал, а данных обещаний все больше и больше. Если есть повод, то отфутболиваем человека по другому телефону, откуда его, само собою, отфутболивают дальше. Пускают по кругу.
- Вы по какому вопросу?
-….
- Мы этим не занимаемся. Позвоните по телефону 292 – 42 - 60. Там занимаются этим вопросом конкретно.
Перевод стрелок – основа основ политики.
- Отметайте всю ответственность от себя, - учил нас некий Анатолий,
появляющийся в офисе в перерывах своей основной работы в банке, где он сейчас занимается разработкой договора о покупке бывшего пионерского лагеря под базу отдыха для банкиров. Цена вопроса 600 тысяч евро.
- Кто я? - говорил он, - я - серый кардинал выборного штаба Сергея Юрьевича
Глазьева.
Ежедневно в Отделе писем ООО «Родина», название нашей структуры менялось практически еженедельно, я чувствую свою многократную вредоносность. В газете, где я пахал два предыдущих года, была бесполезность, сейчас стало гораздо хуже. Моя деятельность необходима лишь для того, чтобы ввести народные массы в заблуждение, посеять надежду, которая никогда не оправдается. Обман – вот чем теперь я занимаюсь по жизни. Мы разошлем вам витиеватые ответы, чтобы вы поверили в нашу честность и заинтересованность в ваших проблемах и отдали свои голоса на выборах тому, кто эти ответы подписал. «Искренне Ваш, руководитель фракции «Родина» в Государственной Думе ФС РФ, С.Ю. Глазьев». Ненавижу себя. Ложь делает человека гордецом, я иду по улице наполнившись высокомерием, и поэтому я жажду искупления своих грехов и надеюсь встретить человека, которому можно было бы отдать всю свою жизнь. Мое спасение - любовь. Хочу жить ради другого, лишь бы это ценилось.
- Был рад встречи, - сказал я ей на прощание.
- Взаимно, - ответила она.
Вхожу в темный подъезд, дверь закрывается за моей спиной, все. Это конец. Вечер окончен. Было хорошо, но больше ничего не будет. Лифт приближается, я вспоминаю Ирку, ее глаза, ее манеры, ее походку, одного ее присутствия рядом достаточно, чтобы быть счастливым, она из тех настоящих женщин, которые восхищают. Думаю о ней. И в этот момент там, на улице, за железной домофонной дверью, в пять утра, я слышу прощальные гудки клаксонов ее отъезжающей машины, и с содроганием сердца чувствую ее мысли, предназначенные мне.
16. Система законов
- Алло! Тимофей, это Олеся. У меня была команда, - тон придирчиво недовольный, - напомнить тебе, что мы работаем без выходных.
- Да, конечно, я завтра приеду.
- Мы сегодня тоже работаем.
Позади без выходных был уже месяц. Потихонечку входишь во вкус, и этот марафон начинает нравиться. Живешь по иному, нежели обычный люд, ритму. Планета-штаб. Галактика-политика. До выборов в президенты остается три недели. Последний бросок. Причем, чем меньше тебе платят, тем ты лучше работаешь. В Отдел приема сообщений граждан С.Ю. Глазьева была набрана самая дешевая рабочая сила, и на их плечи взвален колоссальный объем задач. Исполнители команд. Все остальное в этом рабовладельческом обществе не имеет значения.
- Владимир Григорьевич, - заискивающе говорила Шудику после трехдневного отсутствия Татьяна, - у меня у мамы был инсульт.
- А меня это не волнует. Вы должны выполнять свою работу.
В Отделе была установлена античеловеческая система учета и контроля трудовой деятельности. 22-ух летняя Олеся, помощница Шудика, день за днем следила за тем, что делает каждый из нас, и вела свою закрытую для остальных таблицу отчетности. Надсмотрщица. Сам Шудик имеет немецкое гражданство и делает в Германии бизнес. ООО «Родина» – в руках немецких коммерсантов. Русской политикой рулят иностранцы, поэтому Россия оккупирована инофирмами. ТК «Охотный ряд». В сердце Москвы. Покушать здесь можно только зарубежное. Милла Дольче Джулия, Pizza Solo Mio, Сканбург, Cofe de France. Одеться – тоже только в зарубежное. Collins, Carnabi. Рекламные щиты - журнал Elle girl. Музыка только на английском. Даже надписи на праздничных воздушных шариках как будто специально сделаны исключительно на английском языке. Неррy besdey. I love you. Ничего русского. Пропаганда. Ужасная, отвратительная оккупация.
- Сергей Юрьевич, - спросил кропотливый делегат у Глазьева на областной
учредительной конференции ООО «Родина», - сейчас молодежь находится вне партийной идеологической борьбы. Идеологическая борьба ведется через музыкальные радио-станции, глянцевые журналы, художественные выставки. Будет ли «Родина» действовать в этом поле?
- Народно-патриотический союз «Родина» выступает за поддержку
молодежи, семьи и материнства. В Государственной Думе мы будем бороться за превалирующее место спорта…
Далее Глазьев, как зомби, еще минут пять бездумно выдавал лозунги из своей программы. Я ужаснулся. На сцене стоял политический механизм. Под сценой суетились советники, помощники и прочий подобный контингент, среди которых Шудик выделялся своей белой дубленкой. Глазьев спустился в зал, его окружили люди, и алчная камарилья двинулась к выходу, чтобы направиться на очередной съезд. Вокруг всего этого витал запах денег, которым веяло от тех, кто давно рулит политическим бизнесом. Серьезные люди вкладывают финансы в партию или деятеля, чтобы потом использовать полученные ими в Государственной Думе возможности. У всех серьезных людей есть конкурирующие фирмы, и есть депутаты. Дается команда, и депутат делает запрос в Генеральную прокуратура на проверку деятельности конкурирующей фирмы. В прокуратуре знают цену депутатскому запросу, официальная бумага на специальном бланке, и еще лучше знают свою работу. Начинаются проверки, которые идут до тех пор, пока не находят нарушения. Серьезные люди довольны. Конкурентов больше нет. Монополия депутатских корочек. Зарубежные инвестиции. Москва прогнулась под иноземными фирмами только потому, что богачи из Европы и США вкладывают свои финансы в политику России. Кто платит, тот и заказывает музыку. Политика – это интриги. На простых смертных в этом водовороте информаций и проектов просто нет времени. Отвлечешься и вылетишь из игры. Такие правила, поэтому проблемы народа не решаются. Тот, кто заглотил крючок из денег, пойдет на все, чтобы не сорваться с него, потому что болтаться на леске - их единственная зацепка за жизнь должного уровня. Уровень приемной С.Ю. Глазьева, являющейся центром управления полетом на пути к выборам в президенты, в Смоленском переулке, заметно отличался от нашей комнаты на Большом Харитоньевском 10. Евроремонт против холодного полутемного помещения с одним обогревателем. Тоже касалось и трудовой деятельности. В пятничный вечер у нас царила непрекращающаяся суета писем, конвертов, рассылочных материалов, папок, компьютерных баз, сломанных степлеров, походов на почту, ночных дежурств, индивидуальных ответов, неизвестной будущности, нервотрепки, перевозки ксероксов, психических срывов, женских слез после бесед с Шудиком, двух пачек листовок в двух руках в полном вагоне метро. В этот же пятничный вечер в Приемной восемь человек пили чай и смотрели телевизор. Иерархия несправедливости – это особенность далеко не одной команды С.Ю. Глазьева, дело в том, что все общество строится по законам человеконенавистнической системы Земля. Учителя и врачи получают гроши. Лучшие люди, честные, преданные, смелые, решительные, методично сплавляются в тюрьмы. Геноцид героев в том, что реализовать свой потенциал эти люди могут только в криминальном направлении. Это всего лишь смертельная невостребованность. Востребована на зоне в первую очередь еда. 10 пачек чая, два блока сигарет с фильтром, пол-кило конфет, пол-кило огурцов, килограмма два яблок, лимон, сало. Закуплено на Троицком рынке города Самары. Где-то в центре сажусь в трамвай и минут 20 еду до поселка Кряж. Пятерка. УР 65/5. Лагерь. Нахим томится здесь уже пару лет. Тюрьма. Мы знаем друг друга очень давно. Футбол – это было то общее, что связывало многих пацанов нашего Района с раннего детства. Из года в год, соревнование за соревнованием. Он за школу № М , я за № N, вместе за районную команду. Потом гоняли фанатеть за «Спартак». Потом он сел. Сначала на иглу, затем на зону. Судьба поколения. Они пустили по кругу шлюху, та подала заяву в мусарню, кто-то откупился, а Нахим, он из простой семьи, мать работает вахтершей в общежитии, денег нет, вот ему и уготовлено было взять вину на себя. И угореть за изнасилование. Четыре года. Не легко. И именно в такой ситуации человек как никогда нуждается в поддержке. Поэтому ранним утром я и оказался в Самаре. С полным пакетом провизии предвкушаю встречу с приятелем. Тысяча километров от дома. Он в тюрьме, я в очередном туберкулезном санатории. Магнит родины. Помню, как несколько лет назад, летним вечером, они, вмазанные, с Хазаром висели на лавочке и обоснованно предполагали, что если сейчас двинуть на выездной матч «Спартака» в Ярославль, то их начнет кумарить уже в дороге, и без героина в такой ситуации будет уже не до футбола. Ох, уж этот героин. Хазар волнообразно вмазывается до сих пор с перерывами на экстази. Но зато стал DJ-ем, в клубах играет. Жесткий наркографик. График работы ИТК 65/5 бултыхался в голове приемщицы передач, закрывшейся от внешнего мира железным окошечком. Она - с той стороны, с этой стороны – небольшая комнатка, в которой томятся родственники заключенных – матери, отцы, сестры, братья, жены, друзья. Вся Россия. Именно здесь. Долблюсь. Ноль внимания. Она просто игнорирует меня. Долблюсь еще.
-Не напрягайся, - поясняет мне женщина, - она слушает только тогда, когда сама посчитает нужным. Жди. Когда окошечко откроется, сразу называй фамилию того, к кому приехал.
Жду. Неожиданно дверца открывается, контролерша называет чью-то фамилию, я направляюсь к окошечку, дверца закрывается, не успел. Долблюсь. Опять ноль внимания. Вот сука. Че, ответить что ли сложно. Встаю в караул рядом. Пол часа проходят как в аду. Контролерша вырисовывается мне в форме ее величества власти. А вдруг она вообще не захочет мне помочь. Об ее обязанностях я уже и не думаю. Представляю, что там у них внутри. Просто имей рычаги управления ресурсами, будь недоступной, и нуждающиеся в этих ресурсах буду вокруг тебя на четвереньках ходить, лишь бы ты хотя бы взгляд на них кинул. Идеальное государство – это когда нуждаются все. Сейчас я очень нуждаюсь во внимании посредницы с зоной. Окошко опять открывается. Подлетаю.
-Здравствуйте. Я из Москвы, проездом, хочу увидеть Нахимова Александра Николаевича.
-На свидания надо заранее записываться. Сегодня можете передачку оформить.
-Но у меня нет возможности заранее делать это. Я проездом…
-Передачку будете делать?
-Да буду.
-К кому вы?
-Нахимов Александр Николаевич. 10 отряд, 60 бригада.
-Ждите.
Опять жду. Женщины помогают мне привести провизию в надлежащий правилами вид. Сигареты распаковываются поштучно и засыпаются в пакет.
-Я, когда передачу заранее своему сыну готовлю, - делится со мной своим опытом мать зека, - сигареты по двадцать штук ленточками перевязываю.
Конфеты очищаются от фантиков. Чувствую нервяк. Что говорить человеку, который уже несколько лет сидит в тюрьме, а ты ему сваливаешься на голову, как снежный ком. Уж кого-кого, а меня Нахим вряд ли ожидал увидеть своим гостем. В одной компании мы с ним никогда не терлись, с каждым годом общего становилось все меньше и меньше, но, по сути, дела, все это не имеет никакого значения, главное то, что мы родились и выросли в одном районе, а сейчас оказались за тысячи километров от дома, оба в трудной ситуации, но рядом с друг другом. Такого подарка судьбы упускать было бы непростительной глупостью. Увидеться не удастся, но пока дачки будут перекочевывать из моих рук в руки контролерши, а из ее рук в руки Нахима, который будет стоять где-то за стеной, можно будет поперекрикиваться. Готовить речь – глупо. Нужные слова сами лягут на язык.
-Кто там к Нахимову?
Я уже жду возле окошечка. По составленному списку медленно начинаю сдавать ей еду.
-Нахим! Это Тимоха. Привет
-Тимоха… Привет.
Только голос.
-Я здесь под Тольятти в санатории лежу, ты рядом, 100 км, парни сказали адрес, вот я и заехал. Тебе от всех привет. От Вторника, от Глаза, Зеленого, Хазара.
-Всем тоже привет передай.
-Как ты?
-У меня все нормально. Недавно вышел с сан части.
-У нас тоже все потихонечку. Сколько тебе еще здесь?
-Мне… До звонка.
-Ты, давай, держись. Тебя все ждут очень. Вспоминают.
-Постараюсь.
-Нахим. Я в санатории еще долго буду, напиши заявление на свидание и через месяц я подъеду. Поплотнее пообщаемся.
-Через месяц… Ладно… Тимох, я в шоке тебя слышать. Неожиданно очень.
-Я тоже в шоке.
Только голос. Контролерша уже давно забрала провизию и начала закрывать окошко.
-Ну, ладно, Нахим. Давай, пока. Увидимся.
-Пока.
Чувствую общее родство со всеми, кто находился сейчас в комнатке, и стал свидетелем нашего диалога. Лишних непричастных здесь нет. Мы все, я, Нахим, матери и отцы, контролерша, объеденены одной бедой. Сторонние наблюдатели обходят такие места стороной. Зато их полно в здоровой части общества. Прямой эфир из комнаты долгосрочных свиданий. Офигенная аудитория, охуенные бабки. Человек не должен иметь право сидеть в квартире и видеть то, к чему не привела его жизнь. Чужая реальность. Подсматривать – это извращение, показывать – тоже. Человечество все больше и больше теряет свою естественность. Естественно через месяц жизнь снова привела меня в ИТК 65/5. Та же комнатка, та же атмосфера ожидания.
- Здравствуйте, - подрываюсь я к заветному окошечку, - у меня сегодня
назначено свидание с Нахимовым.
- Короткосрочное?
- Да.
- Не положено. Сегодня день долгосрочных свиданий.
- Как?
- И передачу тоже можете сделать завтра.
Дверца закрывается, уламывать становится некого. Чувствую сочувствие окружающих. И их безропотность по отношению к власти.
- А где здесь административный корпус.
- Пойдешь вдоль забора, метров сто, - указывает мне путь мать уркагана, -
там трехэтажное здание. Только это бесполезно.
- Попытка – не пытка.
Оставляю дачку в комнатке и двигаю к начальству. На любого работника всегда можно пожаловаться его руководителю, который будет только рад этому. Корпус пуст – воскресенье, возле входа трется какой-то типчик, интересуюсь у него на счет начальника колонии.
- Должен скоро подойти, - поясняет он.
- А звать как?
- Николай Владимирович.
Жду. На горизонте появляется здоровенный кабан в форме. Килограмм под 120. Не сомневаюсь в том, что это тот, кто мне и нужен.
- Николай Владимирович.
- Да.
- Здравствуйте. Я фотограф из Москвы. Снимаю природу. Мы уже три недели
в лесах работаем для журнала «Optimum», - в мозгу всплывают картины двухдневной давности, балкон палаты туберкулезного санатория, электрическая плитка, кастрюля с отваром из конопли на сгущенке, знаменитое молочко, мутно зеленая жидкость расходится на пятерых, переть начинает как раз тогда, когда уже перестаешь ожидать, некоторые делали это каждый день, - пейзажи, животных фотографируем. В вашем учреждении находится мой друг детства, на одной улице выросли. У меня с ним назначено было свидание, а приемщица даже дачку брать не хочет. Помогите решить этот вопрос.
- Пойдем со мной.
Вальяжной походкой, внушающей уважение, он входит в свой кабинет и берет в руки телефон:
- Зоя Дмитриевна. Ну, что вы опять? Тут человек из Москвы приехал.
Обеспечьте ему свидание.
Благодарю начальника, возвращаюсь к окошечку:
- Зоя Дмитриевна. Мы видимо друг друга не поняли. Я из Москвы сюда приехал.
- К кому вы? – теперь она вся во внимании.
- Нахимов.
- Ждите.
Жду победителем.
- Кто там к Нахимову?
- Я.
- Нет его.
- Как нет?
- Перевели по болезни на тубзону. ИТК 19.
Мне объясняют, как туда добраться. Противоположный конец Самары. Три пересадки в душных автобусах с двумя пакетами еды. Железная дверь. Накрапывает дождь. Звоню.
- Вам чего?
- На свидание.
- Сегодня нельзя. Только завтра.
- А передачу возьмете.
- Нет.
- Но я здесь проездом, завтра не могу, приехал издалека.
- Ничем помочь не могу.
- Позовите начальника.
- Его нет.
- Кого-нибудь, кто его замещает.
Выходит мужик в форме с золотыми зубами:
- Я прекрасно вас понимаю, но я не уполномочен решать вопросы с
передачами, а у сотрудника, который этим занимается, сегодня выходной.
Железная дверь захлопывается. Накрапывает дождь. Я стою с сумками полными едой, за стеной лежит больной человек, который очень нуждается в этой еде, мне хочется ему помочь, очень хочется сделать добро, но путь к нему в мире команд закрыт, ибо обремененность властью имеет своей сутью проверку человека, достигшего высот, на добро.
17. Рентген контактов
На долгожданно сухом мартовском асфальте улицы Никольской города Москвы неподвижно лежал мужчина. Полдень. Временами радует редкое еще, весеннее солнце.
- Он просто шел, и сам неожиданно упал на землю, - женщина, ставшая очевидцем последнего мерцания человеческой жизни, громко объясняла ситуацию сотруднику милиции, дабы поостудить его криминальный склад ума.
Представитель органов правопорядка уткнулся в рацию. Из-под головы мертвого натекла небольшая лужица темной, как ночь, крови. Вокруг продолжалось разностороннее движение пешеходов. Мысли сотен оказавшихся здесь людей будут натыкаться на смерть, поджидавшую их напротив обувного магазина с башмаками, выставленными на коробки. Еще десять метров до щелчка, еще 30 секунд до перемены. Умерший потрясающе служил единению, множество работающих единоличных мозгов здесь отключались от своей суеты и обращались к одному и тому же предмету. Со стен церквушки, находящийся по ходу к Кремлю, лик Христа посмотрел так строго, как не смотрел до этого никогда. Человек среди бела дня и при большом стечении народа неведомой силой был выключен из жизни. Я прокашлялся как на каторге. Белого снега, чтобы на его фоне оценить то, что отошло из моих легких, поблизости, как назло, не оказалось. Каждый раз это может быть кровавый кусочек пульмы. Меня опять стебало. Слабость, тошнота, потные ладошки, жар, временами боль в области легкого. Удручающие, согласно моему жизненному опыту, симптомы. Вполне может быть, что это начало конца. Буду счастлив, если протяну еще год. Лучше - два. Когда смерть уже задевала тебя плечом на узком мостике жизни через реку вечности, то свой путь начинаешь видеть исключительно через призму новой встречи. Как только ты начинаешь слышать ее отдаленные, но знакомые шаги, намек на присутствие, знакомые сигналы ее возвращения, то в голове моментально созревает готовность к тому, что умереть можешь уже через час. Резко и неожиданно. Так, как однажды уже чуть не умер. На туберкулезном диспансере это прекрасно знают все. Каста зацепленных смертью.
- У меня одного легкого вообще нет, отрезали, - 20-ти летний Стас поднял футболку, оголив свое уродство, справа кожа обтягивала впадину в тело, - ребер там тоже нет, если бы с операцией хоть чуть-чуть промедлили, то я бы откинулся.
От шеи до подмышки простирался неуклюжий устрашающий шрам. Спина выглядела перекошенной, горбатой, лопатка словно висела. Стасу было далеко до эталонов глянцевых журналов. Его худющая физиономия, ненормально тонкие запястья рук, сутулость, ужаснув, бросились мне в глаза сразу, когда я впервые зашел в палату, где мне предстояло столкнуться с новым миром, никогда не понятым теми, кто находится вне его.
- Я уже два года по тубанарам живу, - Стас варит на плитке вермишель и рассказывает о своем пути; здесь все говорят о болезни чаще всего, - нигде нихуя не лечили, только хуже становилось, если бы в Москву из Астрахани не перевели, то не знаю, чтобы сейчас со мною было бы.
Высохшие тела, непрекращающийся кашель в пять легких, водка и душевная боль наполняли собой больничные обители в центре Москвы. Совсем другим был наполнен кинотеатр «Пионер» на Кутузовском проспекте, где Шудик организовал встречу Глазьева с людьми, бескорыстно отработавшими целую ночь наблюдателями во время выборов в президенты. Комбинатор. Иллюзия является совершенным оружием в руках тех, кто умеет ее создавать и окунать в нее нужного человека. Когда вокруг тебя разыгрывается спектакль, то ты начинаешь жить в игре актеров, которая, быть может, не имеет ничего общего с тем, что творится тогда, когда главный зритель уходит, а постановка сворачивается. Ведущие политики становятся объектами манипуляций так же жестоко, как и простые люди. Небольшой зал с красными креслами был полон. Чтобы не было лишних, встреча проходила в режиме секретности. Глазьева привезли к народу, он услышал желание масс, озвученных людьми Шудика. Подсадные утки:
- Штаб работал ужасно, за исключением Отдела писем.
Информационные войны на уровни личности.
- Главное, чтобы утвердили структуру, - говорилось за спиной кандидата в президенты еще несколько месяцев назад.
Борьба за это шла всю компанию. Последний ее день длился для меня 48 часов и закончился на православном митинге возле памятника Кириллу и Мефодию.
-Это ваш муж ходит в синагогу, - орал похмельный Шудик бабульке, которой не понравился плакат с надписью «Сергей Глазьев».
Вокруг нас собралась толпа негодующих. Транспарант пришлось не разворачивать, а самим ретироваться. Я лично подставил сотню человек, которым в течение двух дней афишировал, что Глазьев будет выступать на этом митинге. Обещания в политике ничего не значат. А тем более обещания кандидата в президенты. Глазьев не приехал, я почувствовал себя виноватым перед обманутыми людьми. Соучастие во лжи. Телефон нашего офиса Глазьев называл по ТВ во всех своих выступлениях, звонки последнюю неделю не прекращались даже ночью и неслись со всех концов России.
- Телефон моего центрального штаба: 208-04-44.
Мы оказались на линии фронта, разделяющего политиков и народные массы.
-Алло! Это штаб Глазьева?
-Да.
-Вы там все – присоски какие-то. Мхом поросли.
Неизвестный, бросивший трубку, был прав, и тем больнее было видеть, с одной стороны, веру людей, а с другой, жесткий расчет осторожных интриганов власти. Адская ирония в том, что самые несчастные, инвалиды, одинокие матери, нищие пенсионеры, надеются на помощь самых бессердечных и коварных, одетых исключительно в пиджаки и бегающих по Государственной Думе исключительно с бумажками. Документы становятся судьбами. Наш офис на Большом Харитоньевском переулке, чем ближе было к выборам, тем больше он напоминал палату сумасшедшего дома. На каждом столе кипы бумаг. Папки, письма, коробки, листы. Непрерывные звонки телефона. Гул ксерокса. Компьютеров на всех не хватает. Чашки с недопитым чаем.
-Если можно, говорите все немножко тише!
В комнате шло одновременно семь бесед. Семь человек держали в руках семь бумажек, рассказывали своим слушателям семь тем и слушали еще больше мнений на этот счет. Какофония голосов слилась в один тупой фон.
-Что они у тебя там как мухи на говно налетели, - вбежавший Шудик делает замечание Олесе по поводу сотрудников, толпящихся с бутербродами возле крохотного подоконника, который два месяца служил нам столом, - почему работа не идет?
Советник Глазьева отличался по отношению к подопечным невиданным хамством и пренебрежением.
-Ты здесь, - любил повторять Шудик, - нанят для того, чтобы исполнять мои команды, думать тебе запрещено. Ты – человек, который не имеет право принимать никаких решений.
Путь наверх в этой системе ценностей есть только у тех, кто соглашается быть безропотным исполнителем команд. Для тех, кто еще с детства не терпел указаний учителей, как сам факт выполнения чьей-то воли, путь был заказан в тюрьму. Чем четче ты становишься подчиненной машиной, тем твой статус в социальной лестнице будет весомее, ибо начальники подтягивают под себя тех, кто не пойдет дальше работы по приказам. Не годных для таких отношений пытаются переделать в специальных зонах или уничтожить. Наркотики за десять лет свободного оборота в России выжгли героев как вид. Реальные лидеры подменяются мнимыми. На встречу с нашим телевизионным лидером, кандидатом в президенты С.Ю.Глазьевым в Екатеринбурге пришли одни таджики. Его советник - Яна Гебреньковская – глава секты сеантологов по Московской области.
- Такие как вы, - на учредительной конференции ООО «Родина» смелый и бескомпромиссный дедок орал прямо в лицо депутату Государственной Думы Е.Ю. Насекомовой, - во время войны воевали в армии Власова. Поэтому вы сейчас сидите в парламенте.
Спустя две недели при участии Яны и Насекомовой Глазьева сняли с должности руководителя фракции «Родина». Как раз накануне выборов в президенты. Подарочек ножом в спину. Всю президентскую кампанию в свите Глазьева шла внутригрупповая борьба, цена которой была куда выше результатов выборов. В штабе мы были шестерками, раздавали активистам агитационные материалы, читали и отвечали на письма, принимали и обрабатывали телефонные доносы, организовали пару встреч кандидата с народом, формировали штат наблюдателей, сводили людей в регионах. Мобильный отряд немедленного реагирования. Выполняли все, что брал на себя Шудик.
-Скажи там всем, - наказывал он по телефону Олесе, - что между собой обсуждать письма запрещено.
В отделе была создана жутчайшая атмосфера.
- Телефоны прослушиваются, - говорил Шудик, - провокаций будет много.
От него исходила аура паранои и подозрительности. Каждый неизвестный с такими установками начальства вырисовывался в наших мозгах в образе тайного шпиона и врага. Недоверие сотрудников друг к другу, поступление информация по работе в перешептываниях - такова обыденность отдела в эти два месяца политической борьбы. Обычно Шудик приезжал под ночь, наушничал с людьми в уголке и уезжал. Узнать о нашей дальнейшей деятельности можно было по слухам спустя пару дней. Ради встречи с Владимиром Григорьевичем некоторые игнорировали свои последние электрички и оставались спать на стульях. В ящичке стола было обнаружено молочко для снятия макияжа. Первенство в получении информации – это место под солнцем. Мозг политика – это информационно-аналитический центр. Сотрудник, по местным понятиям, важен руководителю, прежде всего, не как работник, а как стукач-информатор. Наташа была из психованных одиноких женщин, несколько раз у нее происходили истерики на почве неувязок в работе с компьютером, однажды после разговора по телефону с каким-то сумасшедшим она разрыдалась так, что ее пришлось выводить на свежий воздух и растирать виски снегом, однако, это не помешало ей как бы между делом сообщить Шудику, что многие письма отправлены Олесей с ошибками в адресах и возвращены почтой обратно.
-А ты знаешь, - сообщил мне как бы между делом человек, устроивший меня на эту работу, - что Наташа П., которая сейчас у вас там работает на Глазьева вместе с тобой, она не только в ТИКе на этих выборах трудилась, но и уже давно является руководителем одного из отделений «Яблока». Хе-хе-хе…
Три в одном. Миссис ложь. Любым путем пробиться наверх. Поближе к власти. Близость к власти тубдиспансера считалась делом стремным, человека сразу подозревали в стукачестве. Уважение вызывала близость к смерти.
18. Поцелуй на дне
- Не опасно тебе в таком наряде здесь расхаживать?
Более чем полные формы ее были поверхностно упакованы в обтягивающий кожаный лифчик, талия перетянута шнуровкой, короткая юбка, настороженно-агрессивные глаза, пышное тело. На любителя. Она просто скучала где-то в области бара, вот я с ней и решил заговорить.
- Многообещающее начало. Продолжай.
- Впечатляет.
- 150 долларов за ночь.
Клуб «Голодная утка» на Кузнецком Мосту был наполнен проститутками, за битый час мои знакомства уже в третий раз натыкались на платный вариант любви; сногсшибательная атмосфера, которая с первой минуты ударяет посетителям в область паха, создавалась именно благодаря им. Латиноамериканские, зажигательные ритмы и танцующие прямо на стойке бара девочки в нарядах, скорее, раздевающих их горячие тела, нежели скрывающих, плыли вершиной айсберга реального притона в центре Москвы. Вход – 200 рублей. Неделю назад попасть сюда оказалась не судьба. На подходе нам построили глазки три малолетки, с ними мы и заговорили.
- Нашу подругу не пускают, не верят, что ей уже есть 18, а без нее мы никуда
не пойдем. Мальчики, давайте поедем вместе в «Парк Авеню Диско».
- А нам то какой интерес с вами туда ехать?
- Вместе повеселимся.
- Мы сейчас можем сюда зайти и здесь повеселиться.
- А мы?… У нас денег нет…
- А вы нас повеселите?
- Да. Там есть интересные кабинки… Мы можем вам их показать.
Переговоры, инициированные молодыми тусовщицами, быстро завершились пониманием с обеих сторон, спустя пару часов все обязательства были выполнены, две девочки отдались первым встречным, которые заплатили за их входные билеты в самый, как гласила реклама, скандальный клуб столицы. Вскоре в предназначенных для интимных свиданий комнатках их сменили другие подобные пары, проституток здесь всю ночь навязчиво предлагала сутенерша по кличке Шура. После полуночи низменные страсти разжигать взялся концертмейстер шоу-программы.
- Я вызываю на сцену пять пар. Пять счастливых пар.
Долго дожидаться желающих не пришлось. По указанию кукловода с микрофоном девушки раздели парней, парни раздели девушек, парочки поцеловались, девочки встали на колени, сняли со своих молодых людей трусики и устроили их обвисшим от алкоголя морковкам оральный праздник. Весь зал улюлюкает и стонет.
- А теперь самый ответственный момент для пацанов, - вещал крутящийся
между ними шоумен плоти, - пацаны вы или не пацаны? Покажите-ка нам вашу мужскую силу.
Девочки ложатся на сцену, раздвигают ноги, пацаны залазят на них, и начинается прилюдное совокупление. Порно-реальность. Минут десять пять пар под радостные аплодисменты толпы публично занимаются сексом. У кого-то жезл уже не стоит, ведущий высмеивает бедолагу, тот спускается в зал, остаются только герои.
- Давай, давай! Выеби ее по-полной!
Когда конкурс закончен и самый выносливый актер получает бокал пива бесплатно, то дела у Шуры, видимо, начинают идти много лучше, чем до сеанса сексуальной магии. 900 рублей – за час. В тех самых кабинках. Содом и Гоморра на улице Таганской. «Если вам уже есть 12 лет, - объявляют несколько раз в час по радио «Попаса», - приходите на вечерние дискотеки в «Парк Авеню Диско». В каждом продуктовом магазине покупателю предлагают купить презервативы. Среди ценностей современной цивилизации любовь вне постели не значится.
- Лида, - говорил я, подавив в себе все зачатки воспоминаний об искреннем
бескорыстном чувстве, которое было отвергнуто этой строптивой и вертлявой, как пятилетняя девочка, симпотягой, - красивых, умных, обаятельных девчонок вокруг не так уж и мало. Их достаточно. Главнее всего этого – быть единственной. Я нисколько в тебе не разочаровался, ты все такая же обаятельная, такая же умная, такая же красивая. Дело в другом. Ты перестала быть для меня единственной…
Не дослушав меня, Лида бросила трубку. Мужчина весомо нищает, когда женщина перестает быть в его сердце единственной; украденные чувства – это украденное счастье, а в нашем мире, где все так ярко и разнообразно, не так и легко найти именно свою звезду, счастье которой будет переживаться мужчиной, как свое собственное. Когда потухаешь, дорога вперед исчезает, и ты остаешься стоять в глухом лесу с горячей надеждой, что судьба даст тебе еще один путь к любви, но чем дольше этого пути не появляется, тем болезненнее воспринимаешь утраты прошлых чувств. Пустота внутри требует заполнения. Человек должен чем-то жить. И тогда в ход идут суррогаты, которыми выкладывается шоссе в никуда. Ловишь любую случайность, чтобы убежать от своего одиночества. Мельница великолепно владел этим умением. Во время своего очередного трипа по московским клубешникам он сошелся с молодым арт-директором клуба «Матрица» по имени Влад. Тот был когда-то то ли циркачом-акробатом, то ли из этой же бодяги, только клоуном, а, судя по пидорским шуточками, которых нахватался от него Мельница, настоящим извращенецем оставался до сих пор. Под пиво и наркоту в мозг Влада был налит мутный сценарий перфоманс-шоу с топорами, кровью, девочками-медузами, бедуином и сюжетной линией, понятной только одному Мельнице. Директор с нездоровым восторгом сразу согласился предоставить площадку под это сомнительное выступление. Лично я всю эту режиссерскую хрень обдолбанного торчка слушать не смог, и, увильнув от дебатов, сразу дал положительную рецензию и выразил готовность участвовать в чем угодно. Мы сидели в баре «Лукоморье», воздуха нет, дыма полно, Мельница, как всегда обкурен, живописал театральную канву с любовью и грандиозностью минут двадцать. В качестве актеров подтянуты должны быть даже откровенно темные личности нашего района Вторник и Зеленый. Мне кажется, воровать они начали еще до школы, теперь судьба преподносила им возможность попробовать себя в роли перфомансеров. Возможность дерзко поглумиться в клубе меня радовала, и в один из зимних вечеров я после рабочего дня прибыл в «Матрицу» на Китай-городе. Заведение увидел впервые, промоутера Влада тоже, музыкантов, играющих мрачный индастриал опять таки до этого никогда не встречал. Плюс ко всему, оказалось, что приехал я не на репетицию, а на само выступление, с публикой, билетами и даже музыкальной критикой. Для кого-то концерт являлся серьезной вехой личностного развития и самопознания, меня распирало от ехидства, мы представляли собой пощечину профессионализму. В гриммерке ускоренно хлещем мерзкую девятку пива «Балтика», дури нет, конструируем новый сценарий на двоих и создаем хоть какие-нибудь костюмчики. Я плохо знаю мир индастриала Москвы, но было много значимых персон этого депрессивного круга. От них веяло смертью. Точняк – были инопланетяне из дуэта Fruits. Недавно видел о них журналистскую заметку в каком-то глянцевом издании. Дуэт «исполняет абсолютно психонавтическую программу с энергичной ритмикой и шкваловыми наплывами абстрактных мелодий». До выступления остаются минуты, из пяти музыкантов только один решился присовокупить наше шоу к своим звукам, нервяк глушится пойлом и пошлыми шутками. В подсобке находим строительный шлем с забралом из прозрачного пластика. Весь заляпан цементом. Подгон от строителей. Очень вписывается в концепцию звучания. Я раздеваюсь до трусов в горошек и рваной майки и напяливаю шлемак на чайник. Начинает играть наш ди-джей.
- Все, бля, поехали.
На сцене появляются роботы. Двое. Это – мы. Я хватаю в руки микрофон:
- Обрез у обкислоченных проституток!
Интригующая завязка. Потуги вспомнить что-либо еще из творческих наработок заканчиваются ничем, и я устремляюсь на танцпол, где пытаюсь изображать машину. В трусах в горошек и майке. Изредка бросаюсь на слушателей и рычу им в рожи. Сзади подкрадывается второй робот. В руке у него обозначается здоровенный нож с зазубринами. Замешательство охранника короткометражно, он подрывается в зал и пытается убрать Мельницу в подсобку, они быстро о чем-то переговаривают, и актер снова пускается за дело. Мельница начинает тыкать мне в спину острием лезвия, ища привязанный там пакетик с кровью, который уже давно отклеился, выпал и валяется где-то на сцене, но понять этого он сейчас не может, его раздражают промахи, и уколы становятся все навязчивее. ****ь, эта пьяная скотина так меня и порешит здесь на утеху толпе. Стремновато. Наконец, он осознает, в чем причина заминки, переносит нож к моему горлу и изображает резкий надрез сонной артерии. С пронзительным криком я наконец-то валюсь на бетонный пол. Все - занавес. Быстро одеваемся и сваливаем домой. Творческий дебют можно считать состоявшимся. Влад уехал на гастроли в Азию, он оказался акробатом, а в «Матрицу» нас больше не приглашали. Подобное безумие продолжалось годы, менялись лишь квартиры, клубы и районы. Контролируемая потеря рассудка освобождала меня от тяжких дум, которые особо жестко преследуют беглеца в моменты возвращения в реальность, выглядящую с каждым разом все отвратительнее.
-Слушай, Ирэн, а людям ты веришь?
-Людям – да.
-А я вот что-то последнее время как-то нет.
Мы были знакомы с ней всего несколько часов, но беседа утром в полупустом «Макдональдсе» шла на весьма глубокие, душевные темы. Некоторых я знаю всю жизнь, но даже намека на откровенность между нами не возникало никогда. Ирэн была великолепной 24-ех летней стриптизершой со стройной фигурой, одета со вкусом, леопардовой расцветки топик и юбочка, смуглая кожа, черные прямые волосы до плеч и черные цыганские пронзительные глаза. Встреча произошла на транс-вечеринке посвященной празднику Хэллоуин в «Трансваль-парке», она танцевала как ведьма, а потом мы пошли гулять по Москве. Люди бежали на работу, девять утра, наша медленная прогулка не вписывалась в ритмы города. Место для чаепития в столь ранний час искать пришлось порядочно долго, но разговор для меня на тот момент был весьма важен. Я давно зашел в тупик, разочарование в жизни стало моим единственным спутником, и хотелось найти из всего этого дерьма выход.
- Настоящих людей, - сказала она, - большинство. Уроды, конечно, есть, но их мало.
Я этого не понимал. Для меня в то время уродами были практически все. В моей душе творился развал. Видеть вокруг себя только уродов – это самоубийство. Сила – это доверие. Ирэн взяла меня за руку.
- Я давно болею гепатитом С. Отзвуки героиновой молодости.
Такая откровенность была более чем приятна, от девушки разило жизненной силой. Чтобы я снова почувствовал утерянный вкус к жизни, несколько дней спустя у меня и вспыхнул туберкулез. Кхе, и на подушку из легких выплескивается кровавая каша. Бегу в ванную. Кхе, она льется из меня, внутри что-то булькает, хватаю вату, кручу в руках, а приткнуть то ее некуда. Кхе, в миг половина раковины заливается кровью, зачем-то начинаю вытирать ее ватой. Кхе, как будто блюешь легкими, так ведь и сдохнуть можно. Кхе, я ведь еще так молод, всего 25, я еще ничего не успел сделать, я не хочу умирать, не хочу. Кхе, когда же это кончится? Кхе, как? как это остановить? Кхе.
- Мама, вызывай скорую, это не проходит.
Через десять минут я испуганно лежал на кровати, кровохарканье прекратилось без помощи медицины, но осознание того, что просто так здесь не отделаешься, вселяло в меня глубочайшее беспокойство. Судьба в миг переставила меня на новые рельсы, и куда они приведут, я даже не представлял. Иммиграция внутреннего мира на необитаемую планету ждала меня впереди. Кардинальное изменение правил жизни.
- Вас надо госпитализировать в туберкулезный диспансер и как можно быстрее.
- На долго?
- Не знаю. Шесть месяцев – минимум. Некоторые лежат годами.
Перестройка инициируется как раз тогда, когда старые ценности заводят человека в тупик. Бог. Был период, когда Мельница употреблял ЛСД каждые выходные в течение полугода, с психикой произошли серьезные изменения, парень раздобыл через своего приятеля, молодого судебно-медицинского эксперта Сашу, фотографии трупов, пачка карточек неизменно лежала в его сумке и доставалась при любом удачном случае. Однажды на чьей-то хате Мельница украсил этими шедеврами всю кухню, чем весьма шокировал хозяйку, утром зашедшую туда в поисках глотка воды. Не редко он начинал показывать трупы случайному знакомому на вечеринке. Бывало, что это вызывало у собеседника бурную радость. Прошло время, с кислотой Мельница подзавязал, фотографии переместились из сумки в мусорную урну, однако, бесследно для судьбы такие поступки не проходят. В один из первых солнечных деньков весны, когда он спокойно шел по платформе Удельная, пронзительный отчаянный крик раздался прямо над его ухом, парень обернулся, электричка, как при замедленном просмотре, проезжала мимо, между поездом и пероном судорожно бултыхалась женщина, пытаясь схватиться хоть за что-нибудь. Тогда она была еще жива. В двух метрах от Мельницы. В двух секундах. Какая-то страшная, неумолимая сила тянет ее под землю.
- Света!
Тело скрывается, хруст, Мельница убегает. Искореженный труп. Труп. Труп. Эксперт Саша работал в железнодорожной милиции. Обратная сторона медали рано или поздно преподносится человеку впечатляющим сюрпризом. Получишь то, что несешь в мир. Всегда! И никаких аппеляций. Замкнутый круг. Мы наматывали круги об стойку бара на танц-поле клуба «Голодная утка» в поисках податливых самок уже несколько часов. Подвернувшиеся за это время варианты не приводили к взаимопониманию. Либо не хотели мы, либо не хотели нас. Желалось настоящего качества женщин, мудрых, сексуальных и интересных, и когда, наконец-то, завязался разговор именно с такими, я внутренне выл от восторга даже несмотря на то, что стукнуло уже четыре утра. Второе дыхание открылось у меня за столиком с двумя худенькими девчонками, лет 35 каждая.
- Вам хоть 30 есть? – слукавил я.
- Мне 41, - сказала Кристина, - но за твои слова я тебя обожаю.
- А я обожаю умных и опытных женщин. С ними просто безумно хорошо.
- А как иначе?…
- Малолетки вообще не катят. Они просто не вызывают во мне никаких
желаний. Да, у них свежая кожа, сисечки стоят, но этого мне мало, необходим какой-то внутренний стержень, а этого у них нет. Они как пустышки. Женщина по настоящему расцветает после 30-ти.
- Кстати, насчет желаний, - бюст Кристины плотно облегал оранжевый топик,
- у меня тоже сисечки стоят. Но, мальчики, - она отхлебнула пиво из одноразового бокала, - сразу хочу вам сказать, что – нет.
Я понял ее сразу, это был тот редкий сорт женщин, с которыми ощущаешь психологическое взаимопонимание с полу слова, с такими я готов был говорить всю ночь напролет и получать удовольствие от того, что с ними можно просто быть самим собой. И именно таким я их устраивал. Мечта.
- Что – нет? - немного поиграю, и прикинусь дурачком.
- Ты прекрасно все усек, но я буду прямее. Вы такие же, как мы простые,
поэтому вилять не буду. Если вы хотели нас развести, то ничего сегодня не выйдет. Мы здесь работаем.
После этих слов мне захотелось ее еще больше прежнего.
- Ладно, конечно, продолжим тереть за жизнь. С вами обалденно, - я не врал,
нам действительно улыбнулась удача, девки были высшего качества по всем параметрам.
- С вами тоже, - они, видимо, тоже были рады почувствовать себя самими
собой, - Мы здесь работаем, но мы не проститутки.
Мы в очередной раз заглянули друг другу в глаза. Какая женщина!
- Простите за нескромный вопрос, - иронично вмешался Узбек, - чем же вы
здесь занимаетесь?
- Мы – клофелинщицы. Я девять лет на зоне отмотала. Сейчас очень нужны
деньги, а напряги начались большие, за последнюю неделю два раза палилась. Охранники уже пускать сюда не хотят. Мы им отстегиваем, чтобы успокоились. Дайте рублей 500 в долг, но в постель я за ловэ не лягу.
Клуб закрывался, бар был пуст, и ее подруга под наше улюлюкание сняла парик:
- А мне пофигу, я готова и за деньги, домой пустой я возвращаться не хочу.
Узбек поехал с ней, а я спустился в метро вместе с Кристиной.
- 500 рублей у меня нет. Есть сто. На, возьми.
- Спасибо. Мне ребенка кормить надо.
Мы двигались на пустом эскалаторе, пять минут назад я предпочел воздержаться от бурного секса ради этого малознакомого человека.
- А что ты со своим другом не поехал? Отдохнул бы.
- Да, ну. Меня такого рода отношения не устраивают. Уже не устраивают. К
тому же, я обещал тебя оберегать и проводить до дома, но на большее не рассчитывай. Сразу хочу сказать, что – нет.
Кристина засмеялась. Мне стало приятно. Мы в очередной раз взглянули друг на друга. Ее глаза медленно стали надвигаться на мои, мое обоняние отчетливо уловило томный запах свежего алкоголя, на сердце потеплело, не успев ничего сообразить, я ответил лаской своих губ на непродолжительный, но очень чувственный поцелуй этой обаятельной женщины, и то, какими я увидел в тот момент ее глаза, какие ощущения дали ее губы, те пять секунд были намного грандиознее бурных ночей, берущих свое начало в самом центре Москвы.
19. Цыганский барон
- Алло. Скоро ты будешь? – Мельница беспокоился.
- Где-то через час приеду.
С кухонного стола сотовый телефон перекочевал вслед за Мельницей в душ. Поступление информации не должно прерываться. Жизнь в ладони. Мозг не переносит покоя, ощущение спокойствия становится все недостижимее и ценится все выше и выше. Под струями воды звонок не побеспокоил бледнолицего наркомана, томительное ожидание возрастало.
- Алло. Скоро ты будешь?
- Где-то через 25 минут приеду.
Сегодняшний вечер был выставлен в зависимость от действий сотрудника пивной компании Черепахи, наконец-то вернувшегося с работы и вошедшего в стены квартиры, которую Мельница снимал вместе с двумя молодыми девицами.
- Чего только у него нет, - Черепаха застегнул ворот свитера, скрыв нетипичный для него галстук и рубашечку, - я мог взять все.
На кухонном столе появилось два бумажных свертка. Мельница принялся изучать белый порошок в одном из них. Черепаха сразу зацепил щепотку травы из другого и умело забивал ее в папиросу:
- Ты мне штуку за это дашь. У меня госэкзамены скоро, деньги нужны.
Неожиданно зазвучавшая полифоническая мелодия сделала перерыв в их беседе. Через трубку Черепаха отложил встречу с кем-то на двадцать минут.
- И че за паника на счет фена? Мельница, а? Ты мне с утра уже начал писать,
мол, все отдам за фен. Все не надо. Штука.
- Фен голимый у тебя, - порошок уже был разбавлен в ложке с водой,
Мельница ковырялся в нем иголкой шприца, - фен – он как вода бесцветный становится. Растворяется. А здесь ***ня мутная какая-то.
- Ну, ты же прекрасно знаешь всю эту кухню. Я привез то, что дали. Значит,
бодяжный.
- Пойду-ка я свою мышцу разработаю, - Мельница набрал в шприц через вату
содержимое ложки, и через три минуты вернулся из комнаты в общество Черепахи.
- Ну, что, проверил мышцу?
- Да.
- Как?
- Пока – никак. Сейчас, время пройдет, посмотрим.
Финансовый вопрос требовал возобновления. Мельница сбегал в тайничок.
- Слушай, Черепаха, может доп возьмешь вместо денег. Я думал тебе им
отдать, - паренек продемонстрировал два полных шприца, - у меня его дохуя. Здесь двадцать лошадиных доз. Я тебе на штуку накапаю.
- Нет. Доп мне не надо. Продай его на вечеринах.
- А че, не понравилось?
- Понравилось, но больше не буду. Отпускает тяжело. Хочешь, бумагой
отдай.
- Бумаги сейчас нет, - Мельница положил шприцы на кухонный стол и
выудил из кармана денежные купюры, - на, здесь восемь сотен, две отдам завтра или после завтра.
- А за траву? Я за нее четыре сотни еще выложил.
- За траву?… Может, за траву допом возьмешь?
- Давай его лучше продадим сразу. Все тысяч за семь. С учетом того, что они
могут его спокойно за десять продать, или даже за двенадцать.
- Было бы очень неплохо. У меня просто сейчас вообще денег нет. Весь в
долгах. 300 бачей отдал за военник, чтобы там какие-то две печати поставили. Их поставили, но вроде не те. За хату надо платить. Просто ****ец. На работе вычли за спиженные колонки. А еще кушать надо.
У Мельница возник самый подходящий момент для того, чтобы купить на последние деньги наркотик и сбежать из одного беспокойства в другое, а потом вернуться обратно. На душе стало тяжело. Наркомания – это крайняя степень отчаяния. Осознавать то, что мои друзья не видят ничего более приемлемого в этой жизни, кроме порошка, оказалось ощутимо больно. Мне захотелось раскрыть их глаза, но любые нравоучения в этой среде натыкаются на усмешки, поэтому я молчу. До поры до времени, ибо вопросы должны встать перед каждым.
-Допа сейчас очень много. Мне об этом, конечно, не говорят, но, видимо, у него себестоимость низкая. Мальвина его не жалеет.
Через пол часа Мельница уже бодро сбегал по лестнице с девятого этажа, а через час в полиграфической конторе он протягивал дискету с файлом служащему:
- У вас же есть цветной принтер? Распечатайте, пожалуйста, мне этот рисунок
на картоне. Для обложки надо.
Вряд ли работник фирмы представляет себе, что два листа бумаги с узором из множества слов «reset», за которые было отдано 60 рублей, будут в ближайшее время пропитаны кислотой, нарезаны на мелкие кусочки и пущены в продажу любителям психоделических опытов, но деятельность наркомафии нередко выглядит именно так. После работы в душном офисе молодой человек возвращается домой, выкуривает косяк, садится за кухонный стол, рядом его подружки готовят вкусный суп, а он принимается выдавливать из шприца на малюсенькие фрагменты бумаги небольшие капли. Кропотливая работа его нервирует. В голову лезут мысли о недовольных постоянными тусовками соседях, которые уже несколько раз обещали вызвать милицию.
- Не пересоли.
- Готовлю сегодня я. Сама разберусь. Не перекапай. А то кто-нибудь
свихнется.
- Надо одну экспериментальную сделать.
- Не повезет счастливчику.
- Закройте окно, - Мельница не утруждал себя лишней одеждой и расхаживал
по квартире в семейных трусах и майке, - дует что-то. Кумар уже выветрился. Или халат принесите. Тем, для кого это предназначается, уже давно не повезло.
- А школьников приучать к наркоте ты разве не собираешься? Цыганский
барон. Наймем барыг-агитаторов из шпаны.
- Да. Точно. Школьникам я же не собираюсь все это впаривать, - Мельницу
мучили внутренние терзания, он цеплялся за все, чем можно было скрасить нелицеприятный поступок торговли наркотиками, - Это будет предложено людям, давно знакомым с темой, которые знают на что идут.
Неожиданно зазвучавшая полифоническая мелодия сделала перерыв в их беседе. Из трубки в ухо Мельнице раздался чей-то нетерпеливый голос:
- Алло. Скоро ты будешь?
- Где-то через 25 минут приеду.
20. Фронт
От Нахима в последние несколько лет веяло откровенным криминалом, пересекались мы не часто, еще реже говорили о наболевшем, но в этот мартовский, холодный вечер он пошел дальше обыденных ничего незначащих фраз:
- Вот, братуха, мусора немного поднасели. Напряги.
- Че такое?
- Не поверишь. Из-за шлюхи. Групповуху шьют.
- Проститутка?
- Нет. На плешке пиво пили ночью, баба подруливает, с нами бухает,
соглашается двинуть на хату, обговариваем с ней нюансы, дает согласие на все, на хате шпилим ее, а она заяву в районную прокуратуру кидает.
Доверие темных сторон своей жизни несет в себе нечто проникновенное. Делясь с человеком своей проблемой, ты даешь ему шанс сопереживать, позволяешь выйти за рамки своего узкого мирка и впитать жизнь другого, несешь ощущение небольшого счастья, ибо доверие боли означает уважение. На уровни высоких чувств от его откровенности я почувствовал свою значимость.
- С мусорами работает?
- Семь лет светит по стремной статье. Братуха! Я ее даже не ****. В рот дал в
резине и все. Два пацана уже по пять штук зелени отстегнули. Никто за такую ***ню сидеть не хочет. Кому это надо? Я вот бегаю. Денег нет таких. Думаю, обойдется. Кое-какие люди должны помочь.
- Неприятная ситуация. Но ты вынес из нее правильные уроки.
- И ты тоже теперь вынес.
Бизнес прокуратуры строится на отборном, грязном фундаменте; капканы расставлены именно для самых несчастных и неустроенных, для тех, кто остался за бортом человеческого счастья и погряз в наркотиках, животных связях, бытовой неустроенности. В ход идут людские судьбы, низменные инстинкты работают исправно, механизм сбоев не дает, на улице шалавы будут пользоваться успехом у тех, для кого нет теплого уголка, любви и нежности. Женская плоть не оставляет равнодушным ни одного мужчину, сознание будоражится безгранично и до дикости. Особенно, когда ты находишься в изоляции.
- ****а весит 12 килограммов, - Гениколог постоянно включал свою шарманку именно этим емким утверждением, - ученые недавно доказали.
Излюбленная им сексуальная тема в палате туберкулезников № 359 быстро стала прерогативой этого долговязого 38-летнего шофера из Тульской области. Свое прозвище Александр быстро получил за весьма специфическую зацикленность характера. Помимо женских великолепий, героем рассказов худощавого усача Саньки был его собственный член. Палка, как он предпочитал выражаться.
- Все бабы – шлюхи, и трахать их надо по-черному, палкой в жопу, где резинка туже. Ха-ха-ха.
На тумбочке Гениколога скопились все журналы эротического содержания, имеющие ход по отделению, когда эта информация была поглощена, свежие издания стали закупаться с лотка у метро. Если в первый день он произвел на меня отвратительное впечатление озабоченного сексуального маньяка, то со временем я привык к его эмоциональным натуралистическим выходам, пошлость перешла в норму, извращенные шутки стали необходимы. Периодический просмотр порнографических фильмов тоже инициировался Геникологом, из соседних палат приносился телевизор, видеомагнитофон, кассета, и после отбоя четыре мужика с его комментариями два часа наблюдали за соитиями на экране. Заснуть под стоны было невозможно, после просмотра киношедевра сделать это было еще сложнее. 47-ми летний слесарь Московского речного порта Белочка отказывался посещать сеансы немецкого подпольного искусства и уходил в курилку.
- А ты ****у, наверное, уже лет десять не видел в близи, - именно к диалогу с
ним сводил свои монологи Гениколог.
- Я?! – начинал оправдываться Белочка, - я их столько видел, что тебе и не
снилось. Я пол завода перетрахал.
- Слесарей что ли?
- Нет! На предыдущей работе. На фабрике.
- Что ты мне ****ишь? У тебя же не стоит.
- Все у меня стоит!
Его яростные возражения говорили всей палате о том, что, возможно, Гениколог был прав.
- Ты сам же нам говорил, вот, парни подтвердят, что свое уже отъебал.
Парни подтверждали. В пылу одного из споров Белочка произнес эту, ставшую гробовым гвоздем, фразу. Вскоре, в отделении об его несостоятельности знали все.
- Да пошел ты, Саш, - испуганно защищался он, - я имел в виду шлюх. Да, с
ними я закончил. Хочется чего-то для сердца. Человека хочется.
- Тут одно из двух. Говори – ты свое отъебал или нет?
- Ой, отстань.
- Или ты язычком там у них лижешь до сих пор?
- Прекрати!
- Наташку в душе жахал, сознавайся?
- Какую Наташку?
- Дурачком не прикидывайся. Уборщицу. После Тимохиного дня рождения.
Мы ее для тебя пригласили сюда, до вечера водкой поили, а потом ты ее обнял, и вы ушли вдвоем курить. На 20 минут. **** ее языком, старый хрыч?
50-ти летняя алкоголичка Наташка никогда не отказывала больным в своей компании, и после одного из застолий прошел слух, что она отдалась Белочке. Каждое последующее ее появление в нашей палате в поисках чего-нибудь выпить встречалось скорбезным юмором. Белочка очень смущался и отрицал их связь. Ко дню ее рождения больные скинулись деньгами и купили ей кофточку. Женщине действительно было приятно такое внимание. Присутствие Наташи в стенах диспансера, ее необидчивое сердце, давало возможность шутникам поднять общее настроение за счет беззащитной уборщицы.
- А! Натуська! Добро пожаловать, - говорил ей Гениколог, когда она
сканировала нашу палату, - к любимому пришла?
- Брось ты Саш…
- Нет его. Зато есть мы. Нам дашь по очереди?
- Хватит, хватит. Дайте лучше сигарету.
- Понятно. Не изменяешь ему.
- Да ну вас. Пойду я. Позже зайду.
Белочка пил каждый день, чем и был ей интересен. Наименован так Сергей был именно за потенциальную склонность к белой горячке. Наташе судьба тоже далеко не улыбалась. За 900 рублей в месяц она мыла туалет в туберкулезном диспансере, ее взрослый сын нигде на работал и частенько навещал ее в поисках денег, а внучку изнасиловали. Открытая, она рассказывала о бедах своей жизни всему этажу. В отделении, где люди находились по пол года и были объединены одним несчастьем, открытость намного превышала нормы обыденной жизни. Пафос, брезгливость, высокомерие, корысть, эгоизм здесь высвечивались, словно неоновая вывеска, и презирались. В обществе опасных туберкулезников многие негативные человеческие качества исключались из пользования самой атмосферой. Когда делишься последним, на что, как оказывается, в соответствующих условиях способен каждый, то воспитываешь в себе настоящую силу, ведь взять лучшее может любой, а отказаться от лучшего в пользу любого может только герой. Здесь, где все на виду, прозрачно, людская природа не позволяла человеку жиреть, когда сосед голодает. Индивидуалист среди пораженных палочкой Коха обрекался быть изгоем. В каждой палате на столе лежал общак из печений, булочек, шоколадок, конфеток, всю зиму между рамами окна у нас располагался холодильник с котлетками, огурчиками, салатиками, творожком. Помощь близких. Питание в диспансере было более чем скудным, и без дополнительной еды голод вряд ли позволил удачно пройти курс лечения. Чахотка требует строительных материалов. Самое неудобоваримое в местной столовке, куда мы три раза в день ходим через больничный двор, это гуляш. Им почивают чаще всего. Когда жуешь мелкую мясную требуху, то легонько тошнит. Сплошные прожилки. Жирная резина. Поглощение цельных кусочков гуляша равносильно заглатыванию чего-то инородного. Зато постоянно дают яйца, свежую выпечку, масло, чай, сахар. Два супа – на выбор. Стабильно чередуют картошку, плов, гречку. Обязательна каша. Рагу вечером – остатки от первого блюда в обед. Съедается все. Последний раз кормят в пять вечера, к девяти - как будто и не ел вовсе. Тара своя, каждый, идущий кушать, несет в руках пакетик с тарелкой, ложкой, вилкой и кружкой. Мужчины обычно присаживаются за один стол, женщины за другой. В разговорах царит ирония. Защитная реакция всех тех, кто попал в беду, это повышенное чувство юмора. Стремление найти в черной действительность туберкулезника моменты, позволяющие повеселиться, порождая в больных мастеров шуток, непревзайденных актеров по жизни, позволяет им легче переносить трагедию. Здесь, бывало, я смеялся так, как не смеялся нигде. Делятся последними событиями в палатах.
- А ваш-то где?
- Белочка-то? Вышел он с нами, но проследовал мимо. Утром у него свой
завтрак. Личный. За углом магазинчика.
- Для секретности, как и все, тарелку с собой всегда берет. Мол, кушать ходил.
- Хитрющий черт. Недавно доктор у него при всей палате спрашивает:
«Пьешь?» А тот в глаза ему смотрит и отвечает: «Я? Да вы что. Я не пью даже по праздникам. Вот ребята подтвердят». А у самого пустая утренняя чекушка под подушкой спрятана.
- Они уже третий день подряд с Андреем нажираются под вечер, а ночью
просыпаются и начинают по палате недопитую бутылку искать. Причем, Белочка просыпается первым, сразу же ищет ее в тумбочке спящего Андрюши, не находит, потом будит его, и они шмонают всю палату вместе.
Я вспомнил прошедшую ночь. Андрюша был особо выразителен:
- Сучья ты морда, если будешь еще искать по моей тумбочке какую-то
бутылку, то получишь по ****ьнику.
- Я хочу выпить, - наседал Белочка, - куда ты их прячешь, сука.
Вместе с Андреем, майором милиции в отставке, Белочка пьет изо дня в день уже два месяца. Одну бутылку до обеда, другую – после ужина. Первый дает деньги, второй бегает в магазин. В основном, они либо бухают, либо бубнят пьяную ахинею, либо спят. Антитуберкулезные таблетки попадают в организмы этой известной на все отделение парочки случайно, по настроению. Первичный курс лечения длится 12 месяцев. За каждые сутки съесть надо около двадцати сильнодействующих таблеток. В воскресенье – выходной. Возле поста медицинской сестры, на отдельном столике, стоит подносик с пронумерованными баночками. Каждый больной со стаканом подходит к посту, наливает из графина воду, открывает баночку, высыпает горсть колес в ладонь, закидывает их в рот, лезут таблетки плохо, к этому не привыкнешь никогда, скорее наоборот, и запивает эликсиры водой. Когда заведующая отделением по коридору не бегает, публичного поглощения лекарств не происходит, таблетки забираются в палату.
- Выставили.
- Ты за таблетками? Захвати еще мои и Руслана. И Белочки, он тоже просил.
Выпиваю свои, номера баночек сопалатчиков все знают, зажимаю химическое здоровье в кулаки. Таблетки бывают разные. Желтые, белые, красные. От тубазида развивается слабоумие, даже в умных книжках про это написано, в первые недели, с непривычки, это чувствуется наиболее ярко. На почве побочных действий, многие испытывают навязчивое ощущение, будто их кто-то обворовывает. Пропадает колбаса, огурцы, сыр, хлеб. «Я вот только что-то не помню, - не раз вертелось в моей голове, - была у меня сгущенка или нет». Зато можно позволять себе вольности и списывать все на злополучный препарат, чем тут у нас и отмазываются. Тубазид горит. Пиразинамид отражается жаром во всем теле. От протионамида несколько часов утомительно тошнит, кружится голова, резко садится зрение. Рефампицин и рефабутин разрушают печень. Цикласирин вызывает галлюцинации. От всего микса выпадают волосы, разрушаются зубы, зудит и шелушится кожа, вылазят невыводимые прыщи. Жесточайшая химеотерапия, направленная на подавление вспыхнувшей в легких туберкулезной палочки, способна подорвать здоровые доселе органы, я с ужасом пил эти препараты, допуская в мыслях, что из одной больницы мне придется перекочевать в другую, но других вариантов медицина не знает. Чтобы не допустить подобного развития событий, у пациента диспансера каждый месяц берут массу анализов, тем самым, контролируя состояние организма. Лекарства лекарствами, а туберкулез, в первую очередь, это мощнейшее психологическое потрясение. Когда я был маленьким, а в нашем подъезде жил дядя Витя, личность темная, у которого был туберкулез, то мама настаивала на том, чтобы я избегал общения с ним, отказывался от его конфет, даже не разговаривал, спустя 15 лет туберкулезом заболел я сам. Так начались изменения моего мира, сначала внутреннего, вслед за которым, как оказалось, меняется и сама окружающая реальность. В цвете тяжелой хронической болезни и осязаемого летального конца, финиша, из окна трехэтажного диспансера в центре Москвы простая повседневная и доселе серая жизнь стала видеться мне восхитительной и очень дорогой, а сам я представлялся себе отверженным кровохаркивающим изгоем, отвратительным туберкулезником, от которого будут шарахаться на улицах. Настоящее и будущее виделось мне мрачным и одиноким. Я – заразен, потенциальная болезнь, неужели кто-то захочет быть рядом с таким как я? Отдельная тарелочка, отдельные вещи, отдельная жизнь. Меня будут избегать, ибо теперь я – прокаженный. Чужой на Земле. Туберкулез – это клеймо навечно.
- Знаешь, красавица, - сказал я как-то улыбчивой девчушке на дискотеке, куда
я стал сбегать по ночам из диспансера, чтобы развеяться; можно договориться с медицинской сестрой, - я не люблю клубы, здесь душно, мне это противопоказано. Я болею туберкулезом.
Интересно было посмотреть на реакцию. Ее как ветром сдуло. Поэтому нашей болезнью не афишируют, даже более того – ее принято усиленно скрывать. Мир кашля, худобы и смерти – неповторимый закрытый мир. По четыре десятка людей на каждое отделение пересекли свои линии жизни в этом трагическом месте на одинаковой отметке, потому что весомее болезни на тот момент ничего нет. Эверест. Туберкулезный диспансер делает павших сюда ближе и открытее друг другу, он затягивает.
- Я пролежал здесь четыре месяца, - говорил кто-то в коридоре, - и меня уже
выписывать собираются, а я бы еще месяцок повалялся бы.
Инкубатор, где мы можем быть сами собой. Без стеснения говорить о своем самом животрепещущем переживании, о своей болезни, мы можем только здесь. Там, за забором, наши раскрытые горем души вынуждены замолчать. В диспансере я могу доверить свою главную проблему любому, основная тема бесед – это истории жизни и болезни, поразительно то, с какой легкостью мы открывали свой самый сокровенный мир; вне диспансера поделиться сердечным и внутренним не с кем. Без понимания томишься и иногда пытаешься найти его у людей, находящихся за темой. Когда я рассказал о своей болезни знакомой студентке Маше, спустя пару часов, она, напившись, полезла ко мне целоваться, комплекс заклейменности отступил на второй план, но для того, чтобы сказать о своем горе, необходима некая предрасположенность и симпатия, и я говорю человеку о том, что болею туберкулезом, только тогда, когда ощущаю доверие к нему. Эта латмусовая бумажка реагирует на каждого и, к сожалению, поделиться проблемой, хочется далеко не со всеми. На адекватную реакцию способен только тот, кто на себе испытал изломы судьбы. Счастливчики в этом вопросе не котируются. Несчастье – это счастье быть рядом. Действительно несчастлив тот, кто остается один. Белочка один стоял за углом магазина и жадно глотал водку из горлышка. В столовой пятнадцать туберкулезников продолжали посмеиваться над этим несчастным человеком.
- Правда, недопитого у них с Андрюшей не остается никогда, но, наверное,
они этого не помнят, а присниться может очень многое.
- Они только пустые бутылки находят и матерятся.
По рукам идет чей-нибудь майонез, чеснок, кетчуп. По одиночке в столовку не ходят, выдвигаются палатами. В туберкулезном диспансере происходит расставание со своей независимостью. В первую очередь осуждение вызывают единоличники. Если ты не такой, как все, то за это ты будешь страдать. Если в коллективе все бухают и хамят друг другу, то любая другая модель поведения вызовет у окружающих неуважение. Изначально меня забросили в палату к молодому бычью, чувствовал я себя крайне неважно, кровохарканье повторялось, не до веселья, а жизнь здесь начиналась после отбоя, когда на столе нарисовывалась водка, и пьяный бред пэтэушников имел почву для того, чтобы продолжаться до утра. Вовремя не сориентировавшись среди непревзайденного быдла, я стал объектом шуток, четверо сопалатчиков стали шептаться за моей спиной.
- Сделай потише музыку, - указал мне на второй день Стас.
Я встал с кровати и, сделав это, подписал себе приговор. В новом коллективе тот, кто наивно исполняет поручения других, ставит себя ниже тех, кто эти поручения дает. Иерархия формируется скоро. Знания тонкостей дается с опытом. Когда много позже, уже в туберкулезном санатории, меня заселили в комнату к 40-летнему самарскому уголовнику Женьку, то после рукопожатия знакомства он решил проверить меня на исполнительность.
- Кипятильник есть? – спросил он.
- Да. На втором этаже. В отстойнике.
- Сгоняй быстренько.
- Там у меня три сумки моих. Пойдем, ты мне поможешь донести все сюда.
Женек, конечно, отмазался, сумки мне пришлось поднимать самому, но позиции наши были расставлены раз и навсегда, чай спустя десять минут заваривал он. Если человек пытается тебя запрячь, то, пока этого не произошло, ты имеешь такое же полное право запрячь его, и если ты не дашь ему достойный ответ, не откажешь, то сам поставишь себя в ранг прислуги. Важен только первый прецедент. Дело не в кипятильнике, чае, музыке и магнитофоне, а в характере взаимоотношений, изменить которые в последствии будет сложнее, чем сразу сказать «нет», когда новые знакомые желают услышать «да». Исполнитель желаний – всегда крайний, но именно он видит истинные лица людей, потому что с ним никто не актерствует и не маскируется. Нужды нет бояться слабого и беззащитного, вот и дается воля тем качествам, которые не решаются показать при человеке сильном. Слабость – это сила. Страдание – это познание. Меня чмырили и подъебывали, я был объектом нелепых сплетен и скользких шуток, меня травили вчетвером, впятером, вшестером, для них я бегал за водкой, первая неделя в туберкулезном диспансере оказалась самой сложной в моей жизни, но как раз тогда я понял, что именно с этого места, с позиции изгоя, видишь сущность людей насквозь. Куда сложнее оказалось выдержать данную позицию.
- Антонина Георгиевна, - я взволнованно стоял в кабинете заведующей
отделением, - мне сложно в той палате, куда вы меня подселили, ребята слишком шумные, а я себя еще плохо чувствую. А вот как раз в 359 палате интересные люди лежат. Андрей, майор милиции, обещал для большой статьи материалы предоставить. Хотелось бы туда перебраться.
С этим молодыми отморозками, которые развлекались, конфликтуя с уборщицей и медсестрами, с тем нервным напряжением, какое вызывало у меня их поведение, о скором выздоровлении можно было забыть. Там было все, водка, наркотики, захаживали бабы, телевизор, магнитофон, видак, веселая тусовка, все, кроме необходимого покоя.
- Я лег сюда лечиться, а не с вами рамсить, - говорил я им в палате, - поэтому
в понедельник я от вас переселяюсь.
- Уебывай сейчас.
- С удовольствием бы сделал это, но с Тоней я буду разговаривать по этому
вопросу только в понедельник.
С Антониной я переговорил еще за два часа до этого, но решил продемонстрировать парням их важность в моих глазах. Как никак, но нам предстояло жить в одном отделении не один месяц.
- В первую очередь я решил вас поставить в известность. Возражений нет?
- Нам похую, уебывай.
- Ничего личного, я просто не хочу жить в вашей палате.
Последующие встречи с ними в курилке и в столовке были не из приятных, в словах подстрекателя Стаса всегда звучал какой-то подвох, это был человек со злобным нутром.
- Братан, - обнимая, говорил он как-то 27-ми летнему Расулу из чеченского
поселка, - здорово. Как дела?
- Да, брат. Нож мой не видель? Я вчера к вам палата приносиль.
- Нет, брат, не видел.
Нож со вчерашнего вечера лежал у Стаса под матрасом, он упивался своим лицемерием.
21. Человечество случаев
По дороге из туберкулезного диспансера до «Макдональдса» я уже третий день подряд натыкался на труп собаки, наполовину прикрытый целлофановым пакетиком. У нас бы в отделении это не завалялось. Жрали четвероногих друзей далеко не все, но собачьи окорочка в холодильниках не залеживались. По странному стечению обстоятельств к диспансеру примыкал приемник для бездомных животных. Думать о плохом не хотелось. Забыть о туберкулезе – это уже победа. Когда тяжело болеешь месяцами, когда долбит температура, когда днем и ночью кашель, кашель и еще раз кашель, когда по дороге из столовой в отделение отходишь в сторонку, чтобы выблевать съеденное, когда вокруг тебя только такие же больные, то начинает казаться, что это уже никогда не кончится. Навсегда. И ты беспомощен, что-либо изменить. Туберкулезный диспансер – территория постоянного стресса. Хочется хотя бы сменить картинку. Поэтому я, заправившись антибактериальным чесноком, и стал сбегать из тубанара в «Макдональдс».
- Чай и больше ничего.
Мой кореш Кирпич четыре месяца работал упаковщиком на «Майском чае», которым здесь подчивали, и не рекомендовал мне его пить.
- Спасибо за покупку. Дальше.
С подносиком я занимал свободное место и старался высидеть здесь как можно дольше. Чай действительно был безвкусный, хуже, чем в диспансере, и совершенно не лез в нутро. Я проводил в этом рае часа полтора. Вокруг все были такие красивые, ухоженные и здоровые, что мне хватало для счастья просто любоваться их присутствием рядом. Я улыбнулся худенькой служащей закусочной в красной кепке, уже второй раз, она опять заглянула мне в глаза. Романтика. Знала бы она, откуда я пришел, и куда уйду. В больнице рядом присутствовали несколько иные настроения.
- Опять плевру прочувствовал, - Окунь делился своими впечатлениями от посещения сортира, - уже третью неделю, когда тужусь, то ее чувствую.
Туберкулезом он заболел уже во второй раз, температура тела неизменно оставалась на отметке 39 градусов, снимки показывали, что процесс распада легких продолжается. Врачи не могут остановить смертельную бацилу никакими лекарствами. Он был из тех, кто выделял туберкулезные палочки по максимуму. В день поступления у каждого пациента берут мокроту из легких на анализ, как правило, через месяц лечения выделение палочек вовне прекращается, но из любого правила есть исключения. Окушок был худ, выпученные как у рыбы глаза, нестройные ряды зубов. Пару дней назад мы ездили на точку к «ВДНХ» за сотовым телефоном, в полном вагоне метро его начало неслабо трясти. Кхе. Кхе. Кхе. Когда же он остановится. На нас уже стали коситься. Знали бы люди, что мы за персонажи такие. В «Макдональдс» Окуня брать я не решался. Кашлял он страшно.
- А ты чем сегодня дуплился? – продолжался накатанный диалог о личном.
- Как всегда. Козьими.
- Везет тебе. Я вообще не могу уже второй день нормально сходить. Кефир не помогает.
- А у меня, наоборот, по три раза в сутки выходит.
- Ты его просто третий месяц пьешь, вот и лезет. Я только начал. Через месяц попрет. А мне надо сейчас.
- В вопросах дупления у каждого из нас своя проявляется индивидуальность.
- Как бы мне сделать так, чтобы она у меня начала проявляться. А то совсем тяжко бывает.
- Может, Жэка-экстрасенс из 349 дюпль вызвать сможет. 0,5 поставь ему.
- Да ну его. Он тебя закодировать до сих пор не может.
- Не надо меня кодировать. Я ему это сказал уже.
Палата в очередной раз пыталась юморить на тему туалетов. В туалете диспансера отходить было неудобно, кабинки были узкими, ноги приходилось поджимать под себя, но колени все равно упирались в дверь, и я по возможности пользовался уборной в «Макдональдсе». Не меня одного притягивало это местечко. По весне девчонки из тубанара стали ходить в американскую забегаловку в поисках знакомств. В районе больницы туберкулезников можно было встретить везде. По улицам, ведшим к цивилизации, обязательно курсировало знакомое милое личико, среди людей мы таинственно улыбались друг другу. В продуктовые магазины иногда набивались целой палатой. Кхекающие, потеющие, слабосильные, мы закупались молоком, кефиром, фруктами, телефонными карточками, сигаретами и водкой. Я предпочитал бывать в «Перекрестке», меня радовало спокойствие этого универсама. В близлежащих барах, порой, несколько столиков были заняты нашими. Молодежь из подросткового отделения стаей кружила по местности. Чеченца Расула несколько раз забирали в ментовку по мелочам и быстро отпускали, узнав о серьезном заболевании.
- Я могу откинуться в любой момент, - пугал он мусоров.
Какого-то пацана из другого отделения приезжал в больницу задерживать наряд. Наручники, черный воронок. Всего в диспансере лежало человек 150, столько же в хирургии, мы наводняли собой окружающую территорию. По выходным многих отпускали домой, и во второй половине дня в пятницу в московское метро спускался туберкулезный десант. Те, кто остается, чувствуют себя более свободно, нежели в будни, ибо из начальства кроме медсестры в отделении никого нет. У Гениколога давно был записан телефон некой Гальки, которым с нами поделился один из больных:
- Это шлюха. Мы ее выебли недавно, нихуя не заплатили, но она особо и не
расстроилась.
- А где ****и?
- На хате у малого.
- Как она хоть выглядит то, чтобы мы ее узнали?
- *** знает. Обыкновенная.
На посту дежурила скромная Женечка, тоже переболевшая в свое время тубиком, с ее стороны проблем возникнуть не должно. Ладно, приведем шлюху в палату. Но денег у нас тоже не было. Только бутылка перцовки. Что-нибудь придумаем. Гениколог, немного волнуясь, набрал ее номер:
- Алло! Галя. Привет.
- А с кем я разговариваю?
- Эта Саня. Мы в одной компании отдыхали с тобой. Давай увидимся?
- Что-то не припомню.
- Пару месяцев назад. Может три.
- Да? Ладно, посмотрим. А где увидимся?
- На «Н-ую» подъезжай.
- Ладно. У меня как раз сейчас время есть свободное. Я буду через пол-часа.
- Галь, я подойти не смогу. Мой приятель тебя встретит. В чем ты будешь?
Галя стояла возле колоны. Я определил ее по простенькой синей куртке, пуховичок с капюшоном. В палате № 359 диспансера царило нетерпение, в полчаса сменившее атмосферу утомительного безделья. Я вел шлюху в сторону больницы.
- Что это за Саша и куда мы идем?
- Военный. Высокий такой, с усами. Очень тактичный человек. Вы вместе не
раз отдыхали. Как он рассказывал.
- Куда идем?
- В госпиталь. Мы здесь на плановом обследовании для военкомата лежим.
Общая проверка. У паренька день рождения сегодня. Посидим немного.
- Никакого Сашу с усами я не помню. Иду с тобой, потому что мне просто
интересно, что это за человек, который меня знает, а я его не знаю.
Пущенные мною комплименты не возымели действия. Галя продолжала источать недоверие, но все же шла с неизвестным мужчиной в неизвестное место. К комплиментам отнеслась прохладно. Не поверила.
- Что же это за Саша такой? Интересно, очень интересно.
- Сейчас увидишь.
К счастью, в коридоре пусто, в палату Галя заходить отказывается, Саня выходит к ней навстречу:
- Привет, - он хочет обнять девицу, та отстраняется, - заходи, - подмигивает ей Саня, - поболтаем.
Саша стал пристально смотреть ей в глаза, желая что-то внушить. Напряженные секунды молчания. Даст или не даст.
- Здравствуйте. Я вас первый раз в жизни вижу. И где это интересно мы
отдыхали?
- У приятеля. Заходи, заходи.
Мы пытаемся ее втянуть в палату. Мимо проходит медсестра. Обороты сбавляются.
- Я никуда не пойду, - девочка испугалась.
- Да, брось ты, все уйдут. Мы с тобой вдвоем пообщаемся.
- Нет. Я в палату не пойду. Давай здесь поболтаем. Кто тебе дал мой телефон?
- Малый один. Зайдешь, скажу.
Она тупо требует источник информации, мы тупо молчим, в промежутках пытаемся ее уламать. Безрезультатность очевидна. Галя бросает косые взгляды на настенные плакаты, предупреждающие об опасности туберкулеза. Кто-то зло кашляет на все отделение. Мы выжали из ситуации все, что могли. Хватать и насиловать ее, было бы слишком. Денег ей предложено не будет, поняв это, шлюха срулила, оставив нас разгоряченными видом продажной легкодоступной плоти. Надеяться, что она по телефонному звонку отдастся трем незнакомым туберкулезникам за пузырь водки, было той наивностью, вера в которую приносит в нашу жизнь элементы разнообразия. По крайней мере, в мире больницы, где в режиме эмоциональной блокады начинаешь обсуждать испражнения товарищей, были получены новые переживания, которых здесь ощутимо не хватает. Больше всего на тубанаре людям не хватает любви. Здесь всегда неизменно собраны самые несчастные люди земли.
- У меня полтора года назад жена умерла, - рассказывал о своей судьбе
Белочка, - дети уже взрослые, два парня, живут со своими семьями, я остался совершенно один. Один в пустой квартире. И ради чего я теперь должен жить, не знаю. Похоронил жену, ходил, мыкался, туда, сюда. Места себе не находил. Ведь после 45-ти лет ты становишься никому не нужен. Здесь меня ничего не держало. Познакомился с женщиной. Стал за ней ухаживать. Появилась какая-то надежда. За учебу ее сына заплатил, были кое-какие сбережения, я дачу продал недавно. Все было хорошо. Мы жениться собирались. А, потом, на тебе – туберкулез. И все верх дном перевернулось.
Больной туберкулезом Белочка не ощутил того внимания, какое необходимо человеку, оказавшемуся в беде. Скорее наоборот. Ножом в спину было бы не так томительно жестоко.
- Ируська, любимая моя, зайчик мой, - названивал он ей из палаты каждый
вечер, отдавая последние деньги за сотовую связь и ограничивая себя в питании ради пяти минут горького разговора по телефону.
Туберкулезник в диспансере – это практически всегда малоимущий безработный. Сергей еще надеялся, что любовь, о которой он мечтал, когда продавал дачу и помогал женщине, не обойдет его стороной, но ответных чувств, когда они были очень-очень нужны, не последовало. А ведь могло хватить немного теплых слов, всего лишь капельки надежды.
- Моя мама, - говорила ему Ируська, - против наших отношений. Извини. Не
звони мне больше.
Но он звонил, разговаривал, о чем-то просил, а ночами нередко плакал, пил водку и плакал. Страшная рана обыкновенного предательства окрасила его жизнь в черные беспросветные тона. В мире не оказалось ни единого человека, кому он был бы необходим. Валяющийся на свалке мусор. Алкоголь позволяет таким людям забыться и не страдать. Хоть несколько часов спокойного сна. Раз в месяц он привозил из дома письма от какой-то прорицательницы, намекавшей ему на скорое счастье. Чтобы получить новое предсказание, он бежал на почту и переводил на ее счет пятьсот рублей. Там все повторялось, но другими словами. Индустрия писем. Все эти дельцы знают, кого можно развести добрым словом и вниманием. Одиночество будет хвататься за любой оазис, который рисует ваш тоскующий мозг, за любую тростинку, даже если она протянута кем-то не для помощи вам, а для своих выгод. Лохотрон человеческих душ, ибо ваша вера – это чей-то бизнес. Белочка по несколько раз перечитывал драгоценные строки последней надежды и выискивал на печатных листах то, чего не давала ему судьба, выискивал источники любви; его доверчивость не знала границ, за что он и получал пощечину за пощечиной, но каждая мечта давала ему желание жить. В один из вечеров я решил, что смогу сегодня найти свою мечту на площади трех вокзалов. Трамвай № 7, и через 15 минут я прибываю на место. Кашель. В переходе натыкаюсь на кровохаркивающего бомжа. Изнеможенный затихнувшим приступом, он еле стоит на ногах. На плитке пола знакомая красная гуща. Здесь, на самом дне, я искренне надеялся встретить далеко не сексуальную партнершу, я жаждал родственную душу, такую же запутавшуюся, как и моя. Очень необходимо было ощутить себя нужным, чтобы быть им. Морзит. Немного волнительно. Еще сомневаюсь. Второй раз пересекаю пятачок, набитый мамочками и проститутками. И второй раз вижу ее глаза, пристально посмотревшие на меня. Так на меня давно никто не глядел. В этих глазах была любовь, нежность и доброта. Я был больным туберкулезником, и мне не хватало как раз именно этого. Пусть даже от вокзальной шлюхи, для которой у меня было заготовлена не только тысяча рублей, но и кусочек своего тепла и сердца. Уж здесь то это должно быть востребовано.
- Девочки интересуют? - она остановила меня, когда я наворачивал уже
третий круг об станцию метро «Комсомольская».
- Да. Мне надо на два часа. Где-нибудь здесь.
Наверное, придется сношаться в отцепленном вагоне. Хоть бы было купе.
- 1400 рублей.
- У меня только тысяча. Пусть будет за час.
- Со мной пойдешь?
Эта женщина прочитала мои мысли. Счастье есть. Как удачно все обернулось.
- Да.
- Пошли.
- Куда?
- У нас комната на Ленинградском вокзале есть.
Обалдеть. Я предполагал алкоголический притон и пропитую грязную мразь, а сейчас, минут через 15, я стану обладать стройной красоткой с пронзительными глазами и развратным нутром в гостиничном номере. Уютный душ после диспансера. Страстная девчоночка. Раздену ее, обниму, приласкаю, буду целовать, если она в этой жизни оказалась здесь, на трех вокзалах, то ей, по любому, тоже необходима любовь. Так то мы и встретились. Какая хорошенькая. Когда мы стояли возле гостиничных номеров, я продолжал ненасытно разглядывать ее. Грудки выпирали. Шлюшка отзвонила сутенеру, пришел парнишка, я отдал ему деньги, у нее как назло в сумочке не оказалось ключа. Так…
- Я пойду к Нинке схожу, у нее ключ с прошлого раза.
Мы остались, она ушла, я решил разбить тишину:
- Как работенка?
- По всякому бывает.
- Неожиданностей много?
- Привык.
- Ко всему привыкаешь. Со временем. Я сейчас учусь в духовной семинарии, -
вру, а месячная небритость тому в подтверждение, - но пока не могу привыкнуть ко многому. Поэтому мы с тобой и пересеклись.
- А я боксер. Бывший.
Мне захотелось хотя бы ему раскрыть переживания своего внутреннего мира.
- Нас там многому учат, но главное я понял сам. Жить по правде и честности
очень сложно. Окружающие сразу начинают твоей добротой пользоваться. Многие вообще добро как слабость расценивают.
Стоило из уважения к просьбе другого один раз сбегать в тубанаре за водкой, как на меня стали буквально наседать по этому вопросу по несколько раз в день. Просьба стала поручением. Стоит один раз выполнить услугу, как она начинает превращаться в обязанность. Тяжел крест человеколюбия. Такой жизненный расклад тревожил мое самолюбие, я был беспокоен своей ролью в больничном обществе. Статус – это громадная жертва во имя смирения.
- Ты не прав, студент. Если тебя волнует, что кто-то пользуется твоей
добротой, то, значит, она у тебя не бескорыстна. Значит, ты за нее хочешь что-то получить.
На его мобильник раздался звонок, он внимательно кого-то выслушал.
- Пойдем в бар. За ключом.
Мы пересекли помещение вокзала. Напряжение во мне определилось уже безапеляционно. Это точно кидалово.
- Подожди здесь, - сутенер юркнул в забегаловку, я остался у входа и
наблюдал итог спектакля, где мне была отведена роль лоха.
Не отпускать ни на шаг. Откуда-то как назло вырастает мутный бедолага:
- Как пройти к пригородным электричкам.
Его перекошенная фигура преграждает мне дорогу в бар.
- Туда, - отмахиваюсь я.
- Куда? Куда?
- Вон туда!
- Вон туда?
Грамотный спектакль.
- Да отъебись ты.
Врываюсь в полупустое кафе. Наверняка он на кухне. Подбегаю к стойке. Нет, он не на кухне. Напротив стойки второй зал и вторая дверь. Она издевательски покачивается. Только что из бара кто-то вышел на улицу и исчез. Лох остался один. Продуманно все было отменно. Заслуживает уважения. Билет на игру – штука.
- Все бабы в той или иной мере проститутки, - многократно утверждал
Гениколог, - им нужны от нас деньги и ***. Я водку жрал только потому, что моей жене больше ничего от меня не надо было. Она мне всю жизнь испортила. Да, Андрюш?
- Абсолютная правда.
Гениколог в деле алкоголя был закодирован и спокоен, а майор имел в туберкулезной больнице репутацию первого пьяницы. Из палаты он практически не выходил, выливая весь свой негатив переживаний на нас.
- Меня моя стерва сюда загнала, - рассказывал он о своей семейной жизни, -
пока я работал и денюжку приносил в дом, она ласковая такая была, улыбчивая. В милиции нас не обижали, благодарили частенько. Не скажу, что не брал, но не вымогал. А как на пенсию ушел, эта змея за человека считать перестала. Дочку против меня настраивает. И это чувствуется. Прошлый раз, когда я ездил домой, она меня обняла, а через месяц уже не подходит близко, сторониться, как будто я чужой ей какой-то. Не отец. Мать ее, пока я болею, любовников открыто водит в дом. Мы разводиться будем, и я останусь один.
С каждой неделей Андрей хандрил все больше и больше, но плакал он реже, чем Белочка. В основном, или скандалил или прибывал в задумчивости. Слезами, даже если их нет на глазах, в туберкулезном диспансере насквозь пропитаны стены. На мои глаза слезы наворачивались в душевой комнате. Пару раз. Это был храм, где можно было побыть одному. В больнице очень не хватает одиночества, хотя все как раз им и загнаны сюда. Одинокие люди в густонаселенной комнатушке. Отчаяние и отсутствие перспектив на будущее никогда не обходят стороной невольных жителей этого дома скорби. Бесподобная энергетика. Мы не здесь становимся такими, такими мы уже приходим сюда. Коллизии жизни. Уровень внутренних неурядиц зашкалил. Поломанные люди. В дыму сигаретного дыма палаты туберкулезников, в череде пьянок и похмелий, в гамме депрессий и печали, за бухлом здесь бегают даже ночью. Сигареты медсестре, чекушку охраннику, три бутылки себе. Врачи все прекрасно понимали и относились к утреннему запаху перегара сдержанно. За ним скрывался запах слез. Плачущий, идет по пути страданий, проложенном неудачами в его мозгу. Жалость к себе – это точка зрения, формирующаяся годами. Страдание личностно, сострадание – это человечность, но тот, кто вообще не страдал, никогда не почувствует другого человека в минуту его боли. Когда, наконец-то, находишь выход из своего одиночества, когда встречаешь близкое сердце и ощущаешь приближение счастья, то утрата этого расценивается как жизненный крах. Даже если тебе чуть больше 20 лет. Поэтому, когда однажды Хазар вышел покурить, сел на ступеньках своего подъезда, то по его щекам потекли капли слез:
- Жизнь такая жестокая. Маринкина мать продает свой бизнес здесь, и где-то
через месяц они всей семьей уезжают на Камчатку. Навсегда. Это был мой самый близкий человек на всей Земле, и сейчас от меня ее увозят. Я никому не мог доверять так, как ей. Что будет дальше, я не знаю. Второй день уже плачу, как маленький мальчик. Сегодня я не выдержал и вмазался. Одному жить не хочется.
Я прекрасно понимал Хазара, его переживания были мне знакомы, но сострадания в тот ветреный неприметный день мною почувствовано не было. Трагизм окунает любовь в вечность, но человек всегда предпочитает удовольствие и мимолетность. Получить все сразу равносильно смерти. Судьба очень часто дает нам попробовать на вкус маленькие кусочки счастья, цену которым мы узнаем, только потеряв их, но зато мы теперь прекрасно знаем то, что надо отдать, чтобы этот кусочек опять пронесся чуть ближе к нам. Дойти до точки – это значит получить возможность начать писать совершенно новое предложение и то, каким ему быть, зависит от нашего усердия много больше, чем от качества чернил, размера бумаги или выделки письменного стола.
- Наверное, я слишком много дерьма совершил в этой жизни, - изливал Хазар,
- что меня она так опрокидывает. Все мое будущее было связано с Мариной, все мысли.
Хазар знал всех наркоманов района. Все наркоманы района знали Хазара. Он пару раз забрасывал мне в тубанар куски гашиша. Наркотик прекрасно позволял мне убегать от невыносимой порой больничной действительности и служил, по заверениям чеченца Расула, отменным отхаркивающим средством. Чеченец был слишком надменен в своем поведении, обойдется без гашиша. С Дмитрием мы ограничивались общими фразами до тех пор, пока я не предложил ему незамедлительно проследовать в душ как раз в тот момент, когда он маялся от безделия.
- На ***?
- Для решения вопроса с наркосодержащим веществом, - пояснил я.
На мой гашиш он неожиданно и приятно ответил своей травой. Страсти сближают. Бывало, в пустующей по выходным палате я раскуривался в одиночку, а потом забрызгивал кумар вонючим одеколоном Белочки и шел компостировать мозги медицинской сестре. Мы запрещали ему пользоваться этой туалетной водой, он что-то недовольно бубнил, и выходил одеколониться в коридор. Тяга к прекрасному и сослужила ему недобрую службу. Заведующая отделением, конечно, была в курсе, что Белочка сильно пьет. Говорили, что в каждой палате есть человек, который за небольшую к себе благосклонность со стороны врачей, за назначение курса лечения современными лекарствами, отвечал на те или иные их вопросы. Но, в первую очередь, современными лекарствами лечили тех, кто лежал в платных палатах-одиночках. Не начальство вербует стукачей, а сами люди, в надеждах на особое внимание, идут на сотрудничество. Когда этого не происходит, администрация начинает поиск сама. Скользкие вопросы однажды пришлось услышать и мне. Дело касалось Белочки. Заведующая утверждала, что, проходя мимо мужского туалета, она заглянула туда, и наткнулась на судорожного Белочку с чекушкой в руках. Среди белого дня это было не позволительно, бедняге дали два дня на подведение итогов, снимки, анализы, и назначили число выписки. Белочка стал утверждать, что такого не было, из чекушки в туалете он не пил. Очная ставка закончилась скандалом. Заведующая была взбешена, спустя некоторое время меня вызвали в ее кабинет.
- Тимофей, - начала она, - вы – человек с высшим образованием, - теперь я
понял то, почему в народе высшее образование вызывает некие подозрения, - с хорошей, престижной работой, скажите, только между нами, Сергей П. пьет?
Хочет, чтобы я стуканул.
- Ни разу этого не видел, - вру я, глядя ей в глаза.
Предательство всегда подлее лжи, сомнений нет, я спокоен.
- Точно?
- Точно.
Вряд ли этот разговор что-либо мог изменить, свое решение начальство не меняет, Белочка покидает нас недолеченным, а это значит, что новую вспышку туберкулеза ждать ему придется не долго. Нас держат здесь по полгода еще и потому, что вне строгого диспансерного режима ежедневно принимать лекарства многие по своему образу жизни не в состоянии, а при том, что излечиться можно, только пройдя полный курс, режим – это здоровье. Туберкулез – это образ жизни. Когда выписывают сопалатчика, то всегда одолевает любопытство на счет того, кого подселят на его место, а выписавшиеся еще несколько раз наезжают в больницу проведать тех, с кем свела нелегкая. Потянуло и Белочку.
- Я думал-думал, думал-думал, - делился он своими переживаниями в
курилке, - когда это меня Тоня видела с чекушкой, и понял. Не было такого.
- Может, все таки ты в беспамятстве находился. Или заведующая врет?
- Не было! Не было! - орал он в гордом исступлении, - Это не чекушка была.
Это был флакончик одеколона…
Полезная штука, он отменно перебивал наркотические запахи, но найти новую невесту Белочке не помог.
- Жениться хочу, - постоянно заявлял он.
Под непродолжительные ухаживания попала процедурная сестра, повориха и несколько женщин-туберкулезниц. Дальше шоколадки дело никогда не двигалось. По-другому сложилось у Димана. Он быстро нашел в диспансере любовницу, приближавшееся расставание с которой было ему тягостно. Его выписывают, она остается, и него семья, у нее семья.
- Знакомые брючки, - указал он на женскую одежду, сушившуюся в
предбаннике ванной комнаты.
- Твое? – шучу я.
- Ебнулся что ли. Ксюхино.
Дмитрию было 33 года, он прошел войну в Преднестровье, был кантужен, и только работа на фирме «Марс» довела его до истощения и туберкулеза. В его ведении были холодильные установки и мясорубка «Шазель», позволявшая абсолютно все переделывать в знаменитые кошачьи и собачьи корма. Тут могли исчезать люди, но обычно исчезали килограммы окорочков, которые Диман перебрасывал через забор, предварительно позаботившись о создании тьмы и выбив фонарь. Чтобы видеокамеры не палили. Мясной цех, он и на «Марсе» будет мясным цехом. Любовь, она и в тубанаре будет любовью. Люди здесь знакомятся, люди общаются, люди создают семьи. Армянин Алик уже два года тяжело болеет, но именно в диспансере он встретил дагестанку Заиру, которая стала его любящей женой. Девушка терпеливо и преданно ухаживает за немощным мужем, который месяцами не выходит на улицу. Сил нет. Выходцев с Кавказа в диспансере не мало, они держатся гордым особняком.
- Мы ведем себя так, - говорил мне чеченец Мусса, - как вы нам позволяете
себя вести.
Четыре хачика пришли в палату к Алику, напились, вышли ночью в коридор, зацепились к четырем русским, произошла массовая драка, милиция, выписывать хотели русских, ведь музыку заказывает тот, кто платит деньги, а врачи не дураки, поэтому и не свободны от финансового крючка. Русские подали заявление в милицию, хачам пришлось отступить, дельце замяли без последствий. Администрация заинтересована в богатых больных, нежели в бедных, но и здоровье, в свою очередь, зависит далеко не от врачей. Не они создали эту землю - и не им здесь заправлять.
- Наша больница – это бизнес, - говорил Гениколог, - тебя сначала сюда
кладут, а когда понимают, что денег ты не даешь, то ищут любую возможность, чтобы тебя выписать, а на твое место положить нового человека, который будет благодарить.
В поисках лучшей доли он сорвался из своей нищей Тулы в Москву, где на собственной шкуре ощутил запах денег лужковской столицы. За 3,5 тысячи рублей в месяц Санька строил торговый центр Москва-Сити. Балки, бетон, плиты, цемент, ветер, мороз, голод, туберкулез. Москвичи, работавшие с ним в одной бригаде и выполнявшие те же трудовые обязанности, что и он, только за то, что они – москвичи, получали по 15 штук.
- Ненавижу Москву и москвичей, - неоднократно утверждал он, - все они
зажравшиеся и жадные.
Москва в очередной раз была увешена афишами Недели высокой моды долго и полностью. Я съел приманку и решил пробраться туда, используя уже отработанный годами метод самой наглой лжи. Судьба занесла меня на это мероприятие далеко не случайно. Промежуточная станция, на которой надо найти билет на следующий самолет. Пересадки, сплошные пересадки. Гостинный двор на 4 дня стал меккой модниц Москвы. Показы шли каждый час с 2 до 8 вечера. Два подиума, окруженных сетью торговых лавочек с драгоценностями и одеждой. Красная тряпка. Дразнят и сразу впаривают. Человек на телефоне внимательно выслушал мою телегу. Я гнал первое, что лезло в голову:
-Известный писатель Вячеслав Курицын продюссирует книгу молодых публицистов о Москве, и нам срочно нужен вход во все закулисья Недели моды. Срочно!
Легче легкого. Для этого надо было всего лишь выслать факс-заявку от нашего издания. Со всеми этими факсами и заявками всегда много заморочек, тем более, когда ты пробиваешь тему не из офиса, а из туберкулезного диспансера. За возможность воспользоваться телефоном медсестра Катя брала яблоками, конфетами, селедкой и всем другим, что предлагали ей со своего стола пациенты. Промутить заранее аккредитацию не удалось. Мы пойдем другим путем. На прощанье я интересуюсь у далекого собеседника на счет его имени и фамилии. Это все, что у меня имелось, когда я в душном метро подъехал на «Лубянку», рядом с которой и происходило искомое действо. Темные личности в переходе поинтересовались, не надо ли мне чего-нибудь. Наркокидалы. На входе в Гостинный двор не знали человека с такой фамилией и именем, но я был так важен, убедителен и недоумен, что меня с удовольствием впустили бесплатно. Без документов.
- Пройдите вон туда, в организационный комитет, узнайте там.
Все, что мне надо, я уже оформил. Прохожу мимо организаторов, прямо к подиумам. Покупать дорогой билет никогда не бывает никакого желания. Внутри всем разливали кофе в бумажных стаканчиках, но маленький бутерброд стоил 60 рублей. Много красивых лиц, много красивой одежды. Как и у выступавших, так и среди публики. Очередной показ. Ждем начала. Люди все время двигаются. Посмотрели коллекцию, погуляли по прилавкам, пообщались, заново расселись, посмотрели другую коллекцию.
- Рядом с вами занято?
Я в очередной раз смотрю по сторонам в поисках хозяина каких-то бумаг, мерно покоящихся на обшивке стула слева от меня. Показ уже начался. Женщина хочет сесть. Уже не первая. Она ждет ответа.
- Нет, - наконец, говорю я, - и чей-то неприкаянный конверт перекачивает с соседнего стула в мои руки, освобождая последнее место в зале.
Интересно, что это. Мода отходит на второй план. «Елизавета Романюк. 1я ул. Машиностроения, д. 16 Дом моды «Вемина» Тел. 275-05-01» - печатными буквами значится на конверте. Запечатано. Могу совершить благородный поступок и отдать, могу воспользоваться случаем и не отдавать.
На подиуме идет показ коллекции как раз этой модельерши. Нелегкий выбор. Куда положить очередную деталь мозаики своей жизни? Что в конце обоих путей – неизвестно. Любопытство одерживает верх, дожидаюсь окончания дефиле, люди рассасываются, я вскрываю свое будущее. Читать чужие письма подло. Что же, что же там такое? «Господин Жан-Марк Лубер, - золотыми буквами на глянцевой бумаге, - имеет честь пригласить Вас на официальное открытие бутика Сеline». Однако. На следующий день еду в Крокус Сити Моолл без колебаний. Конверт выброшен, безымянный входной билет лелеем. Торговый комплекс, с мрамором, бассейном, фонтанами, звукозаписью пения птиц и хозяином-азербайджанцем Аразом Агаларовым. Милый дядечка.
- Сала малекум, - я подвалил к нему, когда уже изрядно нажрался, - я не
ислам, но у меня в детстве был приятель-азербайджанец Рамиз, - и я во время опомнился, Рамису дали девять лет за героин и грабеж, рассказывать это здесь было неуместно, - очень хороший человек.
К 7 вечера я добирался туда в толчие часа пик. Большая автостоянка, дорогущие тачки, на пересечении МКАД и Волоколамского шоссе. Метро было невыносимо. Подземная жизнь – это ад. Банкет по случаю открытия бутика, по сравнению с этим, рай. Бесплатное шампанское и коньяк «Хенессис». Пять бокалов, три рюмки, я пьян и весел. Обилие главных редакторов глянцевых журналов, иностранных бизнесменов, деятелей мира моды и фотографов. Телки. Был Зайцев, был Юдашкин. Первый беседовал с бизнесменами, второй посылал в объектив воздушные поцелуи. Была актриса Мэри Попинс с молодым длинноволосым пажом в цветастой рубашечке. Она дала мне левый телефон. Старая кокаинщица. Фоткалось все. Сильно бухих не замечено. Часа два люди стояли небольшими группками человек по 3-5 и терли о своем. Плавно перетекающие друг в друга кружки. Всего человек 40. Высший свет. Английский обязателен. Мой старенький фотоаппарат ФЭД-5 привлекал внимание всех, кому он попадался в поле зрения. Это было далекое советское прошлое. Какой-то тип спросил, для кого я фотографирую.
- Для Бога, - ответил я.
Надо было как-то представляться в этом обществе, и я от души парил всем мозги:
- Один очень влиятельный даже не человек, имя его называть я не вправе,
попросил меня прозондировать почву внутри бомонда.
Это настораживало людей, но вызывало уважение. Было бы иначе, если бы они услышали правду:
- Я из диспансера. Туберкулезного. Так, от безделья заняться нечем, вот и
прикатил сюда. А то у нас вчера Ольга из одиночной палаты умерла. Осталось трое детей. Ей было лет 40, выглядела жутко, по костям свисала морщинистая кожа. Я избегал встречать ее взгляд.
Пафос публики не позволял найти с ними общего языка. Разговор не клеился. Чертовы нарциссы. Человек из журнала «Орtimuм» упомянул мне вскользь, что не сразу решился поехать на это мероприятие. Мол, стремно. Я взял у него телефончик и привозил в редакцию показать коллекцию фотографий с бомжами. С тех пор мы больше никогда не виделись. Кому-то стремно приехать на банкет отдахнуть, а кому-то приходится этот банкет обслуживать. Между кружками сновали официанты. Они были куда открытее, нежели посетители. Я перешучивался с ними намеками на наркотические темы. Подносы в их руках были уставлены пойлом и мини порциями явств. Все бы наше отделение сюда. Это бы активно поспособствовало выздоровлению. Туберкулезник пробрался на закрытую тусовку бомонда и обнимал Вячеслава Зайцева. Два часа циркуляции, и истеблешмент свалил разом и резко. Подошло время другой презентации. Какая-то группа представляет какой-то альбом в каком-то клубе. Где все повторится снова. Кружки, шампанское, фотокоры. ВИП-персоны пришли сюда специально для журналистов. Не люди, а образы. Не репортаж о событии, а событие для репортажа. Выдуманная хозяином бутика реальность. Посредством СМИ она станет настоящим, хотя это всего лишь рекламная компания. Отчеты об открытии этого бутика с красочными фотографиями заманчиво промелькнули в светской хронике популярных российских журналов. Мне тоже там понравилось, все такие красивые, культурные, друг с другом исключительно на «вы», это было непривычно, разгоряченный коньяком и не сумевший сесть никому на хвоста для дальнейших пати, я вернулся к отбою в тубанар, пацаны как раз замутили в пиво клафелин и собирались отпотчивать им молодых свежепоступивших телок.
- Собаку дожирать будем?
22. Статус фантиков
- Эй ты! Да, ты. Которая в розовом. Иди сюда.
Симпатичная девочка покорно вскакивает со своего места, подбегает по требованию и встает в ряд к четырем другим красавицам. Взрослая женщина властно сидит перед ними на стуле и беззастенчиво их рассматривает. Рынок моделей.
- А сейчас на подиум выйдут самые юные манекенщицы, - слышится голос
диктора.
Здесь на него никто не реагирует. В то время, когда для зрителей идут показы, за кулисами праздника моды бурлит работа. Лица моделей выражают угодливость и желание понравиться. Полная противоположность тем холодным высокомерным физиономиям, которые мы видим во время дефиле.
- Ты, - менеджер Артем Кривда, исполняющий функции переводчика для
итальянской модельерши, выслушивает патронессу и показывает пальцем на одну из моделей, - ты не подходишь.
Девочка удалена. Огорченная, она отходит в сторону. Работа не останавливается.
- А кто такая из вас Миколяева?
Брюнетка скромно поднимает руку.
- Ясно, - Артем копается в своих бумагах, - ты в Ив Сен Лоран работала, да?
Девушка скромно махает головой.
- Хорошо. Завтра до шоу никто не должен больше ни у кого работать. Кто-
нибудь из вас еще к кому-нибудь на завтра записывался? Главное, чтобы вы мне сейчас не врали.
Затаившееся молчание.
- Спасибо, до завтра.
Отбор среди отборных красавиц закончен. Модельерша выключает видео камеру, на которую снимала фигурки и лица тех, кому уготовлена честь представлять ее талант на московском подиуме. Модели – самые бесправные элементы этого бизнеса. Любая публичность – это грандиозные метаморфозы личности. Закулисье разительно отличается от представления. Наиболее нелицеприятно это выглядит у политиков. Закон, к которому все они предпочитают апеллировать, это всего лишь сцена в день премьеры, на которой идет показ спектакля, созданного в темных уголках театра, подальше от этого самого закона.
- Завтра, - давала как-то указания руководитель PR-департамента
образовательной Корпорации Елизавета Петровна, - весь состав редакции отправляется в Подмосковье. Знаете, зачем, да?
- Знаем, - вяло ответили сотрудники, - а, ночевать там обязательно?
- Да, обязательно.
Учредительный съезд Партии Z., принимавшей чуть позже участие на выборах в Государственную Думу РФ, проходил в доме отдыхав 30 км от столицы. На наши плечи начальство возложило самые черновые вопросы – регистрация, протоколы, расселение – организация работы съезда. Трудилось над этой задачей человек 15, зачерпнутых из стен Корпорации. Те, кто не смог избежать внепрофессиональной деятельности, получил одноразовую премию. Куда больше денег было отдано для того, чтобы наполнить созданные нами формы содержанием. Участники съезда были обеспечены проездом на это политическое действо со всех концов нашей необъятной родины, проживанием, питанием, вином и водкой. Все бесплатно. Днем шли скучные заседания, вечером пили, и пили страшно. Самый грандиозный размах получил заключительный банкет.
- Тимофей, - начальница была уже слабо адекватна, но продолжала давать
указания, - я здесь где-то пиджак потеряла. Поищи, пожалуйста.
Какая же она бухая.
- Да, конечно, я посмотрю.
Делать мне что ли нечего, искать чей-то пиджак в этом вертепе. На весь зал орала музыка, кучка танцующих перестала замечать что-либо, кроме себя, глаза толстых мужичков горели. Остались самые отвязанные. Какой-то тип рыскал между безлюдных столиков в поисках застоявшейся бутылки, пьющие быстро выпили всю халяву, а ушедшие забрали все с собой. Пусто. Но несколько очагов еще теплились. Я подсел туда, где было больше женщин.
- Мы тут все из Биробиджана, - жирдяй положил мне руку на плечо, -
приезжай к нам. Я офицер внутренних войск. Если пьешь, напоим, если не пьешь - мы тебе здоровенную головку гашиша подгоним, - руками он показал такой объем камня, что сам, видимо, пришел в восторг от его размеров, - связи то у меня остались, не жалуюсь.
Лучше бы сейчас выпить предложили. Вон, пол пузыря у них стоит, молчат о нем.
- Телефончик оставьте, буду в Биробиджане, словимся. Ваше предложение меня заинтересовало.
- Тимофей, - моя начальница снова звала меня, - я здесь кому-то сотовый дала
позвонить и не помню кому. Поищи, пожалуйста.
Вовремя. Биробиджан уже утомил, но насел так, что не давал продохнуть. Приходила пора менять лица.
- Да, конечно, я посмотрю. А пиджак?
- Пиджак? – я напомнил ей что-то забытое, - Пиджак не надо. Главное –
сотовый.
С начальницей еще тяжелее. Удаляюсь искать. К кому бы притусоваться. Из всей редакции на последнюю ночь здесь остался только я, теперь хожу неприкаянным. Надо бы подналечь на спиртное. Станет легче. Цепляюсь к биробиджанцам, продвигающимся в номера. Их группа разделяется на две, какие-то незнакомые делегаты зовут меня к себе. В номере бардак, вонь и кто-то спит. Громко включают музыку.
- Мы из Ижевска.
- Я местный. А, че у вас там?
- Ты не знаешь? Стрелковое оружие. Самое лучшее в мире.
Надо было как-то поддержать разговор:
- Достать можете?
- Пить будешь?
В стопку что-то льется.
- Буду, конечно. А че за водка?
- Так себе.
Я засаживаю, сразу начинает выворачивать, пытаюсь не упасть в грязь лицом и сдерживаю рвоту, недолго, это невыносимо, выбегаю на балкон и меня пронзительно рвет вниз. С соседнего балкона слышу слова возмущения:
- Сколько можно! Когда же вы, мрази, успокоитесь.
Возвращаюсь.
- Между первой и второй перерывчик небольшой. Еще будешь?
- Нет. Пожалуй, нет.
Бутылка стоит на столе почти полная, а пол у них уже изрядно заблеван.
- Мы допускаем возможность достать тебе ствол.
- Спасибо за доверие. Завтра на трезвяк переговорим.
- Приходи после завтрака с пузырьком.
Они пишут на листочке номер свей комнаты. В коридоре натыкаюсь на шатающуюся фигуру:
- Ты в армии служил?
- Нет.
- А, давай я тебя буду охранять.
- Сам разберусь.
Его это не устраивает, он пытается схватить меня, человеку не хватает общения:
- А ты куда?
- Спать. Съезд окончен. Скоро будем в парламенте. Понимаешь? Ты готов, -
ну у него и рожа, - выступить перед телекамерами на всю страну.
Я вталкиваю эту пьяноту в чьи-то аппартаменты. Наконец-то приходит спокойствие. Начало процессу создания Партии Z. было положено директором Корпорации пару месяцев назад.
- Наше предприятие, - говорил он на закрытом заседании, - имеет филиалы во
всех регионах России. Мы можем использовать этот ресурс в политических целях. Наши люди в филиалах станут основой региональных отделений партии. Это позволит нам зарегистрировать партию как всероссийскую. Все уже давно создано. Осталась только небольшая юридическая работа. Однако есть одно «но». По существующему ныне законодательству, партия не может быть образована по профессиональной принадлежности ее членов к одной организации. Поэтому о том, что все мы работаем в NNN, надо будет немного умолчать. Юрист вас потом проконсультирует, как это грамотно сделать.
По Корпорации был дан приказ, сотрудники по всей стране оказались вынуждены писать заявления о вступлении в новоявленную партию. Сливки Корпорации приняли участие в съезде. Поработали юристы. Партия оказалась в списках. Выборы прошли без серьезных нарушений. Руководитель PR-департамента вскоре покинула наше предприятие и перебралась в аппарат Совета Федераций РФ. Вывеска всегда будет чистой, всю подноготную видят только те, кто ее создал, а чем вывеска напыщеннее, тем больше за ней грязи. Как я хотел бы не знать зла этого мира. Видеть за поступками людей добрые намерения становится все сложнее и сложнее, когда сам постоянно делаешь обратное. Мозг рисует негатив внутри того, что нас окружает. Это и есть ад. Ад в нас самих тогда, когда происходящие события мы определяем исключительно с позиций корыстных выгод их участников, не оставляя человеку шанса на любовь к ближнему. Заложник своего испорченного мышления. Черти жарят на раскаленных сковородах души тех, кто за любым действием видит низменные побуждения. Оракулы продаж не знают любви. Трое товарищей не пошли на парламентские выборы, предпочитали избегать любую политическую информацию и в свободное от учебы время размеренно болтались по улице. Мимо проехала семерка со знакомой парочкой.
- Паша возит Машу, - прокомментировал их Черепаха, - потому что Маша ему
дает. Маша дает Паше, потому что Паша ее возит.
Нарезка громко заржал.
- Куда двинем?
Целей в большинстве случаев на прогулках нет. Шатаемся, обсуждаем все вокруг.
- Не знаю.
- Не знаю.
Проблема в том, что занять себя часто бывает нечем. Хочется действий, но приложить свои силы некуда. Время молодежи. Это невыносимо.
- Может, Гаскойна вызвоним?
В тех случаях, когда вечер пуст, традиционно возникает желание заполнить его за счет кого-нибудь другого. Бесперспективность подобных ходов давно стала очевидной, но это позволяет хоть чем-то обеспокоится на некоторое время.
- А где он?
- Где он я не знаю, но мне его Люся недавно прислала сообщение, что
Гаскойн забыл свой телефон в машине, и чтобы мы звонили на ее сотик.
- Гаскойн с балластом. Он нам нужен с ней?
- И возможно без машины.
- Да. Еще и без машины.
- Это очень меняет дело.
- В ее поведении сквозит какая-то неестественность.
- Играет ради машины.
- По-любому.
Ни слова о любви.
- Может, Хазару.
- И с чем мы к нему. Скажем: «Развлеки нас»?
- Без мазы.
Безделье утомляет куда сильнее нежели работа. Каким-то плавным образом, я знал всех бездельников и рас****яев района. Самая активная часть молодежи, постоянный поиск. В этом кругу либо не происходило совершенно ничего, вязкое болото, либо случалось что-то выходящее за все рамки, фейерверк непредсказуемости. Последнее случалось реже. Школа улиц. Недавно мусора приняли Зиту. Студентка. 19 лет. Она уже раз пять приобретала наркотики для своего хорошего приятеля, а когда сделала это в шестой раз, вместо обычной благодарности он достал мусорскую ксиву:
- Госнаркоконтроль.
Обыкновенный паренек, учился с Зитой в одном институте, чуть постарше, юрфак, закончил. Они были в хороших отношениях, а сейчас, когда она оказалась на заднем сиденье между двумя его друзьями и, отдав одну таблетку экстази, купленную ею через знакомого для пробы, пересчитывала полученную пачку денег еще на 50 колес, друзья сорвали свои лживые маски.
- Это не мое, - вышвырнула она деньги на весь салон.
- А вот это? – ехидно спросил ее друг, демонстрируя таблетку уже лежавшую
в целлофановом пакетике для улик.
Зите засветило 7 лет тюрьмы. Три часа моральных пыток. К голове девушки подставляли ствол. Девушка плакала. Закалка характера происходит исключительно в экстремальных ситуациях. Педагогика. Дети из трудных семей самые волевые и смелые. Самые битые жизнью – есть самые сильные. Стресс, присутствующий в мире преступлений, дает взросление. Людям, чтобы развиваться, необходимы проблемы. Потребность в сложностях. Войны, великие стройки, наркотики, каждой эпохе свои преграды. Зите просто-напросто понравились дискотеки и изнуряющий дурман. Милое улыбчивое личико, стройная фигурка, модная одежда, вежливый тон общения. Но на душе все по-другому.
- Я в маршрутке всегда сажусь к водителю, - говорила она, - чтобы в салоне
не видеть этих мерзких рожь.
Это точно от наркотиков, реальность отвратительна, но она такова именно благодаря им. Если твой приятель оказывается внедренным опером, недоверие к людям возрастает вулканом. За любым лицом может скрываться зло. Особенно тогда, когда ты сам в этом зле участвуешь. То же самое и с добром. Зита назвала представителям закона имя посредника, посредник назвал имя торговца. В прошлом году летние транс-вечеринки под открытым небом, проходящие вокруг экстази, собирали по пять тысяч человек, в этом – десять. Преступники отличаются от государственных служащих в лучшую сторону тем, что они не так лицемерны. Жизнь человека – это яблоко. Богачи урывают маленькую дольку этого яблока, нанимают политиков, которые начинают обманывать людей, с видом знатоков лицемерно убеждая их в том, что эта маленькая долька и есть вся жизнь в купе со счастьем, что за нее надо платить, что все остальное – ничто. Жизнь сейчас – это та часть яблока, куда еще не дотянулись руки дельцов. Сердце. Я истосковался по женскому пониманию. Мне нужен был человек, которому я мог бы излить внутреннюю боль.
- С мужем не сложилось в последнее время. Он сначала зарабатывал деньги,
потом не зарабатывал, сейчас вроде опять что-то получает, но все это очень зыбко. У меня ребенку четыре месяца, а я осталась одна, - говорила мне Джунгли, мне удалось спровоцировать ее на искренность.
Мы знаемся с ней с первого класса. Джунгли с нами даже в футбол играла против команды детского дома «Алмазово». Уже много позже в девичьей анкете кто-то из наших одноклассников наткнулся на ее ответы. «Ваша первая любовь? Тимофей». Дальше поцелуев в щечку в третьем классе между нами не зашло. Потом ее стали интересовать более взрослые ребята. Спустя 18 лет после знакомства, мы сидим на лавочке. Нам по 25. Она – с ребенком, я – безработный, спокойные жизненные ритмы, позволяют мерно беседовать.
- Каждый ребенок плачет по-своему. Я боялась родов, боялась
ответственности, что не могу ему дать того, что ему надо, боялась перемен. И мне кажется, он родился с ощущением этого. Это в плаче чувствуется. Тревожность точно есть какая-то.
- У меня тоже проблемы были, - самое время поделиться, - Я тут серьезно
выпал из жизни на год. По здоровью, - как не хочется произносить этого пугающего слова.
- Что такое?
- Цепанул одну заразу, - сколько вопросов.
- Какую?
- Лучше не знать. В области легких, - может, поймет без слов.
- Туберкулез?
- Да. Он самый.
- А сейчас?
О моем здоровье печется человек или о своем ощущается быстро.
- Сейчас все нормально.
Вся трагичность туберкулеза в том, что эта болезнь вызывает в людях не сопереживание пострадавшему, а страх и отвращение к его боли; весомая часть его внутреннего мира, ибо палочки Коха оставляют глубочайший след в сознании, производит отталкивающее впечатление. Квазимода. Вместо необходимого тепла я, в первую очередь, наталкиваюсь на недоверие и подозрительность. Не сочувствие ко мне, а опасения за себя. Тогда, когда я протягиваю руку, от меня отворачиваются и бегут. Расставание с Джунгли напоминало прощание навсегда. Так смотрят друг на друга люди, которые предполагают, что больше никогда не увидятся. Ощущение бесперспективности, которое обуяло меня по дороге домой, с каждой новой стеной воспринимается все мягче. Ко всему привыкаешь. Но я все равно был не весел. У меня было не то одиночество, когда живешь как в блокаде. Далеко нет. Меня тревожило другое. Моя открытость была слишком многолюдна. Сегодня переживания с одним, завтра с другим, послезавтра с третьим, потом опять с первым, люди проходят, а я остаюсь один. Хотелось бы постоянства. Чередование близких – это тоже одиночество. Навстречу шли две обыкновенные телки в банальных пуховичках и дешевых джинсиках. Серость. Неужели, нельзя подобрать шмотье по привлекательнее. Они что-то живо обсуждали. Стрекозы, которые все лето красное пропели. Мы поравнялись. В них я видел весь мир необременительных отношений. Обрывок услышанной фразы резанул мне в самую душу:
-…хочется, чтобы это было от чистого сердца…
Настроение поднялось. Я ощутил надежду.
23. Самолюбие
Хотелось кайфануть от женского сопереживания своим болям. Взаимность через сострадание. Чувствовать, что тебя кому-то не хватает. Отдавать себя, чувствуя счастье. Это все, что надо. Все лучшее – бесплатно, ибо то, что в сердце – не продается. То, что в сердце, только обманывается. С новой женщиной занимает меня всегда одно – порожняки ли это или все может закончиться действительным чувством. Весьма проблематично отказать себе в определенной программе, в тех или иных ожиданиях, но настоящая любовь всегда возникает тогда, когда каждый свой шаг человек делает, как последний, и даже в самой глубине ума ни на что ответное не рассчитывает. Корысть – залог того, что любви не будет, даже если выгоду видишь в простом внимании к себе. Во многих случаях вокруг очень много надуманного. Смута произведена загонами эмоционального мышления. Его жажда волнений – это компьютерная программа мозга, обеспечивающая человеку определенный смысл жизни. Эмоции, всегда сигнализирующие о повышенном значении, культивируют суету и погружают человека сугубо в его личный внутренний мирок, волнения ослепяют, слабость и неуверенность, сопутствующие слепоте, порождается эмоциями, вызванными точкой зрения заинтересованного во всем оценщика, не способного на нейтральность и отстраненность от своих проблем и переживаний. И хотя большая часть происходящего на земле его не касается, человек, согласно своей раздутой значимости, цепляется теми или иными чувствами за все, что проходит мимо, обмусоливает внутри, что-то выдает во вне, провоцируя следующие бесперспективные обмусоливания в других головах. Иллюзии часто приходили в мою жизнь. Хотеть что-то от незнакомого человека – болезненное расстройство мышления, как и хотеть что-то вообще, но люди всегда что-то желают, а значит, у них всегда что-то не складывается. Обломы – итог жизненной позиции, когда мир не устраивает таким, какой он есть и к нему складываются массы запросов и претензий. Запросами мир не изменить, зато, ограничив их, выключив, как черту характера, можно изменить себя и перестать метаться в замкнутом круге фантазий и обломов. Последний обломом была Люда. 21 год, менеджер супермаркета «Техносила», худощавая брюнетка с большим ртом. Пару лет назад я пытался крутить с ней роман, но за те три свидания, что произошли между нами, во мне не вспыхнуло ни огонька желания. Теперь я понадеялся на то, что Люда повзрослела, уговаривать ее на встречи особой надобности не было, она соглашалась сразу, и после того, как мы оказались в одной маршрутке, где от разговора уже никуда не денешься, я решил снова приударить за ней. По старой памяти сразу пригласил ее в гости, пришла, попили чай, она несколько раз призывно заглядывала мне в глаза, но чего-то все равно не хватало, я решил не торопить события в надежде, что меня потянет к ней, как к человеку. Наверное, не хватало загадочности. Я жаждал увидеть в ней что-то привлекательное, кроме наружности, внимательно вникал в ее слова, но это была борьба с самими собой, попытка самообмана. Убеждать себя в том, что мне интересно с ней, я смог еще пару недель. На втором свидании мы пошли играть на биллиярде, был лютый мороз, но во имя романтики двинулись пешком на другой конец Района. Я не пил, Люда усосала за вечер три бокала пива, ей, наверное, тоже не очень интересно, раз она так желает замутить свое сознание рядом со мной. Показывал ей, как держать кий, как правильно бить, приобнимал, попку трогал невзначай, в биллиярд для этого женщин и водят, но это было скорее дань ситуации, нежели потребность. По-моему, ей не хватало недоступности, которая заводит так же, как приятная внешность и откровенные наряды. На третьем свидании мы поехали в театр. Жду ее в метро, опаздывает, мимо проходят такие восхитительные лица, что я готов забыть о Люде и двинуться на сеанс искусства с кем-нибудь из них. Наверное, надо было не дожидаться ее. Здесь Люда кажется мне менее симпатичной, чем наедине с ней, неприметная она какая-то, я расстроен.
- Я всю ночь на квартире гуляла с друзьями по работе, мы пили пиво и вино,
не спала, утром поехала домой, пару часов вздремнула, и опять сюда в центр, даже не знаю, смогу ли воспринимать спектакль.
Она пьет что ли? И одета она как-то глупо. Моросит снег, представление тоже задержалось, мы приходим как раз к началу. «Бешенные деньги», Островский. Хорошая постановка, захватывает, мыслями я в противоположном от Люды конце, спектакль уносит мое воображение к другой. Да, и на соседнем ряду надменненькая девушка очень даже ничего. Мы бросили друг на друга пару неоднозначных взглядов. Меня так и порывало сказать ей что-нибудь колкое. Однозначно предпочел бы быть сейчас рядом с ней, нежели сопровождать свою спутницу. Но есть чувства приличия и долга, отвешиваю Люде необоснованный комплемент:
- Актриса, которая играет главную роль, могла бы у тебя кое-чему поучится.
Все женщины – актрисы разного апмлуа, поэтому комплименты на этот счет беспроигрышны.
- Чему же?
- Об этом – после.
Я пока не находил специфику игры Люды, но надеялся, что этот момент все же настанет, поэтому и врал. Или уже не надеялся. Обратный путь был невыносим, всю дорогу она несла полный бред, сначала я перестал ее слушать, и когда она поскользнулась на льду и упала, я этого даже не сразу заметил. Иду, очень не доволен вечером, смотрю, а ее рядом нет, поворачиваюсь назад, лежит, подбежал, поднял, изобразил сострадание, идем дальше. Жалею, что позвал ее на день рождение, но менять что-то уже поздно, она будет там, как бы мне этого не хотелось. Когда-то я мечтал, что на этом празднике мы будем счастливой парой с глубоким доверием и взаимопониманием друг друга, а после трех встреч все выходило так, что я не хотел ее видеть никогда в своей жизни, но она должна быть со мной. Отсутствие страсти. По крайней мере, в глазах других я не буду одиноким. Открывалась ли она мне так, как открывался ей я, не знаю, но, наверное, корень всех противоречий между людьми в разной степени искренности. Противоречивость – это главное людское качество. За два часа до насыщения искусством, род моих занятий был несколько иным.
- Ты в анал пробовала? – писал я в каком-то интернетовском чате от имени
Голодной Пошлости.
Друг Нарезка скачивал мне из сети латинскую музыку, говорить было не о чем, если люди не дураки, то они быстро замолкают, ожидание мы скрашивали развлечением.
- Я хочу, но меня все время сестра отговаривает, - ответила нам некто
Паучиха в чулочках.
В сети надеешься на загадочность, но анонимность интернета способствует концентрации там всей постыдной грязи человеческого рода. Не опасаясь быть узнанными, люди выплескивают на весь мир свою животную подноготную. Тоже искренность. Неспокойная собственная значимость. Желание высказаться и быть услышанным. Интернет строится на том же фундаменте, что и система доносов, материалами служат самые низкие человеческие качества. Виртуальный мир создается в мозгах пользователей сети. Анонимность зиждется на страхе перед общественной ответственностью, но куда серьезнее та ответственность, для которой анонимности не существует. Мы все всегда были заложниками наших мыслей. Бог, который рулит на Земле, знает любой человеческий помысл, и, отталкиваясь от них, вымащивает жизненный путь каждого и расставляет на нем фонари. Мир полон негативных явлений, несправедливостей, насилия, унижения, жадности, лжи, но зависть, злоба, презрение, пошлость, страх обитают не вне человека, а в его сердце. Каждый человек неполноценен, земляне неполноценны, а Земля всегда будет такой, как все это зло будет оценено в душе человека. Вокруг гордеца всегда будут низкие, отрицательные персонажи; тот, кто сможет искренне сострадать падениям этого мира, будет сам окружен сопереживанием, любовью, красотой и добром, ибо разделять страдание другого можно только ощутив его добронравие и добронравие Земли. Когда мир представляется злонамеренным, то человек ради мимолетных наслаждений забытия отдается в рабство страстям, в отсутствии которых мозг мучается поиском новых удовольствий, желая кайфами заполнить пустоту сердца. Влюбленность во зло. Кайфы – это суть комплексы. Деньги и бабы к 28-ми годам стали основными комплексами неполноценности работника склада сетевого супермаркета «Копейка» Павлина, который когда-то мечтал о возвышенных отношениях, но действовал, преследуя исключительно свои желания и запросы. Однажды, еще 22-ух летним пареньком он пришел на озеро. Натренированный на тренажорах, загорелый торс юноши метался по песку за волейбольным мячом, а глаза то и дело встречались с глазами незнакомки. Робкий и неуверенный в себе Павлин побоялся заговорить с симпатягой, которая бросала на него лукавые взгляды, но, не желая терять ее из своей жизни, двинулся за уходящей девушкой, сопровождаемой толстой подругой, с целью слежения. На его глазах, девчонки покинули зону отдыха и сели в метро, паренек проникся горечью сожаления. Он больше не увидит ее никогда. «Ладно, - подумал Павлин, - много таких было. Поиграли глазами и исчезли навсегда. Не судьба». На следующий день они встретились на озере снова. Опять взгляды. Опять страхи. Опять надежды. Не более. Третий день сводит их в тоже время на том же месте. Пока Павлин ищет в себе решимость для такого ответственного шага, как знакомство с понравившейся девушкой, к ней подсаживается какой-то типчик, и они начинают весело болтать. Вот и конец. Павлин остается внеудел. Промедление подобно смерти. Подойти и заговорить с незнакомым человеком, в отношении которого внутри заиграли струны любви, бывает трудно, ибо своим неловким подходом эти струны можно в раз оборвать, поэтому молодые люди часто предпочитают непростительно долго натягивать эти струны, нежели рискнуть и начать на них играть. На четвертый день она – одна, он – с друзьями. Наигравшись в волейбол, приятели выдвигаются домой:
- Павлин, а ты?
- Я здесь еще побуду.
Она – одна, он – один. Молчать больше некуда.
- Девушка, можно с вами поплавать.
- Можно.
Разговор завязывается быстро, никакого напряжения, даже молчание не было неловким. Сказка.
- Мы на тебя так пристально смотрели, - пояснила Ольга, - потому что моя
подруга сказала, что поставила бы твое фото под стекло и любовалась.
Приятный комплимент.
- Вчера? А! Это был парень подруги.
Она свободна. Павлин на грани счастья. Придется ему поездить к ней в другой район. Ну, на что не пойдешь ради любви.
- Ты из П.?
- Нет.
- Из И.?
- Нет.
- А, откуда?
- Из М..
Великолепный поворот. Их дома располагались в десяти минутах пешего шага друг от друга. Вечерняя встреча, прогулка, он провожает ее до двери квартиры.
- Пока.
- Пока.
Ольга стоит, молчит и не уходит.
- Давай, я тебя поцелую, - неуверенно молвит юноша.
- Давай.
На следующий день Павлин звонит ей в 10 утра, будит, и в 11 они едут на озеро.
- Ты целоваться не умеешь.
- Учи.
Ольга весь день учит его целоваться. Скоростное развитие отношений. Немалая жажда поцелуев, причем, с обеих сторон. Они договариваются о встрече вечером, Павлин в нетерпении ждет этого часа. Жесткая страсть. Он заходит за девушкой на час раньше намеченного времени и застает ее вышедшей из ванной в халатике на голое тело. Опять поцелуи, опять обнимания. С момента знакомства он не дает ей не минуты покоя. Все время рядом.
- Ну что, ты ее выебал, - расспрашивают паренька любознательные друзья.
Под воздействием общественного мнения Павлин настраивается предпринять более активные действия. В голове формируется новый этап строгой безжизненной программы, которая начинает наталкиваться на точно такую же строгую программу со стороны Ольги. Вслед за вспышкой идет затухание. Обороты резко сбавляются
- Когда мы с тобой расстанемся, я тебя никогда не забуду, - говорит ему она.
Между молодыми людьми вырастает стена. Поцелуи уходят в прошлое. Холод, предтеча разлуки, Павлин сжимает свои клещи еще сильнее, Ольга начинает скрываться от него. В течение недели он звонит ей каждый день, и каждый день в ответ на предложение встретиться получает отказ под разными предлогами. Иногда трубку поднимала мама:
- Ее нет.
Ольга затаившись сидит в своей комнате. Она тоже не нашла в себе смелости и не смогла объясниться со своим ухажером. Еще неделю отношения окрашены в отрицательные настроения. Все так плохо, что Павлин готов применить ей физическую боль.
- Ой, Павлин, больно, - жалобно скулит Ольга, когда он, придя за диском и
столкнувшись с очередной порцией неприязни в свой адрес, заламывает ей руку.
Только так ему снова удалось ее обнять.
- Что, вообще не приходить?
- Приходи, когда поумнеешь.
Это вселило в него надежду, за которую девушка расплачивалась еще четыре года. Этим летом они больше не виделись. Осенью он заходит к ней в день рождения и дарит букет цветов. Ольга удивлена:
- Что это ты обо мне вспомнил?
Павлин чувствует ее одиночество, не выдерживает и является к возлюбленной сразу на следующий день.
- Ты что, опять каждый день будешь ходить?
Понимая свою глупость, поделать с собой он ничего не может и снова названивает ей каждый день. Сплошные отказы. Потихоньку приходит лето. Ни одной встречи, но Павлин часто крутится возле ее дома и однажды замечает пятки девушки, торчащие с балкона, где она, видимо, загорает. Ему становится жалко Ольгу, забившуюся в четырех стенах. За летом – осень и день ее рождения. Цветы передаются анонимно, а на следующий день он случайно встречает ее в электричке. Паренек прячется от нее, а потом опять берется за телефон. Ольга дает согласие на встречу. Настает этот долгожданный день. В тренажерном зале, где он занимается по утрам, Павлин показывает неожиданно высокие результаты. 115 кг – на грудь. Показатель на 1-ый разряд. Знакомый номер набран, девушку ждет ресторан.
- Алло. Ольгу можно.
- А ее нет.
Вот так. В зал Павлин больше не ходит. Парень, узнав место ее работы, из чувства ревности, по пожарной лестнице залезает на крышу, ломает люк и проникает внутрь помещения, где сразу натыкается на собаку охранника. Ему казалось, что Ольга спит там с начальником. Собака обнюхала чужака, но не издала ни звука. Фантастика. Охранник, заметивший шорох, решил обойти свою вотчину, Павлин сделал точно такой же круг впереди охранника, слыша его надзирательные шаги в 20-ти метрах за собой. Страж порядка даже представить себе не мог того, частью какой игры он сейчас является. «Если он меня сейчас поймает, - подумал Павлин, - то придется рассказать всю правду. Залез к Ольге». Не поймали. Возвращается лето. Озеро. Тот же самый пляж. Ольга снова там, одна, она улыбается всем друзьям Павлина, кроме него самого. Сука. Парню невыносимо плохо. Отвратительное лето. Как это уже установилось, к дню рождения Павлин готовил самые теплые слова для своей девушки, так было и в этот раз, однако, разговаривать ему пришлось не с ней.
- Ты, козел, мудак, больше не звони сюда, - услышал в трубку Павлин.
О существовании Макса он уже знал, но не имел чести познакомиться с ним лично. У Ольги несколько месяцев назад появился парень.
- Давай, я приду, поговорим.
Через пол часа из квартиры Ольги вышел Макс:
- Мужчинка, что вы хотите?
- Можно, я посмотрю на нее, - униженно просит Павлин.
Он сам выбрал такую позицию.
- Нельзя.
Макс оказался строгий.
- Мы любим друг друга с восьмого класса, - пояснил он.
- Счастья вам.
Павлин уходит, а после этого начинает встречать их вдвоем на улице и всегда смотрит на Ольгу преданными собачьими глазами. Иногда подходит.
- Ну, не мешай, мы гуляем, - прогоняют его они.
- Я рядом погуляю.
Павлин идет рядом с парочкой, Ольга недовольна:
- Зря мы здесь пошли.
Незаметно настает новое лето. Она приходит на озеро каждый день. Одна. Он опять рядом.
- Павлин, - пытается уязвить его девушка, - ты бездельник, нигде не
работаешь. Тебе надо трудиться.
- Работаю. Сутки трое. Электриком. Завтра после работы в 8 утра сразу сюда.
На следующий день в 8 утра она приходит туда тоже…
- Ольга, а зачем ты пришла сюда сегодня?
Без ответа. Он чувствует ее одиночество, ему становится жалко Ольгу. Павлин, как в былые времена, провожает свою вечную страсть до дома.
- Скучаешь по мне? – шутит он.
- Да, – шутит она.
Боясь неприятностей, она сбегает возле подъезда и захлопывает за собой электрическую дверь. Павлин вырывает ее, но не догоняет беглянку. Ситуация успокаивается до тех пор, пока донжуан случайно не оказывается с Ольгой в одной очереди на маршрутку и ему кажется, что она хочет обратить его внимание на себя. Она стоит сзади него, он стоит впереди нее, они рядом, их разделяет человека три, ни слова не говорят, подъезжает автобус, Ольга обгоняет Павлина и влезает впереди. «Может быть, чтобы я увидел ее», - думает 28-ти летний парень. Обостренное восприятие всех событий через призму своей персоны – несчастье, но домой он приехал счастливым. Новая порция иллюзий. Человеком правят домыслы, безумные адские домыслы, раб их, он оторван от реальности и бесконечно блуждает в потьмах воздушных замков, ужасная империя правит бал в его бедных мозгах. Виртуальная реальность. Домыслы губительны и лживы, они - это рассчитанный проект, сконструированная схема, конвейер, работающий в лошадиных силах, программа с не всегда осознаваемым, но однозначно заданным итогом. Мозг человека, выстраивающий картины будущего, решающий что-то за других людей, возносит себя до ранга Бога и неминуемо стирает будущее вообще, будущее, как таковое, ибо, для него теперь будущее уже случилось.
24. Единственная повсеместность
«О, всесвятый Николае, угодниче преизрядный Господень, теплый наш заступниче, и везде в скорбех скорый помощниче! Помози ми, грешному и унылому, в настоящем сим житии, умоли Господа Бога, даровати ми оставление всех моих грехов, елико согрешивших от юности моея, во всем житии моем, делом, словом, помышлением и всеми моими чувствы; и во исходе души моея помози ми, окаянному, умоли Господа Бога, всея твари Создателя, избавити мя воздушных мытарств и вечного мучения, да всегда прославляю Отца и Сына и Святого Духа и твое милостивое представительство, ныне пристно и во веки веков. Аминь».
Я молился. Снова температура 37,5. Снова кашель. Здоровым я был год. То, что ждет меня впереди – в руках Бога. Если это смерть, то я не хочу умирать. Я полон любви, я хочу ее отдать, она переполняет меня, я не хочу умереть живым. В мире не нашлось ни одного несчастного существа, кого я мог бы согреть. Это и есть настоящее страдание. Господи, почему от меня отворачивались те, перед кем я открывал свою душу. Но я делал это снова и снова, промахи, пощечины, да, я становился злее и щетинестее, но в самой глубине меня теплился луч надежды, что я встречу того человека, с кем смогу быть самим собой, чтобы сделать его счастливым. Буду добрым, заботливым, ласковым, отзывчивым и жертвенным. Этого я желал больше всего – жертвовать собой ради другого. Это было не нужным никому. Жертвенность – это не то, когда ты отдаешь человеку дорогущую машину, а в твоем автопарке стоит десяток таких же. Жертвенность – это когда ты отдаешь свою последнюю машину, и больше у тебя ничего не остается. Мне встречались на жизненном пути люди, которым я хотел отдать свое последнее, но им этого было не надо. Мне не везло, но другим я быть не мог. Сейчас я безработный туберкулезник, сейчас я тот, кто я есть на самом деле. Без довесков в виде материальных ценностей. Единственное о чем я мечтал все 25 лет, это чтобы меня полюбил кто-нибудь именно таким, какой я есть. Неужели кто-то мечтает о другом? Мечты. Ведь они воплощаются! Они всегда воплощаются, если они искренни, непосредственны и бескорыстны. В этом и есть Бог. Непосредственность, детская черта, вместе с которой мы теряем самих себя, приобретая взамен знания о механизме власти, несущим в себе семена раздора и вражды, ибо теплое местечко в этой животной иерархии всегда будет привлекать наши взоры и желания. Люди и звери. Два мира на одной планете. Бог и дьявол внутри каждого из нас. И там и здесь, теряешь и приобретаешь. Вечная борьба, причем, каждая сторона считает себя правой. Биполярная система ценностей. Противоречивость, которая дает движение вперед. Земля потухнет только тогда, когда это остановится. Но почему ты?…
25. Незримость по умолчанию
В тот день долгожданный телефонный звонок потревожил Лену, когда она была в доме своей матери. Девчонка ждала информацию от родителей Гарика, которые поехали навещать своего сына в больницу, но на другом конце провода был Удав:
- Алло, Лен… По Поселку все говорят, что Гарик умер?…В чем дело?…
Ленка не поверила и стала набирать номер свахи.
- Лена, я сейчас не могу говорить, - раздалось в ответ.
И рыдания.
В голове стояли слова Удава. По Поселку все говорят, что Гарик умер. Этого не может быть. Лена бежит на квартиру к родителям мужа. Дверь открыта. Отец, мать, тетя - плачут все.
- Лена… умер…
- Как умер? Этого не может быть… Не может… Звоните ему…
Тело покойника больница не выдавала 6 дней. Все это время Лена думала, что ее муж жив. Умерших от туберкулеза либо кремируют, либо хоронят в закрытом хлорированном гробу.
К крематорию № 2 города Москва из Поселка провожать Гарика в последний путь приехало два автобуса пацанов. Гроб закрыт. Мертвым Гарика не видел никто, кроме врачей.
- Если сейчас тебя позовут, - говорили Лене его родители, - то ты не ходи.
- Ладно.
Выходит крематор:
- Сейчас я буду забивать гроб. Присутствовать могут трое близких. Отец, мать
и жена.
Удержать последний раз увидеть мужа Лену не смог бы никто. Она тоже вошла в большой зал, напоминающий загс. Гроб – далеко.
- Нельзя подходить к гробу в радиусе 1,5 метров, - предупредил служитель.
Лена не выдержала и подбежала к покойнику. Родители остались сзади.
- У вас на прощание есть минута.
Она не узнала Игоря. Гроб на возвышенности, рядом – крышка, а он – в мусорном черном пакете, только лицо, небритое, худое, носа не было – лишь кость, рот зашит. Черный пакет в гробу. Она дотронулась до резко уменьшегося тела – сильный холод.
- Отойдите пожалуйста от гроба.
Через десять минут друзья и близкие попрощались с Гариком, лежавшим в заколоченном гробу. Раздвигается пол. Гроб уезжает в подвал. Через 9 дней родственникам вернули урну с прахом усопшего. Игоря больше нет, с ним никогда больше не поговорить, никогда не увидеть, не услышать его смеха, не спросить совета. Лена очень долго понимала это. У них была настоящая любовь. Плод ее, ребенок, Настя, сейчас ходит по Земле и тот, кто смотрит ей в глаза, смотрит в глаза Игоря. Глаза – зеркало души – не врут, Гарик жив, ибо жива его душа. Душа… Животные инстинкты губят ее каждым скотским порывом. Бездушье… Когда глаза пусты. Пустота внутреннего мира, только зверь-машина. Подавляя в себе животное начало, человек стимулирует развитие духовности. Взращивая в себе животного, человек становится бесплодным и пустым. Нравственность и добродетель наполняют человечество смыслом, бессмысленность – это кролики в клетке, взращиваемые на убой, ибо высшие побуждения обеспечивают вечную жизнь. Творец. И Золотой телец. Высшие побуждения привели Ленку в «Сукманиху». Золотой телец ведет людей в противоположный фланг социальной лестницы. Но помимо социальной лестницы еще есть глаза. Воспоминания о глазах молодого человека, не раз посмотревших в ее глаза на поселковой дискотеке, волновали сердце Ленки, когда она ложилась спать. Незнакомец не выходил из головы весь следующий день, раздался звонок в дверь, он стоял на пороге:
- Выходи, прогуляемся.
Лена видела его второй раз в жизни, не знала ни имени, ничего другого, но, волнуясь, быстро стала собираться. Она думала о нем, и он появился. Поехали кататься. Папа разрешал дочке возвращаться домой не позже 12, в ту ночь она пришла в четыре. С тех пор видеться молодые люди стали каждый день. Нежность без интима. Она собиралась провести с этим человеком всю жизнь, но однажды раздался звонок телефона. На другом конце провода был Удав:
- Алло, Лен. Игоря посадили. Взяли с героином.
Ожидание счастья через переписку с зэком. Письма от любимой на зоне дороже еды. Родители девушки категорически против ее отношений с уголовником. Лена не оставляет Гарика, попавшего в беду, одного. Год прошел, парень вышел досрочно, Лена была дома, раздался звонок в дверь, он стоял на пороге:
- Выходи, надо поговорить.
Игорь был грустный и очень серьезный. Ленка подумала, что он хочет ее бросить. Они поднялись в курилку.
- Лен. Судя по письмам, у нас серьезные отношения были, но я не хотел бы,
чтобы мы продолжали встречаться. Я – наркоман и ВИЧ-инфицирован. Без меня у тебя все будет хорошо.
Любимая женщина не отвернулась от Игоря даже тогда, когда он заболел СПИДом. Их не связывало ничего, кроме чувств. Преданность и трагизм. Человек, попавший в беду, если он ощущает жертвенную поддержку другого человека, испытывает истинное счастье. Смертельно болен и любим женщиной. Бескорыстное сопереживание несчастью человека, а не победам и радостям его жизни.
- Игорь, - ответила она без раздумий, - Меня это не волнует. Я все равно буду
с тобой.
Ленке не было еще и 18 лет. Отучить от наркотиков любимого
человека она оказалась не в силах. Он умер год назад в московской туберкулезной больнице на улице Барболина. Вскоре, забрав новорожденного ребенка, ее, чахнущую, госпитализируют в стены подмосковного туберкулезного диспансера «Сукманиха», однако, окружающий человека дизайн имеет мало отношения к тому, чем живет его сердце.
1999 – 2004 гг.