Умерший рай

Виктор Улин
                (Двадцать лет спустя)               

                Моей невозвратной молодости
               

                1.«Но почему мы не на островах Надежды
                и не спим с женщинами, которые
                пахнут корицей и чьи глаза
                становятся белыми, когда мы их
                оплодотворяем под Южным Крестом...»   
                (Эрих Мария Ремарк. «Черный обелиск»)

                2.«Не скоро совершается суд над худыми
                делами; от этого и не страшится
                сердце сынов человеческих делать
                зло.»
                (Еккл. 8:11)

               
Бригада

Наконец пора сказать несколько слов и о моей бригаде.
Русская ее часть внимания не заслуживает. Всех – кроме Ольги ! – я был бы рад стереть из памяти.
Причем не просто выбросить в корзину, а затереть шредером, чтобы невозможно было восстановить даже имена файлов.
Это в общем удалось. Я в самом деле забыл имена.
Зато четырех немок помню так, словно видел даже не вчера, а сегодня утром.
Причем я видел их почти всерьез: если наши девчонки работали в футболках и затрапезных тренировочных штанах, то немки по причине жары с первого дня красовались в откровенных бикини.
Я стремился к ним по-дурацки, как умирающий от жажды к пустынному источнику. Но они не то чтобы сторонились русских, но держались особняком. И как ни старался я со своим немецким, но настоящего контакта так и не получилось. Впрочем, другие парни с языком рук тоже мало чего достигли.
Самая рослая обладала типичной чужой внешностью. Точнее, сложением. Все в ней было высоким и одновременно широким: и часть спины, теряющая свое благородное название, и даже молочные железы - в общем немаленькие, но слишком широкие и плоские. И звали ее чисто по-немецки: Сабина. Несмотря на отчуждение, рождаемое видом, эта девушка отличалась веселым и шумным характером.
Вторую звали Марион. Не Мэри и не просто Мария, а именно Марион, что встречается только у немцев.  В облике ее, безобидном на первый взгляд, быстро проступало что-то неприятное. Она была не большая и не маленькая, почти миловидная. Но когда раскрывала рот, зубы ее торчали точь-в-точь, как у козы. И острые конусовидные, какие-то невероятно порочные даже под купальником, груди заставляли вспомнить то же животное. Марион жила в самом Дрездене – единственная из четырех. И даже имела жениха-полицейского, который иногда заглядывал на стройку и очень нас стеснялся. Возможно, на него наложило отпечаток военное прошлое кого-то из старших родственников. Я с нею не общался, так как сразу понял бесполезность любых попыток. Марион не просто обладала чужой внешностью, она была существом из иного мира. Глядя на ее козью улыбку, я отчетливо представлял себе, как лет сорок назад подобная дамочка, высунув язык от усердия, готическим почерком царапала письмо мужу на фронт. И просила прислать в следующей посылке опять мехов и шелковых чулок - только без следов крови, которые с трудом удалось свести в прошлый раз. По словам Ольги, Марион вела себя с нашими девицами очень стервозно.
Третья, носившая Шекспировское имя Корнелия, представляла само совершенство. Фигура ее потрясала изяществом линий, грудью стоило любоваться часами. Эта ровная и очень спокойная девушка никак не проявляла своего присутствия, кроме тихой улыбки. Она, кажется, постоянно думала о чем-то своем.
И наконец, четвертую звали по-итальянски - Коринна. Я знал даже ее фамилию: Мюллер. Тут нет ничего странного, ассоциации с «Семнадцатью мгновениями весны» не возникало: носить фамилию «Мюллер» в Германии аналогично тому, чтобы в России быть Мельниковой. Маленькая, коротко стриженная и очкастая, она напоминала мальчишку. Хотя я заглядывался на ее кругленькие аккуратные грудки.
 (Думаю, что читатель пришел в недоумение. Описывая девушек, я рисую в основном их груди. Хотя женское тело имеет массу прочих интересных мест. Особенно если учесть, что в тот август стояла температура под 30 и были модны суперкороткие трехъярусные мини-юбки. Любая улица в любое время была полна обнаженных выше некуда женских ног на любой вкус. А я зациклился на груди… Это придется пояснить в следующей главе.)
Вот эта Коринна нравилась мне больше всех.
Именно ее я избрал объектом очередной влюбленности.
Без которой еще не мог существовать в том возрасте. Я приходил в ее комнату в общежитии, дарил сувениры из СССР – матрешек прочую чепуху. И, кажется, даже признавался в любви: в те годы я отличался неимоверной легкостью на слова. Коринне до лампочки оставались мои высокие чувства, но она оказалась единственной по-настоящему общительной девушкой.
И очень хорошим человеком.
Помнится, однажды во время работы мне стало плохо. Настолько, что я закачался и едва не упал. Как выяснилось, у меня резко снизилось давление в результате бессонных ночей и напряжения над языком. Мой вид сделался столь плохим, что герр Эрвин безапелляционно отправил меня к врачу. Несмотря на обвинение в симуляции недоноском бригадиром, все было исполнено. В ближайшую поликлинику, где мне измерили давление и сняли кардиограмму, меня вела за руку именно Коринна.
 (Раз уж я упомянул тот случай, то стоит сказать, что врач дала успокоительное средство и велела немного отдохнуть. Что было использовано по-своему паскудным бригадиром. И не менее поганым комиссаром – на мое несчастье, он был со мной в одной бригаде, только не работал, а целыми днями валялся в тени, приходя в себе после ночей, в течение которых методично уничтожал отрядную водку, купленную в Ленинграде на наши деньги и привезенную на вокзал без помощи его автомобиля. Меня отпустили с работы, но в качестве «заботы о здоровье» не взяли на запланированную вечернюю прогулку по Эльбе. Плюс к тому, злорадно ухмыльнувшись, бригадир назначил меня в утренний наряд на кухню, куда приходилось вставать в четыре часа утра.
Правда, верная Ольга согласилась выйти со мной в паре.
А насчет бригадира я надеюсь, что его уже переехал асфальтировочный каток.
Или - в самом гуманном варианте - он поражен раком простаты, мучается болями и знает о скорой кончине, оставаясь в полном сознании.)
С Коринной мы даже перекинулись несколькими ничего не значащими письмами после моего возвращения в СССР: писучесть моя, не найдя еще выхода в прозу, заставляла отправлять ежедневно по несколько конвертов.
Но больше ничего не получилось.
Хотя мне очень хотелось, чтоб получилось хоть что-нибудь  - не просто так, а именно что-нибудь… - с кем-то из немок. 
Ну да бог с этим со всем; все равно теперь уже ничего не исправить. Равно как и тогда вряд ли что было возможно, даже будь я неимоверно напорист и смел.
Судя по всему, немки опасались нас с идеологических позиций.
Как в общем и мы их.
В итоге лучшие дни и недели молодости проходили впустую…
Но об этом не стоит.
Лучше я напишу про женскую грудь.
Точнее, меня интересует в данный момент топология лифчика…
   
Топология лифчика

Остановитесь, читатель, в желании исправить мою опечатку. Я не переставил буквы. Потому что имел в виду отнюдь не медицинский термин: какие аномалии развития может иметь неодушевленная сущность? 
И название я написал правильно.
Топология – одна из ветвей высшей геометрии. Самая сложная во всем курсе. Настолько сложная, что если в технических вузах раньше говорили «сдал сопромат – можно жениться», то на математико-механическом факультете Ленинградского университета бытовало выражение: «сдал топологию – будешь жить».
По сути это простая наука, сложны лишь ее аксиоматика, терминология и конструктивизм. Топология выясняет, как можно по локальным (то есть прослеженным в отдельных точках) свойствам судить о характере сложных структур. Или, если взглянуть с другой стороны - как отобразить одну поверхность на другую.
Это станет ясным на примере. Всякому понятно, что глобус - шар, а карта полушарий – плоскость. Однако между этими объектами есть взаимосвязь: и карта, и глобус изображают земную поверхность. Только глобус делает это точно, поскольку сама земля является шаром. А карта всего лишь выкройка. Которую невозможно наклеить на шар без складок. Как нельзя и разрезать поверхность глобуса на плоские части. Примерно такими задачами занимается топология. Только на высоком абстрактном уровне.
Одной из серьезнейших проблем геометрии, как ни странно, является именно приведенная выше. Говоря математическим языком - задача взаимнооднозначного соответствия между плоской областью и искривленной поверхностью. Обладающих существенным различием внутренних свойств, которое трудно объяснить на пальцах.
Подобную задачу без всякой топологии решают… обычные портные. Именно они снимают мерки с человеческой фигуры, кроят ткань, а потом из плоских деталей сшивают объемную одежду.
На заре топологии один из отцов науки - кажется, великий французский математик Анри Пуанкаре – однажды выступил на парижском математическом обществе. И доклад свой, со свойственным математикам символическим снобизмом, назвал не более, не менее как

«Об оптимальных способах раскроя ткани»

Нетрудно догадаться, что на лекцию сбежались все парижские портные. Приготовившись записать гениальные методы. Ведь кто не знает, сколь важно для мастера раскроить ткань с минимальным лоскутом. Чтобы получился пригодный остаток.
Играя с аудиторией, Пуанкаре начал лекцию постановкой задачи.
Есть объемный человек. Есть плоская ткань. Требуется оптимизировать раскрой, чтобы покрыть тело, использовав минимальное количество ткани.
Правда, следующие слова повергли нечастных портных в шок:

Будем считать, что человеческое тело имеет форму шара.

(Для кого-то, возможно, это высказывание окажется почти справедливым.
Однако возмущенные портные с шумом покинули лекцию. Решив, что их просто надули.)
Хотя Пуанкаре пытался решить именно самую главную и по сути неразрешимую задачу: как разрезать шар. Или обратно – как склеить сферу из кусочков плоскости.
Однако вернемся к названию главы.
Я вынужден сделать очень смелое, даже рискованное признание: я очень люблю женщин.
Во всех проявлениях.
А в женщине больше всего люблю грудь. Так уж устроен, и ничего не могу с собой поделать.
Хотя еще Александр Сергеич Пушкин в одной из не вполне приличных поэм говорил прямо, что в женщине хорошо всё: и грудь, и ноги, и талия, и так далее… Однако цель, ради которой весь шум, все-таки спрятана в другом месте.
Грешен, но я не изменил своего мнения даже после слов этого умного и несказанно уважаемого мною человека.
Женская грудь остается одновременно чудеснейшим и желаннейшим творением природы.
И совершенно естественно, что самой любимой вещью предметного мира для меня является женский бюстгальтер. В просторечии лифчик.
Самая женская из всех женских деталей гардероба и самое совершенное произведение человеческих рук.
Признаюсь честно: я почти равнодушен к женским трусикам.
Да и чулки доставляют мне удовольствие лишь будучи надетыми на женскую ногу, причем не всякого цвета и не всякого фасона.
Но лифчик…
Он возбуждает меня в любом виде.
Надетый на женщину, снимаемый женщиной, надеваемый женщиной, вообще отдельно от женщины, на манекене или даже на витрине – и уж конечно на фотографии…
Жесткий на прокладках.
Или кружевной - столь тонкий, что сквозь него видны не только соски, но даже оплетающие их жилки.
Или с разрезами на самых интересных местах.
С силиконовыми вставками, имитирующими наличие объемной груди.
Или с силиконовыми бретельками, незаметными на плечах.
Или вообще без бретелек – «анжелику», которая держится сама по себе и предлагает грудь, как на подносе: бери, если хочешь…
Я пишу это, вспоминая, как в Германии посетил магазин женского белья.
 (Которое наряду с Мейссенским фарфором было запрещено к вывозу из ГДР и изымалось таможенниками, если только не было уже надето на тело.)
И был потрясен, уничтожен и смят обилием предлагаемых моделей. Особенно если учитывать, что в те времена в СССР приличных бюстгальтеров не продавалась. Советским женщинам стоило лучше ходить с голой грудью, нежели надевать то убожество, что лежало на полках отделов со стыдливым названием «корсетные изделия». Хотя ношение летней одежды на голое тело было в Союзе делом редким.
Но я отвлекся от названия. И читатель, вероятно, еще не понял, что я имел в виду.
А я хотел просто выразить восхищение мастерством закройщиков, способных соорудить такое сложное творение, как лифчик. Не просто повторяющее, но придающее самую невероятную форму самой груди.
Которая по своему разнообразию строения может соперничать с чем угодно.
Помнится, когда-то давно, в отрочестве, гонимый жаждой информации о женском теле, я открыл Большую Советскую Энциклопедию. Где прочитал, что молочная железа (в просторечии – грудь) женщины имеет полушаровидную форму.
 (То есть, является идеальной с точки зрения великого математика Пуанкаре.)
Идя по жизни, я постоянно сверял познанные формы с этим эталоном.
Но именно «полушаровидная» почему-то мне так и не попалась. Хотя я такую искал.
В конце концов я пришел к выводу, что полушаровидной грудь может  быть только у манекена.
Или – абстрактная ситуация – у обнаженной женщины, помещенной в условия невесомости, когда сила натяжения кожи придаст груди полусферическую форму. Подчиняясь принципу минимизации энергии и используя свойство шара иметь наименьшую поверхность при наибольшем объеме.
В реальности женские груди имеют разнообразные и практически не повторяющиеся формы: длинные и короткие, толстые и плоские, эллипсоидальные, грушевидные, конические, цилиндрические, каплеобразные, оживальные, кубические и еще бог знает какие.
(Ведь даже в нашей Дрезденской бригаде шесть девиц имели столь разные бюсты, что я смог бы узнать каждую с завязанными глазами, всего лишь пощупав грудь…)
И только великое искусство пошива может придать ускользающей массе те форму и объем, какие пожелает женщина, на передней части которой выросли эти чудесные штуки.
Потому что все дело - в правильно использованной топологии раскроя.
Недаром именно красный лифчик на черном кресле около желтой занавески - три предмета, образующие цветовую гамму флага ГДР - я поместил на обложку данной книги!
 
Минибикини – 83

Топологические воспоминания родились у меня при попытке вспомнить устройство бикини образца 1983 года.
Как известно, верхние части женских купальных костюмов обладают некоторыми свойствами настоящих бюстгальтеров. Однако таковыми не являются, будучи упрощенными вариантами. Или наоборот – усложненными вплоть до вшитой пластмассовой сетки, которую можно потерпеть несколько часов на пляже, но никак не целый день под одеждой.
В основных деталях чередуются, согласно веяниям моды, застежки и завязки.
Как именно и на каком месте были расположены завязки купальника в 83 году?..
Сложный вопрос.
Образцы с застежками походили на настоящие лифчики. Они имели чашечки сложного кроя и прокладки для увеличения визуального объема груди - этой гордости, силы и оружия.
Державшиеся на завязках отличались примитивизмом и представляли два треугольных лоскутка ткани, прикрывавших, в зависимости от фасона, всю грудь владелицы или только ее соски.
 (Ведь исторически сложившийся стереотип считает женщину одетой, если соски ее не видны. Потому никто не назовет голой участницу карнавала, на чьи заманчивые точки приклеены две звездочки, составляющие единственные детали бюстгальтера. Но неприлично раздетой аттестуют даму, носящую длинное платье с разрезами,  сквозь которые можно кое-что подглядеть.)
Но точного устройства этого предмета я уже не помню.
Хотя представляю, что теоретически лифчик может иметь несколько точек завязывания.
В простейшем варианте шнурок проходит поперек тела, через нижние части прикрывающих тряпочек, и завязывается за спиной. К вершинам треугольников пришиты еще две отдельных завязки.
Однако мне кажется, что в 83 году преобладали купальники, которые имели единый шнурок, неким образом проходивший через всю конструкцию, и закреплявшийся в одном месте. С инженерной точки зрения этот вариант представляется более сложным. Если купальник затягивается только на спине - то каким образом регулируется степень поддергивания млечных бугров наверх?
Пытаясь восстановить вариант решения задачи, я даже просмотрел фотографии, доступные сегодня. Но разгадки не нашел.
Скорее всего, полужесткие чашечки такого лифчика были соединены между грудей. А длинный шнурок проходил не снизу, а по внешним краям. Охватывая шею сплошной петлей и оставляя два конца сзади. При завязывании достигалось натяжение сразу всей конструкции. Обеспечивающее как подъем груди, так и прилегание чашечек – и неприступность заветных сосков в любой позиции торса.
Наверное, что-то в это роде.
Но как точно?
Истинный бог не помню.
Но мои старательные попытки вспомнить продиктованы отнюдь не помешательством.
А тем фактом, что у немок лифчики купальников имели одинаковую конструкцию: с завязками и на одном узле.
Надо сказать, что в последние годы конструкторы женских бикини почти полностью отошли от застежек и предпочли завязки – причем не только у лифчиков, но и у трусиков: достаточно взглянуть на обложку моей книги «Девушка по имени Ануир» и рассмотреть ошеломляюще соблазнительную фотографию девушки Маши, стоящей на турецком берегу летом 2007 года и щедро украшенную непристойными завязками купальника.
Но в 1983… завязки лифчика на полуголом женском теле могли свести с ума.
Ведь спереди все оставалось туго натянутым, закрытым и почти приличным.
А сзади между лопаток торчал бантик, концы которого болтались, как мышиные хвостики.
Просившие за себя дернуть.
Вот на этих свойствах и была основана любимая игра немецких девушек…

Любимая игра немецких девушек

Точнее, наших бригадных немок.
Которая заключалась в том, что пока одна работала, вторая подкрадывалась сзади и ловким движением развязывала узел на ее спине.
С точки зрения всего, что можно было видеть каждый день в раздевалке студенческого душа, эта игра казалась развлечением для младенцев.
Однако доставляла невероятное удовольствие игравшим. На стройплощадке стоял непрерывный визг. Причем хохотали как нападавшие, так и обороняющиеся: делом чести каждой было подхватить лифчик на лету, чтоб не показать свои драгоценные соски.
К стыду своему вынужден отметить, что несмотря на постоянную бдительность, я не смог ничего рассмотреть ничего существенного. Ловкие немки – бесстыдные в местах общего пользования и неожиданно целомудренные в обычной обстановке - успевали прятать все слишком быстро.
И описания четырех бюстов, сделанные в одной из предыдущих глав, основаны на опыте, позволявшем оценивать невидимое.
Видеть я ничего не видел.
Кроме Ольгиного сокровища, которое сияло, белело, покачивалось и манило темными сосками весь день без всякого развязывания, а просто из-под футболки.
Стоит еще раз подчеркнуть, что конструкция, держащаяся на одном узле, в те годы была характерна только для лифчиков; нижняя часть этих бикини оставалась обычными трусиками: в меру закрытыми и довольно плотными. Будь они уже тогда парой лоскутков, соединенных завязками – какие украшают восхитительную во всех отношениях Машину задницу на упомянутой мною обложке – и игра оказалась бы куда острее. Поскольку привести в порядок сразу и развязанный лифчик и распавшиеся на части трусы было бы гораздо сложнее и намного дольше, и объект игры так или иначе показал бы наблюдателям свои заветные места посреди улицы.
Но в тот год о подобном варианте никто не мог даже помыслить, не то чтобы о нем мечтать.

Вселенная упущенных возможностей

Всплывшая из глубин темного подсознания, подхлестываемая деструктивизмом несублимированного либидо, картина развязываемых лифчиков принуждает снова свернуть на женскую тему.
Точнее, в очередной раз обозвать себя дураком, идиотом, остолопом, кретином.
Беззаботным придурком, возомнившим сто жизней впереди, и так далее…
И написать о возможностях, упущенных уже в Германии.
Воспоминания о них до сих пор приносят боль мне нынешнему: немолодому, потратившему жизнь и в общем потерявшему интерес к ее развлечениям.
Эти возможности…
Они открывались почти каждый вечер на танцевальных вечеринках – язык не поворачивается назвать их «дискотеками» - в студенческом кафе «Шпирале». Которое не имело ничего спирального в интерьере.
В нашем лагере интербригад имелось великое множество девушек разных национальностей. Подхлестнутые свободными немецкими нравами, испытывающие острый выброс адреналина вдалеке от домашних условностей, наверняка многие согласились бы на маленькие приключения. Которые мог предложить любой парень из лагеря.
Если не был таким идиотом, как я.
Чего стоил только вечер, когда Ольга – моя дорогая, и неосознанно желаемая мною Ольга – сама стремилась к контакту. А я не пошел, снедаемый любовью к равнодушной немке. То есть относившейся ко мне как к товарищу, что хуже равнодушия. Ибо равнодушие в любой момент может взорваться вулканом чувственности, а дружба бессмысленна, как остывающая манная каша, и не имеет развития.
Имелась еще одна девушка из Ленинграда, из педагогического института. Я не помню ее имени, но мы хорошо танцевали: в те времена бальные танцы имели популярность, и она, вероятно, тоже где-то училась.
Мы исполняли танго, быстрый фокстрот, слоу-фокс…
Однажды в той же «Шпирале» состоялся танцевальный конкурс непонятного содержания. Мы пошли, полагая нечто серьезное. Но состязание оказалось шуточным, причем с довольно двусмысленным завершением. Соревнующимся предложили исполнять медленный танец. Но не просто так, а стоя на газете. Которую после каждой песни складывали пополам. В конце концов на бумаге умещались лишь ступни одного из танцующих. Чтобы не выбыть, каждая пара что-нибудь придумывала. Кто-то просто поставил ноги партнерши на свои. Кто-то посадил ее себе на плечи. Моя девушка была довольно объемистой – не толстой, но при всех достоинствах. И я взял ее на руки; она крепко обняла меня за шею, а бедра сомкнула вокруг моего пояса. Так, как делают при занятии сексом в стоячей позиции – правда, это я могу оценить лишь сейчас, будучи знаком со всем разнообразием порнографии. Мы соединились надежно и уверенно; мне казалось, что я весь тону в ее большой груди, охватившей меня со всех сторон.. И казалось, что это – только начало чему-то еще более волнующему и сладкому…
Конкурс прошел, мы получили дешевые сувениры и разошлись по столикам. От чрезмерного контакта тел моя партнерша дышала прерывисто и глубоко. Да и у меня кружилась голова. И любой нормальный человек продолжил бы этот марафон чуть позже, чуть иначе и в другом месте.
Нормальный – но не такой, как я.
А маленькая полька Каша…
Не отказываясь в зрелой жизни ни от одной согласной женщины, по-настоящему я все-таки привязан только к одному определенному типу (к которому принадлежит и моя вторая и последняя, до потери пульса любимая жена): маленьким, стройным и легким. 
Каша была именно такой: маленькой легкой до такой степени, что ее-то я во время глупого конкурса мог бы посадить себе на плечи…
С нею у меня наверняка могло что-то получиться, пока мы были в Дрездене и жили в одних коридорах… умывались у одних умывальников и раздевались в одной душевой раздевалке..
Но я оставался глуп, как поросячий пуп.
Я чего-то боялся, кого-то остерегался. И совершенно не был уверен в себе.
И еще была…
Впрочем, об этом хватит.
Итак, читатель, вы уже наверняка составили об авторе стойкое мнение.
Как о некоем сексуальном маньяке. Чей интерес до сих пор составляют женские прелести. Что нормально для юноши, но смехотворно для мужа.
На самом деле все далеко не так.
Мой поезд давно ушел.
Уехал так далеко, что растаяли в тумане прошлого даже красные огоньки его последнего вагона.
И рельсы разобраны, и не догнать ушедшую жизнь даже по шпалам.
Но именно сейчас, отбросив сиюминутные порывы и набравшись кое-какой мудрости, начинаешь понимать, что в самом деле, всему есть свое время и время каждой вещи под небом.
По крайней мере, в жизни каждого мужчины существуют два времени:

Время покорять и время вспоминать.

Время покорять было растрачено безрезультатно.
В итоге время вспоминать не приносит никакой радости.
На второй половине пятого десятка мне практически нечего вспомнить о том романтическом периоде жизни, который у нормальных людей окрашен в самые приятные тона…
Ничего интересного я рассказать не смогу, а травить память запоздалыми сожалениями не самое приятное из занятий.
И пишу я это лишь для того, чтобы уберечь тебя, мой юный читатель, от повторения моих ошибок.
Впрочем, я не сомневаюсь, что ты-то возьмешь от жизни все и даже больше.
А мне не остается ничего, кроме как продолжить рассказ про Германию.



*******************************************
ВЫ ПРОЧИТАЛИ ОЗНАКОМИТЕЛЬНЫЙ ФРАГМЕНТ.

Полный текст можно приобрести у автора –

обращайтесь по адресу victor_ulin@mail.ru

*********************
АННОТАЦИЯ

Мемуарно-публицистический роман рассказывает о Германской Демократической Республике 1983 года, где автор побывал бойцом студенческого строительного отряда. Яркие описания жизни тех лет соседствуют с темными страницами немецкой истории ХХ века – и все это подпитано мощным зарядом интернационализма, столь  необходимым в наше время. Тонкая чувственная аура, рожденная взглядом молодого человека, не оставит читателя равнодушным.

******************************************
   
   
               
                2004 г.
© Виктор Улин 2004 г.
© Виктор Улин 2007 г. - фотография.
© Виктор Улин 2019 г. – дизайн обложки.

http://ridero.ru/books/umershii_rai_1/

1038 стр.

Аудиокнига (14 ч. 14 мин.) доступна напрямую от меня.