Я прочитал-таки "Полубрата" Ларса Собю (Сааби) Кристенсена и решил поделиться парой впечатлений, кои у меня довольно противоречивые. Прежде чем писать это (то есть то, что вы сейчас читаете), я решил заняться поиском, а нет ли уже готовых рецензий на "Полубрата". Мои ожидания были поистине пророческими, поскольку я нашел массу рецензий на литературных сайтах и сайтах книготорговых предприятий, а также большое количество высказанных мнений о "Полубрате" на разнообразных форумах, имеющих или не имеющих отношение к современной культуре и к литературе в частности.
Большинство из вышеперечисленного представляет собой восторженные, в основном сводящиеся исключительно к эмоциям (а не к критическому восприятию), отклики, которые сопровождаются фразами типа "столица мировой литературы скоро переместится в Осло", "норвежский прорыв" и т. п. Во-первых, столица эта переместиться в Осло не может, потому как она там уже давно находится, и Кристенсен этому может не то чтобы содействовать, но даже помешать. Почему я так считаю, объясню чуть ниже. Контраргументируя же "норвежский прорыв", хочу отметить, что таковой действительно был, но состоялся он около ста тридцати лет назад, то есть в последней трети девятнадцатого века, когда норвежская литература стремительно проникла в мировую культуру в основном посредством усилий "Великой четверки", а чуть позже, в первые десятилетия века двадцатого, уверенно вышла на первое место, которое не теряет вплоть до сегодняшних дней. Но вернемся к нашему Ларсу.
"Спившийся Аксель Сандемусе" – вот как я хотел назвать эту лекцию, потому что именно в таком образе у меня запечатлелся рассматриваемый сейчас автор, и именно он, как мне представляется, пожелал вложить в уста читателю подобную мысль. Действительно, пытаясь найти кое-какие взаимосвязи Кристенсена с норвежскими классиками (и их я нашел, как это ни странно, в отличие от того же Дага Сульстада, который этих связей не имеет вообще, хоть и не теряет ничего от этого), я пришел к выводу, что более всего их наблюдается со знаменитым автором романов "Оборотень" и "Былое – это сон". Пытаясь оправдать свою почти интуитивно найденную находку, я выделил всего-навсего два аргумента (потому что в действительности их чуть больше, просто проблема заключается в том, что у меня не хватает слов и фантазии, чтобы как-то выделить, зафиксировать и определить другие), которые сближают Кристенсена с Сандемусе. Первый заключается в том, что Сандемусе, скорее всего, самый большой любитель полетать во времени, что он и делает чуть ли не в каждом своем произведении, причем делает это настолько неожиданно и стремительно, плавно и незаметно, что у читателя порой кружится голова, но не от "неумелой работы карусели", как у Кристенсена, а, напротив, от получаемого удовольствия.
Второй же заключается в том, что Кристенсен, так же, как и Сандемусе, пожелал проявить себя в жанре, созданном последним, который я бы назвал "скрытой эссеистикой". Скрытность здесь состоит в том, что "эссе" как таковые Сандемусе не писал, а вкраплял политические, теологические и другие размышления прямо в текст своих, художественных произведений; порой эти размышления составляют очень значительную долю (например, в романе "Былое – это сон" они занимают не меньше половины произведения). Кристенсен здесь уступает сразу по двум компонентам: во-первых, его размышления иногда представляются слегка детскими (или инфантильными, дабы помягче выразиться и не обидеть писателей, а также его почитателей, которыми, я уверен, Л. С. К. уже успел обзавестись в нашей стране), а во-вторых, он не способен размышлять об абстрактном незаметно для читателя. Последнее мнение обосновывается тем, что Кристенсен слишком явно демонстрирует свое желание поразмышлять именно тем, что тщательно старается скрыть свою эссеистику, привязать к сути и ходу произведения. Сандемусе эта проблема не заботила и, наверное, потому у него все так прекрасно получалось, в отличие от Кристенсена.
Прочитав несколько страниц "Полубрата", я подумал, а не отбросить ли в сторону (или даже в мусорную корзину) это произведение, но не сделал этого, ожидая исправления от Кристенсена. Что же он сделал не так, что же мне не понравилось, спросите вы, вероятно, желая получить изощренный ответ. Но изощренного ответа не будет, и не только потому, что автор данного текста – не Сандемусе, и даже не Кристенсен, а всего-навсего Бесон, просто любитель норвежской литературы, но и потому, что причина подобной реакции весьма банальна, и имя ее – мат. Ругань, в смысле, использование жестких, жаргонных выражений. Как вам, например такое – "****анутая лягушка"? Понравилось? Наверное, Кристенсен и сам ржал, когда придумывал это выражение. Но мне почему-то не смешно. Мне, напротив, даже жаль переводчика, который работал с этим текстом. А переводчиком этим была не кто-нибудь, а Ольга Дробот, та самая, что переводила и Гамсуна, и Унсет, и Сандемусе и многих других норвежских классиков, и тут ее внезапно забодала ****анутая лягушка. Вот такая эволюция.
Но это еще что, ведь помимо лягушки, обладающей весьма оригинальными свойствами, в тексте (особенно в начале) встречаются еще более изысканные выражения, как то: мандоворот, мудозвон, ***, ****а и мн. др.
Ладно бы мат, у меня ведь была и другая причина, по которой я хотел выбросить эту книгу. Причина эта связана с ужасным стилем и наискуднейшим словарным запасом, которые использовал автор в самом начале произведения. Приведу для примера небольшой такой отрывочек, после прочтения которого вы, надеюсь, поймете, какое я получил впечатление:
"Может быть. Нет, не может. Понятия не имею. Болит в колене. Я снова нашел руку. Моя. …Рука вернулась на место. …Я долго не шевелился. Мне надо в воду. … Не помню я ничего".
И так далее, и тому подобное в течение двадцати шести страниц отдельной главы "Полубрата", название которой "Кинофестиваль". Вся глава написана примерно в таком стиле, и с использованием именно такого рода кратких предложений.
Но, слава Зевсу, Кристенсен исправился. Мне даже подумалось, что его примитивизм в начале – весьма продуманный коммерческий ход, цель которого – привлечь недоумков (то есть тех, что читают Фробениуса, Лу и других им подобных), коих много больше сейчас, нежели поклонников стилей а ля Гамсун, Хель, Унсет и др.
Теперь скажу несколько слов о книге в целом.
История, описанная в романе, действительно замечательная, интригующая, способная привлечь внимание. Как высказался один из критиков, "Полубрат" – это семейная сага. Это, наверное, действительно так, поскольку основные фигуры повествования состоят в родственных связях с главным героем – прабабушка, бабушка со стороны матери, дедушка и бабушка со стороны отца, мать, отец, жена (она же – лучшая подруга до женитьбы), друг и, наконец, сам полубрат, холодная и мистическая личность, своего рода изюминка произведения. Вот так и бредет Кристенсен по стопам истории этой семьи, последовательно, шаг за шагом, описывая важнейшие, я бы даже сказал, судьбоносные события, касающиеся одного или нескольких из вышеперечисленных героев.
И все же о минусах мне говорить гораздо легче. Как отметил еще один норвежский классик, Артур Омре, в художественном произведении не будет смысла, если в нем отсутствует социальный аспект. Это очень важная фраза, пусть и процитировал я ее, наверное, не совсем точно, по памяти, но, тем не менее, никакого социального аспекта и ничего социального вообще в книге Кристенсена нет, потому как "Полубрат" – простая история, пусть и интересная, но не имеющая никакой глубины, подоплеки, значения и смысла. Другими словами, это произведение написано исключительно для того, чтобы его интересно было читать. Ну что ж, и такие цели имеют право на существование, только вот к классической литературе это уже не будет иметь ровным счетом никакого отношения.
Далее.
Продолжаю цитировать. Сигурд Хель однажды высказал не менее интересную мысль: "Писатель должен рассказать так, чтобы читатель, прочитав книгу, вскочил, опрокинул стол и стул и прокричал те слова, которые писатель вложил ему в уста". Разумеется, так писал и сам Сигурд Хель. Кроме него, таким талантом были наделены все классики норвежской литературы девятнадцатого и двадцатого столетий. Я даже Дага Сульстада включаю в это число. А Кристенсена – нет, потому что ему там не место.