СЛУЧИЛОСЬ ЭТО В 80-Е ГОДЫ прошлого века, когда производство в колониях ещё было крепким, а не упало ниже уровня городской канализации, как говорят сидельцы. Заработать арестант мог довольно приличные деньги - если, конечно, имел хорошую профессию и вкалывал нормально, то есть относился к касте так называемых мужиков.
Именно такой мужик чалился* на одной из ростовских зон. Пахарь отменный, сварщик экстра класса с рабоче-крестьянским «погонялом» - Лопата. В свои сорок годков - Андрюха Лопата. Бомбанул Лопата в Целинском районе какой-то ларёк по пьяне - ну, и подзасёкся: попал за «колючку» в третий раз. Бывают дурни: и чего, казалось бы, не жить - руки золотые, деньгу неплохую зашибает, а вот поди ж ты - всегда вляпается в блудную.
Сам арестант - с Урала, на Дон залетел так, по случаю. За Уральскими горами осталась у Лопаты маманя престарелая, живущая на крохотную пенсию. Понятно, от такой старушки проку для зэка мало: на свиданку за тридевять земель не потащится (куда уж ей, развалится по дороге), деньжат не пришлёт. Наоборот, всё от сына ждёт весточку да какой-никакой помощи.
Поначалу Андрюха посылал матери небольшие денежные переводы, благо зарабатывал неплохо, на квиток кое-что перепадало. Но случилось так, что сварщику в очередной раз не пофартило. Дёрнула его нелёгкая: решил перекинуться в нарды с милым старичком-узбеком по прозвищу Шайтан-арба. Благообразный мухоморчик с седенькой жидкой бородкой, старичок был майданником со стажем, чаще всего «работал на доверие»: никто из лоховатых пассажиров не мог заподозрить в простодушном азиате опытного «крадуна».
Лопата нарды любил, но на деньги «шпилить»* опасался. Жаден был. А тут вдруг что-то нашло. Хороший месяц выдался, вкалывал сварщик на выполнении одного срочного заказа, отвалило ему начальство приличную сумму. И решил пацан покуражить, сел с бабаём «сгонять фишку». Сел днём, а к вечеру уже оказался у Шайтана в долгах, как в шелках.
- Горачий ты малшик, - сочувственно улыбнулся Лопате старичок. - Шеш-беш - это тибе не шахмат. Зидесь думат надо. Зидесь башка хитрый нужен, а не просто зарики шивырять. А ты посмотри, сколко денги засадил - вай-ме...
- Слышь, отец, я тебе всё отдам, в натуре, - смущённо стал оправдываться Андрюха, чтобы азиат и окружающие не решили, что он «двинул фуфло» (то есть, проиграв, не может расплатиться). - У меня и на счёте бабки есть, и ларёк, сам знаешь, каждый месяц...
- Щито ты, Андруша, зачем этот базар пустой? - ласково успокоил Лопату Шайтан. - Я тибе щито, первый день знаю? Ты мужик с понятием, я - тоже не махновец, да? Пусть пока долг молчит. Зачем твой ларёк-хорёк, никто тибе за жабры не берёт. Спокойно паши, будешь просто на мене месячный норма выработки записывать, пажилому чилавеку на чай копейка будет падать...
Это значило, что теперь Лопата должен давать в месяц две нормы: одну - за себя, другую - за Шайтана. А тому как «передовику производства» начислялась зарплата за «трудовые достижения». Короче, попал Лопата в рабство. А кто тебя, братан, заставлял на катран* лезть, если у тебя башка под хрен заточена?
С этого дня началась у Лопаты суровая жизнь. Вкалывал, как чёрт на мельнице. А долгу конца-края нету. Тут ещё маманя слёзные письма пишет: самой-то мне, сынок, ничего не надо, картошки посадила, соседи молочка всегда дадут, - да вот сестрёнка твоя, Любаня, шибко приболела по женскому делу, пришли какую копейку, больше ждать неоткуда...
Раз не ответил Андрей, другой. А старушка письмецо начальству зоны затележила: что, мол, с сыночком моим? Может, беда какая приключилась? Отрядный провёл с Лопатой воспитательную беседу: ты мать-то не забывай да сестру больную! На счёте у тебя деньги есть, перечисли малость, да гляди - я проверю. Ты ведь, кажется, просился в колонию-поселение...
- Совсем оборзели дуры! - вскипел Лопата, которому пришлось-таки «отстегнуть» денег сестре и матери. - Волнуются они за меня! Мне ихние волнения дорого обходятся! Глядишь, понравится меня казачить*! И так уже один чурка на шее сидит...
Решил арестант отбояриться от назойливой родни. Собрал мощную интеллектуальную группировку - Лёня Шуршавый, штукатур Арменчик и фотограф зоны Миша Ашкенази, который с гордостью именовал себя венгерским евреем, хотя сам был родом из Ярославля и Венгрию видел только на картинках. Эти «три брата и Лопата» разработали и осуществили оригинальный план, которому суждено было потрясти своей гениальностью всю зону и окрестности.
Магистральная мысль родилась в иудейских закоулках Мишиного мозга, куда он и сам с трудом мог добраться по тёмным лабиринтам извилин, опрокидывая штативы, расплёскивая ванночки с растворителями и путаясь в пулемётных лентах пыльной фотоплёнки.
- Тебя надо срочно похоронить, - заявил мудрый Миша, выслушав трагическую историю приятеля.
- Ты крышей двинулся?! - подскочил на месте Лопата.
- И щё ты верещишь, как раввин на блудницу? - поморщился фотограф. - Я же ж в фигуральном смысле. Надо ж понимать иронию судьбы. Ты уйдёшь из этой жизни с гордо поднятой головой, и друзья у гробового входа уронят скупую слезу на твоё остынувшее тело. Но это будет всего лишь красивый понт. Душераздирающий спектакль «Анна Каренина, или Каштанка под паровозом». И в этой драме тебе предстоит исполнить главную роль.
- Какую ещё роль?
- Паровоза! Он ещё спрашивает, какую роль. Жмурика, конечно. Извини, но роль без текста. Главное - вовремя захлопни зенки и укрой свои бледные ноги. А дальше, как в песне, где старушка напрасно ждёт сына домой, потому что ей скажут - она зарыдает о безвременной утрате единственного балбеса...
- Я не единственный, - недовольно буркнул Лопата. - У меня сестра есть.
- Предлагаешь и её похоронить? Я вижу, ты вошёл во вкус. Но на первый раз обойдёмся без массовки. Не добивай маманю. Дрожащей рукой она вскроет казённый конверт и узнает, что её сын, Кубышко Андрей Матвеевич, шаркнул кони в далёкой донской степи...
- Ага, так тебе цензор и пропустит эту «липу», - возразил Лёня Шуршавый. - В лучшем случае - шизняк*, а то и месяц БУРа*.
- Лёня, вот только не надо нас учить, с какого боку мацу кушать, - поморщился Ашкенази. - Через восемь дней отваливает на волю хороший пацан Сергуня Корольков. Выйдет за вахту - и тусанёт «малявочку»* в первый же почтовый ящик. Я думаю, за это время мы всё успеем обстряпать.
- А если маманя не поверит? - засомневался Лопата. - Мало ли что напишут; вдруг перепутали...
- Вот что нас, русских, губит, так это недоверие к власти, - грустно заметил Миша. - Но раз уж я как большой художник взялся за это дело, декорации доверьте мне.
И через восемь дней хороший пацан Сергуня Корольков уже опускал заветный конверт в почтовый ящик на свободе...
ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ СПЕКТАКЛЯ развернулось в той же колонии спустя полтора месяца. Заместитель начальника зоны по воспитательной работе майор Ширко субботним утром сидел в своём кабинете и грустно размышлял о превратностях судьбы, которая заставляет его, только что вышедшего из отпуска, в выходной торчать на дежурстве среди всякого уголовного сброда. Майор, вздохнув, из стакана отхлебнул чёрного, как дёготь, чая, который ласково именуется в зоне «смерть ментам». И в этот момент ему позвонили прямо с КПП.
- Товарищ майор, тут к вам две женщины просятся на приём...
- Что такое? Какие женщины?
- Мать и сестра осуждённого Андрея Кубышко. Они говорят, умер он недавно, хотят узнать какие-нибудь подробности...
- Кубышко умер? Жаль... Стоит на месяц отлучиться, обязательно ждёт какая-то поганка. Ладно. Есть там у тебя кто из прапорщиков рядом? Пусть сопроводит женщин ко мне в кабинет. Да ладно! С моего разрешения. Не первый раз...
Положив трубку, майор Ширко опять вздохнул. Это был очень печальный майор. По жизни он пробирался, как по вражескому тылу, поминутно опасаясь подорваться на минных полях, попасть под автоматную очередь или оказаться в застенках гестапо. Каждый спокойно прожитый день он заносил в свой геройский послужной список. От судьбы Ширко ожидал только пакостей и удовлетворённо отмечал, что в этих ожиданиях она его не разочаровывает.
Смерть сварщика Кубышко была очередной, хотя и мелкой, подлянкой, подложенной лично майору. Таких специалистов на всё зоновское производство имелось лишь двое, причём второй, Мартирос Свосьян, через неделю освобождался по сроку.
- Алло! Второй отряд? Где начальник? Отдыхает после суток, туды его... А это кто? Старшина... Мусин, ты, что ли? Ну-ка, амором* ко мне! Я тебе, блин кровавый, дам, что случилось! Это ты мне ответишь, что случилось! Дуй до штаба впереди жопы!
В это время в дверь постучал и одновременно боком протиснулся контролёр по надзору прапорщик Пилипко.
- Товарищ майор, я тут вам женщин привёл...
- А ну зайди и закрой дверь!
Как только дверь за прапорщиком закрылась, Ширко с праведным гневом прошипел:
- У тебя что, мозги раком встали?! «Женщин вам привёл»... Мне женщин приводят в баню на б л я д к и! А сюда посетители на приём приходят. Пригласи.
Готовясь выразить гражданкам сочувствие, майор сделал кислое лицо. Особо стараться не пришлось, поскольку в зоне за ним давно закрепилось погоняло Лимон, и частенько в арестантской среде можно было услышать: «Ну чего ты кисляк смандячил, как у замполита?»
В кабинет вошли ещё достаточно бодренькая пожилая женщина лет шестидесяти - шестидесяти пяти, и другая - высохшая, с поблекшей желтоватой кожей, поникшая и измотанная, безразмерного возраста от тридцати пяти до пятидесяти трёх. Это была Любаня, младшая сестра Андрюхи Лопаты.
- Здравствуйте. Сочувствую, честное слово, искренне сочувствую. Ваш Андрей был одним из лучших работяг в колонии, мы его готовили к переводу на посёлок. И вдруг - такое. Знаете, я сам не знал! Только что из отпуска...
В дверь поскребли - тихо и робко. Затем в щель медленно протиснулась коротко стриженая головёнка на тонкой сморщенной шейке. Головёнка отдалённо смахивала на черепашью.
- Можно?
- Заходи, Мусин. Да побыстрее, а то сквозняком дверь захлопнет, без башки останешься. Вы присядьте, пожалуйста, - обратился Ширко к посетительницам. - Ну, Мусин, рассказывай, как же случилось, что вы Кубышку не уберегли.
- Какую кубышку, гражданин начальник? Это не у нас! Это в седьмом, у блатных, кумовья общак* хлопнули! Я сейчас сбегаю, отрядного позову...
- Дурочку не валяй. Я про Андрея Кубышко, сварщика вашего.
- А, Лопата... Так его опера выкупили*, какие-то макли с Шайтаном. Короче, незаконная передача объёмов работ. Ну, чурку старого и нарядчика закрыли в ПКТ, а Андрюхе на первый раз дали пятнадцать суток ШИЗО.
- Так что, у него из-за этой «пятнашки» разрыв сердца случился, что ли?!
- Почему? Сидит в шизняке, как миленький.
- Как - сидит? Он же умер!
У Мусина от неожиданности отвисла челюсть:
- Ни луЯ себе...
- Ты что матюкаешься! Не видишь - здесь женщины!
- Я извиняюсь... Ну вы ж поймите, гражданин начальник: три дня назад видел человека живым, и вдруг - на ногу бирку...
В углу ойкнуло. Замполит повернулся к мамаше. Та побледнела и приготовилась хлопнуться в обморок.
- Как же так? - растерянно вопросила дрожащим голосом сестрица Любаня. - Как же вы его видели три дня назад живым, когда он два месяца уже мёртвый?
- Какие два месяца? Я ж говорю: в среду ещё был живее всех живых.
- Мусин, ты эти свои приколы брось! - вскипел майор. - У людей горе, а он на юмор припал! Смотри, сейчас отсюда потопаешь прямо в БУР!
- Как же живой? - не унималась Любаня. - У нас и справка о смерти есть, и фотография с похорон.
Замполит насторожился.
- Что у вас есть? Фотография? Разрешите взглянуть.
За двадцать три года, отданные зонам в разных концах необъятной России, Игорь Тихонович Ширко ни разу не сталкивался со случаем, чтобы похороны зэка удостаивались чести быть запечатлёнными на фотоплёнку. Разве что в Перми, на лесоповале, когда через четыре месяца после побега особо опасного рецидивиста Жоры Крокодила в лесу нашли окоченевший труп, криминалисты щёлкнули несколько раз дубаря в снегу на фоне стройных сосен. Но родителям эти весёлые снимочки отослать не додумались.
Сестра Андрюхи Лопаты, порывшись, протянула замполиту фотографию и аккуратно сложенный вчетверо листок. Они произвели на майора неизгладимое впечатление.
- Ни куЯ себе... - тихо сказал майор.
За его спиной незаметно возник старшина Мусин. Взглянув на фотку, он весело хрюкнул:
- Ёханый бабай! Картина Репина...
В очередной раз глубоко вздохнув, Ширко отхлебнул дёгтя, откинулся в кресло и произнёс могильным голосом:
- Ну - будем воскрешать?
Дальше события развивались с калейдоскопической быстротой. Встреча обалдевшего Лопаты с маманей и сестрицей, вопли и горькие причитания, громовые речи майора Ширко, разоблачение интеллектуальной троицы, общее собрание зэков, где каждое слово со сцены (на которой понуро торчали «виновники торжества») тонуло в хохоте арестантской публики...
НО ЧТО ЖЕ ВСЁ-ТАКИ ПРОИЗОШЛО? Что это за таинственная фотография, ошеломившая бедного майора? Чтобы ответить на эти вопросы, перенесёмся назад, в тот день, когда «заговорщики» принялись за осуществление своего плана.
Со справкой о смерти всё получилось удачно. Бланк нарисовал один талантливый «чернушник»*: что ему какая-то «справила», когда он «баксы» на тетрадном листке цветными карандашами так изображает - хоть в обменный пункт беги! Он же и печать поставил, и подпись начальника колонии. Мужик так разошёлся, что хотел сварганить заодно справку из морга и свидетельство о кремации - за те же деньги. Но приятели решили, что это перебор.
Текст сочинил Миша, долго припоминая документальные штрихи своей богатой криминальной биографии - «сим удостоверяем», «сообщаем вам», «спешим уведомить» и «доводим до вашего сведения». Получилось убедительно, особенно фраза о том, что «согласно Правилам внутреннего распорядка, тело не может быть выдано родственникам и будет захоронено безымянно».
- Добавь, что после Лопаты не осталось личных вещей, - посоветовал штукатур Арменчик. - А то за личными вещами они могут за сто вёрст припереться.
Про личные вещи Миша тут же добавил. Но самое главное фотограф приготовил напоследок.
- Маманю надо пожалеть, - сказал сердобольный Миша. - Мать для жулика - это святое. Оставим старушке память о беспутном шалопае. Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз прочитать...
Ашкенази решил послать за Уральский хребет фотографию с похорон Андрюхи. Для наглядности. Причём на фотке должны быть запечатлены не только какие-то голимые арестанты, но и высокое начальство.
- Ты что, «хозяина» позовёшь или «кума»*? - съязвил Лёня Шуршавый. - А гроб на «столярке» закажешь?
- Лёня, не дрочите на природу, - ласково посоветовал Миша. - Гробик симпатичный я присмотрел, когда позавчера щёлкал на промзоне ударное возведение третьего цеха. Там есть шикарное корыто, в котором замешивают раствор. Ну, красный пролетарский кумач мы займём на время у «козлов» (у меня есть коны*). А вот с офицерским составом сложнее. Нужна форма, а её, конечно, у ментов не займёшь...
- Почему не займёшь? - хлопнул себя по лбу Арменчик. - У нас инженер, капитан, всё время в своём кабинете на «промке»* форму держит. Приходит в зону - переодевается, уходит - опять переодевается. «Хозяин» его за это уже несколько раз гонял, но тому всё по фигу.
- Ты у нас домушник, тебе и фомка в руки, - удовлетворённо подытожил Миша.
И вскоре вся компания собралась в помещении цеха: зашуганный, дрожащий Арменчик с фуражкой и рубашкой раззявы-капитана, Миша с кумачом и фотоаппаратом, Лопата с видом умирающего лебедя и Лёня Шуршавый - в качестве статиста. Корыто с засохшим раствором взгромоздили на козлы, сверху это сооружение покрыли красной скатертью - и в импровизированный гроб забрался Лопата.
- Скатёрку как-нибудь подоткните! - режиссировал возбуждённый фотограф. - Придайте контуры! А то получается чёрт-те что. Ну, не прочитывается гроб, не прочитывается!
- Фуль его читать?! - зарычал раздражённо Лопата. - Это ж гроб, а не «Мурзилка»! Щёлкай скорее, а то козлы подо мной трещат!
- Куда щёлкать? Арменчик ещё форму не напялил! А где штаны, Арменчик?
- Какие штаны, слушай? Тут пока фуражку нёс, чуть в свои штаны не наложил! Представляешь, что было бы, если б хлопнули с этим бутором*! Ништяк, и так проканает. Мама пожилая, как-нибудь схавает.
- Да-а, видуха... Гусар, гребёна мать! Сховайся за козлы, чтоб тебя по пояс не видно было!
- Из-за козлов от меня только фуражка высовывается...
- Лады, стань с краю, как-нибудь скатёркой прикройся. Лопата, щё ты разлёгся в корыте, как папа в винограднике? Мослы из гроба на метр торчат!
- А куда мне их деть? Отрубить, что ли?
- Может, Арменчика в корыто положим, а Лопату сделаем мусором? - предложил Лёня.
- Идиот! На хрен Андрюхиной мамане заместо её сына сын армянского народа?! Совсем ты, что ли, перегрелся?
В конце концов скрюченного Лопату удалось с горем пополам затолкать в корыто - с подогнутыми коленями, Арменчик притулился сбоку с видом спившегося есаула, Лёня Шуршавый изобразил скорбящие массы - и Миша Ашкенази запечатлел на плёнке историческое положение во гроб.
Потом эта икона, увеличенная и обрамлённая в шикарную рамку, долго висела в кабинете майора Ширко, скрашивая временами тяготы его опасного рейда по минным полям нашей жизни...
........
ПРИМЕЧАНИЯ:
*Чалиться - отбывать срок наказания.
*Шпилить - играть в азартные игры (от немецк. "шпилен" - играть).
*Катран - место для азартных игр.
*Казачить - грабить, обирать.
*Шизняк, ШИЗО - штрафной изолятор, куда арестантов водворяют на срок до 15 суток.
*БУР, также - ПКТ - "бур" в ГУЛАГе значило "барак усиленного режима", на нынешнем жаргоне так называют ПКТ, то есть помещение камерного типа, куда арестантов водворяют за грубые нарушения режима на срок до 6 месяцев.
*Малява, малёвка, малютка - тайное письмо, записка.
*Амором - также "амуром", ударение на первом слоге, в основном на Югк России: быстро, как на крыльях.
*Общак - общая касса осуждённых, она же "кубышка". Делится на "воровской" общак и "зоновский".
*Выкупить - разоблачить.
*Чернушник - арестант, который специализируется на изготовлении разного рода поделок, от резных нард и шахмат до выкидных ножей и самурайских мечей. В широком смысле - мастер на все руки, умелец.
*Хозяин - начальник колонии. Кум - начальник оперчасти (сейчас - начальник отдела безопасности и оперативной работы).
*КонЫ - связи, блат.
*Промка - промышленная зона колонии.
*Бутор - барахло.