ДЕРЕВНЯ ЧЁРНАЯ. МАЙ.
«Сказали мне, что эта дорога
Меня приведёт к океану смерти.
И я с полпути повернул обратно.
С тех пор всё тянутся передо мной
Кривые косые окольные тропы».
А.и Б. Стругатские «Отягощённые злом»
Ночное небо, пришпиленное к черноте россыпью звёзд, где-то у горизонта плавно перетекало в давно не паханое поле. Тёмной воронкой впереди маячил островок леса. Я немного поотстала от своих спутников и небо казалось огромным перевёрнутым котлом, накрывшим весь мир в котором остались только мы.
Впереди по дороге маячили три силуэта – Вадим и Олег тащили вязанку дров, привязанную к палке, а маленький Андрейка мужественно шагал рядом.
Было мокро и холодно. Мокро от ночной росы, а холодно от майского ветерка, вольно гулявшего по полю.
- Ну, вот и дошли. – Как бы ободряя, сказал Вадим и двинулся к лесочку – обследовать место, для палаток. Но, сделав пару шагов, резко остановился
- Ёлки зелёные, да тут одни кости! – Его возглас заставил нас на мгновение замереть, но черноту этой паузы услышали и звёзды.
Подойдя к нему, вопросов не осталось – везде, куда только могли проникнуть щупальца наших фонариков между начавшей прорастать травой белели кости разных размеров.
Небольшим утешением для нас послужило то, что при детальном рассмотрении кости всё же оказались не человечьей, а скотской природы.
Костерок и палатки мы всё же соорудили метрах в двадцати от зловещего лесочка, решив, что и в этот раз утро вечера мудренее…
Деревня Черная в Тверской области по слухам имела повышенную концентрацию ведьм и колдунов, да ещё и метеоритов, говорят в каждом дворе просто не считано у всех жителей.
Вот в неё-то мы и въехали солнечным майским деньком. Деревня, как деревня. Красивая. Белёные домики напомнили южные края, а обилие цветущей черёмухи и вишни густым ароматом оплело каждый палисадник, дом, холмик. Вся деревенька на холмиках рассыпана. Брошенных домов не так уж и много. Мы вышли из машины и шагали по улочке в надежде пообщаться с кем-нибудь из жителей. Купить молока, что ли - деревня всё-таки. Но жители явно этого не хотели – пройдя улицу, которая по виду претендовала на центральную, мы не встретили ни единого человека. Ни сидящих у калиток бабушек, ни хозяек на огородах мы не увидели. Даже магазин – кладезь информации и центр цивилизации в подобных местах, тоже закрыт, хотя время самое, что ни на есть рабочее.
Так бы мы, наверное и прошли всю деревню на сквозь, если бы не лошадь. Обычная себе лошадь рыжая такая с жеребёнком. Появилась мягко и неспешно. Отделившись от ворот, как рисунок. Скучно ей видимо стало. А нас можно понюхать и рассмотреть буро-лиловым глазом. Мы приостановились. На веранде, как, оказалось, сидело несколько мужчин явно собиравшихся скрасить тяжёлые трудовые будни выпивкой. Мы поздоровались и осторожно завели разговор. Для начала Вадим спросил, почему у деревни такое название. Они не знали. Потом мы объяснили, кто такие и чего ищем. При этом хозяин, которого звали Иван, быстренько и достаточно бесцеремонно спровадил своих гостей. Нашему вопросу о колдунах и странных местах он почти обрадовался, оживился и начал довольно сбивчиво рассказывать, при этом, повторяя, что нам надо поговорить с его мамой.
Рассказ был путаный. Восприятие из уст Ивана осложнялось ещё и тем, что тот, постоянно повторял фразу: «Сама етова». Наверное, она имела магическое значение.
«Есть у нас, сама етова, место. Есть. Вон, сама етова, в поле. Там лесок, видите? Там, сама етова, камень ведьмин, сама етова, стоял. Ведьмы, со всюду к нему съезжались, сама етова. Увёз он его. Три дня, сама етова, трактором толкал. Три дня, сама етова, потом пилили его».
Вот из такого рассказа в третий раз мы смогли понять следующее: место, на которое показывал хозяин, было островком леса, посреди поля. Там когда-то стоял огромный камень с углублением в виде чаши. К нему-то и собирались ведьмы на шабаш. Знали про него чуть ли не во всём Советском Союзе. Один знакомый Ивана, служивший где-то на севере рассказал местному старику из каких он краёв. А тот сразу ему про камень этот сказал. Наверно тоже ведьмак – сделал вывод Иван.
Так вот, жил у них в деревне колдун один. Фролом звали. Сильный колдун был, но про него лучше у Семёновны спросить. А сын Фрола, что б не дразнили и его колдуном - из-за отца, взял, да и уволок этот камень с того места. Три дня трактором тащил. Потом ещё долго не могли распилить на куски. Это давно было,14 лет прошло. Сын этого Фрола уже умер. Полтора года назад, так что с камнем его смерть вряд ли связана. Вон в том доме живут внуки колдуна, но они к колдовству отношения не имеют. И опять зовёт поговорить со своей матушкой – Семёновной. Если честно, то старушку тревожить не хотелось, но она сама уже выходила нам на встречу из глубины дома.
Радушные хозяева пригласили пройти в дом, но мы остались на терраске. На столе быстро появились остатки пасхального кулича, какие-то сладости и вожделенное нами парное молоко.
Матрёна Семёновна, не смотря на преклонный возраст – за восемьдесят – шустро оглядела нас единственным глазом – другой сожрала катаракта, и юркнула на стул возле меня. От бабушки пахло коровой и мочевиной. «С неё картину можно писать» - подумала я, разглядывая Семёновну в процессе разговора. А разговор она поддержала охотно и изъяснялась гораздо понятней своего сына. Маленькая – ноги еле достают до пола, когда сидит – почти всё время улыбается беззубым ртом. Зато её живой глаз, похоже, видел мир и с оборотной стороны. Разговаривая, всегда смотрела в глаза, и у меня было ощущение, что своим мёртвым глазом она проникает в меня до самых мозгов, если не глубже. Может из-за того, что я была единственной женщиной в нашей компании, Семёновна обращалась в основном ко мне и, периодически ныряя куда-то в глубину меня своими странными глазами, спрашивала, как заговаривала – « Ну, ты меня понимаешь» - звучало это, как « Мы с тобой одной крови - ты и я». Я старалась понимать.
Фрол жил у них тогда, когда она ещё девчонкой была. Боялись его страшно. Если, говорит, видела его даже издали и то, ноги подгибались. Сильный был колдун. Сговорился с Фролом как-то один мужик, что поедет куда-то, то ли по делам хозяйственным, то ли ещё как. Да видно заленился и собрался ехать другой дорогой. Лошадь с телегой встала, как вкопанная и с неё, вдруг вся упряжь стала отстегиваться сама и падать. Смотрит этот мужик, а Фрол стоит и наблюдает за ним. Пришлось ему снова запрягать свою лошадь и ехать туда, куда Фрол говорил.
Вот так иногда колдун пошаливал, но скорее для острастки, что б люди боялись и не донимали. А лечить он лечил, но не всех, видно какую-то свою корысть тоже имел. Подтвердила она и рассказ Ивана, про камень, который сын Фрола с поля утащил. Говорят ещё, что от колдуна осталась какая-то книга, но у кого из родни она - не известно. Если нам интересно, то можно зайти в гости к внукам. Оба они живут в одном доме. У одного семья верующая, но общаются охотно.
На вопрос лечит ли она сама, Матрёна Семёновна хитро засмеялась. Лечу, говорит. А травами или заговором? Заговором. Лечит рожу, волос, огневицу и ещё назвала почти с десяток недугов, от которых медики избавляют в лучшем случае хирургическим путём. В общем – «домашняя аптечка», как любая деревенская старушка. Что детей растить, что за скотиной ходить или в колхозе трудодни зарабатывать или болезни исцелять – всё делалось естественно. Просто так было всегда. Как говорил Гоголь: «Что не стара баба, то ведьма».
Когда спросили о годах войны – погрустнела. Взгляд затуманился. Вспоминать было явно
болезненно. Но кое-что всё же рассказала. Она тогда пасла свиней, а несколько немецких солдат решили полакомиться свининкой. Свиньи-то были колхозные, и как представила наша Матрёна Семёновна всю ответственность, которую ей придётся нести за убыток государственного добра, как начала она кричать, да так, что немцы отстали и от неё и от свиней. Удивительно, но так она рассказала.
На улице начинало смеркаться. Мы уже допивали банку молока. Олег, который почти весь разговор снимал на камеру и Андрюшка, пошли теперь куда-то с Иваном. То ли он им своим хозяйством хвастался, то ли показывал где «ведьмино место», но мы с Вадимом начали уже беспокойно переглядываться – скоро совсем стемнеет, а нам ещё ставить лагерь для ночёвки.
А Семёновна, оставив тягостные военные воспоминания, опять повеселела. Лет пять назад к ней тоже приезжала одна женщина из Москвы – Лена. Всё про старые песни да обряды спрашивала. Они с ней даже «кукушку» ходили делать. Я спросила, что такое «кукушка», она посмотрела на меня так, что я поняла - не знать это просто не прилично. Лена даже приезжала с какими-то иностранцами, и они срисовывали узоры со старых рушников. Но уже лет пять к Семёновне ни кто больше не приезжает.
Ну вот, наконец-то пришли Олег с Андреем, и мы стали прощаться. Хозяева предложили заночевать у них, но нас ждало «ведьмино место» и мы естественно отказались. Тогда Иван дал нам вязанку дров, что б не собирать ночью в лесу, и ещё молока на дорогу.
Честно говоря, ложиться спать возле леса усыпанного костями, было не очень уютно, но не кошмарных сновидений ни свиста пролетающих мимо мётел с ведьмами за всю ночь мы не слышали.
Утром же сразу кинулись обследовать лесок.
Кости валялись по всему периметру. Старые, выбеленные временем. Множество рогатых черепов. У некоторых рога замотаны проволокой, видимо так их тащили. Внутри леса – небольшой овражек, да несколько валунов на опушке.
Позавтракав, мы двинулись в обратный путь. На этот раз возле магазина сидела тёплая компания, состоящая из нескольких мужиков и продавщицы. Компания расположилась под деревом, метрах в двадцати от дороги. Нашего Ивана среди них не было. Мы остановились уточнить дорогу, а за одно получить информацию про кости в лесу. От компании к нам подошел уже изрядно подвыпивший мужичёк и присев у дверцы с открытым окошком, проникновенно наклонившись к Вадиму, сообщил, что знает, за чем мы здесь. А если мы дадим ему червончик, то он нам такое расскажет,…Но довести до конца свою мысль ему не дал Иван. Наш вчерашний знакомый, вдруг появился возле машины. Вот уж действительно, как из-под земли. Так же бесцеремонно, как и вчера своих гостей, Иван прогнал от нас мужичка, так и не получившего червончик. И сам объяснил и короткую дорогу и сказал, что вчера, мол, забыл предупредить - место, где мы ночевали, было старым могильником, куда когда-то стаскивали павший скот. Приглашал заезжать в гости ещё. На том и простились.
«У древних славян была богиня жизни Жива, которая, согласно легенде, в конце весны превращалась в кукушку и улетала в лесную чащу, возвещая наступление лета. Под Вознесение деревенские девушки и молодые женщины в тайне от мужей под руководством старой вдовы шили белую рубашку, тёмный платок и сарафан для «кукушки». Утром они нарядные шли в лес, рвали с корнем парное число цветов «кукушкины слёзки», наряжали их в приготовленный наряд и украшали лентами. Из свитых веток берёзы делали колыбельку и клали в неё «кукушку», обвешанную православными крестиками. Этот обряд назывался «крещением кукушки».
Затем начиналось «кумование» участниц обряда: они по очереди становились парами под ветки берёз, свитые в колыбельку, по три раза целовали «кукушку», обменивались платками, кольцами, крестиками и не меньше, чем на год, а то и на всю жизнь становились родными. К вечеру «кукушку» торжественно хоронили. Через десять дней это травяное чучело доставали из земли, то есть как бы «воскрешали». И тут устраивали настоящий пир, на который приглашали и мужчин» - информация из интернета.
Июнь 2002г.