ФАНТАЗИИ ЖИВОПИСЦА ФЕДОТОВА
Слава пришла к Павлу Федотову после двух выставок его картин. В залах не убывала толпа. Стоя перед главным холстом экспозиции ― «Сватовством майора», художник раскованно, словно рыночный зазывала, приглашал посетителей задержаться возле картины, описывая ее содержание слогом, который сам называл «протяжным простонародным напевом»:
«Вот купецкий дом, –
всего вдоволь в нем,
Одно пахнет деревней,
другое харчевней.
Зато один толк,
что все взято не в долг,
Как у вас иногда,
честные господа!»...
Голос у него был приятным и звучным, речь гладкой и увлекательной. Люди слушали, наблюдая за двжением его руки, переводившей внимание с главного персонажа на полотне к второстепенным. Уловка сработала. Такова была новая фантазия художника – объяснять рифмованным слогом художественную картину, превращать зевак в слушателей, а слушателей в зрителей, увлекая тех и других гармонией зримого образа и ёмкого слова, словно подарком в красочной упаковке. Журналы писали об успехе художника. «Сватовство майора» принесло ему звание академика живописи, а рифмованный комментарий – признание ценителей русской словесности. Газеты вторили журнальным обозревателям, называя живописца мастером кисти.
Происходил он из московской семьи отставного прапорщика. Война с Наполеоном, закончившаяся за три года до его рождения, наложила отпечаток на его судьбу. К десяти годам он кадет, в пятнадцать унтер-офицер, в семнадцать фельдфебель. Затем, как лучшего выпускника кадетского корпуса, его переводят в столицу, и в восемнадцать он становится прапорщиком лейбгвардии Финляндского полка. Здесь впервые проявилось его дарование. Рисовать он начал еще в кадетах, веселя однокашников забавными шаржами. В полку продолжал писать портреты сослуживцев, а когда пожаловал в часть Великий князь, препорщик посвятил этому событию живописный сюжет. Князю понравилась акварель, и он наградил гвардейца бриллиантовым перстнем. Через год Великий князь, вновь посетил полк. На этот раз ему показали начатую Федотовым картину «Освящение полковых знамен после пожара в Зимнем дворце». Он снова хвалил автора, а вскоре последовал высочайший Указ, разрешавший художнику оставить военную службу для обучения живописи с назначением содержания от казны. Однако, Федотов не торопился в отставку. Еще на третьем году полковой службы он начал посещать вечерние классы Императорской Академии художеств. Именно тогда, по его собственному выражению, его «карандаш задел прохожих», и он научился узнаваемо изображать «оплеванного судьбой человека». Мечтатель и фантазер, он не ограничивался одной живописью. Мир, открывшийся в стихосложении, увлекал его не меньше, чем игра красок и гармония линий. Биографы не подсчитывали, в каком из этих искусств он создал больше произведений ― в живописи или в стихосложении. Яков Лещинский, служивший заместителем директора по науке в Государственном Русском музее, первым задумался над этим, исследуя творчество Федотова на основе музейных фондов. В монографии, опубликованной посмертно в 1946 году, он отмечал, что известные мастера кисти, как и художники слова, интересовались обеими сторонами творчества живописца. Баснописец Крылов заметил в юном поэте талант жанрового художника и поддержал личным письмом. Поэт Т.Г.Шевченко и живописец И.Н.Крамской разглядели в нем гоголевскую хватку. Сам Н.В.Гоголь «из двух, постигших господина Федотова зол» выбирал его живопись. Карл Брюлов сказал, прослушав стихи: «У тебя есть талант, но кистью владеешь ты лучше». Аполлон Майков, не находя в его стихах выдающихся поэтических достоинств, признал однако, что они «показывают в Федотове человека мыслящего». Смолоду его фантазия находила выход в сочинении и сольном исполнении романсов и песен под аккомпанимент семиструнной гитары. Он ловко переиначивал на шутливый лад сцены и арии из оперы «Руслан и Людмила», успешно разыгрывал свои представления перед друзьями. В его ранних дневниках редкий день не отмечен упражнениями на гитаре, на флейте или фаготе, сочинением песен и нотными записями мелодий. Он был верен семиструнной подруге настолько, что держал в мастерской манекен натурщицы с гитарой в руках. И подшучивал над своим увлечением:
«Чуть лишь свет ― гитара, краски,
песни, анекдоты, сказки...»
С гитарой он нарисовал себя на перепутье перед сказочной головой великана. Этот набросок, найденный исследователем Лещинским в музейных запасниках, раскрывал озабоченность молодого художника «многослойностью» собственного существования в искусстве. У современников на слуху были его романсы «Кукушечка» и «Душенька», песня «Любочка» и солдатский марш «То ли дело егеря», распеваемый русской пехотой чуть не до Первой мировой войны.
Искусствовед С.Исаков в середине ХХ века писал, что лирику живописца Федотова переполняли нюансы автобиографического характера. Сослуживец художника и литератор А.Дружинин отмечал многогранность его натуры ― повышенную восприимчивость, артистическую зоркость и завидную память.
Федотов был убежден, что дилетант способен превратиться в художника, если сумеет «изломать свою неэстетическую натуру». Стараясь высвободить натуру из сковывавшей её скорлупы, Федотов, шутил над собой в рисунках, не стесняясь показывать их друзьям и знакомым. В этих набросках и шаржах он изображал себя чаще всего при обстоятельствах, не случавшихся в его жизни. И объяснял Дружинину: «Нужно, чтобы воспоминание о картине сливалось с настоящей жизнью». Постепенно наряду с реальными фактами его биографии возник на бумаге, холсте и картоне параллельный фантазийный мир якобы долгой и бурной жизни, наполненой флиртом, азартной игрой, ухаживаниями, помолвкой, женитьбой, сторонними связями, семейными заботами, счастливым отцовством, завершенный бедной и немощной старостью. Один из современников Федотова собрал коллекцию из пятисот его рисунков, попавшую в архивный фонд Государственного Русского музея. При знакомстве с этой коллекцией появляется желание ранжировать рисунки в соответстви с последовательностью отображенных событий. Ловишь себя на мысли, что интимный мир художника помещен им самим под увеличительное стекло. Такая мысль, несомненно, посущала и самого Федотова, о чем можно судить по наброску, сденному им в больнице незадолго до смерти. Из фантастических и жутковатых почеркушек возникал некий сановник в эполетах, пристально разглядывавший через увеличительное стекло в драгоценной оправе растерянную физиономию художника, вдавленную испытующим взглядом в нижний угол рисунка. Отсутствие эмоций на сановном лице свидетельствовало о том, что он и под увеличением не разглядел ничего интересного – лишь полные тревоги глаза, встопорщенные усы, да приоткрытый в немом восклицании рот. На смертном одре не до шуток. В скорбный час художника посетила догадка, что многие годы его творчество было объектом не всегда доброжелательного внимания сильных мира.
Из череды жанровых сцен, в которых изображен сам Федотов или персонаж с чертами его лица, я выбрал лишь не совпадавшие с фактами его биографии.
В автошарже, написанном после выхода в отставку, Федотов нарисовал себя в галантном полупоклоне, когда он признавался в любви миловодной барышне с изящной талией. Лицо героя не оставляло сомнений, что шаржирован сам художник. Возможно, объектом его поклонения стала соученица по рисовальному классу Академии художеств. Скупо изображена обстановка: парта-пюпитр на точеной подставке, циркуль-измеритель в руке у барышни и фигура другой художницы за такой же партой. Собака барышни, почему-то находившаяся под пюпитром в академическом классе, облаивала влюбленного кавалера.
Комнатная собачка нередко присутствовала в таких рисунках Федотова. В подписях у нее было постоянное имя – Фиделька (от французского «фиделитé» – верность, преданность). Художник пользовался собственной символикой. Возможно, эпизод объяснения в любви не заслуживал внимания, если бы не анкета, заполненная рукой Федотова, помещенного в психо-неврологическую больницу. Всего два вопроса и два собственноручных ответа:
–Когда возникла болезнь? – «В июне 1852 года».
–Первые признаки болезни? – «Началось с объяснения в любви».
Барышня с тонкой талией встречалась в его рисунках не раз. Вот он мундире и каске перешептывался с ней на ходу, чтоб не услышал сопровождавший ее пожилой господин в высоком цилиндре и со стеком в руке. «В мастерской художника» он бранил такую же молоденькую натурщицу.
Мягким добрым юмором лучилась сценка, изображавшая вымышоенное им собственное отцовство. Девочка лет десяти примеряя на него свой чепчик, замечала: «Правду мама говорит,что ты настоящая баба».
Между тем, приятели считали Федотова убежденным холостяком. Известна была его обычная отговорка: «Птичка дорожит веткой, а не золотой клеткой». Однако, «золотая клетка» не пустовала в его фантазийных рисунках. На одном из них жена, сокрушалась о седине мужа, а он объяснял , что всему виной дурной петербургский климат.
Брачной серии соответствовал набросок, намекавший на побочную связь супруга. Приподнявшись в постели, обладатель знакомых усов и прически обнаружил, что собака хозяйки погрызла его обувь, брошенную возле кровати, и досадовал: «Ах, какой твой Фиделька шалун!».
Эскиз «Последствия смерти Фидельки» (1844) не менее фантастичен. Сюжет его абсурден и крут: Фиделька околел, хозяйка не вынесла утраты, слегла, созван консилиум докторов. Они спорят, презирая друг друга, и только молодой их коллега не учасвует в постановке диагноза, заглядевшись на горничную, окуривавшую благовониями бездыханного Фидельку. Гробовшик, забывший принести заказанный для собаки гробик, попутно договаривается с прислугой что пришлют за ним же и в случае смерти самой хозяйки. В этом бедламе позванный архитектор и нанятый живописец, в котором опять узнается Федотов, перебирают планшеты, обсуждая посмертный портрет Фидельки и проект надгробного памятника. Здесь фантазия живописца переступила границу ироничного бытописания, вышла на уровень социальной сатиры.
Считают, что на жанровые рисунки Федотова влиял зарубежный художник Гогарт. Действительно, под впечатлением гогартовой карикатуры «Бедный поэт» Павел Андреевич выполнил эскиз «Федотов в старости», получивший известность под титулом «Старость художника, женившегося без приданого в надежде на талант» (1846-1847). Старик-живописец пишет базарные вывески, чтобы прокормить семью.
Выстраивая выдуманную им драму собственной жизни с ее мизансценами и типажами, Федотов пренебрег логикой естественного хода вещей в природе, словно забыв о том, что время течет лишь в одном направлении. После эскиза с «Федотовым, дожившим до старости», он написал полотно с тем же своим двойником, умершим отнюдь не в старости, но в расцвете молодых лет. В 1851 году он закончил писать «Вдовушку» и в богатую раму за ее спиной поместил портрет умершего мужа, снабдив его своими чертами.
Я.Д.Лещинский, изучивший его наследие до последней виньетки, был убежден, что в раме на комоде изображен сам художник. В принципе не возражая против этого вывода, предпочитаю более осторожную формулировку: художник наделил мужа вдовушки собственными портретными чертами. В прошлом мне приходилось обучать следователей и сыщиков приемам поиска и опознания пропавших без вести людей и разыскиваемых субъектов при помощи описания внешности в терминах «словесного портрета». Таким методом пользуются эксперты-криминалисты. Для сравнения портрета супруга «Вдовушки» с внешностью живописца я взял литографию «П.А.Федотов. Рисунок Шемеота», опубликованую Лещинским. В сравниваемых изображениях общими портретными чертами оказались: форма бровей, прическа, лобные залысины, очертание верхнего века, форма глаз, их положение, линии носа, наличие и форма усов, относительная величина рта, форма подбородка, подчеркнуто прямая посадка головы и армейская выправка. Совпадение вскх этих признаков не позволяет отождествить изображенных лиц, но дает веское основание утверждать, что Федотов в достаточной мере наделил мужа вдовушки чертами своей внешности.
Трудно сказать, почему он это сделал, тем более, что сюжет картины был навеян судьбой его младшей сестры Любы, разорившейся в Твери после внезапной смерти мужа. А поскольку образ «Вдовушки», окруженной долговыми ярлыками судебного пристава, выстрадан художником и запечатлен под воздействием несчастья, постигшего его родную сестру, то в морально-этическом плане изображение брата вместо умершего супруга выглядит неуместным. Сам Федотов не придавал значения этому. Свою удачу в работе над картиной он объяснял вмешательством сверхестественных сил, ниспославших ему помощь самого Карла Брюлова в трудную ночь перед окончанием работы. Неспроста «Вдовушка» миловидным лицом, прической и наклоном головы напоминала этюд Брюлова «Женская голова». Картина была почти готова, но Федотов не находил правильного цветового решения. Друживший с ним профессор П.С.Лебедев рассказывал, что еще в 1839 году художник записал в дневнике: «Надобно попробовать сделать картину – вдовушку в снопе лучей от окна, всё матовое, тени теплые, резкие». Однако, задуманное не получалось. И не с кем было посоветоваться : Брюлов работал в Италии. К ночи художник вымотался и, не добившись успеха, уснул. Во сне ему явился Карл Брюлов, сказавши, что от прежнего замысла следует отказаться. Вместе они подошли к неготовой картине, сняли полог и Брюлов, взявши кисть, показывал, как и какие краски надо смешать, куда и в каком порядке их нанести. Утром Федотов пошел к мольберту и сделал все по совету учителя. Вышло отменно! Он соединил светло-лиловый фон с яркорозовым цветом постели и тусклым мерцанием одинокой свечи в молочном свете наступившего дня. Федотов буквально был болен этой картиной, вжился в нее и, наконец, сам занял место в портретной раме на комоде за спиной у выласканной красками «Вдовушки». Эта его фантазия оказалась последней. Не прошло года, как он заболел и умер в возрасте тридцати восьми лет, словно сам накликал на себя эту беду.