С В Е Т О Т Е Н И Б Ы Л О Г О
Сотрудник музея обнаружил в запасниках рассохшийся ящик с фотографическими негативами, сильно попорченными временем. Поизошло это в небольшом уральском городе во второй половине прошлого века. Старинные стеклянные фотопластинки размером 13 на 18 сантиметров слиплись в плотный брикет. Тонкий эмульсионный слой под многолетним воздействием сырости превратил коллекцию хрупких негативов в монолитный стеклоблок.
Негатывы были отсняты на заре века фотографической деревянной камерой с раздвижными мехами. Попытки отделить хотя бы один негатив превращали ценный музейный экспонат в осколки. Этого не могли допустить бережливые краеведы. По сути, каждый старый негатив является раритетом. А в брикете пропадали негативы, запечатлевшие десятки и десятки художественных иконостасов, сожженных в пламени антирелигиозной борьбы победившего пролетариата. Снимки сделал в 1924 году краевед Бирюков – известный знаток истории Урала и Сибири.
За год до Октябрьской социалистической революции, или за восемь лет до этой исторической съемки, Россия насчитывала 78 тысяч православных храмов. Потом пересчитывать церкви перестали, так как нашли им другое неотложное применение. Например, войсковая часть, в которой служил молодой красный командир будущий маршал Советского Союза Родион Малиновский, расквартированная в 1919 году в девичьем Новотихвинском монастыре столицы Урала, превратила покои отшельниц в казарму, расходуя на устройство отхожих мест и армейских нар доски храмовых икон, снятые с иконостасов упраздненных монастырских церквей. К середине двадцатых годов многие храмы были обречены.
Ученый краевед, обеспокоенный таким развитием событий, писал письма местным и центральным властям с просьбой пустить его в запертые храмы, чтобы успеть сфотографировать то, что пока еще можно застать. Его интересовали иконостасы, образцы художественной резьбы по дереву, просечное железо, настенная живопись. После долгих проволочек разрешение он получил, но допуск был выдан лишь на осмотр церквей Шадринского уезда Пермской губернии. Двери других храмов не отворялись. Времени на обстоятельную фотосъемку не было. Церкви уже числились клубными или складскими помещениями, и там орудовал расторопный хозяйственник. Всё, что успевал отснять краевед Бирюков – интерьеры, отдельные предметы декоративно-прикладного искусства – следом уничтожалось. Спустя два года (1926) в России осталось чуть более сотни действовавших храмов. Многие церковные здания, не превращенные в хранилища сельскохозяйственной техники и продовольственные склады, разобрали на кирпичи. Спасти удалось лишь слабые светотени былого благолепия, и на проявленных Бирюковым фотопластинках эти светотени поступили в музей, где сразу были спрятаны под замок. Постепенно люди забыли о том, что где-то в запасниках на тонком эмульсионном слое хрупких фотопластинок сохранялся угасающий отблеск погибшей культуры. Находка сотрудника провинциального музея шокировала всех, кому стало известно о ней.
Я связался с музеем, как только узнал об этой находке. Голос на другом конце провода был сдержан: «Делаем возможное. Кое-что сумеем спасти, но по-видимому, не всё».
Смотрю на возвращенный из небытия снимок Осиновского иконостаса, построенного в 1875 году. Иконы в нем располагались на пяти уровнях – каждая в отведенном для нее декорированном пространстве, а вся архитектурная композиция завершалась куполом центрального балдахина и четырьмя картушами, напоминавшими главы-луковки православных церквей, отчего иконостас выглядел сказочным храмом с порталом царских врат внизу и открытыми взгляду арочными кельями на его этажах, где пророки и мученики молили Всевышнего о спасении православных. Может быть, оттого, что архитектура – это «застывшая музыка», замершая ритмика иконостасной композиции навевала мотивы литургических песнопений.
На век старше Осиновского оказался иконостас Кокоринской церкви, построенный в 1785 году на деньги крестьян Маслянского села, и после освобождения от крепостничества пожертвованный нуждавшимся соседям. Неповторима прелесть ажурно вырезанных царских дверей, выполненных мастерами Екатерины II и разрушенных посланцами наркома Крупской.
Главный иконостас Белоярской церкви был создан в русско-византийском стиле в 1872 году. На негативе уместилась лишь серединная часть высокого иконостаса, но и она дает представление о былом декоративном убранстве этого храма. Тонкая накладная резьба оживляла фриз пророческого ряда икон и богатой лентой ложилась на чело менее крупного праздничного ряда. Резные деревянные кокошники в гирляндах растительного орнамента венчали оголовья килевидных рам, украшавших иконы. Уверенная рельефная резьба покрывала створки царских врат, выполненных в виде скрижалей, врученных Моисею на Синае.
Реставратор фотопластинок возвратил из небытия лишь несколько десятков изображений. Разглядывая отпечатанные с них фотографии, можно заметить на разных снимках тождественные узоры. Вероятно, некоторые иконостасы делала одна и та же умелая рука. А что известно о мастерах, работавших в конце позапрошлого века в том регионе? Я отыскал данные о двух иконостасных мастерских Шадринска. Одна принадлежала Павлу Алексеевичу Павлову, другая – Василию Васильевичу Лазареву.
Павлов, судя по отчетам местных обозревателей, в конце века изготовил свой наиболее удачный иконостас для церкви села Маслянского, а Лазарев построил сразу два иконостаса в церкви села Крестовского – в южном приделе Благовещения Богородицы и в северном приделе Иоанна Златоуста. Фотопластины с изображением этих иконостасов хранятся в фондах музея под номерами 314 и 315. Их сравнение с изображениями на некоторых других фотографиях обнаруживает поразительное сходство детаей
О Павлове в музее знали, о Лазареве же не имели никаких сведений. Помогла моя картотека. Я веду её много лет по материалам длительных целевых поисков в госархивах и публичных библиотеках. Согласно моему «карточному пасьянсу», корни мастера Лазарева прослеживаются на Урале с 1835 года, когда две ремесленные семьи, поженив детей, породнились в Екатеринбурге. Василий Лазарев в 1887 году участвовал в промышленно-художественной выставке и удостоен Большой серебряной медали «за очень хорошую легкую и изящную резьбу по дереву». Спустя два года его наградила Франция бронзовой медалью «За превосходство», а в 1891 году он, выиграв конкурс, получил Золотую медаль первого класса от Национальной Академии Художеств в Париже. В конце позапрошлого века Лазарев был одним из лучших иконостасных мастеров России.
1892-й год был неурожайным. Голодное Зауралье спасалось молитвой, уповая на заступничество Богородицы. Священник Сладчанской церкви Ребрин заказал Лазареву большой киот для полутораметровой кипарисовой иконы Божией Матери «Достойно есть». Икону подарил приходу Афонский монастырь с подписью на обороте доски: «Для храма в селе Сладчанском во время голода». Для этой иконы Лазарев изготовил большой великолепный киот, сам привез его и установил в церкви. Чтобы привлечь местных заказчиков, он купил в уездном городе дом и дал объявление в прессе: «Иконостасный мастер действительный член Парижской Национальной Академии Художеств Василий Васильевич Лазарев имеет честь известить, что принимает заказы на изготовление иконостасов, киотов, рам и прочих украшений византийской, готической и церковно-русской архитектуры. Выполняю резьбу по дереву в стилях рококо, аля-грек, ренессанс, готическом и русском с позолотою. Надеюсь на лестный отзыв о добросовестном и художественном исполнении».
До революции оставалось не более двух десятилетий. Резному узорочью, созданному талантливыми русскими мастерами, был отмерен недолгий срок.