Четыре миллиона угробленных рублей

Юрий Иванов Милюхин
               


Завод переходил на выпуск нового комбайна. Мощного, с необъятным бункером. С комфортабельной кабинкой со множеством рычагов и, даже с вентилятором в этой кабинке. По всей территории шла реконструкция. Над старыми цехами нависли краны. Совсем старые спихивали бульдозерами и на их место строили новые – громадные и стеклянные. Не обошла реконструкция и цех серого чугуна. Наоборот, именно с него она и началась, подняв на крышей две новые вагранки. Кто ни проходил мимо самого большого и самого тяжелого цеха на заводе, непременно задирал голову кверху и цокал языком – искрогасители вагранок монтажники монтировали черте на какой высоте. Возле облаков. И кто его знает, может, оттого и дождя так долго не было в городе, что монтажники разгоняли облака палками. Четыре года начальник цеха и другие ответственные носились с вагранками, как с писаной торбой. И все же день пуска пришел.
За неделю до этого события цех от волнения работал в таком напряженном ритме, что выдал продукции еще на неделю. Старые вагранки одна за другой, не выдержав, вместо жидкого чугуна забили "козлов", каждый тонны по три весом. Но это безобразие никого не опечалило. Все, от высокой, худой, с вечно подоткнутым платьем, уборщицы бытовых помещений, до невысокого, плотного, с зачесанной назад седой шевелюрой, начальника цеха, жаждали одного – пуска. Кстати, они часто спорили друг с другом – начальник цеха и уборщица бытовых помещений. Подходили к монтировавшимся вагранкам, тыкали в них пальцами и спорили. О чем, никто не знал. Как только к ним приближались, они замолкали. Но заметили. После очередного спора начальник цеха пытался что-то доказать главному металлургу завода, который на это снисходительно улыбался с высоты своих почти двух метров. Он был лауреатом какой-то премии. Говорили даже, что он сам хотел ехать за вагранками на Урал, как, впрочем, и положено человеку, болеющему за родное производство. Но тут выпала путевка за рубеж, и он со своими укатил по ней. А за вагранками ездил молодой инженер Васюков.
Шла пора летних отпусков. Надо сказать, что главный металлург был человеком аккуратным. Мало того, что вернулся из загранки вовремя, он там и времени не терял даром. И теперь воплощал кое-что ихнее в кое-что наше. В одно и то же время, перед обедом, рабочие цеха видели его в опасной монтажной зоне с железной каской на голове и громадными листами чертежей в руках. В этот короткий промежуток времени руководил он с каким-то упоением, властно, не принимая возражений, заражая своей уверенностью сомневающихся, которым этого, правда, хватало только до следующего дня. Видимо, за бессонную ночь сомнения одолевали их снова, потому что на другой день они опять, как начальник цеха, пытались что-то доказать, при этом поминая недобрым словом молодого инженера Васюкова. Но осторожно, потому что тот был дальним родственником главного металлурга. В последнее время Васюков стал расти как на дрожжах.
Доводы оставались безуспешными. Дав руководящие указания, главный металлург садился в черную "Волгу" с личным шофером и укатывал обедать. После обеда его никогда никто не видал. И так все четыре года. Ходили, правда, слухи, что на каком-то заводе в другом городе, замену вагранок производили за два, максимум, за три года, попутно заменив на новый сам цех. А за границей… В общем, слухи тут-же превращались в бабий треп, стоило распускавшему их увидеть главного за работой. Пораженный, он отходил в сторону:
- Как-кой ум, - долго качал он головой. – Как-кая воля.
И вот пуск. Еще ночью загрузили одну из вагранок самым лучшим коксом и чугунными болванками, отлитыми в Кривом Роге. Каждый компонент, из которых должен был получиться металл, прежде, чем подать в чрево вагранки, взвешивали, что называется, до грамма, чтобы ни на йоту не отступить от технологий. Во время загрузки можно было услышать такие слова:
- Сколько подал флюсов? – спрашивал вагранщик у завальщика шихты.
- Столько-то, - отвечал тот.
Вагранщик хмурился, задумчиво тер подбородок ладонью. Потом брал горсть этих флюсов, некоторое время качал на весу, отсыпал немного и бросал на транспортер, увозивший ее к горловине. Старые вагранки испокон веков загружали на глазок, кидая туда  корявые литники, и замусоренный кокс. А кое-когда проскакивало что и стальное – лопали за милую душу.
Задолго до начала смены, часов в шесть утра, вокруг новых вагранок собрался почти весь цех. Еще не приступившие к работе, но уже черные от рубашек, измазанных формовочной землей, формовщики, наладчики станков, которые были немного почище, чистые токаря и слесаря из инструментального отдела, и совсем чистые бухгалтера, плановики и остальные бумажные люди. Все негромко переговаривались друг с другом, завистливо поглядывая на ходивших петухами деловитых плавильщиков. Из бухгалтерского состава часто вздрагивали от громких хриплых команд:
- Подддай!!!
- Ос-сади-и!!!
Такие страх и любопытство светились в их глазах, что, казалось, они впервые узнали и увидели, какая у плавильщиков опасная работа. Теперь уж без сомнения можно было предположить, что зарплату они получат копеечка в копеечку и не будут носиться из бухгалтерии в расчетный отдел, а из расчетного отдела в бухгалтерию, выискивая бухгалтерское равнодушие в мешке с цифрами. Да бестолково пялиться на рассчетный листок и повторять бесконечное "ну?" при объснениях на профессиональном бумажном языке почем фунт лиха. Даже формовщики, народ привычный, почесывали затылки, кидая уважительные взгляды на вагранщиков. А ведь совсем недавно, когда не хватало металла, они обкладывали их такими матюками, что у непривычного сами собой уши отлетали.
Наконец, кто-то крикнул:
- Идут.
По проходу широко шагал главный металлург, за ним семенила целая свита добротных костюмов. Главный сразу подошел к здоровенному, с лицом, которое не влезло бы ни в какой кадр, старшему вагранщику. Все заметили, что тот с самого начала чем-то недоволен, но подумали, что просто он старается спрятать излишнюю гордость. Старший поднял руку. Плавильщики застыли каждый на своем месте. Толпа замерла, напряженно вглядываясь в ту точку, откуда должен был появиться металл. Кто не знал, где она находится, напряженно искал ее по всей вагранке. Один главный металлург сохранял спокойствие. И даже снисходительно улыбался. Оглянувшись на начальника цеха и на своих приближенных, у которых на лицах застыли маски непонимания, он улыбнулся и небрежно кивнул головой:
- Прррабива-ай!!! – рявкнул старший вагранщик.
Все разом вздрогнули. Ухватившись за длинный тонкий костыль, двое почетных вагранщиков тыкнули им в основание вагранки, в глиняную летку. Рука одного из заливщиков аж побелела на пульте управления копильником, в который должен был побежать металл. И металл побежал.
- Уррра-а! – хлестнуло по железным фермам перекрытия цеха.
- Уря! – запоздало звякнула бухгалтерия, наконец-то увидевшая, откуда льется металл, но так и не понявшая до конца этого события. И вся гуртом пошла выписывать премии, в том числе и себе. Постояв немного, пощурившись на золотистую струю, главный металлург завода похлопал по плечу старшего вагранщика, пожал ему руку и, под громкие рукоплескания пошел в кабинет к начальнику цеха., где силами цеховой столовой, нелегально, был организован небольшой променад начальственных желудков. Естественно, за счет профсоюза. С радостными улыбками за ним поспешили остальные, даже сомневавшиеся. Металл пошел. Минут пятнадцать формовщики завороженно смотрели на него, будто впервые увидели
- По места-ам, - заголосили мастера.
У вагранок остались уборщица бытовых помещений, как всегда забывшая оправить платье, да Сенька Голиков, рыжий, среднего роста парень, токарь из инструментального отдела. Он задержался из-за того, что по такому событию надо было давать заметку в многотиражку. Он был рабкором.
- Не пойдеть, - неожиданно громко сказала уборщица.
Поняв, о чем она говорит, Сенька усмехнулся, посмотрел на старшего вагранщика и удивился. Вытирая лицо грязным платком, тот сердито косился на льющийся металл. Он даже не возразил уборщице, хотя и слышал ее слова.
- Почему не пойдет? – настрожился Сенька.
- Металл холодный, - поджав губы, со знанием дела ответила уборщица.
- Холодный металл, - угрюмо кивнул вагранщик.
Сенька заволновался:
- Так жару подбавьте, или как его там…
- С ночи на всю катушку, - не глядя на него, ответил старшой.
До Сеньки услышанное еще не дошло, но волнение уже охватывало его всего. Он знал, что такое холодный металл. На то и работал в литейном цеху.
- А чего ж вы не сказали? Чего молчали-то? – завелся он.
- Кому? – разозлился вагранщик. Указал рукой туда, куда ушел главный металлург. – Ему? Я заикнулся, так он меня чуть с должности не снял. А мне до пенсии год
- Миксеры, - негромко прервала их уборщица.
- Миксеры, - согласился старшой.
- Какие миксеры? Какие хрениксеры-то? – Сеньке и не надо бы так, но вот, черт ее знает, лез, и все тут.
 - Какие, какие, - передразнил его вагранщик. – В каких металл до нужной температуры доводят. Какие…, - он громко высморкался, вытер нос рукавом. – Наконструировали, мать в душу… с секретами.
- Если миксеры срежут – вагранкам хана, - продолжала уборщица. – Плавильные пояса – что у воробья колено. Тонны полторы – две плавки. У старых три тонны, а эти… Сдохнут на первом повороте.
- Точно, - подтвердил старшой. – В миксеры нагонишь загодя тонн десять металла, потом добавляй и все. А без них час работы. А два часа жди, пока вагранка новую плавку выдаст.
- А нельзя как-нибудь? – с надеждой начал Сенька.
- Нельзя, - прервала его уборщица. – Конструкция негодная. Температуру не держит. Я говорила начальнику цеха. Нет, пойдут, пойдут…, - она помолчала. – Вагранки без миксеров еще можно кое-где использовать в мелких цехах, а для такого, как наш, польские по СЭВу выписывать надо. И откопал же где-то, бесов дух. Их сто лет как сняли с производства. У других не пошли, а у нас пойдут. Тьфу, - она по мужицки сплюнула в сторону.
- Почему же сразу-то не поглядели? – спросил Сенька, с тревогой глядя, как заливщики начали развозить в барабанах холодный металл по формовочным конвейерам. Он был рад сейчас хоть костер развести под этими долбаными миксерами, только бы прогреть металл до нужной температуры.
- Сразу, - старший вагранщик задумчиво опреся о железную стойку, поддерживавшую монорельс. – Сразу не получилось. Главного не было. За вагранками послали молодого специалиста. А когда главный приехал, их уже привезли. Кто ж за это по головке погладит? Четыре с половиной миллиона отвалили. Вот он и крутился тут, все выдумывал. Видно, с радости от загранки чертежи не глядя подмахнул. На уме больше ничего, кроме парижей родимых, - он повернулся к миксерам, долго смотрел на них. – А может, и пойдет. – добавил с надеждой в голосе.
- Не пойдеть, - отрубила уборщица и направилась к выходу из цеха, на ходу вытаскивая пачку папирос.
От ее слов Сенька так и взвился, потому что вагранщик было подал надежду, а она как обухом по голове. Каркает, старая калоша.
- Знахарка. От… знахарка, – сплюнул он ей вслед.
- Ты ее не тронь, - неожиданно повернул к нему злое лицо вагранщик. – Она всю войну при плавильных печах отстояла. Сама монтировала и сама в них чугун варила. – Он недобро посмотрел на Сеньку. – Ходют тут… Работать мешают, - и отвернулся.
После обеда стало ясно – цех гонит брак. Холодный металл как следует не успевал разлиться по форме – застывал. Детали получались или однобокими, или с громадными дырками. Срочно вызванный маленько порозовевший главный металлург завода, которого впервые увидели в цеху после обеда, больше часа сам пыхтел над разными ручками, вентилями и кнопками. После чего миксера снова выдали порцию холодного металла. Вторая вагранка, ее пытались опробовать во второй смене, вообще на все забила "козла".  Теперь было три "козла"  - громадных кусков застывшего сплава из шлака и чугуна в чревах вагранок – два в старых и один в новой.
Неделю над возникшей проблемой спецы ломали головы. Ухватившись за уши руками, начальник цеха носился по отделам. Цех, а вместе с ним и завод, стоял на грани катастрофы. Без муфт, без барабанов да шкивов – какой комбайн. Наконец. приняли решение срезать миксеры и пустить вагранки напрямую. Но пророчество уборщицы бытовых помещений сбылось. Они давали столько металла – кот больше наплачет. Целый месяц, пока разные комиссии придумывали, как спасти вагранки, цех лихорадило от нехватки металла. Ничего не придумав, комиссии одна за другой давали добро на запуск старых вагранок. Вслед за миксерами, новые вагранки начали потихоньку срезать.
- Допрыгались, мать в душу, - на простоях собираясь в кружок, играли нехорошими усмешками рабочие. – Четыре с половиной миллиона угрохали, а виновных нету.
- Ну как же нету! – отвязывался кто-нибудь. – Что на последнем собрании сказал главный металлург? Что так-то и так-то. Проектный институт, мол, виноват, дал неправильные чертежи.
- А где он сам-то был? Куда глядел-то?
- Ну! Это, брат, не скажи. Видал, каким гоголем он тут вымахивал? А ты ему претензии.
- Претензии… Сколько лет цех раскрытый стоит. Половина людей на больничных сидят. И пыль, и снег, и слякоть… Тьфу. А сколько еще раскрытый простоит? А деньги? По две квартиры да по два места в садике каждый имел бы.
- Зато, худо-бедно, без работы не сидишь. В Америке-то, или в англицких владениях, давно б на улице шатался. Без квартиры и без денег.
- Это точно, - смеялись вокруг. Но смеялись как-то не так.
Сенька Голиков лез из кожи больше всех. Мало того, что был рабкором – рабочим корреспондентом – у него еще язык на разные несправедливости будто с привязи срывался. А тут, в связи с вагранками, совсем распоясался. Его уже на цеховые собрания перестали пускать. Даже объявления на этот счет на стену вывешивали. Но если он попадал в зал, то, завидев его, выступавший скороговоркой старался закончить доклад. Тут вставал Сенька, и собрание превращалось в бурное море. В редакции многотиражной газеты на него глядели с таким испугом, будто он собирался всех пересажать, или уволить без уважительных причин, потому что приносил материалы один страшнее другого. И все-таки пыл его, не давая плодов на местной почве, стал угасать. Кое-кто обрадовался. Но рано.
- Ладно, - сказал Сенька на последнем собрании, посвященном вручению цеху переходящего Красного Знамени за самоотверженный труд. Перед этим он видел главного металлурга завода, на черной "Волге" объезжавшим цех другой дорогой. – Ладно, - повторил он, в упор разглядывая сидевших в зале, будто они были виноваты во всем. – Я в "Труд" напишу.
В зале затихли. Кое-кто в президиуме потихоньку втянул голову в плечи. Теперь на Сеньку смотрели не как на лучшего токаря инструментального отдела, и не как на способного, по публичному признанию многотиражки, рабкора. А по разному. Кто как на героя, кто как на обреченного. Тех, кто глядел как на обреченного, было больше. Но были и такие, которые видели в Сеньке дурачка. Мол, ошибки со всеми случаются. Чего за это человека места лишать. Но таких было мало.
На другой день утром к токарному станку, на котором работал Сенька, подошел мастер. Он был старый. Очки у него тоже были старыми. Дужки прикручены проволокой. Вообще, старик был добрый. Но сейчас казался нервным. Некоторое время мастер искоса приглядывался, как Сенька, вытерев тряпкой суппорт, отцентровал на железных подкладках проходной резец и начал закреплять в патроне здоровенную железную болванку. У него было задание  выточить вал для редуктора.
- Вчера на планерке из-за тебя поругался, - негромко сказал мастер. Посопев, взялся за маховик задней бабки и упер плавающий центр в торец болванки.
Сенька молча принял помощь, включил фрикцион, подвел резец к закрутившейся болванке и сделал на ней риску, чтобы узнать, "бьет" она или нет. Болванка чуть-чуть "била".
- Ну и что? – выключив фрикцион и снимая очки, спросил он.
Старик вытер тряпкой руки:
- Лезешь ты со своим языком, куда собака…, - он положил тряпку в поддон. – Ну надо тебе эти вагранки? Пошумел и будет. Что теперь с них возьмешь? Их, вон, уже на свалку вывезли. По частям порезали и вывезли.
- А отвечать кто будет? – зло сверкнул глазами Сенька. – Или ты, дядя Саша, хочешь, чтобы они еще такие смонтировали и опять на свалку? Тебе не жалко наших денег?
- Да… какие они наши, - махнул рукой старик. – Ты их видал, что гоношишься? Заводы, вон, строят, а сырья поблизости нету. Черте откуда везут. Или в этой, как ее, в Грузии, в городе Рустави, не читал в "литературке"? Из самой Испании целый завод привезли. Угрохали за него почти сто миллионов рублей, половину валютой заплатили, чтобы он батарейки к приемникам, да к детским пистолетикам, выпускал. И что ты думаешь? Ни денег, ни ценного оборудования на этом заводе. На свалку, как наши вагранки, вывозят. А батарейки из-за границы выписывают. Опять за валюту. Или в той же Грузии благословенной завод по производству пепси-колы возвели. И оборудование разворовали, и сахар до сих пор мешками растаскивают. А ты уцепился за железо.
Сенька было задумался. Но потом с сожалением посмотрел на старика:
- Пороху в тебе, дядька Саша, совсем не осталось. Что ты суешь мне в пример свою "благословенную" Грузию? Там завод по производству грузовых машин "Колхида" с помпезностью открыли. "Колхиды" выкатились за ворота проходной и сдохли. Знаешь, как их теперь в народе называют? Грузинская гордость, а русские слезы. Через сотню метров хоть опять на сборочный конвейер загоняй. Наши комбайны до полей, все-же, добираются.
- Мой порох там, - ткнув пальцем в военный плакат, рассердился старик. -Выговора из-за тебя получать, что ты идейно не подкованный. На-ка, - вытащил из кармана чертеж и сунул его Сеньке. – К обеду чтоб деталь была готова, - посопел немного, посверкал из-под очков глазами и примирительно добавил. На выбивке литья она два раза уже вылетала. Не знаю, дотянет та до обеда, ай нет. На переходнике вся втулка в трещинах. Да не запори, - снова нахмурился он. И зашаркал столетними полуботинками-полутапками к себе в конторку.
- Не запори, - передразнил старика Сенька, вытаскивая из патрона болванку. – Я- то не запорю. Как некоторые.
Бормоча под нос и придумывая, как бы ловчее написать в "Труд", Сенька отыскал в углу кругляш латуни. Деталь надо было делать из нее. Замерив штангенциркулем, машинально прикинул, что с торцов подрезать почти нечего. Никакого запаса по длине. Походил, посмотрел по отделу. Латуни – дефицита из дефицитов – больше не было. Закрепил найденный кругляш в патроне и включил фрикцион. За себя он не волновался. Снимет тончайшую стружечку как лазером. До тысячной доли миллиметра. Какой есть запас, и того хватит. Отходов меньше. Недаром последние два года все сложнейшие детали доверяли только ему.
"Четыре с половиной…", - бормотал Сенька, виртуозно подрезая кругляш с одного бока. Стружка шла насквозь прозрачная. На другой бок оставалось столько же – две сотых миллиметра. Перевернув резцедержатель проходным резцом к кругляшу, Сенька включил каретку на самоход. Работа захватила его. Только в голове неприкаянно болтались "четыре с половиной…". И если бы кто сейчас спросил у Сеньки, что такое эти "четыре с половиной", он бы сразу не ответил
Деталь была сложная. Через два часа Сеньку отвлекли от работы мастер с бригадиром слесарей:
- Давай, Голиков, стоим, - не дойдя до станка, крикнул бригадир.
- Ну и стойте, - не думая, что говорит, буркнул Сенька. Он протачивал канавку. Оставалось перевернуть деталь, сделать два выступа, еще одну канавку, подрезать торец, и все. Фаску он в расчет не брал. Фаска – секунда дела.
- Чего стойте? – подойдя к станку, опешил бригадир. Он был коренастый, с полуистлевшей тельняшкой на груди. – Чего стойте-то? – более грозно повторил он.
- Чего стойте? – отрываясь от работы, удивился Сенька.
- Это он спрашивает "чего стойте?", - подал голос мастер дядька Саша. – Он и спрашивает, чего… Тьфу. Чего стоишь-то? Деталь готова?
- Сейчас будет готова, - недоуменно пожал плечами Сенька. – Я ж не метеор.
- Метеор, - проворчал дядька Саша. – Давай скорей. Выбивка полетела, кольцевой стоит.
Сенька отвернулся, доточил канавку, переставил деталь другим боком.
- Четыре с половиной… От… четыре с половиной, - вытачивая выступы, бормотал он.
Бригадир вылупился на него:
- Чего четыре с половиной? – не понял он. – Конвейер полчаса уже стоит, а он… Тебе с утра дали ее вытачивать, - ехидно сощурил он глаза.
- Ну, - поддакнул дядька Саша. – Языком то он кое-где мастер метелить, а потом выговоры из-за него, - старик обиженно засопел. – На старости лет.
Сенька от этих слов только головой покрутил:
- Н-ну, четыре с половиной…, - он уже проточил канавку. Осталось подрезать и снять фаску. Бригадир и мастер стояли рядом и лаялись по полной программе. Бригадир был из тех, кто считал его дурачком. Сеньке хотелось разозлиться, плюнуть на все. Но осталась самая малость. Да и на кого плевать? На конвейер? На ребят? На цех?. Не все ж такие, как бригадир. Черт ее знает, как меняются люди. На флоте, говорят, был самым лучшим корешем, а тут… Ну, дядька Саша куда ни шло. Старик. Здоровья нет, нервы не те. И то вчера на собрании за Сеньку хоть что-то сказал. И скажет еще. А этот…
Сенька подвел подрезной резец, коснулся торца и отвел его. Еще раз покачав головой и пробормотав: "ну, четыре с половиной", он подкрутил ручку суппорта с делениями на сорок пять сотых миллиметра и снова подвел резец. Доведя его до центра торца готовой детали, Сенька тихо ахнул и застыл на месте. Надо было снять две сотых, а он стесал четыре с половиной десятых…
За текущий месяц Сеньку лишили премии, заодно тринадцатой зарплаты, потому что по его вине конвейер простоял половину дня. Чертежи ему стали давать тоже попроще, чтобы сначала научился работать, а потом уж молол языком. Все думали, что после этого он не напишет в "Труд". А он написал.