Здравствуйте, дорогой Иосиф Давыдович!
Вы, конешно, меня не знаите, слыхом не слыхали, в глаза не видели, этого Вам только не хватало, а мне пришлось почти из-за Вас уходить в подполля, аж на конспиративные начала. На самом деле!
А потому что школа у нас хоч и восьмилетня була, но это ж еще был не застой, а середина шестидесятых. Каждый учэнык, а тим болие пионэр, бо цэ у восьмилетки почкы однэ и то жы, дольжен був видвидувать школьние кружкы (гурткы), нэ мэнше трёх.
За два вже розбыралы на пионэрських зборах. Пионэрважата лаялась:
- Чому так мало запысалось? Хто ж тагда будэ дело Вэлыкого Актибря продольжать всегда готов? Пушкын? Бо шо то вы тагда в чорта за юни ленинци!
Та не, так бо вона харошая жэнщына була, тилькы з нэйи тожэ ж трэбують!..
Прыходилось для формы у гурток пысацця, для дела – пропуськать и потом одбрэхувацця, прытом так, чтобы ето було красиво, нэпровиряйимо, и чтобы успокоило пионэрвожату и классного кэривныка. А то й кого поважьнее.
И я, в частности, видвидував хоровый гурток.
Потому шо я, можыдь, вступыл бы в оркестр, но духовые инструменты школа купыла только когда уже мы были важнимы выпускниками и нас туды нэ писали, бо вжэ пойиз ушол.
Нэкамплект был, канешна, бо на все эти транбоны и габои откуда такие деньгы у школы хоча й пры передовом калхози, но люди плакали, слухаючы. Где чего не прайзайдёть – звалы оркестр, канешна, у главе из храмим учителем пения, ветераном Иваном Мыколайовычэм Робаком. Вгащалы йых по дамашньому, аж завыдно було. Бо яки в калхозника кипиталы, щоб з магазина всё брать? И ще й с собой платылы, в основном бартером у хусточки, або як хто миг, тилькы пробочкы в выди з кукургузного початка стырчалы, для батькив инагда, инагда з молоком ряжэным. А если ищэ й ковбаса домашняя, кальцом засмальцьованым и часнычком пахнэ, местного секретного рэцэпту, - то така вкуснятына, як казка! Тилькы в нашим сэли така е! Оттак! Знаю, шо кажу.
Так шо я в оркэстр нэ вспив, хоча й пэрэпадало гостынця тожэ, но не те маштаби, и, в часнасти, пасищал тока харавый та танцювальный кружкы. Танцювальный только щытался, бо показувать танци нидэ було. Для этого, нэ щытая спэциальных кастюмив, нужна твэрда сцэна для топоту и другых па. А у нас класы в хатах по сэли разбросани, пол глыняный. Но нашый клас од начала до выпуска занимався в главним корпуси - бувший дварец памешьтика. Тилькы пачти уси памищэния – прахадные.
Казалы, що в мэне й слух и голос е. Навернае, як и в Вас у детстви, хоча куды нам ривняться. Бо кажуть, шо Вы ще малым хлопчыком, жывшы у спивучим украйинським сэли на Кыроваградщыни, так пели, что годувалы усю свою симью. Есь свидетили. Хоч щас назаву, напрымер, Иван Клымкын, Ваш зэмляк з того сэла. А йому його баба Катя розказувала, бо ще пры царях у тим сэли лично в Вашем испальнении слухала сами луччи писни, напрымер, «Ой зийды, зийды, ясэн мисяцю» и «Нэсэ Галя воду»…
Я на вулыцях нэ часто, но пел, например, "Ездил он в Херсон за гарбузами", или "За хвабрычной заставой", или там шо-то народнэ, и частишэ хиба шо тилькы по дорози из школы додому два киломэтры удоль желдорпути, или наоборот, или ищэ иногда па вдахнавеянню, но кормил семью тоже.
А шо делать? Напрымер, кавуны поспели, або дыни – где ж их взять, як нэ на колхозним баштани? Загадка советской экономики состоит в том, что продукции бахчевых и другого питания в нашем, точнее, сусидним, колгоспи, бо я з робочого посёлка гранкарьера був, производилось много. Даже чэрэз организованные сборы с применением школьников и гранкарьерськых робочых, а то й городськых якыхось прывозылы на сильхозработы. Только почти увэсь собраный или ищэ так и не вражай чаще всього гнил на полях. Но стэрэгли его зорко и как раз всё то время, когда он еще был годен в пищу или зовсим нэ сапрел. Пару раз попадался у плен к ахранникам. Но об етам как-нибуть потом. Кха-кха!...
Главный охранник спрашивает про меня у коллаборационистов из их пацанов. Стою, готовлюсь мовчать прымерно як той комсомолец из недавно вывченного згидно з програмою вирша - баллады про гражданскую войну авторства Владимира Сосюры, тогдашнего классика украинской советской литературы:
Бій одлунав... Жовто-сині знамена
затріпотіли на станції знов ...
І до юрби полонених
сам курінний підійшов...
Аж до кісток пропікає очима...
Хлопці стоять перед ним, як мерці...
П'яно хитається смерть перед ними,
холодно блима наган у руці...
- Є комсомольці між вами, Я знаю!
Кожного кулі чекає печать!... -
Стиснуто губи в останнім одчаї,
всі полонені мовчать...
- Всі ви такі, як і я, чорнобриві!...
Жалко розстрілювать всіх!...
Гляньте навколо... І сонце, і ниви... –
Відповідь – сміх...
- Ну, так пощади не буде нікому!...
Вас не згадає замучений край!... -
-Вийшов один. І сказав курінному:
– Я – комсомолець. Стріляй!!!
От так-о! Куренной вроде як мудрым оказався. Або Сосюра. Кто же тоди знав, шо жовто-сыни знамэна скоро станут дэржавнымы, а комсомольцы... Але ж як вчылы! Скилькы лит пройшло, а усэ у голови сыдыть! Хоча тэпэр на Вкраини цей вирш передалывають зовсеи на другых персонажив, якоаы в соответствии с подлянными текстами Сосюры.
Ну от я попався при расхыщении, можно сказать, социалистичеськойи собственности. И не якыйсь каласок, а мишок килограммив отак на 20 кавунив та дынь. Сторож у своих у помичныкив пытае про мэнэ. Той шо-то охраннику на вухо нашептав. Присмотрелся сторож на меня, та й видпустыв, с кавунами и мешком. Потом той коллаборационист до мэнэ аж у Москву прийызджяв. У гости. У рэстарани стринулысь. Щяс скажу дэ… А! В «Университетском», при гастинице, теперь на площиди Индиры Ганди.
"Ты знайыш, шо я сторожу сказав?" - пытае мэне Стьопка Кысиль (а цэ був вин). И шэпчэ мэни на вухо. Но цэ вже будэ зовсим друга история. Про так назавайымый антисимитизм.
Так от, другый раз и семью накормишь кавунамы та дынькамы, и козу сеном, и кролив люцеркою, и гусям кукургузы наламайиш. Хоч и кажуть тэпэр, шо колгосп ничого нэ давав. Як узять…
А мэни за спивы ничого нэ прэдлагалы, но мичтательно аж до слиз слухалы, бо там сами як затягнуть «Па дикым стиппям Забалькалля», шо куды там тий Барселёоооооооооооооуни…
И вот вычыслылы миня у хори запивать.
И еще раз я Вам лишний раз спасибо скажу, за то, шо как Вы так замечательно когда-то в период гласности культурно дали в рыло какому-то журналистськаму прарабу перестройкы, который к Вам приставал, кажыцця, на якийсь прэскамфиренцийи:
- Как Вам не стыдно, - мол, - Иосиф Давыдович, шо Вы пели такие песни! Покайтеся немедленно у своих коммунистических грехах!
Ну какие у Вас грехи, дорогой Иосиф Давыдович!
(Цэ не вин, цэ вжэ маё мнение).
Раскаявшийся грешник дороже Отцу нашему небесному, чем ровно девяносто девять праведников.
От я чесно Вам говорю, шо вопрос сложный. Бо если Вы грешник, но сабираитэсь каяцця, то где-то вжэ равны девяносто девяти праведникам. А это как-то не очень математично, хоч я и так и сяк щытав. Но ТАМ выднишэ.
Нехай Вы все таки грешник, но где-то только Вы равны не девяносто девяти праведникам, а другому количеству, которое в общем, там нада…
Я ж кажу, шо вопрос сложный… Деликатный…
Ну Вы ему и врезалы.
- Что Вы имеете в виду? – пэрэспрашуете Вы того прораба у ответ.
А той:
- А хиба то не Вы пели про советско-хайскайскую дружбу!
…И опять прэрвуся. От почему Нобелевскую премию мира Горбачеву дали, а Гитлеру нет? Бо один хотел развалить СССР, та йому нэ вдалось, прыйшлось добывать, а в другого выйшло, - й далы!
Як тикы шо хто против нас сделает - зразу премию дають. А як за нас, или за мыр у всьому свити – то й в Амэрыку нэ впускають.
Я б Вам не то шо премию, а й нэ знаю якэ звание дав, бо Вы йому бац и – впырёт:
- Если от моей песни зависит мир и дружба на земле, хотя бы и советско-хайскайская, то я готов петь не смолкая.
Бурние, прадальжитильние опладисменды!
(Это опять я).
И так харашо, что Вы й до сих пор очин много поёте. Может, потому ще й нэ канец света.
…Так от я в хоре запевал тоже про дружбу: «Русский с китайцем браття навек, крепнит единство народов и рас. Плечи расправил прастой человек, с песней шагаит прастой человек, Сталин и Мао слушают нас». Цэ я. А тоди вжэ хор: «Москва – Пекин, Москва – Пекин!..» Хароша писня. До сих пор мурлыкаю, и помагайит. Куды-то ведёть у харошее, у светлое. Слова, кажыцця, Вано Мурадэли, музыка, кажыцця, Арно Бабаджаняна. От вмиють люды харошие русские писни сачынять.
Потом мы пели не «Сталин и Мао слушают нас», а «Дружба навеки крепнит у нас», потом Снова Сталин и Мао, потом снова дружба.
Потом сказали: Ету песню не петь и – ваще забыть начысто, а мы проверим.
Бо там шо-то политическае пройзошло, хиба нам понять було всё в ти годы. Дружба ж навеки, так что там якась пара десяткив лет.
А шо мы в район на смотр олимпиады повезем? От вапрос.
Як шо? Ленина!
Хоч його й нэ вывэдэш так просто, особенно отам дэ голос как бы поднимаится з глубин у высь: после ровного спокойного «но никто и никогда» вдруг ллеться торжественно, урочысто, дзвинко, как по ступеням:
«не-за-бу-де-ты-мя-Лееее-ниин!»
Экстаз! Та щэ й припев харавый такый вальнитильно-гордый! Як сам из души йшов.
Колы у хори спивають диты украйинського сэла, шо на вулыци инагда – натуральни фалиганы, цэ вжэ зовсим нэ то, шо Раммштайн з йихними пласкымы падпевками «Пионеры там идут, песню Ленину поют». Цэ найсами чысти янгалы. Вси так казалы.
А хоровый гурток вэла в нас сама директорша Кылына Мыкытивна Щербак, руськый язык и литература. Вона й у пьесах играла, й сама спивала у концэртах сельской клубной самодеятельности: «Я дамой приыду, мужа выругаю». Эх, аживление в зали. Бо хто ж йийи мужа нэ знав? Знамэнытый Вася-повар з робочойи столовкы. Вмив з топора суп зварыть. Йисты можна. Мняса в борщи отакымы шматкамы. Катлеты – толка не для вегетарианцив. Нихто нэ жалувався. Тилькы в нас жэ яка поговорка: домашнее луччэ, чым столовськэ.
Й уси над ним пидшучувалы. Бо дэ Вы такэ бачылы: вона – дырэкторша од Бога: строгая, справедливая, нэ падступись, но дело знаид и держыдь надежно. А вин тоби и повар, и афициант, и на раздачи. Чем толька там две жэнщыны на кухни занималысь. Хиба шо прыбыралы и картошку чыстылы. На ных нихто внимания нэ обращав, хиба тилькы вэчэром за нымы прыходылы разные мужчины до дому праважать.
З нами у класи ж и дыректыршына дочка вчылась, Нина, тилькы в нэйи фамилия була друга, матэрына девиччя. Помню, шо потим Нина булла дикторшою обласного телебачення, погоду чытала и объявы ризни.
Щэ мэнэ Кылына Мыкытивна одного разу спыртом у сэбэ в кабинэти натырала, бо я перепрыгуючы зи льдины на льдину на большой перемене в весенний ледоход – каталыся, такый в нас местный спорт був у саатвецтвующый сизон – соскользнул и скупался. Та не, ни трохы не змэрз, хоча пирнув з головкою. Мэнэ як побачылы мокрого у весенний мороз, як забигалы, в том числе й одна товста вчытелька украйинськойи мовы Катэрына Карливна Гнедаш, вжэ покийна, Царство йий нэбэснэ: «Шо делать, шо делать?» Кылына выскакуе з кабинету: «Чьто такоя!» «Грынько втопывся». Цэ в нас всигда як скажуть, то хоч дивствительно топысь.
Бо такое у нас хахлив яркое отражение дисвительности, щэ його Велыкый Кобзар Тарас Грыгоровыч Шэвчэнко харашо пропысав:
Сырота втомывся,
на тын похылывся,
люды кажуть щэ й говорять:
сырота напывся.
Кылына брык – и в обморок, валыться прямо на пол в карыдори.
Но щэ нэ совсем впала, зачэпылась об стину, бо йий вспилы закрычать: «Та вин оно там стоить у грубкы гриеться».
Отоди вона мэнэ роздила догола в сэбэ в кабинэти и давай усього казьонным спиртом натырать…
А за Ленина хотила вбыть. Не, нэ за його бессмэртнэ, никому толком нэ извеснэ учэниэ, а за то, шо так выйшло. Я й сам нэ хотив.
Бо шо получылось?
Прыйихалы мы в район, на олимпиаду, а там... Сами знаетэ!..
Зроду в нас у посёлки в магазыни мороженого нема. И коржыкив.
Лимонад бувае, но тилькы ситро. А в сильмаги вапще неизвестно чым торгують. Як шо путнэ прывэзуть, то або тилькы полному паю, або на здачу волових шкир.
А тут тоби и крюшон, и апильсинавый, и мандарынавый, и з яблука, и сок таматный, и щэ без наклейки усяки напыткы з сиропом и пырижкы.
Покы дийдэ наша очэредь посли всих, як мы казалы, блатных школ выступать, ходыш, йысы, пйэш. Бо родители специальные суммы выдилыли для такого благородного дела: рэбёнок у культуру едить, нэхай порадуецця…
Ну от мы и на сцэни. Щас будэ апохвиозд. Видкрываю рота, а вид морожэного, та щэ й од вальнения з рота – ни звука… Губы ворухаються, язык балтайыцця, а голос нэ выходыть...
Шо було дали – включыте свое хоч адэкватное, хоч нэ очин, воображэние… Закажите Хичкоку, хай триллер знимэ. Симнадцятый Оскар йому обыспэчэн. На мий образ луччэ всього пидийшов бы Том Круз, тилькы хай загрымирувать памаложэ, лет на десять-пятнадцять. Або хай будэ хоч такый крутый Тарантино…
Сама всэ за мэнэ одспивала, но як тилькы нашэ выступление кончылось, заскрыпила зубамы, замахала рукамы и крычыть: «Убью паразита!». Цэ, канешна, тилькы слова, бо такэ вжэ в нас в хахлив буйнэ ваабражэние, но мэни прыйшлось маскирувацця, шоб на глаза йий нэ попався…
Но сэрэд хлопцив я од этого повысил рэйтинг, хоч вин у мэнэ й так нэ нызькый був.
Про рэйтинг. Був у нас у класи паэт. Стихы в стингазэти пысав. Про прыроду, або, напрымер:
Маму я свою люблю,
всэ для нэйи я зроблю,
чысто вымэту пидлогу,
промэту в снигу дорогу…
И так далие. Якбы то була правда!... Мы жэ ж луччэ знайим, яки тут дила. У рэспубликаньський пионэрський газэти «Зирка» напэчатани булы. З усього свиту письма прыходылы, а з Латвийи у школу в знак дружбы и паддержкы прымерного павидения прыйшов груз з латвийськымы национальнымы костюмамы для нашого возраста якраз. Я йых тилькы здаля бачыв. Бэрэглы.
И то з ным нэ балакалы. А якось выйшов выступать, сам напросывся, и давай про партию… У людэй вуха видвалювалысь, но похлопалы мовчкы. Так у нього рэйтинга нэ було ниякого, бо нихто його нэ замичав.
А тут уси здаля прыветствують, до сэбэ гукають, здорови хлопци наравне разгаварюють. Ну и стараються взнать падробности…
Бувало, шо й збрэшэш шо нэбудь пид настроение про тайни планы нащот задуманной пропажи голоса…
Тоись, не из-за этого, глубокоуважаемый Иосиф Давыдович, я ушел на конспирацию.
Бо вступил я у техникум. Там праздник, заспиваеш, там типа просто за столом у кампании, где-то щэ шо-то. И прошла слава, шо у меня такый голос, такой голос, шо слухать бы й слухать… Кстати, и нэ тилькы в мэнэ. Там одын був, от його й бралы на концерты спивать, бо сам лиз. Спивав вялувато, но охотно, так дэ луччого взять, та щэ й напоказ. А я ховався.
А шестидесятые щэ идуть. Самый шестьдесят пятый год. Страна на падйоми. Народ шо делает? Робота нэ волк, можыдь и постоять, так народ слухае й спивае Кабзона: «Как проважаюд параходы? Савсем не такккак паезда». И када только вспивалы камунизм пастроить через двадцять лет?
Нэпавтарымае врэмъя.
Спасибо Вам, Иосиф Давыдович, за нашу прекрасную песенную юность.
У нас у групи був парень из Староконстантинова, который он для краткости называл Скотинов. Его фамилие Кобзовский Мыкола. Для краткости Кабзон.
Я его как-то на базаре увидел, и он что-то понадобился. Крычу:
- Кабзон! – Имею в виду: Коля Кобзовский!
Мэнэ чуть нэ затаптали: «Где Кабзон, где Кабзон?»
Бо на Вас подумали.
От народ!
Хоч бы своими бошкамы сабразили:
ШО Вам НА
днипропетровським базари делать!
В техникуме в свое время вроде как учились Вы, только тогда, при Вас, он еще назывался типа техникум горной автоматики и находился мабудь в другом месте, а теперь просто автоматики и телемеханики, и тут, на Джыржынського 2-4, на полуспуску з горкы над Днипром.
Да, действительно пры нас в техникуме был компьютер с охраной и высотой во все пять этажей техникума. Бо на етом компьютере считали секретные программы для всего Приднепровского совнархоза.
И были еще там и крепкые кадры, которые, с одной стороны, были ответственны за художественну самодеятельность, в том числе за пение, а с другой стороны, точно шо хотели создать еще одного Кобзона: кто – чтобы превзойти коллегу, кто – чтобы закрепить результат. Та й за культработу спрашивали крепко эти комунякы. Формалисты нэдоспиртованные. Мы ж тэпэр уси йыхни каварства знайым.
Особенно в этом проявили себя преподаватели иностранных языков немецкого, особэнно Прозорова, и английского, особэнно Майя Давидовна Отак воны мэни запомнылысь. В зависимости од возраста, наверное. Прозорова – помоложе, така нэбедно нарядная модница. Майя Давидовна – постарше, но строгая арыстакратка. Йым, выдимо, такэ паручэние партком выдилыв. Мое счастье, что я как раз занимался во французской группе, и в плане вовлечения меня в художественную самодеятельность не видел вообще ну никакого общественного рвения со стороны преподавательницы французского Клавдии Евстахьевны. Бо я в школи французькый проходыв, та щэ иноди по старий памяти вжэ в техникуми по-французьському спивав. Голосом Зыкинойи:
Дэльвэн депьи тужур
Тю куле, ма Вольга…
О Вольга, мон амур,
Он н-ан вва па лё фэн!
Парми ле бле дорэ
У ле шан аннэжэ
Тю кулё лонтаан
Э мва ж-э ди-сэт ан…
Або музьжськым голосом, можэ, й Вашым:
Ле рюс вэль-т-иль вэль-т-иль ля гэр,
Дэмандэ лё о кальм остэр,
Дэмандэ лё о шанп, о прэ
О булё блян, о пёпъплье…
Або дэяки австрийськи писни голосом Марлен Дитрих, а то й салдацького взводу на марши:
Вэн ди зольдатэн
Дурх ди штадт марширэн,
Эфнэн ди мэтхен
Ди фенстэр ун ди тирэн.
Ай варум? Ай дарум.
Ай варум? Ай дарум.
Ай блос вегндэм шиньдэрасса,
Бумдэрассасса,
Ай блос вегндем шиньдэрасса,
Бумдэрассасса!
Хароша така писня, дужэ правдыва. Краткое садиржание, если з нимэцького пэрэвод сделать: Дивчата викна й двэри видкрывалы, цвиткамы махалы, як солдаты йшлы по городу марширувалы; дивчата скучалы, гостынци посылалы, рыдалы й плакалы, покы солдаты воювалы. Кончылась война, салдаты прыйшлы, а йихни дивчата вжэ вси й давно замижни. А шо воно такэ, шо отак всьо получаецця?
Ай просто шо
шиньдэраса, бумдэрассасса,
Ай просто шо
шиньдэраса, бумдэрассасса!
Точно! Именно!
Пел я это. Нэ щытая там «Рыжого Шванкэ» по-руськы, або «Сидим мы в бари в позний час…».
И так далие. Ото воны й накынулысь на мэнэ.
Чтобы не попадаться лишний раз на глаза художественному активу техникума, стал я заглядывать на меропрыятия Днепропетровского отделения Союза писателей Украины. Так были такие гиганты солидной прозы как Федор Залата, Александр Былинов, фантасты, например, К.Бобошко, поэты, например, Виктор Корж, Мыхайло Чхан, Евегния Борщова – ця баришня так рукы заламувала чытаючы свойи мэдитацийи, шо куды там тий Ахмадулиний, або й щэ й хлеще, Мыхайло Романушко. Балувалысь там и украинськым национализмом и дажэ червоно-чорного (бандэривського) видтинку, цэ, мабуть, пэрш за всэ Иван Сокульськый, тоди директор обласнойи библиотэкы. Щэ я трохы нэ забув, була культурна така жэнщина, Вера Марковна. Шо вона пысала, нэ разу нэ чув, но вси йийи дужэ уважалы. Выдно, було за шо. Мэни вона всигда шо-то советувала, очин даброжэлательно, хоч я пысав тилькы юмор и всяки брэхни для районнойи газэты «Днипровська зоря» и никому ничого тут нэ показував. Напрымер: «Щастя в труди» про одну просту нещасну жэнщину, як вона працюе. Бачу стараецця, а нихто этого нэ замичае. Ну збрэхав я, що вона мэни так ответила: «Щастя в труди знаходжу». Я з нэю вообщэ на такие темы нэ балакав. И шо вы думаетэ? Сталы йийи замичать, и вона стала миняться щэ в луччу сторону. А мэни одбою нэ було од людэй, шо мэни про свойи подвыгы намикалы. Э, спасиба, но луччэ атайдити, в мэнэ свойи пойнятия. Нэ нада намьоков! Так тим болие, просто так старалысь улучшыцця. От воно палажитилное влияння газэтного слова у ти пракляти замичатильние врэмэна!
За силькорство мэнэ вызывалы на коррэспондэнтськый актив, и там дажэ, нэ щытая гонорарив, давалы прэмию. На кастюм хватало. Ой маты була рада. Спасиба мойому вчытелю, журналисту з циейи газэты Володымырови Окуню, нэ знаю, як по батькови.
Як той спивав:
Червонэ – то любов, а чорнэ – то журба.
А вы думали, эти «Два кольоры», цвета – красный и черный – тут случайно так получились?.. Ну-ну… Хто нэ знае – щэ раз кажу: то кольоры бандэривського прапору.
Романушко пысав:
Мов на прощу
пиду на площу,
перехрэстя усих дориг,
хай там бье мэнэ
и полоще
витэр мрий
и турбот людськых.
Цэ даже було у Кыеви в Дни поэзии 1968 рик напэчатанэ. Дэ ты тэпэр, Мышко? Бо я його, забытого якогось, затюканного роботягу, бачыв у 1971 году, як из армии прыйшов и на завод устройився у абщыжитии того ж завода. Нэ хотив вин ни про шо разгаварювать. Отак. А був студэнтом унивэрститета. Пишов. На площу. От и побыло. Витром мрий. Або турбот.
А Ивана Сокульсьского, як мэни хтось сказав, вообще засадыли, и крепко, шо то вроде лет на дэсять.
Другый раз на этих заседаниях поневоли чуеш, як шо-то шепчуться, и однэ слово я разборчиво разобрал: конспирация. Шо воно такэ – нэ знав, а вона воно и е!
Дорогой Иосиф Давыдович! Вы не поверите, но скромно скажу, что иной раз меня разыскивали по всему общежитию шоб прыйшов спивать.
А воно мэни нада? Бо може, знов пойым марожэного абощо, и на сцэни голос пропадэ, а тоди шо? Цэ ж нэ школа! Мы вжэ тут нэ диты.
О, а чы нэ пошукать частную квартиру? Ну, не один, а з группой товарыщей. Так и зделалы.
Например, Гена Котлов отлично пел и играл на гитаре, в том числе «Семь сорок». А если "Бубличкы" або луччэ "Купите папиросы!" сыграйыт, - то цилый катарсис. Несмотря шо голосу нэ було, но получалось интирэсно.
Папа его прыехал, пасматрэл, узнал, шо рыбенок всё играет и играет па абщэжитию, пасаветавался з рукаводством и нашел ему квартиру. А мы з ным. Бо адна кампания була.
И хозяева у нас оказались сперва одни, довольно молодые, и место удобнэ, атдельный прыстроенный блок, що прямо навысав над кручэю над оврагом, засэлэныи якымысь хаткамы, и площадка двора булла одгорджэна мощною бэтонною стеною высотою до мэтра, но нэ понаравылось, шо воны выпывать выдурюють, не щытая платы. Потом знайшлы другую квартиру, хазяи – престарелая супружеская пара Вайнштейны, они нас еще обрезками барбарисок угощали, которые варили вдома ж. Мы жили у них в манюсеньком, но отдельном флигеле на улице Извилистой в районе Озёрного рынка (где-то напротив теперешнего Днепропетровского цирка). Еще Толя Дербин, амаралку там якусь на нього напысалы. Он тогда был на Ходорковского похожый, но это ж было тридцать лет назад. Може, Толя тоже в тюрьме, но стаття, мабуть, нэ та, бо паринь атчаяный...
Еще Валера Ромашкин – чистый Окуджава. Усим надойив у йых комнати своим младенческим романтизмом. «Люди идуть па свету, слава йых парою грубы!»… Сначала всё слухалы, а потом чуть не былы. Атвликал од дила. А я любыв такэ слухать...
А потом мне захотелось и зовсим бросать техникум, окончить вечерню школу и поступать в Институт восточных языков при МГУ.
На персидское отделение, хотя хотел на японское.
- Нет, только на персидское. На японское вы не подходите…
Точно. Якый з мэнэ японис? Ну на персидское, так на персидское, тоже ничего. И это целая отдельная история. Скажу только, что я поступил на другой факультет, и то два года спустя, после армии. И вывчав як инастранный нэ французькый, бо й так трохы вжэ знав, нэ пэрсицькый, а арабськый - цэ нам якраз на все иностранные часы на факультет з Института стран Азии и Африкы пидкынулы - и попутно иврыт, так шо буквы знаю, а як посидеть – то й текст розбэру, чы там Коран, чы Танах, так шо дажэ й Новый Завет увэсь на иврыти прочытав. И звалывся бэз сыл на неделю. Шо воно такэ?
Дорогой Иосиф Давыдовыч! Вам, конечно, нэ до этого, бо округ у Вас далэкый, и шо то про нехть або й золото там я нэ чув. Но можэ найдецця шо-то нэ хужэ. Люды в нас тоже чыстэ золото, хоч у прямом, хоч у пэрэносним смысли.
Спойте, можэ, ище раз про ту велыку советско-хайскайскую дружбу.
Або хоч и «Руського з кытайцем», у любой рэдакции…
Шоб був шалом бе-олам.
Если ж нэ Вы, то хто ж!
Бо просто шо шиньдэрасса,
Бумдеэрассасса!