Циник

(авторское жизнеописание Лавра Геннадьевича Полуянова, умершего в тюрьме от туберкулеза в возрасте 28 лет. Без комментариев).

1.

   Я родился третьим ребенком в крепкой крестьянской семье. Помните присказку: «Старший умный был детина, средний был и так и сяк, младший вовсе был дурак!». Я бы с радостью согласился на роль, отведенную этим бесконечно гениальным поэтическим опусом, если бы маменька, царство ей небесное, не успела произвести на свет еще троих человечков.
   Умирая, она позвала меня к своей постели и сказала:
 
  «Сынок, я вижу, что ты груб и жесток. Твои старшие братья добрее и мягче тебя, но они уже далеко. Я оставляю трех моих детей. Мой тебе наказ: не бросай их, не дай им стать пройдохами и наркоманами, следи за ними, как отец, как подлинный отец. Ведь они твои братья. Сделай их настоящими людьми, но не такими жестокими и безжалостными, как ты!»

   Вскоре после этих бесконечно трогательных слов моя драгоценная мама с чувством выполненного долга отправилась на небо.
   У меня, можно сказать, с пяти лет не складывались отношения с папенькой и особенно с его второй женой – бутылкой. Они жили своей отдельной от нашей семьи жизнью, в которой каждый день был праздник, но всегда однообразный. Так что сразу после смерти мамы, я мог в любой момент слинять в большую жизнь и поставить на прошлом крест… но…
   Однако если хоть что–то я любил в своей жизни, и если хоть что–то и могло еще остановить мои страстные и неудовлетворенные человеконенавистнические желания, так это только поцелуй мамы. Так что, мой внимательный читатель, я был вынужден, именно вынужден выполнить последнюю просьбу моей родительницы, превозмочь свое истинное «Я» и заставить себя служить её последнему слову.
   Мой внимательный читатель, ты, наверное, спрашиваешь, а что стало с моими старшими братьями? А ничего достойного истории. Один из них – Игорь – был спецназовцем, поехал в Афганистан, убил несколько десятков духов и сгинул под советской же бомбой, аминь. Он, правда, научил меня усыплять людей, не причиняя им боли и страданья. И эти уроки оказались для меня вполне полезными в моей недолгой, но нервной жизни.
   Средний – Степан – стал фермером, завел коровник, начал строить дом, и получил по черепу рессорой от трактора «Беларусь» от какого–то жутко завидующего ему селянина. В последствие я нашел этого селянина и перекрыл ему кислород, когда тот был пьян. Видит Бог, эту смерть, я не считаю убийством, это была всего лишь моя первая детская шалость, маленькая месть всей утомительной скуке деревенской жизни. Совершив впервые подобный акт, я задумался моим детским мозгом, и пришел к парадоксальному выводу, что, как ни странно, дважды принес пользу всему человечеству: я покарал грешника, и я помог грешнику избавиться от страдания жизни!  Проанализировав свои мысли, я тогда понял всю жизненную необходимость умерщвлений   тех, кто не достоин существования и не достоин самого своего рождения. Но об этом потом…
   Вернемся к ситуации, когда я стою в моем стареньком родимом гнездышке и читаю молитву над телом матушки, усопшей, но оставившей мне свой наказ. Что я могу сказать тебе, мой внимательный читатель? Аппарат по производству слез у меня был отключен еще при рождении. Но я плакал в душе… Я ловил ее драгоценные черточки и плакал… Мне было шестнадцать лет. Рядом стояла родня, от которой меня всегда тошнило, и она пила, жевала, причитала и охала. И тогда я попросил водки! Я выпил водку и сказал:
– Маменька, я пройду через огонь и воду, я пролью реки крови и океаны зла и ненависти, но выполню твой завет. Я сделаю из моих младших братьев настоящих ЧЕЛОВЕКОВ, каждый из них будет в тысячу раз лучше и воспитание, чем те обезьяны, что стоят вокруг твоего драгоценного тела. И пусть моя душа будет гореть в аду, их души будут рядом с тобой. Аминь».
… тут я получил подзатыльник от папеньки и посмотрел на него, как на будущий труп.
   Затем я покинул собрание родственников, алкоголиков и тунеядцев, и отправился исполнять последний наказ моего самого любимого человека.
 
   Прежде всего, я осмотрел моих «баранов». Я выстроил их перед собой.
   Старший – Ванька–засранька – был десяти лет отроду. Он ковырялся в носу.
«Это хорошо, что ковыряется в носу – исследовательские наклонности. Плюс!», – подумал я.
   Средний, Игнат, девяти лет – стоит и дергает себя за кулачек ручкой.
«Это тоже хорошо, – подумал я, – у человека чешутся кулаки, положительно, одобряю!»
   Младший, Мишутка, семи лет отроду – стоит и пялится на меня, как на бога.
«Ладно, из этого тоже что–то выйдет, посмотрим», – подумал я, и, закончив осмотр малолеток, немедленно направился к папеньке. А папенька уже был «добрый», «любящий» и «нежный».
   Когда я вошел к нему в «бухальню», кореша папеньки медленно и тихо убрались восвояси, как крысы, прихватив остатки пойла. У родителя, осталась только одна недопитая бутылка сивушного пойла, которую он обнял как невесту. 
   Я посмотрел на него внимательным детским взором и толкнул такую речь:
– Драгоценный родитель. Ты слушай меня внимательно, козел сраный, не перебивай и не пей. Поставь бутылку, я не хочу, чтобы ты сдуру полез на меня с «розочкой», и мне пришлось бы тебя убить. В общем, дела такие. Я ухожу. Жить с тобой, пока ты дышишь и воняешь, невозможно. Извини, я забираю все твои деньги, мне они гораздо нужнее, чем тебе. Еще, мама мне сказала, перед… кончиной, вернее, наказала присмотреть за моими младшими братьями. Я это сделаю. Я возьму их с собой и научу жить. Ты их можешь научить только бухать. Так что с сегодняшнего вечера я их подлинный отец, а не ты!
– Вха! Ха! Гха! Мха! – задумчиво произнес папа и попытался что–то исполнить в порядке дискуссии.
  Я аккуратно парализовал, как учил меня брат Игорь, ему руку, вырвал бутылку, а затем положил, еще теплого на койку и имитировал «тяжелое алкогольное отравление с летальным исходом». Затем я хлебнул его сивухи и, сплюнув немедленно её на пол, произнес.
– Ну все, до свидания. До скорой встречи в аду. Спасибо за заботу тепло и уют. Меня другие деяния ждут!
… и вышел из «бухальни».
   Затем, прежде чем поджечь эту хибару, я собрал все деньги и сколько–нибудь стоящие вещи, что были в нем. Вывел моих «овечек» и самый маленький – Мишутка –опустил факел.
   Так мы совершили ритуальное прощание с тем, к чему никогда не вернемся!

2.

   Три вещи меня раздражают: первая – тупые люди, вторая – плохая выпивка, третья – отсутствие денег. Все остальное я могу стерпеть, даже не морщась, но это?
…это я только могу терпеть…
   Тупые люди – с этим я постепенно смирился. Хотя в какой-то момент я чувствовал, что никак не могу удержаться от убийств. Но я обуздал свою природу и сказал себе: «Ни одного больше мертвеца вплоть до совершеннолетия, моего совершеннолетия!»
  Плохая выпивка? Я досконально изучил питье в самом начале моего жизненного пути, чтоб не ошибиться в последствие. Я всегда пил только самое хорошее из того, что мне могла предложить фортуна.
   А вот, что касается денег… Денег мне всегда не хватало. 
   После ритуального сожжения «старого мира» я собрал все ценные вещи, которые вынес из дома и немедленно обратил их в деньги через моего старого друга, убийцу и вора, Вадьку Полкана, грозу двора, уважавшего меня и беспрекословно подчинявшегося. Затем силами шпаны я собрал дань со всего села и заставил местного дядю Ваню–участкового, вернуть мне давнишний долг с процентами. Деньги через залетного фраера и хапугу, майора МВД Валентина Геннадиевича, приходившегося мне родственником по материнской линии, я обратил в доллары по тогдашнему, еще смешному советскому курсу, и, собрав всю деревенскую молодежь, произнес речь достойную воспоминания и содрогания.
  Я сказал:
– Мои соотечественники, молодые и сильные, вы родились в страшное и лихое время в грязной и несчастной стране. Вы были рождены тупыми, как выпитые родителями бутылки. Постарайтесь же не выпить себя так же, как они. Найдите себе каждый занятие по душе и похороните все ваши страхи. Я ухожу. Но, видит Бог, я вернусь. Я вернусь скоро. И пусть, когда я снова ступлю на эту несчастную и многострадальную землю, меня встретят не покосившиеся заборы и свиньи в лужах рядом с алкоголиками, а свежие краснокирпичные стены строящихся коттеджей и казино под названием «У Лавруши». Помните, если есть на земле еще что–то святое, то тянитесь именно к нему. У каждого из вас должно быть, что–то, что заставит вас жить и творить пусть не добро, то хотя бы зло. Каждый из вас достоин большего и получит большее! Я вернусь! Ждите меня и надейтесь. Я вернусь!»
  В ответ на мою зажигательную речь раздалось несколько пьяных выкриков модели «вали отсюда на х#й!», которые были, однако, немедленно пресечены моими друзьями.   Несколько самых маленьких детей заплакало, остальные стояли и смотрели на меня затаив дыхание.
– Я вернусь! – произнес я, бросив взгляд на бесконечную в своем мироощущении дорогу. А затем, пошел по ней, погнав свое маленькое стадо из трех глупых «барашков» в неизвестность.

3.

   Многие говорят, что я очень жесток, что я человеконенавистник и подонок. Мой внимательный читатель, все эти глупые рассуждения происходят от непонимания глубинных и подлинных основ моей души. Я не «жесток». Я на самом деле добр, добр до бесконечности. Просто до моей доброты надо дойти. А она… где–то за горизонтом.
    Я быстро воспитал моих «детей» своей, чистой, как молоко матери, заботой и так как каждый из них уже при рождении имел какой–то талант, они нашли себя в этом ужасном и безразличном мире.
   Старший – Ванька–Засранька – быстро научился шарить по карманам и залезать в форточки, открывать двери. Средний – Игнат–Крепыш – как выяснилось, дрался не хуже меня самого. Я использовал его феноменальные способности в случаях, когда надо было собрать дань с сельской молодежи. Самый младший – Тихуня–Мишуня – оказался поэтом. Поэтом воровства и рэкета. Его способности были просто неподдающимися объяснению. Он работал за двоих старших братьев и подчинял их своей воле. Мда… Маменька, конечно, старалась, но что–то цельное получалось у неё только с третьего раза.
   В итоге очень скоро мне практически не осталось работы кроме банальной «бюрократии».
   Приходя в очередную деревню, я первым делом разговаривал с местным авторитетом, если такой имелся. Договаривался с ним и запускал моих хлопцев. Примерно три дня шло разграбление. В первый день мы обычно вступали в контакт с местной молодежью и после некоторых объяснений давали им понять всю глубину нашей решительности, силы и целеустремленности. Игнат обычно после этого, смывая кровь с костяшек своего, безупречного как палица былинного богатыря, кулака говорил:
– Ух, как я ненавижу этих деревенских!
  На что я замечал:
– Игнат, будь добрее и мягче. Помни, чему я тебя учил: не бей по роже, бей по точкам, по болевым точкам. Ну, хочется тебе по роже, понимаю. На сам видишь – кровь. А за кровью и «маменькины слезы», а там и «папеньки» с топорами колами и ломами, и старшие братья. Нет, Игнат крови нам не нужно. Мы не упыри какие–то. Бей на перекрытие дыхания и пульса, как я тебя учил. Травмируй им психику!
– Ладно, Лавр Геннадьевич, – отвечал Игнат, – постараюсь исправиться.
   Затем наступала очередь старшего барашка. Он первым делом снимал дань с сельской молодежи, а затем начинал обход деревни, залезая в определенные, выбранные уже Мишуткой, форточки. Но, мой глубокомысленный читатель, мы не были извергами. Мы забирали все только там, где «всего» было много: в первую очередь у сельского попа или у председателя кооператива. Затем следовали в порядке убывания: участковый, лавочник и некоторые фермеры. Воров и авторитетов мы вежливо обходили стороной, ибо я знаю, что такое беспредел.
   Однако не всегда, авторитеты были самыми богатыми.
   Мой умный читатель, можешь мне поверить, что с самой грязной и жалкой деревни в действительности можно собрать не менее ста пятидесяти–двухсот долларов. Но мы обычно собирали вдвое или втрое больше.
   Касательно младшенького, его я обычно держал в резерве. Он шел туда и тогда, когда не справлялись мои другие помощники, его старшие братья. Сам же я успел ко времени своего совершеннолетия сотворить столько безнаказанного зла, что сам Сатана мог мною гордится.
   Однако, мой читатель, крови тогда за нами еще не было…

4.

  Что такое зло? А какая разница?! Если что–то является злом для одних, для меня оно будет добром. А если кто–то причинит зло мне, то он сделает доброе дело для всего человечества. Я всегда думал, подонок ли я? Да, ты не поверишь мне, мой добрый читатель, я думал об этом! И понимал четко и осознано, что я не подонок, уже хотя бы потому, что обижая и обижая сотни человеческих существ, я просто забирал то, что они раньше тем или иным способом забирали у других. Я ел тех, кто тоже кушал. И если мне доставляло это удовольствие, а моим подопечным овцам воспитание и правильную половую ориентацию в будущей жизни, то какой я подонок? Я просто художник воровства, избиения и мздоимства.
   Правда, Уголовный Кодекс мы нарушали в основном по мелким статьям, я не хотел, чтобы мои барашки сидели по сто второй или сто пятой. Зачистив деревню, мы немедленно сваливали, прямо как древнерусские князья, и отправлялись на отдых в соседний район. Там мы отдыхали, купались в речке, мелко обмывали прошедшее дело, иногда снимали девочек... Позагорав и расслабившись, мы шли в следующий район на следующее дело. Где-то с года два милиция сидела у нас на хвосте, но потом ей стало это не интересно: начался Великий Передел Собственности (ВПС) и наши мелкие проказничества разом отошли на второй план. Вместе с этим ВПС пришли Короли жизни, и я понял, что масштаб наших деяний надо срочно менять, ибо время пришло и эпоха подвернулась…
   Знаешь, о мой внимательный читатель, что больше всего меня забавляло в эпоху нашей ранней юности? Ты не поверишь, однажды местный Король жизни – старший опер района – рассказал мне, какие дела в милиции заведены на нашу «братву»: два убийства – в районах где мы даже не были! –, четырнадцать разбойных нападений – ну клянусь памятью матери, нам все отдавали добровольно! –, кражи со взломом, тяжкие телесные повреждения, торговлю наркотой, а еще… восемь изнасилований! Причем два случая тоже были с «летальным исходом»… Последний пункт показался мне особенно интересным. Как и каким образом мы успевали насильничать в период нашего полового созревания осталось для меня загадкой. Я задумался, а не есть ли это «слава», первая часть легенды, которая сложится в мифы о деянии новых чудобогатырей, новой и зловещей эпохи, эпохи не «татарвы» или великого переселения народов (ВПН), а эпохи великого передела собственности не менее пылкой и не менее насыщенной событиями. Что стоит за жизнью ублюдка, который презирает саму жизнь? Но я не призирал жизнь, я презирал недостойных жизни, а это, мой дорогой читатель, весьма существенная разница.
   Итак, изнасилование: я раздел моих хлопцев и внимательно осмотрел их гениталии. Мда… лишь у старшего появилась какая–то неопределенная растительность, что касается самого умного и самого младшенького, то у него все еще только-только начинает формироваться и приходит в норму. Изнасилования… Мда… Чем же мы сумели изнасиловать мозги ментов, если они пришили нам, малолеткам, такое страшное и мерзкое преступление?
   Вообще-то сам я в первый раз переспал уже в двенадцать лет с моей шестнадцатилетней еще когда жил в деревне. Но можно ли считать подобный проступок молодости «изнасилованием»? Нам обоим понравилось, она даже писала мне стихи. Конечно, мы оба были несовершеннолетними. Да и что есть совершеннолетие? Лично я считаю, что уже родился совершеннолетним, а некоторые так и не успевают достигнуть этого прекрасного возраста души даже к старости.
   Еще меня взволновал вопрос, а кто ответит за те преступления, которые мы не совершали и которые господа «стражи» пришили нам? Неужели грешники так и останутся ненаказанными за все эти убийства, грабежи и изнасилования, за все это зверство и зло, которое они причинили людям? Такие мысли вызвали в моем чутком существе подлинную тревогу за будущее человечества, и я решил: раз мне будет суждено провести какую-то часть моей жизни за решеткой, выйдя на свободу, я обязательно проведу  свое собственное расследование и найду негодяев! И покараю их жестоким земным судом…
  А пока…
  А пока нас еще не посадили…

5.

   Прошло восемь лет наших методичных скитаний.
   Я собрал сто двадцать восемь тысяч долларов и чувствовал себя немного богачей какой-нибудь заразной московской шлюхи. Когда я понял, что ситуация изменилась и когда маленькому Мишутке исполнилось наконец шестнадцать лет, я сказал доверенным мне человекам:
– Так, ребятки, пора приниматься за настоящее дело. Хватит ветрености и непостоянности. Пора осесть в этом грешном мире и пустить корни.
   И мы приехали в город.
   Когда мы разместили наши скромные пожитки в одной скромной гостинице на три звезды, я просмотрел свой старенький блокнот и со слезами в душе начал читать его содержимое. Горловка, Шурша, Полевка, Малая Киданка… список разоренных нами деревень… Тех милых уютных и добрых местечек, где побывала и погостила наша юная «зондркоманда». Там был список из ста сорока двух деревень и небольших поселков городского типа. Мы зверствовали и лютовали в трех областях и в семнадцати районах.
   Начиналось с малого, сначала шли суммы в пятьдесят, семьдесят, семьдесят пять баксов… Потом пошли дела покрупней, появились сотни, затем были и тысячные дела, совершенные, как говорят товарищи милиционеры, с чрезвычайной жестокостью и цинизмом. Самое сказочное и большое дело мы скрутили в деревне Горловка, где правил один Король жизни, точнее, водочный магнат. Именно он заплатил самую большую дань нашей команде.
  Это было лютой зимой…
  Последней лютой зимой в нашей жизни.
Им стал некто Пыряев, бывший зек, сколотивший капитал на слезах и горе людском и страданьях. Он был хозяином единственного в районе завода по производству синюшнего пойла, которое разливал и развозил даже далеко за пределы области.
У него был скромный коттедж, две сауны, семь автомобилей и пять здоровенных псин на дворе за колючей проволокой под током и видеонаблюдением. Его охрана была «вневедомственной», фактически, вся его охрана состояла из одних милиционеров. Он держал у себя людей жестоких, готовых убивать абсолютно безнаказанно, честных и верных своему хозяину, без единой капли лишних мозгов в голове.
  И когда я увидел этот дворец, этих псин и этих мусоров в охране, я понял, что стану последним чмом на земле, если не сниму шерсть с такого барана!
   Подобно Святославу Игоревичу, который, совершая со своей былинной дружиной набег на соседних данников, всегда говорил «Иду на вы (то есть к вам в гости)!» прежде чем прийти в гости, я отправил моему подопечному вот такую записку:

   «Пыряев, завтра я буду у тебя. Кто я такой – это уже ты никогда не узнаешь, да это и не важно на самом деле, кто я, просто ты, Пыряев, пойми простую вещь, у тебя много денег, а деньгами надо делиться. А раз так, если ты действительно хочешь избавиться от меня раз и навсегда, то положи пять тысяч долларов США в то место,  которое я тебе укажу. И спи спокойно, люби жену, расти детей. Но если ты меня обманешь, Пыряев… Ты заплатишь больше. Много больше. Столько уже, сколько я скажу.
   С искренним уважением,
   Искренне завидующий твоему счастью человек».

   Эту записку я приклеил к порогу его дома, рассчитывая на честность и доброжелательность клиента, а также на чувство юмора моего подопечного…
   В ответ Пыряев объявил «мобилизацию».
   Его охрана из числа всей местной ментуры целый день пугала односельчан, гоняя по всему поселку на джипе и мусорском газике. Так они искали автора записки, допрашивая и выволакивая людей прямо в самом нижнем белье на мороз.
   Я понял, что у этого человека нет чувства юмора. А раз он не понимает шуток, значит не и нужно с ним шутить, а стало быть, пора… достать нож.
   О, мой добрый и чуткий читатель, видит Бог (ой, прости меня боженька), я не люблю кровь, я не избиваю моих клиентов до смерти и соплей вперемешку с кровью из носа. Я не ставлю утюгов на грудь, как показывают в дурацких и глупых фильмах. Я поступаю, как истинный ценитель жизни: когда клиент не хочет со мной работать, я начинаю ему ломать кость за костью, пока не переламываю все до последней, но так, чтобы, ни одна капля крови не вытекла из его ран. И совершая это, я жду, когда совесть, боль, и страданья возьмут, наконец, вверх над жизненной суетой. Я очень терпелив, я могу работать с клиентом, если потребуется, целую неделю. Может, даже больше. Все зависит от настроения и уровня ожидаемого дохода.
   Но ладно! Вернемся к Пыряеву.
   Наследующий день   после того, как Пыряев малость поспрашивал своих односельчан, избив нескольких из них, а парочку увезя на дополнительные допросы в свой замок. Я тоже наведался в деревню, прикинулся сельским дурачком, студентиком из города на практике, пообщался с людьми. Не спеша за водку и доброту выведал все, что должен был знать про моего клиента, благо жители деревни любили своего барина, боготворили ему и хвастались именем его. Я узнал, в частности, что подопечный, сделавший капитал на народном горе, был невероятно высокого мнения о своей персоне и держал всю округу в страхе подчинения и рабстве.
   Я поразмыслил…
   Итак, его охрана из числа местных ментов была предана своему хозяину, как свора псов, но что такое преданность? Можете мне поверить, любую, даже самую преданную собаку можно заставить служить себе, если у тебя в руке есть кусок сервелата. Собака преданна только тому, кто ее кормит. А если хозяин надел деревяшку, то любая, даже самая преданная собака, когда проголодается, не побрезгует попробовать плоть своего бывшего повелителя. И не будет испытывать при этом никаких угрызений совести.
   Я составил свой план, когда мне рассказали историю про одного городского паренька, который бродил неподалеку от барского трехметрового забора и за это был схвачен «вневедомственной», избит до полусмерти и умер от побоев. Его родители, люди образованные и умные, так и ничего не добились от прокуратуры и судов. Пыряев выкрутился, даже несмотря на то, что против него были весьма серьезные показания отдельных свидетелей.
   На следующий день, купив за ящик водки (пыряевской водки!) экскаватор, мы малость поработали и выкопали небольшую ямку, такую, чтобы в нее мог бы влезть его джип. Ямку эту мы искусно закрыли системой веток, а поверх листья и снег в виде полос, неразличимых от остальной трассы.
   Затем я немедленно пошел к Пыряевской хибаре и начал методично бродить вокруг нее, всем видом демонстрируя заинтересованность объектом. Как ни странно реакции не последовало. Я побросал в забор камушки, снова побродил. Реакции нет. Тогда я достал свой первый ствол (тот что позаимствовал год назад у одного моего клиента) и загасил навсегда настойчиво смотрящий на меня видеоглазок… И сразу услышал шум, лай, и стремительное чавканье кирзовок. Мое сердце возрадовалось – свора псов спустилась с цепи!
   Через две минуты газик с четырьмя охранниками в синем вылетел из ворот барской конуры и ринулся за мной. Я неспешно пошел от него, неторопливо, то прямо, то в сторону, так, чтобы расстояние не возрастало и не уменьшалось. Как мне это удавалось? Много сугробов, много страшного российского бездорожья и много всяких прекрасных препятствий в виде досок, бурьяна и торосов из сугробов (маршрут я промерял заранее). Из машины то и дело раздавались вопли и мат. Пару раз кто–то выскакивал из нее, показывал мне автомат, а несколько раз выскакивали все и вытаскивали тачку из бурьяна. Я наслаждался и неторопливо шел в сторону ловушки.
   Когда наконец я вывел их на ровную дорогу, то уже сел на мотоцикл и погнал на максимальной скорости в условленное место. Газик ринулся за мной. Несколько раз они стреляли в воздух, я воспринимал это как банальный лай.
   Наконец, когда я доехал до условленного места, то, набрав скорости, перелетел через ловушку, отмеченную двумя незаметными колышками, и спустя три секунды услышал позади себя шум падающей, в выкопанную нами пропасть, машины. В ту же секунду, пока седевшие в ней псы не поняли что произошло, взревел экскаватор и Игнат аккуратно положил ковш на крышу газика заперев его в яме навсегда.
Мишутка достал канистру с бензином и оросил из нее грешников, несильно конечно, просто показал, что готов их сжечь. В машине затихли. Я поднял мегафон и сказал: «Граждане милиционеры, сдавайтесь! Вход и выход, все перекрыто, двери вашей машины под прицелом!»
– Кто это там гавкает? – раздалось из машины.
– С тобой сука не «гавкает», а разговаривает мистер «Я»! Понял животное? Смерть твоя с тобой разговаривает. – Ответил я, – так что не суетись и не вспоминай напрасно свою маму. Я предлагаю вам там всем под землей решить со мной проблему по–хорошему!
– А если по–плохому?
– А если по–плохому, то в виду особой опасности для нас всей вашей милицейской банды, у меня есть огромнейшее желание живыми вас не брать!
– А щенка своего дашь нам на съедение? – видимо кто–то из них решил пошутить.
– А вот он сейчас вас и зажарит! Одна минута на размышление, время пошло!
тридцать секунд…
сорок пять…
– Вылезать из ямы по одному: автоматы, пистолеты и дубинки на землю! Малейшее движение в сторону рассматриваю, как попытку к бегству, стреляю без предупреждения! Первый пошел, б@дь! – прорычал Ванька–засранька.
Через несколько минут все четверо охранников стояли передо мной с наручниками за спиной. Их оружие перешло постепенно в руки моих братьев.
– Значит, так… – Сказал я с расстановкой, – все… очень плохо. Ваш хозяин не захотел со мной договориться по–хорошему, теперь он заплатит мне не в два, а в четыре раза больше. Я могу с него взять свои деньги и без вас, оставив ваши бренные тела здесь, в этой яме, но я предлагаю вам сделку. Вы помогаете мне, я вам.
– Что это значит? – спросил один из мусоров.
– Вы вневедомственная охрана, вы помогаете вашему Пыряеву добровольно, но незаконно. Почти незаконно. На Пыряева есть дела. Я это знаю. Пыряева пора сажать. Вы получаете процент от сделки и больше нас никогда не увидите. Все законно. Никаких проблем ни с кем и никогда. Поймите, мужики, это ваша работа, это ваш шанс. О подробностях никто никогда не узнает. И никто из вас о нас никогда больше не услышит. Все честно.
  Охранники задумались. Я тоже. Все задумались. Все стали мыслителями…

  Сервелат сработал!!!

  Через час, вытащенный из канавы газик, подъехал к дому моего подопечного. Двое охранников остались в лесу, в качестве гарантии заключенной сделки, двое поехали с нами. В «гадюшнике» сидели Игнат и Ваня. Мишутка остался в лесу с нашими «гарантиями», получив мой приказ отправить «гарантии» в рай, если только у нас хоть на секунду возникнут проблемы с договором.
   Один из охранников вышел и поговорил с Пыряевым, так, как и было оговорено. Через несколько минут своей бравой походкой хозяина и властелина всего сущего и живого вышел Пыряев.
– Здесь? – грозно–презрительно спросил он, указав жирным крючковатым пальцем на «гадюшник» газика.
– Угу! – ответил охранник–мент.
– Открывай! – приказал Пыряев.
– Те самые, в лес пытались убежать, но мы их догнали, – ответил мусор.
– А где Павел и Сергей?
– В деревню погнали, ищут сообщников.
– Пешком?
– Нет, мы их подбросили.
– Ну ладно, открывай давай! – еще раз приказал Пыряев.
– Сейчас, сейчас, – ответил мусор, подождите, Павел Николаевич, одну минутку… – вы арестованы!!!
   Пыряев обалдело посмотрел на направленный на него пистолет.
– Ты что? Что за шутка? – удивленно спросил он.
– Ну, здравствуй, Пыряев, здравствуй дорогой! – произнес, наконец, я и щелкнул затвором автомата.
  В следующее мгновение мои лихие и уже повзрослевшие братья втащили обескураженного и мгновенно почти лишившегося рассудка господина Пыряева прямиком в сам «гадюшник».
  И мы неспешно поехали в лес…

   Я шел рядом. Судя по звукам, раздававшимся из салона «газика», там шла воспитательная работа. Я быстро определил, что наиболее частыми ударами были удары мордой об пол и ногами по брюху. Удары были не совсем сильные, скорее напоминавшие легкое пожуривание, нежели настоящую ругань.
   «Игнат, ах Игнат, сколько раз тебе говорил не бей по лицу, – подумал я, – ну да ладно, это уже проблема наших компаньонов, спишут на сопротивление».
Наконец мы пришли на место.
  Пыряева вытащили наружу, он брыкался, орал как осел, пытался доказать свою правоту, но мои крепкие и сильные братья, аккуратно убедили его замолчать. Пыряев долго не мог уловить сути происходящего. «Суть происходящего» заключалась в нашей сделке с цепными псами, которые решили полакомиться хозяином.
– Итак! – сказал я Пыряеву, – тебе, Пыряев, не повезло. Сегодня самый плохой день в твоей жизни. Приготовься к самому худшему, и соберись ответить пред страшным судом за все свои злодеяния, ибо перед тобой не беспредельщики и отморозки, а истинно судьи твои.
– Кто мои судьи, кто меня судит? – возопил презрительно Пыряев.
– Народ! – грозно ответил я.
– Какой еще «народ», что за бред? Кто вы такие? Откуда взялись?
– Мы твои «защита», «прокурор» и «судья», мы тот самый народ, который ты угнетал и насиловал все годы своего мерзостного благополучия. Мы пришли к тебе, по твою душу и за твои грехи. Настал час расплаты, Пыряев.
– Плати, сука, деньги! – заорал один из его бывших охранником–ментов, и Пыряев все понял.
– Иуды!!! – прошептал он злобно и безнадежно тоскливо.
– Попрошу без оскорблений, – ответил мент.
– Я ничего вам платить не буду, – ответил Пыряев.
   Ветер донес до нас смесь запаха леса, жухлой травы, вылезшей их под снега вместе с землей, древесной коры… короче могилы, свежей могилы, самой свежей и самой желанной для нашего подопечного.
– Хорошо, – сказал я, – в таком случае мы поступим так. Мы сами заедим к тебе в гости и возьмем все необходимое САМИ, мы это «народ» и твоя бывшая охрана. Что касается тебя, то мы оставим тебя здесь в лесу, пристегнутым наручниками к ближайшему дереву. Навсегда оставим, до скончания веков. Весной лесник найдет твои кости,  гнилые и обглоданные лисами, росомахами, белками. И никто никогда не осудит нас за это. Никто не скажет нам, что мы поступили плохо или как–то не так. Напротив, все будут нас благодарить. Все только будут говорить нам: «Спасибо!», «Спасибо!», «Спасибо!».
– Может, даже памятник поставят! – сказал весело один из ментов.
– А если заплачу, то отпустите? – робко спросил Пыряев.
– Это уже решит следствие, – ответил другой мент.
– Сколько надо? – спросил Пыряев.
– Ну это как сказать, ситуация изменилась, тут нужно подумать, – ответил я, – как видишь, твоей охране тоже нужно кормить свои семьи. Так что не скупись, господин производитель паленого пойла. Выкладывай, как есть. Говори, во сколько ты ценишь свою жизнь?
– Двадцать тысяч, – робко произнес Пыряев.
   Все переглянулись.
– Да это смех! – весело тявкнул один из охранников, – сука, это в рублях или мадагаскарских тугриках?
– В долларах, – мрачно ответил Пыряев.
– Пацан, – обратился ко мне один из ментов, – что ты с ним возишься, я его гниду знаю, проси с него хотя бы полсотни.
   Все посмотрели на меня! Все ждали моего слова! Я глянул на них как пророк    Моисей перед началом исхода и произнес.
– Видит Бог, я не жадный человек, я не требую слишком многого, народ имеет право потребовать то, что ему нужно, и я знаю мой народ. Я не хочу брать много. Сто тысяч долларов это слишком большая цена… – произнес я и сделал длительную паузу, осматривая сияющим взглядом избранного богом человека и «народ», и тех, кто его защищает.
– Девяносто девять тысяч долларов нам вполне хватит! – закончил я.
– Пополам! – взревел мент.
   И мы договорились!

   Это был самый счастливый день нашей жизни. В тот день я едва не полюбил нашу милицию.
   Но я не сука. Сделка законная! И ни одна тварь не назовет меня «сукой», если я принес пользу такому большому количеству людей: себе, моим братьям, милиции (получить не только деньги, но и свои пакостные награды), народу в селе и всем отравленным синюшным мерзостным пойлом, все избитым униженным и оскорбленным. Самое главное я принес пользу Пыряеву. Я избавил его от химеры совести и заставил уважать и любить людей.

6.

   Итак, мы приехали в город.
– Братья мои, мы здесь не «синие», ни «черные», ни «коричневые», ни даже фиолетовые в цветочек. Мы здесь «никто» и «ничто». Город, это очень серьезная организация, сделанная весьма неглупыми и вполне образованными людьми. Такие вещи надо понимать. За нами не стоит никакой общины, кавказской, цыганской, или чеченской нет авторитета и нет партии. Власти мы тоже не известны. Потому действовать надо тихо и сообща. Никаких лишних движений, пока нас никто не знает. Пока.
– Понятно, брат! – ответили хором Мишутка с Игнатом. Иван задумался.
– Что будем делать, брат? – спросил он тихо и без эмоций.
– Сначала осмотрим местность и немножко подумаем. Думать буду я. Первым делом пойдем в сауну и смоем деревянную грязь и пыль бесконечных дорог. Произведем омовение перед делами, большими делами. Мелочь осталась позади нас. Мы вышли на большую дорогу. Крови будет много. Большая дорога – большая кровь. Это надо понимать. Незачем бояться крови теперь, когда мы малость повзрослели. Что есть убийство? Это всего лишь хорошее дело, необходимое и полезное для жизни таких как мы. Мы волки. Мы будем убивать. Мы будем много убивать. Пока нас не зауважают и поверят нам. Но пока…
   А пока мы осматриваем достопримечательности…

   Две недели ушло на осмотр достопримечательностей и знакомства с местным контингентом. Мы ходил в бары, в казино, в банки и страховые фирмы. Мы знакомились, вели переговоры, общались с «синими», узнали все про местных «черных» и вошли в контакт с властью в лице все той же, но уже гораздо лучше организованной и оснащенной милицией. Везде и всюду мы чувствовали силу и мощь самой системы, этого нового и более совершенного, нежели тот, что мы видели ранее, мира. Мы чувствовали дыхание власти и силу денег, настоящих денег, по сравнению с которыми, все наши капиталы были лишь одной неделей нормальной жизни нормальных местных аборигенов.

   Потом я решил подумать. Когда я думал, молчали все и вся. Это был определенный ритуал, которым я демонстрировал свою власть моим братьям, давая понять им всю ее полноту и силу. Даже кашлянуть или почесать нос никто не имел права в тот момент, когда я «думал». И мои братья понимали это.
– Итак, – сказал я, прервав свое молчание, длившееся около часа, – недвижимость, игорный бизнес, страхование, реклама, маркетинг, мерчандайзинг, что? Что мы выберем, братья мои?
– То, что скажешь, Лавр, – ответил тихо Иван.
– Я думаю, что лучше выбрать хороший бизнес, а крови мы не боимся, ты ведь нас воспитал, – ответил Миша.
  Я окинул своих младших братьев суровым «отцовским» взором. Все они были уже взрослые и сильные, все они были похожи на меня. И каждый из них хотел новой жизни, новой и кровавой, той к которой я успел их приучить и той, которую мы любим.
– Что ж, братья мои. Я вижу здесь много сфер приложения интеллекта. Любая из них прекрасна. Но везде и всюду все уже поделено. Мы опоздали. Мы опоздали со временем и местом рождения. Теперь я предлагаю вам на выбор заняться одним из четырех видов деятельности: оружие и наркотики, недвижимость, рэкет и, наконец, страхование. Что вы предпочтете братья мои? Кто из вас решит выбрать дело по душе первым?
   Братья молчали. Они смотрели тихо каждый в свою сторону, словно перебирали в уме все это море возможностей и связанных с ними проблем. Они готовились сделать выбор, они выбирали. Мои братья: Иван, Игнат и Михаил. Они думали. Они повзрослели и были готовы сказать слово взрослого человека. Я ждал их слово. Мне было интересно.
– Я лично предпочту рэкет, – наконец решился ответить и первым сделать свой выбор Игнат. Его гигантский левый кулак застыл в молчании и был обнят нежной правой, не менее огромной клешней.
   «Мой Игнат! Мой милый брат Игнат, ты первым сделал свой выбор, ты опередил своих братьев, да будет тебе Бог в помощь!», – подумал я, глядя на своего среднего «сына».
– Я выберу страхование, не люблю кровь, да и к тому же я всегда хотел получить образование, ты ведь знаешь, Лавр, – осторожно сказал Мишутка.
   «Мой милый Мишутка, мой верный помощник во всех моих жестоких и бессердечных делах. Конечно, страхование! Ты всегда был умнее своих братьев, ты приносил мне самый большой доход. Теперь все в твоих руках. Бог тебе в помощь!», – подумал я и капелька, первая в моей жизни маленькая слеза покатилась по суровой, но всегда аккуратно выбритой щеке.
Иван пожал плечами.
– Выбора нет, раз мои братья хотят заняться полезными делами, то и я готов стать взрослым человеком. Я выбираю оружие и наркотики! – ответил он наконец и это были воистину слова взрослого человека.
   «Мой грозный Иван, мой бывший Ванька–засранька. Ты тоже вырос, ты тоже уже повзрослел, уже убивал людей, также как и я, точнее не людей, а тех, кто не достоин жизни. Мама гордилась бы тобой, если бы видела, каким ты стал красивым, умным и сильным. И я горжусь тобой. Ты мой первый и самый главный наследник. Ты сделал правильный выбор. Бог тебе в помощь!», – подумал я, и волна гордости и невероятного чувства восторга за успех моего деяния, за исполнение обещания данного мною моей умирающей маме охватило меня. Вот они, все трое и все уже мужчины. И никто   из них не станет алкоголиком, бомжем или официантом, они скорее убьют себя, чем пойдут обслуживать клиентов. Они не бояться крови и не бояться собственной боли и бесчеловечности. Они готовы войти в жизнь и схватить ее стальными волчьими челюстями. Мама гордись мною, я выполнил твой наказ, я воспитал НАСТОЯЩИХ ЧЕЛОВЕКОВ!
– Ну что же, братья мои, вы сделали правильный выбор, – сказал я, оглядывая моих «пасынков» взглядом, полным гордости, скорее даже гордыни, – в таком случае я выбираю недвижимость. Видимо, такова моя судьба. Я выберу самое сложное и ответственное направление, как самый старший из Вас.
– Постой, брат, я что–то не понимаю? – внезапно спросил Иван, – наши пути расходятся?
– Нет! – ответил я, – пока землю греет Солнце и пока кровь течет в жилах человека, наши пути не разойдутся. Просто мы займем каждый свою нишу и найдем ту работу, которая каждому из нас по душе. Мы будем держаться вместе, и помогать друг другу. Таков мой завет, который я дал маме. И я не оступлюсь от этого завета. Ибо мама смотрит на нас, а, прежде всего, на меня. Я воспитал вас, и мое воспитание было суровым. Я сделал из вас настоящих людей. Так будьте достойны нашей мамы. Будьте готовы бороться за свою жизнь волчьими челюстями. Я ваш отец! Будьте достойны меня!

   И мы обрушались на город, подобно лавине смерти или урагану крови!

7.

   Первым делом мы помогли Игнату. Мы собрали урок и молодых пацанов, слоняющихся без работы. Пару «опасных» мы немедленно оставили бездыханными за городом, как только заподозрили в них слабость и неверность нашим идеалам. Мы быстро захватили рынок, маленький, правда, рынок, спалив заживо в собственной машине его прежнего владельца, чеченца по национальности, Мусу. Потом мы убил еще много хатчиков, прежде чем вся их семейная кодла не поняла, с кем имеет дела и с какой силой она столкнулась в нашем лице. Мы разрубили на куски тело брата Мусы Рустама, а его племянника Тенгиза мы зачислили уже в нашу банду, когда полностью стерли их жалкий семейный бизнес. Рынок перешел к Игнату, и никто не смел, оспорить его власть! Теперь Игнат мог действовать самостоятельно. Я оставил ему сто тысяч долларов и сказал:
– Береги себя, брат. Да не возьмет тебя на стрелке глупая пуля!
– Спасибо, брат, – ответил Игнат, – я буду всегда стараться быть достойным тебя, я оправдаю надежды нашей мамы.
– Удачи тебе, брат! Я верю тебе! Я верю в тебя! – сказал я и взял из его рук инкрустированный золотом пистолет Махмуда, тот самый, что Игнат заполучил на первой нашей стрелке, когда лилась кровь рекой, и запах жаренного от пуль мяса дразнил наши еще детские ноздри.
   Так прошел первый год нашей новой жизни, первый год нашей жизни в городе.

   Затем мы помогли Ивану. Через банду Игната мы ликвидировали одну небольшую фирму и заняли ее место в мире торговли самым ходовым и дорогим товаром: оружием и накротой.
– Береги и ты себя, Иван, – сказал ему я, – ты мой лучший ученик и самый верный соратник. Мама бы гордилась тобой. Помни, она всегда смотрит на нас с неба!
– Я не подведу тебя, брат, – ответил Иван, – я постараюсь быть достоянным тебя и нашей фамилии. Ты мой отец, мой настоящий отец. Ты воспитал нас по своему образу и подобию. Я оправдаю надежды нашей мамы!
   Так прошел еще один год нашей жизни…

   Чтобы помочь Мишутке воплотить свою заветную мечту в жизнь нам пришлось ждать еще два года, пока он не получил образование по ускоренному курсу. Высшее образование, он стал юристом! Его диплом был «красный» как сама вечная жидкость, что течет в венах любого живого существа. Милая мама, я воспитал настоящих человеков! И каждый из них был совершенным произведением искусства, моего искусства. Я стал их подлинным отцом. Каждый из них был, как эллинский герой, буквально сошедший со страниц «Илиады», той самой «Илиады», которую я прочел впоследствии в СИЗО за три дня!
– Береги и ты себя, Миша, – сказал я ему, сразу как он въехал в свой первый офис, – не дай себя обмануть какому–нибудь мерзкому жалостливому быдлу. Будь достоин братьев своих, ведь они гонят к тебе клиентов, точнее, уже твою добычу. Будь обходителен и суров, знай каждую буковку каждого постановления, каждого чиновничьего психоза. Знай закон, ибо закон это сила, серьезная сила. Я верю в тебя. Мама гордиться тобой!
– Я не подведу тебя, брат, – ответил Мишутка, – никто не разведет как лоха брата Лавра Полуянова!
   Я оставил ему свои последние деньги, все до последнего гроша, кроме какой–то пары тысяч долларов на мелкие расходы и на житье бытие.
   Игнат, Иван, Миша, – все они повзрослели, все они устроены, за каждым теперь сила и авторитет. Я выполнил наказ моей мамы.
   А что же тогда со мной, что осталось мне?
   Неужели работа «официантом»?


8.

   Мне досталась недвижимость, самая трудоемкая и самая безобидная, мирная профессия. Так же, как и Мишутка, я закончил юрфак, конечно не с красным, а вполне обыкновенным дипломом. Открыть свою фирму и получить лицензию было несложно. Сложно, как оказалось, было работать с людьми.
   Первым делом я установил абсолютную, просто тотальную безграмотность и жадность людей, желающих решить свои жилищные вопросы. Не знаю, что испортило человечество, квартирный вопрос или дерьмовое пойло, но, когда я пришел в этот бизнес, то первым делом дал себе приказ: «ни одного нового трупа! Хватит крови, хватит жертв и насилия! Завет мамы я уже выполнил. Это мирный бизнес. Я просто хочу помогать людям в решении их естественных жизненных сложностей. Да, я хочу стать общественно полезным гражданином! Я прекращаю убивать».
   Господи, как я был наивен!
   В действительности, самый простой способ работы в сфере недвижимости,  было «превращение в недвижимость» нерадивых и недобросовестных клиентов. Я начал вести дела и заключать сделки. Я спрятал свое нутро и приказал, а точнее потребовал от себя даже не думать об убиеньях. Я готов был работать даже официантом, лишь бы не совершить плохого поступка.
   Но тупость людей не знает границ! Нет границ человеческой жадности и эгоизма, как и нет наверное границ небу или времени…
   Некоторые люди были уверенны, что в любой момент обманут меня, обведут вокруг пальца, как последнего барана. Когда я устал их убеждать в обратном, то начал тоскливо притворяться глупым и недалеким человеком. Вскоре я понял, что любая сделка в сфере недвижимости пройдет хорошо тогда, когда ты убедишь клиента, что намного глупее его. Так я и убеждал моего клиента, что со мной можно вести бизнес. Еще заметил, что практически никто не знает законодательства. Я вел нудные и тупые переговоры, разжевывая десятки раз одну и ту же кашу каждому моему подопечному. Я старался почувствовать необходимость своей работы даже за ничтожный комиссионный процент. Сделки шли раз в два–три месяца, ибо каждый ублюдок, с которым я работал, заставлял меня крутиться, как последнюю белку в колесе, во имя своих невероятных и, как правило, невыполнимых желаний.
   Наконец я устал…
   И однажды…
   Устав доказывать клиенту всю необходимость и очевидность правильного выбора и правильного варианта…
   Устав до изнеможения объяснять ему, что он не сможет продать свою хрущевскую полуторку в поганом спальном районе по цене однокомнатной в центре…
   Устав жрать поганое пойло с ним на пару, чтобы как можно толковей провести встречу и убедить, наконец, этого алкаша в необходимости принятия самого простого и очевидного решения…
   Устав молиться за интеллект человечества и за веру в справедливость…
   Я заключил, наконец, сделку с мертвецом.
   И размышляя над трупом, лениво подписывая за него все необходимые документы, я понял и осознал как раз ту очевидную истину: самый быстрый способ работы в сфере недвижимости это вести бизнес… с «молчаливыми» клиентами.

   И я изучил законодательство получше.

   Я снова начал вести свой блокнот, записывая туда каждую новую сделку. Я выбирал клиентов из числа людей, подобных моему отцу, таких же алкашей без совести, памяти и чести. Я спаивал их и убеждал, расписывая золотые горы и соглашаясь с каждым их пожеланием: «У вас двушка на окраине, вы хотите двушку в центре? Пожалуйста!», «Вы хотите продать квартиру, где прописана еще ваша малолетняя дочь, вы в курсе такого слова «опека»? Ах, так вам плевать на такое слово и на маленькую дочку, оставшуюся по разводу с этой старой сукой! Пожалуйста!», «Вы просто хотите продать свою квартиру, вы в курсе рыночных цен? Ах, так вы считаете, что ваша трехкомнатная в панельном стоит миллион долларов? Нет проблем! Сколько захотите, за столько и продадим! Пожалуйста!!!», «Вы считаете меня идиотом? Нет проблем, я идиот! Я сделаю все, что вы попросите! Никаких проблем! Оформляйте генеральную доверенность и обмоем сделку! Любую сделку, любой сложности! Никаких проблем. Все честно!»

  Сделки стали заключаться моментом!

  Мои братья удивлялись, когда смотрели на мои тревожные мытарства. Они не понимали, зачем я веду столь жалкий и неуклюжий бизнес, в то время, когда каждый из них уже достиг определенной и реальной власти. Что я мог им сказать?
Ничего, кроме того, что поковырявшись примерно год «официантом», спустя ровно год я стал долларовым миллионером.
  «Пузяков Сергей Анатольевич, Каблуков Андрей Геннадьевич, Мерзляков Степан Георгиевич, Туянов Рашид Беркебекович», –  я наслаждался, когда читал эти имена, словно изучая собственную исповедь перед сатаной. Я сам, всегда собственноручно расчленял моих мертвецов и сам отвозил их за город. Кому еще мне можно было доверить такую важную работу? Я всегда выбирал в качестве клиентов «первой категории» ублюдков и подлецов, алкашей и стариков, В общем, максимально похожих на моего отца. И каждый раз, празднуя очередную удачную сделку, чувствовал с наслаждением, что вновь и вновь убиваю именно его. «Мартинянов Владислав Петрович, Кулебякин Максим Георгиевич, Парошкин Матвей Геннадьевич…» я не чувствовал боли моих жертв, я просто убивал, убивал и убивал…
   «Погуляев Матвей Николаевич, Колозин Сергей Петрович, Пупкова Валентина Ивановна, Пупков Анатолий Сергеевич…».
   Каждый раз, каждое новое умерщвление давало мне не просто деньги, а определенный новый смысл, в который я вкладывал всю свою душу. Я стал художником умерщвлений, поэтом умерщвлений, певцом смерти и факиром сатаны. Я чувствовал необходимость моей работы и значимость каждого моего слова, каждого моего жеста. И перед тем, как очередной мертвец называл меня ласково, «Лаврушей», пред тем как он обещал мне, что теперь сделает для меня все, что пожелаю, перед тем как он довольный наливал отравленное цианидом поило себе и мне (только я никогда не пил!)… Я смотрел в глаза этому мертвецу, уже видя мысленно в них разложение его трупа в канаве у дороги.
  Чувствовал ли я угрызения совести? По отношению к моим подопечным нет – никакой и никогда! Даже сам такой вопрос я считаю для себя несолидным и несерьезным. Я чувствовал угрызения совести только по отношению к маме, которая, вероятно, содрогалась у себя на небе, глядя на мой очередной шаг. Мне также было страшно и за братьев, которым я создавал в случае моей случайной ошибки массу нечеловеческих проблем. 
  Да, я очищал землю от человеческого хлама, давая волю к жизни тому, что заслуживало жить. В качестве «второй» категории уже покупателей, которой уже предстоит вселиться в освободившиеся квартиры, я выбирал молодые семьи и интеллигенцию, а также работяг и образованных молодых людей с большими жизненными перспективами и непьющим родственникам моих жертв. Я отсекал «мертвое» чтобы дать пространство для «живого». Особое предпочтение я давал тем, у кого были маленькие дети: таким я сразу сбрасывал десять–пятнадцать процентов от стоимости жилья. Все были довольны! Все благодарили меня. Каждый смотрел на меня, как на бога и вершителя судеб.
   И когда кто–то спрашивает меня про совесть, я отвечаю: «кто виноват в том, что Бог сделал людей разными? Кто больше заслуживает ненависти и презрения? Я? Человеконенавистник и подонок, или тот, кто сотворил людей разными?»
   И пойми, мой добрый мудрый читатель, что я не только ни на секунду не раскаивался в своих делах, но даже считал себя правым перед Богом! Это был серьезный спор с создателем, спор, который я вел как адвокат сатаны.
  Ты меня, наверное, спросишь, мой добрый и умный читатель, а наслаждался ли я убийством? Мне незачем врать тебе перед лицом скорой уже и моей смерти. Да, я наслаждался убийством. Я наслаждался умерщвлением того, что должно быть умерщвлено.
  А самое главное, это то, что все мои клиенты были всегда довольны: и те, кто отправлялся на двадцатый километр, распиленный на куски, и те, кто въезжал в его квартиру. Все благодарили меня, слушали меня и обещали мне свою помощь. Все были довольны моей грешной, но, видимо, столь необходимой для всех работой. Я хорошо работал!
  У меня не было недовольных клиентов. Никогда!
  «Тизяков Семен Валентинович, Поганов Антон Николаевич, – чуешь, читатель, какие фамилии? Чуешь, как от них воняет, точнее смердит? – Купавкин Павел Степанович, Махмудов Карим Ахмедович, Тупицина Ольга Сергеевна», – это был мой спор с Богом. Я чувствовал значимость этого спора, мои аргументы заключались в том, что он сотворил рядом с нужными жизнями ненужные и бесполезные. Ему не зачем винить сатану, который первый ему указал на ошибки в его построениях. Я давал весьма серьезные аргументы.
  Но однажды, когда я увидел Бога воочию,  он сказал мне: «Ты лгун человек, ты хвалишься тем, что все довольны твоей работой, но ты ни одного из них не поставил в известность, ты скрыл от них правду своей сделки, что скажут они тебе, если узнают все подробности твоей работы?»
  Это был тоже серьезный аргумент.
  Мой читатель, не считай меня сумасшедшим, но я решил ответить на слова Бога и я ответил на брошенный вызов. И видит бог, я «изверг», «чудовище» и «человеконенавистник» не обманулся в своих ожиданиях. Пусть я проиграл ему спор, но неизвестно, кто выиграл войну, ибо истина осталась под покровами тишины.

9.

   Итак, мы сидим на кухне в драбадан разгромленной квартире, которую я готовлю к продаже. Сидим трое: я, мой клиент и мой помощник Тенгиз. Пьем сивуху, раздобытую по случаю клиентом.
   Я смотрю на своего подопечного, на своего клиента и так как бы невзначай, словно нарочно, как внезапный порыв ветра или описанный самураями полет лепестков сакуры, задаю ему вопрос:
– Павел Геннадьевич, а вы знаете, я ведь убивал людей, я убил много людей, вы в курсе этого?
   Смотрю на реакцию.
   Мой клиент старпер, бывший полковник КГБ, ветеран партии и заплечного труда мастер. Как он прореагирует? Смотрит на меня внимательно, разглядывает, что же произнесет?
– А что в этом такого, на то они и люди. Вся жизнь наша страдание! – отвечает мне мой клиент.
– Нет без шуток, Павел Геннадьевич, я убийца… Понимаете, вы многого обо мне не знаете, вы совершенно ничего обо мне не знаете, а доверяете мне, я веду ваши дела по квартире, сейчас мы готовим последние документы по продаже, осталась только ваша подпись. Павел Геннадьевич, я удивлен, как вы так умудрились заманить себя в такую глупую ловушку…
– Что–то я смотрю, ты много стал болтать, – ответил клиент, – может, водка на тебя так действует? Пойди-ка освежись на воздух – легче станет!
– Павел Геннадьевич, а кто вам сказал, что я пил? Вы видели, как я пил?
   И тут он немного задумался. Дело в том, что я тянул одну стопку уже полчаса, а он себе подливал, да огурцом закусывал, а мой помощник, интеллигентный Тенгиз, вообще к выпивке не прикасался.
– Балабол, – ответил Павел, – губошлеп желторотый, думаешь меня пугать или что?  Хватит паясничать, сопляк, иди на улицу освежись! – приказывает он мне, словно не понимая самой ситуации, – туда, на балкон, тебя там быстро продует, мозги приведешь в порядок и не будешь чушь нести!
   Я задумался, первый раунд остался за Богом. Клиент не испугался меня или не подал виду, что испугался. Черт знает ведь, может, я поступаю так напрасно. Может все отменить или…
   Я встал и пошел, достал сигарету.
   В квартире этот монстр жил уже лет двадцать и никому не хотел отдавать. В качестве клиентов номер два я выбрал молодую интеллигентную пару, людей из профессорской среды, умных и образованных. Что мне сказать им, если сделка сейчас провалиться. Да они конечно поймут! Но что сказать тогда этому, он то поймет? Или обратится к своим друзьям из ментуры?
– Ну, хорошо, – поворачиваюсь я к нему, – если вы считаете, что я перепил, тогда скажите мне, как вы могли довериться первому встречному, моей риэлтовской фирме, как вы могли так просто, словно выпив стакан водки, подписать на меня «генеральную доверенность»? Кто я вам, брат, сын, внук, или старый знакомый, которого вы знаете с колыбели? Может быть, я уже захоронил за городом тридцать девять трупов, а вы у меня юбилейный, то бишь сороковой? Как вы можете мне доверять и на каком основании? Вы действительно верите, что я куплю у вас вашу двушку за сорок пять тысяч долларов, как обещал?
– Кончай трепаться балабол, не хочешь, не бери, дело твое, – со скрипом и с красной рожей произносит мой клиент, – только не п#зди понапрасну, мол я такой, мол крутой, мол сорок трупов уже закопал! Все это чушь и бред бездельника. Я видел таких бездельников, в пятидесятых мы их пачками сажали! Тунеядцы, лодыри, бл@дь! Интеллигенция прокуренная и вшивая. Ты, видимо, из таких же, ничего не умеешь, только помахать языком, как тряпкой, Трепло ты, вот, больше никто, ничтожество, бл@дь! А я тебе еще верил, выглядел, как нормальный пацан, толково рассуждал, нет… такое же трепло! – ответил мне мой клиент.
   Я опять задумался, второй раунд тоже остался за Богом. Клиент раскусил меня в своем понимании и теперь, скорее всего, я ему больше не нужен, он сидел в этой квартире двадцать лет и готов в ней умереть, если потребуется. Что же мне ему сказать, как его утешить, а точнее как доказать ему свою правоту? Или, как объяснить и достучаться в его глупое сознание железной косой?
– Я не трепло, я вам правду говорю, а вы мне не верите. Зачем обижаете доброго человека? Я собираюсь вас убить, здесь и прямо сейчас…
– Пошел отсюдова на х#й! – заорал бывший полковник, – убирайся бл@дь на х#й, из моего дома, чтоб ноги твоей здесь больше не было, брысь я сказал!!!
   Я достал пистолет, он увидел ствол, нервы железные, ни один мускул не дрогнул. Только губы чуть дрожат.
– Вхге, вхге, вали я сказал! – кричит он, но не так уверенно.
– Подписывай документ, – произношу я медленно и спокойно, – подписывай.
Он не нервничает, словно ожидал это, потом медленно и весело говорит, лицо уже не горестно коричневое, а нормальное чистое, как будто не пил даже стопки в себя не опрокинул.
– А вот это другой разговор, так бы сразу, а то я, да сорок трупов!!!!
  И недопитая бутылка водки летит ко мне в череп, прямо в глаз. Я стреляю в воздух, чтобы не попасть ненароком в Тенгиза, а пуля рикошетит от потолка…
   Господи, вся жизнь это сплошные подарки, просто бери, не хочу, как я благодарен тебе, Господи, ты мне сильно помог!
  Пуля дав рикошет от бетона потолка, летит в ногу моему подопечному, прямо в бедро, в тот момент, когда клиент опрокидывает стол на Тенгиза!
Бутылка разбивается об мой череп с глухим и тупым звуком в мелкие осколки. Спустя секунду я понимаю, что у меня больше нет правого глаза – в нем застрял осколок. Но никакой боли, ничего, в том числе даже сострадания к себе, я не чувствую. Боли нет, ничего нет, кроме ненависти.
  Кровь льется по моему лицу, но Тенгиз к счастью не пострадал. А клиент сразу добрый такой стал и покорный. Ой как сник и начал вежливо спрашивать: –––  Мальчики, где тут скорая помощь, позвоните ради бога, нога, нога, больно мне?»
– Свяжи! – приказываю я Тенгизу, – быстро, чтобы не смог пошевелиться, не свяжешь, отправлю к Аллаху.
– А вот это не выйдет, – говорит вдруг мне Тенгиз и неожиданно достает уже свою плеть.
– Хочешь отомстить? – спрашиваю я его.
– Давно пора было, – немного не по–русски отвечает мне Тенгиз, а я стреляю, пока он не закончил фразу. Спокойно и тихо повторно нажимаю на курок.
   У Тенгиза пуля в голове, но глаза все еще моргают. Пуля прошила башку, мозги вероятно уже текут на пол, но он этого не чувствует, он еще жив, а я знаю, за кого он мне мстит, за своего покойного дядю. У горцев все не имеет срока, он может для того и вошел в мою банду, притворившись лучшим учеником, чтобы наконец расправиться. Я знаю это и снова нажимаю в третий раз… Вторая пуля, наконец, снесла ему полчерепа…
– Ну ты и счастливчик! – заявляет мне клиент с пола, – два раза с таким зрением и не промахнулся. Все теперь моя очередь. Только вот я теперь ничего не подпишу! Кукишь тебе, понятно!
– Понятно! – отвечаю я и слышу стук в дверь.
– Что там у вас за стрельба! Мы милицию вызвали! – раздается за дверью на площадке истеричный мужской голос, а за ним и бабьи причитания…
  Чертовы советские квартиры, все слышно как в дельфинарии или на филармонии весь дом слышен и каждый знает все…


10.

   Менты, конечно, сначала меня избили, а потом, когда отвезли в участок, я признался… что стрелял в Тенгиза, по ошибке… Мне хотели приписать «хранение» и «черезмерку», но проклятый старик, сучий потрох кегебишный, выжил и начал давать показания против меня. Мой мозг работал как компьютер, я не должен был признавать ничего!
   Шесть месяцев ада… пока, наконец, другие мои клиенты, те самые, которым я продавал квартиры за бесценок, не признали меня, и мне пришлось все рассказать.
Павел Геннадьевич действительно был моим сороковым, как выяснилось, а я даже и не считал их…
   Все мои мысли были лишь о том, как бы не вышли оперы на моих братьев. И пусть я подохну, но мои братья не пострадают.
Вес пострадали, все до одного!
   Мишутку взяли первым, Ивана застрелили при задержании, Игнат отправился в бега. На всех нашлись свидетели и много. Мне было горько за своих братьев. Видит Бог, менты заставили плакать меня и кровавыми слезами, но что это все! Я создал трех человеков и всех трех потерял по своей глупости… Никого не осталось… Что чувствует моя мать на небе, как ей… да что мне теперь до нее… Ибо нет глупее смерти, чем от пули врага, в тот момент, когда решил сходить по большому. Все мои братья погибли в один момент, и все дела их сгинули в вечность. Что же осталось мне?
А, наверное, только задуматься о том…

ВЫЖИЛ БЫ Я И ВЫЖИЛИ БЫ МОИ БРАТЬЯ, ЕСЛИ БЫ ВО МНЕ ВДРУГ НЕ ПРОСНУЛАСЬ СОВЕСТЬ! И ГДЕ БЫЛ БЫ ТОГДА БОГ?

(конец)



PS: Он умер в тюрьме в возрасте двадцати восьми лет отроду, от туберкулеза. Сокамерники говорят, что Лавр Полуянов пользовался определенным авторитетом, но вел себя тихо, необщительно. Много читал, причем литературы исключительно философско–религиозного содержания. Он был циник, он ни в чем не раскаялся, он ни о чем не пожалел.


 
От автора.

Повесть "Циник" писалась довольно долго и является своего рода финалом цикла "Праздник Сатаны". Один момент наиболее важный. Весь цикл "Праздник Сатаны" в принципе относиться к текущей эпохе, эпохе постсоциализма и является своего рода рефлексией на события окружавшие нас в эти годы. Это никакой не разбор этих событий, скорее попытка в гротескном виде изобразить их более или менее точно и не более того.
Эта повесть о страшно затравленном сознании человека, своего рода притча о существе этого времени, понимающем только мораль далекую от всякой человечности. Как и полагается в рассказе про "плохиша", хорошего финала в нем быть не должно.
Пусть будет так, потому что мне и не хотелось делать финал хорошим, дабы он не послужил примером или некоторым "образом" зацепляющемся в подсознании.

Финал естественно трагичный и меня это устраивает.

Пусть так и будет.

Лев Вишня, Екатеринбург, 2002–2004 годы.