Однажды от одного грустного человечка сбежало сердце. Оно так устало жить в отведенном ему месте, соседствуя с другими внутренними органами. Ему надоело с раннего утра до поздней ночи работать на других, снабжая их свежей кровью. И надрываться, когда ноги, руки или мозг вдруг захотят что-то сделать.
И даже ночью, когда все спят, ему приходилось напрягаться. Умиротворенно вздыхали легкие, блаженно потягивались руки и ноги. И никому не было никакого дела до того, что у сердца есть свои желания, свои чувства.
И никто не знал и не даже не догадывался, как сердце может чувствовать! Как оно билось и рвалось наружу, когда слышало рядом стук другого сердца, чужого, но такого близкого! И можно было прикоснуться к ребрам, и тогда этот стук был еще отчетливей, еще ближе. И оно слышало, как то, другое сердце, стучало часто и неровно. Как будто бы подавало какие-то знаки. Конечно! Да-да, конечно! Оно такое же! Оно тоже хочет достучаться! Оно тоже хочет прорваться сквозь ненавистное тело!
Но что это? Его стук становится все слабее. Тело уходит. Как можно выдержать такое? Остановитесь, ноги! Опомнись, голова! Разве не для вас всю жизнь работало это сердце? Что же вы делаете?
И сердце плакало, и металось, и билось об ребра, как об решетки своей тюрьмы. И чувствовало, как сгибаются ноги, опуская тело на стул. Как руки хватаются за грудь, а потом отправляют в рот какие-то таблетки. И ненавистные соседи шипят: «Чего взбесилось, уродина? Сейчас ты получиш-шь свое успокоительное.»
И наплывало что-то невидимое и неотвратимое.
И окутывало чем-то, похожим на тяжелое ватное одеяло.
И уже не было сил вырваться.
И только - мерное: «тук-тук-тук».
Ну почему всегда так – сердце делало всю самую важную работу, на него падали все шишки, все обиды, все унижения. И никогда не получало никакой благодарности!
И однажды сердце сбежало. Оно бы не сбежало просто так. Сколько оно всего вытерпело. Но то, что произошло, стало последней каплей. Этого унижения даже нельзя передать словами!
И сердце сбежало.
И забилось в самый-самый дальний и самый-самый темный угол.
И сжалось.
И притихло.
И ушло в себя, вывернувшись наизнанку.
И исчезло.
Так, что никто его не мог найти.
А оно хотело, чтобы его искали.
Оно так хотело, чтобы его искало то, другое сердце!
И бродило по темным переулкам рассерженное тело.
Потерявшее свое сердце.
Потерявшее свою дорогу.
Потерявшееся в холодном мире бездушных домов.
А сердце,
униженное и раздавленное,
зовущее и плачущее,
сидело в самом себе
и не знало,
что другое сердце,
которое оно так ждало,
рвалось к нему, и металось, и билось об ребра, как об решетки своей тюрьмы,
а ненавистное тело,
безучастное к его страданиям,
спокойно и неторопливо
делало
свою
никому не нужную
работу.