"В деградации была как бы некая надежность".
Т.Э. Лоуренс
Я совершенство. Я вершина божьего творения. Я понял это внезапно, и эта мысль приятно польстила моему самолюбию.
Это началось три года назад. Меня предали. Боже мой! Как я любил ее! А она предала. Бросила, растоптала, уничтожила. За что, Милая? Хе-хе!.. Дура! Я возненавидел.
Меня поразила новизна этого чувства, его жгучее постоянство. Любовь, доведенная до предела, когда тонкие нити души рвутся. Ненависть палила, душила бессилием, я сгорал. Все лучшее, что было во мне, истончалось и исчезало. Я искал в себе прежние великодушие, щедрость, доброту – свет! Но находил только злобу. Я звонил друзьям и кричал, что умираю. Глухие!
Говорили что-то общее… Тухлое… «Йодом помажь! Авось пройдет…» Я лил йод на грудную клетку миллиЛИТРАМИ! Литрами! Литрами! Я горел и плавился! Я боролся сам с собой и терял разум от этой борьбы. Я выигрывал битву за битвой, но это был не Я.
Со временем я привык к ненависти, она стала мне приятна, как может быть приятен зуд от укуса комара. Я ощутил единство с миром. Я увидел, что весь мир – это бесконечная игра в шахматы. Я прикинулся шахматной фигуркой и стал изучать правила игры. Я притворился собой – добрым, щедрым, великодушным… Как ладно выходила игра в самого себя!!! Каждое утро я замазывал корректором на своей белой пешке проступающие черные пятна вражеской лошадки. Это продолжалось долго! Бесконечно долго!!! Я вошел в кураж, я не чувствовал времени. Я стал мастером Игры.
Когда одним утром я проснулся без боли и ненависти, я не поверил в реальность. Мне стало смешно. Я хохотал не своим голосом. Я, признаться, порядком забыл, какой голос мой. Месяцы продажной игры, годы притворства сделали доброе дело – они вытерли из меня Меня. Я возблагодарил время! Оно воистину лечит. Правда, за особую плату (крайне малую, друзья!) – оно меняет черное и белое местами. Первый раз я был бесконечно счастлив (даже больше, чем в тот день, когда – помнишь, Милая? – я подарил Тебе свои полгода на День Рождения. Это наш секрет, правда, Крошка?).
Так вот. Я был счастлив. Я понял, что я умер.
С сознанием собственной смерти пришло полное спокойствие. Я начал жить. Поначалу казалось нелепым, почему люди не переменились ко мне. Неужели чуткий дружеский глаз не чувствовал подмены? Я напяливал маску на маску и улыбаясь шел смотреть на друзей. Это меня развлекало: они пристально всматривались в рисованные глаза, как будто хотели что-то рассмотреть. Потом, как бы между делом, советовали прижечь прыщ на лице йодом. Прыщ на лице без лица. Я хохотал.
Обыденность требовала развлечений. Я стал пробовать человеческие пороки. Но не хотел прослыть пропащей душой. Я выбирал жертву, подводил ее к самому краю разврата и игры и сталкивал в порочный омут. Милые, нежные, они погружались с головой. Как призывно изгибались их тела! С каким изяществом скользила их рука, чтобы поставить на кон всё и всё проиграть! Каким горячим было их дыхание и какими влажными глаза! Я радовался, глядя на них, я целовал их от восторга!
Потом мне становилось скучно.
Дуры выныривали из отхожих ям и умоляли подать им руку помощи, вопили в отчаянии и захлебывались дерьмом, в котором плавали. Я проходил мимо. Милые! Нежные! К чему крики? Вы сами выбрали свою судьбу, вы видели, куда я вас вел! Я удалялся: мне досаждали их прокуренные голоса.
К тому же я следил за белизной рук.
Когда мне прискучил разврат, я стал играть с молоденькими девушками. Я ходил ферзем и каждой пешке бросался в ноги, чтобы признаться в страстной, высокой и чистой. Я тянул комедию долго, до тех пор, пока пешка не начинала смотреть королевой. Взгляд королевы томно манил в полумрак будуара, королева хлопала намалеванными глазами и слюнявила губы. Долгожданная развязка веселила шаблонностью фраз и учётным количеством вздохов. Я вторично падал на колени, потому что истерический хохот валил с ног. Королевы приходили в шоковое состояние и сдувались в пешку. Несчастные! Как мил мне ваш униженный вид, стыдливые взоры и незаёмные слезы обиды! В такие минуты я не мог притворяться: я откровенно признавался в своей игре и просил прощения. Одни смиренно плакали: я целовал их ладони и оставлял скорбеть обманутую душу. Другие – истерички, бесспорно – взрывались бранью: «Мне плевать на твои принципы – кричали они – ты постоянно лжёшь! Надоело твое враньё! Я тебя не понимаю! Только попробуй обсуждать меня с кем-нибудь!»
В таких случаях я прислонялся к дверному косяку и наслаждался драмой. Я вытягивал из них нервы и попивал кровушку.
Когда развлечения перестали быть притягательны, я остановился и огляделся кругом. Меня окружало ничтожество. Я сам стал ничтожеством и не достоин был сколько-нибудь лучшей участи. Я понял, что мое место в аду. И решился на самоубийство.
Я снял маску и пошел предавать друзей.
Их было немного, но они были. Я знал их слабости. Долгими ночами я вспоминал друзей, плакал горько – последнее мое сокровище! – и составлял план предательства. Я жаждал их дружеской ненависти, чтобы вернее погубить себя.
Я был безупречен. Их боль - идеальной. Я видел, как они выли от горя и катались по полу, я слышал проклятья и видел их изодранные в кровь от нестерпимой боли лица. Я видел все и слышал все. Я не смел пошевелиться.
Я просчитался единственный раз: они были НАСТОЯЩИМИ. Они пришли, чтобы простить меня. Я хорошо помню их светлые лики. Я мысленно благословил каждого и мысленно простился. Потом разразился руганью и прогнал их прочь с хохотом.
Тогда меня не стало. Я исчез. Толпа поглотила меня и стерла мою жизнь. Теперь меня никто не знает. Некому помнить обо мне. Никто не окликнет меня. Никто не позвонит. Не позовет.
Я осуществил идеальное самоубийство.
Я твердо знаю: я прав. Я не делал зла и не противился злу. Добро и Зло не могут упрекнуть меня в пристрастии. Я изучил людей и стал властелином их душ. Природный ум и наблюдательность позволили мне стать Мастером Игры. Став Мастером, я покидаю Игру.
Я Велик. Я – Совершенство. Моя душа – зола. Мое истинное лицо – пустота.
Сегодня Я добрался до последней тайны.
И проклял высшее божество, потому что единственное Божество – это Я.