ТРОНЫ ШУМЕРОВ
О шумерах мир узнал после археологических находок англичанина Лэйарда, извлекшего из-под руин в Ниневии ассиро-вавилонскую библиотеку с текстами на неведомом языке, и после раскопок в городе Лагаше, связавших этот язык с народом Шумера, не упомянутом в старозаветных текстах. Шумеры оказались древнейшим народом, обитавшим на юге Двуречья уже между неолитом и энеолитом. Они заложили здесь основу цивилизации, постепенно ассимилировались и спустя два тысячелетия полностью растворились среди народов Месопотамии.
Традиция изображать богов, вождей, а затем и царей существовала у шумеров, по-видимому, всегда. Мифические сюжеты, сцены из жизни шумерской знати изобиловали бытовыми подробностями – образцами одежды, дворцовой мебели и элементами храмовых интерьеров – всем тем, что было известно мастерам не по наслышке. Месопотамские находки неопровержимо свидетельствовали о существовании неизвестного народа, даже позволяли судить об уровне его культуры. Один из древнейших каменных рельефов рассказывал о событии, сопровождавшемся винными возлияниями в высших кругах шумерского общества. Царь на троне и его собеседник в присутствии слуг поднимали чаши с вином [┬]. Под ними одинаковые стулья. Стул гостя сохранился полностью, а под хозяином, чьи стопы покоятся на просторном подножии, часть стула утрачена при обломе нижнего угла каменной плиты, на которой высечен сюжет. Такие сцены приподнимают завесу над обстановкой, в которой протекала жизнь шумерского вельможи. Многие такие находки растеклись по музеям, их изображения выпали в осадок в монографиях ученых, а часть превратилась в иллюстрации на страницах школьных учебников.
Мы тоже еще в школе узнали о Месопотамии, как о колыбели государственности, о кодексе Хаммураби, вобравшем в себя законы халдейского царя, объединившего Вавилонию в 16-м веке до новой эры. Почти триста статей этого кодекса ученые считают первоисточником древней юриспруденции, ибо на заре зарождавшейся государственности с их помощью царь регулировал взаимные связи городов-государств, отношения между их жителями и публичной властью. Принято отождествлять правление Хаммураби с созданием правовых норм, записанных в кодексе его имени. Между тем, этот энергичный царь и удачливый завоеватель, не уступавший никому своего трона более сорока лет (ок.1792-1750, по другим источникам – ок.1728-1686 до н.э.), на самом деле не был первопроходцем в государственно-правом строительстве. Укрепляя собственный трон, он лишь противопоставил закон разложению общественных нравов, когда духовная власть, ослабевая, устранилась от управления страной.
В той же Месопотамии – в городе Уре – почти за пятьсот лет до Хаммураби царь Ур-Намму (ок.2112-2095 до н.э.), именовавший себя царем Шумера и Аккада [┬], уже пытался свести правила поведения своих подданных в правовой кодекс, известный как «Законы Ур-Намму», но эту работу завершил и опубликовал его сын Шульги после смерти отца. Хаммураби заимствовал из древнего свода Ур-Намму каждый десятый закон. А за двести пятьдесят лет до Ур-Намму в городе Лагаш царь Уруинимгина (в ином прочтении Уру-Ка-гина – ок.2351-2340 до н.э.), собрал воедино законодательство Двуречья, полагая, что твердый закон – лучшая основа для прочного трона. Впрочем, и до него существовали властители, снискавшие славу законодателей, просветителей и завоевателей. Каждый судил своих подданных, вел войны, строил крепости, дворцы и храмы, торговал с соседями, умножал казну в стремлении упрочить собственный трон.
Простейшую форму древнего шумерского трона мы видим на рельефных изображениях упомянутых царей – Ур-Намму и Хаммураби. Оба они запечатлены в разные периоды благодатного Междуречья, но в похожих ситуациях – предстоящими перед одним и тем же верховным месопотамским божеством Шамашем. Царь Ур-Намму обращался к главному богу пантеона за разрешением начать строительство зиккурата, или храмовой башни, возносящей уступы своих стен высоко в небо, а Хаммураби принимал из рук Шамаша свод законов, названный потом Кодексом Хаммураби. Степень сохраности рельефов не одиникова, но трон, на котором восседал бог и верховный судья Шамаш, в обеих сценах различим, а на стелле Хаммураби сохранился отменно [┬]. Безымянные каменотесы, отделённые друг от друга несколькими столетиями, изобразили трон очень похоже, хотя и с незначительными различиями. Со стороны трон выглядел невысоким ящичком, а его боковинка была как бы набрана пятью П-образными рамками, причем, каждая нижестоящая словно вставлена во внутрь предыдущей. По-видимому, этот ритм, кратный пяти позициям, в ту эпоху имел скрытый смысл, поскольку и головной убор божества имел такое же количество выпуклых полосок. Сходство тронов, изображенных с интервалом в несколько веков в одном и том же государстве при той же религии, убеждает, что существовала традиция, и троны подобного типа могли реально существовать в обиходе шумерских царей. Эти троны, еще не имевшие ножек, напоминали куб или прямоугольный пареллелепипед, иногда снабженный со стороны спины невысоким барьерчиком, а на боковинах – несложным орнаментом. Помимо названных тронов Шамаша обратим внимание на третий его трон [┬]. Он тоже имел форму прямоугольного сундучка, но на этот раз его боковина, обращенная к зрителю, покрыта рельефной резьбой, умело изобразившей двух оборонявшихся львов, вставших на задние лапы спиной к спине.
К этой категории тронов добавим еще один, приписываемый богине Нингаль – супруге бога Луны, покровительнице города-государства Ура. Патронируемый ею город находился близ Персидского залива в прибрежной части Месопотамии на нынешней территории Ирака. Ур слыл одним из сильнейших городов в нижнем течении рек Тигра и Евфрата, располагался в библейской земле Сеннаар, название которой на клинописных глиняных табличках читалось “Шумер”.
Престол богини-заступницы Ура, судя по её изваянию, имел форму, близкую к кубу, но, в отличие от тронов Шамаша, опирался на ножки пирамидальной формы и был декорирован клинописным текстом, несомненно, религиозного содержания [┬]. Жрецы, надзиравшие за ваянием фигуры столь почитаемой богини, заботились прежде всего о духовном значении изваяния. В их понимании лучшим украшением престола богини мог стать религиозный псалом.
Вместе с тем, служители культа, создавая очертания трона, не могли не использовать своего опыта, наблюдений, знания образцов существовующей мебели подобного рода. Поэтому можно довериться автору древней скульптуры и принять форму престола богини Нингаль за еще один вариант ковчежного трона, бытовавшего в древней Месопотамии.
В отличие от престола Нингаль трон царя шумеров Гудеа, известный по диоритовому изваянию (ок. 2150 года до н.э.) в Лагаше, больше похож на невысокую, прочно сбитую скамью [┬]. Если все прежние троны помимо сидения служили еще и ковчегом для хранения ценностей, то на собственном надгробьи царь шумеров изваян сидящим на простой походной скамеечке, какие, очевидно, делали тогда его столяры.
Гудеа был сыном жрицы, имитировавшей богиню в замужестве за верховным жрецом, и потому как бы не имел родителей среди смертных. Однако, будучи рожден от «богов» в результате организованного жрецами брака, ребенок постоянно чувствовал уважение соплеменников и был объектом религиозного поклонения. В брачном возрасте он женился на дочери своего приемного отца – Ур-Баба, который был также правителем города-государства Лагаш, а после его смерти Гудеа унаследовал царский престол. Поэтому не будет ошибкой считать престол Гудеа одновременно и троном лагашского царя Ур-Баба.
Если герои религиозных мифов, по преимуществу, вымышленны, то Гудеа, царствовавший в эпоху Героической Эры, был реальным могущественным правителем шумерского клана, владельцем роскошных дворцов и хозяином царской казны, . Это не помешало каменотесам изобразить его необутым, потому что согласно воззрениям шумеров босые ступни жреца подчеркивали его святость, а трон царя являлся атрибутом и средоточием светской власти.
Уже в то давнее время народы, населявшие Месопотамию, знали ремесла и не чурались искусств. Их умение рисовать, выкладывать мозаичные панно, создавать полихромную скульптуру не раз подтверждалось археологическими находками. Ремесленники Двуречья инкрустировали изделия подручным поделочным материалом – кусочками морской ракушки, розовым и желтым песчаником, привозной ляпис-лазурью.
Златокузнецы умели делать тонкую золотую фольгу для золочения украшаемых поверхностей. Дерево было редким, а поэтому ценным привозным материалом. Кедровую древесину везли с берегов Средиземного моря из местностей, принадлежащих ныне Ливану. Столяры не знали рубанка, выскабливали деревянную поверхность каменным или медным скребком, смазывали тонким слоем битума, на который укладывали мозаичный рисунок или разглаженную золотую фольгу. В шумерских городах-государствах мастера обслуживали прежде всего царский двор и военную аристократию.
Главный жрец, нередко являвшийся одновременно и царем, набирал из этих ремесленников себе мастеров, способных создавать убранство дворца или храма, умевших построить достойную царя мебель. Такие сведения содержатся в отчете об археологических раскопках древнего храма в поселении аль-Убейд (al 'Ubaid), находившегося в четырех милях северней города Ура. Исследователи нашли там остатки деревянной колонны храмового портала. Пальмовый ствол колонны за пять тысячелетий превратился в тлен, на котором, однако, сохранился опавший мозаичный декор, набранный из кусочов смальты и ракушек на тонком битумном слое, тоже превратившемся в пыль. Реставраторы перенесли узор на новую деревянную основу и реконструировали первоначальный облик инкрустированной колонны. В музее появился убедительный экспонат, свидетельствующий о высоком мастерстве шумерских мозаичистов и об их умении выгодно использовать дешевые поделочные материалы, включая раздробленные раковины моллюсков, обитавших в водах Персидского Залива. Этот факт как бы подстазывает нам, что шумерские мастера, орнаментировавшие мозаикой деревянные колонны, вполне способны были применить свое умение при украшении предметов царского обихода.
Наряду с простейшими образцами древнего Месопотамского трона существовали там и более сложные варианты церемониальной мебели. Об этом стало известно после археологических находок англичанина сэра Леонарда Вуллея. В одном из царских раскопов он обнаружил «Царский штандартУра» – тонкую конусообразную деревянную коробку 45 на 19 сантиметров – с внешними сторонами, покрытыми мозаичными сценами мирной и походной жизни шумеров. Специалисты датировали находку третьим тысячелетием до новой эры. В 1946 году в Лондоне Вуллей издал книжку, назвав её «Ур: первые периоды». Такой штандарт, – писал он, – мог крепиться к шесту или древку и служить навершием церемониального знамени.
На обеих плоскостях штандарта в три яруса выложены мозаикой сцены публичной жизни шумеров. Мозаика выкладывалась перламутром, ляпис-лазурью и разноцветным песчаником. На одной стороне штандарта – войска в ратном походе, перевозимые ими метательные механизмы для камней и боевых копий, осадные орудия, предназначенные для разрушения крепостных стен. На обратной стороне в верхнем ряду – победный пир [┬], а на двух нижних ярусах показано шествие провиантских отрядов к царскому двору. Ведут скот и военнопленных, несут к столу захваченную в битвах добычу и яства.
В сцене пиршества мастер разместил участников пира, служителей и музыкантов в ряд из тринадцати фигур. У левого края поместил на троне царя (часть рисунка утрачена, однако компьютерная техника позволяет восстановить недостающее, клонируя сохранившиеся детали). Перед царем мастер поставил прислужника, который выглядит крупней остальных слуг и даже воинов. Мастер подчеркнул этим значимость царской персоны. Следующим в этом ряду изображен взрослый сын царя, так же сидящий на троне с бокалом в руке [┬], и перед ним поставлен еще один дворцовый слуга. Фигуры царя и его наследника крупней остальных участников пиршества, и следовательно, значительней. Наследник престола, судя по ограничительной рамке, в которую он упирается головой, изображен в равной пропорции с венценосным отцом, тогда как фигуры остальных участников сцены меньше фигур членов царской семьи. Восстановленный из пепла и тлена «Штандарт Ура» повторил судьбу колонны аль' Убейда (al 'Ubaid). Спустя пять тысячелетий ученые реставраторы сумели вернуть каждый камушек, каждую деталь мозаики на прежнее место, и теперь есть возможность видеть всю сцену победного торжества, донесенную до зрителя современниками события – шумерами-мозаичистами – в том виде, в каком Двор им позволил это сделать.
Оба трона и шесть церемониальных кресел для знатных гостей имели, насколько можно судить, невысокие спинки и не отличались между собой существенно. Спинка царского трона, как и спинка церемониального кресла, достигала плеч сидевшего человека. Ножки, вырезанные в виде ног копытного животного, крепились к передней и задней перекладинам нижней рамы, при этом задние ножки в своем продолжении переходли в спинку. С каждого бока между передней и задней ножками вставлялись по две распорки, поддерживавшие сидение снизу. Такой оказалась конструкция одного из шумерских тронов, известного нам по этой древней мозаике [┬].
Кресла других участников пира хотя имели аналогичную конструкцию, однако уступали царским в размерах, отличаясь скромной отделкой и меньшей стоимостью.
Ни троны (их два), ни кресла сатрапов (их шесть) еще не имели ни подлокотников, ни подножия, но уже обладали довольно высокой спинкой, на которую мог откинуться или опереться сидевший. Внешний вид мебели свидетельствовал о развитом столярном ремесле шумеров и об эстетическом вкусе царедворцев.
Надо отдать должное сэру Леонарду Вуллею за то, что он попытался хотя бы предположительно назвать имена двух участников шумерского пиршества. Однако, следует учесть, что ремесленник, столь удачно выложивший мозаичную композицию, был очень примитивным художником, от которого нельзя ожидать портретного сходства изображенных людей с конкретными историческими персонажами. Такого рода ремесленные работы не претендовали на воспроизведение внешности участников события. В условиях восточной деспотии столь опрометчивый поступок мог стоить жизни художнику. Поэтому сходство изображенного с изображаемым не выходило за рамки констатации общих признаков той или иной этнической группы. Чаще довольствовались достоверным отображением ситуции или обобщенными сценками, имевшими отношение к памятному событию. Примитивная изобразительная манера шумера-художника если и позволяла говорить о сходстве персонажей с их прототипами, то не более чем на уровне характера или типажа. Например, сэру Вуллею принадлежит одна из характеристик участников этого пиршества: «чисто выбриты на Шумерский манер». И не более того.
Возвращаясь после такой оговорки к изображению царя и наследника в сцене пира, выскажу одно из возможных предположений. На месте царя в ту пору мог находиться Мес-анни-пад-да, известный по шумерским клинописным текстам третьего тысячелетия до Новой Эры как основатель Первой Династии Ура. В таком случае на троне наследника мог оказаться принц А-анни-пад-да, имя которого хотя и не числилось в публикациях шумероведов, но сэр Вуллей ввел его в научный обиход после того, как расшифровал памятную надпись на храмовом камне, гласившую: «А-анни-пад-да, царь Ура, сын царя Ура Мес-анни-пад-да, построил это для возлюбленной жены Нинхарсаг».
Кому бы реально ни принадлежал шумерский трон, изображенный на «Штандарте Ура», в любом случае его очертания свидетельствуют о бытовании в царском обиходе престола в виде высокого стула со спинкой в половину спины, а также и церемониальных кресел, повторявших очертания трона.
В сравнении с «ковчежными» тронами Шамаша и Нингаль, со «скамеечной» формой престола царей Ур-Баба и Годеа – царский трон времён Мес-анни-пад-да имел более совершенную столярную конструкцию и был искусней в исполнении.
Месопотамия знала и другие варианты мебели для сидения богов и царей. Например, у Солнца, согласно местным верованиям, был собственный престол, изображение которого встретилось на каменной рельефе [┬]. Это небесное светило, которому помимо других языческих божеств поклонялись шумеры, ассирийцы и жители Вавилона, якобы осеняло царскую власть, ниспосланную богом. Оно
оберегало царя и уклад его политической жизни. Уместно обратить внимание на то, что в восточной письменности знак «звезда» эволюционировал от Шумерской пиктограммы четвертого тысячелетия до н.э. в абстрактный символ Ассирийской клинописи (700 год до н.э.), и в обоих языках употреблялся при написании как слова «небеса», так и понятия «бог».
Солнце, как самая большая звезда Мироздания было, естественно, свято. На каменной плите оно изображено в виде бескрылого диска. На ночь оно скрывалось от взоров людей. Диск с вписанной в него остроконечной звездой и пучками волнистых лучей покоился на упомянутом престоле, напоминавшем большой табурет с точеными ножками в их нижней части. Так изображалось Солнце в виде почившего божества. Вверху на колонне храма чуть выше солнечного престола виднелась фигура Шамаша, которому по утрам предстояло отворять небеса и выпускать отдохнувшее Солнце за черту горизонта. Само слово «шамаш» в некоторых семитских языках имело общий корень со словом «солнце» и одновременно с этим два равнозначных оттенка: «служитель» и «возжигатель огня». В этой языческой религии Шамашу отводили почетную роль – зажигать над миром утреннюю зарю.
В Месопотамии поклонялись не только дневному, но и ночному светилу, отражавшему солнечный свет. Полагают, что культ Луны предшестовал культу Солнца. В древнейшие времена лунный календарь способствовал развитию цивилизации. На глиняных табличках, найденных в Двуречьи, клинописные тексты свидетельствовали о том, что Шумерские и Ассиро-Вавилонские звездочеты-астрологи давно обратили внимание на взаимную связь между светилами. На сохранившемся валике глиняной печати ремесленник вырезал часть клинописного текста и мифологический сюжет, повествовавший о житии бога Луны. В ночь перед новолунием он восседал на троне и беседовал с предстоящими. Мы видим на оттиске трон, конструкция которого не похожа на предыдущие экземпляры [┬]. Очертания трона элегантны и даже изящны. Они повторяют плавные изгибы сидящей фигуры. Спинка завершается сочным крутым завитком. Известно, что изобретение цилиндрической печати приписывается царю шумеров Гудеа, и это позволяет предположить, что печать изготовлена при династиях царей после Гудеа. Царский резчик, работавший над печатью, не имел технической возможности повторить в деталях известный ему образец трона, да и задача перед ним стояла иная. Красноречивы скупые штрихи, с помощью которых он схематично отобразил конструкцию трона. По сравнению с тронами, изображенными на «Штандарте Ура» это более совершенная, разновидность кресла, хотя столярный прием все тот же – фигурные ножки, скрепленные нижней брусковой рамой. Мастер акцентировал внимание на линии спинки и выделил резную заднюю ножку, выведя ее за пределы столярного изделия и давая понять, какова схема конструкции и сколь богат художественный потенциал мебели такого рода.
Конечно, от рисунка на цилиндрической печати нельзя требовать точной передачи деталей художественного изделия, но по оттиску можно понять, как создавался трон в целом. А в том, что реальный прототип такой мебели существовал, убеждает и достоверное изображение открытых взору частей, и не выдуманные очертания, повторенные не раз в тронах более поздних эпох.