Съешь моё сердце

СЪЕШЬ МОЁ СЕРДЦЕ

мистическая повесть

посвящается А.Т.


ГЛАВА I
    Он неподвижно стоял на краю обрыва и смотрел на волны. «Сегодня они несколько сильнее, чем обычно в такую жаркую погоду», - подумал он, и в этом был смысл сегодняшнего дня.
    Продолжая наблюдать за морем, он рассуждал про себя: «Я не перестаю удивляться, когда вижу, как волны с шумом ударяются о берег и подтачивают камни. Такое ощущение, что это происходит у меня внутри».
    Свежий прохладный ветер теребил его волосы, в его глазах отражался оттенок желтизны, который придавало обилие солнца и света, а в левой руке он держал… сердце.
    Как только он вспомнил о нём, так сразу, почти машинально поднёс ко рту и стал есть. Судя по вкусу, это было обычное песочное пироженное – он и воспринимал его так. Съев пироженное, «вобрав в себя эту пустыню», он закрыл глаза и повернулся к морю спиной. «Но я всё равно вижу волны!» - промелькнуло в его мыслях, - «и я чувствую их прикосновенье к своей спине». Забыв, что находится на краю обрыва, он чуть не упал. Опомнившись, он открыл глаза и отошёл в сторону. Где-то недалеко послышались детские крики.
    В меру высокий, в меру упитанный, с тёмными волосами и светло-серыми глазами, Алексий (именно так звали человека, чувствовавшего в себе море) был тем, кто таинственным образом миновал молодость, перейдя от детской наивности сразу к мудрости.
    Молодость как бы обошла его стороной и это выглядело настолько естественно, как если бы мы увидели на дороге глубокую лужу и обогнули бы её слева или справа. Алексий не думал об этом как о потере, а напротив, считал, что «вовремя заметил отсутствие земли под ногами и ступил на твёрдую почву».
    Добрый характер Алексия предопределил его любовь к детям, к тому же его самого ещё согревали воспоминания о недавнем детстве. К проблемам же юношей и девушек, вступивших в возраст проб и ошибок, он относился по меньшей мере со сдержанным скептицизмом.
    Детские голоса послышались громче. Вскоре рядом с Алексием оказались два маленьких ангела – десятилетние мальчик и девочка, которых звали Петрус и Эва.
- Дядя Алексий, вода разрушила наш замок на песке! – пожаловались они.
- Как же так? Вы его, наверное, строили слишком близко от воды?
- Нет! Просто сегодня сильные волны! – упорствовали дети, убежденые, что гибель замка произошла не по их вине.
- Ладно, не переживайте! Мы построим новый замок! – бодро воскликнул Алексий и вместе с воодушевившимися Петрусом и Эвой спустился с обрыва к берегу.
   Говорят, именно с того же около трёхсот лет назад началась история местной достопримечательности – замка Хеартберг. В то время Иоаков Криэйтский, правитель полуострова Сантхир, будучи мальчишкой, построил песочный замок, но был очень огорчён, когда неожиданно усилившиеся морские волны разрушили хрупкое строение. И тогда он приказал соорудить настоящий замок из красного кирпича с черепичной крышей, подземельем, двухэтажным фасадом, башней-часовней, внутренним двором, воротами и крепостной стеной. И возник Хеартберг.
    Дети помнили об этом и надеялись, что когда-нибудь и их замок станет кирпичным и большим.
    Выбрав подходящее на их взгляд место, дети вместе с Алексием начали строить новый замок.
- Здесь будет вход, а здесь – башня, - рассуждал Петрус, раскапывая песок.
- Какая башня? – спросила Эва.
- Высокая. А на ней – большое время.
- Время? Зачем? У нас есть часы.
- У тебя и у меня есть маленькие часы. А это будет большое время, общее для всех. Правда, дядя Алексий?
- Конечно, пусть будет общее время. – согласился Алексий, улыбаясь, - Кстати, когда вам нужно вернуться в Хеартберг?
- К обеду… так папа сказал…
- Хорошо.
    Алексий подумал, что ему тоже скоро надо возвратиться в замок, в свою комнату на втором этаже восточного крыла. Удивительно, но Хеартберг, находившийся в двухстах метрах от моря, никогда не пустовал. В нём жили поколения людей, пришедших с разных уголков земли. Однажды кто-то даже высказал предположение, что «если из Хеартберга уйдёт последний человек, то замок рухнет от одиночества, так как он тоже живой».
- Мы назовём этот песочный замок Нашберг, - сказал Петрус, - потому что он действительно наш.
    Дети и Алексий закончили строить замок, когда солнце поднялось настолько высоко, что светились даже тени.
- Дядя Алексий, как вы думаете, папа будет доволен, увидев Нашберг? – спросил Петрус и затем задумчиво произнёс, - Папа всегда хотел, чтобы его замок был золотой.
- Конечно, будет доволен! Он порадуется прежде всего вами, что вы это сделали своими золотыми руками и придумали такое оригинальное название, - убеждал детей Алексий.
- Вы действительно так думаете? – с сомнением спросила Эва.
- Он порадуется лишь тому, что мы были чем-то заняты и не путались у него под ногами, - чуть не плача, сказал Петрус, - а ещё он действительно хочет золотой замок, а не позолоченный и тем более не из песка.
- Да перестань, Петрус. Ему очень понравится, - успокаивал мальчика Алексий. Постепенно они приближались к Хеартбергу.
- Смотрите! Лес за замком как будто пожелтел! – воскликнула Эва.
- И правда… - Алексий призадумался, остановившись. Но затем спохватился и сказал, - Но солнце сегодня слишком горячее, пойдёмте скорее в укрытие, - и они зашли в ворота замка, по своей форме напоминающие перевёрнутый набок гусиный клюв. Замок Хеартберг и по названию, и по расположению (он находился в левой части полуострова Сантхир), и по очертаниям, и по цветовой гамме напоминал сердце; это был замок, где переплелись древние и современные культуры, но в тоже время существовала особая атмосфера – атмосфера живущего сердца, отделённого от остального мира.
    Пройдя в ворота, а затем мимо цветущего сада, обратив внимание на едва читающуюся надпись «Фейт, Хоуп и Черити» (дословный перевод:  Вера, Надежда и Любовь) и открыв скрипящую металлическую дверь в виде арки, дети с Алексием попали в парадный рыцарский зал, откуда уже направились в западное крыло. Петрус и Эва с нетерпением и детской прытью ввалились в комнату.
- Молодцы, что вернулись. Как раз вовремя, - с улыбкой произнёс их отец Лукас Алингтон, увидев детей, - О, Алексий, и вы здесь. Здравствуйте. Вы были с ними? Не хотите ли отобедать?
- Нет, спасибо, - отблагодарил Алексий, который собрался идти в свою комнату. Глядя на отца детей, Алексий про себя недоумевал: «Лукас очень любезен, но как он мог оставить детей одних на берегу? Не понимаю».  Пожав плечами, Алексий зевнул и… внезапно его передёрнуло от ужаса… но не по поводу детей. Алексий каждый раз вздрагивал, подходя к лестнице, ведущей на второй этаж. Он слышал, как из серо-коричневой двери напротив, исписанной непонятными иероглифами, доносится кашель. День за днём, месяц за месяцем, год за годом… Это кашляла маленькая худощавая старушка, которой  не помогало ничего. Но самое, пожалуй, худшее было в том, что со временем кашель лишь усиливался. Это заставляло дрожать всем телом – когда знаешь, что завтра она будет чихать чуть громче.
    Переборов в себе невольный страх, Алексий начал подниматься по лестнице. Но и тут он не мог быть уверен, что не случиться чего-либо из ряда вон выходящего. Единственная лестница в замке обладала таким свойством, что иногда, думая, что поднимаешься вверх, вдруг обнаруживается, что ты спустился вниз и оказался в подземелье – необъяснимый феномен. К счастью, для Алексия на этот раз всё обошлось благополучно, и он попал на второй этаж, а затем в свою комнату.
    Единственными друзьями, которых Алексий уважал и ценил, были… чуть запылившийся Зигмунд Фрейд и раскрытый на 342 странице Карл Густав Юнг. Алексий постоянно перечитывал их, дискутировал с ними, пытаясь найти ответы на свои вопросы. «Может быть, сегодня поиски будут более успешны?», - понадеялся он.
    Алексий считал, что любое поведение человека можно объяснить и, более того, предугадать дальнейшие действия индивидуума, нужно лишь знать формулу. Формула заключалась в совокупности всех воздействующих факторов с уклоном на доминирующие. Но вскоре Алексий понял, что психологи слишком большое значение придают прошлому субъекта, забывая о его настоящем. «Гораздо важнее, что вода является водой, а не то, что до этого она была льдом, снегом или паром», - сделал вывод Алексий и исключил из формулы большую часть прошлого индивидуума. Но немного погодя Алексий осознал, что формула остаётся несовершенной. Человеческая личность не измеряется настоящим – это не постоянная величина, не константа, а величина непрерывно изменяющаяся, и в любой момент может произойти обработка прошлой информации на качественно новом уровне и с новым поворотом. Это как случай. И поэтому объяснять поведение человека это всё равно что рассказывать, почему в лотерейном билете выигрышным номером стал 167507.
    Алексий впал в отчаяние. Ему показалось, что его открытие – это открытие никому не нужной пустоты; пытаясь найти формулу, он доказал, что формулы не существует и тем самым отверг себя.
    «Как это не  в кайф, я чувствую себя загнанным в угол непослушным ребёнком», - поморщился Алексий и, как будто ему стало слишком тесно в собственном мире, открыл окно и свесился вниз. Внизу возле дверей замка он увидел Петруса и Эву, которые ждали отца, чтобы пойти в лес на прогулку.
- Я вчера там такое видел, - рассказывал Петрус, - улитку размером с большой лист папоротника… - и мальчик пытался изобразить её руками.
- Наверно, это была не улитка, – сказала привыкшая сомневаться во всём Эва.
- Улитка! – воскликнул уверенный в своей правоте Петрус, - я покажу тебе её, если она не уползла.
    Эва хотела что-то спросить, но ей помешала Сабина, мать семейства Алингтон, попросившая детей посторониться. Сильная натура с твёрдым характером, перенёсшая на себе не единожды бедствия и крушения, вымученная страданиями от легкомыслия и безделия Лукаса, который любил иногда выпить и сыграть в бридж, при этом всегда проигрывая все свои сбережения, она на ходу успела крикнуть Эве, чтобы та вытерла грязь на лице, а Петрусу, чтобы он меньше размахивал руками. Женщина с плотной фигурой, носившая одежду исключительно тёмных тонов, Сабина, казалось, была создана именно для того, чтобы с достоинством переживать липнувшие к ней несчастья.
- Когда же придёт папа? – нервничал Петрус. Эва, стряхнув песок с лица, пожала плечами.
    Петрус подумал, что «так можно потерять тысячу терпений», когда, наконец, появился Лукас.
- Папа! Почему так долго?! – набросились на него дети.
- Долго? Всего пять минут, - оправдывался Лукас.
- Целая вечность! – настаивали дети.
- Ладно, сдаюсь. Виноват. Но не будем терять ещё одну вечность на пустые разговоры, - и они все вместе отправились гулять в лес.
- Лес – это удивительное изобретение природы, так не похожее на изобретения человечества. Вы только вдохните этот аромат хвои, снимите свои ботинки и пройдите несколько шагов босиком, почувствуйте, какая почва у вас под ногами, - говорил Лукас юным путешественникам, которые внимали его словам с детским благоговением.
- Когда людям грозила опасность, - продолжал Лукас, - они прятались от врагов в лесу. Там они питались всем, что было съедобно, в том числе и поджаренными личинками муравьёв, а зимой согревали руками снег, чтобы он превратился в воду и можно было бы утолить жажду.
- Вода! Вода! – неожиданно закричали дети, перебив его. Лукас на мгновенье оцепенел, представив, что его рассказ воплотился в жизнь, и Петрус и Эва, согрев руками снег, обрадовались, что появилась вода… но потом он очнулся и понял причину возгласов детей. Лесная тропинка привела их к озеру с полупрозрачной водой, по своей форме напоминающему гриб.
- Говорят, что по ночам здесь можно услышать лай мёртвой собаки, - шёпотом поведал детям Лукас.
- Как это? Расскажи! – потребовали Петрус и Эва. Их глаза загорелись, предвкушая интереснейшую историю.
- Однажды сюда забрела маленькая девочка вместе с собакой. Но как только она зашла в воду, то стала тонуть. Собака не растерялась, залезла в воду и вытащила девочку на берег. Но в другой день, когда девочка привела отца, чтобы показать ему озеро, стала тонуть собака, которая тогда спасла её. Девочка плавать так и не научилась и в отчаянии рыдала, но папа даже не пошевельнулся, чтобы спасти животное. С тех пор по ночам здесь раздаётся лай мёртвой собаки.
- Но почему папа не спас собаку? – недоумевая, спросили дети.
- Точно никто не знает, - ответил Лукас, - Говорят, папа девочки умел плавать, но у него была аллергия на собак.
- Как это печально! – не выдержал Петрус.
После этого наступила мёртвая тишина.
- Нам надо возвращаться домой, уже поздно, - нарушил затянувшуюся паузу Лукас.
- Разве мы не дождёмся лая мёртвой собаки? – с мольбой посмотрели на него дети.
- Сидеть здесь весь вечер и ночь? Нет уж! – и Лукас уверенным движением повернул обратно. Петрус и Эва с неохотой, но последовали за ним.
    Вечерело.
    Алексий не знал, сколько минут или часов он провёл, свесившись из окна. Он понял лишь, что в какой-то момент ему надоело наблюдать за одним и тем же. Отойдя от окна и сев на стул, Алексий прогнулся вперёд, держа сжатую в кулак левую руку под подбородком. Это означало не что иное, как уход в себя. Его вдумчивое сосредоточенное выражение лица совершенно не менялось и ничем не выдавало ход мыслей. Алексий только наклонялся ниже и ниже, всё больше углубляясь в себя. Изредка двигал ногой, но… его нога не призывала к его миру! Это были всего лишь незначительные движения, не меняющие общей картины.
     Алексий - человек-загадка. Как художник, устремившийся к высоким порывам, создавал на белых холстах красочные картины, так и каждое движение, жест, слово Алексия рождали новую тайну. Алексий знал об этом и нередко думал: «Ну почему каждый норовит сдёрнуть с меня так называемую обёртку, попробовать меня изнутри?» Действительно, тайны притягивают не хуже магнита.
    И, словно помогая Алексию поддерживать ореол загадочности, в следующую минуту замок наполнился прекрасными звуками, чистыми подобно кристаллу, несмотря на то, что старый рояль давно утратил свой блеск, а клавиши на нём потемнели и покрылись множеством маленьких трещин.
    На рояле играл Любовь-музыкант. У этого человека не было другого имени. Также никто не знал его настоящего внешнего вида – в комнате, где он жил, стояло огромное количество кривых зеркал. «Можно подойти к ручью и не узнать своё отражение. Мы привыкли видеть себя в кривом зеркале», - сделал вывод однажды он. В одном из зеркал отражался высокий и тощий мальчишка с творческим беспорядком на голове, в другом – лысый усатый мужчина с большим животом, но короткими ногами, в третьем – среднего роста спортивный парень с короткой стрижкой. Это не было какой-то принципиальной загадкой или комплексом неполноценности. Это было сущностью – отсутствие внешности, внешнего ярлыка, отвлекающего от глубинной первоосновы – вибрации звука.
    Любовь-музыкант считал, что всё в мире состоит из вибраций, и вслушивался в обертоны особенно тщательно. Более того, вибрация для него – это архетип бытия. «Прежде слова был звук» стало излюбленной фразой Любовь-музыканта.
    Питался он тоже исключительно звуками. «Только духовная пища способна поддерживать жизнь, иначе ты всё равно что умер», - говорил Любовь-музыкант.
    Любовь и музыка стали для него единым целым. Любовь-завязка, любовь-кульминация, любовь-развязка, любовь-материя, любовь-опора, любовь-нежность, любовь-героизм, любовь-бесконечность…
    Грусть, отчаяние и смерть также трактовались им через любовь. Что бы ни происходило, ни случалось, это – любовь. И его миссия – говорить о любви с помощью музыки; с помощью живых звуков, рождающихся у него из-под пальцев.
    Слова Любовь-музыкант не признавал категорически, считая их «фальшивыми», «поверхностными», а иногда и «вовсе не нужными». Также он отказался от названий музыкальных произведений, «от этих пародий-ярлыков, уместных разве что на маскараде или в цирке». Но как бы то ни было, его сегодняшнюю импровизацию можно было бы назвать «Импровизация жизни Соль», так как нота «соль» стала не просто тоникой, а смысловым стержнем, на котором держалась вся импровизация.
    «Можно и не знать ноты. Важно чувствовать музыку», - любил повторять Любовь-музыкант. Сам он ноты, безусловно, знал… но иногда специально старался забыть.
    «Эти знания… они мне мешают. Ставят границу. Изредка я пытаюсь нарочно перепутать «до» и «ре», забыть о правилах, чтобы увидеть больше… увидеть то, что находится за стеной теории».
    Алексий, пребывая в невидимом водовороте своих мыслей, слушал импровизацию Любовь-музыканта без особого внимания, но через некоторое время решительно встал. Он подумал, что «импровизация противоречит его чувствам в том плане, что сегодня он не ощущает центра». Достав из нижнего ящика стола свой личный дневник, Алексий записал в нём: «Вечер подходит к концу. В целом день выдался ничем особо не примечательным, разве что волны были несколько сильнее обычного».
    Выйдя из комнаты, Алексий спустился по лестнице вниз и… исчез. Он всегда куда-то уходил, скрывался в полумраке. Предположительно, Алексий делал это оттого, что у него была необычайно большая тень… словно две тени… или он сам становился тенью… или он одновременно существует в нескольких мирах… Впрочем, об этом можно гадать довольно долго.
    Замок Хеартберг постепенно готовился ко сну.
    Сабина укладывала детей спать и была довольна, что «хоть сегодня этот лодырь уделил детям больше внимания». Петрус вспомнил, что папа так и не увидел построенный замок на песке. «Ему действительно всё равно! Я так и знал. А ещё я не нашёл в лесу ту улитку… Какой неудачный день!» - расстроился мальчик и почти заплакал. Эва прятала под подушкой куклы.
    Лукас играл в бридж с дедом Антонием, как всегда проигрывая. За ходом игры следил мальчик в треугольных очках, иногда помогая кому-нибудь смухлевать. 
    По коридору молча плелась Субетсурана – высокая хрупкая чёрноволосая девушка в серо-красной короткой юбке и топике. Но привлекала в ней прежде всего не одежда, а огненные глаза и старательно вышитая чёрная повязка на руке в знак обещанной клятвы навсегда остаться девственницей.
    Фудору, брат Субетсураны, был её полной противоположностью. Он слыл толстоватым светловолосым мальчишкой с круглым лицом, который вступал в пору юности с твёрдой уверенностью, что встретит свою любовь и подарит ей вместе с цветами дивные романтические ночи при свечах и свете луны. И вся жизнь Фудору была наполнена ожиданием этого момента, мальчик предавался снам и мечтам, часто забывая поесть, убрать с кровати тапки и другие повседневные мелочи.
    Сегодня Фудору спорил с сестрой о назначении звёзд. Он доказывал, что звёзды призваны «зажигать огонь человеческой любви, помочь человеку найти свой путь и ту единственную звезду, ради которой мы созданы». Субетсурана отвечала в довольно резкой форме, что «это всё фигня. Если для тебя так важны звёзды, то пусть они рассыпятся». Потом сестра напомнила брату, что он обещал вытереть пыль на книгах. «Прежде всего нужно заботиться об источниках знания, иначе твой мозг превратится в пыль», - сказала она.
    Рыцари, живущие в замке – Феопрепий I, II, III, IV и V – закончили битвы на мечах, погасили костёр и вымыли большой котёл, где они варили уху. Кто-то из них заметил, что «день сегодня выдался на редкость скучным».
    Кашель старушки плавно перешёл в храп, но на это никто не обратил внимания.
    Когда часы пробили ровно двенадцать, Алексий вернулся в замок. В этом, он считал, есть некая точность, логическая осмыслённость, умение правильно завершить свой день. 


ГЛАВ II

    На следующий день погода не поменялась. Алексий стоял возле обрыва и наблюдал такие же волны, какие были вчера. «Они не изменились… или это я не изменился…» - подумал он.
    Сегодня Алексий взял с собой краски, кисти и белый холст. Он будет рисовать море – то, которое он видит и одновременно то, которое у него внутри. Алексий хотел запечатлеть на картине самый важный, по его мнению, момент, когда волна поднялась вверх, но… неизвестно, пик это или только начало – скорее, некая точка, отождествляющая поиск решения.
    Смешивая цвета, Алексий рассуждал: «Волны – это не просто определённая гамма цветов. В них отражается вся окружающая действительность – безоблачное небо, жёлтый песок, обрыв и… в волнах отражаюсь я и холст, на котором я рисую. И, кроме того, есть звуки, есть движение… Но как это изобразить?»
    Ломая голову, он сделал всё-таки несколько первых мазков. Затем увлёкся рисованием настолько, что забыл о трудностях. Казалось, он уже ясно представляет будущее произведение искусства с помощью всех органов чувств. «Будто волна водит моей рукой», - ощущал Алексий. Через какое-то время он неожиданно спустился с обрыва и подошёл к морю вплотную, держа картину обеими руками. «Часть моей картины должна быть нарисована самим морем», - был убеждён он, глядя, как на картину попадают брызги.
    Столь тщательное продумывание образа и процесса его создания было естественным для Алексия. Он был таким человеком, который требовал совершенства во всём и не выносил любой лажи.
    Море казалось безграничным… Но это только казалось. Торговцы-кочевники, пересёкшие полуостров вдоль и поперёк, рассказывали, что если идти несколько дней направо вдоль побережья, то можно обнаружить линию, где море обрывается… А за линией – ничего, лишь обволакивающая пустота.
    На правой стороне холста в двух миллиметрах от края Алексий старательно начертил линию, обозначающую легендарную линию обрыва. Оставшуюся двухмиллиметровую полоску Алексий обесцветил, нарисовав таким образом пустоту.
    По окончании рисунка Алексий улёгся на песок и погрузился в свои размышления.
    Кто он?
    Злые языки говорили, что у Алексия нет возраста, что он родился на свет не естественным путём, а… был клонирован, хотя старик Антоний (выдадим секрет распространяющего слухи) не помнит, откуда он услышал это слово и что оно означает. Но из-за этого у Алексия нет… некоторых естественных инстинктов…
    Слухи о своей персоне Алексия забавляли, как и многое другое в жизни. Смущённые девицы, неумело признающиеся в любви и пытающиеся доказать, что их любовь на всю жизнь; юные умельцы, покупающие цветы, сладости, украшения и тем самым убеждающие даму сердца, что это – только для неё; матери-одиночки, гадающие, кто же из двадцати мужчин настоящий отец их ребёнка; неудавшиеся семейные пары, познавшие исчезновение той же самой любви… Люди рождаются и умирают, чтобы снова родиться и умереть… бесконечная цепочка… и это забавно.
    На лице Алексия появилась одна из его выразительных улыбок, но тут внезапно чья-то сильная ступня сдавила его коленку, а потревоженные волны песка посыпались на его тело, а заодно и, что самое неприятное, в глаза.
- Блин! – вырвалось у Алексия.
- Простите… Я бежал и вас не заметил… Вы вообще такой незаметный… - засмущался, извиняясь, мальчик в треугольных очках.
- В следующий раз будь аккуратней, – сдержанно попросил Алексий.
- Следующего раза не будет! – весело крикнул мальчишка и побежал дальше.
    Алексий узнал этого мальчика. Его так и называли – мальчик в треугольных очках.
Парнишка жил в замке, но его постоянно одолевали мечты о путешествиях, решиться на которые он не мог. Сын математика, он был весёлым мальчишкой, любящим физические упражнения и золотую середину. В связи с золотой серединой его одежда выглядела престранной: не футболка и не майка, не брюки и не юбка, не кепка и не повязка, а нечто среднее между ними. На ногах у него были особые прилипающие стельки толщиной в сантиметр.
    Как-то раз над ним и его золотой серединой пошутили, сказав: «А мозг у тебя, наверное, это нечто среднее между деревянной корой и раздавленными виноградинами?», на что он обиделся и промолчал.
    Более любопытен, однако, другой случай. Однажды этот мальчик подошёл к Алексию и попросил: «Убей моё время», на что Алексий ответил, что «скорее время убьёт тебя, нежели ты его» и добавил, что «для меня вообще не существует понятия времени».
    Термин «время» и его расшифровка – это особая отдельная тема для Алексия, которая, может быть, когда-нибудь превратится в большой жизненный философский трактат. Но сейчас Алексий явно почувствовал, что его мозги скоро можно будет подавать к столу, так как они уже начали плавиться. Солнце жгло неумолимо, и Алексий поспешил возвратиться в замок, захватив с собой засыпанное песком произведение искусства. «Всё равно картина удалась», - сделал он для себя утешительный вывод.
    Подойдя к лестнице, Алексий вздрогнул. Он услышал кашель старушки, который по сравнению с предыдущим днём стал чуть громче. «Она чихает на всё и правильно делает», - сказал когда-то о ней Фудору. Но сегодня вместе с кашлем до слуха Алексия донеслись другие звуки – точнее, крики.
    В семье Алингтонов назревал настоящий скандал. Пока Сабина собирала в лесу грибы, а Лукас охотился на птиц и зверей, дети, оставшись в своей комнате, затеяли игру в войнушку. В итоге, перевернув всё вверх дном, в их комнате воцарился такой немыслимый бардак, что родители, ругаясь, отшлёпали детей и велели всё убрать как следует, иначе не видать им солнца, моря и леса.
- А мы убежим! – кричал обиженный столь суровым наказанием Петрус.
- Я тебе сейчас убегу! – пригрозил отец и показал на ремень.
    Расстроенная Эва плакала. Она плакала всегда, как только появлялся малейший повод для этого. На сей раз, всхлипывая, она причитала:
- Почему нельзя?! Я хочу на море! А-а-а… На море! Я хочу увидеть море!
    Алексий услышал её плач и подумал, что сможет помочь девочке. Подозвав её к себе и вытерев платком слёзы, он показал Эве картину, нарисованную сегодня. Девочка с минуту поглядела на изображение, но затем заплакала снова.
- Оно ненастоящее! Ненастоящее! А-а-а…
-  Почему же? – удивлённо спросил Алексий, - Смотри, какие большие волны.
- Да, но на них… нет пены! А я люблю пену! А-а-а…
    Алексия как током пробило. А ведь и правда нет пены! Ему стало неловко. То, что он мог упустить такой важный элемент, выглядело крайне странно. Чувствуя досаду за свою оплошность, Алексий помчался к морю дорисовывать пену – более стоять перед девочкой и ощущать себя глупцом он не мог.
    А Эва заплакала снова. Она могла бы плакать сколько угодно, сидя в коридоре, если бы к ней не подошёл Петрус и не прошептал на ухо:
- Папа обещал, что если мы приведём в порядок свою комнату, то снова пойдём, как вчера, в лес. Если я найду ту улитку, я её тебе обязательно покажу.
    В своей комнате дети прибрались необыкновенно быстро. «Надо просто знать углы, в которые можно всё запихнуть», - объяснял сестре «технологию уборки» Петрус.
    Лукас не мог поверить собственным глазам, видя убранную комнату, и ему пришлось выполнить своё обещание – снова повести детей в лес.
    Несмотря на надежды Петруса, улитка размером с большой лист папоротника так и не объявилась. Мальчик заглядывал под каждый лист, под каждую ветку… но тщетно. Эва и Лукас, наблюдая за его поисками, могли лишь развести руками. Лицо Петруса заметно приуныло. Но вдруг, идя по тропинке, Лукас и дети остановились как вскопанные, не веря в чудо. Прямо перед собой они увидели… нет, не улитку, а… незнакомую девочку. Приглядевшись, они поняли, что это женщина-карлик. Она не умела говорить, поэтому все свои чувства и желания женщина-карлик выражала в танце. Это – её язык, её жизнь.
    Не сговариваясь, дети и Лукас решили отвезти её в замок и, приглашая, мужчины галантно поклонились, а Эва сделала красивый реверанс. Женщина-карлик засияла от радости и, не переставая танцевать, последовала за ними.
    Фудору в это время прогуливался неподалёку от ворот замка. Увидев приближающуюся вместе с семьёй Алингтонов прекрасную незнакомку, Фудору замер от удивления и ощутил прилив нового чувства. Женщина-карлик могла танцевать бесконечно. Своими маленькими ножками и ручонками она демонстрировала такие изящные движения, что Фудору показалось, будто сам ангел с неба спустился к нему. Неудивительно, что юноша сразу влюбился в это очаровательное создание, о котором он мечтал всю свою сознательную жизнь. С разрешения Лукаса и детей он приютил её у себя в комнате. Фудору был согласен на всё ради того, чтобы ещё и ещё раз видеть эти волшебные движения, эти большие выразительные глаза, у которых «нет дна» и в которых «можно утонуть».
    Слухи о женщине-карлике распространились с неимоверной быстротой. Дед Антоний сказал: «Мы никогда не поймём её языка». Рыцари замка – от Феопрепия I-го до Феопрепия V-го – не прочь сами были полюбоваться новоявленным чудом. Даже Алексий не смог остаться равнодушным и несколько раз повторил, вздыхая: “Танцовщица…”
    И на фоне такого яркого события практически незаметным стало другое событие, которое имело по крайней мере не меньшее значение – приезд в замок Хельги. Эта девушка, по её словам, приехала «из дальних краёв, коим нет указания на карте». Не обделённая красотой, а также смелая и энергичная, Хельга поселилась в свободной комнате и сразу начала активную деятельность: посадила в саду розы, сделала в замке музей из найденных обломков посуды и старинных монет, организовала среди рыцарей турнир за звание «лучшего рыцаря замка Хеартберг»… Но эта деятельность была для Хельги лишь своеобразной оболочкой, отвлекающей от глубоких внутренних переживаний.
    Со дня своего приезда и до самой смерти она будет помнить, как увидела его… и всё остальное потеряло для неё смысл.
    «Алексий… моё сердце перевернулось… Ты – вся жизнь, всё мироздание… внутри и вне… в морских волнах, в стенах замка, в тенях ветвей, в стальном металле; в чёрно-белых фотографиях, которые ты ценишь больше, чем цветные, в книгах по философии и психологии, которые ты не перестаёшь читать… Я просыпаюсь в своей комнате и так хочу ощутить рядом твоё дыхание, твоё движение времени…»
    Разумеется, для индивидуума его переживания значат так много… Но по сути, в монологе Хельги не было сказано ничего из ряда вон выдающегося, обычный повторяющийся бесчисленное количество раз опыт человеческой влюблённости. Пожалуй, фантастическое выражение «Луна – это отражение планеты Земля в космическом зеркале» при подтверждении наукой представляло бы для мировой цивилизации гораздо большую ценность, нежели очередная «слезливая неразделёнка».
    Естественно, сейчас у Хельги не могли возникнуть подобные мысли, её переполняли сладкие влюблённые чувства и светлые мечты… Ещё далеко было до того времени, когда она станет грызть ногти.
    Но вернёмся ко дню приезда.
    Алексий, как можно было ожидать, в этот день не обратил внимания на Хельгу больше, чем требовала вежливость, и преспокойно пошёл в комнату Любовь-музыканта.
     Надо сказать, что Алексий и Любовь-музыкант изредка играли на рояле вместе, в четыре руки. Сферой Алексия был нижний регистр, тогда как Любовь-музыкант парил в верхнем регистре, в нескончаемых переливах сказочной мозаики.
    Сегодня после сыгранной совместно импровизации воодушевлённый Любовь-музыкант сказал, обращаясь к Алексию:
- Это ж какую твёрдость духа нужно иметь, чтобы повторять десятки раз один и тот же аккорд!
    Алексий смущённо улыбнулся, понимая настоящую причину.
- И с такой силой! – продолжал Любовь-музыкант, - Всеми вибрирующими клетками своего организма чувствую, что в тебе, мой друг, говорит Бетховен!
    Алексий засмущался ещё сильней. Хотя такое сравнение и не было для него неожиданностью, он часто сам сравнивал себя с Бетховеным, но сегодня, вопреки сказанному Любовь-музыкантом, он почувствовал, что до Бетховена ему особенно далеко.
    Удручённый своей музыкальной безграмотностью, Алексий не заметил, как очутился в своей комнате и сел возле стола. Взяв ручку, бумагу и настроив свой поэтический аппарат, он написал:
          *        *        *
    Пусть будет тишина.
    Она играет с нами
    В исчезнувшее время.
    Дорога не видна.
    «Сегодня уже суббота. Но это совершенно ничего не значит», - подумал он.
    Алексий был человеком вне времени. Когда с ним разговаривали люди, время останавливалось… образовывалась некая аномальная зона… а потом стрелки часов обретали нужное расположение.
    Когда-то осознав своё собственное особое течение времени, Алексий придумал для себя календарь, разделявший «круг жизни» не на двенадцать месяцев, а на семь циклов. Каждый цикл состоял из одного или нескольких «моментов времени».Один из них – момент рождения Алексия, настоящую дату которого он тщательно скрывал от окружающих.
   Открыв свой дневник, Алексий сделал новую запись:
«Сегодня погода во всех смыслах та же. Значит, «момент времени» ещё не прошёл… Мои стихотворения похожи одно на другое. Почему? Не знаю. Я чувствую неуверенность перед собственными творениями. Они призывают к тому, чего я не делаю. Референтное ощущение. Нечто оторванное. Я себя разрушаю, но в тоже время… разрушаю ли я себя? Я нахожусь у черты. Проблема выбора, трусости, боязнь нового. Как бы мне простыми словами довести мысль до конца?»
    «Стоп! – сказал себе Алексий, - Кажется, я сам не понял, о чём только что написал».
    Внимательно перечитав, он воскликнул: «Ёпрст! И я такое написал??!»
    Но Алексий не стал ничего вычёркивать. И, наверное, не стоит. Придёт время, и записи сами исчезнут, канув в лету… Так пусть они умрут своей естественной смертью.
   Единственной мечтой Алексия было… понаблюдать за своей смертью со стороны. Увидеть, как она обволакивает его невидимым облаком ядовитой смеси, как проникает в него, воздействуя на каждую клетку организма, как завоёвывает и в один миг убивает мир, время, пространство, вытесняя его человеческую жизнь, как исчезает последняя надежда и как земля становится небом… Смерть – это ангел?
    Мирное уединение Алексия прервал звон разбитого стекла. Выглянув из-за двери, Алексий стал свидетелем следующей сцены:
- Вот твои звёзды! – кричала Субетсурана, - Я не хочу жить с этой танцовщицей! Я ухожу!
- И пожалуйста! – отвечал брат, - Я встретил свою любовь и ни за что не откажусь от неё! А ты поищи себе другую свободную комнату!
    Субетсурана прикусила губы. Подойдя к окну и увидев на небе звёзды, она плюнула в них с нескрываемым отвращением. И после этого звёзды для неё погасли навсегда…


ГЛА III

    Со следующего дня пошёл дождь. Начался он совсем незаметно – с маленьких капелек, едва видимых, как будто по чистой случайности падающих с неба. Но вместо того, чтобы прекратиться, «случайности» лишь учащались, постепенно набирая вес и обретая заметную форму. Звук отдельных капель превращался в сплошной шум, дождь полил как из ведра, настойчиво отбивая ритм хаоса… Всё вокруг покрыла водяная оболочка.
    Так неожиданно обрушившаяся на жителей замка водная стихия стала проникать во все щели, углы, трещины, а также в сознание людей.
    Эва сидела на полуразвалившемся стуле и плакала, повторяя: «Я хотела видеть море, но я не хотела, чтобы наш замок превратился в море!». Петрус, которому надоело нытьё сестры, обвинил её в соучастии со всемирным потопом, так как своими слезами она лишь осуществляет помощь в затоплении мира. Сестра после этих слов перестала плакать, но до конца не успокоилась. А брат вспомнил о песочном замке Нашберг на берегу моря. «Он снова погиб не по нашей вине!» - сокрушался Петрус.
    Дождь не прекращался. Более того, на первом этаже стали появляться лужи.
    Сабина пыталась с помощью тряпок отстоять своё право жить в сухости и тепле и удивлялась, что тряпки оказывались сырыми изначально. Она попросила помочь Субетсурану, но та не увидела в действиях Сабины ничего разумного. «Ты сопротивляешься тому, что нам неподвластно», - сказала она. И, словно её слова отозвались эхом в сердце Любовь-музыканта, зазвучал рояль – но зазвучал не так, как раньше. «Как не пытаюсь освободиться, всё равно получается, что я играю дождь», - испытывал на себе влияние водной стихии Любовь-музыкант.
    Никто не знал, во что «выльется» такая погода. Только Алексий был как всегда спокоен. Он говорил, что не привык переживать из-за капризов природы и тем более вкладывать в это какой-то мистический смысл. Поэтому Алексий не торопясь читал Юнга, уже на 403 странице.
    Другим же мысль о нахлынувшей непогоде не давала покоя.
- Этот дождь смоет нас с лица земли, - неожиданно сказал дед Антоний.
- Это почему? – удивились оказавшиеся поблизости Лукас и Фудору.
- Потому что мы – лишние на этой планете. Сейчас во всём мире совсем другая жизнь.
- Какая другая?
- У меня было видение… Ко мне явился призрак в белом одеянии и сказал, что теперь жизнь проходит через… то ли интернат, то ли интернет…
- Странное слово. Напоминает диагноз, - интуитивно предположил Лукас.
    Ответом ему стала тишина. Загипнотизированные скукой, Лукас, Фудору и дед Антоний повернулись к окну и стали смотреть то ли на него, то ли в него…
    Симфония дождя претендовала на бесконечность. Капля за каплей и ничего, кроме однообразия… Но спустя какое-то время атмосфера несколько разрядилась благодаря неожиданному повороту вещей - сквозь водяную завесу стал вырисовываться чей-то приближающийся силуэт. Лукас, Фудору и дед Антоний решили, что это ещё одно видение, повторный приход призрака, и собрались задать вопросы, но это оказалась всего лишь Хельга. На ней был промокший серо-бежевый костюм, который слился в какой-то единый непонятный водяной цвет. Разочарование тут же сменилось недоумением.
- Ты была под дождём? Зачем? Куда ты ходила? И без зонта?
- Вы удивитесь, - разом отвечала на все вопросы Хельга, - но примерно в ста шагах от замка дождь не идёт. Дождь сконцентрировался лишь вокруг замка.
- Что? Не может быть!
- Поверьте, я была там!
- Всё равно это невозможно!
- О чём вы спорите? – вмешалась Сабина и, уловив суть, вызвалась пойти с Хельгой снова, чтобы убедиться в верности её слов собственными глазами.
- Вы увидите, что это правда! – не успокаивалась Хельга.
- Хорошо, но всё-таки ты возьми зонт, - посоветовала ей Сабина.
    Хельга посмотрела на Петруса, он понял её и принёс свой зонт ярко-красного цвета. И когда Хельга уходила, создалось впечатление, что как будто не она уходит, а таинственным образом движется сам зонт.
- Красный зонт ушёл! – обрадовался увиденному мальчик.
    Когда они вернулись, Сабина подтвердила, что дождь идёт только на территории замка.
- Это проклятие, - сказал дед Антоний.
Субетсурана накинулась на своего брата:
- Это всё твоя танцовщица! Это она виновата!
- Не смей так говорить о моей возлюбленной! – злился Фудору. В этот момент он ненавидел свою сестру больше, чем когда бы то ни было.
    Петрус, напротив, успокоился. «Значит, замок на песке не разрушился», - вздохнул он с облегчением.
    Но тут послышались оглушительные мощные удары. Дождь превратился в град. Градины размером с теннисный мяч вместе с разбушевавшимся ураганом обрушились на замок. Хеартберг еле держался.
    В комнате Любовь-музыканта задребезжали стёкла, слились в единый хор. Импровизация в стиле «неторопливых капель дождя» резко изменилась – будто прорвало невидимую плотину, сдерживающую потоки чувств; посыпались клавиши и лопнули струны от невероятного натяжения; возродился Карл Орф и зазвучала Кармена Бурана, а затем вместе с топотом копыт, ржанием лошадей, звоном мечей и национальными песнями в замок ворвался сам Александр Невский из кантаты Прокофьева, чтобы в другом времени, в другой эпохе вновь мужественно сразиться против шведов.
    Это было что-то потрясающее – героическая монументальность на фоне близкой смерти.
    Любовь-музыканта трясло. Несмолкающие удары кидали его из стороны в сторону, но он не чувствовал физической боли. Любовь-музыкант не чувствовал даже себя – он, музыка и погода стали единой вибрацией. Превращение произошло, и теперь исчезла призма СУЩЕСТВОВАНИЯ, открыв настоящий ВАКУУМ, а обнажённая материя приблизилась к ВЕЧНОСТИ.
    Это стало началом потери реальности. В замок проникло Бессознательное и подобно вирусу лишило всякие действия конкретности и направленности. Волны бреда захлестнули всех без исключения жителей замка.
    Старушка, которая всё время чихала, неожиданно умерла. Обнаружилось это случайно – незапертая дверь «засветила» лежавшее на полу мёртвое тело. Но самое необычное заключалось в том, что кашель по-прежнему раздавался. Конкретный источник звука не улавливался – казалось, кашель слышался со всех сторон, как будто кашляла сама комната, и от этого появлялся безумный страх, хотелось убежать за тысячи километров и лишь с большим трудом удавалось подавить в себе панику.
    Менялось расположение дверей. Третья дверь второго этажа западного крыла перенеслась в конец первого этажа восточного крыла, двери комнат семейства Алингтон переместились в подземелье, собственноручно отремонтированная дверь деда Антония повисла на крыше. И это только одно мгновение. В следующее мгновение мозаика дверей менялась ещё более затейливым образом.
    Попасть в свою комнату стало очень проблематично. Лукас, очутившись в комнате Фудору, увидел у танцовщицы маленькие, как игольное ушко, слёзки. Дед Антоний попал в одну из комнат рыцарей, взял меч и начал пытаться разрубить им лужи на полу. Алексий заскочил сначала к Субетсуране, которая поправляла повязку на руке, а затем к Хельге, которая уставилась на него и не смогла вымолвить ни слова. А потом заплакала – но это была уже не Хельга, а Эва в облике Хельги. Обмен внешними видами стал естественным продолжением обмена дверьми.
    Лукас, попав в тело Субетсураны, понял, что «лучше сдохнуть сразу, чем всю жизнь быть костылём». Субетсурана оценила фигуру женщины-карлика и посочувствовала ей, так как «имея такую жалкую фигурку, только и остаётся, что привлекать мужчин танцем». Хельга, проникнув в тело Алексия, ощутила огромную духовную силу, глубину, необъятный разум, как будто в ней заклокотала Вселенная. Сабина, попав в тело Феопрепия V, почувствовала огромное желание защитить замок, но не знала, что для этого нужно сделать.
    Кто-то старательно всё перемешивал, приготавливая некое блюдо. Но никто не знал имя время-пространство-людоеда. Кто, где, что происходит – пустые вопросы. Любое событие, действие потеряло смысл, так как человек моментально становился другим человеком или предметом. Кто бы мог подумать, что вирус бреда бывает таким значительным!
- Когда я был женщиной, всё было по-другому! – воскликнул дед Антоний.
- А вы знаете, что меня лишили девственности в 12 лет? Этим никого не удивишь? Зато сейчас мне 90, - признавалась Сабина.
- Когда я был маленьким, то ходил «задом» и думал, что все видят у меня хвост, - поделился своей тайной мальчик в треугольных очках.
- Смотри! – кричал Фудору сестре, - Вода! Ты будешь это пить до конца своей жизни!
- Мы четыре поросёнка! – смеялись дети, - Почему четыре? Потому что вы все напились!
    Но самым сумасшедшим оказался, как можно было ожидать, Алексий. Почти сразу он подумал, что Карл Густав Юнг это никто иной, как он сам. Да, это Алексий-Юнг написал о самости, аниме/анимусе, транцендентальной функции, психологических типах и о многом другом. Это он, Алексий-Юнг, говорил, что «у него много автономных комплексов». А затем он стал вспоминать об одной пациентке, для которой жизнь потеряла смысл. Убедить её в обратном не представлялось возможным, хотелось хотя бы зародить сомнение! Анализ сновидений и свободных ассоциаций не давал ничего. Не срабатывали и другие методики – такие, как внушение, гипноз…
- В ваших словах нет смысла, - говорила она, - как и в вас самих нет смысла. В том, что вы молчите, тоже нет смысла. В том, что отводите взгляд – тоже. Во всём нет смысла.
- Может, смысл в том, что его нет? – попробовал поразмыслить в её ключе Алексий-Юнг, но прозвучало это робко и неубедительно.
- Нет, в этом тоже нет смысла, - отрезала пациентка.
    Удручённый неудачей, Алексий-Юнг обратился к своему учителю Зигмунду Фрейду с просьбой помочь. Фрейд спокойно объяснил, что причина кроется в детстве пациентки и, скорее всего, в подавленной сексуальности.
    Алексий-Юнг решил проверить теорию учителя, пришёл в палату к пациентке ночью и проделал с ней всё, о чём мечтает каждая женщина. Пациентка не сопротивлялась – казалось, она давно ждала момента. И это, наконец, произошло.
    Наутро обалдевшая пациентка, лежа на койке, произнесла удивительную фразу: «Я, может, и хотела бы сказать, что в этом тоже нет смысла, но… я так сильно чувствую его!» И застонала от возбуждения.
    Фрейд был прав… Эх, старина Фрейд!
    И когда Алексий, прервав свои воспоминания, окончательно убедился, что он и есть Юнг, ему также захотелось закричать от радости, выплеснуть свои эмоции. И он закричал…
    Это потом Алексий ещё скажет, что хочет быть не Юнгом, а Кантом, что «он – вещь в себе, которую нельзя познать, так как это тайна», что ему бесконечно близко «Учение о нравственности и долге человека» и чтобы его похоронили обязательно рядом с могилой Канта.
    Сабина была теперь в облике Субетсураны и по-хозяйски удивлялась: «Откуда с ней столько костей? Прямо суп вари…». Затем она взглянула в окно и увидела, как на верхушки деревьев приземлились звёзды. «Это к несчастью, - сказала она, - Чтобы наступило счастье, звёзды должны были упасть до конца». Субетсурана в непонятном облике, похожим на камин с перевязанными дровами, сказала ворчливым голосом, что звёзд никаких не видит, но видит огромных птиц, летящих в сторону замка.
- Это Аргентавис и Титанис Валяри. Птицы-гиганты, птицы-убийцы. Когда они взлетают, темнеет небо, - объяснял Полулукас-полустул.
- Но они же жили миллионы лет назад? – удивились дети-поросята.
- Ну и что? Они вернулись.
- Вернулись? Как? И прилетели сюда в такую непогоду? – дети всё ещё не могли поверить.
    Аргентавис, весивший семьдесят семь килограмм с размахом крыльев восемь метров едва не достал Петруса своим огромным клювом.
- Нечего было высовываться из окна, - проворчал Полулукас-полуножка-от-стула.
- Это окно меня высунуло! И вообще я всего лишь маленький поросёнок! – стал капризничать Петрус и захрюкал.
    Что в это время творилось с Алексием, страшно было представить. Надо изучать течение волн бреда. Алексий, которому надоело быть Юнгом, стал прыгать на одной ноге и напевать детским голосом: «Я маленький козлик». Это было так весело, деда Антония нарядили бабушкой, а где волк, никто сам не знал. А Алексий продолжал скакать и петь: «Я маленький козлик, но у меня большие рога»…
    Воскресший из мира вибраций Любовь-музыкант играл что-то в стиле Шнитке либо вообще с помощью какой-то новой современной методики. Это потом выяснилось, что во время бреда Любовь-музыкант нажимал на клавиши… одним местом. Получалась неплохая музыка…
    Фудору вдруг вспомнил, что его имя образовалось от имени Федя, а Федя ездил на велосипеде…
- Велосипед? – повторил вновь преображённый Алексий, в котором проснулся дух изобретателя, - вы говорите, что велосипед изобретён? Так знайте – настоящий велосипед ещё предстоит изобрести! И я сделаю это! Я изобрету велосипед!
    И после этих слов Алексий превратился сначала в привидение, а затем в едва видимую тонкую прозрачную оболочку расплывчатой формы. Через некоторое время он исчез совсем.
    Хельга стала неописуемой красавицей и вообразила, что она - это легендарная жена самого Иоакова Криэйтского, которая считалась недостижимым идеалом слияния земного и небесного.
    Бывшие рыцари переоделись в какие-то шкуры и, дико крича, стали изображать что-то наподобие первобытно-общинного строя.
    Каждый был кем-то и в то же время был никем. Путаница, потеря смысла, раздробление на микроскопические элементы превратилось в засасывающую пустоту, как будто кто-то начал есть приготовленное блюдо. Но, кажется, ему оно не понравилось… и всё закончилось. Сбившиеся со счёту часы пробили несколько раз в ритме танго ударами, похожими на звук разбивающегося стекла. Прояснилось небо, затих неугомонный ветер, исчезли нелепые видения, обрели своё место двери, окна, предметы, люди. То, что произошло, стало восприниматься как сон, который видели все живущие в замке.
    Жизнь снова потекла в привычном, обыденном русле.
«Это чья-то выдумка, - записал в своём дневнике Алексий, - Просто кто-то придумал такую бредовую погоду, и ему от этого стало хорошо».
    Чтобы как-то восстановить ход времени по календарю, решили начать отсчёт с понедельника, а до этого так и написали: «был сон». Алексию в этом плане оказалось проще. Для него промелькнул лишь ещё один «момент времени» и наступил следующий. Алексий так и отметил у себя в календаре.


ГЛ IV

    В один из дней к замку на лошади примчался незнакомый всадник. Весь в мундире и орденах, он явно не был похож на торговца-кочевника. Протрубив в рог и возвестив таким образом о своём появлении, всадник терпеливо дождался, когда ему откроют ворота. После этого он представился:
- Меня зовут Рандольф Монфорт. Я - рыцарь ордена Красных Кровей. Наш орден, как вам известно, расположен на юге по ту сторону леса, и мне поручено узнать, кто же на сей день является хозяином такого прекрасного замка как замок Хеарберг?
Старик Антоний, дольше всех проживший в этом замке, ответил:
- Единственным основателем и хозяином замка был Иоаков Криэйтский. Он умер 250 лет назад в возрасте 90 лет, и его дух обитает в замке до сих пор.
    Всадник сказал, что он не может заполнить протокол «такими бреднями» и, не давая высказать возражения, предложил записать в качестве хозяина собственности имя одного из живущих в замке.
    Дед Антоний сразу отказался, заявив, что «дух Иоакова Криэйтского его накажет», и записали Лукаса.
- Ух ты, - сказала Эва, узнав о произошедшем, - Теперь наш папа – хозяин замка?
- Ну вроде… - замешкался Лукас.
- А что такое собственность? – спросил Петрус.
- Это то, чем мы владеем. Наша земля, наша комната, наша выращенная картошка…
- А руки и ноги?
- Да, это тоже. Наше тело, наша душа…
- А я могу продать свою душу? Что? Ай! За что?!
- Никогда не говори так, - прошипел Лукас и наградил сына ещё одним шлепком.
    Но мальчика не смутило рукоприкладство. «Взрослым нужно показать свою силу, вот они и делают это», - решил Петрус. А сегодня его одолело любопытство, ему захотелось задать взрослым те вопросы, которые он по какой-то причине откладывал. Увидев Алексия, не спеша шедшего вниз по лестнице, Петрус подбежал к нему и спросил:
- Дядя Алексий, а я, когда вырасту, смогу иметь сто жён?
- Сможешь, если будешь жить в исламских странах. Там это разрешено законом.
- Ура! – закричал Петрус на весь замок, - Дядя Алексий разрешил мне иметь сто жён!
- А я хотела бы выйти замуж за саму себя, - тихо промолвила Эва.
Петрус замолчал и задумался.
- Это как? Ты раздвоишься? – спросил он.
- Не-а. Наоборот, я стану единым целым… и перестану плакать, - спокойно объяснила Эва.
- А ты не плачь, - сказала появившаяся откуда-то Хельга, - Послушай, как поют птицы, и успокойся.
- Птицы? – подхватил Петрус, - Не говорите про птиц. Мне всегда кажется, что они поют и кричат оттого, что их режут.
   Эва в который раз заплакала.
- Ну вот, ты всё испортил, - обиделась на Петруса Хельга, - Тогда сам попробуй успокой свою сестру.
Петрус подошёл к Эве и прошептал на ухо:
- Сегодня снова можно будет поиграть в войнушку. Кстати, зря мы тогда всё убрали. Дядя Алексий сказал, что это было великое современное искусство – пик абстракционизма и чего-то там ещё. Вообщем, пойдём играть.
    Эва перестала плакать и пошла за братом.
    А Хельга направилась в сад. С первых дней её приезда было замечено, что у Хельги вырастало в саду всё, что она бы ни посадила, причём за считанные минуты.
    Жители замка сначала поражались такой диковинке, затем привыкли. Их питательный рацион пополнился персимонами, плантанами, саподиллами, черимойями, кумкватами, джаботикабами и многим другим, о чём они раньше никогда не слышали.
    Дед Антоний предложил Хельге как-нибудь на досуге заняться селекцией и вывести некий овоще-фрукт, который объединил бы все овощи и фрукты Хельга ответила, что не обещает, но попробует.
    Но сегодня ей было не до садоводческих экспериментов. Она села на деревянную скам%ю под яблоней и стала думать:
«Вот уже тысячи раз я прохожу мимо него, смотрю в его глаза и… ничего. Ничего не изменилось со дня моего приезда. Но я так не могу! Может, сегодня стоит попробовать… признаться… а если… я разрываюсь! Между ним им пропастью… Ах, Алексий!
    Хельга ещё долго ходила по саду и по коридорам замка, размышляя… Наконец, устав от ходьбы и переживаний, она постучалась в комнату Алексия. Алексий открыл дверь, слегка удивился, но тут же скрыл удивление и спросил, чем он может помочь. Хельга пыталась сдержать гораздо большее – вулкан чувств, но получалось совсем плохо. Забывая от волнения фразы, но в тоже время держа себя в руках и вспоминая примерный план текста, она сказала:
- Не знаю, великое ли это счастье или несчастье, но… я в тебя влюбилась. Мне нравится в тебе всё: внешняя и внутренняя красота, творческий потенциал, глубокая философия, особое внутреннее ощущение времени, образ жизни, загадка и, самое главное, огромная духовная сила! Она меня притягивает как ничто другое… Я… я уже не могу… В тебе действительно есть огромная духовная сила. Чувствуя её, я понимаю, насколько всё остальное второстепенно и что я ради этой силы способна свернуть горы. Я люблю! Люблю невыразимо, безумно! Я сгораю от любви! Алексий! – Хельга посмотрела на него, но он отвернулся, и ей захотелось умереть…
    Алексий прослушал душераздирающий монолог как море, волны которого из-за сильного ветра стали больше обычного. Но он не обязан как-то реагировать на это и тем более говорить. «Эмоции мы все красиво высказываем, - был убеждён Алексий, - Мы – часть природы. И также, как мы наделяем чувствами «разъярённое» небо, «плачущий» водопад или «улыбающееся» солнце, мы наделяем чувствами самих себя и нам кажется, что мы «восхищаемся», «любим», «сходим с ума», но как всё это банально и примитивно».
    Алексию стало неприятно, он предложил поменять тему, но потом, поняв, что разговор не клеится (да и какой тут мог быть разговор!), он попросил Хельгу выйти в коридор, запер дверь на ключ и ушёл, не сказав ни слова.
    Хельга посмотрела в пропасть. Пустота, точка. Кому-то везёт, кому-то не везёт… Где-то рядом есть Смерть, она это ощущает всеми частями тела и души. Осталось всего немного – каких-то пару шагов, и больше ничего делать не надо. Это как-то можно понять? Совсем НИЧЕГО – не надо любить, страдать, сходить с ума, презирать, забавляться, быть равнодушной, быть собой… и убивать себя уже тоже не надо.
     Хельга остановилась. Она не в силах сделать эти пару шагов – они как будто уже сделаны, и в лишних движениях отпала необходимость. Но на её руку неожиданно села бабочка с красивыми ораньжево-чёрными крылышками и пошевелила усиками. И произошёл взрыв – Хельга, не сдержавшись, неистово, истерически зарыдала.
     А Алексий как ни в чём не бывало пришёл к Любовь-музыканту, чтобы сыграть с ним новые импровизации.
- Я хочу создать совершенную мелодию, - поделился своими планами Любовь-музыкант, - с современными прибамбасами, но в то же время оригинальную.
- Тебе нужен совершенный инструмент, - сказал Алексий, намекая о множестве трещин на клавишах, плохо работавшей левой педали и так далее. Но Любовь-музыкант не понял намёка.
- Рояль и есть совершенный инструмент! - воскликнул он, - Он воплощает в себе все другие инструменты. В клавишах – клавишные инструменты, в струнах внутри рояля – струнные инструменты, в ударах молоточков – ударные, в выразительных педалях – духовые… Все, все, все! Я их так люблю, что ничем, кроме музыки, это не передать.
- Но Орфей предпочёл дудку, - напомнил ему Алексий, на что Любовь-музыкант отмахнулся, сказав: «Это был Орфей…»
    Они начали импровизировать, но что-то не поладилось, не зазвучало, и Любовь-музыкант был сильно огорчён.
- Любовь-Алексий, - начал было он свою речь.
- Не говори так, не говори это слово, - поспешно одёрнул его Алексий и добавил - Я не знаю, что такое любовь.
    Пауза. Эти слова прозвучали больше чем пустота. Они олицетворяли полное отсутствие жизни.
- Ты… не знаешь? Не знаешь? Да ты холодный труп, закоченевшая философия, вечно ходячая теневая маска, сорви скорей розу в саду и воткни её шипы в свою… может, ты тогда что-то почувствуешь… он не знает… Он не знает! Любовь везде, всюду! Я сажусь за любовь-рояль, каждый сыгранный звук - любовь-кристалл, тонкая материя, любовь-бытие, я вдохновляюсь пением птиц и шумом морского прибоя, я с любовью отношусь к каждому человеку, любовь-я и любовь-мир вокруг меня! – и Любовь-музыкант заиграл только что придуманную любовь-мелодию, очевидно претендовавшую на совершенство.
- А по-моему, ты просто всовываешь слово «любовь» куда попало, после каждого другого слова и мнишь, будто ты, маленький человечек, сумел раскрыть весь смысл, всю глубину и тайну Любви…
- А ты… Большой болван… - Любовь-музыкант хотел возразить, но из его глаз неожиданно полились слёзы, - Нет! Не хочу больше ничего говорить! Звучите, струны любви! – и он продолжил играть музыкальную импровизацию, которая превратилась в настоящую бурю…
    «Да уж, - подумал Алексий, - изобретательность людей, которые верят в свои чувства, в свою эдакую «самую настоящую любовь», чрезвычайно велика. Но это заставляет задуматься». И Алексий, спустившись по лестнице, исчез словно восьмое чудо теней.
    А в это время…
- Лукас! Опять ты бездельничаешь, - начала привычную ругань Сабина, - У нас нет дров, чтобы растопить камин! А дети снова хотят пойти в лес! Сколько можно валяться на диване?!
- Подумаешь, прилёг на пять минут, - оправдывался Лукас, что Сабину раздражало ещё больше.
- Вечно у тебя часы лени приравниваются к пяти минутам! А поработать пять минут – так это уже целый час!
- Ладно, ладно, сделаю я, только перестань кричать.
    Лукас нарубил дров, затопил камин и собрался уже звать детей на прогулку, но увидел ужасающий беспорядок в их комнате.
- Что вы наделали?! – ахнул он.
- Мы играли в войнушку, - весело сказал Петрус, - а убирать мы не будем, так как этот беспорядок – пик современного искусства.
- Значит, гулять вы не пойдёте. Вот и живите в своём современном искусстве, - строго наказал Лукас. Дети печально вздохнули.
- Придётся убирать, - развёл руками Петрус, - Но почему всё так жестоко и несправедливо?
- Увы… - подтвердила Эва, - Для папы, видимо, искусство ограничено Леонардо да Винчи, Рафаэлем…
- Вот именно. А современные тенденции он не признаёт. Ну ладно, запихнём всё как прежде по разным углам и пойдём гулять. Если я увижу ту улитку в лесу, то тебе её покажу.
    «Да не нужна мне твоя улитка, придумал ты всё», - злилась про себя Эва, но брату ничего говорить не стала.
    Удивив в очередной раз Лукаса быстротой уборки, дети пошли с ним на прогулку в лес. Никакой улитки, естественно, они не встретили. «И куда она могла деться?» – не мог понять Петрус.
    Когда все в замке легли спать, Петрус ворочался в постели и о чём-то думал. Услышав, что часы пробили двенадцать, Петрус тайком пробрался на второй этаж восточного крыла и постучался к Алексию. Алексий, увидев Петруса, хотел его поругать и загнать в постель, но мальчик задал наконец вопрос, который так долго его мучал:
- Дядя Алексий, скажите, что такое истина?
    Алексий был поражён. Мало того, что он сам не знал точного ответа, так он был ещё сегодня совершенно не в духе.
- Я не могу сказать, что такое истина, так как не знаю, что такое ложь.
- То есть вы не знаете?
- Что такое «не знать», я тоже не знаю.
    Петрус разочарованно опустил голову. Разговор явно зашёл в тупик. Нелепую ситуацию усиливала медлительность реакции Алексия, которому, видимо, нечего было больше рассказать. Два раза он открыл рот, но слова не рождались – стена сопротивления оказалась достаточно крепкой. В итоге Алексий сморозил что-то совсем глупое наподобие «я тебе сообщу, когда будет истина» и ушёл. Сегодня был явно не его день.


Г V

    На следующий день, проснувшись, Алексий обнаружил на своей двери свёрнутую записку. На ней вырисовывалась надпись «СЪЕШЬ МОЁ СЕРДЦЕ». Алексий не стал сжигать записку, а просто разорвал и выкинул. «А у осьминога три сердца», – усмехнулся он. Сегодня его беспокоили совсем другие мысли.
    «Что такое сознание? – спрашивал себя Алексий и сам себе доказывал, - Сознания не существует. То, что мы называем «сознание», на самом деле лишь имитация сознания, пародия на сознание, но не сознание как таковое».
    Заплутав в лабиринтах псевдосознаний, он не успел доразвить мысль, так как в дверь постучали.
    «Эх, - подумал Алексий, - Сделать бы такие двери, в которые невозможно было бы стучать!»
    Стук раздался повторно. Пришлось открыть. Надо сказать, что к Алексию почему-то приходили все, у кого наступал критический момент в жизни. И хотя Алексий откровенно говорил, что в некоторых вещах он не разбирается, а только плавает, всё равно считалось, что его мудрость несравнима ни с чьей другой. Добровольно выбранное затворничество, сознательное одиночество лишь повышали его статус. Люди чувствовали, что ему можно доверять, и ценили его советы.
    Утренний посетитель оказался знакомым мальчиком в треугольных очках. На нём была та же необычная одежда, но исчезла весёлость, как будто у него ни с того ни с сего заболели зубы. Удручённый вид, печальный голос были так не свойственны ему!
- Алексий… - начал он, - Сегодня ночью… я познал женщину…
- И что?
- Точнее, пытался познать… Я понял… она не стоила всех тех подарков, которые я ей подарил. Она оказалась фригидной!
    Алексий про себя улыбнулся. «Любознательный мальчик, - подумал он, - ему ещё многое предстоит познать в жизни». Вслух он сказал:
- Не переживай. Фригидных женщин не так много.
- Я знаю… но… что мне делать?
- Не впадать в крайности. Сейчас это самое главное.
- Спасибо… Спасибо, я постараюсь!
- И ещё. Любая женщина стоит больше, чем твои подарки. Запомни это.
- Спасибо… Я запомню… - и мальчик в треугольных очках исчез в коридоре.
Алексий вздохнул и принялся философствовать дальше:
    «Сознание… Влияет ли обособление человека на развитие сознания? И к чему приводит обособление – к божеству или к смерти? Возможно…»
    Но тут судьба снова постучалась в дверь, точнее, незнакомый мужчина. По физиологическим данным можно было бы заключить, что это отец или родственник мальчика в треугольных очках, но он так и не представился.
- Алексий, вы чувствуете себя мужчиной? – сразу спросил незнакомец.
- Чувствую, - ответил Алексий, привычно улыбаясь про себя.
- А я… нет… Такое ощущение, что я должен был родиться на свет женщиной. Вы понимаете? Могла ли произойти такая ошибка?
- Подумайте. Если бы вы создавали нечто, то могли бы ошибиться?
- Наверное, да. Хотя… не настолько же!
- Тогда перестаньте ныть и будьте мужчиной! – неожиданно повысил голос Алексий. Бывает, что он иногда скажет как отрежет.
- Спасибо… - Незнакомый мужчина поспешил выйти.
    А Алексий понял, что продолжать размышлять о сознании он не может – его сбили с толку. «Мои мысли требуют свежего воздуха», - ощутил он. Боясь очередного стука в дверь, Алексей спешно собрался и вышел на улицу.
    Петрус во дворе играл с мячом. Несясь как угорелый, он неожиданно так пнул мяч, что тот перелетел через кирпичную стену в сторону леса. Петрус расстроился.
- Папа! – позвал он на помощь Лукаса, - Мяч улетел!
- Сейчас найдём, - сказал Лукас, который, сидя на скамейке, наблюдал за игрой сына.
    Они вышли через ворота и направились в предполагаемое место падения мяча. Вскоре они обнаружили мяч в центре небольшого холма, по которому бегало множество муравьёв.
- Какой большой муравейник! – с изумлением воскликнул Петрус.
- Тихо… - приложил палец к губам Лукас и легонько одним движением ноги пнул мяч.
    Но несколько муравь8в успело залезть на его ботинок, и последовали укусы. Вроде бы это ещё не смертельно, беспокоиться рано, но, видимо, что-то повернулось не так, Лукаса оцепили набежавшие следом другие муравьи и… Петрус увидел, что папа почему-то упал и… разучился говорить, двигаться, дышать… Мальчик не мог понять, как это так – разучиться в один миг всему, чему учили с рождения…
    Испугавшись, он побежал обратно в замок звать маму. Сабина не сразу поняла, что произошло. Увидев лежащего Лукаса, всё тело которого теперь было искусано муравьями, Сабина, с трудом сдерживая слёзы, сказала:
- Он… не здесь… он уже далеко… он умер!!!
  Вырвавшийся возглас сорвал все попытки сохранить хладнокровие. Сабина истерически зарыдала, хватаясь руками за голову. Отвернувшись, она нервно задвигалась и наконец упала тоже.
- Мама! – громко крикнул Петрус, его сердце не по-детски сжалось от боли и потрясения.
- Всё в порядке… Всё будет в порядке, - пробормотала Сабина, вставая.
    Весть о смерти Лукаса быстро разлетелась по всему замку.
- Не надо было ему записываться владельцем замка, - суеверно произнёс дед Антоний, - Вот что сделал с ним дух Иоакова Криэйтского!»
- Это весьма печально, какая потеря для нашего замка и лично для вас, Сабина! – воскликнул Фудору. В его глазах читались жалость и сочувствие.
   Рыцари замка выразили своё огромнейшее искреннее сожаление.
- Если вам понадобиться наша помощь, сочтём за честь, - сказали они.
    Сабина молча кивала головой. Сильная женщина, не однажды перенёсшая несчастья, она нашла в себе силы, сжала волю в кулак, чтобы не показывать слёзы.
    Дед Антоний собрал во дворе всех жителей замка.
- С этого оDя, - провозгласил он, - никто, кроме духа Иоакова Криэйтского, не смеет называться хозяином замка! Мы не допустим больше смертей! Одна ошибка нам стоила жизни!
   Алексий сидел и слушал, глядя в одну точку. Иногда он поднимал к подбородку руку, но затем опускал её на колено и наигрывал пальцами известный ему одному мотив. По выражению лица Алексия невозможно было определить, слушает он или находится в своём внутреннем мире. Изредка он посматривал на Хельгу, но потом закрывал лицо руками.
    Дед Антоний закончил свою речь. Жители замка стали постепенно расходиться. Смерть Лукаса выбила всех из колеи, но надо было возвращаться к будничным заботам. Рыцари развели костёр, чтобы приготовить обед; Субетсурана шила новую повязку, так как прежняя слишком протёрлась и носить её было уже неприлично; Хельга, которая пережила свою собственную смерть любви, поливала в саду цветы; Алексий, проходя мимо неё, думал о сознании: «Что оно всё-таки из себя представляет? Сознания не существует. То, что мы понимаем под «сознанием», на самом деле… Но это я уже обдумывал. Открывать для себя второй раз Америку не интересно. Надо записать всё в дневник, иначе солнце сегодня слишком горячее, и мысли быстро испаряются». И, вновь взглянув на Хельгу, он пошёл обратно на второй этаж в свою комнату.
    Открыв дневник и превратив свои философские размышления в буквы, Алексий временно успокоился. Но дневник неожиданно раскрылся на другой странице, на одной из ранних записей:
«Наплевать на всё – это счастье? Я написал стихотворение, в котором одним плевком показал своё отношение к миру… но никакого счастья не испытал. Хотя тем, кому я читал стихотворение, оно понравилось… Ну почему люди одного и того же возраста пишут одинаковые стихи? В этом есть некая запрограммированность. Лукас сказал, что мои стихи – это пережиток детства, и он сам этим баловался в нежном возрасте. Фудору пытался навязать мне мысль, что я никогда не стану настоящим поэтом, так как, по его мнению, поэт должен летать, а я постоянно ищу, за что зацепиться. Так значит, я – поэт-скалолаз? Почему бы и нет».
    В данный момент Алексий не писал стихи, с некоторых пор он решил временно бросить это дело, но сейчас он пытался занять разум чем угодно, чтобы не думать о… Впрочем, убежать от себя практически невозможно. Алексий чувствовал нечто противоречивое. С одной стороны, он был по-прежнему мудр и умён, но с другой… он заметил, что стал глядеть на Хельгу по-другому, и ему теперь стали нравиться её взгляд, её голос, её редкая улыбка. Алексий ощущал настойчивую потребность видеть Хельгу чаще и чаще. Но он не рискнул сейчас к ней отправиться, это было бы слишком… а выбрал привычную дорогу к Любовь-музыканту.
    Любовь-музыкант слышал о смерти Лукаса, но трактовал её по-своему – через любовь. «Любовь-смерть в очередной раз поведала нам о том, как мы счастливы, что можем жить, слышать музыку и чувствовать вибрации». Увидев пришедшего Алексия, Любовь-музыкант сразу поспешил высказать накопившиеся мысли:
- Алексий, что ты не считаешь музыкой? Я, например, музыкой не считаю стучащие и гремящие инструменты. По моему убеждению, они искажают первоначальный ритм – ритм сердца. Ты, наверное, заметил, что свои импровизации я всегда играю в ритме сердца, не быстрее и не медленнее. Кстати, ты знаешь, почему мы играем именно импровизации? Потому что заученная пьеса – это актёрская игра. Искусственная, чужая. Импровизация – вот где настоящая жизнь, вот где естественные чувства!»
- Я как раз хотел поговорить о чувствах, - сделал попытку рассказать о своей проблеме Алексий.
- Зачем говорить? Садись к инструменту, музыка скажет всё!
    Алексию поневоле пришлось сесть за рояль и играть в нижнем регистре. Но что-то, видимо, действительно произошло… Аккорд сменялся другим аккордом, тихое звучание чередовалось с громким…
- Отлично%21 Здорово! – об%адовался Любовь-музыкант, - А теперь тройное задержание. Больше неаккордовых звуков! Разложенный аккорд! Скрытая мелодия в басу!
    Алексий не знал, смог ли он выполнить все наставления Любовь-музыканта. Наверное, хоть что-то, но смог, так как Любовь-музыкант остался очень доволен.
- Сегодня ты в ударе, - сказал он Алексию.
- Мне кажется, что я почувствовал… любовь, - открыл свою тайну Алексий.
- Тебе кажется? Да это и есть самая настоящая любовь! Любовь-импровизация, любовь-течение, любовь-движение, завораживающие нюансы, тонкое переплетение! К твоему сведению, сердце Бетховена любило очень чутко… Вспомни его «К Элизе», его цикл песен «К далёкой возлюбленной»… Ах, какая это любовь! Я вижу, твоё сердце переполнено. Я бесконечно рад и счастлив за тебя, Любовь-Алексий!»
    Алексий засмущался, но испытывал приятное чувство. Да, ему всего лишь 19 лет, а не 50, как подумали, наверное, многие. И любовь посетила его, когда он меньше всего её ждал. Алексий не узнавал себя. Он почувствовал легкость, свободу, как будто исчез сдавливающий груз тяжёломыслия, и можно лететь! Ему сильно захотелось наступить на «лужу молодости», которую он затейливо обошёл, совершить ряд ошибок, да так, чтобы брызги летели во все стороны и как можно большее количество солнечных лучей переливалось в них! Алексий решил, что завтра скажет Хельге обо всём.
    А Хельгу в это время посещали мысли совершенно другого рода. Сказать, что после перенесённой душевной травмы она чувствовала себя зомби – это значит, ничего не сказать. Скорее, она уже ничего не чувствовала вообще, только грызла ногти. «Слезливая неразделёнка» утекла в подушку, а вместе с ней и все положительные эмоции. Не осталось ни «Фейт», ни «Хоуп», ни «Черити». На окаменевшем сердце отчеканились так называемые «недостатки» Алексия: «закомплексованность, неуверенность, медлительность, растянутое занудство, трусость… он вообще не настоящий мужчина».
    Последняя фраза всплыла у Хельги в связи с речью деда Антония, который на одном из замковых вечеров заявил ей и Лукасу об отсутствии у Алексия «некоторых естественных инстинктов». Что бы это означало?
    Сейчас она не задавала этого вопроса. Но когда-то наиболее полный и вразумительный ответ ей смог дать близкий друг Алексия Карл Густав Юнг. В своей работе под названием «AION» он написал так:
    «Чем более цивилизован, сознателен и сложен человек, тем менее он может следовать инстинктам»
    В этом свете неудивительно, что у Алексия как сверхцивилизованного, сверхсознательного и сверхсложного человека (Хельга пришла к такому выводу не без доли иронии) некоторые инстинкты настолько слабы, что можно признать их отсутствие.
    Но разве сейчас это задевает? Алексий – это вопрос и ответ одновременно, но для Хельги уже нет вопроса и ответа, нет жизни и смерти, рассуждать о таких вещах просто смешно, когда… Это уже не РЕАЛЬНОСТЬ, а отдалённая абстракция, напоминающая игру в кубики. Хельга перестала реагировать на вещи, которые раньше так сильно её затрагивали… Она стала бесчеловечной… Но знала бы она, что смерть любви произошла не только у неё!
    Танцовщица… В этот момент она, ни о чём не подозревая, исполняла свой очередной танец. Фудору смотрел на неё и предавался беспрецедентным мыслям, которые заставили его совершить поступок… Сегодня он понял наконец, что означала его любовь. Он любил игрушку! Осознав это, он взял пояс от одного из платьев танцовщицы и задушил её. Задушил, чтобы никогда больше не чувствовать себя ребёнком.
- Фудору! Ты был в своей комнате очень долго и пропустил обед у костра, - сказала Субетсурана. Брат лишь усмехнулся.
   Тем временем у ворот замка послышался звук рога. Снова прибыл Рандольф Монфорт, рыцарь ордена Красных Кровей. Дед Антоний отворил ему ворота и собрался было поведать о смерти Лукаса и о настоящем владельце замка Иоакове Криэйтском, но рыцарь его опередил:
- Вот бумаги, - многозначительно произнёс он, - Вы знаете, что замок Хеартберг нуждается в реконструкции. Крыша на нём еле держится, большинство помещений требуют ремонта. И мы нашли человека, который может спасти памятник истории культуры от разрушения. Вот ваши деньги. В ближайшее время вы должны покинуть замок во имя его спасения, полностью предоставив его новому владельцу.
    Вместе с деньгами Рандольф Монфорт выдал квитанцию. На ней было изображено много цифр, особенно много – нулей. Подписался сей миллиардер то ли именем, то ли фамилией, то ли прозвищем Браток, но это нисколько не рассмешило деда Антония.   Старика, прожившего в Хеартберге не один десяток лет, всколыхнула сама мысль сдать замок без боя. «Где это видано?» – мысленно возмущался дед Антоний и ещё больше выросло его стремление защитить замок.
    Дав гонцу уйти, он собрал во дворе всех жителей замка и произнёс знаменательную речь:
- Сегодня к нам приезжал всадник из ордена Красных Кровей и дал эту макулатуру. И он сказал, что мы должны покинуть замок! Без нашего согласия! В обмен на эти… тьфу… бумажки! Я лично очень возмущён. Вы только представьте! Как это – освободить замок?! Не один век он является нашим домом. Это наше сердце! Мы должны защитить его! Обнажите свои мечи против вражеской силы! Просто так мы не сдадимся! Мы выдержим натиск и спасём Хеартберг! В нём – наши сердца, а также сердца наших предков и детей. В нём – дух Иоакова Криэйтского! Я призываю всех встать на защиту нашего замка! Будьте мужественны и решительны!
    Как ни странно, его слова подействовали. В следующую минуту никто уже не сомневался, что придёт некий враг со своим войском выселять жителей из замка. Рыцари немедленно начали подготовку, чтобы дать отпор. Они достали из оружейной комнаты доспехи и занялись проверкой на прочность…
    Дед Антоний подошёл к Алексию.
- Алексий, - сказал он, - Твоё славное имя означает «защитник». Прошу тебя, не оставайся в стороне. Сейчас в твоей жизни наступило время, когда Фрейд и Юнг мало могут помочь, хоть они и твои лучшие друзья. Тебе нужны щит и меч. Феопрепий V даст тебе кольчугу, шлем и остальное обмундирование. Пойдём же.
    И Алексий пошёл. Он чувствовал, что вместе с любовью в нём проснулись смелость и отвага. Да, он готов защитить замок! «Я вам покажу «холодный труп, закоченевшая философия», вы ещё узнаете настоящую силу Алексия!» – подбадривал себя он. Подойдя к рыцарям, он велел им приготовить также лук и стрелы.
-     Нам, скорее всего, понадобится помощь, - высказал предположение Феопрепий V.
- Да, подмога необходима, - подхватил Феопрепий I, - Если у врага будет большое войско, мы не справимся. У нас всего человек 10-15 от силы. На юго-западе есть орден Синей Бороды, они нам смогут помочь.
    У Алексия тут же родился план. Подозвав мальчика в треугольных очках, он сказал ему:
- Ты давно собирался начать путешествие, но не смог этого сделать, потому что не было настоящего повода. Теперь повод есть. Отправляйся по лесу в сторону юго-запада и разыщи орден Синей Бороды. Сообщи им о том, что нам нужна подмога. Ступай же.
- Я сделаю так, как вы просите, - пообещал юноша.
    Субетсурана и Хельга соорудили в рыцарском зале мишень и пытались попасть по ней. Но стрелы и лук пока плохо их слушались. Любовь-музыкант сказал, что возвестит о приближении врага одновременным нажатием всех клавиш на рояле. Фудору и дети делали рогатки. Сабина нашла в подземелье копьё и дала Алексию. Все готовились так, как могли. Приближалась ночь.


VI

    На следующее утро замок Хеартберг был подготовлен к обороне. Укреплённые стены, сверкающие доспехи, острые мечи, поражённая стрелами мишень, - всё это внушало уверенность.
    Но Алексий не мог успокоиться. Он не сомневался в желании жителей замка оказать сопротивление врагу, но он думал также и о Хельге… На крыльях любви Алексий перенёсся в сад и сорвал самую большую и красивую розу. Сорвал не для того, чтобы воткнуть её шипы в свою… в этом он больше не нуждался. У Алексия имелись более возвышенные цели – подарить розу девушке, которая только теперь сумела пленить его сердце.
    Сладко мечтая и волнуясь, Алексий с розой в руке постучался в комнату. Сонная Хельга  открыла дверь с неохотой. Увидев Алексия, она пришла в замешательство, но подавила свои эмоции и холодно посмотрела на него.
    Алексий, подогреваемый порывами страсти, биением сердца в темпе prestissimo, но одновременно испытывая смущение, непривычность роли и обстановки, начал говорить:
- Я хочу тебе признаться…
    Хельга его резко перебила, сказав:
- Я перегорела. Извини.
    Это было произнесено настолько жёстко и бесчувственно, что Алексий впал в шоковое состояние.
    Хельга подумала: «Вот она – роза, которую я когда-то посадила, и сердце, которое я когда-то так жаждала» и с презрением поглядела на цветок и на Алексия.
- Я предпочту умереть, чем быть с тобой, - заявила она. А затем, вспомнив, что ей надо ещё умыться и причесаться, Хельга с холодной вежливостью попросила Алексия выйти и закрыла дверь.
    Алексий находился в состоянии аффекта. «Таких болванов как я, свет ещё не видывал», - сгоряча критиковал себя он, но ничего не мог сделать… Теряясь в мыслях о самоубийстве и во внутренней борьбе мудрости с молодостью, он буквально выпал из реальной действительности и неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы в какой-то момент не раздался поражающий воображение гул рояля. «Враг наступает! – спохватился Алексий и осознав, что глубокая обида удесятерила его желание сражаться и доказать себе, что он силён и способен погибнуть в бою, Алексий взял на себя командование и крикнул: «Всё по местам! По приближении стрелять по глазам!»
    Появившийся враг, по-видимому, не обладал героической фантазией и в детстве ему не читали Толкиена, что явилось большим упущением. Толстый и гордый миллиардер с одной волосиной на голове, окружённый телохранителями, похожими на горилл в человеческом обличье и множеством слуг, нагруженных вещами, он считал, что замок уже принадлежит ему. Как он ошибался!
    Как только он приблизился к воротам, первые же стрелы пронзили глаза не ожидавших такой варварской атаки телохранителей. Не успели они перевести дух, как на них посыпались камни, выбившие из неуверенных рук пистолеты. Кто-то достал дополнительный пистолет, но, ослепн%F3в, не мог им воспользоваться. Миллиардера ранили. Началась паника. Слуги побросали вещи и побежали, телохранители судорожно метались, а вооружённые рыцари, защищаясь от ударов мечами и щитами, отбирали у телохранителей ножи, неиспользованные пистолеты… Алексий копьём убил миллиардера.
    После такой на удивление лёгкой оEбеды жители замка пожали друг другу руки.
- Алексий, я горжусь тобой, - сказал дед Антоний, пожалевший, что когда-то распускал про этого человека гадкие слухи, - ты храбрый воин и сумел защитить замок от иноземного врага.
- Мы все смогли выиграть битву, так как мы были вместе, - добавил к сказанному Алексий.
    Жители замка стояли возле ворот, и каждый по-своему переживал победу.
    Начал моросить дождь.
    Вдруг издалека послышались шаги. Но опасения оказались напрасными. Это шла из леса запоздалая подмога - войско ордена Синей Бороды, около сотни человек вместе с мальчишкой в треугольных очках. Дед Антоний поблагодарил орден Синей Бороды за поддержку и торжественно объявил, что враг уже разгромлен.
    Дождь усилился, участились порывы ветра. И вдруг послышался невероятный грохот, гул, затмивший в сознании былую победу. Не выдержав порывов ветра, слабо державшаяся крыша замка стала рассыпаться, вызвав волну разрушения. За несколько мгновений замок Хеартберг превратился в руины.
    Над землёй образовалось облако пыли, которое постепенно рассеял дождь.
    Сердце старика Антония не выдержало такой утраты, и он скончался на месте. Расчувствовавшийся Фудору потерял сознание. Почти все бывшие жители замка находились в состоянии прострации и шока.
- Мы же его защитили! – громко рыдал Петрус, - Он погиб не по нашей вине!
    Эва, плача, похоже, соревновалась с братом в громкости:
- Наш замок! А-а-а. Там мои игрушки! Маленькая фея, Линн-зеленоглазка, кучерявый принц – они погибли! А-а-а.
    Субетсурана с мокрыми от слёз глазами пыталась привести в чувство своего брата. Хельга тоже плакала, но как-то тихо, незаметно.
    Сабина первая освободилась от слёз и, взвалив на себя очередную неудачу, подняла её, словно штангу, и произнесла:
- Всё кончено.
- Ничто не ново, не вечно под луной, - констатировал Алексий – единственный человек, сохранивший хладнокровие.
- Луна? – пришёл в себя Фудору, - Луну обрядили хранителем старости и неизбежной смерти? Как романтично!
- Помолчи, - огрызнулась на него Субетсурана.
- А знаете, почему разрушился замок? – не унимался Фудору, - Мы все вышли за его ворота, охваченные чувством победы, а замок не выдержал одиночества! Да! Вы помните эту легенду! «Если из Хеартберга уйдёт последний человек, то замок рухнет от одиночества, так как он тоже живой».
- Да уж… - сказал Феопрепий V, - Иоаков Криэйтский возводил этот замок, будучи совсем юным, и его сердце оказалось хрупким.
- А дождь ещё идёт, мы все промокли до нитки, - заметила Сабина.
Дождь продолжал идти, но уже не так сильно.
- Придёт время, и я умру, - сказал Алексий.
- Для тебя же не существует понятия времени, - удивилась Хельга.
- Для меня теперь ничего не существует, - произнёс Алексий. Его голос сквозил пустотой.
- А где Любовь-музыкант? – осведомилась Субетсурана.
- Действительно, где? Он выходил из замка? – начали спрашивать все друг друга.
- Наверное, он нашёл свой мир вибраций, первоначальную материю, - предположил Фудору.
- А по-моему, его не существовало вовсе, - заявил Алексий. Все обернулись в его сторону.
- Что с тобой? – Фудору не выдержал категоричных утверждений Алексия.
- Ничего, - буркнул Алексий и углубился в себя.
    Дождь идти перестал, но появившееся солнце выглядело неестественным – оно как будто освещало всё, кроме развалин замка.
- Что будем делать? – отважился спросить Феопрепий III.
- Можно соорудить лодку… Мы поплывём по морю и доберёмся до тех берегов, где совсем другая жизнь, - сказал Феопрепий V.
- Можно… - отозвалась Хельга.
- Это же настоящее путешествие! – воскликнул мальчик в треугольных очках, но тут же умолк, так как его радость была крайне неуместна.
- Мы пойдём к рыцарям ордена Синей Бороды, - решила Сабина, кивнув в сторону Петруса и Эвы. Субетсурана и Фудору изъявили желание пойти с ними.
- А ты, Алексий? – спросил его Фудору.
Ответа не последовало.
- Тебе не кажется, что ты слишком много думаешь? – Фудору никак не мог оставить Алексия в покое.
- Мне? – Алексий поднял глаза вверх и вдруг дико захохотал громким, полнозвучным и непринуждённым смехом. Он смеялся настолько долго, что все остальные почувствовали глубину его одиночества. Алексий как будто на несколько мгновений забыл обо всём и обо всех и… открылся. Но вскоре пришёл в себя, и его лицо стало суровым.
    Бывшие рыцари замка Хеартберг – Феопрепий I, II, III, IV и V – отправились делать лодку.
    Хельга украдкой взглянула на Алексия. Она не могла признаться даже самой себе, что точка превратилась в запятую, что произойдёт ещё череда вспышек, прежде чем чувства перегорят окончательно.
- Что вы тут расселись? Помогите нам! – прикрикнула Сабина на Фудору и Субетсурану.
Хельга молча пошла прочь.



    Алексий стоял на краю обрыва и следил за движением морских волн. Волны неторопливо, как бы даже лениво сменяли друг друга, едва тревожа морскую гладь. «Сегодня они гораздо меньше, чем обычно», - подумал Алексий.
    В руке он держал песочное пироженное, но теперь он воспринимал его по-другому. «Я ем сердце – и своё, и чужое», - ощущал Алексий. Сердце оказалось жёстким.
    Где-то вдали возле линии горизонта ещё видна была лодка, на которой уплыли рыцари, Хельга и мальчик в треугольных очках.
    Алексия разрывало желание пуститься в след, перевести время назад, повесить огромный плакат с надписью «СЪЕШЬ МОЁ СЕРДЦЕ», сделать хоть что-нибудь! Но… Зачем? К чему это всё?
    Последний раз взглянув на лодку – исчезающую точку на горизонте – Алексий спустился с обрыва и медленно, ровными шагами пошёл вдоль берега направо… Туда, где, согласно местным сказаниям, линия моря обрывается… в пустоту…