Сказка Танькина Цветочка

Ибория
© иллюстрация автора (карандаш) ©

Вылез я как-то из бутылки и пошёл в лес, али тундру. Я – это джинн. А вы чё подумали?

Тащуся по мокрой тундре. Кочка, лужи, трава жухлая, ягель бледный, кусты с ветками на мышиные хвосты похожими, лиственницы цвета кариеса, да и снег, что не стаял еще,  тоже подходящей гаммой раскрашен. Да какой там гаммой, просто грязный. Какого… я в тундре делаю? Дык, где пузырь оказался…, там и вылез. Да и вылез-то не знаю зачем. Просто пробка ослабла, усохла затычка, потрескалась, а чего удивительного - то минус двадцать в ночи, то плюс десять к полудню. Я её, натужившись духом, и одолел. Выпала. Недалече, однако. Ослаб за зиму.

Не надо было этого делать. Засквозило. Пришлось вылезать. Правда, вылез зря – тундра. Слово-то какое! Помню в джинновой школе меня педагог, когда я чего не мог уразуметь из его пассов, тундрой обзывал. Я и понятия о тундре не имел, как и о ённом учении. Но слово, чувствовал, обидное. Теперь убедился. Тундра – обидно. А чё, педагог - лучше слово-то? Да, ну его. Нашёл "светлое" пятно в памяти! Не сказал, что весна. А то не поймёт никто, что снег тает-то.

Тащуся.

Ладно краски плохие, так и звук на одной ноте инструмента сантехнического шипит, а мокро везде, словно, эта самая сантехника протекает. И не шевельнётся нигде, ибо нечему шорохаться. Ан нет, вон ворон летит. Знамо дело птица чёрная. А какая еще будет в тундре летать? Анютиковоглазковая колибри что ли? Летит, машет крыльями, ну, портянка портянкой. Что это от неё отвалилось? Тьфу, удобрение. Вернуться и залезть в бутылку, что ли? Или вон в сопку… Во, удумал с тоски. Там снега еще лосю по пупок. Чё делать-то?

Тащуся.

Речку перешёл зачем-то. Мутная, шипит, ничёгошеньки не отражает. Лохмотья травы с илом на прибрежные кусты навешивает. Украшает, наверное, думает. Лед, что остался местами еще, так выпачкала, художница, что оглядываться нет никакого желания. Надо, выберусь когда в цивилизацию, на карту взглянуть, куда меня зашвырнули. Хотя, и без карты ясно, что место это неодного-таракань называется, а ещё тьму-пупырей земляных. Вон их сколько, куда не глянь – пупырь за пупырём, топорщатся, горизонты кривят только. Речку-то перешёл зачем?

Тащуся.

Оп-па! Что за чудо в прошлогодней, морозобойной, некошеной соломе торчит? Цветочек!!! Вот, те на! Лилипутик с ноготок! А, живой! Нынешний!

– Ты чё, первый тут проклюнулся?
- Нет, - пискнул, - третий.
- А, где?
- Не ищи, не найдешь.
- Что, значит, не ищи? Слово хамишь к тебе, шмакодявочке, не очень подходит, но все ж вежливей, тактичней разговаривай. Я ж тебе обрадовался. Хотя, чё действительно искать-то. Вы сейчас, в пору многорадостную, по одному на сто вёрст вытыкиваетесь. Убедил. Третий, говоришь? Что-то это мне напоминает. А, что ты, мелюзга, залыбился хитро, да мило так? 

Третий, третий…, не помню. На троих, то сколько хошь перечислю…

- Нет, слушай, ты красивый, чес слово! Жёлтенький, пушистый, словно зайка солнечный. Солнышко-то здесь бывает? Чё киваешь-то? Быва-ает. Только из уважения, вызванного умилением, поверю.

Ха, как высказался-то - "… уважения, вызванного умилением". Могу, когда вместо мозгов сердце думает. Дык, и понятно – то серо, а то красно. Настроение поднимается что ли? Тычинково-пестиковому созданию благодаря и заката дождусь. Чё, опять, сказал-то? Чему закатываться? Только если самому в бутылку.

- Слышь, дружок, а те, двое-то, какого цвета?
- Белые и побольше, с лепесточками.
- Бледные, значит. Мне повезло, ты жёлтый.
- Я жёлтая.
- Во, так ты девица? А ведь, верно, раз жёлтенько, да пушистенько, то девчонка. Холодно, поди, ещё? Хотя ты из сена-соломы-то и проросла. Щас подоткну жухлую траву-мураву под бочок. Всё теплей, не так дует. Ножка-то тонюсенькая у тебя.

Вот, прошибло старого! Растрогался, тундра сопливая. Что-то тундра уже и не так обидно звучит. С чего бы это?

- Ночью-то заморозки ещё? Что моргаешь-то? У меня уже рот болит на тебя улыбаться.
- Заморозки.
- Как же ты?
- Не знаю. Я только сегодня распустилась.
- Тогда, чтой-то надо делать. Вот чё только?

Делать, делать, вытворять. Вот, вылез-то значит для чего. Нет, всё же, что-то мне это жёлтое и третье покою не даёт, просто дуплом в коре головного мозга… Вот чёртова школа! До сих пор из башки опилки вылетают – "… коре головного мозга". Значит, делать.

- Тебя как звать-то?
- Танькина.
- Да, я про название из ботаники спрашивал. Астры, лютики, ромашки…
- Я Танькина.
- Танькина?! Ух, ты! Так ты Танькина Цветочка!

Что ж так долго…, потрогал свою шею. Вроде короткая.

- Танькина Цветочка!

Дык, и я джинн Танькин. Теперь понятно, тундра ты моя хорошая. Смотри-ка, совсем ничего эта тундра звучит. Ну, так вытворять-то чего? А, чё тут думать-то. Стучать клапанами. Тук-тук. То-то же!

- Слышь, я сейчас за бутылкой своей схожу. Припру её сюда. Тут вот с северной стороны положу. Не возражашь? Тебе теплей. Мне не скучно. Я быстро. Одна нога…
 
Ну, старый идиот! Какие ноги? Не осталось в тебе ума, одна химия сердешная.
Говорят в тундре с этих пор ночи светлые долго стоят. Так оно и понятно.

- Так ты не возражашь, Танькина Цветочка?

Бегу, пыхтю. Ну, ты, Тань, даёшь, артиллеристка. А что, скажешь, нет? Эт стрелой можно лишь до ближайшего болота с лягушками дострелить, а в тундру запулить – не меньше чем с мортиры!